Войдя в лифт, президент обнаружил на стенке еще одну надпись,
накорябанную гвоздиком на стенке: "Пугачеву - в президенты!" А вот это уже
серьезно. Это надо будет завтра обсудить на правительстве... Ельцин сделал
нажим пальцем на кнопку лифта с цифрой нужного этажа, и лифт осуществил
поездку по означенному маршруту со всей присущей ему скоростью, согласно
паспорту технического изделия, коим он являлся.
"Ельцин никогда в жизни не пробовал водки. Даже в рот не брал. И все
эти слухи, что он любит "Гжелку" и периодически прикладывается к рюмке, есть
не более чем сплетни. Более того, Бориса Николаевича тошнит даже от запаха
спирта. Вкус вина ему противен, а ликеры он не пьет по причине их сладости и
липкости рук. Даже лекарства для него делают не на спирту, а на керосине," -
смеясь зачитывал Юмашев то, что у него получилось. Президент одобрительно
хохотал. Они на пару писали очередную книгу, поскольку хотели заработать
немного деньжат на ельцинскую пенсию.
- Еще напиши, что у Ельцина идиосинкразия к спиртному, - смеялся
Ельцин. - Напиши, что Ельцин один раз как-то увидел водку в молодости, и ему
стало так плохо, что он уморенный слег и проболел неделю. Нет, две недели!
Ох-ха-ха!
- А как обоснуем возникновение слухов о том, что Ельцин алканавт? -
спросил хихикающий Юмашев.
- А так. Значит, известно, что внешне Коржаков и Ельцин похожи.
Поэтому, когда пьянущий Коржаков в мокрых штанах валялся в канаве у
кремлевской стены и мерзко хрюкал, все думали,что это Ельцин. А когда
Ельцин, трезвый, как стекло, спокойный и рассудительный шествовал по Кремлю,
все думали, что это Коржаков. Кроме того, спецслужба Коржакова всячески все
портила Ельцину, распуская в народе слухи, что Ельцин алканоид, записной
пьяница и прихлебатель водки.
- Так оно и есть! - с чувством воскликнул Юмашев, записывая в блокнот
толковые озарения шефа. - Вы так толково все озарили! Прямо как светоч
какой-то! Я даже думаю, что без вас я не написал бы этой книги.
- Конечно, не написал бы. Ведь это книга моя и обо мне. Как мы ее
назовем?
- "Малая земля", - осмелился пошутить Юмашев.
- Очень смешно... Нет, тут нужно какое-то сильное название. Ну вот мы
же изо всех сил стараемся возродить в России капитализм. Может, назвать
книгу "Возрождение"?
Юмашева прошиб холодный пот.
- Борис Николаевич! По-моему, уже было подобное... Мне кажется...
- Ну ладно, тогда другое. Ну вот мы буквально, понимаешь, распахиваем
Россию, переворачивая пласты старого уклада. Это огромная и трудная работа
по переустройству всего общества. Нам нужны ростки нового, мы надеемся на
них. Мы пашем, как Карлы.
- Марксы?
- Нет, папы... Мы надеемся на урожай новых людей и идей. Давай назовем
книгу "Целина"
Юмашев крякнул.
- Ну, Борис Николаевич... Мне не кажется эта идея удивительно свежей.
Свежа, конечно, но не на удивление.
- Ладно, я шучу. Что я, не помню что ли, что уже есть такое название.
Не один ты про Шолохова слышал... А как предлагаешь назвать книгу?
- Думаю, название должно быть ударным и эпатирующим, иначе раскупать не
будут. Лучше сделать книгу в форме детектива или сексуальных похождений
молодчика из провинции. Это народ любит. А в названии обыграть какие-то уже
проходившие и хорошо себя зарекомендовавшие популярные названия. Например,
"Записки дрянного президента". Или "Это я, Боренька". А допустим, главу об
экономических успехах можно назвать "Ельцин и пустота". Хорошее название
"Как я занимался онанизмом", но уже забитое кем-то. Можно, правда,
переиначить - "Как я не занимался онанизмом". Прошу подумать над таким
названием -"Бешеный и президент".
- Лучше уж просто "Бешеный президент", - увлекся Ельцин.
- Первые книги про вас уже были, значит последующие можно назвать
"Президент возвращается" или "Президент наносит ответный удар". Или так -
"Излечение раковых опухолей методом уринотерапии."
- Эк тебя... А я тут при чем?
- Типа, рецепты от Ельцина!
Ельцин покрутил пальцем у виска:
- Как у тебя с головой? Коррекция не нужна? Мочу же пить противно, с
точки зрения электората. Ты мне все голоса похеришь, весь авторитет.
- А зачем вам авторитет, Борис Николаевич? Вам ведь больше не
избираться!
- Тоже верно. Но все равно, при чем тут уринотерапия? Ты сам-то мочу
пил?
- Только вашу, Борис Николаевич.
- О! Это когда это?
- Периодически пью. Скажу по секрету, ваш персональный сантехник сделал
отвод от президентской канализации и приторговывает мочой. Ваша моча
славится у аппарата и в правительстве особенными целебными свойствами.
Втридорога покупают. Ссорятся из-за нее.
- Ушам не верю, - покачал головой Ельцин.
- Я тоже сначала не верил, но потом попробовал. На месяц забыл, что
такое печень! Уринсон так тот вообще на вашей моче только и живет. Впрочем,
по фамилии видно, что ему должно помогать.
- И почем же идет моя моча?
- По цене "Абсолюта".
- Разумная цена, - согласился Ельцин. - Но субординацию нужно
соблюдать. Отчего не поставили меня в известность? Закон о трансплантации
органов говорит, что нужно спрашивать разрешения у донора, либо у его
родственников, если донор уже лыка не вяжет.
- Я думаю, сантехник просто боялся, не хотел терять монополию. И потом,
это ведь не совсем орган, хотя вас бесспорно можно назвать донором...
Прикажете перекрыть трубу с живительной влагой?
- Нет, зачем же добру пропадать. Пускай люди лечатся... Но книгу так
называть не надо: все равно на всех страждущих моей мочи не хватит. Еще есть
варианты названий?
- Хорошее узнаваемое название украл у нас хулиганский писатель Никонов
- "Подкравшийся незаметно".
- Кто такой?
- Журналюга. Прикажете стереть в лагерную пыль?
- Ты сам журналюга бывший. Поаккуратнее надо с коллегами. Свобода
прессы - это святое. Правда, это не относится к личной свободе некоторых
хулиганствующих элементов. Даже если они и работают журналистами.
- Так посадить или что? - не понял Юмашев.
- Пока я президент, никому прессу трогать не дам. Пускай забавляются,
пока Ельцин на дворе. Придет Лукашенко, будет уже не до забав, понимаешь.
- А вам не обидно, что вас разные щелкоперы поносят прилюдно?
- Знал, на что шел. Президент не кисейная барышня. Чего им меня
хвалить? Что я , Пугачева что ли? Не пою, не пляшу. Иногда только оркестром
дирижирую. И то достаточно редко.
- Еще Ирландию проспали, - подсказал Юмашев.
- Во-во! Не разбудили, подлые.
- Ну, вас разбудить довольно сложно было.
- Кто старое помянет, тому глаз вон.
Юмашев испуганно прикрыл глаза ладонями:
- Да что вы, Борис Николаевич, я пошутил!
- Я тоже в юморе... - ответил Ельцин, пряча вязальную спицу. - Ладно,
на сегодня все. Над названием все же подумай. Мне бы хотелось чего-то
большого и душевного, типа "Сердце матери" или "Широкая грудь".
...После Юмашева в кабинет президента зашел Немцов. После того, как
Ельцин уволил Немцова, они часто общались не по работе, а для души. Ельцин
испытывал к кучерявому конкретную симпатию. Еще когда Чубайс предложил взять
на работу Немцова, Ельцин тепло улыбнулся и кивнул:
- Пускай работает паренек.
Паренек круто взялся за дело. На следующее утро после заступления его в
должность, все колеса правительственных машин оказались проколотыми, кроме
колес президентского лимузина. Ельцину жаловались на неизвестного
злоумышленника, но Борис Николаевич только хитро хихикал в ладошку. Дело в
том, что накануне он сам отточил на кухне и передал Немцову клевое шильце.
Борис Немцоввошел широкой уверенной походкой.
- Широко шагаешь - штаны порвешь! - по-стариковски предупредил Ельцин.
Думая, что это лишь глупые старческие причуды, не имеющие никакого
отношения к реальности, и желая показать, что ему все по лампы, Немцов
нарочито сделал последний шаг очень длинным. Раздался треск разрываемой
материи.
- Оп-па! А я что говорил! - развеселился Ельцин.
Штаны Немцова из хорошего дорогого материала, купленные за большие
деньги, треснули по шву и развалились пополам. Кроме того, от них оторвались
лямки, в которые засовывается ремень, сам ремень лопнул, штаны упали, из
карманов вывалились мелкие вещи. Немцов споткнулся о свалившиеся штанцы и
рухнул на пол.
- Ха-ха-ха-ха!!!
Это был смех Ельцина. Ему вторил тонкий смех Немцова:
- Хи-хи-хи-хи!
Немцов был передовым человеком и мог первым посмеяться над собой.
"Да, вот он, руководитель новой формации!" - с удовлетворением подумал
Ельцин и тут же спросил себя: "А смог бы я вот также беззаботно и беспечно
смеяться?" И ответил себе: "Нет, не смог бы. Старею..."
- Красивые у тебя трусы, - похвалил Ельцин молодого политика.
Трусы действительно были весьма недурны - парашютного шелка, в огромных
красных горохах. Эти красные горохи на белом фоне умилили Ельцина: в детстве
у него была такой же расцветки кружка для молока. Мать купила ее в селе
Бутка у пленного немца по имени Фриц Диц. Ельцин окончательно понял, что он
не ошибся когда-то в выборе вице-премьера. Равно как не ошибся и потом,
уволив кудрявого.
- Как же я отсюда без штанов пойду? - наконец удивился Немцов.
- Да не бери в голову, - махнул рукой Ельцин. - Я тебе свои
тренировочные дам. А впредь не покупай сиротских порток китайского
производства. Покупай наши, фабрики "Большевичка".
- Борис Николаевич, это ведь были не дешевые китайские портки, но
дорогие европейские. А вот не выдержали российской поступи! Широко шагаем,
Борис Николаевич!
- Дай-то бог, дай-то бог... Слушай, чего у тебя там с Пугачевой?
- А чего?
- Да говорят, шашни у тебя с Пугачевой. Говорят, обнимался ты с ней на
ее дне рождения.
- Да это я так, Борис Николаевич, шутки для. Понимаете?
- Борис Николаевич все понимает, - погрозил пальцем Ельцин. - Ты
смотри. Не обижай Пугачеву. Говорят, она моя дочь.
- Сомневаюсь, Борис Николаевич.
- Да я тоже сомневаюсь. Я и у Наины спрашивал. Она тоже не помнит. Не
рожала, говорит, такую. Но суть не в этом. Ты вот что... Выпить хочешь?
- Да я не пью, Борис Николаевич.
- Ты что, дурак что ли?
- Наливайте.
- Другое дело.
Ельцин подошел к стенному бару, вытащил бутылку "Гжелки" и налил
Немцову с полстаканчика.
Немцов степенно выпил, достойно крякнул и крепко рявкнул на всякий
случай.
Ельцин похлопал Немцова по плечику:
- У меня к тебе просьба, сынок. Скажи, что сделаешь.
- Обязательно, Борис Николаевич.
- Слушай, пользуясь своей близостью к Пугачевой, разузнай там...
- Не ваша ли она дочь?
- И это тоже. Но главное - не собирается ли она выдвигать свою
кандидатуру на следующих президентских выборах. Ну не могу я передавать
страну женщине, близкой к Лебедю! Разорят экономику, понимаешь...
- Как пить дать, - кивнул Немцов. - Будут на "Кадиллаках" да
"Линкольнах" ездить, вместо "Волг". Россия-мамка этого не выдержит.
- Как бог свят, не выдержит. - Ельцин зевнул и несколько раз мелко
перекрестил ротовую полость. - Ну ладно, ты иди, а мне почивать пора.
Доктор Угол пукнул в угол...
Это не тот был доктор Угол, о котором вы сейчас подумали. Не тот
беспечный паренек, актеришко, который когда-то обретался на телевидении в
качестве неизвестно кого, и от которого разило приторным запахом жидкой каки
каждый раз, когда он появляется на экране. Не тот мальчишечка, который
пованивал ежевечерне, полизывая жопы известным гражданам. Нет, это был
совсем другой доктор Угол. Это был профессор Углов. Это был целый академик
Углов! Святой поборник Егора Кузьмича Лигачева, неустанный борец с водкой и
жидо-сионизмом. Неугомонный профессор, писавший когда-то книги о вреде
кефира, ибо кефир содержит некий процент алкоголя. А алкоголем, как
известно, сионо-жиды травят простодушный народ. Как видите, ничего не
забыто...
Итак, доктор Угол пукнул в угол. Его мучили пенсия и понос.
Жидо-сионизм обернулся жидким стулом, и не помогал даже кефир. Кефир ему
прописали от дисбактериоза доктора. Ни хрена не помогало! Поэтому Углов
усиленно ненавидел жидов. Он думал, что все они - евреи.
Когда-то давно, когда они еще были молодыми и страдали запорами, Углов
с Лигачевым частенько выбирались к Лигачеву на дачу и, запасшись кваском,
картами, рыбкой, зеленым лучком да еще кое-чем, шли в обширный лигачевский
нужник на шесть очков струганный из отличного соснового теса. Одуряюще пахло
смолой, свежей природой, перспективами коммунистического развития. Два
партийных хмыря плели заговоры против народа.
- А вот бы взять всю водку, да отменить, - рассуждал Лигачев.
- Жаль, что не я это сказал, потому что абсолютно мои слова говоришь, -
проникался Углов. - Но я дополню: вот бы еще все пиво отменить! И кефир!
Оба сидели на очках и тужились. А перерывах между потугами (которые,
как правило, ни к чему не приводили) хрустели лучком да запивали кваском.
Эх, где те стародавние времена, когда казалось, что победа так близка!
Теперь только злющие проносные поносы, да вьюжные жидкостные метели,
просвистывали внутренности стариков-разбойников. Где вы, твердые катыхи? Где
вы, натужливые будни?..
Доктор Углов снова пустил ветры и решил позвонить в Петербург
профессору Лебединскому. Они были старые друзья. Когда мальчонка Лебединский
плыл на лодке рвать царский крейсер, пацанчик Углов крался вдоль стенки,
чтобы разбомбить винные склады. Ему так сделать велел Ленин. А встретились
они с вождем так...
Углов бежал по своим мальчишеским делам и вдруг уткнулся головой в
чей-то живот. Надо ли говорить, что это был живот Ленина? Если не надо, то я
не скажу. А если надо, то скажу: это был живот Ленина. Живот был круглый,
вполне оформившийся, что для пятидесятилетнего мужика, каковым был Ленин,
вовсе не удивительно. Живот был мягким, ибо Ленин никогда в зрелом возрасте
не качал пресс. Только в молодости он качал, но тогда Углова еще не было на
свете, а то бы он убился о твердый живот Ленина.И еще живот был довольно
большим, потому что Ленин сам был мужчина крупный, рыжий да рябой, о чем в
нашей книге уже говорилось, между прочим.
И здесь как раз необходимо открыть одну тайну Ленина, как
профессионального революционера. Он часто ловил мальчонков "на живот". Видел
бегущего по своим делам пацанчика и тут же в последний момент перегораживал
ему дорогу брюшиной. Пацан толкался маленькой башкой в живот Ленину. Тут-то
его Ленин и вербовал. Быстро окручивал, пользуясь неокрепшей и неустоявшейся
психикой малого человека. Пара слов про прибавочную стоимость, пара - про
материализм и эмпириокритицизм. И все - ребеночек завербован. Охмуренный
идет взрывать арсенал, а проклятый рыжий педофил только руки поганые
потирает. Пацанчика стреляет контра, а Ленин-вонь хвастается об этом вечером
за чаем бабе своей Крупской, прозванной так за большую задницу кавалеристом
Ворошиловым. Немало, немало детишек сгубил дедушка Ленин. Душегубец, одно
слово.
...Углов внимательно (раскрыв рот) слушал наставления рыжего мужика. Но
это так только казалось Ленину! На самом деле мальчишка считал оспины на
рябом лице. Ленин закончил толкать речь и спросил:
- Понял правду?
Углов постеснялся сказать, что он не слушал, а насчитал на страшенной
роже Ленина 83 оспинки (не считая только самых малюсеньких). Стеснительный
мальчик просто кивнул, мол, понял. Но на всякий случай переспросил:
- А что делать-то надо?
- Для победы пролетариата? - хитро прищурился Ленин.
Углов кивнул.
- Для победы пролетариата, - поднял палец Ленин, - совершенно
необходимо победить нам пьянство. А для начала вот тебе гранатка, сынок, иди
сегодня ночью взорви склад с вином и водкой. Тогда солдаты, оставшись без
выпивона, взбунтуются и скинут царя-кровопийцу. Иди, сынок... Вот еще, забыл
сказать. Гранатка работает так: вот это колечко вынаешь... только усики
разогни... Вынаешь колечко, кладешь гранатку. И подожди немного, сразу не
уходи, убедись, что гранатка исправна. Понял?
- Понял, дядя Ленин. Спасибо за доверие. А как я узнаю, что гранатка
исправна?
- Она споет тебе песенку, малыш. Тебе мама пела песенки?
- Нет, дядя Ленин, я сирота. Никогда никто не пел мне песенок.
- Очень хорошо, дружок, вот ты и дождешься своей колыбельной. Ступай.
Углов честно подложил лимонку под стену виноводочного склада и, зажав в
ручке кольцо, стал ждать песенки. Через час, не дождавшись песенки, мальчик
догадался, что граната неисправна. Ленин, слушавший издалека, да так и не
услышавший взрыва, понял, что ему подсунули испорченный товар.
- Товарищ Сталин, - сказал он на следующее утро одному чудесному
грузину. - Мне подсунули негодный товар. Разберитесь, пожалуйста.
Сталин знал всех рыночных торговцев кокаином, проститутками и оружием.
Поэтому ему не составило труда через день принести Ленину в подарок голову
некоего Азефа, промышлявшего грязными делами по продаже гранат Ленину.
Довольный таким исходом Ленин два часа глумился над неполным трупом,
приговаривая:
- Царя не свергли, так хоть развлеклись.
В общем-то, он был прав.
...Углов набрал номер. На том конце загудело. Лебединский почувствовал
это и почесал конец. А потом снял трубку, потому что зазвонил телефон.
- Лебединский слушает!
- Здравствуй, старый пердун Лебединский! - поприветствовал Углов.
- А-а, привет, старый дуралей Углов. Все с кефиром борешься?
- Ладно тебе придуриваться-то!.. Как дела в Питере?
- Как в стране, так и в Питере. А ты чего звонишь?
- А почему бы мне не позвонить старому приятелю? Ну как у тебя дела?
- Я узнал важную государственную тайну.
- Какую?
- Лигачев-Егор-Гайдар-Гейдар-Алиев. Это все одно и тоже лицо!.. Но это
не телефонный разговор.
- Интересно, но спорно. А у нас тоже новость. Пугачева поправилась на
восемь килограммов. И еще она хочет стать президентом.
- Говно страна! - разозлился Лебединский. - Любая тварь считает, что
может управлять ею!
- Ну почему же, - не согласился Углов. - Мне давно еще Ленин говорил
что-то про кухарку.
- А мне Пушкин что-то говорил о няне.
Углов рассмеялся:
- Ты шутишь. Тебе всего 95 лет, и ты не можешь помнить Пушкина.
Лебединский понял, что его раскололи, но из принципа решил не
сдаваться, а продолжать упорствовать. Он вообще был вреднейший старикан.
Сволочь редкая.
- Нет, я видел Пушкина! Он умер не тогда, когда все думают, - начал
врать напропалую Лебединский. - Пушкин был из рода долгожителей. Поэтому он
жил себе и жил. В 1862 году Пушкин приветствовал освобождение крестьян и
отмену крепостного права стихами:
"Свободный крестьянин на зорьке выходит
Пасти трудовое жнивье.
И вольно, вольготно плечами поводит
Могучее тело его."
Увидев, что надежды на освобождение народа не исполняются, Пушкин
ударяется в другую крайность и примыкает к разночинцам. Он вкладывает в руку
Александру Ульянову рукодельную бомбу, которую тот швыряет в царя. Слава
богу неудачно. Азеф, снабжавший семейство Ульяновых динамитом, подсунул
отсыревший прогорклый порох. Бомба не взорвалась. Но она ударила в голову
царя. С огромной шишкой самодержец вылез из кареты и увидел на крыше
соседнего дома взволнованного Пушкина. Александр Сергеевич сидел рядом со
слуховым окном и держал в руках примитивный дегеротип - прообраз
фотоаппарата. Он хотел запечатлеть исторический момент - как царевы куски
разлетаются по улице на прохожих и ветки деревьев. Кучер, везший царя, по
совместительству работал в охранном отделении у Бенкендорфа поэтому
сориентировался быстрее всех, буквально через пять-семь минут. Он выхватил
револьвер системы наган и несколько раз выстрелил в Пушкина. Тело поэта
обмякло и соскользнуло с крыши, поехало вниз и зацепилось сюртуком за
оттопыренный лист кровельного железа. Так поэт и повис. А дегеротип упал на
мостовую и разбился...
- Все равно, все равно! - закричал Углов, радуясь, что уличил
Лебединского. - Это было тогда, когда ты еще не родился! Ты не мог видеть
Пушкина!
- Мог! Пушкин не погиб! Он притворился, чтобы обмануть царских
сатрапов. Когда к вечеру все разошлись, Пушкин подтянулся и взобрался на
крышу, проник на чердак и спустился по лестнице черного хода вниз.В парадном
он встретил Чернышевского. "Ну и баран же ты, братец, - сказал ему
Чернышевский. - Разве так надо поступать?! Разве патриоту приличествует так
делать?" "А что делать?" - спросил Пушкин. В ответ на это Чернышевский
матерно выругался и предложил Пушкину купить у него недорого килограмм
дюймовых гвоздей. Пушкин отказался. "Что я тебе, Рахметов что ли?" - буркнул
он. В то время в Санкт-Петербурге как раз гастролировалиндийский йог и
магараджа Саид Рахметов, татарин. По всему городу были расклеены афиши, на
которых Саид в чалме засовывал себе в горло два пальца. Афиша обещала номер
под названием : "Излияния из внутренних органов!!!" Кроме этого нашумевшего
номера Саид демонстрировал битье стекол, кобру на палочке и забитые в доску
гвозди, на которые приглашал лечь всех желающих. Желающих не находилось, и
доску торжественно уносили за кулисы под гром аплодисментов восторженной
публики.
А Пушкин тихонько доскрипел до революции 1905 года и активно участвовал
в беспорядках на Красной Пресне. Метался по баррикадам, подносил рабочим
патроны. Восставшие шутя называли низкорослое, похожее на обезьяну существо
Гаврошем. А во время кровавого воскресения в Питере, Пушкин залез на дерево
и кричал оттуда расстреливающим народ солдатам: "Стреляйте, стреляйте,
ребятки! Всех не перестреляете! Мы вас сейчас всех перепишем до одного, а
после революции за яйца повесим!" Необузданный темперамент был у человека!
Я, профессор Лебединский, к тому времени уже родился. А к моей колыбели
подошел Пушкин и сказал примерно следующее: "Я верю, профессор, что ты
доживешь до светлых седин победившей революции, когда вся страна покроется
сетью железных дорог и лагерей!"
- Ну а что он тебе про няньку-то сказал? - спросил настырный Углов.
Лебединский спохватился. Он уже и забыл о чем шла речь-то!
- Про няньку?.. Ну это было позже. Всегда, когда Пушкину было плохо, он
искал свою няньку, потому что с детства она давала ему сиську, и Пушкин
привык. Когда нянька постарела, и сиська перестала работать, нянька начала
обманывать Пушкина, подсовывая ему в рот всякую дрянь - жеваный хлебный
мякиш в тряпице, например. Пушкин, конечно, замечал подмену, но делал вид,
что все так и надо: не хотел огорчать выжившую из ума старуху. И вот однажды
Пушкин пришел к Добролюбову, а тот его не пустил. Выгнал взашей. Потому что
во время последней пьянки у Добролюбова пропали некоторые ценные вещи.
Поскольку, кроме Пушкина, взять их было некому, Добролюбов решил, что это
сделал пьяненький Пушкин. Поначалу он не придал значения пропаже, полагая,
что Пушкин протрезвится и все вернет. Но Пушкин не вернул. Да и не мог
вернуть, потому что не брал. Добролюбову надо было написать прошение
городовым и тогда сыщик Кошко нашел бы ценные вещи вмиг. Но Добролюбов этого
не сделал по неизвестным историкам причинам. Зато затаил беспочвенную злобу
на Пушкина и спустил поэта с лестницы при следующем его приходе.
Ну вот, взбешенный Пушкин побежал по улице к няньке, по ходу бега
немного успокоился и встретил меня, профессора Лебединского. Я в
сопровождении своей няньки совершал променад по улицам. Пушкин увидел меня и
горько воскликнул: "У всех няньки, как няньки, а у меня старая калоша."
- Ну и к чему ты мне все это рассказал? - спросил Углов.
- Да так, к слову пришлось. Слушай, а не выдвинуть ли нам Егора
Кузьмича Лигачева кандидатом в президенты на следующих выборах. Напишем
отличную программу предвыборную: восстановить советскую власть и продуктовые
наборы для ветеранов, запретить водку путем введения сухого закона... Я
думаю, люди проголосуют.
Углов горько вздохнул:
-Проголосуют. Ногами. По почкам... Разве ж они знают свое счастье? Все
бы им жрать, пить и БАБ дрючить. А вообще, конечно, твоими бы устами да мед
пить. Я б сам мечтал о таком счастье, какое ты тут обрисовал, да ничего не
получится. На следующих выборах свою кандидатуру выставляет Пугачева.
- Зачем?
- Неймется старухе. Хочется мирового господства. А ты знаешь, какой у
нее электорат?
Лебединский тоже горько вздохнул:
- Догадываюсь. Поболее, чем у Лигачева.
- Да уж. Маленько поболее. Во всяком случае все алкаши - ее.
Рыбкин жил в аквариуме. Во всяком случае, так говорили. Хронисты и
летописцы не донесли до нас в точности ничего про жизнедеятельность этого
исторического лица. Многие историки даже сомневаются в его реальном
существовании. Во всяком случае твердо можно сказать одно: если он и жил, то
был глухонемым и парализованным. Осталась в анналах современности одна
фраза: "Рыбкин жил в аквариуме". Лингвисты спорят - возникла ли она от
созвучия фамилии "Рыбкин" слову "рыбка", которая, как известно биологам,
живет в воде и, стало быть, может жить и в аквариуме. Либо же она произошла
оттого, что Рыбкин любил аквариумы и имел их дома в достаточном количестве.
Как бы то ни было, про Рыбкина сказать мы ничего не можем, а потому даже не
будем и пытаться. К чему выдумывать, если читатель ждет от нас одной лишь,
пусть жестокой, но исторической правды?.. Поэтому с вымышленным персонажем
Рыбкиным мы прощаемся раз и навсегда. Он никак не задел наших прочих
персонажей. Он не поверил претензиям Пугачевой на русский трон, он ни разу
по ходу действия книги не позвонил Ельцину, не написал письма Деду Морозу,
не прыгал с парашютом на Северный полюс. Он прошел, не проявляясь, как тень
накорябанную гвоздиком на стенке: "Пугачеву - в президенты!" А вот это уже
серьезно. Это надо будет завтра обсудить на правительстве... Ельцин сделал
нажим пальцем на кнопку лифта с цифрой нужного этажа, и лифт осуществил
поездку по означенному маршруту со всей присущей ему скоростью, согласно
паспорту технического изделия, коим он являлся.
"Ельцин никогда в жизни не пробовал водки. Даже в рот не брал. И все
эти слухи, что он любит "Гжелку" и периодически прикладывается к рюмке, есть
не более чем сплетни. Более того, Бориса Николаевича тошнит даже от запаха
спирта. Вкус вина ему противен, а ликеры он не пьет по причине их сладости и
липкости рук. Даже лекарства для него делают не на спирту, а на керосине," -
смеясь зачитывал Юмашев то, что у него получилось. Президент одобрительно
хохотал. Они на пару писали очередную книгу, поскольку хотели заработать
немного деньжат на ельцинскую пенсию.
- Еще напиши, что у Ельцина идиосинкразия к спиртному, - смеялся
Ельцин. - Напиши, что Ельцин один раз как-то увидел водку в молодости, и ему
стало так плохо, что он уморенный слег и проболел неделю. Нет, две недели!
Ох-ха-ха!
- А как обоснуем возникновение слухов о том, что Ельцин алканавт? -
спросил хихикающий Юмашев.
- А так. Значит, известно, что внешне Коржаков и Ельцин похожи.
Поэтому, когда пьянущий Коржаков в мокрых штанах валялся в канаве у
кремлевской стены и мерзко хрюкал, все думали,что это Ельцин. А когда
Ельцин, трезвый, как стекло, спокойный и рассудительный шествовал по Кремлю,
все думали, что это Коржаков. Кроме того, спецслужба Коржакова всячески все
портила Ельцину, распуская в народе слухи, что Ельцин алканоид, записной
пьяница и прихлебатель водки.
- Так оно и есть! - с чувством воскликнул Юмашев, записывая в блокнот
толковые озарения шефа. - Вы так толково все озарили! Прямо как светоч
какой-то! Я даже думаю, что без вас я не написал бы этой книги.
- Конечно, не написал бы. Ведь это книга моя и обо мне. Как мы ее
назовем?
- "Малая земля", - осмелился пошутить Юмашев.
- Очень смешно... Нет, тут нужно какое-то сильное название. Ну вот мы
же изо всех сил стараемся возродить в России капитализм. Может, назвать
книгу "Возрождение"?
Юмашева прошиб холодный пот.
- Борис Николаевич! По-моему, уже было подобное... Мне кажется...
- Ну ладно, тогда другое. Ну вот мы буквально, понимаешь, распахиваем
Россию, переворачивая пласты старого уклада. Это огромная и трудная работа
по переустройству всего общества. Нам нужны ростки нового, мы надеемся на
них. Мы пашем, как Карлы.
- Марксы?
- Нет, папы... Мы надеемся на урожай новых людей и идей. Давай назовем
книгу "Целина"
Юмашев крякнул.
- Ну, Борис Николаевич... Мне не кажется эта идея удивительно свежей.
Свежа, конечно, но не на удивление.
- Ладно, я шучу. Что я, не помню что ли, что уже есть такое название.
Не один ты про Шолохова слышал... А как предлагаешь назвать книгу?
- Думаю, название должно быть ударным и эпатирующим, иначе раскупать не
будут. Лучше сделать книгу в форме детектива или сексуальных похождений
молодчика из провинции. Это народ любит. А в названии обыграть какие-то уже
проходившие и хорошо себя зарекомендовавшие популярные названия. Например,
"Записки дрянного президента". Или "Это я, Боренька". А допустим, главу об
экономических успехах можно назвать "Ельцин и пустота". Хорошее название
"Как я занимался онанизмом", но уже забитое кем-то. Можно, правда,
переиначить - "Как я не занимался онанизмом". Прошу подумать над таким
названием -"Бешеный и президент".
- Лучше уж просто "Бешеный президент", - увлекся Ельцин.
- Первые книги про вас уже были, значит последующие можно назвать
"Президент возвращается" или "Президент наносит ответный удар". Или так -
"Излечение раковых опухолей методом уринотерапии."
- Эк тебя... А я тут при чем?
- Типа, рецепты от Ельцина!
Ельцин покрутил пальцем у виска:
- Как у тебя с головой? Коррекция не нужна? Мочу же пить противно, с
точки зрения электората. Ты мне все голоса похеришь, весь авторитет.
- А зачем вам авторитет, Борис Николаевич? Вам ведь больше не
избираться!
- Тоже верно. Но все равно, при чем тут уринотерапия? Ты сам-то мочу
пил?
- Только вашу, Борис Николаевич.
- О! Это когда это?
- Периодически пью. Скажу по секрету, ваш персональный сантехник сделал
отвод от президентской канализации и приторговывает мочой. Ваша моча
славится у аппарата и в правительстве особенными целебными свойствами.
Втридорога покупают. Ссорятся из-за нее.
- Ушам не верю, - покачал головой Ельцин.
- Я тоже сначала не верил, но потом попробовал. На месяц забыл, что
такое печень! Уринсон так тот вообще на вашей моче только и живет. Впрочем,
по фамилии видно, что ему должно помогать.
- И почем же идет моя моча?
- По цене "Абсолюта".
- Разумная цена, - согласился Ельцин. - Но субординацию нужно
соблюдать. Отчего не поставили меня в известность? Закон о трансплантации
органов говорит, что нужно спрашивать разрешения у донора, либо у его
родственников, если донор уже лыка не вяжет.
- Я думаю, сантехник просто боялся, не хотел терять монополию. И потом,
это ведь не совсем орган, хотя вас бесспорно можно назвать донором...
Прикажете перекрыть трубу с живительной влагой?
- Нет, зачем же добру пропадать. Пускай люди лечатся... Но книгу так
называть не надо: все равно на всех страждущих моей мочи не хватит. Еще есть
варианты названий?
- Хорошее узнаваемое название украл у нас хулиганский писатель Никонов
- "Подкравшийся незаметно".
- Кто такой?
- Журналюга. Прикажете стереть в лагерную пыль?
- Ты сам журналюга бывший. Поаккуратнее надо с коллегами. Свобода
прессы - это святое. Правда, это не относится к личной свободе некоторых
хулиганствующих элементов. Даже если они и работают журналистами.
- Так посадить или что? - не понял Юмашев.
- Пока я президент, никому прессу трогать не дам. Пускай забавляются,
пока Ельцин на дворе. Придет Лукашенко, будет уже не до забав, понимаешь.
- А вам не обидно, что вас разные щелкоперы поносят прилюдно?
- Знал, на что шел. Президент не кисейная барышня. Чего им меня
хвалить? Что я , Пугачева что ли? Не пою, не пляшу. Иногда только оркестром
дирижирую. И то достаточно редко.
- Еще Ирландию проспали, - подсказал Юмашев.
- Во-во! Не разбудили, подлые.
- Ну, вас разбудить довольно сложно было.
- Кто старое помянет, тому глаз вон.
Юмашев испуганно прикрыл глаза ладонями:
- Да что вы, Борис Николаевич, я пошутил!
- Я тоже в юморе... - ответил Ельцин, пряча вязальную спицу. - Ладно,
на сегодня все. Над названием все же подумай. Мне бы хотелось чего-то
большого и душевного, типа "Сердце матери" или "Широкая грудь".
...После Юмашева в кабинет президента зашел Немцов. После того, как
Ельцин уволил Немцова, они часто общались не по работе, а для души. Ельцин
испытывал к кучерявому конкретную симпатию. Еще когда Чубайс предложил взять
на работу Немцова, Ельцин тепло улыбнулся и кивнул:
- Пускай работает паренек.
Паренек круто взялся за дело. На следующее утро после заступления его в
должность, все колеса правительственных машин оказались проколотыми, кроме
колес президентского лимузина. Ельцину жаловались на неизвестного
злоумышленника, но Борис Николаевич только хитро хихикал в ладошку. Дело в
том, что накануне он сам отточил на кухне и передал Немцову клевое шильце.
Борис Немцоввошел широкой уверенной походкой.
- Широко шагаешь - штаны порвешь! - по-стариковски предупредил Ельцин.
Думая, что это лишь глупые старческие причуды, не имеющие никакого
отношения к реальности, и желая показать, что ему все по лампы, Немцов
нарочито сделал последний шаг очень длинным. Раздался треск разрываемой
материи.
- Оп-па! А я что говорил! - развеселился Ельцин.
Штаны Немцова из хорошего дорогого материала, купленные за большие
деньги, треснули по шву и развалились пополам. Кроме того, от них оторвались
лямки, в которые засовывается ремень, сам ремень лопнул, штаны упали, из
карманов вывалились мелкие вещи. Немцов споткнулся о свалившиеся штанцы и
рухнул на пол.
- Ха-ха-ха-ха!!!
Это был смех Ельцина. Ему вторил тонкий смех Немцова:
- Хи-хи-хи-хи!
Немцов был передовым человеком и мог первым посмеяться над собой.
"Да, вот он, руководитель новой формации!" - с удовлетворением подумал
Ельцин и тут же спросил себя: "А смог бы я вот также беззаботно и беспечно
смеяться?" И ответил себе: "Нет, не смог бы. Старею..."
- Красивые у тебя трусы, - похвалил Ельцин молодого политика.
Трусы действительно были весьма недурны - парашютного шелка, в огромных
красных горохах. Эти красные горохи на белом фоне умилили Ельцина: в детстве
у него была такой же расцветки кружка для молока. Мать купила ее в селе
Бутка у пленного немца по имени Фриц Диц. Ельцин окончательно понял, что он
не ошибся когда-то в выборе вице-премьера. Равно как не ошибся и потом,
уволив кудрявого.
- Как же я отсюда без штанов пойду? - наконец удивился Немцов.
- Да не бери в голову, - махнул рукой Ельцин. - Я тебе свои
тренировочные дам. А впредь не покупай сиротских порток китайского
производства. Покупай наши, фабрики "Большевичка".
- Борис Николаевич, это ведь были не дешевые китайские портки, но
дорогие европейские. А вот не выдержали российской поступи! Широко шагаем,
Борис Николаевич!
- Дай-то бог, дай-то бог... Слушай, чего у тебя там с Пугачевой?
- А чего?
- Да говорят, шашни у тебя с Пугачевой. Говорят, обнимался ты с ней на
ее дне рождения.
- Да это я так, Борис Николаевич, шутки для. Понимаете?
- Борис Николаевич все понимает, - погрозил пальцем Ельцин. - Ты
смотри. Не обижай Пугачеву. Говорят, она моя дочь.
- Сомневаюсь, Борис Николаевич.
- Да я тоже сомневаюсь. Я и у Наины спрашивал. Она тоже не помнит. Не
рожала, говорит, такую. Но суть не в этом. Ты вот что... Выпить хочешь?
- Да я не пью, Борис Николаевич.
- Ты что, дурак что ли?
- Наливайте.
- Другое дело.
Ельцин подошел к стенному бару, вытащил бутылку "Гжелки" и налил
Немцову с полстаканчика.
Немцов степенно выпил, достойно крякнул и крепко рявкнул на всякий
случай.
Ельцин похлопал Немцова по плечику:
- У меня к тебе просьба, сынок. Скажи, что сделаешь.
- Обязательно, Борис Николаевич.
- Слушай, пользуясь своей близостью к Пугачевой, разузнай там...
- Не ваша ли она дочь?
- И это тоже. Но главное - не собирается ли она выдвигать свою
кандидатуру на следующих президентских выборах. Ну не могу я передавать
страну женщине, близкой к Лебедю! Разорят экономику, понимаешь...
- Как пить дать, - кивнул Немцов. - Будут на "Кадиллаках" да
"Линкольнах" ездить, вместо "Волг". Россия-мамка этого не выдержит.
- Как бог свят, не выдержит. - Ельцин зевнул и несколько раз мелко
перекрестил ротовую полость. - Ну ладно, ты иди, а мне почивать пора.
Доктор Угол пукнул в угол...
Это не тот был доктор Угол, о котором вы сейчас подумали. Не тот
беспечный паренек, актеришко, который когда-то обретался на телевидении в
качестве неизвестно кого, и от которого разило приторным запахом жидкой каки
каждый раз, когда он появляется на экране. Не тот мальчишечка, который
пованивал ежевечерне, полизывая жопы известным гражданам. Нет, это был
совсем другой доктор Угол. Это был профессор Углов. Это был целый академик
Углов! Святой поборник Егора Кузьмича Лигачева, неустанный борец с водкой и
жидо-сионизмом. Неугомонный профессор, писавший когда-то книги о вреде
кефира, ибо кефир содержит некий процент алкоголя. А алкоголем, как
известно, сионо-жиды травят простодушный народ. Как видите, ничего не
забыто...
Итак, доктор Угол пукнул в угол. Его мучили пенсия и понос.
Жидо-сионизм обернулся жидким стулом, и не помогал даже кефир. Кефир ему
прописали от дисбактериоза доктора. Ни хрена не помогало! Поэтому Углов
усиленно ненавидел жидов. Он думал, что все они - евреи.
Когда-то давно, когда они еще были молодыми и страдали запорами, Углов
с Лигачевым частенько выбирались к Лигачеву на дачу и, запасшись кваском,
картами, рыбкой, зеленым лучком да еще кое-чем, шли в обширный лигачевский
нужник на шесть очков струганный из отличного соснового теса. Одуряюще пахло
смолой, свежей природой, перспективами коммунистического развития. Два
партийных хмыря плели заговоры против народа.
- А вот бы взять всю водку, да отменить, - рассуждал Лигачев.
- Жаль, что не я это сказал, потому что абсолютно мои слова говоришь, -
проникался Углов. - Но я дополню: вот бы еще все пиво отменить! И кефир!
Оба сидели на очках и тужились. А перерывах между потугами (которые,
как правило, ни к чему не приводили) хрустели лучком да запивали кваском.
Эх, где те стародавние времена, когда казалось, что победа так близка!
Теперь только злющие проносные поносы, да вьюжные жидкостные метели,
просвистывали внутренности стариков-разбойников. Где вы, твердые катыхи? Где
вы, натужливые будни?..
Доктор Углов снова пустил ветры и решил позвонить в Петербург
профессору Лебединскому. Они были старые друзья. Когда мальчонка Лебединский
плыл на лодке рвать царский крейсер, пацанчик Углов крался вдоль стенки,
чтобы разбомбить винные склады. Ему так сделать велел Ленин. А встретились
они с вождем так...
Углов бежал по своим мальчишеским делам и вдруг уткнулся головой в
чей-то живот. Надо ли говорить, что это был живот Ленина? Если не надо, то я
не скажу. А если надо, то скажу: это был живот Ленина. Живот был круглый,
вполне оформившийся, что для пятидесятилетнего мужика, каковым был Ленин,
вовсе не удивительно. Живот был мягким, ибо Ленин никогда в зрелом возрасте
не качал пресс. Только в молодости он качал, но тогда Углова еще не было на
свете, а то бы он убился о твердый живот Ленина.И еще живот был довольно
большим, потому что Ленин сам был мужчина крупный, рыжий да рябой, о чем в
нашей книге уже говорилось, между прочим.
И здесь как раз необходимо открыть одну тайну Ленина, как
профессионального революционера. Он часто ловил мальчонков "на живот". Видел
бегущего по своим делам пацанчика и тут же в последний момент перегораживал
ему дорогу брюшиной. Пацан толкался маленькой башкой в живот Ленину. Тут-то
его Ленин и вербовал. Быстро окручивал, пользуясь неокрепшей и неустоявшейся
психикой малого человека. Пара слов про прибавочную стоимость, пара - про
материализм и эмпириокритицизм. И все - ребеночек завербован. Охмуренный
идет взрывать арсенал, а проклятый рыжий педофил только руки поганые
потирает. Пацанчика стреляет контра, а Ленин-вонь хвастается об этом вечером
за чаем бабе своей Крупской, прозванной так за большую задницу кавалеристом
Ворошиловым. Немало, немало детишек сгубил дедушка Ленин. Душегубец, одно
слово.
...Углов внимательно (раскрыв рот) слушал наставления рыжего мужика. Но
это так только казалось Ленину! На самом деле мальчишка считал оспины на
рябом лице. Ленин закончил толкать речь и спросил:
- Понял правду?
Углов постеснялся сказать, что он не слушал, а насчитал на страшенной
роже Ленина 83 оспинки (не считая только самых малюсеньких). Стеснительный
мальчик просто кивнул, мол, понял. Но на всякий случай переспросил:
- А что делать-то надо?
- Для победы пролетариата? - хитро прищурился Ленин.
Углов кивнул.
- Для победы пролетариата, - поднял палец Ленин, - совершенно
необходимо победить нам пьянство. А для начала вот тебе гранатка, сынок, иди
сегодня ночью взорви склад с вином и водкой. Тогда солдаты, оставшись без
выпивона, взбунтуются и скинут царя-кровопийцу. Иди, сынок... Вот еще, забыл
сказать. Гранатка работает так: вот это колечко вынаешь... только усики
разогни... Вынаешь колечко, кладешь гранатку. И подожди немного, сразу не
уходи, убедись, что гранатка исправна. Понял?
- Понял, дядя Ленин. Спасибо за доверие. А как я узнаю, что гранатка
исправна?
- Она споет тебе песенку, малыш. Тебе мама пела песенки?
- Нет, дядя Ленин, я сирота. Никогда никто не пел мне песенок.
- Очень хорошо, дружок, вот ты и дождешься своей колыбельной. Ступай.
Углов честно подложил лимонку под стену виноводочного склада и, зажав в
ручке кольцо, стал ждать песенки. Через час, не дождавшись песенки, мальчик
догадался, что граната неисправна. Ленин, слушавший издалека, да так и не
услышавший взрыва, понял, что ему подсунули испорченный товар.
- Товарищ Сталин, - сказал он на следующее утро одному чудесному
грузину. - Мне подсунули негодный товар. Разберитесь, пожалуйста.
Сталин знал всех рыночных торговцев кокаином, проститутками и оружием.
Поэтому ему не составило труда через день принести Ленину в подарок голову
некоего Азефа, промышлявшего грязными делами по продаже гранат Ленину.
Довольный таким исходом Ленин два часа глумился над неполным трупом,
приговаривая:
- Царя не свергли, так хоть развлеклись.
В общем-то, он был прав.
...Углов набрал номер. На том конце загудело. Лебединский почувствовал
это и почесал конец. А потом снял трубку, потому что зазвонил телефон.
- Лебединский слушает!
- Здравствуй, старый пердун Лебединский! - поприветствовал Углов.
- А-а, привет, старый дуралей Углов. Все с кефиром борешься?
- Ладно тебе придуриваться-то!.. Как дела в Питере?
- Как в стране, так и в Питере. А ты чего звонишь?
- А почему бы мне не позвонить старому приятелю? Ну как у тебя дела?
- Я узнал важную государственную тайну.
- Какую?
- Лигачев-Егор-Гайдар-Гейдар-Алиев. Это все одно и тоже лицо!.. Но это
не телефонный разговор.
- Интересно, но спорно. А у нас тоже новость. Пугачева поправилась на
восемь килограммов. И еще она хочет стать президентом.
- Говно страна! - разозлился Лебединский. - Любая тварь считает, что
может управлять ею!
- Ну почему же, - не согласился Углов. - Мне давно еще Ленин говорил
что-то про кухарку.
- А мне Пушкин что-то говорил о няне.
Углов рассмеялся:
- Ты шутишь. Тебе всего 95 лет, и ты не можешь помнить Пушкина.
Лебединский понял, что его раскололи, но из принципа решил не
сдаваться, а продолжать упорствовать. Он вообще был вреднейший старикан.
Сволочь редкая.
- Нет, я видел Пушкина! Он умер не тогда, когда все думают, - начал
врать напропалую Лебединский. - Пушкин был из рода долгожителей. Поэтому он
жил себе и жил. В 1862 году Пушкин приветствовал освобождение крестьян и
отмену крепостного права стихами:
"Свободный крестьянин на зорьке выходит
Пасти трудовое жнивье.
И вольно, вольготно плечами поводит
Могучее тело его."
Увидев, что надежды на освобождение народа не исполняются, Пушкин
ударяется в другую крайность и примыкает к разночинцам. Он вкладывает в руку
Александру Ульянову рукодельную бомбу, которую тот швыряет в царя. Слава
богу неудачно. Азеф, снабжавший семейство Ульяновых динамитом, подсунул
отсыревший прогорклый порох. Бомба не взорвалась. Но она ударила в голову
царя. С огромной шишкой самодержец вылез из кареты и увидел на крыше
соседнего дома взволнованного Пушкина. Александр Сергеевич сидел рядом со
слуховым окном и держал в руках примитивный дегеротип - прообраз
фотоаппарата. Он хотел запечатлеть исторический момент - как царевы куски
разлетаются по улице на прохожих и ветки деревьев. Кучер, везший царя, по
совместительству работал в охранном отделении у Бенкендорфа поэтому
сориентировался быстрее всех, буквально через пять-семь минут. Он выхватил
револьвер системы наган и несколько раз выстрелил в Пушкина. Тело поэта
обмякло и соскользнуло с крыши, поехало вниз и зацепилось сюртуком за
оттопыренный лист кровельного железа. Так поэт и повис. А дегеротип упал на
мостовую и разбился...
- Все равно, все равно! - закричал Углов, радуясь, что уличил
Лебединского. - Это было тогда, когда ты еще не родился! Ты не мог видеть
Пушкина!
- Мог! Пушкин не погиб! Он притворился, чтобы обмануть царских
сатрапов. Когда к вечеру все разошлись, Пушкин подтянулся и взобрался на
крышу, проник на чердак и спустился по лестнице черного хода вниз.В парадном
он встретил Чернышевского. "Ну и баран же ты, братец, - сказал ему
Чернышевский. - Разве так надо поступать?! Разве патриоту приличествует так
делать?" "А что делать?" - спросил Пушкин. В ответ на это Чернышевский
матерно выругался и предложил Пушкину купить у него недорого килограмм
дюймовых гвоздей. Пушкин отказался. "Что я тебе, Рахметов что ли?" - буркнул
он. В то время в Санкт-Петербурге как раз гастролировалиндийский йог и
магараджа Саид Рахметов, татарин. По всему городу были расклеены афиши, на
которых Саид в чалме засовывал себе в горло два пальца. Афиша обещала номер
под названием : "Излияния из внутренних органов!!!" Кроме этого нашумевшего
номера Саид демонстрировал битье стекол, кобру на палочке и забитые в доску
гвозди, на которые приглашал лечь всех желающих. Желающих не находилось, и
доску торжественно уносили за кулисы под гром аплодисментов восторженной
публики.
А Пушкин тихонько доскрипел до революции 1905 года и активно участвовал
в беспорядках на Красной Пресне. Метался по баррикадам, подносил рабочим
патроны. Восставшие шутя называли низкорослое, похожее на обезьяну существо
Гаврошем. А во время кровавого воскресения в Питере, Пушкин залез на дерево
и кричал оттуда расстреливающим народ солдатам: "Стреляйте, стреляйте,
ребятки! Всех не перестреляете! Мы вас сейчас всех перепишем до одного, а
после революции за яйца повесим!" Необузданный темперамент был у человека!
Я, профессор Лебединский, к тому времени уже родился. А к моей колыбели
подошел Пушкин и сказал примерно следующее: "Я верю, профессор, что ты
доживешь до светлых седин победившей революции, когда вся страна покроется
сетью железных дорог и лагерей!"
- Ну а что он тебе про няньку-то сказал? - спросил настырный Углов.
Лебединский спохватился. Он уже и забыл о чем шла речь-то!
- Про няньку?.. Ну это было позже. Всегда, когда Пушкину было плохо, он
искал свою няньку, потому что с детства она давала ему сиську, и Пушкин
привык. Когда нянька постарела, и сиська перестала работать, нянька начала
обманывать Пушкина, подсовывая ему в рот всякую дрянь - жеваный хлебный
мякиш в тряпице, например. Пушкин, конечно, замечал подмену, но делал вид,
что все так и надо: не хотел огорчать выжившую из ума старуху. И вот однажды
Пушкин пришел к Добролюбову, а тот его не пустил. Выгнал взашей. Потому что
во время последней пьянки у Добролюбова пропали некоторые ценные вещи.
Поскольку, кроме Пушкина, взять их было некому, Добролюбов решил, что это
сделал пьяненький Пушкин. Поначалу он не придал значения пропаже, полагая,
что Пушкин протрезвится и все вернет. Но Пушкин не вернул. Да и не мог
вернуть, потому что не брал. Добролюбову надо было написать прошение
городовым и тогда сыщик Кошко нашел бы ценные вещи вмиг. Но Добролюбов этого
не сделал по неизвестным историкам причинам. Зато затаил беспочвенную злобу
на Пушкина и спустил поэта с лестницы при следующем его приходе.
Ну вот, взбешенный Пушкин побежал по улице к няньке, по ходу бега
немного успокоился и встретил меня, профессора Лебединского. Я в
сопровождении своей няньки совершал променад по улицам. Пушкин увидел меня и
горько воскликнул: "У всех няньки, как няньки, а у меня старая калоша."
- Ну и к чему ты мне все это рассказал? - спросил Углов.
- Да так, к слову пришлось. Слушай, а не выдвинуть ли нам Егора
Кузьмича Лигачева кандидатом в президенты на следующих выборах. Напишем
отличную программу предвыборную: восстановить советскую власть и продуктовые
наборы для ветеранов, запретить водку путем введения сухого закона... Я
думаю, люди проголосуют.
Углов горько вздохнул:
-Проголосуют. Ногами. По почкам... Разве ж они знают свое счастье? Все
бы им жрать, пить и БАБ дрючить. А вообще, конечно, твоими бы устами да мед
пить. Я б сам мечтал о таком счастье, какое ты тут обрисовал, да ничего не
получится. На следующих выборах свою кандидатуру выставляет Пугачева.
- Зачем?
- Неймется старухе. Хочется мирового господства. А ты знаешь, какой у
нее электорат?
Лебединский тоже горько вздохнул:
- Догадываюсь. Поболее, чем у Лигачева.
- Да уж. Маленько поболее. Во всяком случае все алкаши - ее.
Рыбкин жил в аквариуме. Во всяком случае, так говорили. Хронисты и
летописцы не донесли до нас в точности ничего про жизнедеятельность этого
исторического лица. Многие историки даже сомневаются в его реальном
существовании. Во всяком случае твердо можно сказать одно: если он и жил, то
был глухонемым и парализованным. Осталась в анналах современности одна
фраза: "Рыбкин жил в аквариуме". Лингвисты спорят - возникла ли она от
созвучия фамилии "Рыбкин" слову "рыбка", которая, как известно биологам,
живет в воде и, стало быть, может жить и в аквариуме. Либо же она произошла
оттого, что Рыбкин любил аквариумы и имел их дома в достаточном количестве.
Как бы то ни было, про Рыбкина сказать мы ничего не можем, а потому даже не
будем и пытаться. К чему выдумывать, если читатель ждет от нас одной лишь,
пусть жестокой, но исторической правды?.. Поэтому с вымышленным персонажем
Рыбкиным мы прощаемся раз и навсегда. Он никак не задел наших прочих
персонажей. Он не поверил претензиям Пугачевой на русский трон, он ни разу
по ходу действия книги не позвонил Ельцину, не написал письма Деду Морозу,
не прыгал с парашютом на Северный полюс. Он прошел, не проявляясь, как тень