Николай Шмагин. Дорога в Алатырь

 
   – Живем, как мухи, – закряхтел дед, опускаясь на скамеечку. – Нынче жив, а завтра, глядишь, на мазарки отнесут. Жалко Матвеича, правильный был мужик, – дед потянулся спиной и поморщился, – болит, проклятая, ети ее в капалку. Не отпускает…
   – Курить бросай, – отозвалась бабушка, латающая у стола одежду. – Настя-то после похорон с лица спала, к дочери переехала в город, – она безуспешно пыталась вдеть нитку в иголку. – Не вижу без очков, кляча старая.
   – Давай я вдену, – Ванька ловко вдел нитку в тонкое игольное ушко и подбежал к деду, – дед, на мазарки – это на кладбище, да?
   Дедушка молча пускал дым в отдушину…
   – Правильный говоришь, был, – продолжила разговор бабушка, – а кто партбилет в горкоме на стол бросил? Это счас полегше дышать стало, а тогда? Чуть не упекли, куда Макар телят не гонял, по старости отделался.
   – Балаболишь, чего не знаешь, сорока, – осерчал дед. – Пенсию ему начислили курам на смех, а стаж поболе моего. Да што говорить без толку…
   В наступившем молчании было слышно, как мерно тикают ходики.
   – Займут квартеру-то ихнюю оглоеды какие-нибудь, тогда што?..
   – Ништо, где наша не пропадала…
   – Дед, у меня усы выросли, потрогай! – вскинулся Ванька, удивленно пощипывая себя за верхнюю губу. – Помнишь, чего обещал?
   Дед провел пальцем по гладкой губе внука и, усмехнувшись, протянул ему цигарку:
   – На, курни, и впрямь растут.
   Обрадованный Ванька жадно затянулся: слезы посыпались из глаз, он задохнулся, закашлялся и, пошатнувшись, сел рядом с дедом.
   – Чему внука учишь? – рассердилась не на шутку бабушка.
   – Ништо, – усмехается дед в усы, – зато опосля не будет курить. На, еще попробуй, – но Ванька не выдержал испытания и с позором ретировался.
   – Ноги ноют, к непогоде, видать, – вздохнула бабушка, и в это время лампочка под потолком мигнула и погасла. В наступившей темноте было слышно, как дед чиркнул спичкой, и кухня озарилась тусклым светом к неописуемой Ванькиной радости.
   Бабушка зажгла керосиновую лампу, и сразу стало гораздо светлее.
   – Будем сумерничать, как прежде бывало, – она посмотрела на внука, с интересом разглядывающего лампу, и улыбнулась:
   – Ванюшк, загадку вам с дедом задам, слушайте: «Стоит мост на семь верст, на мосту дуб, на дубу цвет во весь белый свет». Кто первый отгадает?
   – Бабань, ты, как маленькая, – засмеялся внук, видя ее нетерпение.
   – Ни в жисть не отгадаете, – не обиделась бабушка. – То великий пост и пасха. – Она поставила на стол миску, полную крашеных яиц, кулич, полюбовалась и подошла к самовару – чайку надо вскипятить.
   Дед взял косырь и стал щепать лучину из березового полена:
   – Утресь в огород ходил, земля подсыхает, скоро копать. Вон, помощник какой у нас растет, – он собрал лучину и протянул Ваньке, лукаво усмехаясь:
   – Отнеси-ка бабушке, Иван Николаич.
   Ванька сунул бабушке в руки лучину и подбежал к двери. На косяке виднелись какие-то отметины, зарубки. Встав спиной вплотную к косяку, Ванька вытянулся весь, вытянул шею и даже привстал на носки, отмеряя рукой новую отметину над головой.
   – Дед, иди смотри, насколько я вырос!
   Дедушка подошел к внуку, поставил его нормально, как положено, положил ладонь ему на темя и отмерил его рост, процарапав гвоздем на косяке двери новую отметину.
   – Ого, почти на сантиметр подрос. Скоро и деда перегонишь, – подбодрил он внука, радости которого не было границ.
   Стараясь казаться как можно выше и больше, Ванька солидно приблизился к бабушке и стал помогать ей с самоваром.
   – Завтра христосоваться с Васькой пойдем, можно, бабань?
   – Отчего нельзя, сходите, обычай хороший.
   Ванька смотрел на закипающий самовар, на деда с бабушкой, на керосиновую лампу на столе, и на душе его было светло: как здорово вокруг, как он счастлив в этом единственном и неповторимом для него мирке!
 
   Ванька постучал в дверь и прислушался: тишина. Забрякал ногой.
   – Кто там? – послышался недовольный бас Васькиной матери.
   – Здрасьте, Ваську можно?
   – Спит он, – глухо донеслось из недр квартиры.
   – Я подожду, очень надо! – настырно прокричал он в закрытую дверь…
   – Ты чего, забыл? Ну и соня! – накинулся он на вышедшего друга.
   – Куда пойдем? – зевнул Вася, зябко ежась.
   – Христосоваться! – торжественно объявил Ванька. – Может, боисся?
   – Тише ты, мать услышит, не пустит.
   – Пошли, – и Ванька решительно повел друга к ближайшему дому…
   – Христос Воскресе, – елейным бабушкиным голоском пропел он выглянувшей на стук в дверь старушке-соседке.
   – Воистину Воскресе, – умилилась старушка, истово крестясь и протягивая Ваньке кусок кулича и пару крашеных яиц. Облобызав и перекрестив его, отпустила с миром, и он подошел к смущенному Васе.
   – Ты иди по той стороне, я по этой, в конце улицы встретимся…
   Вася робко постучал в дверь большого нарядного дома:
   – Кто там еще? – буркнул из коридора недовольный голос.
   – Христос Воскресе, – насильно произнес он.
   – Были уже у нас, – раздалось в ответ. – Вот черти носят с утра пораньше, не спится им. – Сердито хлопнула дверь внутри дома, и Вася уныло побрел дальше, как говорится, не солоно хлебавши…
   – Эх ты, – укорял его Ванька, самодовольно посмеиваясь: – Видал, как надо? – показал он оттопыренные снедью карманы, и за пазуху. – Пошли домой.
   – Не умею я, неудобно, – оправдывался Вася, поспешая за другом…
 
   Они вбежали в калитку и увидели во дворе незнакомого корявого парнишку.
   – Ты чей будешь? – недоуменно вопросил Ванька.
   – Вчерась переехали, – промямлил парнишка, заискивающе ухмыляясь.
   – Это вместо Батиных, – догадался Ванька. – Как тебя зовут?
   – Павел, – пробасил парнишка уже увереннее.
   Ванька по-хозяйски вынул из карманов пяток крашеных яиц и поделил: два отдал Васе, одно Павлу, остальные спрятал обратно. Подумал и вытащил из-за пазухи кусок кулича, сунул Васе в руки:
   – На еще тебе, держи.
   – Зачем? – заупрямился Вася, тут распахнулась дверь его квартиры и сбежавшая с крыльца мать очутилась перед добытчиками:
   – Я так и знала! – потрясенно уставилась она на дары в руках сына. – Побираться ходили? Дома тебе есть нечего, я кого спрашиваю?!
   Вася героически молчал, начиная подозрительно хлюпать носом.
   – Я предупреждала, – и она кинула презрительный взгляд на Ваньку.
   – Бабань, – обрадовался вышедшей из дома бабушке Ванька и подбежал к ней. Бабушка остановилась и приветливо улыбнулась всем.
   – Я не позволю, чтобы ваш внук моего сына побираться учил! – Еще более разгневалась Васькина мать, выставившись перед ней грозно.
   – Мы не побирались, бабань, врет она, – растерялся Ванька.
   Бабушка кивнула ему и, успокаивая, прижала к себе.
   – Обычай такой на Руси был, христосоваться на пасху, – попыталась объяснить она соседке, но та перебила:
   – Был да сплыл! Что за невежество, господи, и это в наше время?
   – Невежество, говорите, а сами господа поминаете, – укоризненно покачала головой бабушка. – Пошли домой, Ванюша.
   – Просто к слову пришлось, – растерялась Васькина мать, обращая взор на застывшего неподалеку Павла, – это еще что за пугало? – Она недоуменно оглядела его старое пальтецо, драные валенки в галошах.
   – Панька, марш домой! – высунулась в раскрывшуюся дверь сердитого вида женщина, и парнишку словно ветром сдуло: он кинулся в дом, предварительно успев получить тумака по затылку.
   Обменявшись с Васькиной матерью нелюбезным взглядом, женщина хлопнула дверью своей квартиры.
   – Ну и соседей нам бог послал, – растеряла весь свой боевой пыл Васькина мать, отбирая у сына дары и брезгливо закидывая их за забор.
   Словно по волшебству появившийся Дружок жадно накинулся на них, благодарно махая хвостом-поленом.
   Схватив сына за руку, мать молча повела его домой на расправу…
 
   Ванька ловко забрался на дикарку и примостился на развилке веток, обхватив ствол руками: деревья в саду покрылись нежными зелеными листочками, на пашнях крохотными кустиками взошла картошка, и лишь дикарка пока стояла без листьев, стыдливо прикрываясь голыми ветками.
   Вокруг пели птицы, вдали широко разлилась река, не желая входить в свои обычные берега. Весна была в разгаре.
   Над садом, тарахтя мотором, пролетел «Кукурузник», и Ванька проводил его восхищенным взглядом, затем вскарабкался повыше, уселся поудобнее и, вцепившись в ветку, словно в штурвал самолета, почувствовал себя летчиком, ведущим самолет: заурчал, изображая голосом звук мотора и, раскачиваясь на ветке, устремился догонять улетевший самолет:
   – Обгоню тебя и к папе с мамой прилечу, вот они удивятся…
   Он так увлекся, что забыл, где находится и, сорвавшись, полетел вниз: зацепившись штаниной за сук, повис вниз головой и задергался, тщетно пытаясь подтянуться к ветке или сорваться, но сук был крепок.
   Размахивая ведром и напевая, по тропинке шла черноокая красавица-соседка. Увидев висящего кулем Ваньку, она расхохоталась и, думая, что он балуется, набрала воды из колодца и пошла обратно: Ванька продолжал висеть, покачиваясь и безуспешно стараясь дотянуться пальцами до земли.
   Оставив ведро, она подбежала к мальчику и, испуганно заглянув в лицо, стала снимать с сучка – никак. Тогда она изо всех сил дернула его вниз и сорвала с ветки да так, что оба упали на землю.
   – А если бы я не увидела? – запричитала она, сердито встряхивая упрямца. – Еще и молчит ведь, это надо же!
   – Летчики не кричат, – буркнул Ванька, подтягивая сползающие штаны: его пошатывало, в голове шумело, красные круги плыли в глазах.
   – Вот расскажу тете Дусе, – она ласково пригладила его вихры, ладно, не скажу. Только ты поосторожнее лазий, договорились?
   – Галь, ты не расти больше, – он глянул на нее снизу и смутился.
   – Почему это? – изумилась Галя, с любопытством глядя на отвернувшегося мальчишку. Ванька засмеялся и припустил от нее к дому…
   В руках деда фуганок послушно снимал с бруска длинную стружку, отчего он становился гладким и ровным. Рядом с верстаком у стенки красовались почти готовые оконные рамы.
   – Дед, пойдем скорее! – ворвался в сени запыхавшийся Ванька.
   – Куда? – недовольно заворчал дед, отрываясь от любимой работы.
   – Не спрашивай, пойдем…
 
   Яблони стояли в цвету, но не они привлекли Ванькино внимание. Вся окутанная мелкими цветочками, словно фатой невеста, стояла на отшибе белоснежная красавица-дикарка, и бесчисленные пчелы гудели в ее соцветиях, кружили вокруг, невольно заставляя держаться поодаль.
   – Неужто ожила? – удивился дед, разглядывая ее, словно видел впервые. – Я уж срубить хотел, думал, засохла. Яблоки появятся, разочаруешься, – усмехнулся он Ваньке, но тот не слышал, зачарованно глядя на полюбившееся дерево и слушая вечную мелодию ожившей природы.
   – Гляди, не то пчелы покусают, – отодвинул его от яблони дед, тоже умиротворенно оглядываясь. – Хочешь, Москву тебе покажу?
   – Давай! – запрыгал Ванька от радости.
   Дед сжал его голову руками и приподнял внука над землей. Ванька уцепился за дедовы руки, вглядываясь в лесные дали:
   – Где же Москва, дед? – недоумевал он.
   – Вон за тем лесом, за горизонтом. Отсель не видать, – дед опустил внука на землю. Ванька потирал раскрасневшиеся уши и обиженно смотрел на деда, обманувшего его ожидания.
   – Вот вырастешь, в Москву-то и поедешь, учиться будешь.
   – Может, и Витьку там найду. Вот он обрадуется, – вспомнил об уехавшем друге Ванька. – Я и вас, и папу с мамой заберу в Москву. Дед, я милиционером буду или как дядя Саня – бурлаком.
   – Бурлаком-то будешь, – засмеялся дед, – если учиться не захочешь.

Глава третья

   Иван Николаевич с Ванькой проследили, как электропоезд прошел по железнодорожному мосту и вскоре скрылся в лесу.
   – Деда, он в Москву поехал? – с надеждой в голосе спросил Ванька.
   – Может, и в Москву. Когда я был таким же пацаном, как ты, я часто смотрел на проходящие поезда и мечтал, что когда вырасту, тоже поеду в Москву или еще дальше куда-нибудь. А теперь вот все чаще сюда тянет, к истокам. Старею, стало быть.
   Ванька оглядел речку от моста, который был левее от них километра за два по течению и справа до Стрелки, после которой она сворачивала от города и скрывалась в густых лесах.
   Время от времени в воде всплескивало что-то, и Ванька всматривался вглубь, надеясь увидеть там рыбу. Иван Николаевич усмехнулся совсем как его дед когда-то, да он и был похож на него, как две капли воды.
   – Еще до революции здесь богатый промысел был: стерлядь вылавливали и отправляли в Петербург для царской ухи. Уха из алатырской стерлядки была, говорят, необыкновенно вкусна. Мой дед рассказывал.
   – А после революции куда, в Москву отправляли или за границу?
   Дед с внуком сидели на днище старой перевернутой лодки и наблюдали, как невдалеке от них паренек ловил рыбу сеткой: за веревку он вытягивал сетку из воды и, убедившись, что она пуста, опускал вновь.
   – Чего не знаю, того не знаю, только сейчас редко стерлядка попадается, я спрашивал у рыбаков. И то места знать надо. Да и запрещено ловить ее. А в детстве мы много здесь чего ловили: и ершей сопливых, и окуньков, плотву, пескарей, даже угри попадались. Видел раз, как мужики сома поймали.
   Иван Николаевич ласково оглядел реку, на которой прошло его детство, и подумал: «Любимая моя Сура, моя речка: течение, отмели, глубины, рыбы, ты всегда живая и всегда живешь в моем сердце, моя Сура…».
   Затем взгляд его окинул Подгорье, родной переулок, по которому они шныряли когда-то в том далеком призрачном детстве.
   – Летом из воды не вылазили, даже в грозу, помню, купались. Зимой на коньках, в хоккей, вот это была жизнь!..

Лето на Суре
(Ванькины сны)

   «Зима. Прибежав с улицы, весь заледенелый Ванька увидел стоящие в углу чемоданы, сумки, а из передней ему навстречу вышла нарядная красивая женщина, в которой он сразу же признал свою долгожданную маму, но остановился в нерешительности.
 
   Бабушка улыбалась, наблюдая эту сцену, дед хмыкал в усы.
   – Сынок, не признал мамку? Это же я, ну-ка иди ко мне, – произошла радостная сцена встречи матери с сыном, после чего на щеках у Ваньки остались ярко-красные отпечатки от маминых поцелуев.
   – А где папа? – вспомнил Ванька про отца.
   – Он скоро придет, к своим побежал навестить.
   Мама с бабушкой захлопотали, разбирая вещи, и мама тут же вручила Ваньке подарок – красочную детскую книгу «Русские народные сказки».
   Он разочарованно полистал ее, разглядывая картинки, больше его интересовали подарки для деда с бабушкой.
   Мать вручила бабушке нарядную кофту, а деду – трубку для курения и пакет с душистым трубочным табаком. Ванька подбежал к деду, и они стали рассматривать трубку с большим интересом, особенно Ванька.
   – Это тебе, папа, от Николая, – пояснила мама, и дед кивнул.
   Бабушка примеряла кофту перед зеркалом, поглядывая на деда: смотри, мол, какая у тебя бабушка нарядная, и дед скептически хмыкнул.
   – На тебя не угодишь, старый, – бабушка все равно была довольна. – Пора к ужину готовиться, соседей позовем, чай не каждый день дочь с зятем в гости приезжают из самой столицы, из Чебоксар.
   Бабушка с матерью занялись приготовлениями к праздничному ужину, а Ванька с дедом стали раскуривать новую трубку к великому неудовольствию мамы с бабушкой…
 
   За окнами синел вечер, а в передней за праздничным столом собрались гости: Марь Васильевна с Антоном Иванычем и тетя Дуся. Лабуркиных не позвали по причине буйного характера дяди Сани.
   Бабушка пошла в спальню и вскоре вышла оттуда с Ванькой в новых синих рейтузах. Лицо у него было заспанным и сконфуженным от большого количества взрослого народа.
   – Мама, это же я для тебя привезла, – ахнула мать, увидев обновку на сыне.
   Гости засмеялись, Ванька сконфузился еще больше, разглядывая красивого нарядного мужчину, в котором он тоже сразу же узнал отца, но тоже не решался почему-то подойти к нему.
   – А мне показалось, для Вани штаны-то, теплые, нарядные, откуда мне знать, мы в столицах не проживаем, – бормотала бабушка, ловко меняя внуку штаны. Ваньке было неловко перед гостями, но он терпел.
   – Ваня, иди ко мне, – раскрыл объятия отец, но Ванька подбежал к деду и уселся рядом с ним, поглядывая на отца. Отец помрачнел.
   – Давайте еще выпьем, – Антон Иваныч поднял стопку, – за понимание!
   Взрослые опрокинули по стопке, закусили.
   – Ты вот про свою хорошую жизнь в Чебоксарах рассказываешь, а я так думаю: надо вам к родителям поближе быть, к сыну, – продолжил разговор Антон Иваныч, обняв Николая. – Эх, сержант, я тоже недавно еще полком командовал, заместителем начальника Витебского гарнизона был! – Поднял он палец и снисходительно погладил Николая по лысине, – так-то вот.
   Николай не выносил панибратского обращения, скинул руку соседа:
   – Я давно уже не сержант, художник, а ты не командир полка, пенсионер, – напрягся он. – Еще раз погладишь по голове, в лоб дам.
   – Но-но! Как ты со старшим по званию, заслуженным человеком разговариваешь!..
   – Давайте лучше споем, чево попусту языки чесать, – попыталась, было, вмешаться бабушка, но расходившиеся вояки уже сцепились друг с другом, видимо, вспомнив свои былые подвиги.
   Дед встал и как старый партизан попытался разнять бывших фронтовиков, но получил локтем по лицу и упал. Общими усилиями порядок был все-таки восстановлен, но гости вскоре ушли. Праздник был испорчен.
   Мать выговаривала отцу в передней, дед мрачно курил самокрутку, выбросив трубку под стол, а бабушка повела возбужденного внука в спальню…
 
   На утро Ванька вскочил рано и, памятуя о вчерашнем, выбежал на кухню, где опохмелялись дед с отцом, стукаясь стопками и хрустя малосольными огурцами с капустой. На столе дымил паром самовар.
   – Извини, тесть, погорячились малость вчера, – сокрушался отец, поглядывая на вспухшую губу деда. Тот потрогал ее, хмыкнул.
   – Так мне и надо, дураку старому. Двое дерутся – третий не встревай, вот и получил. Хорошо еще, глаз цел остался.
   Ванька жалостливо поглядел на разбитое лицо деда и сел за стол посреди них, чтобы никого не обидеть. Из передней вышла нарядная, как всегда, мать, бабушка подала на стол стопу свежеиспеченных блинов со сметаной, мир был восстановлен, все принялись молча завтракать…
   – Ну, сынуля, мы по делам пойдем, к моим заскочим, скоро придем, – пообещал отец, и они с мамой ушли, оставив расстроенного Ваньку наедине с дедом и бабушкой.
   – Приехали только мальчонку расстраивать, – бормотала бабушка, опасливо поглядывая на мрачноватого деда, дымящего козьей ножкой.
   Ванька залез под стол и стал играть с трубкой, делая вид, что курит и затягивается при этом…
   – Бабушка, а когда родители уедут? – спросил он из-под стола.
   – Я почем знаю, у них спроси, – ответила бабушка.
   – А когда они снова приедут, на совсем?..».
 
   – Ванюшка, вставай, – бабушка легонько трясет разметавшегося во сне внука за плечо, – полпятого уже, али не пойдешь?
   Ванька очумело вскакивает и, схватив в сенях удочку, выбегает из дома. Увидев друга, копающего за сараем червей, рысью бежит к нему.
   – Долго спишь, Емеля, – недовольно бубнит Васька, и мальчишки, подхватив удочки и банку с червями, спешат вниз по переулку к реке…
   Пробравшись по плетням к тихой заводи, насаживают червей на крючки и, поплевав на них для верности, забрасывают в воду…
   – Рано еще, зря торопились, – бурчит Ванька, глядя на недвижно стоящие в заводи поплавки, освещенные первыми лучами солнца.
   – Не проснулись пока наши рыбки, – согласно вздыхает Васька.
   Ванька нетерпеливо меняет место и с надеждой закидывает удочку: поплавок поплыл в сторону и резко ушел под воду, Ванька дернул и, блеснув в воздухе, рядом с ним упал растопыренный ерш.
   – Есть один, – счастливец насаживает нового червя и через мгновение вытаскивает очередного ерша. Радости его нет предела.
   – Мелюзга сопливая, – презрительно морщится друг, скрывая зависть.
   Торжествуя победу, Ванька снисходительно глянул в его сторону и замер: поплавка на воде не было. – Дергай!
   Испуганный Васька рванул удочку: сверкнула на солнце большая серебристая плотвичка и упала в дрожащие от нетерпения Васькины руки.
 
   Проводив глазами промчавшуюся мимо них моторку, рыболовы посмотрели на лениво закачавшиеся в волнах поплавки и разом вскочили:
   – Хватит на сегодня, шабаш, – Ванька достал из воды кукан с рыбой и, полюбовавшись, опустил вновь рядом с Васькиным.
   – Ну что, рванем наперегонки?
   Обгоняя друг друга и громко вопя для храбрости, мальчишки промчались по песчаному откосу и, подняв руки над головой, стали медленно заходить в холодную еще с утра воду.
   Неожиданно Васька обдает друга каскадом ледяных брызг и ныряет. Придя в себя, Ванька ныряет следом…
   Переплыв речку, из последних сил мчатся по-над берегом к песчаной косе.
   – Песочек что надо, – стуча зубами от холода, восхищается Ванька, бросаясь на нагретый солнцем песок, и хохочет, глядя на посиневшее лицо друга.
   Раскинув руки, лежат, наслаждаясь теплом…
   Из-за поворота буксир вытягивает на середину реки связку плотов.
   – Глянь на нашу сторону, – вскидывается Ванька, и друзья встревоженно смотрят на пацанов из соседнего переулка, спешащих к плетням, где остались удочки и куканы с рыбой.
   – Сопрут еще, – вскакивает Васька и, скорчив страдальческую рожу, первым заходит в воду, – ну, холодна водичка, – трусит он, и тут на него обрушивается такой же каскад брызг, каким он недавно так неосмотрительно окатил друга.
   Хватая ртом воздух, он мгновение смотрит на уплывающего Ваньку и с отчаянным криком бросается в погоню…
   Ребята были уже на середине реки, когда плывшие по течению плоты мгновенно надвинулись на них, грозя раздавить, и они едва успели проскочить, как громадные бревна пронеслись мимо, вспенивая воду.
   К краю плота подбежал взбешенный мужик-плотогон:
   – Жить надоело, сопляки чертовы?! – орал он на перепуганных друзей, вылезающих на берег.
   – Надо же, – дрожал от холода и страха Васька, – чуть не утопли.
   – Здорово вы перед плотами рванули, как зайцы, – засмеялся загорелый дочерна паренек. Пацаны захохотали, рассматривая добычу друзей.
   Но те еще не оправились от происшествия, подхватив удочки с рыбой и оглядываясь на ставшую страшной реку, они побежали домой…
   Боровок с визгом носился по двору, радуясь нежданной свободе.
   – Борька, а ну, марш домой! – сердилась бабушка, стараясь заманить его снова в сарай. Появившиеся в переулке рыболовы бросились помогать ей, тут во двор вошла веселая почтальонша Валя, и всем гуртом они загнали Борьку в сарай; тот недовольно захрюкал, тычась пятаком в загородку и озорно поглядывая на мальчишек.
   – Подрос, – одобрительно заметила почтальонша, – дядя Ваня дома?
   – В сенях вон строгает, – и бабушка заторопилась вслед за ней в дом…
   – Распишитесь, – почтальонша улыбалась, – с вас причитается.
   – С чего бы? – удивился дед, ставя в ведомости закорючку, но, вглядевшись, хмыкнул:
   – Глянь-ка мать, каку пенсию государство нам отвалило, едрена корень, – он победно оглядел присутствующих.
   – Неужто дождались? – обмерла бабушка, заинтересованно склоняясь над столом, но опомнившись, махнула рукой, – быдто понимаю чево.
   – А все туда же, смотрит, – трескуче засмеялся довольный собой дед, – 450 целковых огребать будем, жить можно.
   – Это сколько набавили-то? – наморщила лоб бабушка, соображая.
   – 240 рублей 75 копеек, – пришла ей на помощь почтальонша.
   Изумленная бабушка испуганно ахнула:
   – Небось, обсчитались?
   – Все верно. По новому положению надбавка всем пенсионерам, – разъяснила почтальонша. – Еще вам перевод и письмо, получите.
   – Теперь и помирать не надо, – бодрился дед, сворачивая козью ножку, пальцы его дрожали. – Как-никак пятьдесят годов стаж, да гражданскую посчитай, – объяснял он почтальонше, – сколько лет гроши платили, тудыттвою растуды! – и сердито запыхал цигаркой.
   Бабушка укоризненно посмотрела на него и приняла от почтальонши пачку денег, подвинув к ней мелочь:
   – За труды тебе, Валя.
   – Спасибочко, тетя Дусь, – не обиделась почтальонша, пряча деньги.
   – Небось, тоже не ахти много получаешь…
 
   Ванька солидно хлебал щи и удовлетворенно поглядывал, как бабушка ловко потрошит его рыбу, кидая внутренности Мурке, жадно урчащей над лакомством. Не выдержав, подбежал к деду, внимательно читающему долгожданное письмо.
   – Пишут, посылку пришлют к школе, – наконец объявил дед, откладывая письмо в сторону и с облегчением закуривая. – Придется тебе, внук, здесь в школу идти, – он улыбнулся ободряюще, – оно и ладно.
   Бабушка обрадованно засуетилась, захлопотала:
   – Счас ушицы сварю, рыболов-то наш как расстарался, на всех хватит.
   – Не горюй, – успокаивал дед внука, – они обещались в гости приехать.
 
   – Это ваши яблони, а это наши, – Васька пересчитал свои и заметил – папа сказал, у вас больше, это несправедливо, надо всем поровну.
   – Они зимой чуть не замерзли, мы с дедом спасли. Всю ночь костры палили, понял? – Ванька ласково погладил дикарку, свято веря в сказанное.