Страница:
Цанманская долина имеет версты четыре, или около того, ширины и сплошь поросла высокой густой травой. По берегу самой реки, в ее верхнем течении, начиная от 6000 футов абсолютной высоты, тянутся леса, в которых из деревьев исключительно преобладает тяньшаньская ель – Picea Schrenkiana,[18] яблони и абрикоса уже нет; взамен них появляется рябина. Еловые леса разбросаны островками и по соседним горам, где поднимаются до 8000 футов абсолютной высоты, а быть может, даже немного выше.
Наступление осени начинало уже сильно чувствоваться в горах. Не так давно мы еще страдали от жары Илийской долины, а теперь каждое утро выпадали небольшие морозы; на высоких горах везде лежал снег; листья на деревьях и кустарниках опали наполовину. Впрочем, погода стояла большей частью хорошая, ясная, и днем иногда становилось даже жарко.
Поднявшись вверх по Кунгесу и далее по р. Цанма до самого ее истока, мы придвинулись к подножию хребта Нарат, составляющего, вместе со своими западными продолжениями,[19] северную ограду обширного и высокого плато, помещенного в самом сердце Тянь-шаня и известного под именем Юлдуса.
Хребет Нарат хотя и не достигает предела вечного снега, но тем не менее имеет самый дикий, вполне альпийский характер. Вершины отдельных гор и их крутые боковые скаты, в особенности близ гребня хребта, везде изборождены голыми, отвесными скалами, образующими узкие и мрачные ущелья. Немного пониже расстилаются альпийские луга, а еще ниже, на северном склоне гор, разбросаны островами еловые леса; южный же склон Нарата безлесен.
Мы перевалили через описываемый хребет в его восточной окраине. Здесь подъем не особенно крут, хотя все-таки затруднителен для верблюдов; спуск же к стороне Юлдуса весьма пологий. На северном склоне во время нашего перехода, т. е. в половине сентября, лежал небольшой снег; южная же сторона Нарата была бесснежна. Перевал имеет 9800 футов абсолютной высоты. Близ него мы встретили большого кабана, который был тотчас убит. Шкура поступила в коллекцию, а мясо в продовольственные запасы.
Этот последний представляет собой обширную котловину, вытянутую на несколько сот верст от востока к западу. По всему вероятию, эта котловина в давнюю геологическую эпоху была дном внутреннего озера, на что, между прочим, указывает также и наносная глинистая почва.
Сам Юлдус состоит из двух частей: Большого Юлдуса, занимающего более обширную, западную половину всей котловины, и малого, помещенного в ее меньшей восточной части. В общем, как тот, так и другой Юлдусы имеют один и тот же характер; разница лишь в величине. Малый Юлдус, весь вдоль нами пройденный, представляет собой степную равнину, протянувшуюся на 135 верст в длину и расширенную по средине верст на тридцать.
Ближе к крайним горам эта равнина всхолмлена и покрыта лучшей травянистой растительностью. Здесь же, преимущественно в восточной части описываемого плато, растут низкие, корявые кустарники Caragana, Salix, Potentilla [дереза, ива, лапчатка]; деревьев на Юлдусе нет вовсе.
Абсолютная высота Малого Юлдуса простирается от 7000 до 8000 футов.[20] Окраинные хребты как с севера, так и с юга дики, скалисты и имеют большую не только абсолютную, но даже и относительную высоту. Южный хребет, отделяющий Малый Юлдус от Большого, местами переходит за снеговую линию.[21]
Как раз срединою Малого Юлдуса, во всю его длину, протекает порядочная речка Бага-Юлдус-гол, впадающая в Хайду-гол, который проходит по Большому Юлдусу и затем несет свои воды в озеро Багараш.[22]
Мы перешли через Бага-Юлдус-гол вброд, но весной и летом вода здесь настолько высока, что брода не бывает. Как в самом Бага-Юлдус-голе, так и во всех почти речках, стекающих с соседних гор, водится много рыбы, но только двух видов:[23] османы, в фут или даже немного более длиной, и пескари.
В среднем течении описываемой реки, по обеим ее сторонам рассыпаны на большое пространство кочковатые болота (сазы) и озерки. На последних во второй половине сентября мы застали еще много пролетных уток. Anas boschas, A. strepera, A. crecca, Fuligula rufina, E ferina, E clangula. Другие же птицы из гнездящихся летом на Юлдусе почти все улетели на юг. Только изредка в горах можно было встретить: Ruticilla erythrogastra, Accentor fulvescens, Montifringilla nlivalis, Leucosticte brandtii. Два последних вида держались обыкновенно стадами. Из оседлых птиц в тех же горах нередки: Gyps himalayensis, Vultur monachus, Tichodroma muraria, Megaloperdix nigellii, в степях Otocoris albigula.
Млекопитающими Юлдус весьма богат. Из крупных зверей здесь водятся: медведи бурый и чалый – Ursus leuconyx, U. isabellinus, архары – Ovis polii, тэки [теке – горные козлы] – Capra skyn и, что всего удивительнее при безлесье, маралы – Cervus maral и косули – Cervus pygargus. По степям и горным долинам везде множество тарбаганов [сурков] – Arctomys baïbacinus, которые в половине сентября уже находились в зимней спячке. В это время их усердно преследуют медведи, раскапывают норы и достают оттуда полусонных, весьма жирных зверьков. Весьма обильны на Юлдусе также волки – Canis lupus, и в особенности лисицы – Canis vulpes, чаще же С. melanotis, которые охотятся здесь за многочисленными полевками – Arvicola. Из других грызунов нередки суслики – Spermophylus, но они также теперь предались зимнему сну; на болотах Бага-Юлдус-гола иногда встречаются кабаны.
Населения на обоих Юлдусах в настоящее время нет вовсе. Между тем, не далее как одиннадцать лет назад здесь жили тургоуты, в числе до десяти тысяч кибиток. Разграбленные дунганами, эти кочевники ушли частью к Шихо, частью же на Хайду-гол в окрестности Кара-шара; некоторые бежали к нам на Или, где остаются и до сих пор.
Вступление наше на Юлдус ознаменовалось крайне неприятным событием. Мой помощник, прапорщик Повало-Швыйковский почти с самого начала экспедиции не мог выносить трудностей пути, захворал и не поправлялся, так что я вынужден был отправить его обратно к месту прежнего служения. К счастью, другой мой спутник, вольноопределяющийся Эклон, оказался весьма усердным и энергичным юношей. При некоторой практике он вскоре сделался для меня прекрасным помощником и, надеюсь, останется таковым до конца экспедиции.
На Юлдусе мы провели около трех недель, занимаясь, главным образом, охотой на зверей. Последних было добыто в коллекцию более десятка прекрасных экземпляров, в том числе два самца Ovis polii. Этот великолепный баран, свойственный исключительно высоким нагорьям Средней Азии, на Юлдусе встречается часто, иногда стадами до 30–40 голов.
В таком сборище бывают самки, молодые, и несколько взрослых самцов, принимающих на себя роль вожаков и охранителей стада. Очень же старые самцы[24] держатся особняком – в одиночку или по два, по три вместе. Любимым местопребыванием архаров на Юлдусе служат предгорья высоких хребтов и пологие увалы, идущие отсюда к степной равнине. В дикие, скалистые горы эти звери забираются редко; там родина горных козлов, или тэков, – Capra skyn.[25] Последних на Юлдусе также много. Мне случалось видеть стада в 40 и более голов. Как и у архаров, стадом тэков предводительствует один или несколько взрослых самцов. Очень старые экземпляры ходят также отдельно. Убить тэка весьма трудно как по осторожности самого зверя, так и по характеру местности, в которой он живет.
Маралы, встреченные нами на Юлдусе, принадлежат к тому же самому виду, который водится и в лесном поясе Тянь-шаня. Как там, так и здесь, самцы этих оленей достигают огромных размеров. Самка гораздо меньше, но все-таки не уступает по величине взрослому самцу европейского Cervus elaphus.[26] За неимением лесов на Юлдусе, маралы держатся в тех горах, где растут низкие кустарники. По скалам описываемый зверь лазит не хуже архара, и мне не один раз случалось ошибаться, принимая издали за архара марала, стоящего на вершине высокой скалы. Весной, в мае и июне, маралы-самцы усердно преследуются охотниками ради своих молодых рогов, так называемых пантов, которые сбываются в Китай по весьма высокой цене. В Кульдже, например, пара больших (с шестью отростками на каждом) пантов стоит, из первых рук, 50–70 рублей; панты меньших размеров покупаются за 15, 20, 30 рублей. Столь выгодная добыча заставляет охотников-промышленников, русских и инородцев, неустанно преследовать маралов в течение весны на всем громадном пространстве Азии – от Туркестана до Японского моря.
Берега речек обросли густым тальником и тамариксом; пониже, приблизительно от 6000 футов абсолютной высоты, является облепиха и ильмовые деревья, а еще ниже – барбарис и джида, из трав по ущелью встречаются только дырисун и тростник. Окрестные горы вовсе лишены растительности. Соседняя пустыня кладет мертвую печать на эту сторону Тянь-шаня. Здесь нет тех обильных атмосферных осадков, которые падают на северном склоне описываемого хребта. Там дождевые тучи осаждают свою влагу, последние остатки которой выжимаются снеговыми горами холодного Юлдуса. Весьма вероятно, что и весь южный склон Восточного Тянь-шаня лишен влаги и растительности.
Выйдя в долину Хайду-гола, мы спустились на 3400 футов абсолютной высоты. Погода сделалась теплой, даже утренние морозы были незначительны. Между тем на Юлдусе в последней трети сентября термометр на восходе солнца опускался до -13,7 °C, и иногда падал снег.
На Хайду-голе мы остановились в урочище Хара-мото, где встретили первых жителей тургоутов, которые приняли нас радушно. Между тем быстро разнесшийся слух о прибытии русских всполошил все ближайшее мусульманское население. Уверяли, что идет русское войско и что на Хайду-голе появился уже передовой отряд. Подобному слуху еще более поверили, когда, с первого же дня прихода, начали раздаваться наши выстрелы по фазанам и другим птицам. Мусульмане, живущие по Хайду-голу, невдалеке от Хара-мото, до того струсили, что побросали свои дома и убежали в Кара-шар.
Туда, конечно, дано было тотчас же знать о нашем приходе, но сначала к нам никто не показывался из лиц официальных. В это время мы отправили тихомолком обратно в Кульджу своего проводника Тохта-ахуна, человека весьма нам преданного, но которому грозила неминуемая смерть за услуги, оказанные русским, тем более что названный проводник был мусульманином, родом из города Корла [Курля], откуда несколько лет назад бежал на Или. Вместе с Тохта-ахуном была отправлена большая часть собранных нами коллекций, чтобы не таскать их напрасно с собой.
На третий день нашего прихода в Хара-мото к нам явилось шесть мусульман, посланных правителем города Корла[27] Токсобаем узнать о цели нашего прихода. Я объяснил, что иду на Лоб-нор и что про наше путешествие известно хорошо Якуб-беку.[28] С такими вестями посланцы отправились обратно в Корла, но на противоположной стороне Хайду-гола был поставлен небольшой пикет для наблюдения за нами. На следующий день к нам опять явились те же посланцы и объявили, что Токсобай отправил гонца к Якуб-беку[29] и что до получения ответа нельзя идти далее. Отчасти я был рад подобному решению, так как лесная местность по Хайду-голу изобиловала зимующими птицами и фазанами.
Последние, как кажется, принадлежат к одному из тех двух видов Phasianus shawii и Ph. insignis, которые найдены были недавно англичанами в окрестностях Кашгара. Этот же самый фазан встречается по всему нижнему течению Тарима и на Лоб-норе.
Река Хайду-гол близ Хара-мото имеет 30–40 сажен ширины и чрезвычайно быстрое течение. Глубина на бродах фута три, четыре. Летом, при большой воде, бродов здесь вовсе не бывает. Сама река изобилует рыбой, но каких именно видов, не знаю. Ни в передний, ни в обратный путь нам не удалось ловить здесь рыбу. Последней, как говорят, также очень богато озеро Багараш, в которое впадает Хайду-гол. Вышеназванное озеро лежит недалеко к западу от Кара-шара, весьма глубоко и обширно.[30] Было бы чрезвычайно интересно обследовать Багараш, но – увы! – мы не могли этого сделать ни теперь, ни после, при обратном пути.
Каждый день к нам приежают под каким-нибудь предлогом аньджаны (сарты), а на той стороне Хайду-гола стоит их пикет, конечно, для наблюдения за нами. К счастью, наш проводник Тохта-ахун удрал тихомолком ночью, иначе ему не миновать бы смерти. Местные тургоуты, как всегда, довольны нашим посещением, хотя и сильно боятся сартов. Посетителей монголов каждый день бывает множество, но все они изгоняются. Стрельба фазанов влет производит удивительное впечатление на монголов, которые часто издали следят, как я охочусь…
Делать съемку крайне трудно; нужно было быть чрезвычайно осторожным, так как с нами вместе ехало шесть аньджанов. Я делал только главные засечки дорогою, отставая, как будто по нужде. При всем том не мог сделать засечку на Кара-шар, так как сарт, указавший нам место этого города, не отставал потом от нас; притом мы вскоре въехали в небольшие холмы, откуда уже нельзя было сделать засечки. Вообще нам сильно не доверяют; всех сбивает с толку наше намерение итти на Лоб-нор, а не в какие-либо населенные местности. Чтобы не давать повода подозрениям, я отказался, по предложению тех же сартов, итти в Кара-шар и направился прямо в Курлю. Сколько впоследствии посыплется на меня нареканий за то, что я не зашел в Кара-шар! И как легко будет упрекать людям, сидящим в теплом кабинете!!!
Сегодня в 5 верстах от нашей стоянки переправились вброд через р. Хайду-гол; ее ширина там, где одно русло, сажен 30. Большей частью река разбилась на рукава. Глубина брода теперь 3–31/2 фута, течение очень быстрое. Летом вода прибывает во время дождей, и тогда перейти вброд нельзя.
Лишь только мы прошли в Корла и поместились в отведенном вне города доме, как к нам был приставлен караул под предлогом охранения, в сущности же для того, чтобы не допускать сюда никого из местных жителей, вообще крайне недовольных правлением Якуб-бека. В то же время и нас не пускали в город, говоря: «Вы наши гости дорогие, вам не следует беспокоиться, все, что нужно, будет доставлено». Но столь сладкие речи были только на словах. Правда, нам каждый день доставляли барана, хлеб и фрукты, но этим и ограничивалось гостеприимство. Все, что только нас интересовало, что составляло прямую задачу наших исследований, было для нас закрыто. Мы не знали ни о чем далее ворот своего двора. На все вопросы относительно города Корла, числа здешних жителей, их торговли, характера окрестной страны и прочего мы получали самые уклончивые ответы или явную ложь. Так было во время нашего шестимесячного пребывания во владениях Якуб-бека, или, как его подданные называли, Бадуалета.[31] Только впоследствии, на Тариме и Лоб-норе, нам удавалось изредка тихомолком выведать кое-что у местных жителей, которые были вообще к нам расположены, но боялись явно выказывать такое расположение. От таримцев же мы узнали, что в Корла, с окрестными деревнями, считается до 6000 жителей обоего пола. Сам город состоит из двух частей, обнесенных глиняными стенами: старого, населенного торговцами, и новой крепости, в которой живут только войска. Последних во время нашего посещения Корла было очень мало: все ушли в город Токсум, где Якуб-бек, под личным своим надзором, возводил укрепления против китайцев.
На следующий день по прибытии в Корла к нам явился один из приближенных Бадуалета, некий Заман-бек, бывший русский подданный, выходец из города Нухи в Закавказье и, кажется, армянин по происхождению. Этот Заман-бек, состоявший некогда даже на русской службе, отлично говорил по-русски и с первых слов объявил, что прислан Бадуалетом сопутствовать нам на Лоб-нор. Покоробило меня при таком известии. Знал я хорошо, что Заман-бек посылается для наблюдения за нами и что присутствие официального лица будет не облегчением, но помехой для наших исследований. Так и случилось впоследствии. Впрочем, Заман-бек лично был к нам весьма расположен и, насколько было возможно, оказывал нам услуги. Глубокою благодарностью обязан я за это почтенному беку. С ним на Лоб-норе нам было гораздо лучше, нежели с кем-либо из других доверенных Якуб-бека, конечно, настолько, насколько может быть лучше в дурном вообще.
По всему видно было, что наше путешествие на Лоб-нор не по нутру Якуб-беку, но он не мог отказать в этом генералу Кауфману.[32] Ссориться с русскими для Бадуалета теперь было нерасчетливо ввиду близкой войны с китайцами.
Вероятно, для того, чтобы заставить нас отказаться от дальнейшего путешествия, нас повели к Тариму самой трудной дорогой, идя которою пришлось переправляться вплавь через две довольно большие и глубокие речки: Конче-дарья и Инчике-дарья. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, как легко могли мы обойти по правому берегу первой реки, не делая дважды напрасной переправы. В данном случае, вероятно, нас хотели запугать трудностью переправы вплавь, при морозах, достигавших -16,7 °C на восходе солнца.
Наступление осени начинало уже сильно чувствоваться в горах. Не так давно мы еще страдали от жары Илийской долины, а теперь каждое утро выпадали небольшие морозы; на высоких горах везде лежал снег; листья на деревьях и кустарниках опали наполовину. Впрочем, погода стояла большей частью хорошая, ясная, и днем иногда становилось даже жарко.
Поднявшись вверх по Кунгесу и далее по р. Цанма до самого ее истока, мы придвинулись к подножию хребта Нарат, составляющего, вместе со своими западными продолжениями,[19] северную ограду обширного и высокого плато, помещенного в самом сердце Тянь-шаня и известного под именем Юлдуса.
* * *
Прежде нежели перейти к описанию Юлдуса, скажем несколько слов о Нарате.Хребет Нарат хотя и не достигает предела вечного снега, но тем не менее имеет самый дикий, вполне альпийский характер. Вершины отдельных гор и их крутые боковые скаты, в особенности близ гребня хребта, везде изборождены голыми, отвесными скалами, образующими узкие и мрачные ущелья. Немного пониже расстилаются альпийские луга, а еще ниже, на северном склоне гор, разбросаны островами еловые леса; южный же склон Нарата безлесен.
Мы перевалили через описываемый хребет в его восточной окраине. Здесь подъем не особенно крут, хотя все-таки затруднителен для верблюдов; спуск же к стороне Юлдуса весьма пологий. На северном склоне во время нашего перехода, т. е. в половине сентября, лежал небольшой снег; южная же сторона Нарата была бесснежна. Перевал имеет 9800 футов абсолютной высоты. Близ него мы встретили большого кабана, который был тотчас убит. Шкура поступила в коллекцию, а мясо в продовольственные запасы.
* * *
Спустившись с Нарата, мы очутились в Юлдусе. Название это в переводе означает «звезда» и дано описываемому плато, быть может, вследствие его высокого положения в горах. Отчасти подобное лестное название могло произойти и потому, что Юлдус для кочевников представляет обетованную страну для скотоводства. Здесь везде превосходные пастбища; притом же летом нет мошек и комаров. «Место прекрасное, прохладное, кормное; только жить господам да скотине», – говорили нам еще ранее тургоуты, рассказывая про Юлдус.Этот последний представляет собой обширную котловину, вытянутую на несколько сот верст от востока к западу. По всему вероятию, эта котловина в давнюю геологическую эпоху была дном внутреннего озера, на что, между прочим, указывает также и наносная глинистая почва.
Сам Юлдус состоит из двух частей: Большого Юлдуса, занимающего более обширную, западную половину всей котловины, и малого, помещенного в ее меньшей восточной части. В общем, как тот, так и другой Юлдусы имеют один и тот же характер; разница лишь в величине. Малый Юлдус, весь вдоль нами пройденный, представляет собой степную равнину, протянувшуюся на 135 верст в длину и расширенную по средине верст на тридцать.
Ближе к крайним горам эта равнина всхолмлена и покрыта лучшей травянистой растительностью. Здесь же, преимущественно в восточной части описываемого плато, растут низкие, корявые кустарники Caragana, Salix, Potentilla [дереза, ива, лапчатка]; деревьев на Юлдусе нет вовсе.
Абсолютная высота Малого Юлдуса простирается от 7000 до 8000 футов.[20] Окраинные хребты как с севера, так и с юга дики, скалисты и имеют большую не только абсолютную, но даже и относительную высоту. Южный хребет, отделяющий Малый Юлдус от Большого, местами переходит за снеговую линию.[21]
Как раз срединою Малого Юлдуса, во всю его длину, протекает порядочная речка Бага-Юлдус-гол, впадающая в Хайду-гол, который проходит по Большому Юлдусу и затем несет свои воды в озеро Багараш.[22]
Мы перешли через Бага-Юлдус-гол вброд, но весной и летом вода здесь настолько высока, что брода не бывает. Как в самом Бага-Юлдус-голе, так и во всех почти речках, стекающих с соседних гор, водится много рыбы, но только двух видов:[23] османы, в фут или даже немного более длиной, и пескари.
В среднем течении описываемой реки, по обеим ее сторонам рассыпаны на большое пространство кочковатые болота (сазы) и озерки. На последних во второй половине сентября мы застали еще много пролетных уток. Anas boschas, A. strepera, A. crecca, Fuligula rufina, E ferina, E clangula. Другие же птицы из гнездящихся летом на Юлдусе почти все улетели на юг. Только изредка в горах можно было встретить: Ruticilla erythrogastra, Accentor fulvescens, Montifringilla nlivalis, Leucosticte brandtii. Два последних вида держались обыкновенно стадами. Из оседлых птиц в тех же горах нередки: Gyps himalayensis, Vultur monachus, Tichodroma muraria, Megaloperdix nigellii, в степях Otocoris albigula.
Млекопитающими Юлдус весьма богат. Из крупных зверей здесь водятся: медведи бурый и чалый – Ursus leuconyx, U. isabellinus, архары – Ovis polii, тэки [теке – горные козлы] – Capra skyn и, что всего удивительнее при безлесье, маралы – Cervus maral и косули – Cervus pygargus. По степям и горным долинам везде множество тарбаганов [сурков] – Arctomys baïbacinus, которые в половине сентября уже находились в зимней спячке. В это время их усердно преследуют медведи, раскапывают норы и достают оттуда полусонных, весьма жирных зверьков. Весьма обильны на Юлдусе также волки – Canis lupus, и в особенности лисицы – Canis vulpes, чаще же С. melanotis, которые охотятся здесь за многочисленными полевками – Arvicola. Из других грызунов нередки суслики – Spermophylus, но они также теперь предались зимнему сну; на болотах Бага-Юлдус-гола иногда встречаются кабаны.
Населения на обоих Юлдусах в настоящее время нет вовсе. Между тем, не далее как одиннадцать лет назад здесь жили тургоуты, в числе до десяти тысяч кибиток. Разграбленные дунганами, эти кочевники ушли частью к Шихо, частью же на Хайду-гол в окрестности Кара-шара; некоторые бежали к нам на Или, где остаются и до сих пор.
Вступление наше на Юлдус ознаменовалось крайне неприятным событием. Мой помощник, прапорщик Повало-Швыйковский почти с самого начала экспедиции не мог выносить трудностей пути, захворал и не поправлялся, так что я вынужден был отправить его обратно к месту прежнего служения. К счастью, другой мой спутник, вольноопределяющийся Эклон, оказался весьма усердным и энергичным юношей. При некоторой практике он вскоре сделался для меня прекрасным помощником и, надеюсь, останется таковым до конца экспедиции.
На Юлдусе мы провели около трех недель, занимаясь, главным образом, охотой на зверей. Последних было добыто в коллекцию более десятка прекрасных экземпляров, в том числе два самца Ovis polii. Этот великолепный баран, свойственный исключительно высоким нагорьям Средней Азии, на Юлдусе встречается часто, иногда стадами до 30–40 голов.
В таком сборище бывают самки, молодые, и несколько взрослых самцов, принимающих на себя роль вожаков и охранителей стада. Очень же старые самцы[24] держатся особняком – в одиночку или по два, по три вместе. Любимым местопребыванием архаров на Юлдусе служат предгорья высоких хребтов и пологие увалы, идущие отсюда к степной равнине. В дикие, скалистые горы эти звери забираются редко; там родина горных козлов, или тэков, – Capra skyn.[25] Последних на Юлдусе также много. Мне случалось видеть стада в 40 и более голов. Как и у архаров, стадом тэков предводительствует один или несколько взрослых самцов. Очень старые экземпляры ходят также отдельно. Убить тэка весьма трудно как по осторожности самого зверя, так и по характеру местности, в которой он живет.
Маралы, встреченные нами на Юлдусе, принадлежат к тому же самому виду, который водится и в лесном поясе Тянь-шаня. Как там, так и здесь, самцы этих оленей достигают огромных размеров. Самка гораздо меньше, но все-таки не уступает по величине взрослому самцу европейского Cervus elaphus.[26] За неимением лесов на Юлдусе, маралы держатся в тех горах, где растут низкие кустарники. По скалам описываемый зверь лазит не хуже архара, и мне не один раз случалось ошибаться, принимая издали за архара марала, стоящего на вершине высокой скалы. Весной, в мае и июне, маралы-самцы усердно преследуются охотниками ради своих молодых рогов, так называемых пантов, которые сбываются в Китай по весьма высокой цене. В Кульдже, например, пара больших (с шестью отростками на каждом) пантов стоит, из первых рук, 50–70 рублей; панты меньших размеров покупаются за 15, 20, 30 рублей. Столь выгодная добыча заставляет охотников-промышленников, русских и инородцев, неустанно преследовать маралов в течение весны на всем громадном пространстве Азии – от Туркестана до Японского моря.
Общий очерк сентября. В климатическом отношении сентябрь характеризовался ясной погодой, как и вся вообще осень в Средней [Центральной] Азии. Впрочем, когда мы стояли в долине Кунгеса, то дожди падали нередко, но лишь только поднялись в высокое плато Юлдус, как наступила постоянная ясная погода. Впрочем, плато Юлдус, по всему вероятию, не обильно атмосферными осадками вообще. Вместе с поднятием на Юлдус, абсолютная высота 7500–8000 футов (местами, ближе к окрайним горам, и более), начались постоянные ночные морозы, доходившие во второй половине месяца до -13,7 °C на восходе солнца. Но днем, лишь только всходило солнце, было тепло, и термометр в тени поднимался (на Юлдусе) до +15,3 °C. Ветры дули часто, в особенности ночью; днем же бывали довольно часто затишья, но вообще ветры были слабые и ни разу не достигали силы, отмечаемой у нас цифрою 4. Ночью всего чаще ветер дул с востока; днем – с запада с отклонениями к северу и югу. В ясные дни обыкновенно стоял в воздухе сухой туман, который происходил от пыли, поднятой ветром с Илийской долины, или, быть может, из-за тянь-шаньских пустынь. После дождя сухой туман всегда исчезал.
В долине Кунгеса было влажно, на Юлдусе же, напротив, сухость воздуха была очень высока.
* * *
Поохотившись вдоволь на Юлдусе, мы направились в долину Хайду-гола через южный склон Тянь-шаня. Подъем на перевал со стороны Юлдуса чрезвычайно пологий, даже едва заметный, хотя абсолютная высота этого перевала 9300 футов. Зато спуск крайне труден. Едва заметная тропинка идет здесь, на протяжении 40 верст, ущельем р. Хабцагай-гола, а затем 22 версты по Балгантай-голу. Оба ущелья чрезвычайно узки (местами не более 60 сажен), дно их усыпано осколками камней и валунами, бока же обставлены громаднейшими отвесными скалами.Берега речек обросли густым тальником и тамариксом; пониже, приблизительно от 6000 футов абсолютной высоты, является облепиха и ильмовые деревья, а еще ниже – барбарис и джида, из трав по ущелью встречаются только дырисун и тростник. Окрестные горы вовсе лишены растительности. Соседняя пустыня кладет мертвую печать на эту сторону Тянь-шаня. Здесь нет тех обильных атмосферных осадков, которые падают на северном склоне описываемого хребта. Там дождевые тучи осаждают свою влагу, последние остатки которой выжимаются снеговыми горами холодного Юлдуса. Весьма вероятно, что и весь южный склон Восточного Тянь-шаня лишен влаги и растительности.
Выйдя в долину Хайду-гола, мы спустились на 3400 футов абсолютной высоты. Погода сделалась теплой, даже утренние морозы были незначительны. Между тем на Юлдусе в последней трети сентября термометр на восходе солнца опускался до -13,7 °C, и иногда падал снег.
На Хайду-голе мы остановились в урочище Хара-мото, где встретили первых жителей тургоутов, которые приняли нас радушно. Между тем быстро разнесшийся слух о прибытии русских всполошил все ближайшее мусульманское население. Уверяли, что идет русское войско и что на Хайду-голе появился уже передовой отряд. Подобному слуху еще более поверили, когда, с первого же дня прихода, начали раздаваться наши выстрелы по фазанам и другим птицам. Мусульмане, живущие по Хайду-голу, невдалеке от Хара-мото, до того струсили, что побросали свои дома и убежали в Кара-шар.
Туда, конечно, дано было тотчас же знать о нашем приходе, но сначала к нам никто не показывался из лиц официальных. В это время мы отправили тихомолком обратно в Кульджу своего проводника Тохта-ахуна, человека весьма нам преданного, но которому грозила неминуемая смерть за услуги, оказанные русским, тем более что названный проводник был мусульманином, родом из города Корла [Курля], откуда несколько лет назад бежал на Или. Вместе с Тохта-ахуном была отправлена большая часть собранных нами коллекций, чтобы не таскать их напрасно с собой.
На третий день нашего прихода в Хара-мото к нам явилось шесть мусульман, посланных правителем города Корла[27] Токсобаем узнать о цели нашего прихода. Я объяснил, что иду на Лоб-нор и что про наше путешествие известно хорошо Якуб-беку.[28] С такими вестями посланцы отправились обратно в Корла, но на противоположной стороне Хайду-гола был поставлен небольшой пикет для наблюдения за нами. На следующий день к нам опять явились те же посланцы и объявили, что Токсобай отправил гонца к Якуб-беку[29] и что до получения ответа нельзя идти далее. Отчасти я был рад подобному решению, так как лесная местность по Хайду-голу изобиловала зимующими птицами и фазанами.
Последние, как кажется, принадлежат к одному из тех двух видов Phasianus shawii и Ph. insignis, которые найдены были недавно англичанами в окрестностях Кашгара. Этот же самый фазан встречается по всему нижнему течению Тарима и на Лоб-норе.
Река Хайду-гол близ Хара-мото имеет 30–40 сажен ширины и чрезвычайно быстрое течение. Глубина на бродах фута три, четыре. Летом, при большой воде, бродов здесь вовсе не бывает. Сама река изобилует рыбой, но каких именно видов, не знаю. Ни в передний, ни в обратный путь нам не удалось ловить здесь рыбу. Последней, как говорят, также очень богато озеро Багараш, в которое впадает Хайду-гол. Вышеназванное озеро лежит недалеко к западу от Кара-шара, весьма глубоко и обширно.[30] Было бы чрезвычайно интересно обследовать Багараш, но – увы! – мы не могли этого сделать ни теперь, ни после, при обратном пути.
Каждый день к нам приежают под каким-нибудь предлогом аньджаны (сарты), а на той стороне Хайду-гола стоит их пикет, конечно, для наблюдения за нами. К счастью, наш проводник Тохта-ахун удрал тихомолком ночью, иначе ему не миновать бы смерти. Местные тургоуты, как всегда, довольны нашим посещением, хотя и сильно боятся сартов. Посетителей монголов каждый день бывает множество, но все они изгоняются. Стрельба фазанов влет производит удивительное впечатление на монголов, которые часто издали следят, как я охочусь…
Делать съемку крайне трудно; нужно было быть чрезвычайно осторожным, так как с нами вместе ехало шесть аньджанов. Я делал только главные засечки дорогою, отставая, как будто по нужде. При всем том не мог сделать засечку на Кара-шар, так как сарт, указавший нам место этого города, не отставал потом от нас; притом мы вскоре въехали в небольшие холмы, откуда уже нельзя было сделать засечки. Вообще нам сильно не доверяют; всех сбивает с толку наше намерение итти на Лоб-нор, а не в какие-либо населенные местности. Чтобы не давать повода подозрениям, я отказался, по предложению тех же сартов, итти в Кара-шар и направился прямо в Курлю. Сколько впоследствии посыплется на меня нареканий за то, что я не зашел в Кара-шар! И как легко будет упрекать людям, сидящим в теплом кабинете!!!
Сегодня в 5 верстах от нашей стоянки переправились вброд через р. Хайду-гол; ее ширина там, где одно русло, сажен 30. Большей частью река разбилась на рукава. Глубина брода теперь 3–31/2 фута, течение очень быстрое. Летом вода прибывает во время дождей, и тогда перейти вброд нельзя.
* * *
Простояв семь дней в Хара-мото, мы получили, наконец, разрешение идти в город Корла (но не в Кашгар), через который лежит путь на Лоб-нор. От Хара-мото [Хара-мод] до Корла 62 версты. Мы прошли это расстояние в три дня, сопровождаемые теми же личностями, которые приезжали к нам в первый раз. Дорогою, на каждой станции, нам приводили барана и приносили фруктов. Прежде чем достигнуть Корла, необходимо пройти через последний отрог Тянь-шаня ущельем, по которому стремится река Конче-дарья, вытекающая из Багараша в Тарим. Это ущелье имеет верст десять длины и чрезвычайно узко. При входе и выходе устроены из глины два укрепления, в которых стоят небольшие караулы.Лишь только мы прошли в Корла и поместились в отведенном вне города доме, как к нам был приставлен караул под предлогом охранения, в сущности же для того, чтобы не допускать сюда никого из местных жителей, вообще крайне недовольных правлением Якуб-бека. В то же время и нас не пускали в город, говоря: «Вы наши гости дорогие, вам не следует беспокоиться, все, что нужно, будет доставлено». Но столь сладкие речи были только на словах. Правда, нам каждый день доставляли барана, хлеб и фрукты, но этим и ограничивалось гостеприимство. Все, что только нас интересовало, что составляло прямую задачу наших исследований, было для нас закрыто. Мы не знали ни о чем далее ворот своего двора. На все вопросы относительно города Корла, числа здешних жителей, их торговли, характера окрестной страны и прочего мы получали самые уклончивые ответы или явную ложь. Так было во время нашего шестимесячного пребывания во владениях Якуб-бека, или, как его подданные называли, Бадуалета.[31] Только впоследствии, на Тариме и Лоб-норе, нам удавалось изредка тихомолком выведать кое-что у местных жителей, которые были вообще к нам расположены, но боялись явно выказывать такое расположение. От таримцев же мы узнали, что в Корла, с окрестными деревнями, считается до 6000 жителей обоего пола. Сам город состоит из двух частей, обнесенных глиняными стенами: старого, населенного торговцами, и новой крепости, в которой живут только войска. Последних во время нашего посещения Корла было очень мало: все ушли в город Токсум, где Якуб-бек, под личным своим надзором, возводил укрепления против китайцев.
На следующий день по прибытии в Корла к нам явился один из приближенных Бадуалета, некий Заман-бек, бывший русский подданный, выходец из города Нухи в Закавказье и, кажется, армянин по происхождению. Этот Заман-бек, состоявший некогда даже на русской службе, отлично говорил по-русски и с первых слов объявил, что прислан Бадуалетом сопутствовать нам на Лоб-нор. Покоробило меня при таком известии. Знал я хорошо, что Заман-бек посылается для наблюдения за нами и что присутствие официального лица будет не облегчением, но помехой для наших исследований. Так и случилось впоследствии. Впрочем, Заман-бек лично был к нам весьма расположен и, насколько было возможно, оказывал нам услуги. Глубокою благодарностью обязан я за это почтенному беку. С ним на Лоб-норе нам было гораздо лучше, нежели с кем-либо из других доверенных Якуб-бека, конечно, настолько, насколько может быть лучше в дурном вообще.
Общий очерк октября. От высокого плато Юлдуса южный спуск Тянь-шаня к Кара-шару падает крутой стеной. Разница между высшей точкой перевала с Юлдуса и подножием гор в Джо-лин-турге 5600 футов. Такое падение распределяется на 63 версты нашего кружного обхода; между тем прямым путем по р. Хохрын-гол спуск, я думаю, не превосходит 40 (?) верст.4 ноября выступили мы из Корла в направлении к Лоб-нору. Кроме людей нашего каравана, с Заман-беком ехал еще какой-то хаджи и несколько человек прислуги. С первого шага наши спутники заявили себя самым непривлекательным образом. Чтобы не показать города, нас от квартиры повели окольным путем, по полям, и не стыдились уверять, что лучшей дороги нет. Пришлось поневоле прикидываться незнайкой как теперь, так и многое множество раз впоследствии. Тяжело было подобное притворство, в особенности когда дело шло о горячих научных вопросах. Про самую пустую вещь мы не могли справедливо узнать, не видевши собственными глазами. Нас подозревали и обманывали на каждом шагу. Местному населению запрещено было даже говорить с нами, не только что входить в какие-либо другие сношения. Выходило, что мы шли под конвоем; наши спутники были шпионы – не более. Заман-бек часто, видимо, тяготился подобным положением, но не мог, конечно, изменить свое поведение относительно нас. Впоследствии на Лоб-норе, когда к нам уже присмотрелись, прежняя подозрительность немного исчезла, но сначала полицейский надзор был самый строгий. Даже каждую неделю являлся гонец от Бадуалета или Токсобая «узнать о нашем здоровье», как наивно сообщал нам Заман-бек.
Весь южный склон Тянь-шаня несравненно теплее, чем Юлдус. Через 7–8 верст за перевалом уже чувствуется влияние теплой (осенью) соседней пустыни. Здесь, т. е. за перевалом, на речках в начале октября еще не было вовсе льда, который почти сплошь покрывал в это время речки Юлдуса. По мере спуска по ущелью становилось все теплее и теплее. На р. Балгантай-голе, на абсолютной высоте 4800 футов, 10 октября мы встретили еще очень много мошек и ос. За Тянь-шанем, в долине Хайду-гола, температура была еще выше, и термометр на восходе солнца только однажды упал до -10 °C, а в полдень в тени температура доходила до +16 °C. Температура почвы на глубине 1 фута была +7,2 °C, между тем на Юлдусе, на той же глубине, такую температуру мы находили в половине сентября.
В городе Курле, лежащем за последними отрогами Тянь-шаня и на меньшей абсолютной высоте, нежели долина Хайду-гола, в конце описываемого месяца было очень тепло; на восходе солнца несколько раз выше нуля, в полдень в тени до +10 °C.
Листья на деревьях (тополь, яблони, груша, ива) в самых последних числах октября еще не совсем опали.
В общем, в течение октября погода стояла ясная, но зато воздух, в особенности в городе Курле, был наполнен постоянно пылью, как туманом. Атмосферных осадков было крайне мало: за целый месяц снег шел только однажды, да и то на Юлдусе; начиная же от спуска с него, только раз крапал дождь. Сухость воздуха была страшная. Ветры случались часто лишь в первой половине октября, да и то были только слабые; преобладали в направлении северо-западные и юго-западные; во второй половине описываемого месяца большей частью стояли затишья.
По всему видно было, что наше путешествие на Лоб-нор не по нутру Якуб-беку, но он не мог отказать в этом генералу Кауфману.[32] Ссориться с русскими для Бадуалета теперь было нерасчетливо ввиду близкой войны с китайцами.
Вероятно, для того, чтобы заставить нас отказаться от дальнейшего путешествия, нас повели к Тариму самой трудной дорогой, идя которою пришлось переправляться вплавь через две довольно большие и глубокие речки: Конче-дарья и Инчике-дарья. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, как легко могли мы обойти по правому берегу первой реки, не делая дважды напрасной переправы. В данном случае, вероятно, нас хотели запугать трудностью переправы вплавь, при морозах, достигавших -16,7 °C на восходе солнца.