Страница:
Конечно, несмотря на неограниченные полномочия и почти столь же неограниченные кредиты, провести в жизнь полностью свою систему Герасимову не удалось: утопии, даже полицейские, не так то легко {206} воплощаются в действительность. Но изложенными принципами он руководствовался неукоснительно и смог достичь, по его мнению, весьма значительных результатов: целый ряд революционных центров им был поставлен под самый тщательный контроль (По утверждению Герасимова, из числа секретных агентов центрального значения, которые работали под его руководством, далеко не все были позднее раскрыты. Роль целого ряда из них до настоящего времени остается совершенно неизвестной. Объясняется это тем, что никаких сведений о них Герасимов в свое время в Департамент не представлял (а именно на основании сведений Департамента в 1917 г. были раскрыты имена большинства обнаруженных агентов по Петербургу, так как архив самого петербургского Охранного Отделения почти целиком погиб в дни революции), сношения с ними поддерживал только сам лично, никто другой их не знал, а после ухода Герасимова с поста начальника Охранного Отделения они так же оставили свою полицейскую работу: Герасимов рассказывает, что, уходя из Охранного Отделения, он предложил наиболее ответственным из своих агентов решить, хотят ли они быть переданными его преемнику или предпочитают оставить службу совсем, и целый ряд из них выбрал последнее. Из их числа, по утверждению Герасимова до сих пор никто не раскрыт.).
В подобных условиях Азеф, перешедший теперь в исключительное ведение одного Герасимова, был, конечно, настоящим кладом для последнего. По рассказам, которые в свое время циркулировали среди наиболее осведомленных деятелей полицейского розыска, Герасимов, зная о действительной роли Азефа в прошлом, в этот период поставил перед ним дилемму: или бросить двойную игру и начать "честно" служить полиции, или пойти на виселицу. Сам Герасимов категорически утверждает, что ничего подобного в действительности не было, что никогда ультиматумов этого типа Азефу он не ставил; он настаивает, что вообще в то время роль Азефа в организации убийств Плеве и вел. кн. Сергея ему известна не была, и что Рачковский, если он об этой роли был осведомлен, ему, Герасимову, ничего о ней не сообщил.
Верна ли эта версия, судить трудно. Но, во всяком случае, несомненно, - и это признает {207} Герасимов, - что в связи с делом Дубасова известные подозрения против Азефа у него имелись, и эти подозрения заставляли его на первых порах работы с Азефом с особенной подозрительностью относиться к последнему. Но Азефу быстро удалось рассеять эту подозрительность и завоевать полное доверие Герасимова. "В виду невыясненных обстоятельств покушения на Дубасова, - пишет Герасимов в уже цитированных своих неизданных воспоминаниях, - ко всем донесениям Азефа приходилось относиться с большой осторожностью, но благодаря честному и добросовестному исполнению им своих обязанностей все сомнения, возникшие по отношению Азефа в деле Дубасова, вскоре рассеялись". Сведения, которые Азеф сообщал, поскольку их удавалось проверять, всегда оказывались точными и правильными; его осведомленность относительно внутренней жизни партии - совершенно исключительной. Ценность его, как агента, выяснялась очень быстро, - а наряду с этим росло и доверие к нему.
Об укреплении этого доверия Азеф очень заботился и явно прилагал усилия к тому, чтобы рассеять все сомнения, которые имелись против него. Много и подробно рассказывал он о своей прежней работе, - конечно, в желательном для него освещении, - и во время этих якобы откровенных разговоров весьма ловко играл на самолюбии Герасимова, - на его презрении к "высокопревосходительным господам с куриными мозгами" из Департамента, которые в изложении Азефа только и делали, что подводили его под удары революционеров. "Он мне неоднократно жаловался, - пишет Герасимов, - как руководившие им лица его не щадили и высказывал удивление, как он мог в то время пользоваться еще доверием центра партии, несмотря на циркулировавшие слухи об его предательстве". Эти рассказы давали вполне удовлетворительное объяснение поведению Азефа в прошлом, поскольку в этом прошлом видели только простую утайку Азефом от Департамента части {208} известных ему сведений. И все эти рассказы о прошлом перемежались с осторожными, но все же ясными намеками на то, что теперь то, с Герасимовым, который совершенно не похож на прежних руководителей Азефа, работа пойдет совсем по иному...
В результате победа Азефа была полная: он завоевал настолько полное доверие Герасимова, что последний еще и теперь сомневается, верны ли имеющиеся в литературе сведения относительно роли Азефа в период организации убийств Плеве и вел. кн. Сергея, т. с. того периода, когда Герасимов не имел никакого личного соприкосновения с Азефом. Что же касается до тех лет, когда Азеф работал под непосредственным руководством Герасимова, то последний до сих пор готов ручаться, что Азеф полностью и во всем был с ним искренен. "За этот промежуток времени, - пишет Герасимов в своих записках, - я принимаю всю ответственность за провокационные действия Азефа, если таковые имели место, и смею утверждать, что со стороны Азефа я никогда не был обманут, а о провокации даже говорить не приходится".
Это заявление весьма самонадеянно, - и дальше мы увидим, что Азеф от Герасимова все же скрывал очень многое, а, главное, готовил такой удар, который был бы ударом грома для Герасимова. По существу, отношение Азефа к Герасимову ничем не отличалось от его отношения к Ратаеву, полное доверие которого он завоевал для того, чтобы позднее использовать его в своих целях.
Разница была только в том, что положение Азефа теперь было значительно более трудным, обстановка - более сложной, - и потому платить за нужное доверие приходилось более дорогой ценой. Но для характеристики отношения Герасимова к Азефу его готовность и теперь еще "ручаться" за последнего в высшей степени интересна. Тот факт, что Азеф, уже скомпрометированный в глазах полиции, сумел завоевать такое доверие со стороны Герасимова, - человека, вообще говоря, отнюдь не склонного к излишней доверчивости, - едва ли не лучше всего {209}свидетельствует, каким хорошим знатоком людей был Азеф и как ловко он умел нащупывать слабые стороны их характера.
Свои отношения к Азефу Герасимов строил на базе внимательного отношения к интересам последнего. Азеф рассказывал, - передает Герасимов, - что в прежние годы ему была обещана Департаментом на случай провала пенсия или устройство места в качестве инженера на одном из глухих заводов Урала. Герасимов откровенно заявил, что Азеф не должен особенно полагаться на подобные обещания, так как Департамент не имеет привычки их честно выполнять. Вместо этого Герасимов дал Азефу совет начать теперь же копить деньги про черный день и для этого по собственной инициативе, без прямой просьбы Азефа, увеличил вдвое оклад его жалованья, повысив его до 1000 руб. в месяц. "Я посоветовал ему, - рассказывает Герасимов, - это жалование не тратить, - он ведь получал деньги на жизнь от партии, - а все целиком класть в банк на текущий счет. Азеф последовал этому совету, и составил завещание, хранившееся у меня, согласно которому все эти деньги в случае его смерти должны быть пересланы его жене".
Одновременно были приняты все возможные меры для предупреждения "провала" Азефа. Его задачи, как агента, были точно определены. О разных "мелочах", - о литературно-издательской деятельности, об отдельных лицах, о провинциальных организациях и т. п., - он мог ничего не сообщать, даже если и имел данные: "об этом всем мы могли получать сведения и из других источников", - говорит Герасимов. Его задачей становилась информация исключительно о людях и событиях центрального значения, - обо всем, что делается в Центральном Комитете партии, в ее Совете, на съездах и конференциях, а равным образом в центрах тех фракций Государственных Дум, которые были близки к социалистам-революционерам, - т. е. в трудовой группе, а позднее {210} и в партийной фракции с.-р. Специальной и особо важной его задачей была, конечно, информация Герасимова обо всем, что происходит в Боевой Организации: так как Герасимов знал, что Азеф является верховным руководителем последней, то Азеф был сделан прямо ответственным перед Охранным Отделением за все ее действия. Ни один ее шаг не должен бы быть совершен без того, чтобы Охранное Отделение о нем не было заранее осведомлено. Взамен этого Герасимов гарантировал, что со своей стороны он все свои действия в отношении указанных организаций, обслуживаемых Азефом, будет предпринимать по соглашению с последним, а информация, доставляемая последним, будет держаться в строжайшей тайне даже от Департамента для того, чтобы предупредить возможность выдачи секретов кем-либо из чиновников последнего.
Азеф "работал" очень хорошо. Его информация была исключительно богата фактическими указаниями, исключительно ценна и точна. Именно от него Герасимов получал основную информацию о настроениях оппозиционных и революционных групп в Государственной Думе, которая в течение первых месяцев работы Азефа с Герасимовым, стояла в центре политической жизни всей страны. Его сообщения, поэтому, составляли основной материал и для ежедневных докладов Герасимова министру Столыпину, который скоро обратил внимание на эту ценную информацию и пожелал узнать ее источник. Герасимов рассказал Столыпину все, что сам знал об Азефе, его прошлом и его теперешней роли в партии.
Личность Азефа живо заинтересовала Столыпина, который после этого стал специально расспрашивать Герасимова относительно сообщений Азефа и в тех случаях, когда тот или иной для него особенно интересный вопрос Азефом еще не был достаточно выяснен, Столыпин просил Герасимова задать этот вопрос Азефу. Позднее Столыпин несколько раз в беседах с Герасимовым выражал даже желание лично встретиться с {211} Азефом для того, чтобы в устной беседе подробнее ознакомиться с настроениями и взглядами, распространенными в революционной среде.
Такую встречу Столыпина с Азефом Герасимов по разным причинам устроить не мог, но вопросы Столыпина Азефу передавать ему приходилось часто. Касались они, конечно, не чисто полицейских дел, - об этих делах достаточно подробно расспрашивал Азефа и сам Герасимов. Столыпин обычно интересовался знать, какова, по мнению Азефа, будет реакция революционных групп на то или иное подготовляемое правительством мероприятие, какие группировки внутри думских фракций существуют по тому или иному вопросу и т. д. Азеф знал, кто именно ставит перед ним эти вопросы, был, несомненно, польщен вниманием к нему Столыпина и с особенным старанием давал свои ответы, являвшиеся по существу настоящей политической экспертизой.
Порою Столыпин интересовался и личным мнением Азефа относительно того или иного вопроса. Герасимов, в частности, вспоминает, что в период разгона I Госуд. Думы ему пришлось передавать Столыпину мнение Азефа относительно введения в состав правительства так называемых "общественных деятелей", т. е. представителей умеренно-либеральных кругов; (речь тогда шла персонально о Шипове, Гучкове и др.): Азеф был горячим сторонником этого введения и всячески стремился доказать его полезность и даже необходимость. Равным образом вспоминает Герасимов и ответы Азефа на вопрос Столыпина относительно аграрной реформы последнего: Азеф стоял за уничтожение сельской общины и за создание частнособственнического крестьянства, как лучшего оплота против грозящей стране аграрной революции.
Вообще, по рассказам Герасимова, Азеф в вопросах политических высказывался "как умеренный кадет или вернее как левый октябрист". Столыпин всегда с живейшим вниманием выслушивал все подобные сообщения Герасимова, - и только удивлялся, как это человек подобных взглядов может входить в состав {212} политического центра партии социалистов-революционеров, которая занимает совсем иную позицию ...
В свое время, в дни после разоблачения Азефа, всех поразило определение роли последнего, данное в первом правительственном сообщении по этому делу: как известно, тогда он был назван "сотрудником правительства". Все были уверены, что это только злополучная обмолвка составителя сообщения, который "агента полиции" назвал небывалым титулом "сотрудника правительства". В свете приведенных выше рассказов Герасимова выражение правительственного сообщения приобретает иной смысл: если даже оно и было по оплошности включено в документ, предназначенный для опубликования, то по существу оно, несомненно, более точно отвечало действительной роли Азефа за последние годы его работы на полицию, чем стереотипное название "агент полиции".
{213}
ГЛАВА XIII
Большой поход Азефа-Герасимова-Столыпина
против Боевой Организации
Так проходили недолгие месяцы существования первой Государственной Думы, период коротких каникул, установленных для деятельности Боевой Организации.
К концу этого периода стало ясно, что никакого соглашения между Государственной Думой и правительством состояться не может и что спор будет решен силой: кто кого победит. В подобной обстановке отказ от террора с точки зрения руководителей партии переставала быть правильным.
Последний толчок для пересмотра вопроса дало обращение в Центральный Комитет со стороны Севастопольской Организации. Руководитель Боевой Дружины последней, специально для этого приехавший в Петербург, настоятельно потребовал разрешения убить адмирала Чухнина. Общее решение о необходимости устранить последнего партией было принято еще давно, - немедленно после кровавого подавления Чухниным Севастопольского восстания в ноябре 1905 г. Был сделан целый ряд попыток привести в жизнь это решение, - все они до сих пор терпели неудачу. Сомнений относительно необходимости этого акта у Центрального Комитета, таким образом, быть не могло. Вопрос, следовательно, стоял в общей форме: продолжают ли оставаться в силе те {214} соображения, которые заставили Совет Партии за неполных два месяца перед тем принять решение об общей приостановке террористической деятельности. Приехавший севастополец доказывал, что устранение Чухнина не только не окажет вредного влияния на агитационную деятельность партии, но, наоборот, именно с этой точки зрения оно больше всего необходимо: по общей оценке всех севастопольцев, оно поднимет там революционное настроение, - особенно настроение солдат и матросов, которые больше всего ненавидят Чухнина. А это особенно важно для партии в данный момент, когда она напрягает все усилия в первую очередь для подготовки военных восстаний. Центральный Комитет согласился с этими доводами и дал севастопольцам просимое ими разрешение. Чухнин вскоре действительно был убит: этот акт был совершен добровольцем-матросом Акимовым, который после убийства смог благополучно скрыться.
Но положение в Севастополе не было исключением. Подобная же обстановка складывалась и в других местах. Подготовка к восстаниям повсюду шла полным ходом, и по оценке Центрального Комитета отдельные террористические акты в этой обстановке могли только способствовать нарастанию революционной волны. Поэтому было решено воспользоваться тем правом, которое было предоставлено Центральному Комитету Советом Партии и возобновить деятельность Боевой Организации. В качестве первого и единственного задания ей в этот момент было дано поручение убить Столыпина, относительно которого уже не было никаких сомнений, что именно он является главным противником соглашения правительства с Думой на основе создания ответственного перед последней министерства.
Во главе Боевой Организации, - это было вещью само собою разумеющеюся, встал Азеф. Собрать старых членов Организации не составило труда: большинство их жило в Петербурге или Финляндии, ожидая того момента, когда смогут приступить к своей {215} старой работе. Не было недостатка и в новых добровольцах. Нужный отряд был сформирован очень быстро и немедленно приступил к подготовительной работе. Настроение было самое бодрое. Общая атмосфера тех дней зажигала и заставляла всех верить в успех предприятия. Только Азеф держался очень сдержанно и в разговорах не скрывал, что он далеко не так уверен в успехе, как все другие. Это входило в его действительные планы: подготовляя неудачу всего предприятия, он заблаговременно готовил и соответствующее объяснение.
В курс разговоров о возобновлении деятельности Боевой Организации Азеф с самого начала ввел и Герасимова. По-видимому, только относительно Севастополя он не сообщил никаких подробностей, - очевидно, использовывая свое право не говорить о "мелочах". Что же касается до Петербурга, то Охранному Отделению были известны все детали планов Боевой Организации, весь ее состав, все мелочи ее внутренней жизни. Аресты могли быть произведены в любой момент, но они не входили в расчеты Герасимова. Азеф заявил, что при наличии в партии серьезных подозрений против него, арест работающих под его руководством боевиков неизбежно повлечет за собою полный его провал: в лучшем случае он должен будет отойти совершенно от всех партийных дел. Потеря Азефа меньше всего входила в расчеты Герасимова, - и провал одного состава Боевой Организации казался слишком незначительным результатом установившегося тесного союза начальника Охранного Отделения с руководителем Боевой Организации. Возможности, которые открывал такой союз, надлежало использовать более блестящим образом. Нащупать наиболее выгодную линию поведения было нелегко. В начале просто пошли по линии наименьшего сопротивления: никаких арестов боевиков не производили, но все начинания их расстраивали. Делал это Азеф своими собственными силами: как главному руководителю боевиков, ему было нетрудно направлять их работу по ложному пути.
{216} Наблюдение тогда велось за поездками Столыпина к царю и в Государственную Думу. По соглашению с Герасимовым, Азеф так размещал наблюдателей, что в течение сравнительно долгого времени они вообще не смогли ни одного раза встретить министра. Результаты начали сказываться очень быстро: боевики нервничали, видя безрезультатность своей работы.
Видя подобные результаты саботирования работы Боевой Организации, Азеф предложил Герасимову план, которому нельзя отказать ни в смелости, ни в оригинальности: он предложил возвести дело саботажа работы Боевой Организации в систему и таким путем привести и боевиков, и Центральный Комитет к выводу о невозможности успешного ведения центрального террора.
Боевую Организацию следовало заставить работать, как машину на холостом ходу: с максимальным напряжением сил и нервов ее человеческого состава, - но без каких бы то ни было практических результатов. У боевиков должно было поддерживаться ощущение, что они делают все, что только в силах человеческих, - но в каждой их новой попытке они должны были наталкиваться на якобы непроницаемую стену принятых полицией мер предосторожности, преодоление которых не под силу Боевой Организации. Все это должно было убедить боевиков и Центральный Комитет в правильности того вывода, к которому Азеф их старался подвести, - к выводу о том, что прежними методами вести дело центрального террора невозможно и что надо по крайней мере на время распустить Боевую Организацию.
Герасимову этот план очень понравился, - и с его участием он был разработан в деталях. Получился настоящий план длительной кампании, на службу которой должны были быть поставлены весь боевой опыт и весь внутрипартийный авторитет Азефа, с одной стороны, и весь аппарат Охранного Отделения, с другой.
Этот план был представлен на утверждение Столыпина, - того самого, фиктивной подготовкой {217} покушения на которого Азеф должен был заняться. В начале Столыпин несколько колебался, подробно расспрашивал о деталях. Он, видимо, боялся "маленьких неисправностей механизма", платить за которые пришлось бы ему: как ни как, а ведь именно за ним велась охота, именно его голова стояла на карте в том случае, если бы в плане оказалась какая-либо погрешность. Но Герасимов смело ручался, что никакой "несчастной случайности" быть не может: такое ручательство он, в свою очередь, взял с Азефа. Последний дал его, хорошо зная строгость внутренней дисциплины, которая царила в Боевой Организации: ни один член ее не рискнул бы выступить в партизанском порядке, без санкции руководителя Организации; к тому же, в порядке подготовительных работ, о котором пока только и шла речь, боевики-наблюдатели и не имели возможности сделать самостоятельную попытку покушения, так как, по правилам Организации, они выходили для наблюдения, не беря с собой оружия, которое могло только служить лишнею против них уликою при случайном аресте, возможность которого всегда существовала. Со своей стороны Герасимов гарантировал, что будут приняты и все возможные меры дополнительного полицейского контроля и что боевики все время будут находиться под самым бдительным наблюдением. Таким образом, никакой реальной опасности от задуманной игры, по уверению Герасимова, Столыпину грозить не могло, результаты же обещали быть самыми положительными: Боевая Организация была бы поставлена под прочный и длительный контроль. В конце концов, план Азефа-Герасимова начал даже нравиться Столыпину, и он дал на него свое согласие.
Поход Боевой Организации против Столыпина, - который был г; действительности походом Азефа-Герасимова-Столыпина против Боевой Организации, - был начат.
Если смотреть на вещи так, как их видели члены Боевой Организации, то работа последней шла по-обычному. Устраивали конспиративные квартиры, {218} часть боевиков превратилась в извозчиков, другие изображали посыльных, уличных торговцев, разносчиков. Дело ставилось на широкую ногу, - и перед расходами не останавливались. Касса Центрального Комитета в тот период была полна, через нее проходили сотни тысяч рублей, а у кассиров уже существовало освященное традицией правило: для Боевой Организации давать столько, сколько ее руководители просят, не задавая вопросов, на что именно деньги нужны. Считалось, что экономию можно наводить на чем угодно, - только не на расходах Боевой Организации (Большие расходы на Боевую Организацию входили составной частью в план Азефа-Герасимова: они должны были ослаблять кассу партии. Герасимов, рассказывает, что в целях такого ослабления кассы он рекомендовал Азефу но возможности чаще производить "позаимствования" из этой кассы на свои личные нужды, увеличивая таким путем спои сбережения "на черный день". "Впрочем, - оговаривает тут же Герасимов, - скоро я убедился, что Азеф в этих моих советах не нуждался. Этим он занимался и до знакомства со мною".).
После этих подготовительных шагов началась работа по наблюдению за Столыпиным. Это наблюдение вели несколькими группами, в разных местах. Наблюдатели прилагали все усилия, чтобы получить нужные результаты, работали с увлечением, самоотверженно, - но почти без всяких результатов. Редко-редко кому удавалось издали увидеть проезжавшего министра, - чаще же всего им приходилось наблюдать стайки агентов охраны, которые старательно прощупывали глазами всех, кто попадался им на дороге. Если же удавалось установить ту или иную деталь, которая, казалось, выводила наблюдение на правильный путь и создавала надежду, что скоро будет возможно приступить к более активным действиям, - на горизонте неожиданно появлялись тревожные симптомы, которые не только убеждали в тщетности только что возникшей надежды преодолеть бдительность полицейской охраны, но и {219} заставляли опасаться немедленного провала боевиков-наблюдателей.
Это выступал на сцену Герасимов, - до того момента спокойно выжидавший за кулисами союзник Азефа.
Поскольку имелась возможность, последний справлялся своими собственными силами, идя по пути внутреннего саботажа работы боевиков-наблюдателей: давал им ложные указания, заставлял караулить на путях, по которым Столыпин не ездил и т. д. Но для такого саботажа существовали известные границы: нужно было не дать возможности заметить его существование, нужно было все время поддерживать в боевиках уверенность, что Организация делает все, что в ее силах, для достижения положительных результатов. А боевики, видя неудачу их работы, начинали проявлять инициативу, делали попытки вырваться из того заколдованного круга, который их окружал, предлагали свои планы. Когда такие самостоятельные поиски боевиков становились особенно настойчивыми, Герасимов, по соглашению с Азефом, прибегал к приему "спугивания".
Для этого давали возможность пойти по какому-нибудь найденному самими боевиками новому пути. Азеф высказывал свои сомнения, но давал согласие на то, чтобы была сделана попытка. Первые шаги обнадеживали. Настроение приподнималось. И без того все время напряженные нервы у всех участников работы натягивались, как струны. Не следует забывать: люди знали, что все время ходят по самому краешку своей общей братской могилы. И вот, когда напряжение доходило до высшей точки" тогда Герасимов "пускал брандера": на арго Охранного Отделения "брандерами" называли особо неумелых филеров, специальной задачей которых было так вести наблюдение, чтобы его не мог не заметить наблюдаемый. "Для этой цели, - рассказывает Герасимов, - у нас имелись особые специалисты, настоящие михрютки: ходит за кем-нибудь, - прямо, можно сказать, носом в {220} зад ему упирается. Разве только совсем слепой не заметит.
В подобных условиях Азеф, перешедший теперь в исключительное ведение одного Герасимова, был, конечно, настоящим кладом для последнего. По рассказам, которые в свое время циркулировали среди наиболее осведомленных деятелей полицейского розыска, Герасимов, зная о действительной роли Азефа в прошлом, в этот период поставил перед ним дилемму: или бросить двойную игру и начать "честно" служить полиции, или пойти на виселицу. Сам Герасимов категорически утверждает, что ничего подобного в действительности не было, что никогда ультиматумов этого типа Азефу он не ставил; он настаивает, что вообще в то время роль Азефа в организации убийств Плеве и вел. кн. Сергея ему известна не была, и что Рачковский, если он об этой роли был осведомлен, ему, Герасимову, ничего о ней не сообщил.
Верна ли эта версия, судить трудно. Но, во всяком случае, несомненно, - и это признает {207} Герасимов, - что в связи с делом Дубасова известные подозрения против Азефа у него имелись, и эти подозрения заставляли его на первых порах работы с Азефом с особенной подозрительностью относиться к последнему. Но Азефу быстро удалось рассеять эту подозрительность и завоевать полное доверие Герасимова. "В виду невыясненных обстоятельств покушения на Дубасова, - пишет Герасимов в уже цитированных своих неизданных воспоминаниях, - ко всем донесениям Азефа приходилось относиться с большой осторожностью, но благодаря честному и добросовестному исполнению им своих обязанностей все сомнения, возникшие по отношению Азефа в деле Дубасова, вскоре рассеялись". Сведения, которые Азеф сообщал, поскольку их удавалось проверять, всегда оказывались точными и правильными; его осведомленность относительно внутренней жизни партии - совершенно исключительной. Ценность его, как агента, выяснялась очень быстро, - а наряду с этим росло и доверие к нему.
Об укреплении этого доверия Азеф очень заботился и явно прилагал усилия к тому, чтобы рассеять все сомнения, которые имелись против него. Много и подробно рассказывал он о своей прежней работе, - конечно, в желательном для него освещении, - и во время этих якобы откровенных разговоров весьма ловко играл на самолюбии Герасимова, - на его презрении к "высокопревосходительным господам с куриными мозгами" из Департамента, которые в изложении Азефа только и делали, что подводили его под удары революционеров. "Он мне неоднократно жаловался, - пишет Герасимов, - как руководившие им лица его не щадили и высказывал удивление, как он мог в то время пользоваться еще доверием центра партии, несмотря на циркулировавшие слухи об его предательстве". Эти рассказы давали вполне удовлетворительное объяснение поведению Азефа в прошлом, поскольку в этом прошлом видели только простую утайку Азефом от Департамента части {208} известных ему сведений. И все эти рассказы о прошлом перемежались с осторожными, но все же ясными намеками на то, что теперь то, с Герасимовым, который совершенно не похож на прежних руководителей Азефа, работа пойдет совсем по иному...
В результате победа Азефа была полная: он завоевал настолько полное доверие Герасимова, что последний еще и теперь сомневается, верны ли имеющиеся в литературе сведения относительно роли Азефа в период организации убийств Плеве и вел. кн. Сергея, т. с. того периода, когда Герасимов не имел никакого личного соприкосновения с Азефом. Что же касается до тех лет, когда Азеф работал под непосредственным руководством Герасимова, то последний до сих пор готов ручаться, что Азеф полностью и во всем был с ним искренен. "За этот промежуток времени, - пишет Герасимов в своих записках, - я принимаю всю ответственность за провокационные действия Азефа, если таковые имели место, и смею утверждать, что со стороны Азефа я никогда не был обманут, а о провокации даже говорить не приходится".
Это заявление весьма самонадеянно, - и дальше мы увидим, что Азеф от Герасимова все же скрывал очень многое, а, главное, готовил такой удар, который был бы ударом грома для Герасимова. По существу, отношение Азефа к Герасимову ничем не отличалось от его отношения к Ратаеву, полное доверие которого он завоевал для того, чтобы позднее использовать его в своих целях.
Разница была только в том, что положение Азефа теперь было значительно более трудным, обстановка - более сложной, - и потому платить за нужное доверие приходилось более дорогой ценой. Но для характеристики отношения Герасимова к Азефу его готовность и теперь еще "ручаться" за последнего в высшей степени интересна. Тот факт, что Азеф, уже скомпрометированный в глазах полиции, сумел завоевать такое доверие со стороны Герасимова, - человека, вообще говоря, отнюдь не склонного к излишней доверчивости, - едва ли не лучше всего {209}свидетельствует, каким хорошим знатоком людей был Азеф и как ловко он умел нащупывать слабые стороны их характера.
Свои отношения к Азефу Герасимов строил на базе внимательного отношения к интересам последнего. Азеф рассказывал, - передает Герасимов, - что в прежние годы ему была обещана Департаментом на случай провала пенсия или устройство места в качестве инженера на одном из глухих заводов Урала. Герасимов откровенно заявил, что Азеф не должен особенно полагаться на подобные обещания, так как Департамент не имеет привычки их честно выполнять. Вместо этого Герасимов дал Азефу совет начать теперь же копить деньги про черный день и для этого по собственной инициативе, без прямой просьбы Азефа, увеличил вдвое оклад его жалованья, повысив его до 1000 руб. в месяц. "Я посоветовал ему, - рассказывает Герасимов, - это жалование не тратить, - он ведь получал деньги на жизнь от партии, - а все целиком класть в банк на текущий счет. Азеф последовал этому совету, и составил завещание, хранившееся у меня, согласно которому все эти деньги в случае его смерти должны быть пересланы его жене".
Одновременно были приняты все возможные меры для предупреждения "провала" Азефа. Его задачи, как агента, были точно определены. О разных "мелочах", - о литературно-издательской деятельности, об отдельных лицах, о провинциальных организациях и т. п., - он мог ничего не сообщать, даже если и имел данные: "об этом всем мы могли получать сведения и из других источников", - говорит Герасимов. Его задачей становилась информация исключительно о людях и событиях центрального значения, - обо всем, что делается в Центральном Комитете партии, в ее Совете, на съездах и конференциях, а равным образом в центрах тех фракций Государственных Дум, которые были близки к социалистам-революционерам, - т. е. в трудовой группе, а позднее {210} и в партийной фракции с.-р. Специальной и особо важной его задачей была, конечно, информация Герасимова обо всем, что происходит в Боевой Организации: так как Герасимов знал, что Азеф является верховным руководителем последней, то Азеф был сделан прямо ответственным перед Охранным Отделением за все ее действия. Ни один ее шаг не должен бы быть совершен без того, чтобы Охранное Отделение о нем не было заранее осведомлено. Взамен этого Герасимов гарантировал, что со своей стороны он все свои действия в отношении указанных организаций, обслуживаемых Азефом, будет предпринимать по соглашению с последним, а информация, доставляемая последним, будет держаться в строжайшей тайне даже от Департамента для того, чтобы предупредить возможность выдачи секретов кем-либо из чиновников последнего.
Азеф "работал" очень хорошо. Его информация была исключительно богата фактическими указаниями, исключительно ценна и точна. Именно от него Герасимов получал основную информацию о настроениях оппозиционных и революционных групп в Государственной Думе, которая в течение первых месяцев работы Азефа с Герасимовым, стояла в центре политической жизни всей страны. Его сообщения, поэтому, составляли основной материал и для ежедневных докладов Герасимова министру Столыпину, который скоро обратил внимание на эту ценную информацию и пожелал узнать ее источник. Герасимов рассказал Столыпину все, что сам знал об Азефе, его прошлом и его теперешней роли в партии.
Личность Азефа живо заинтересовала Столыпина, который после этого стал специально расспрашивать Герасимова относительно сообщений Азефа и в тех случаях, когда тот или иной для него особенно интересный вопрос Азефом еще не был достаточно выяснен, Столыпин просил Герасимова задать этот вопрос Азефу. Позднее Столыпин несколько раз в беседах с Герасимовым выражал даже желание лично встретиться с {211} Азефом для того, чтобы в устной беседе подробнее ознакомиться с настроениями и взглядами, распространенными в революционной среде.
Такую встречу Столыпина с Азефом Герасимов по разным причинам устроить не мог, но вопросы Столыпина Азефу передавать ему приходилось часто. Касались они, конечно, не чисто полицейских дел, - об этих делах достаточно подробно расспрашивал Азефа и сам Герасимов. Столыпин обычно интересовался знать, какова, по мнению Азефа, будет реакция революционных групп на то или иное подготовляемое правительством мероприятие, какие группировки внутри думских фракций существуют по тому или иному вопросу и т. д. Азеф знал, кто именно ставит перед ним эти вопросы, был, несомненно, польщен вниманием к нему Столыпина и с особенным старанием давал свои ответы, являвшиеся по существу настоящей политической экспертизой.
Порою Столыпин интересовался и личным мнением Азефа относительно того или иного вопроса. Герасимов, в частности, вспоминает, что в период разгона I Госуд. Думы ему пришлось передавать Столыпину мнение Азефа относительно введения в состав правительства так называемых "общественных деятелей", т. е. представителей умеренно-либеральных кругов; (речь тогда шла персонально о Шипове, Гучкове и др.): Азеф был горячим сторонником этого введения и всячески стремился доказать его полезность и даже необходимость. Равным образом вспоминает Герасимов и ответы Азефа на вопрос Столыпина относительно аграрной реформы последнего: Азеф стоял за уничтожение сельской общины и за создание частнособственнического крестьянства, как лучшего оплота против грозящей стране аграрной революции.
Вообще, по рассказам Герасимова, Азеф в вопросах политических высказывался "как умеренный кадет или вернее как левый октябрист". Столыпин всегда с живейшим вниманием выслушивал все подобные сообщения Герасимова, - и только удивлялся, как это человек подобных взглядов может входить в состав {212} политического центра партии социалистов-революционеров, которая занимает совсем иную позицию ...
В свое время, в дни после разоблачения Азефа, всех поразило определение роли последнего, данное в первом правительственном сообщении по этому делу: как известно, тогда он был назван "сотрудником правительства". Все были уверены, что это только злополучная обмолвка составителя сообщения, который "агента полиции" назвал небывалым титулом "сотрудника правительства". В свете приведенных выше рассказов Герасимова выражение правительственного сообщения приобретает иной смысл: если даже оно и было по оплошности включено в документ, предназначенный для опубликования, то по существу оно, несомненно, более точно отвечало действительной роли Азефа за последние годы его работы на полицию, чем стереотипное название "агент полиции".
{213}
ГЛАВА XIII
Большой поход Азефа-Герасимова-Столыпина
против Боевой Организации
Так проходили недолгие месяцы существования первой Государственной Думы, период коротких каникул, установленных для деятельности Боевой Организации.
К концу этого периода стало ясно, что никакого соглашения между Государственной Думой и правительством состояться не может и что спор будет решен силой: кто кого победит. В подобной обстановке отказ от террора с точки зрения руководителей партии переставала быть правильным.
Последний толчок для пересмотра вопроса дало обращение в Центральный Комитет со стороны Севастопольской Организации. Руководитель Боевой Дружины последней, специально для этого приехавший в Петербург, настоятельно потребовал разрешения убить адмирала Чухнина. Общее решение о необходимости устранить последнего партией было принято еще давно, - немедленно после кровавого подавления Чухниным Севастопольского восстания в ноябре 1905 г. Был сделан целый ряд попыток привести в жизнь это решение, - все они до сих пор терпели неудачу. Сомнений относительно необходимости этого акта у Центрального Комитета, таким образом, быть не могло. Вопрос, следовательно, стоял в общей форме: продолжают ли оставаться в силе те {214} соображения, которые заставили Совет Партии за неполных два месяца перед тем принять решение об общей приостановке террористической деятельности. Приехавший севастополец доказывал, что устранение Чухнина не только не окажет вредного влияния на агитационную деятельность партии, но, наоборот, именно с этой точки зрения оно больше всего необходимо: по общей оценке всех севастопольцев, оно поднимет там революционное настроение, - особенно настроение солдат и матросов, которые больше всего ненавидят Чухнина. А это особенно важно для партии в данный момент, когда она напрягает все усилия в первую очередь для подготовки военных восстаний. Центральный Комитет согласился с этими доводами и дал севастопольцам просимое ими разрешение. Чухнин вскоре действительно был убит: этот акт был совершен добровольцем-матросом Акимовым, который после убийства смог благополучно скрыться.
Но положение в Севастополе не было исключением. Подобная же обстановка складывалась и в других местах. Подготовка к восстаниям повсюду шла полным ходом, и по оценке Центрального Комитета отдельные террористические акты в этой обстановке могли только способствовать нарастанию революционной волны. Поэтому было решено воспользоваться тем правом, которое было предоставлено Центральному Комитету Советом Партии и возобновить деятельность Боевой Организации. В качестве первого и единственного задания ей в этот момент было дано поручение убить Столыпина, относительно которого уже не было никаких сомнений, что именно он является главным противником соглашения правительства с Думой на основе создания ответственного перед последней министерства.
Во главе Боевой Организации, - это было вещью само собою разумеющеюся, встал Азеф. Собрать старых членов Организации не составило труда: большинство их жило в Петербурге или Финляндии, ожидая того момента, когда смогут приступить к своей {215} старой работе. Не было недостатка и в новых добровольцах. Нужный отряд был сформирован очень быстро и немедленно приступил к подготовительной работе. Настроение было самое бодрое. Общая атмосфера тех дней зажигала и заставляла всех верить в успех предприятия. Только Азеф держался очень сдержанно и в разговорах не скрывал, что он далеко не так уверен в успехе, как все другие. Это входило в его действительные планы: подготовляя неудачу всего предприятия, он заблаговременно готовил и соответствующее объяснение.
В курс разговоров о возобновлении деятельности Боевой Организации Азеф с самого начала ввел и Герасимова. По-видимому, только относительно Севастополя он не сообщил никаких подробностей, - очевидно, использовывая свое право не говорить о "мелочах". Что же касается до Петербурга, то Охранному Отделению были известны все детали планов Боевой Организации, весь ее состав, все мелочи ее внутренней жизни. Аресты могли быть произведены в любой момент, но они не входили в расчеты Герасимова. Азеф заявил, что при наличии в партии серьезных подозрений против него, арест работающих под его руководством боевиков неизбежно повлечет за собою полный его провал: в лучшем случае он должен будет отойти совершенно от всех партийных дел. Потеря Азефа меньше всего входила в расчеты Герасимова, - и провал одного состава Боевой Организации казался слишком незначительным результатом установившегося тесного союза начальника Охранного Отделения с руководителем Боевой Организации. Возможности, которые открывал такой союз, надлежало использовать более блестящим образом. Нащупать наиболее выгодную линию поведения было нелегко. В начале просто пошли по линии наименьшего сопротивления: никаких арестов боевиков не производили, но все начинания их расстраивали. Делал это Азеф своими собственными силами: как главному руководителю боевиков, ему было нетрудно направлять их работу по ложному пути.
{216} Наблюдение тогда велось за поездками Столыпина к царю и в Государственную Думу. По соглашению с Герасимовым, Азеф так размещал наблюдателей, что в течение сравнительно долгого времени они вообще не смогли ни одного раза встретить министра. Результаты начали сказываться очень быстро: боевики нервничали, видя безрезультатность своей работы.
Видя подобные результаты саботирования работы Боевой Организации, Азеф предложил Герасимову план, которому нельзя отказать ни в смелости, ни в оригинальности: он предложил возвести дело саботажа работы Боевой Организации в систему и таким путем привести и боевиков, и Центральный Комитет к выводу о невозможности успешного ведения центрального террора.
Боевую Организацию следовало заставить работать, как машину на холостом ходу: с максимальным напряжением сил и нервов ее человеческого состава, - но без каких бы то ни было практических результатов. У боевиков должно было поддерживаться ощущение, что они делают все, что только в силах человеческих, - но в каждой их новой попытке они должны были наталкиваться на якобы непроницаемую стену принятых полицией мер предосторожности, преодоление которых не под силу Боевой Организации. Все это должно было убедить боевиков и Центральный Комитет в правильности того вывода, к которому Азеф их старался подвести, - к выводу о том, что прежними методами вести дело центрального террора невозможно и что надо по крайней мере на время распустить Боевую Организацию.
Герасимову этот план очень понравился, - и с его участием он был разработан в деталях. Получился настоящий план длительной кампании, на службу которой должны были быть поставлены весь боевой опыт и весь внутрипартийный авторитет Азефа, с одной стороны, и весь аппарат Охранного Отделения, с другой.
Этот план был представлен на утверждение Столыпина, - того самого, фиктивной подготовкой {217} покушения на которого Азеф должен был заняться. В начале Столыпин несколько колебался, подробно расспрашивал о деталях. Он, видимо, боялся "маленьких неисправностей механизма", платить за которые пришлось бы ему: как ни как, а ведь именно за ним велась охота, именно его голова стояла на карте в том случае, если бы в плане оказалась какая-либо погрешность. Но Герасимов смело ручался, что никакой "несчастной случайности" быть не может: такое ручательство он, в свою очередь, взял с Азефа. Последний дал его, хорошо зная строгость внутренней дисциплины, которая царила в Боевой Организации: ни один член ее не рискнул бы выступить в партизанском порядке, без санкции руководителя Организации; к тому же, в порядке подготовительных работ, о котором пока только и шла речь, боевики-наблюдатели и не имели возможности сделать самостоятельную попытку покушения, так как, по правилам Организации, они выходили для наблюдения, не беря с собой оружия, которое могло только служить лишнею против них уликою при случайном аресте, возможность которого всегда существовала. Со своей стороны Герасимов гарантировал, что будут приняты и все возможные меры дополнительного полицейского контроля и что боевики все время будут находиться под самым бдительным наблюдением. Таким образом, никакой реальной опасности от задуманной игры, по уверению Герасимова, Столыпину грозить не могло, результаты же обещали быть самыми положительными: Боевая Организация была бы поставлена под прочный и длительный контроль. В конце концов, план Азефа-Герасимова начал даже нравиться Столыпину, и он дал на него свое согласие.
Поход Боевой Организации против Столыпина, - который был г; действительности походом Азефа-Герасимова-Столыпина против Боевой Организации, - был начат.
Если смотреть на вещи так, как их видели члены Боевой Организации, то работа последней шла по-обычному. Устраивали конспиративные квартиры, {218} часть боевиков превратилась в извозчиков, другие изображали посыльных, уличных торговцев, разносчиков. Дело ставилось на широкую ногу, - и перед расходами не останавливались. Касса Центрального Комитета в тот период была полна, через нее проходили сотни тысяч рублей, а у кассиров уже существовало освященное традицией правило: для Боевой Организации давать столько, сколько ее руководители просят, не задавая вопросов, на что именно деньги нужны. Считалось, что экономию можно наводить на чем угодно, - только не на расходах Боевой Организации (Большие расходы на Боевую Организацию входили составной частью в план Азефа-Герасимова: они должны были ослаблять кассу партии. Герасимов, рассказывает, что в целях такого ослабления кассы он рекомендовал Азефу но возможности чаще производить "позаимствования" из этой кассы на свои личные нужды, увеличивая таким путем спои сбережения "на черный день". "Впрочем, - оговаривает тут же Герасимов, - скоро я убедился, что Азеф в этих моих советах не нуждался. Этим он занимался и до знакомства со мною".).
После этих подготовительных шагов началась работа по наблюдению за Столыпиным. Это наблюдение вели несколькими группами, в разных местах. Наблюдатели прилагали все усилия, чтобы получить нужные результаты, работали с увлечением, самоотверженно, - но почти без всяких результатов. Редко-редко кому удавалось издали увидеть проезжавшего министра, - чаще же всего им приходилось наблюдать стайки агентов охраны, которые старательно прощупывали глазами всех, кто попадался им на дороге. Если же удавалось установить ту или иную деталь, которая, казалось, выводила наблюдение на правильный путь и создавала надежду, что скоро будет возможно приступить к более активным действиям, - на горизонте неожиданно появлялись тревожные симптомы, которые не только убеждали в тщетности только что возникшей надежды преодолеть бдительность полицейской охраны, но и {219} заставляли опасаться немедленного провала боевиков-наблюдателей.
Это выступал на сцену Герасимов, - до того момента спокойно выжидавший за кулисами союзник Азефа.
Поскольку имелась возможность, последний справлялся своими собственными силами, идя по пути внутреннего саботажа работы боевиков-наблюдателей: давал им ложные указания, заставлял караулить на путях, по которым Столыпин не ездил и т. д. Но для такого саботажа существовали известные границы: нужно было не дать возможности заметить его существование, нужно было все время поддерживать в боевиках уверенность, что Организация делает все, что в ее силах, для достижения положительных результатов. А боевики, видя неудачу их работы, начинали проявлять инициативу, делали попытки вырваться из того заколдованного круга, который их окружал, предлагали свои планы. Когда такие самостоятельные поиски боевиков становились особенно настойчивыми, Герасимов, по соглашению с Азефом, прибегал к приему "спугивания".
Для этого давали возможность пойти по какому-нибудь найденному самими боевиками новому пути. Азеф высказывал свои сомнения, но давал согласие на то, чтобы была сделана попытка. Первые шаги обнадеживали. Настроение приподнималось. И без того все время напряженные нервы у всех участников работы натягивались, как струны. Не следует забывать: люди знали, что все время ходят по самому краешку своей общей братской могилы. И вот, когда напряжение доходило до высшей точки" тогда Герасимов "пускал брандера": на арго Охранного Отделения "брандерами" называли особо неумелых филеров, специальной задачей которых было так вести наблюдение, чтобы его не мог не заметить наблюдаемый. "Для этой цели, - рассказывает Герасимов, - у нас имелись особые специалисты, настоящие михрютки: ходит за кем-нибудь, - прямо, можно сказать, носом в {220} зад ему упирается. Разве только совсем слепой не заметит.