Главврач оказался высоким худощавым человеком, перешагнувшим за порог среднего возраста. Он поприветствовал меня и предложил показать мне все, но я любезно отклонил предложение, сообщив, что от Олега.
– По хорошему счету, вам с Олегом тоже было бы неплохо погостить у нас, – сказал он, – но я понимаю, что вы слишком заняты.
– В каком смысле погостить?
– В профессиональном.
– Вашем или нашем?
Он посмотрел на меня, поправил очки, и сказал:
– И в вашем, молодой человек, и в нашем. У меня здесь целое крыло пациентов, которым бы пригодилась именно ваша помощь, а не медикаментозное лечение. Но и вам было бы неплохо побыть у нас пациентами. Кошмары не мучают от того, с чем сталкиваетесь?
Кошмары у меня появились сравнительно недавно, после той памятной истории. Иногда мне по ночам снилось, что я не справился с собой и поддался актерскому мастерству той девушки, повторяя судьбу своего друга. Правда, кошмары были все-таки довольно редки.
– Нет, доктор, спасибо. У меня все под контролем. Кстати, а что у вас так тихо? Я считал, что в таком заведении…
– Обычное заблуждение, молодой человек. Буйные у нас в отдельном крыле, и к ним мы вас не допустим.
Мы вошли в двери крыла, и тут я почувствовал. Словами это было не описать. Самое близкое сравнение, которое я мог бы выдать – это картины художников-импрессионистов. Было похоже, что в этом заведении держали людей, из которых при должной и своевременной подготовке получились бы идеальные Исповедники. Казалось, что все стены пропитаны чувствами и эмоциями тех, кто успел побывать здесь с момента открытия клиники.
Я мысленно выругался и повернулся к главврачу.
– У меня есть предложение.
– Слушаю вас, молодой человек.
– Каждый раз, когда я буду приходить сюда, я буду беседовать с одним из ваших пациентов и постараюсь помочь некоторым из них. Более того, я смогу отличить действительно ваших клиентов от тех, кто просто косит от армии или тех, у кого есть вполне решаемые внутренние проблемы.
– И что же вы хотите от меня?
– Две вещи. Первая – беседовать со всеми я буду не в этом крыле, а в месте, которое сам выберу. Здесь…
– Я догадываюсь, что вы хотите сказать. Олегу тоже было… дискомфортно.
– Тогда вторая вещь. Если я найду кого-нибудь, кто не просто сможет оправиться от всего, а и быть потом более чем полезным, вы его выпустите?
– Если вы сможете мне это доказать.
– Это меня вполне устроит.
Он постоял, помолчал, размышляя, а потом спросил:
– Извините, а кого вы хотите найти среди моих пациентов?
Я посмотрел ему в глаза и сказал:
– Таких, как мы с Олегом. Если, конечно, их не полностью искалечило общество и ваше лечение.
До палаты пациента мы шли молча.
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
– По хорошему счету, вам с Олегом тоже было бы неплохо погостить у нас, – сказал он, – но я понимаю, что вы слишком заняты.
– В каком смысле погостить?
– В профессиональном.
– Вашем или нашем?
Он посмотрел на меня, поправил очки, и сказал:
– И в вашем, молодой человек, и в нашем. У меня здесь целое крыло пациентов, которым бы пригодилась именно ваша помощь, а не медикаментозное лечение. Но и вам было бы неплохо побыть у нас пациентами. Кошмары не мучают от того, с чем сталкиваетесь?
Кошмары у меня появились сравнительно недавно, после той памятной истории. Иногда мне по ночам снилось, что я не справился с собой и поддался актерскому мастерству той девушки, повторяя судьбу своего друга. Правда, кошмары были все-таки довольно редки.
– Нет, доктор, спасибо. У меня все под контролем. Кстати, а что у вас так тихо? Я считал, что в таком заведении…
– Обычное заблуждение, молодой человек. Буйные у нас в отдельном крыле, и к ним мы вас не допустим.
Мы вошли в двери крыла, и тут я почувствовал. Словами это было не описать. Самое близкое сравнение, которое я мог бы выдать – это картины художников-импрессионистов. Было похоже, что в этом заведении держали людей, из которых при должной и своевременной подготовке получились бы идеальные Исповедники. Казалось, что все стены пропитаны чувствами и эмоциями тех, кто успел побывать здесь с момента открытия клиники.
Я мысленно выругался и повернулся к главврачу.
– У меня есть предложение.
– Слушаю вас, молодой человек.
– Каждый раз, когда я буду приходить сюда, я буду беседовать с одним из ваших пациентов и постараюсь помочь некоторым из них. Более того, я смогу отличить действительно ваших клиентов от тех, кто просто косит от армии или тех, у кого есть вполне решаемые внутренние проблемы.
– И что же вы хотите от меня?
– Две вещи. Первая – беседовать со всеми я буду не в этом крыле, а в месте, которое сам выберу. Здесь…
– Я догадываюсь, что вы хотите сказать. Олегу тоже было… дискомфортно.
– Тогда вторая вещь. Если я найду кого-нибудь, кто не просто сможет оправиться от всего, а и быть потом более чем полезным, вы его выпустите?
– Если вы сможете мне это доказать.
– Это меня вполне устроит.
Он постоял, помолчал, размышляя, а потом спросил:
– Извините, а кого вы хотите найти среди моих пациентов?
Я посмотрел ему в глаза и сказал:
– Таких, как мы с Олегом. Если, конечно, их не полностью искалечило общество и ваше лечение.
До палаты пациента мы шли молча.
Глава пятнадцатая
Место я ухитрился найти прямо на территории клиники. Это был тихий и спокойный закуток, где рядом располагалась курилка для персонала и был хоть какой-то, но вид из окна.
Для разминки я попросил привести самого тяжелого пациента, который больше всего беспокоит. Пациент оказался субтильным человеком, который посмотрел на меня исподлобья и сказал:
– Вы кто? Врач?
– Нет, – мягко ответил я, – я не врач. Присядьте. Вы знаете, почему вы здесь?
– Да! Они следят за мной! А мне никто не верит!
Я понял, что главврач решил ознакомить меня со случаем параноидальной шизофрении и, так сказать, подготовить к тому, с чем я могу столкнуться.
– Расскажите мне обо всем. Когда это началось, когда за вами начали следить и чего они хотят…
Он выдал мне красивейшую историю, основанную на теории правительственного заговора. Утверждая, что ему в руки попали очень важные документы, которые подтверждают существование заговора, он забрызгал слюной всю округу, но меня волновало больше не это. Я чувствовал, что он верит во все, что говорит, но мне было этого мало.
– Вы знаете, кто я? – спросил я его.
– Нет. А кто?
Я мысленно вздохнул, вспомнив, что когда-то мне говорил Олег о том, что он заставил человека поверить в зеленых человечков, и ответил.
– Я как раз по этому поводу и пришел.
– Вы из них?
– Нет, я посредник. У меня есть к вам предложение. Вас перестанут преследовать в обмен на историю вашей жизни. Вы должны рассказать ее мне полностью, и ничего не утаивая. Рассказать все, что было важно для вас. Все до мельчайших подробностей, которые сможете вспомнить.
Он замер.
– А документы?
– Они не настолько важны, как вы думаете. Все равно вы ничего не сможете доказать с их помощью. Поймите, против системы идти бессмысленно. Как ни крутите, но с системой не справиться. Она либо подомнет вас, либо вы должны любой ценой вырваться на самый ее верх. Расскажите мне историю вашей жизни, и я смогу устроить так, что, по крайней мере, вас не уничтожат, и не будут преследовать за сокрытие документов. Если я буду знать о вас все, то смогу убедить их в том, что вы не заслуживаете уничтожения. А если вы дадите мне расписку в том, что не будете болтать о содержимом документов, то постепенно за вами ослабят контроль и, думаю, что лет через пять-десять вообще оставят в покое. Подумайте о своей семье. Вы нужны им, а вынуждены быть здесь.
– Я… Я потерял их всех…
– Расскажите. Поведайте мне о том, как все это произошло.
– Зачем? Вы же и так все знаете.
– Знаю, но с другой стороны. А этого мало. Я должен знать все.
Понимаю, что это сложное решение для вас, и поэтому даю время до завтра. Вообще-то, между нами говоря, я должен принять решение в ближайшую неделю. Потом я ничем не смогу помочь вам.
Я поднялся, подошел к двери и впустил санитара.
– Отведите его назад. Он не будет причинять неприятности. Повернувшись к пациенту, я добавил:
– Продолжим завтра. Искренне надеюсь на вашу разумность.
Он кивнул и спокойно, подняв голову, вышел на глазах у изумленного главврача.
– Как?
– Спокойно. Он живет в мире своих фантазий, и они важны для него. Ему надо сменить приоритеты, а за одну беседу этого не сделать. Пока же требуется подкармливать его фантазии, но оборачивать постепенно против него, чтобы он усвоил, что он из-за них теряет и сам начал от них отказываться. Это долгий процесс, но начало уже положено, и я проинструктирую, если потребуется, как с ним обращаться дальше. В конце концов, параноидальная шизофрения – это психоз, который берет свое начало в сознании, а не в подсознании пациента, а поэтому его можно вылечить.
– Но это имеет под собой и биохимическую основу…
– Как и все в человеческом организме. Вот только организм может справляться и контролировать свою биохимию. Я не говорю, что его удастся вылечить полностью, хотя такое возможно, но взять болезнь под контроль он сможет, как и уменьшить ее влияние. Генетической предрасположенности у него нет, так что, скорее всего, причина кроется где-то в его прошлом. Как только он сможет скорректировать свое сознание – все симптомы должны пойти на спад.
– А откуда вы знаете, что нет генетической предрасположенности? Вы же не читали его историю болезни.
– Я верю в вашу честность. Вы не подсунули бы мне наследственного шизофреника только для того, чтобы показать, что я об него обломаю зубы. Кроме того, даже наследственные шизофреники поддаются корректировке сознания, хотя вылечить их полностью уже не удастся.
– Знаете, молодой человек, вы говорите как один мой знакомый профессор. Только, кажется, что ваши знания превосходят его в этой области.
– Извините, доктор, но можно я не буду отвечать на это?
– А почему, собственно?
– Скажем так. То, чем занимаемся мы с Олегом – это работа с сознанием. Его корректировка, выражаясь вашим языком. Лечение психологических травм, даже старых. Мы занимаемся по сути тем, чем должны заниматься психиатры и психологи, а также священники, но в процентном соотношении оказания помощи они все проигрывают нам. Тому есть объективные причины.
– Например?
– К примеру, к вам попал вот этот пациент. Что вы сделали в первую очередь?
– Дайте-ка я посмотрю…
Он зашелестел бумажками.
– Было прописано успокоительное сразу по оформлению.
– Именно об этом я и говорю. Вы смотрите на всех как на пациентов. Мы – как на людей. Людей, которых что-то сломало, сознание и психика которых пострадали. Людей, которым надо помочь, а не пациентов, которых надо лечить.
– Но это ненаучный подход…
– Доктор, вы же умный человек и уже имели дело с нами. Что делать, если ваш научный подход не дает тех результатов, которые дает наш, ненаучный. К кому вы пойдете, если у вас проблемы, к доктору, который будет пичкать вас лекарствами и держать в виде овоща, или к тем людям, которые выслушают, помогут во всем разобраться и справиться с ситуацией?
– Если вы настолько эффективны, то почему же вас так мало?
– Это не нас мало, а вас чересчур много. Хотя это не совсем так. Нас, бесспорно, мало. Я знаю только про двоих, помимо себя. Но поймите, мы намного более чувствительны, а психика у нас человеческая. Мы тоже можем не выдержать и сломаться, и тогда вы начнете пичкать нас успокоительными средствами. Кроме того, для вас построены институты, ваши методы признали научным подходом, вас поддерживают и продвигают. Мы же – просто те люди, которым не безразлично то, что происходит с окружающими. Нас никто не поддерживает, для нас не построены школы и институты. Нас никто не финансирует и никто не знает, кроме тех, кому мы помогли, что мы вообще существуем. Вы учитесь абстрагироваться от личности все время учебы и сознательно дистанцируетесь, называя всех безликим словом «пациент», а мы наоборот входим в настолько близкий контакт, что имя человека становится уже несущественным, поскольку мы почти сливаемся с ним. Мы чувствуем людей и помогаем им, а вы… просто лечите.
Главврач отшатнулся от меня, как будто я его ударил. Я говорил ровно и спокойно, без обвинения в голосе, просто констатируя факты, и собеседник раскрылся передо мной, потому что я дышал уверенностью, произнося эту маленькую речь. Последняя же фраза действительно ударила его. Ударила по всем его постулатам, правилам, укладу вещей. По всему его мировосприятию. Это потрясло его настолько, что он хватал воздух как рыба, выброшенная на берег.
Я чувствовал, как примерно в моем возрасте он мечтал помогать людям, поэтому и стал врачом, а я убедительно объяснил ему сейчас, что он шёл ложным путём, отдаляясь оттого, к чему стремился с юности.
Он обдумывал, обидеться ему, возмутиться или… принять правду. Я чувствовал его смятение, и поспешил вставить пару слов.
– Это вовсе не значит, что ваша работа неважна. Она просто другая. Вы знаете, как лечить тело, а это важно, но вы не понимаете, как работать с душой. Для каждого вида деятельности нужны свои специалисты. Просто вы надеялись на одно, а вас научили другому. Тому, что знали сами.
Я ощутил его облегчение и благодарность за то, что я не считаю его труд, дело его жизни, пустышкой.
– Давайте каждый из нас будет делать свое дело и делать его хорошо. А сейчас, будьте добры, попросите, чтобы привели того, к кому я пришел.
Он кивнул и ушел, а я прошел в курилку. Все перипетии жизни приучили меня к тому, что после каждой, даже минутной работы, я выкуривал сигарету. Это был своеобразный ритуал, который успокаивал своей размеренностью. Достать сигарету, щелкнуть зажигалкой, прикурить, затянуться. Элемент рутины в непредсказуемой жизни. Ощущение, близкое к счастью, от того, что есть что-то однообразное и повторяющееся, не зависящее ни от чувств, ни от эмоций.
Выкурив сигарету, я вернулся в закуток и сел за стол, откинувшись на стуле и смотря на пейзаж за окном. Это тоже успокаивало и умиротворяло, хотя и по-другому. Здесь была статичная картинка, а там – порядок действий.
Дверь открылась, и вошел родственник Олега. Не зная, что делать, он топтался у двери, пока я, наконец, не повернулся к нему и не сказал:
– Ну что же вы? Проходите. Садитесь.
Он сделал, как ему сказали, и в упор посмотрел на меня.
– Я не псих, – заявил он.
– А я и не утверждал этого.
– Мне никто не верит.
Последняя фраза была сказана так, что я мигом почувствовал сильнейший надлом в душе и мигом подобрался. При предыдущем шизофренике я чувствовал его полную, всепоглощающую уверенность в своей правоте, но надлома не было.
– Я верю, – сказал я тихо.
Он недоверчиво покосился на меня. Молодой двадцатитрехлетний парень, который был родственником Олега, успел хлебнуть горя в своей жизни и не доверял больше никому. Он закрылся от всех, поскольку никто не верил ему. Он не знал, куда податься и к кому обратиться. Окончательно запутавшись, он решил что-то рассказать, но ему не поверили и упрятали в «дурку».
Я верил ему и чувствовал, что ему больно.
– В чем дело? Расскажи мне.
– Я уже пытался, и меня упрятали сюда.
– Я знаю, что ты мне не веришь. Знаю, что ты хочешь рассказать правду, но боишься, поскольку считаешь, что с тобой могут сделать худшие вещи. У тебя нет причин верить мне, но знай, что я не врач. Более того, я вообще не работаю в этой клинике. Меня попросил прийти сюда и разобраться во всем один твой родственник.
– У меня больше нет родни. У меня больше нет вообще никого.
Я чувствовал, что он уверен в том, что говорит.
– Его зовут Олег.
Парень фыркнул.
– Как же… Дядя Олег умер лет десять назад. Мама пока была жива, показывала мне его фотографии и военную похоронку.
Ох, Олег… Зачем ты меня впутал в это… Хоть бы фото свое дал, чтобы я смог убедить парня.
– Как знаешь. Но он не умер. Более того, именно он меня и прислал, чтобы я помог тебе выпутаться из неприятностей. Стоит мне подтвердить, что ты не шизофреник, и тебя выпустят отсюда, но я не знаю, куда ты пойдешь и что будешь делать, и это в принципе не мое дело, но я вижу, что у тебя серьезные проблемы и их надо решить до того, как тебя выпустят отсюда. Я единственный сейчас, кто готов тебе помочь. Олег тоже готов помочь, но он не хотел приходить сюда. Если не веришь, то вот смотри…
Я достал мобильник и набрал номер Олега.
– Да?
– Олег, нужна твоя помощь.
– В чем?
– Мне не верят. И ты прав, дело вовсе не в шизофрении. Поговори сам.
Я передал трубку парню, и он взял ее так, как брал бы змею. Поднеся трубку к уху, он сказал:
– Алле.
Это было крайне удивительное зрелище. Поначалу на его лице отразилось изумление, которое сменилось недоверием и, наконец, гневом.
– Как… Как ты мог!!!
На лице парня появилось отвращение.
– Ни за что!!! Мне не нужна твоя помощь!!!
Он замахнулся телефоном, и я миролюбиво сказал:
– Трубку не разбей. Она мне еще пригодится.
Он застыл, а я спокойно поднялся с места и забрал у него трубку. Звонок еще не закончился, поэтому я сказал в нее:
– Олег?
– Не стоило приплетать меня.
– Уже вижу. Но иначе его было не пронять.
– Не надо меня больше так использовать.
– Ладно, сочлись за все твои разы. Ты хочешь, чтобы я ему помог?
– Да.
– Постараюсь, но ничего не обещаю. Подготовь лучше все, что ему потребуется, когда он из «дурки» выйдет.
Я положил трубку, прежде, чем он успел сказать что-то еще.
– Как видишь, парень, я тебе не соврал. И выпустить тебя отсюда могу в два счета. В этом я тоже не вру. Я вообще говорил тебе только правду. И я готов помочь тебе с проблемами, причем не из-за Олега, а просто потому, что это будет правильно. Мне нет дела до ваших с ним отношений.
Парень молчал. Я чувствовал, что он хочет попросить о помощи, но еще не понял, хочет ли он мне довериться.
– Ладно. Я завтра приду, а пока побудь здесь. Я скажу, чтобы с тобой обращались получше. И увели подальше от психов.
Я открыл дверь и попросил санитара позвать главврача. Когда тот появился, я сказал:
– Я уверен, что это не ваш клиент, но ради его же благополучия и безопасности пусть он еще побудет у вас. Только пусть его переведут куда-нибудь, где условия поприличней, и чтобы рядом не было тех, кто действительно спятил. Сможете устроить?
– Да. Мы все устроим. Вы уверены?
– У него сильная душевная травма, но он в своем уме, хотя и очень тяжело переживает. Я помогу ему, и его можно тогда будет выпустить, но только когда он сам захочет, чтобы я ему помог. Вот моя визитка. Когда бы он ни захотел со мной поговорить – пусть мне позвонят и скажут, правда, если это будет ночью, то я приеду только на следующий день.
Я сказал все еще при парне, чтобы он знал об этом.
Главврач подтвердил санитару, чтобы мои рекомендации были выполнены неукоснительно и повернулся ко мне:
– Вас ждать завтра?
– Хотите, чтобы я поискал своих «клиентов» среди ваших «пациентов»? Если буду свободен, то приеду. Хотя дел в последнее время навалом. Проводите меня до выхода, а то я в ваших коридорах пока не ориентируюсь.
– Разумеется… Прошу за мной.
Он повел меня на выход, а я на ходу стал припоминать, что еще мне предстояло сегодня сделать, и тут я сообразил:
– Я приеду завтра.
– Вы уверены?
– Конечно. Я же обещал, что завтра встречусь с тем, кого вы сегодня мне подсунули.
– А для вас это настолько важно? Я имею в виду встретиться с ним?
– Конечно. Я должен выполнять обещания, чтобы он мне поверил, и я смог ему помочь. Он мой «клиент», а их мы ведем до конца, если вообще соглашаемся это делать.
Главврач только покачал головой и пробормотал:
– Нельзя быть настолько правильными…
Для разминки я попросил привести самого тяжелого пациента, который больше всего беспокоит. Пациент оказался субтильным человеком, который посмотрел на меня исподлобья и сказал:
– Вы кто? Врач?
– Нет, – мягко ответил я, – я не врач. Присядьте. Вы знаете, почему вы здесь?
– Да! Они следят за мной! А мне никто не верит!
Я понял, что главврач решил ознакомить меня со случаем параноидальной шизофрении и, так сказать, подготовить к тому, с чем я могу столкнуться.
– Расскажите мне обо всем. Когда это началось, когда за вами начали следить и чего они хотят…
Он выдал мне красивейшую историю, основанную на теории правительственного заговора. Утверждая, что ему в руки попали очень важные документы, которые подтверждают существование заговора, он забрызгал слюной всю округу, но меня волновало больше не это. Я чувствовал, что он верит во все, что говорит, но мне было этого мало.
– Вы знаете, кто я? – спросил я его.
– Нет. А кто?
Я мысленно вздохнул, вспомнив, что когда-то мне говорил Олег о том, что он заставил человека поверить в зеленых человечков, и ответил.
– Я как раз по этому поводу и пришел.
– Вы из них?
– Нет, я посредник. У меня есть к вам предложение. Вас перестанут преследовать в обмен на историю вашей жизни. Вы должны рассказать ее мне полностью, и ничего не утаивая. Рассказать все, что было важно для вас. Все до мельчайших подробностей, которые сможете вспомнить.
Он замер.
– А документы?
– Они не настолько важны, как вы думаете. Все равно вы ничего не сможете доказать с их помощью. Поймите, против системы идти бессмысленно. Как ни крутите, но с системой не справиться. Она либо подомнет вас, либо вы должны любой ценой вырваться на самый ее верх. Расскажите мне историю вашей жизни, и я смогу устроить так, что, по крайней мере, вас не уничтожат, и не будут преследовать за сокрытие документов. Если я буду знать о вас все, то смогу убедить их в том, что вы не заслуживаете уничтожения. А если вы дадите мне расписку в том, что не будете болтать о содержимом документов, то постепенно за вами ослабят контроль и, думаю, что лет через пять-десять вообще оставят в покое. Подумайте о своей семье. Вы нужны им, а вынуждены быть здесь.
– Я… Я потерял их всех…
– Расскажите. Поведайте мне о том, как все это произошло.
– Зачем? Вы же и так все знаете.
– Знаю, но с другой стороны. А этого мало. Я должен знать все.
Понимаю, что это сложное решение для вас, и поэтому даю время до завтра. Вообще-то, между нами говоря, я должен принять решение в ближайшую неделю. Потом я ничем не смогу помочь вам.
Я поднялся, подошел к двери и впустил санитара.
– Отведите его назад. Он не будет причинять неприятности. Повернувшись к пациенту, я добавил:
– Продолжим завтра. Искренне надеюсь на вашу разумность.
Он кивнул и спокойно, подняв голову, вышел на глазах у изумленного главврача.
– Как?
– Спокойно. Он живет в мире своих фантазий, и они важны для него. Ему надо сменить приоритеты, а за одну беседу этого не сделать. Пока же требуется подкармливать его фантазии, но оборачивать постепенно против него, чтобы он усвоил, что он из-за них теряет и сам начал от них отказываться. Это долгий процесс, но начало уже положено, и я проинструктирую, если потребуется, как с ним обращаться дальше. В конце концов, параноидальная шизофрения – это психоз, который берет свое начало в сознании, а не в подсознании пациента, а поэтому его можно вылечить.
– Но это имеет под собой и биохимическую основу…
– Как и все в человеческом организме. Вот только организм может справляться и контролировать свою биохимию. Я не говорю, что его удастся вылечить полностью, хотя такое возможно, но взять болезнь под контроль он сможет, как и уменьшить ее влияние. Генетической предрасположенности у него нет, так что, скорее всего, причина кроется где-то в его прошлом. Как только он сможет скорректировать свое сознание – все симптомы должны пойти на спад.
– А откуда вы знаете, что нет генетической предрасположенности? Вы же не читали его историю болезни.
– Я верю в вашу честность. Вы не подсунули бы мне наследственного шизофреника только для того, чтобы показать, что я об него обломаю зубы. Кроме того, даже наследственные шизофреники поддаются корректировке сознания, хотя вылечить их полностью уже не удастся.
– Знаете, молодой человек, вы говорите как один мой знакомый профессор. Только, кажется, что ваши знания превосходят его в этой области.
– Извините, доктор, но можно я не буду отвечать на это?
– А почему, собственно?
– Скажем так. То, чем занимаемся мы с Олегом – это работа с сознанием. Его корректировка, выражаясь вашим языком. Лечение психологических травм, даже старых. Мы занимаемся по сути тем, чем должны заниматься психиатры и психологи, а также священники, но в процентном соотношении оказания помощи они все проигрывают нам. Тому есть объективные причины.
– Например?
– К примеру, к вам попал вот этот пациент. Что вы сделали в первую очередь?
– Дайте-ка я посмотрю…
Он зашелестел бумажками.
– Было прописано успокоительное сразу по оформлению.
– Именно об этом я и говорю. Вы смотрите на всех как на пациентов. Мы – как на людей. Людей, которых что-то сломало, сознание и психика которых пострадали. Людей, которым надо помочь, а не пациентов, которых надо лечить.
– Но это ненаучный подход…
– Доктор, вы же умный человек и уже имели дело с нами. Что делать, если ваш научный подход не дает тех результатов, которые дает наш, ненаучный. К кому вы пойдете, если у вас проблемы, к доктору, который будет пичкать вас лекарствами и держать в виде овоща, или к тем людям, которые выслушают, помогут во всем разобраться и справиться с ситуацией?
– Если вы настолько эффективны, то почему же вас так мало?
– Это не нас мало, а вас чересчур много. Хотя это не совсем так. Нас, бесспорно, мало. Я знаю только про двоих, помимо себя. Но поймите, мы намного более чувствительны, а психика у нас человеческая. Мы тоже можем не выдержать и сломаться, и тогда вы начнете пичкать нас успокоительными средствами. Кроме того, для вас построены институты, ваши методы признали научным подходом, вас поддерживают и продвигают. Мы же – просто те люди, которым не безразлично то, что происходит с окружающими. Нас никто не поддерживает, для нас не построены школы и институты. Нас никто не финансирует и никто не знает, кроме тех, кому мы помогли, что мы вообще существуем. Вы учитесь абстрагироваться от личности все время учебы и сознательно дистанцируетесь, называя всех безликим словом «пациент», а мы наоборот входим в настолько близкий контакт, что имя человека становится уже несущественным, поскольку мы почти сливаемся с ним. Мы чувствуем людей и помогаем им, а вы… просто лечите.
Главврач отшатнулся от меня, как будто я его ударил. Я говорил ровно и спокойно, без обвинения в голосе, просто констатируя факты, и собеседник раскрылся передо мной, потому что я дышал уверенностью, произнося эту маленькую речь. Последняя же фраза действительно ударила его. Ударила по всем его постулатам, правилам, укладу вещей. По всему его мировосприятию. Это потрясло его настолько, что он хватал воздух как рыба, выброшенная на берег.
Я чувствовал, как примерно в моем возрасте он мечтал помогать людям, поэтому и стал врачом, а я убедительно объяснил ему сейчас, что он шёл ложным путём, отдаляясь оттого, к чему стремился с юности.
Он обдумывал, обидеться ему, возмутиться или… принять правду. Я чувствовал его смятение, и поспешил вставить пару слов.
– Это вовсе не значит, что ваша работа неважна. Она просто другая. Вы знаете, как лечить тело, а это важно, но вы не понимаете, как работать с душой. Для каждого вида деятельности нужны свои специалисты. Просто вы надеялись на одно, а вас научили другому. Тому, что знали сами.
Я ощутил его облегчение и благодарность за то, что я не считаю его труд, дело его жизни, пустышкой.
– Давайте каждый из нас будет делать свое дело и делать его хорошо. А сейчас, будьте добры, попросите, чтобы привели того, к кому я пришел.
Он кивнул и ушел, а я прошел в курилку. Все перипетии жизни приучили меня к тому, что после каждой, даже минутной работы, я выкуривал сигарету. Это был своеобразный ритуал, который успокаивал своей размеренностью. Достать сигарету, щелкнуть зажигалкой, прикурить, затянуться. Элемент рутины в непредсказуемой жизни. Ощущение, близкое к счастью, от того, что есть что-то однообразное и повторяющееся, не зависящее ни от чувств, ни от эмоций.
Выкурив сигарету, я вернулся в закуток и сел за стол, откинувшись на стуле и смотря на пейзаж за окном. Это тоже успокаивало и умиротворяло, хотя и по-другому. Здесь была статичная картинка, а там – порядок действий.
Дверь открылась, и вошел родственник Олега. Не зная, что делать, он топтался у двери, пока я, наконец, не повернулся к нему и не сказал:
– Ну что же вы? Проходите. Садитесь.
Он сделал, как ему сказали, и в упор посмотрел на меня.
– Я не псих, – заявил он.
– А я и не утверждал этого.
– Мне никто не верит.
Последняя фраза была сказана так, что я мигом почувствовал сильнейший надлом в душе и мигом подобрался. При предыдущем шизофренике я чувствовал его полную, всепоглощающую уверенность в своей правоте, но надлома не было.
– Я верю, – сказал я тихо.
Он недоверчиво покосился на меня. Молодой двадцатитрехлетний парень, который был родственником Олега, успел хлебнуть горя в своей жизни и не доверял больше никому. Он закрылся от всех, поскольку никто не верил ему. Он не знал, куда податься и к кому обратиться. Окончательно запутавшись, он решил что-то рассказать, но ему не поверили и упрятали в «дурку».
Я верил ему и чувствовал, что ему больно.
– В чем дело? Расскажи мне.
– Я уже пытался, и меня упрятали сюда.
– Я знаю, что ты мне не веришь. Знаю, что ты хочешь рассказать правду, но боишься, поскольку считаешь, что с тобой могут сделать худшие вещи. У тебя нет причин верить мне, но знай, что я не врач. Более того, я вообще не работаю в этой клинике. Меня попросил прийти сюда и разобраться во всем один твой родственник.
– У меня больше нет родни. У меня больше нет вообще никого.
Я чувствовал, что он уверен в том, что говорит.
– Его зовут Олег.
Парень фыркнул.
– Как же… Дядя Олег умер лет десять назад. Мама пока была жива, показывала мне его фотографии и военную похоронку.
Ох, Олег… Зачем ты меня впутал в это… Хоть бы фото свое дал, чтобы я смог убедить парня.
– Как знаешь. Но он не умер. Более того, именно он меня и прислал, чтобы я помог тебе выпутаться из неприятностей. Стоит мне подтвердить, что ты не шизофреник, и тебя выпустят отсюда, но я не знаю, куда ты пойдешь и что будешь делать, и это в принципе не мое дело, но я вижу, что у тебя серьезные проблемы и их надо решить до того, как тебя выпустят отсюда. Я единственный сейчас, кто готов тебе помочь. Олег тоже готов помочь, но он не хотел приходить сюда. Если не веришь, то вот смотри…
Я достал мобильник и набрал номер Олега.
– Да?
– Олег, нужна твоя помощь.
– В чем?
– Мне не верят. И ты прав, дело вовсе не в шизофрении. Поговори сам.
Я передал трубку парню, и он взял ее так, как брал бы змею. Поднеся трубку к уху, он сказал:
– Алле.
Это было крайне удивительное зрелище. Поначалу на его лице отразилось изумление, которое сменилось недоверием и, наконец, гневом.
– Как… Как ты мог!!!
На лице парня появилось отвращение.
– Ни за что!!! Мне не нужна твоя помощь!!!
Он замахнулся телефоном, и я миролюбиво сказал:
– Трубку не разбей. Она мне еще пригодится.
Он застыл, а я спокойно поднялся с места и забрал у него трубку. Звонок еще не закончился, поэтому я сказал в нее:
– Олег?
– Не стоило приплетать меня.
– Уже вижу. Но иначе его было не пронять.
– Не надо меня больше так использовать.
– Ладно, сочлись за все твои разы. Ты хочешь, чтобы я ему помог?
– Да.
– Постараюсь, но ничего не обещаю. Подготовь лучше все, что ему потребуется, когда он из «дурки» выйдет.
Я положил трубку, прежде, чем он успел сказать что-то еще.
– Как видишь, парень, я тебе не соврал. И выпустить тебя отсюда могу в два счета. В этом я тоже не вру. Я вообще говорил тебе только правду. И я готов помочь тебе с проблемами, причем не из-за Олега, а просто потому, что это будет правильно. Мне нет дела до ваших с ним отношений.
Парень молчал. Я чувствовал, что он хочет попросить о помощи, но еще не понял, хочет ли он мне довериться.
– Ладно. Я завтра приду, а пока побудь здесь. Я скажу, чтобы с тобой обращались получше. И увели подальше от психов.
Я открыл дверь и попросил санитара позвать главврача. Когда тот появился, я сказал:
– Я уверен, что это не ваш клиент, но ради его же благополучия и безопасности пусть он еще побудет у вас. Только пусть его переведут куда-нибудь, где условия поприличней, и чтобы рядом не было тех, кто действительно спятил. Сможете устроить?
– Да. Мы все устроим. Вы уверены?
– У него сильная душевная травма, но он в своем уме, хотя и очень тяжело переживает. Я помогу ему, и его можно тогда будет выпустить, но только когда он сам захочет, чтобы я ему помог. Вот моя визитка. Когда бы он ни захотел со мной поговорить – пусть мне позвонят и скажут, правда, если это будет ночью, то я приеду только на следующий день.
Я сказал все еще при парне, чтобы он знал об этом.
Главврач подтвердил санитару, чтобы мои рекомендации были выполнены неукоснительно и повернулся ко мне:
– Вас ждать завтра?
– Хотите, чтобы я поискал своих «клиентов» среди ваших «пациентов»? Если буду свободен, то приеду. Хотя дел в последнее время навалом. Проводите меня до выхода, а то я в ваших коридорах пока не ориентируюсь.
– Разумеется… Прошу за мной.
Он повел меня на выход, а я на ходу стал припоминать, что еще мне предстояло сегодня сделать, и тут я сообразил:
– Я приеду завтра.
– Вы уверены?
– Конечно. Я же обещал, что завтра встречусь с тем, кого вы сегодня мне подсунули.
– А для вас это настолько важно? Я имею в виду встретиться с ним?
– Конечно. Я должен выполнять обещания, чтобы он мне поверил, и я смог ему помочь. Он мой «клиент», а их мы ведем до конца, если вообще соглашаемся это делать.
Главврач только покачал головой и пробормотал:
– Нельзя быть настолько правильными…
Глава шестнадцатая
На следующий день я приехал к тому же времени, и главврач без лишних слов проводил меня в «кабинет». Он хотел было остаться, чтобы посмотреть, как я работаю, но я попросил его этого не делать.
– Поймите, сейчас возникнет самая легкая форма доверия между мной и ним, и если будет присутствовать еще кто-то, его доверие будет нарушено, и он закроется от меня. Потом будет чудовищно сложно завоевать его доверие вновь.
– Поймите, сейчас возникнет самая легкая форма доверия между мной и ним, и если будет присутствовать еще кто-то, его доверие будет нарушено, и он закроется от меня. Потом будет чудовищно сложно завоевать его доверие вновь.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента