Супница весила чуть ли не тонну. Чарли всей кожей чувствовал, как пристальные блестящие глаза тетушек наблюдают за его продвижением по столовой. Он сгрузил супницу на салфетку и помчался за тарелками, не давая бабушке Бон возможности посетовать на каплю супа, пролившуюся на скатерть.
Когда все наконец было готово, бабушка Бон зазвонила в колокольчик. Глупости какие, рассердился Чарли, можно подумать, никто не заметил, что стол накрыт.
– А колокольчик нам зачем? – спросил он.
– Традиция, – отрезала бабушка Бон. – К тому же у Патона слабое обоняние.
– Но дядя Патон всегда ел отдельно!
– Сегодня, – с нажимом объявила бабушка Бон, – он обедает с нами.
– Приговор обжалованию не подлежит, – высказалась Мейзи, но ее саркастическая усмешка почти сразу исчезла под пристальным взором четырех сестриц.
Дядя Патон вышел к столу с крайне раздраженным видом, и обед начался. Мейзи старалась как могла, но десять минут – слишком короткий срок, чтобы успеть приготовить что-то мало-мальски съедобное. Поэтому суп оказался пересолен, курица подгорела, а бисквит имел такой жалкий вид, как будто его предварительно топили в сиропе. Впрочем, никто ни на что не сетовал. Тетушки кушали от души – только ложки и вилки мелькали.
Мейзи и мама убрали со стола. Чарли с дядей Патоном помогали им. Итак, сейчас должно было начаться то самое испытание. Маме, к немалому удивлению Чарли, на нем присутствовать не позволили.
– Я туда без тебя не пойду! – заупрямился он. – Ни за что!
– Чарли, ты должен! – взмолилась мама. – Ведь тетушки нас содержат! У меня нет ни гроша за душой!
– В толк не возьму, зачем тебе надо, чтобы Чарли учился в этой дурацкой академии, – возмущалась Мейзи.
– Ради его отца, – сказала мама. Мейзи в ответ только поцокала языком и больше не произнесла ни слова.
Но ведь папа умер, так при чем тут он, удивился Чарли, но нечего было и надеяться, что мама объяснит.
Мама слегка подтолкнула его к дверям столовой, и – что поделаешь! – он вошел.
– Я хочу, чтобы мама была тут, – сразу же заявил Чарли. – А то ничего делать не буду.
– Маменькиному сыночку подавай мамочку, – проворковала тетушка Венеция.
– Мальчик, который не может без мамы, – дитя малое. Пора повзрослеть, Чарли, – сурово изрекла тетушка Лукреция. – Это дело касается только рода Юбимов. Посторонние нам ни к чему.
Именно в этот миг дядя Патон попытался ускользнуть, но старшая из тетушек пресекла эту попытку в зародыше.
– Патон, ты тоже нужен. В кои-то веки исполни свой долг!
Дядя Патон неохотно опустился на указанный ему стул.
Чарли велели сесть напротив четырех тетушек, а дядя Патон устроился в торце стола. Интересно, как они будут проводить испытание, подумал Чарли. Музыкальных инструментов не видать, масок и этюдников на столе вроде тоже нет. Тетушки ждали. Они пристально изучали его.
– Почему у него такие волосы? – процедила тетушка Лукреция.
– Влияние со стороны матери, – пояснила бабушка Бон. – Валлийская кровь.
Говорит так, будто меня тут и нет! – подумал Чарли.
– Ах вот оно что! – И три тетушки неодобрительно завздыхали.
Тетушка Лукреция порылась в большом кожаном ридикюле и наконец извлекла пакет коричневой бумаги, перевязанный черной ленточкой. Она потянула за ленточку, и оказалось, что в пакете целая пачка старых фотографий.
Бабушка Бон подтолкнула пакет к Чарли, так что фотокарточки веером рассыпались по столу.
– И что мне со всем этим делать? – уныло спросил Чарли, который прекрасно представлял, каких именно действий ждут от него тетушки.
Тетушки одарили его ободряющими улыбками.
Чарли понадеялся, что ничего не произойдет. Ну пожалуйста, пусть он просто быстренько глянет на эти выцветшие фотки и отведет глаза прежде, чем раздадутся голоса. Ну пожалуйста! Однако стоило Чарли посмотреть на фотографии – и он тотчас услышал, какой шум подняли изображенные на них люди. Они вовсю играли на скрипках, виолончелях, пианино. Они танцевали, пели, хохотали. Чарли старательно сделал вид, будто ничего не слышит. Он попытался отпихнуть фотографии подальше – обратно к тетушке Лукреции. Но она подтолкнула всю пачку к нему.
– И что же ты слышишь, Чарли? – спросила бабушка Бон.
– Ничего, – выпалил мальчик.
– Ах, Чарли, пожалуйста, постарайся, – сладким голосом пропела тетушка Венеция.
– И смотри – не врать! – пригрозила тетушка Юстасия.
– А не то плакать тебе горючими слезами, – ощерилась тетушка Лукреция.
Тут Чарли разозлился. Еще не хватало – плакать! Никто его до слез не доведет.
– Ничего мне не слыхать. – И он опять отпихнул фотографии.
– Я ничего не слышу. – Тетушка Лукреция подвинула фотографии обратно. – Надо говорить «я ничего не слышу», а не «не слыхать». Говори грамотно, мальчик. Тебя что, никто ничему не учил?
– Ему совершенно определенно требуется обучение в академии, – высказалась тетушка Юстасия.
– Чарли, будь паинькой, посмотри на эти фотографии хотя бы на секундочку, – заворковала тетушка Венеция. – На одну крошечную, коротенькую секундочку, и, если ничего не произойдет, мы оставим тебя в покое и просто… – она поиграла длинными белыми пальцами, – исчезнем как не бывало.
– Ладно, так уж и быть, – пробурчал Чарли.
Справлюсь как-нибудь, решил он. Просто посмотрю на фотографии, а от звуков отключусь. Но план не сработал. На него нахлынула какофония, состоявшая из аккордов музыки, из пения и взрывов хохота. Шум заполнил комнату. Тетушки что-то говорили Чарли, но он только видел, как извиваются их губы, и ни слова не мог разобрать сквозь галдеж, который подняли фотографии.
Наконец Чарли не выдержал – он сгреб фотокарточки и перевернул их все лицом вниз. Наступила блаженная тишина. Тетушки с безмолвным торжеством не сводили с Чарли взора.
Первой подала голос тетушка Венеция:
– Ну, не так уж и плохо было, а, Чарли?
Они меня провели, смекнул Чарли. Обманули! И тут же решил, что в дальнейшем с тетушкой Венецией надо будет держать ухо востро. Ясное дело, она куда коварнее сестриц.
– Кстати, а кто они все? – несчастным голосом спросил Чарли.
– Это твои предки, Чарли, – сообщила тетушка Лукреция. – В жилах всех этих людей текла кровь рода Юбимов. Как течет она в твоих, мой умничка. – Теперь она разговаривала с Чарли совсем иначе. Правда, благожелательная тетушка Лукреция была еще пострашнее лукавой тетушки Венеции.
– Можешь идти, Чарли, – объявила бабушка Бон. – Нам надо кое-что обсудить относительно твоего будущего.
Упрашивать Чарли не пришлось. Он вскочил и ринулся к двери, успев на бегу глянуть на дядю Патона. Тот сидел с печальным, отсутствующим видом, но теперь быстро улыбнулся Чарли и тотчас отвел глаза.
Интересно, почему он и слова не вымолвил все это время, озадачился Чарли.
Он помчался на кухню, где изнывали от нетерпения мама с Мейзи.
– Похоже, я прошел проверку, – мрачно сообщил он.
– Вот горе-то, – отозвалась Мейзи. – Я-то думала, все обойдется и ты проскочишь. Что, голоса, да?
Чарли горестно закивал.
– Ох уж мне эти несносные Юбимы! – покачала головой Мейзи.
А вот мама если и расстроилась, то не очень.
– Академия тебе пригодится, – обнадежила она сына.
– Ничего она не пригодится, – пробурчал Чарли. – Не хочу туда. Душное заведение для одних гениев. Я не подойду. И ездить туда через весь город, и я там никого не знаю. Мам, а если я откажусь?
– Откажешься? Но… тогда мы останемся без всего этого. – И мама неопределенным жестом обвела кухонные шкафчики.
Чарли оцепенел. Тетки что, еще и ведьмы? Махнут палочкой – или зонтиком – и дом тут же исчезнет?
– Ты хочешь сказать – дом пропадет? – выдавил он.
– Не совсем, – вздохнула мама. – Но существование наше резко переменится. Ведь у нас с Мейзи ничего нет. Ни гроша. Когда твой отец, Лайелл, умер, мы стали полностью зависеть от Юбимов. Они нас обеспечивают – купили дом, платят по счетам. Так что извини, Чарли, но раз тетушки так желают, тебе придется поступить в академию.
На Чарли навалилась страшная усталость.
– Ладно, – уронил он. – Пойду я спать.
Он совсем позабыл про оранжевый конверт, но, стоило ему переступить порог своей комнаты, сразу увидел его на подушке. Наверно, мама вовремя убрала его подальше от нагромождений посуды и еды на кухне. Чарли решил больше не доставать фотографию мужчины с младенцем: «Завтра пойду в «Фотомиг», отдам обратно, может, они мне вернут Спринтера-Боба».
Когда мама заглянула к нему пожелать спокойной ночи, Чарли упросил ее присесть на край постели и стал расспрашивать. Он просто обязан был выяснить кое-что о собственной персоне, прежде чем соваться в академию Блура.
– Я хочу знать, что произошло с папой, – потребовал он. – Расскажи еще раз.
– Чарли, я уже сто раз тебе об этом рассказывала. Стоял туман, папа устал. Он съехал с шоссе, и автомобиль рухнул в заброшенный карьер… на стометровую глубину.
– А почему у нас нет его фотографий? Ведь ни одной же!
Мамино лицо омрачилось.
– Фотографии когда-то были, – тихо сказала она. – Но однажды в мое отсутствие они все разом исчезли. Даже самая крошечная, из медальона.
Чарли услышал это впервые.
– Но почему? – удивился он. Наконец мама не выдержала и раскрыла ему всю правду о семействе Юбим. Они пришли в ужас, когда Лайелл влюбился в нее, Эми Джонс, самую обыкновенную девушку, лишенную каких бы то ни было талантов. Одним словом, без особых дарований.
И тогда Юбимы запретили им пожениться. Древними и суровыми были законы семейства: женщины из рода Юбим могли выбирать в мужья кого заблагорассудится, но мужчинам вменялось в обязанность жениться только на особо одаренных девушках. А Лайелл посмел нарушить закон. И сбежал с Эми в Мексику.
– Мы провели чудесный медовый месяц, – вздохнула мама. – А когда вернулись домой, Лайелл стал сам не свой – я это чувствовала. Он все время тревожился, шарахался от каждого шороха. А потом, как-то туманным вечером, – тебе тогда было два годика – ему позвонили и вызвали. Бабушка Бон захворала, и ему нужно было срочно к ней ехать. Он прыгнул в машину и помчался и… угодил в каменоломню. – Мгновение мама смотрела в никуда, потом прошептала: – В тот день Лайелл был будто не в себе. С ним что-то стряслось. Точно на него заклятье наложили.
Она стерла со щеки маленькую блестящую слезинку.
– По-моему, бабушка Бон его ничуточки не любила, – продолжала мама. – Поскольку речь шла о семейной чести, Юбимы отнеслись к его гибели просто… просто как будто кончилась какая-то неудачная история. Но они заинтересовались тобой, Чарли. А вдруг окажется, что ты особо одаренный? И Юбимы решили обеспечивать тебя, пока вопрос не разъяснится. Потому-то они и купили этот дом и пустили сюда Мейзи. А потом въехала бабушка Бон – чтобы следить за нами. Вскоре после нее въехал дядя Патон, но он-то… в общем, думаю, ему просто некуда было больше податься. Конечно, я была благодарна Юбимам за все, что они сделали, но только пока… пока фотографии не пропали. Этого я просто понять не могла. Бабушка Бон, конечно, утверждала, что она к ним и близко не подходила.
Чарли слушал маму очень внимательно, но одновременно лихорадочно соображал.
– Я знаю, почему фотографии исчезли, – прошептал он. – Бабушке Бон не хотелось, чтобы я расслышал то, что мог сказать папа.
– Сынок, но тебе же было всего два года от роду, – возразила мама. – Она и понятия не имела, что у тебя есть эта странная способность – слышать голоса.
– Она догадывалась, – еще тише прошептал Чарли. – Наверно, у меня это наследственное.
Он был так серьезен, что мама заулыбалась. Потом поцеловала его на сон грядущий и велела не волноваться из-за Юбимов.
– И насчет академии Блура тоже не тревожься, – добавила она. – В конце концов, твой папа тоже там учился.
– А талант у него был? – тотчас спросил Чарли.
– Конечно, – с порога отозвалась мама. – Только совсем в другом роде. Он не принадлежал к особо одаренным, Чарли. Он был музыкант.
Мама уже давно скрылась, а Чарли все никак не мог уснуть. В голове гудели сотни, тысячи мыслей. Не очень-то приятно было думать, что ты из такой необычной семьи. Хорошо бы разузнать побольше. Как можно больше. Только вот с чего начать? Может, дядя Патон ответит кое на какие вопросы. Он вроде не такой черствый, как тетушки.
Гроза давно прекратилась. Дождь умолк. Ветер стих, и часы на колокольне пробили полночь. И внезапно у Чарли захватило дух. С ним творилось что-то странное, что-то небывалое. Ему казалось, что он вот-вот умрет. Или не умрет? Он подумал о Лайелле – о своем отце, которого совсем не помнил.
Потом страшный миг миновал, это прошло, но теперь сна у Чарли не было ни в одном глазу. Через несколько минут он услышал, как скрипит лестница под ногами дяди Патона, спускавшегося в кухню подкрепиться. Чарли с самого младенчества привык просыпаться от дядиного ночного шебаршения. Обычно мальчик просто переворачивался на другой бок и мирно засыпал. Но сегодня он вскочил с постели и проворно оделся.
Когда дядя вышел за порог, Чарли тихонечко прокрался по лестнице и последовал за Патоном. Вообще-то ему давно хотелось это проделать, только вот духу не хватало. Но сегодняшняя ночь была особенной. Чарли распирало от энтузиазма. Дядя шагал быстро, так что, когда Чарли беззвучно прикрыл за собой входную дверь, Патон уже сворачивал за угол. Чарли поспешил за ним, прижимаясь к стенам домов.
Тут Патон остановился – и обернулся. Чарли скользнул в тень. Улица, на которую свернули ночные путники, освещалась небольшими белыми фонариками, похожими на колокольчики. Их огни гляделись в свои размытые отражения в мокром булыжнике. Деревья здесь росли как будто гуще, чем на прочих улицах, а дома были выше. Таинственным и тихим казалось это место.
Патон Юбим вновь тронулся в путь, но если раньше он шагал целеустремленно и размеренно, то теперь шел не спеша, без всякой цели. Так что вскоре Чарли, перебегавший от дерева к дереву, почти нагнал дядю.
В ушах у Чарли свистел обжигающе-холодный ночной ветер. Хотелось бы мне знать, какой толк выйдет из этой полночной прогулочки, подумалось Чарли. В конце концов, дядя Патон не превращался ни в оборотня, ни в вурдалака. Может, ему просто по душе бродить в темноте. Чарли уже был готов потихоньку повернуть домой, но тут вдруг дядя остановился. Он замер примерно в метре от фонарного столба и принялся издавать какое-то загадочное гудение. Собственно говоря, даже и не гудение – слышать его Чарли не мог. Скорее это было ощущение гудения – точно воздух, окружавший дядю Патона, наполнился беззвучной музыкой.
А лампочка в фонаре почему-то стала разгораться все ярче и ярче и засветилась так ярко, что у Чарли глаза заболели, а потом раздалось негромкое «крак!», стекло разлетелось и осколки посыпались на брусчатку.
Чарли чуть не вскрикнул. Он старательно протер глаза. Наверно, совпадение. Просто так получилось – дядя стоял подле фонаря, и тут произошел скачок напряжения, лампа раскалилась, вот стекло и не выдержало.
Патон двинулся дальше, и Чарли последовал за ним, прячась за деревьями. Поравнявшись со следующим фонарем, дядя опять замедлил шаг, но на этот раз фонарь хоть и разгорелся, Патон прошел мимо, прежде чем лампа успела взорваться.
А потом дядя Патон, не оборачиваясь, спросил:
– А почему это ты за мной идешь?
Глава 3
Когда все наконец было готово, бабушка Бон зазвонила в колокольчик. Глупости какие, рассердился Чарли, можно подумать, никто не заметил, что стол накрыт.
– А колокольчик нам зачем? – спросил он.
– Традиция, – отрезала бабушка Бон. – К тому же у Патона слабое обоняние.
– Но дядя Патон всегда ел отдельно!
– Сегодня, – с нажимом объявила бабушка Бон, – он обедает с нами.
– Приговор обжалованию не подлежит, – высказалась Мейзи, но ее саркастическая усмешка почти сразу исчезла под пристальным взором четырех сестриц.
Дядя Патон вышел к столу с крайне раздраженным видом, и обед начался. Мейзи старалась как могла, но десять минут – слишком короткий срок, чтобы успеть приготовить что-то мало-мальски съедобное. Поэтому суп оказался пересолен, курица подгорела, а бисквит имел такой жалкий вид, как будто его предварительно топили в сиропе. Впрочем, никто ни на что не сетовал. Тетушки кушали от души – только ложки и вилки мелькали.
Мейзи и мама убрали со стола. Чарли с дядей Патоном помогали им. Итак, сейчас должно было начаться то самое испытание. Маме, к немалому удивлению Чарли, на нем присутствовать не позволили.
– Я туда без тебя не пойду! – заупрямился он. – Ни за что!
– Чарли, ты должен! – взмолилась мама. – Ведь тетушки нас содержат! У меня нет ни гроша за душой!
– В толк не возьму, зачем тебе надо, чтобы Чарли учился в этой дурацкой академии, – возмущалась Мейзи.
– Ради его отца, – сказала мама. Мейзи в ответ только поцокала языком и больше не произнесла ни слова.
Но ведь папа умер, так при чем тут он, удивился Чарли, но нечего было и надеяться, что мама объяснит.
Мама слегка подтолкнула его к дверям столовой, и – что поделаешь! – он вошел.
– Я хочу, чтобы мама была тут, – сразу же заявил Чарли. – А то ничего делать не буду.
– Маменькиному сыночку подавай мамочку, – проворковала тетушка Венеция.
– Мальчик, который не может без мамы, – дитя малое. Пора повзрослеть, Чарли, – сурово изрекла тетушка Лукреция. – Это дело касается только рода Юбимов. Посторонние нам ни к чему.
Именно в этот миг дядя Патон попытался ускользнуть, но старшая из тетушек пресекла эту попытку в зародыше.
– Патон, ты тоже нужен. В кои-то веки исполни свой долг!
Дядя Патон неохотно опустился на указанный ему стул.
Чарли велели сесть напротив четырех тетушек, а дядя Патон устроился в торце стола. Интересно, как они будут проводить испытание, подумал Чарли. Музыкальных инструментов не видать, масок и этюдников на столе вроде тоже нет. Тетушки ждали. Они пристально изучали его.
– Почему у него такие волосы? – процедила тетушка Лукреция.
– Влияние со стороны матери, – пояснила бабушка Бон. – Валлийская кровь.
Говорит так, будто меня тут и нет! – подумал Чарли.
– Ах вот оно что! – И три тетушки неодобрительно завздыхали.
Тетушка Лукреция порылась в большом кожаном ридикюле и наконец извлекла пакет коричневой бумаги, перевязанный черной ленточкой. Она потянула за ленточку, и оказалось, что в пакете целая пачка старых фотографий.
Бабушка Бон подтолкнула пакет к Чарли, так что фотокарточки веером рассыпались по столу.
– И что мне со всем этим делать? – уныло спросил Чарли, который прекрасно представлял, каких именно действий ждут от него тетушки.
Тетушки одарили его ободряющими улыбками.
Чарли понадеялся, что ничего не произойдет. Ну пожалуйста, пусть он просто быстренько глянет на эти выцветшие фотки и отведет глаза прежде, чем раздадутся голоса. Ну пожалуйста! Однако стоило Чарли посмотреть на фотографии – и он тотчас услышал, какой шум подняли изображенные на них люди. Они вовсю играли на скрипках, виолончелях, пианино. Они танцевали, пели, хохотали. Чарли старательно сделал вид, будто ничего не слышит. Он попытался отпихнуть фотографии подальше – обратно к тетушке Лукреции. Но она подтолкнула всю пачку к нему.
– И что же ты слышишь, Чарли? – спросила бабушка Бон.
– Ничего, – выпалил мальчик.
– Ах, Чарли, пожалуйста, постарайся, – сладким голосом пропела тетушка Венеция.
– И смотри – не врать! – пригрозила тетушка Юстасия.
– А не то плакать тебе горючими слезами, – ощерилась тетушка Лукреция.
Тут Чарли разозлился. Еще не хватало – плакать! Никто его до слез не доведет.
– Ничего мне не слыхать. – И он опять отпихнул фотографии.
– Я ничего не слышу. – Тетушка Лукреция подвинула фотографии обратно. – Надо говорить «я ничего не слышу», а не «не слыхать». Говори грамотно, мальчик. Тебя что, никто ничему не учил?
– Ему совершенно определенно требуется обучение в академии, – высказалась тетушка Юстасия.
– Чарли, будь паинькой, посмотри на эти фотографии хотя бы на секундочку, – заворковала тетушка Венеция. – На одну крошечную, коротенькую секундочку, и, если ничего не произойдет, мы оставим тебя в покое и просто… – она поиграла длинными белыми пальцами, – исчезнем как не бывало.
– Ладно, так уж и быть, – пробурчал Чарли.
Справлюсь как-нибудь, решил он. Просто посмотрю на фотографии, а от звуков отключусь. Но план не сработал. На него нахлынула какофония, состоявшая из аккордов музыки, из пения и взрывов хохота. Шум заполнил комнату. Тетушки что-то говорили Чарли, но он только видел, как извиваются их губы, и ни слова не мог разобрать сквозь галдеж, который подняли фотографии.
Наконец Чарли не выдержал – он сгреб фотокарточки и перевернул их все лицом вниз. Наступила блаженная тишина. Тетушки с безмолвным торжеством не сводили с Чарли взора.
Первой подала голос тетушка Венеция:
– Ну, не так уж и плохо было, а, Чарли?
Они меня провели, смекнул Чарли. Обманули! И тут же решил, что в дальнейшем с тетушкой Венецией надо будет держать ухо востро. Ясное дело, она куда коварнее сестриц.
– Кстати, а кто они все? – несчастным голосом спросил Чарли.
– Это твои предки, Чарли, – сообщила тетушка Лукреция. – В жилах всех этих людей текла кровь рода Юбимов. Как течет она в твоих, мой умничка. – Теперь она разговаривала с Чарли совсем иначе. Правда, благожелательная тетушка Лукреция была еще пострашнее лукавой тетушки Венеции.
– Можешь идти, Чарли, – объявила бабушка Бон. – Нам надо кое-что обсудить относительно твоего будущего.
Упрашивать Чарли не пришлось. Он вскочил и ринулся к двери, успев на бегу глянуть на дядю Патона. Тот сидел с печальным, отсутствующим видом, но теперь быстро улыбнулся Чарли и тотчас отвел глаза.
Интересно, почему он и слова не вымолвил все это время, озадачился Чарли.
Он помчался на кухню, где изнывали от нетерпения мама с Мейзи.
– Похоже, я прошел проверку, – мрачно сообщил он.
– Вот горе-то, – отозвалась Мейзи. – Я-то думала, все обойдется и ты проскочишь. Что, голоса, да?
Чарли горестно закивал.
– Ох уж мне эти несносные Юбимы! – покачала головой Мейзи.
А вот мама если и расстроилась, то не очень.
– Академия тебе пригодится, – обнадежила она сына.
– Ничего она не пригодится, – пробурчал Чарли. – Не хочу туда. Душное заведение для одних гениев. Я не подойду. И ездить туда через весь город, и я там никого не знаю. Мам, а если я откажусь?
– Откажешься? Но… тогда мы останемся без всего этого. – И мама неопределенным жестом обвела кухонные шкафчики.
Чарли оцепенел. Тетки что, еще и ведьмы? Махнут палочкой – или зонтиком – и дом тут же исчезнет?
– Ты хочешь сказать – дом пропадет? – выдавил он.
– Не совсем, – вздохнула мама. – Но существование наше резко переменится. Ведь у нас с Мейзи ничего нет. Ни гроша. Когда твой отец, Лайелл, умер, мы стали полностью зависеть от Юбимов. Они нас обеспечивают – купили дом, платят по счетам. Так что извини, Чарли, но раз тетушки так желают, тебе придется поступить в академию.
На Чарли навалилась страшная усталость.
– Ладно, – уронил он. – Пойду я спать.
Он совсем позабыл про оранжевый конверт, но, стоило ему переступить порог своей комнаты, сразу увидел его на подушке. Наверно, мама вовремя убрала его подальше от нагромождений посуды и еды на кухне. Чарли решил больше не доставать фотографию мужчины с младенцем: «Завтра пойду в «Фотомиг», отдам обратно, может, они мне вернут Спринтера-Боба».
Когда мама заглянула к нему пожелать спокойной ночи, Чарли упросил ее присесть на край постели и стал расспрашивать. Он просто обязан был выяснить кое-что о собственной персоне, прежде чем соваться в академию Блура.
– Я хочу знать, что произошло с папой, – потребовал он. – Расскажи еще раз.
– Чарли, я уже сто раз тебе об этом рассказывала. Стоял туман, папа устал. Он съехал с шоссе, и автомобиль рухнул в заброшенный карьер… на стометровую глубину.
– А почему у нас нет его фотографий? Ведь ни одной же!
Мамино лицо омрачилось.
– Фотографии когда-то были, – тихо сказала она. – Но однажды в мое отсутствие они все разом исчезли. Даже самая крошечная, из медальона.
Чарли услышал это впервые.
– Но почему? – удивился он. Наконец мама не выдержала и раскрыла ему всю правду о семействе Юбим. Они пришли в ужас, когда Лайелл влюбился в нее, Эми Джонс, самую обыкновенную девушку, лишенную каких бы то ни было талантов. Одним словом, без особых дарований.
И тогда Юбимы запретили им пожениться. Древними и суровыми были законы семейства: женщины из рода Юбим могли выбирать в мужья кого заблагорассудится, но мужчинам вменялось в обязанность жениться только на особо одаренных девушках. А Лайелл посмел нарушить закон. И сбежал с Эми в Мексику.
– Мы провели чудесный медовый месяц, – вздохнула мама. – А когда вернулись домой, Лайелл стал сам не свой – я это чувствовала. Он все время тревожился, шарахался от каждого шороха. А потом, как-то туманным вечером, – тебе тогда было два годика – ему позвонили и вызвали. Бабушка Бон захворала, и ему нужно было срочно к ней ехать. Он прыгнул в машину и помчался и… угодил в каменоломню. – Мгновение мама смотрела в никуда, потом прошептала: – В тот день Лайелл был будто не в себе. С ним что-то стряслось. Точно на него заклятье наложили.
Она стерла со щеки маленькую блестящую слезинку.
– По-моему, бабушка Бон его ничуточки не любила, – продолжала мама. – Поскольку речь шла о семейной чести, Юбимы отнеслись к его гибели просто… просто как будто кончилась какая-то неудачная история. Но они заинтересовались тобой, Чарли. А вдруг окажется, что ты особо одаренный? И Юбимы решили обеспечивать тебя, пока вопрос не разъяснится. Потому-то они и купили этот дом и пустили сюда Мейзи. А потом въехала бабушка Бон – чтобы следить за нами. Вскоре после нее въехал дядя Патон, но он-то… в общем, думаю, ему просто некуда было больше податься. Конечно, я была благодарна Юбимам за все, что они сделали, но только пока… пока фотографии не пропали. Этого я просто понять не могла. Бабушка Бон, конечно, утверждала, что она к ним и близко не подходила.
Чарли слушал маму очень внимательно, но одновременно лихорадочно соображал.
– Я знаю, почему фотографии исчезли, – прошептал он. – Бабушке Бон не хотелось, чтобы я расслышал то, что мог сказать папа.
– Сынок, но тебе же было всего два года от роду, – возразила мама. – Она и понятия не имела, что у тебя есть эта странная способность – слышать голоса.
– Она догадывалась, – еще тише прошептал Чарли. – Наверно, у меня это наследственное.
Он был так серьезен, что мама заулыбалась. Потом поцеловала его на сон грядущий и велела не волноваться из-за Юбимов.
– И насчет академии Блура тоже не тревожься, – добавила она. – В конце концов, твой папа тоже там учился.
– А талант у него был? – тотчас спросил Чарли.
– Конечно, – с порога отозвалась мама. – Только совсем в другом роде. Он не принадлежал к особо одаренным, Чарли. Он был музыкант.
Мама уже давно скрылась, а Чарли все никак не мог уснуть. В голове гудели сотни, тысячи мыслей. Не очень-то приятно было думать, что ты из такой необычной семьи. Хорошо бы разузнать побольше. Как можно больше. Только вот с чего начать? Может, дядя Патон ответит кое на какие вопросы. Он вроде не такой черствый, как тетушки.
Гроза давно прекратилась. Дождь умолк. Ветер стих, и часы на колокольне пробили полночь. И внезапно у Чарли захватило дух. С ним творилось что-то странное, что-то небывалое. Ему казалось, что он вот-вот умрет. Или не умрет? Он подумал о Лайелле – о своем отце, которого совсем не помнил.
Потом страшный миг миновал, это прошло, но теперь сна у Чарли не было ни в одном глазу. Через несколько минут он услышал, как скрипит лестница под ногами дяди Патона, спускавшегося в кухню подкрепиться. Чарли с самого младенчества привык просыпаться от дядиного ночного шебаршения. Обычно мальчик просто переворачивался на другой бок и мирно засыпал. Но сегодня он вскочил с постели и проворно оделся.
Когда дядя вышел за порог, Чарли тихонечко прокрался по лестнице и последовал за Патоном. Вообще-то ему давно хотелось это проделать, только вот духу не хватало. Но сегодняшняя ночь была особенной. Чарли распирало от энтузиазма. Дядя шагал быстро, так что, когда Чарли беззвучно прикрыл за собой входную дверь, Патон уже сворачивал за угол. Чарли поспешил за ним, прижимаясь к стенам домов.
Тут Патон остановился – и обернулся. Чарли скользнул в тень. Улица, на которую свернули ночные путники, освещалась небольшими белыми фонариками, похожими на колокольчики. Их огни гляделись в свои размытые отражения в мокром булыжнике. Деревья здесь росли как будто гуще, чем на прочих улицах, а дома были выше. Таинственным и тихим казалось это место.
Патон Юбим вновь тронулся в путь, но если раньше он шагал целеустремленно и размеренно, то теперь шел не спеша, без всякой цели. Так что вскоре Чарли, перебегавший от дерева к дереву, почти нагнал дядю.
В ушах у Чарли свистел обжигающе-холодный ночной ветер. Хотелось бы мне знать, какой толк выйдет из этой полночной прогулочки, подумалось Чарли. В конце концов, дядя Патон не превращался ни в оборотня, ни в вурдалака. Может, ему просто по душе бродить в темноте. Чарли уже был готов потихоньку повернуть домой, но тут вдруг дядя остановился. Он замер примерно в метре от фонарного столба и принялся издавать какое-то загадочное гудение. Собственно говоря, даже и не гудение – слышать его Чарли не мог. Скорее это было ощущение гудения – точно воздух, окружавший дядю Патона, наполнился беззвучной музыкой.
А лампочка в фонаре почему-то стала разгораться все ярче и ярче и засветилась так ярко, что у Чарли глаза заболели, а потом раздалось негромкое «крак!», стекло разлетелось и осколки посыпались на брусчатку.
Чарли чуть не вскрикнул. Он старательно протер глаза. Наверно, совпадение. Просто так получилось – дядя стоял подле фонаря, и тут произошел скачок напряжения, лампа раскалилась, вот стекло и не выдержало.
Патон двинулся дальше, и Чарли последовал за ним, прячась за деревьями. Поравнявшись со следующим фонарем, дядя опять замедлил шаг, но на этот раз фонарь хоть и разгорелся, Патон прошел мимо, прежде чем лампа успела взорваться.
А потом дядя Патон, не оборачиваясь, спросил:
– А почему это ты за мной идешь?
Глава 3
ОГНЕННЫЕ КОТЫ
Чарли застыл. Неужели дядя его заметил? Быть того не может! Но дядя повторил вопрос:
– Чарли, зачем ты за мной пошел? Тебе что, друг мой, не спится?
Чарли выступил из-за дерева.
– А как вы узнали? – шепотом поинтересовался он.
Вот тут-то Патон и обернулся:
– Глаз на затылке у меня нет – ты ведь об этом подумал?
– Ничего такого я не думал, – возразил Чарли. – Но как вы догадались?
– Мальчик мой, я заметил тебя, когда сворачивал за угол. По правде говоря, я именно этого и ожидал. Я полагал, что ты вряд ли сможешь уснуть после такого кошмарного вечера. – Патон изобразил невеселую улыбку.
– Так это и есть ваш особый дар, да, дядя Патон? – решился Чарли. – Взрывать лампочки?
– Душераздирающее зрелище, верно? И какая, позволь спросить, с этого польза? Мне жаль, что ты застал меня за этим занятием. – Патон оглядел свои худые пальцы. – Пойдем, надо отвести тебя домой. Мне на сегодня определенно хватит. – Он взял Чарли за руку, и они двинулись в обратный путь.
Теперь Чарли смотрел на дядю новыми глазами. Еще бы – мало кому удается взорвать лампочку одной лишь силой собственного присутствия. Вообще-то на памяти Чарли ни одного подобного человека просто не было. А ведь фонари играли в жизни города немалую роль. Дядя Патон мог бы как следует потешиться в центре – там на каждом углу, на каждой стене сверкали разноцветные огни.
– А скажите, вы… вы когда-нибудь устраивали… ну вот как сейчас, но там, где много лампочек сразу? – решился Чарли. – Ну, в каком-нибудь таком месте, где полно театров, и дискотек, и кино?
Сначала он подумал, что дядя предпочтет не отвечать вообще. Эх, зря я с вопросом сунулся! И тут дядя Патон пробормотал:
– Было дело. Как-то раз, давным-давно, я учинил это для знакомой барышни.
– Ух ты! И как – она впечатлилась?
– Убежала она, – печально поведал дядя Патон. – И больше никогда и словом со мной не обмолвилась.
– А… ясно. А может, вам лучше гулять днем, а, дядя Патон? Спокойнее, и лампочек вокруг меньше.
– Да ты что, шутишь? – мрачно откликнулся дядя Патон. – Днем лампочки везде. В каждой витрине их полным-полно. И потом, днем меня могут заметить. Кроме того, ночной образ жизни вошел у меня в привычку. Я терпеть не могу день, и соваться на дневной свет не намерен.
Так они добрались до дома номер девять, и Чарли поскорее забрался в постель, пока никто из домашних не проснулся. Уснул он почти сразу. Ему снилось, что дядя Патон разжигает звезды все ярче и ярче, будто они – лампочки. Под конец все звезды на небе вспыхнули и взорвались, как целый фейерверк.
Утром, едва Чарли открыл глаза, у него противно засосало под ложечкой. Хочешь не хочешь, а совсем скоро ему придется идти в академию Блура. При одной мысли об этом его мутило. За завтраком он с трудом впихнул в себя одну-единственную гренку, а к яичнице с беконом, которую поставила перед ним Мейзи, даже притронуться не смог.
– Волнуется, бедный ребенок. Да, солнышко? – заквохтала Мейзи. – Ох уж мне эти Юбимы! И зачем тебе ходить в эту противную школу? Ну ничего, мы купим тебе шоколадку и ты сразу взбодришься.
Бабушки Бон в кухне не было. Завтрак она всегда кушала у себя в комнате. А дядя Патон, насколько было известно Чарли, подкреплялся исключительно по ночам.
Чарли посмотрел на маму – она о чем-то глубоко задумалась и вид у нее был отсутствующий.
– А форму мне надо будет носить? – спросил он.
Мама встрепенулась.
– Да-да, синий плащ, – отозвалась она. – Музыканты в академии носят синее. Сапфировый оттенок, прелестный цвет.
– Но я же не музыкант, – возразил Чарли.
– Строго говоря, нет, – согласилась мама. – Но специального отделения для твоего дара у них нет, Чарли, так что тебя зачислили на музыкальное. Как и твоего отца.
С музыкой у Чарли никогда не ладилось, и он насупился:
– А когда мне идти в эту дурацкую академию?
– Через две недели.
– Так скоро?! – Чарли пришел в ужас. – Прямо в середине четверти? Я думал, я пойду туда только после Рождества!
– Мне очень жаль, сынок, – виновато сказала мама. – Но Юбимы решили, что так будет лучше всего. Сказали, нельзя терять ни секунды, раз ты… раз теперь они точно уверены.
– Бедный мальчик, – пробормотала Мейзи.
За окном опять заморосило, и Мейзи закуталась в дождевик, а мама сняла с вешалки зонтик – плащи она не любила.
– Мы недолго – просто пройдемся по магазинам, – сказала она. – Хочешь, я отнесу фотографию обратно?
Чарли уже почти успел забыть про открытку для Бенджамина. Но почему-то отдавать таинственную фотографию прямо сейчас ему расхотелось.
– Нет, не надо. А ты купишь деньрожденную открытку для Бенджамина? Пожалуйста! Я подумал и решил – мне что-то совсем не хочется делать открытку со Спринтером-Бобом.
Как только Мейзи с мамой удалились, Чарли помчался наверх – за оранжевым конвертом. Он едва успел извлечь фотографию, как раздался звонок в дверь. Но открывать никто не спешил. Видимо, бабушки Бон дома не было, потому что дядя Патон днем даже к телефону не подходил, не то что к дверям.
По-прежнему с фотографией в руке Чарли распахнул дверь.
На пороге стоял очень странный человек. А у ног его терлась троица еще более странных котов – громадных и прямо-таки огненного цвета.
– Комшарр и Огнецы, – представился человек. – Уничтожение грызунов. – Он вытащил из кармана мохнатого пальто визитную карточку.
– Кошмарр? – переспросил Чарли.
– Ничего подобного. Совсем наоборот, – поправил его человек. – Комшарр. Орвил. Орвил Комшарр. – И он улыбнулся Чарли во все свои тридцать два острых сверкающих зуба. – Насколько я понимаю, у вас тут возникла небольшая проблема. Мыши одолели? – И он одним скачком перенесся за спину Чарли.
– Не знаю… – Мальчик растерялся. Ему было строго-настрого запрещено пускать в дом незнакомых людей, но этот незнакомец уже вошел. – А вас кто-нибудь вызывал?
– Кое-что меня вызвало. Пока что я не могу открыть вам, что именно, – отвечал Комшарр. – Вряд ли вы мне поверите.
– Да ну? – Чарли заинтересовался. Коты проскользнули вслед за мистером Комшарром и теперь кружили по прихожей. Размера они были необычайного, да и расцветки тоже: первый кот – медно-рыжий, второй – ярко-оранжевый, а третий – ослепительно желтый. Медный кот, похоже, знал Чарли. Он встал на задние лапы перед кухонной дверью, а передними затеребил дверную ручку.
– Терпение, Феникс, – урезонил его мистер Комшарр. – Тебе давно пора научиться.
Коту удалось нажать на ручку двери. Та распахнулась, и медный кот влетел внутрь, а за ним – двое других.
– Приношу свои извинения, – склонил голову мистер Комшарр. – Феникс у нас излишне горяч. Везувий тоже довольно бесцеремонный малый, зато Саламандр – сама воспитанность. Прошу меня простить, я должен за ними приглядеть.
Чарли и глазом не успел моргнуть, как мистер Комшарр просочился мимо него и скользнул в кухню, покрикивая:
– Огнецы, смотрите не подведите. Делайте свое дело как следует.
Коты между тем сновали около кладовки. Чарли вспомнил про переспелые фрукты. Он решил помочь котам, чтобы не ломились в кладовку, и распахнул дверцу.
Поднялся шум, писк и возня. В кладовке явно было полно мышей. Впрочем, совсем скоро их там не стало. Коты вытаскивали из кладовки одну мышь за другой и выкладывали вдоль стены ровненьким, аккуратненьким рядком.
Чарли попятился. Он даже не подозревал, что в кладовке завелись мыши. И как это Мейзи с мамой просмотрели? А, наверно, мыши набежали только сегодня утром – почуяли подгнившие фрукты. Вообще-то мыши Чарли даже нравились, так что теперь, при виде того, как рядок маленьких серых телец делался все длиннее, ему стало не по себе.
На пятнадцатой мыши коты закончили свои труды. Они уселись и принялись тщательно вылизывать и без того безукоризненную шерстку.
– А нельзя ли чашечку кофе? – просительно сказал мистер Комшарр. – Признаться, я что-то притомился.
Он же пальцем о палец не ударил, подумал Чарли. От чего тут притомиться? Всю работу выполнили коты!
Но мистер Комшарр уже устроился за кухонным столом и с вожделением созерцал кофейник, так что у Чарли духу не хватило ему отказать. Только тут мальчик заметил, что все это время не выпускал из рук фотографию, так что теперь он положил карточку на стол и пошел ставить чайник.
– Хм-хм, вот и ответ, – удовлетворенно промурлыкал мистер Комшарр. – Разумеется, это все объясняет.
– Что? – Чарли оглянулся.
Мистер Комшарр повернул фотографию так, чтобы на нее падал свет.
– Это же Феникс, – пояснил он. – Дело было много лет назад, но Феникс все прекрасно помнит. Он был уверен, что ты его признаешь, поэтому и привел меня сюда.
Коленки у Чарли ослабели. Он сел.
– Чего? – спросил он. – То есть вы хотите сказать, что Феникс, – Чарли кивнул на медного кота, – заранее знал, что я увижу фото?
– Ну, положим, не совсем так. – Мистер Комшарр вдумчиво почесал в косматой голове. Чарли заметил, что ногти у мышелова длиннющие и загнутые, их не мешало бы подстричь. По крайней мере, Мейзи никому бы не позволила отращивать такое безобразие.
Тут вскипел чайник, и Чарли приготовил мистеру Комшарру долгожданный кофе.
– Но как же тогда все так вышло? – спросил он, поставив перед удивительным посетителем чашку.
– И три ложечки сахару, будьте любезны, – попросил мистер Комшарр.
Чарли нетерпеливо плюхнул сахар в кофе и как можно быстрее размешал его.
Мистер Комшарр просиял. Он отхлебнул кофе, потом улыбнулся еще шире, наклонился к Чарли и сказал:
– Феникс знал, что ты связан со всем этим. О да, Феникс знал. И точно, так оно и есть – ведь у тебя оказалась фотография. Эти коты – необычные коты. Они многое знают. Они выбрали меня в хозяева, потому что я умею общаться с животными. Они водят меня там и сям и стараются восстановить справедливость, а я просто следую за ними и помогаю чем могу. Данный случай, – ноготь мышелова уперся в мужчину на фотографии, – один из худших. Феникс давно им недоволен. Время от времени он пытался навести порядок, но тщетно – нам был нужен ты, Чарли.
– Чарли, зачем ты за мной пошел? Тебе что, друг мой, не спится?
Чарли выступил из-за дерева.
– А как вы узнали? – шепотом поинтересовался он.
Вот тут-то Патон и обернулся:
– Глаз на затылке у меня нет – ты ведь об этом подумал?
– Ничего такого я не думал, – возразил Чарли. – Но как вы догадались?
– Мальчик мой, я заметил тебя, когда сворачивал за угол. По правде говоря, я именно этого и ожидал. Я полагал, что ты вряд ли сможешь уснуть после такого кошмарного вечера. – Патон изобразил невеселую улыбку.
– Так это и есть ваш особый дар, да, дядя Патон? – решился Чарли. – Взрывать лампочки?
– Душераздирающее зрелище, верно? И какая, позволь спросить, с этого польза? Мне жаль, что ты застал меня за этим занятием. – Патон оглядел свои худые пальцы. – Пойдем, надо отвести тебя домой. Мне на сегодня определенно хватит. – Он взял Чарли за руку, и они двинулись в обратный путь.
Теперь Чарли смотрел на дядю новыми глазами. Еще бы – мало кому удается взорвать лампочку одной лишь силой собственного присутствия. Вообще-то на памяти Чарли ни одного подобного человека просто не было. А ведь фонари играли в жизни города немалую роль. Дядя Патон мог бы как следует потешиться в центре – там на каждом углу, на каждой стене сверкали разноцветные огни.
– А скажите, вы… вы когда-нибудь устраивали… ну вот как сейчас, но там, где много лампочек сразу? – решился Чарли. – Ну, в каком-нибудь таком месте, где полно театров, и дискотек, и кино?
Сначала он подумал, что дядя предпочтет не отвечать вообще. Эх, зря я с вопросом сунулся! И тут дядя Патон пробормотал:
– Было дело. Как-то раз, давным-давно, я учинил это для знакомой барышни.
– Ух ты! И как – она впечатлилась?
– Убежала она, – печально поведал дядя Патон. – И больше никогда и словом со мной не обмолвилась.
– А… ясно. А может, вам лучше гулять днем, а, дядя Патон? Спокойнее, и лампочек вокруг меньше.
– Да ты что, шутишь? – мрачно откликнулся дядя Патон. – Днем лампочки везде. В каждой витрине их полным-полно. И потом, днем меня могут заметить. Кроме того, ночной образ жизни вошел у меня в привычку. Я терпеть не могу день, и соваться на дневной свет не намерен.
Так они добрались до дома номер девять, и Чарли поскорее забрался в постель, пока никто из домашних не проснулся. Уснул он почти сразу. Ему снилось, что дядя Патон разжигает звезды все ярче и ярче, будто они – лампочки. Под конец все звезды на небе вспыхнули и взорвались, как целый фейерверк.
Утром, едва Чарли открыл глаза, у него противно засосало под ложечкой. Хочешь не хочешь, а совсем скоро ему придется идти в академию Блура. При одной мысли об этом его мутило. За завтраком он с трудом впихнул в себя одну-единственную гренку, а к яичнице с беконом, которую поставила перед ним Мейзи, даже притронуться не смог.
– Волнуется, бедный ребенок. Да, солнышко? – заквохтала Мейзи. – Ох уж мне эти Юбимы! И зачем тебе ходить в эту противную школу? Ну ничего, мы купим тебе шоколадку и ты сразу взбодришься.
Бабушки Бон в кухне не было. Завтрак она всегда кушала у себя в комнате. А дядя Патон, насколько было известно Чарли, подкреплялся исключительно по ночам.
Чарли посмотрел на маму – она о чем-то глубоко задумалась и вид у нее был отсутствующий.
– А форму мне надо будет носить? – спросил он.
Мама встрепенулась.
– Да-да, синий плащ, – отозвалась она. – Музыканты в академии носят синее. Сапфировый оттенок, прелестный цвет.
– Но я же не музыкант, – возразил Чарли.
– Строго говоря, нет, – согласилась мама. – Но специального отделения для твоего дара у них нет, Чарли, так что тебя зачислили на музыкальное. Как и твоего отца.
С музыкой у Чарли никогда не ладилось, и он насупился:
– А когда мне идти в эту дурацкую академию?
– Через две недели.
– Так скоро?! – Чарли пришел в ужас. – Прямо в середине четверти? Я думал, я пойду туда только после Рождества!
– Мне очень жаль, сынок, – виновато сказала мама. – Но Юбимы решили, что так будет лучше всего. Сказали, нельзя терять ни секунды, раз ты… раз теперь они точно уверены.
– Бедный мальчик, – пробормотала Мейзи.
За окном опять заморосило, и Мейзи закуталась в дождевик, а мама сняла с вешалки зонтик – плащи она не любила.
– Мы недолго – просто пройдемся по магазинам, – сказала она. – Хочешь, я отнесу фотографию обратно?
Чарли уже почти успел забыть про открытку для Бенджамина. Но почему-то отдавать таинственную фотографию прямо сейчас ему расхотелось.
– Нет, не надо. А ты купишь деньрожденную открытку для Бенджамина? Пожалуйста! Я подумал и решил – мне что-то совсем не хочется делать открытку со Спринтером-Бобом.
Как только Мейзи с мамой удалились, Чарли помчался наверх – за оранжевым конвертом. Он едва успел извлечь фотографию, как раздался звонок в дверь. Но открывать никто не спешил. Видимо, бабушки Бон дома не было, потому что дядя Патон днем даже к телефону не подходил, не то что к дверям.
По-прежнему с фотографией в руке Чарли распахнул дверь.
На пороге стоял очень странный человек. А у ног его терлась троица еще более странных котов – громадных и прямо-таки огненного цвета.
– Комшарр и Огнецы, – представился человек. – Уничтожение грызунов. – Он вытащил из кармана мохнатого пальто визитную карточку.
– Кошмарр? – переспросил Чарли.
– Ничего подобного. Совсем наоборот, – поправил его человек. – Комшарр. Орвил. Орвил Комшарр. – И он улыбнулся Чарли во все свои тридцать два острых сверкающих зуба. – Насколько я понимаю, у вас тут возникла небольшая проблема. Мыши одолели? – И он одним скачком перенесся за спину Чарли.
– Не знаю… – Мальчик растерялся. Ему было строго-настрого запрещено пускать в дом незнакомых людей, но этот незнакомец уже вошел. – А вас кто-нибудь вызывал?
– Кое-что меня вызвало. Пока что я не могу открыть вам, что именно, – отвечал Комшарр. – Вряд ли вы мне поверите.
– Да ну? – Чарли заинтересовался. Коты проскользнули вслед за мистером Комшарром и теперь кружили по прихожей. Размера они были необычайного, да и расцветки тоже: первый кот – медно-рыжий, второй – ярко-оранжевый, а третий – ослепительно желтый. Медный кот, похоже, знал Чарли. Он встал на задние лапы перед кухонной дверью, а передними затеребил дверную ручку.
– Терпение, Феникс, – урезонил его мистер Комшарр. – Тебе давно пора научиться.
Коту удалось нажать на ручку двери. Та распахнулась, и медный кот влетел внутрь, а за ним – двое других.
– Приношу свои извинения, – склонил голову мистер Комшарр. – Феникс у нас излишне горяч. Везувий тоже довольно бесцеремонный малый, зато Саламандр – сама воспитанность. Прошу меня простить, я должен за ними приглядеть.
Чарли и глазом не успел моргнуть, как мистер Комшарр просочился мимо него и скользнул в кухню, покрикивая:
– Огнецы, смотрите не подведите. Делайте свое дело как следует.
Коты между тем сновали около кладовки. Чарли вспомнил про переспелые фрукты. Он решил помочь котам, чтобы не ломились в кладовку, и распахнул дверцу.
Поднялся шум, писк и возня. В кладовке явно было полно мышей. Впрочем, совсем скоро их там не стало. Коты вытаскивали из кладовки одну мышь за другой и выкладывали вдоль стены ровненьким, аккуратненьким рядком.
Чарли попятился. Он даже не подозревал, что в кладовке завелись мыши. И как это Мейзи с мамой просмотрели? А, наверно, мыши набежали только сегодня утром – почуяли подгнившие фрукты. Вообще-то мыши Чарли даже нравились, так что теперь, при виде того, как рядок маленьких серых телец делался все длиннее, ему стало не по себе.
На пятнадцатой мыши коты закончили свои труды. Они уселись и принялись тщательно вылизывать и без того безукоризненную шерстку.
– А нельзя ли чашечку кофе? – просительно сказал мистер Комшарр. – Признаться, я что-то притомился.
Он же пальцем о палец не ударил, подумал Чарли. От чего тут притомиться? Всю работу выполнили коты!
Но мистер Комшарр уже устроился за кухонным столом и с вожделением созерцал кофейник, так что у Чарли духу не хватило ему отказать. Только тут мальчик заметил, что все это время не выпускал из рук фотографию, так что теперь он положил карточку на стол и пошел ставить чайник.
– Хм-хм, вот и ответ, – удовлетворенно промурлыкал мистер Комшарр. – Разумеется, это все объясняет.
– Что? – Чарли оглянулся.
Мистер Комшарр повернул фотографию так, чтобы на нее падал свет.
– Это же Феникс, – пояснил он. – Дело было много лет назад, но Феникс все прекрасно помнит. Он был уверен, что ты его признаешь, поэтому и привел меня сюда.
Коленки у Чарли ослабели. Он сел.
– Чего? – спросил он. – То есть вы хотите сказать, что Феникс, – Чарли кивнул на медного кота, – заранее знал, что я увижу фото?
– Ну, положим, не совсем так. – Мистер Комшарр вдумчиво почесал в косматой голове. Чарли заметил, что ногти у мышелова длиннющие и загнутые, их не мешало бы подстричь. По крайней мере, Мейзи никому бы не позволила отращивать такое безобразие.
Тут вскипел чайник, и Чарли приготовил мистеру Комшарру долгожданный кофе.
– Но как же тогда все так вышло? – спросил он, поставив перед удивительным посетителем чашку.
– И три ложечки сахару, будьте любезны, – попросил мистер Комшарр.
Чарли нетерпеливо плюхнул сахар в кофе и как можно быстрее размешал его.
Мистер Комшарр просиял. Он отхлебнул кофе, потом улыбнулся еще шире, наклонился к Чарли и сказал:
– Феникс знал, что ты связан со всем этим. О да, Феникс знал. И точно, так оно и есть – ведь у тебя оказалась фотография. Эти коты – необычные коты. Они многое знают. Они выбрали меня в хозяева, потому что я умею общаться с животными. Они водят меня там и сям и стараются восстановить справедливость, а я просто следую за ними и помогаю чем могу. Данный случай, – ноготь мышелова уперся в мужчину на фотографии, – один из худших. Феникс давно им недоволен. Время от времени он пытался навести порядок, но тщетно – нам был нужен ты, Чарли.