Тогда Кзанол понял.
Не сотни лет или сотни тысяч. Он оставался на дне моря, когда солнечная система захватила новую планету и потеряла добрую треть астероидного пояса, когда океаны дрожжевой закваски мутировали, портились и мутировали снова и снова… Там, на дне, он лежал, пока закваска становилась травой и рыбой, а теперь ходила на двух ногах, как тринт.
И миллиарда лет для этого недостаточно. Два миллиарда могли сделать это. Кзанол-Гринберг стиснул колени обеими руками, как будто хотел спрятать в них голову. Тринт бы этого не сделал. Но его испугал не просто тот факт, что прошло столько времени. Это означало потерю всего, что он знал и любил, даже его собственной расы. Не только Тринтум, как планета, но и тринт, как вид, должно быть, исчез в прошлом. Если бы в галактике оставались тринты, они колонизировали бы Землю много веков назад.
Он был последним тринтом!
Кзанол-Гринберг медленно поднял голову и безразлично уставился на огромный город, раскинувшийся под ним.
Он чертовски хорошо мог вести себя как тринт.
Машина остановилась. Вероятно, он был над центром Топеки. Но в какой стороне космопорт? И как он туда попадет? У Гринберга, к сожалению, не было опыта кражи космических кораблей. Ладно, сначала нужно узнать, где находится космопорт, а потом…
Корабль вибрировал. Кзанол-Гринберг чувствовал это своими нелепо хрупкими кончиками пальцев. Был и другой звук, слишком высокий, неуловимый для слуха, но он отдавался в его нервах. Что происходит?
Он заснул. Машина повисела в воздухе еще мгновение, потом пошла вниз.
— Они всегда запихивают меня в хвост самолета, — ворчал Гарнер.
Ллойд Масней не проявил сочувствия.
— Радуйся, что они не заставляют тебя ехать в багажном отделении… Я опасался этого, глядя, как ты отказываешься покинуть свою колымагу.
— А почему мне нельзя в ней оставаться? Я — калека!
— Разве после специального лечения, которому тебя подвергли, ничего не изменилось?
— Только манера разговаривать. Мой спинной мозг снова несет какие-то неясные послания. Но десяток шагов по комнате дважды в день доводит меня чуть не до смерти. Пройдет еще не меньше года, прежде чем я смогу дойти до деловой части города и обратно. А до тех пор мое кресло путешествует со мной, а не в багажном отделении. Я к нему привык.
— Думаю, что уж этот год не будет вызывать у тебя старческой ностальгии, — сказал Масней. — Сколько тебе сейчас, Люк?
— В апреле будет сто семьдесят. Но годы не становятся короче, Ллойд, в противоположность общепринятому мнению. Ну почему им обязательно нужно запихивать меня в хвост? Я нервничаю, когда вижу, как крылья раскаляются докрасна. — Он поежился.
Джуди Гринберг вернулась из комнаты отдыха и села рядом с Ллойдом. Люк находился напротив нее. Их разделял проход, специально расширенный для Люка за счет двух боковых кресел. На первый взгляд, Джуди совсем оправилась: она выглядела и двигалась так, будто только что вышла из косметического кабинета. На расстоянии ее лицо казалось спокойным. И все же Гарнер заметил легкое подрагивание мышц вокруг глаз, на щеках и на шее.
Гарнер был очень стар. У него был свой, не парапсихический способ чтения мыслей. Он произнес как будто в пустоту:
— Мы приземлимся через полчаса. До тех пор Гринберг будет мирно спать.
— Хорошо, — сказала Джуди. Она наклонилась и включила экран в спинке кресла перед собой.
Кзанол почувствовал совершенно новое, страшно неприятное ощущение и проснулся. В ноздрях у него стоял запах аммиака. Он проснулся, отплевываясь и задыхаясь, с твердым намерением совершить массовое убийство. Первому же рабу, которого увидел, Кзанол приказал умереть самым ужасным способом.
Раб робко улыбался ему.
— Дорогой, с тобой все в порядке?
Голос был ужасно натянутым, а улыбка фальшивой.
Вмиг все вернулось. Это была Джуди…
— Конечно, милая. Я в порядке. Может, ты подождешь в другом месте, пока эти достойные люди будут задавать мне вопросы?
— Конечно, Ларри.
Она встала и поспешно вышла. Кзанол подождал, пока дверь закроется, и повернулся к остальным.
— Ты, — обратился он к человеку в кресле. Сидевший, очевидно, был здесь за главного, потому что явно был самым старшим. — Зачем понадобилось впутывать в это дело Джуди?
— Я надеялся, это подтолкнет твою память. Помогло?
— Моя память в полном порядке. Я даже помню, что Джуди — разумная женщина, и мысль о том, что я — не Ларри Гринберг, будет для нее большим потрясением. Поэтому я и отослал ее.
— Очень мило с твоей стороны. Ваши женщины не разумны?
— Нет. Должно быть, это очень странно — иметь разумного партнера по ощущениям? — Кзанол мгновенно порылся в воспоминаниях Гринберга, гнусно улыбнулся и вернулся к делу. — Как вам удалось меня захватить?
Старик пожал плечами.
— Очень просто. Мы усыпили тебя звуковым парализатором, потом перевезли машину с помощью автопилота. Мы рисковали только в одном. Если б машина оставалась на ручном управлении… Кстати, меня зовут Гарнер. А это — Масней.
Кзанол принял информацию без комментариев. Масней задумчиво смотрел на Кзанола. Взгляд Маснея очень походил на взгляд, которым юный студент-биолог оценивает законсервированное сердце овцы, прежде чем пройтись по нему скальпелем.
— Гринберг, — сказал он, — зачем ты это сделал?
Кзанол не ответил.
— Джански потерял оба глаза и большую часть лица. Кнадсен будет калекой почти год: ты повредил ему спинной мозг. Вот этой штукой. — Он взял с полки дезинтегратор. — Зачем? Ты что, думал, она сделает тебя повелителем мира? Это глупо. Это всего лишь ручное оружие.
— Это даже не то, — сказал Кзанол. Говорить по-английски оказалось довольно просто. Все, что ему нужно было сделать, это расслабиться. — Это копательный или режущий инструмент, не более того.
Масней вытаращил глаза.
— Гринберг, — прошептал он, как будто ответ напугал его, — кем ты себя считаешь?
Кзанол попытался ответить и чуть не задохнулся.
Чрезмерные разговоры не на пользу человеческим голосовым связкам.
— Не Гринбергом, — выговорил он. — Не… рабом… Не человеком.
— Тогда кем?
Кзанол тряхнул головой, прочищая горло.
— Ладно. Как же работает этот безобидный инструмент?
— Вы нажимаете на кнопку, и луч начинает удалять поверхностный материал.
— Я не это имел в виду.
— О! Ну, он задерживает… заряд на электроне. Я думаю так. Потом что бы ни оказалось в луче, начинает разрываться. Мы используем более мощные для рассекания гор. — Его голос сорвался до шепота. — Использовали… — Кзанол-Гринберг задохнулся и оборвал себя. Масней нахмурился.
Гарнер спросил:
— Как долго ты пробыл под водой?
— Думаю, от одного до двух миллиардов лет. Ваших или моих лет, они не слишком различаются.
— Тогда твоя раса скорее всего вымерла.
— Да.
Кзанол недоверчиво взглянул на свои руки.
— Как… — он прочистил горло, — как, обладая Силой, я попал в это тело? Гринберг думал, что это всего лишь телепатическая машина!
Гарнер кивнул.
— Правильно. И ты был в этом теле, так сказать, все время. Память пришельца наложилась на твой мозг, Гринберг. Ты годами проделывал то же с дельфинами, но это никогда так на тебе не сказывалось. Что с тобой, Гринберг? Приди в себя!
Раб в самодвижущемся кресле и не шевельнулся, чтобы убить себя.
— Ты, — Кзанол-Гринберг сделал паузу, чтобы перевести «белокорм».
— Ты — презренный, гниющий, неполноценный белокорм с дефектными половыми органами. Прекрати говорить мне, кто я! Я знаю, кто я! — Он взглянул на свои руки. В уголках его глаз появились слезы и сбежали по щекам, но лицо оставалось неподвижным, как лицо идиота.
Гарнер прищурился.
— Ты думаешь, что ты, как его там, этот ужас из Открытого космоса? Инопланетный ужас сейчас находится на первом этаже здания и совершенно безобиден. Если бы мы смогли вернуть его в нормальное время, он бы первый назвал тебя самозванцем. Позже я покажу его тебе. Часть того, что ты сказал, правда. Я, конечно, старик. Но что такое… э, белокорм? — Он особо выделил это слово.
Кзанол успокоился.
— Я переведу. Белокорм — это искусственное животное, выведенное тнактипами как кормовое. Белокорм огромный, как динозавр, и гладкий и белый, как шму… Они очень похожи на шму. Мы используем их тело целиком, кроме скелета. Белокормы едят все подряд. По форме они напоминают гусеницу, тянущуюся за листом. Рот находится перед расположенными на животе лапами.
— Все подряд?
Кзанол-Гринберг не слышал его.
— Забавно. Гарнер, ты помнишь фотографии бандерснэтчей, которые прислала вторая экспедиция с Джинкса? Гринберг собирался когда-нибудь прочитать их разум.
— Конечно.
— Бандерснэтчи — это белокормы, — сказал Кзанол-Гринберг. — У них нет разума.
— И я так думал. Но не забывай, сынок, что в их распоряжении были два миллиарда лет, чтобы развить его.
— Им бы это не помогло. Они не могут мутировать. Они так задуманы. Белокорм — это одна большая клетка, с хромосомой длиной в вашу руку и толщиной в ваш палец. Радиация на них не влияет, а первое, что будет повреждено и выведено из строя, это почки.
Кзанол был сбит с толку. Как оценить еще одно совпадение?
— Почему вы вообще решили, что они разумны? — спросил он.
— По одной причине, — мягко сказал Гарнер, — в отчете говорится, что их мозг огромен. Весит, как трехлетний мальчик.
Кзанол-Гринберг рассмеялся.
— Они были так задуманы. Мозг белокорма имеет удивительный вкус, поэтому генетики-тнактипы увеличили его размеры.
— И что?
— А то, что у него извилины, как у человеческого мозга.
"Что ж, так оно и есть. Как у человеческого мозга, и мозга тнактипа, и мозга тринта, по этой причине.
А почему…"
Кзанол-Гринберг хрустнул костяшками пальцев, потом поспешно разъединил руки. Он дал себе клятву никогда в жизни больше этого не делать. Загадка разумного «бандерснэтча» беспокоила его, но еще больше волновало другое. Почему, например, его не спасли? Через триста лет после того, как Кзанол нажал красную кнопку, он должен был обрушиться на Землю, как разрушительный гнев Того, кто наделяет Силой. Кто-нибудь на луне обязательно должен был его увидеть.
Мог ли наблюдательный пункт на луне быть покинут?
Почему?
Гарнер ворвался в его размышления.
— Возможно, нечто большее, чем космическое облучение, способствовало мутации. Что-нибудь вроде орудийного залпа или метеоритного дождя.
Кзанол-Гринберг покачал головой.
— Еще какие-нибудь основания?
— О, да, черт возьми. Гринберг, что ты знаешь о Джинксе?
— Много чего, — сказал Кзанол-Гринберг. Информация Ларри о Джинксе была очень полной, как и у любого колониста. Воспоминания выстроились при одном этом слове без усилий. Джинкс…
Спутник Бинари, третьей планеты от Сириуса-А. Бинари — это оранжевый гигант, имеющий кольцо. Больше Юпитера и гораздо теплее. Джинкс в шесть раз больше Земли, с гравитацией 1,78 "g" и с периодом обращения более четырех земных дней. Среди всех факторов, сформировавших Джинкс, самым важным было отсутствие радиоактивных элементов. Потому что Джинкс обладает цельной, монолитной литосферой, уходящей вглубь почти на половину расстояния от поверхности до железно-никелевого ядра.
Давным-давно, еще до его времени, до времени Кзанола, Джинкс находился намного ближе к Бинари. Так близко, что приливы и отливы остановили его вращение и растянули планету до формы яйца. Позже те же самые приливы и отливы оттолкнули Джинкс прочь. Ничего необычного. Но, несмотря на то, что атмосфера и океан Джинкса приняли более сферическую форму, с планетой этого не произошло. Тело спутника все еще имело форму яйца.
Джинкс — это пасхальное яйцо, расписанное в разные цвета меняющимися поверхностными воздействиями.
Океан Джинкса представлял собой широкое кольцо того, что условно можно назвать чрезвычайно соленой водой, влекомой течениями через полюса. Районы, которые колонисты называли Концами, отмеченные точками наибольшего и наименьшего удаления от Бинари, находились на высоте 600 миль над уровнем океана, то есть на расстоянии 600 миль от центра тяжести спутника. Они вырывались за края атмосферы.
На фотографиях, полученных во время первой экспедиции, Концы выглядели совершенно белыми с резким узором из черных теней. Ниже тени исчезали в атмосфере и начинали появляться облака. Облака становились все плотнее и плотнее, и все реже и реже сквозь них проглядывала коричнево-серая земля, пока внезапно пелена туч не окутывала все.
Океан был вечно скрыт полосой неподвижных кудрявых облаков, растянувшихся в ширину на тысячи миль. Над водой воздух был ужасающе плотным при постоянной температуре 207 градусов по Фаренгейту.
Колония Сириус Мейта находилась на Восточном континенте, на 300 миль восточнее океана, и представляла собой треугольник возделанной земли и надувных сооружений у разветвления двух рек. Впервые колонисты выбрали для посадки место с большим поверхностным давлением, зная, что более плотная атмосфера защитит их от перепадов температур во время долгих дней и ночей и от ультрафиолетового облучения бело-голубого Сириуса-А. Сириус Мейта теперь могла похвастаться населением почти в двести энтузиастов всех возрастов…
— Отлично, — сказал Гарнер. — Тогда мне не придется ничего объяснять. Можно воспользоваться телефоном, Ллойд?
— Конечно, — Ллойд указал на одну из стен.
Экран телефона был довольно большим и занимал половину стены. Люк сделал тринадцать быстрых движений указательным пальцем. Экран мгновенно прояснился, и Гарнер увидел стройную молодую женщину с волнистыми черными волосами.
— Технологическая полиция. Архив.
— Это Лукас Гарнер, оперативный работник с широкими полномочиями. Вот мое удостоверение. — Он поднес пластиковую карточку к экрану. — Мне нужны фрагменты, касающиеся бандерснэтчей, из отчета по Джинксу 2106 года.
— Да, сэр. — Женщина встала и исчезла из поля видимости.
Кзанол-Гринберг наклонился вперед, чтобы лучше видеть. Последний отчет с Джинкса пришел только два месяца назад, и основная его часть еще не была обнародована. Он вспомнил, что видел только рекламные ролики о бандерснэтчах. Теперь, новыми глазами, готовыми сравнивать, Кзанол-Гринберг увидит, действительно ли бандерснэтч — это белокорм?
Не стоило бы придавать этому такого значения. У него есть все основания чувствовать себя так же паршиво, как сразу же после окончания действия звуковой пилюли Маснея.
Лишенный дома, друзей, собственного тела и всякой надежды… Но первый долг заключенного — бежать: с помощью подкупа, предательства, с помощью воровства или убийства, любыми способами. Если он сумеет внушить этим самонадеянным рабам, что будет сотрудничать, будет давать информацию…
К тому же, ему необходимо все узнать самому. Позже он разберется, почему этот вопрос кажется таким важным. Сейчас же Кзанол-Гринберг знал только то, что он важен. Предположение, что белокорм может быть разумным, нанесло ему смертельный удар. Почему? Какая разница, почему. Правда ли это?
Девушка вернулась, улыбаясь.
— Мистер Гарнер, передаю вас мэру Херкимеру. — Она прикоснулась к чему-то у края своего стола.
Изображение растворилась, потом изменилось и стало раздробленным, испещренным беспорядочными разноцветными точками. Лазерный луч преодолел девять световых лет, чтобы принести эту картинку, и по пути был несколько изорван пылью, G-полями и поперечными световыми волнами.
У мэра Херкимера были каштановые волосы и густая каштановая борода, окаймлявшая квадратную челюсть. Его голос прерывался помехами, но выговор был чистым и точным и… искаженным незнакомым акцентом.
"… Так как все, что не пошло в переплавку, давным-давно было вынесено из Лейзи-Восемь-2, и так как плавильная установка на Лейзи-Восемь-1 не была повреждена при первом приземлении и будет снабжать нас энергией хоть сто лет, и так как до весны все равно нечего делать, Руководство большинством голосов решило рискнуть судьбой Лейзи-Восемь-2 ради исследования океанических регионов Джинкса. Поэтому шестеро из нас, первоклассные исследователи, а именно… — Херкимер назвал имена, — подняли корабль и отправились на запад. Круговое летающее крыло — не совсем древний аэроплан, черт его дери, но корабль стал легче, чем во время первой посадки, к тому же у нас было столько энергии, что мы могли бы вечно оставаться в воздухе или совершить вертикальную посадку на любом ровном месте.
Единственной проблемой было то, что проклятая видимость все время пропадала…"
Гарнер прошептал:
— По-моему, их жаргон слегка изменился с тех пор, как они попали на Джинкс.
— О, и ты заметил?
Кзанол-Гринберг раздраженно поморщился. Это где угодно выдало бы в нем пришельца! В 2106 году любой нормальный человек умеет не замечать посторонние шумы.
«… вообще нельзя ничего разглядеть. Мы приземлились на твердые агаты у кромки моря и включили камеры. Тотчас же нас окружили… эти».
Мэр Херкимер, видимо, был прирожденным драматургом. Как только он замолчал, место действия переместилось на песчаный пляж. Песок на переднем плане был темным и лежал в виде наклонной стены. Вдали океан. На этом океане не было волн. Вода казалась… густой. Густой, серой и живой.
Что-то зашевелилось в поле зрения. Что-то белое, похожее на непомерных размеров слизняка, но с гладкой и блестящей кожей. Впереди у существа была приподнятая, как у бронтозавра, шея, но головы не было совсем. Шея конусообразно поднималась над плечами. Верхушка была толстой, закругленной, лишенной каких-либо черт, не считая двух пучков черной щетины.
Камера наблюдала, как зверь приблизился и остановился на раскаленном песке. Другие, подобные ему, один за другим медленно появлялись из тумана. Камера описала полный круг. Повсюду были громадные туши, похожие на кашалотов-альбиносов, плавающих по песку.
Их закругленные верхушки качались взад-вперед. Щетина раздувалась без ветра. Щетинки были, разумеется, органами чувств, и, разумеется, ртов не было видно, потому что все рты были закрыты. Необычно для белокорма. Но это были белокормы, ошибки быть не может.
Мэр Херкимер снова заговорил:
«Мы снимали при естественном освещении, но с большой выдержкой, что вполне естественно при этом проклятом тумане. Для нас это было, как ночь. Уинстон Дозени, наш биолог, только взглянул на этих монстров и сразу окрестил их Фрумос бандерснэтчи. Харлоу вышел наружу в специальном скафандре и убил одного бандерснэтча для вскрытия, а остальные животные разбежались. К счастью, скафандр выдержал жару и давление».
Фильм воспроизводил все события. Трассирующие пули, в шести местах прошивающие массивное тело бандерснэтча. Безмолвная смерть, свидетельством которой была лишь внезапно поникшая верхушка тела. Белые силуэты, исчезающие в тумане, как призраки.
Херкимер продолжал:
"Они бегают на волнообразных бахромчатых ногах, расположенных на животе и, как видите, чертовски быстро.
Если верить Дозени, это животное — одна большая клетка. Их нервная система по структуре сходна с человеческой, но у них нет клеточного тела, нет ядра, нет ничего, что отделяло бы их от другой адаптировавшейся протоплазмы. Мозг, продолговатый и узкий, заключен в костяной раковине на приподнятой конусообразной верхушке. Череп является одним концом гибкого, очень прочного внутреннего скелета без единого сустава. Кажется, Господь никогда не намеревался делать зверя подвижным".
Гарнер поморщился при этом невольном богохульстве.
«Рот, который во время съемок был закрыт, находится прямо под лапами и не годится ни на что, кроме вычерпывания дрожжей из океана».
Фильм показывал детали вскрытия бандерснэтча.
Двое полицейских в дверях явно не желали смотреть, но Масней и Гарнер наблюдали с неподдельным интересом. Вскрытия не были им в новинку. Зверь был положен на бок, чтобы были видны ножки на животе. Челюсти были разжаты. Слайды показывали ткани в разрезе. У зверя было шесть кругов кровообращения с шестью сердцами, весом 11 фунтов каждое; слева находились странные органы, в которых только Кзанол-Гринберг узнал почечный аппарат. С маниакальной сосредоточенностью он наблюдал, как была вскрыта черепная коробка и как открылся продолговатый узкий мозг, серый и в глубоких извилинах, покоящийся в челноке черепа. Форма до деталей была ему знакома, хотя Кзанол ни разу не видел его в сыром виде.
Потом фильм прекратился, и на экране снова появился мэр Херкимер.
"Океан постоянно густой от какой-то неизвестной разновидности грибка или дрожжей. Стада бандерснэтчей бродят вдоль берега, непрерывно питаясь. Этот берег, черт побери, не приманка для туристов. Волны здесь разглажены этим грибком и тяготением, да еще бандерснэтчи бродят по берегу, как потерянные души стертых с лица земли гор. Мы хотели было сразу же и убраться, но Дозени не мог найти половые органы и хотел произвести еще несколько вскрытий.
Поэтому мы высадили вертолеты на поиски других особей. Но ни один бандерснэтч ни разу не подошел на расстояние выстрела с вертолета. Сначала бандерснэтчи не были напуганы, а только любопытны. Теперь же они убегали, как только приближался вертолет. Невероятно, чтобы они все сразу узнали о нас, если только у них нет телепатии или языка.
Хотя, по крайней мере, один бандерснэтч всегда был в поле зрения каждого вертолета. Казалось, что они знают радиус действия нашего оружия.
На третий день охоты Дозени потерял терпение. Он решил, что бандерснэтчи боятся вертолетов, посадил свой чертов вертолет и отправился охотиться пешком. Как только он отошел от вертолета дальше расстояния выстрела, бандерснэтч бросился и раздавил вертолет, как чертов грузовик, переехавший пешехода. Дозени пришлось убраться.
Семьсот миль восточное мы обнаружили другие формы…"
Мэр Херкимер был прерван на полуслове. Из-за пустого экрана раздался голос стройной брюнетки:
— Мистер Гарнер, здесь есть еще одна секция отчета в разделе «Бандерснэтчи». Она вам нужна?
— Да, только повремените немного. — Гарнер повернулся к Кзанолу-Гринбергу.
— Гринберг, это были белокормы?
— Да.
— Они телепаты?
— Нет. И я никогда не слышал, чтобы они избегали корабль мясозаготовителя. Они просто продолжали есть, пока не оказывались мертвыми.
— Хорошо, мисс, мы готовы.
Снова появилось квадратное, бородатое лицо мэра.
"Мы вернулись на Сириус Мейта через 5 дней по времени Джинкса. Оказалось, что Фрумос бандерснэтч опередил нас. Это была одна особь. Должно быть, он прошел триста миль без дрожжей и без любого другого источника пищи только для того, чтобы увидеть наше поселение. Он, должно быть, отъедался месяцами или, может быть, годами, чтобы накопить достаточно жира для путешествия.
Колонисты не тронули его, что было чертовски разумно с их стороны, да и бандерснэтч подошел не слишком уж близко. К этому времени его кожа, или стенка клетки, стала светло-голубого цвета, возможно, для защиты от солнца. Он прошел прямо к северо-западной Зоне Культивации, провел два часа, распахав ее вдоль и поперек, в самом, как утверждает вице-мэр Тайс, отвратительном танце, какой ему только доводилось видеть, и удалился после этого в сторону океана.
Так как оба вертолета были у нас, мы первыми увидели сверху эти борозды. Вот съемки. Я убежден, что это — форма письменности. Дозени говорит, что этого не может быть. Он считает, что бандерснэтчу разум совершенно не нужен, следовательно, он и не развил его. Приходится признать, что сукин сын выдвинул хороший аргумент. По сравнению с бандерснэтчем движения выброшенного на берег дельфина кажутся чудесами ловкости. Пожалуйста, проанализируйте все и сообщите, действительно ли мы находимся в компании разумных существ".
— Машины ничего не смогли с этим сделать, — вставил Гарнер. — Возможно, в основе слишком разные принципы.
На экране появились калейдоскопические цветные помехи, потом немая картина. Кривые линии, похожие на следы улитки на коричневой почве. Поверхность вспахана математически правильными бороздами, линии были широкими и глубокими. Иногда их прерывали холмики и пни. Вертолет приземлился среди волнистых рядов и стал похож на муху, севшую на газетный лист.
Кзанол-Гринберг откашлялся и прочитал:
— " ;Немедленно покиньте нашу планету или будете уничтожены в соответствии с договором…" Остальное не могу прочесть. Но это научный язык тнактипов. Можно мне воды?
— Конечно, — сказал Масней любезно и показал большим пальцем на автомат с водой. Помедлив, Кзанол встал и налил себе воды.
Ллойд подошел к креслу Гарнера и заговорил вполголоса:
— Люк, что все это значит? Что ты делаешь?
— Просто удовлетворяю любопытство. Расслабься, Ллойд. Через час сюда прибудет доктор Шнайдер и возьмет его в свои руки. А тем временем Гринберг может нам много рассказать. Это не просто человек с галлюцинациями, Ллойд.
— С какой стати телепатической расе думать, что бандерснэтч — всего лишь бессловесное животное? Почему он так бурно реагировал, когда мы предположили, что эта тварь может быть разумной? Гринберг считает себя захваченным инопланетянами, он знает, что его раса уже миллиарды лет мертва и его дом навсегда потерян. И все-таки что его так заинтересовало? Фрумос бандерснэтч. Ты заметил, как он смотрел, когда шло вскрытие?
Не сотни лет или сотни тысяч. Он оставался на дне моря, когда солнечная система захватила новую планету и потеряла добрую треть астероидного пояса, когда океаны дрожжевой закваски мутировали, портились и мутировали снова и снова… Там, на дне, он лежал, пока закваска становилась травой и рыбой, а теперь ходила на двух ногах, как тринт.
И миллиарда лет для этого недостаточно. Два миллиарда могли сделать это. Кзанол-Гринберг стиснул колени обеими руками, как будто хотел спрятать в них голову. Тринт бы этого не сделал. Но его испугал не просто тот факт, что прошло столько времени. Это означало потерю всего, что он знал и любил, даже его собственной расы. Не только Тринтум, как планета, но и тринт, как вид, должно быть, исчез в прошлом. Если бы в галактике оставались тринты, они колонизировали бы Землю много веков назад.
Он был последним тринтом!
Кзанол-Гринберг медленно поднял голову и безразлично уставился на огромный город, раскинувшийся под ним.
Он чертовски хорошо мог вести себя как тринт.
Машина остановилась. Вероятно, он был над центром Топеки. Но в какой стороне космопорт? И как он туда попадет? У Гринберга, к сожалению, не было опыта кражи космических кораблей. Ладно, сначала нужно узнать, где находится космопорт, а потом…
Корабль вибрировал. Кзанол-Гринберг чувствовал это своими нелепо хрупкими кончиками пальцев. Был и другой звук, слишком высокий, неуловимый для слуха, но он отдавался в его нервах. Что происходит?
Он заснул. Машина повисела в воздухе еще мгновение, потом пошла вниз.
— Они всегда запихивают меня в хвост самолета, — ворчал Гарнер.
Ллойд Масней не проявил сочувствия.
— Радуйся, что они не заставляют тебя ехать в багажном отделении… Я опасался этого, глядя, как ты отказываешься покинуть свою колымагу.
— А почему мне нельзя в ней оставаться? Я — калека!
— Разве после специального лечения, которому тебя подвергли, ничего не изменилось?
— Только манера разговаривать. Мой спинной мозг снова несет какие-то неясные послания. Но десяток шагов по комнате дважды в день доводит меня чуть не до смерти. Пройдет еще не меньше года, прежде чем я смогу дойти до деловой части города и обратно. А до тех пор мое кресло путешествует со мной, а не в багажном отделении. Я к нему привык.
— Думаю, что уж этот год не будет вызывать у тебя старческой ностальгии, — сказал Масней. — Сколько тебе сейчас, Люк?
— В апреле будет сто семьдесят. Но годы не становятся короче, Ллойд, в противоположность общепринятому мнению. Ну почему им обязательно нужно запихивать меня в хвост? Я нервничаю, когда вижу, как крылья раскаляются докрасна. — Он поежился.
Джуди Гринберг вернулась из комнаты отдыха и села рядом с Ллойдом. Люк находился напротив нее. Их разделял проход, специально расширенный для Люка за счет двух боковых кресел. На первый взгляд, Джуди совсем оправилась: она выглядела и двигалась так, будто только что вышла из косметического кабинета. На расстоянии ее лицо казалось спокойным. И все же Гарнер заметил легкое подрагивание мышц вокруг глаз, на щеках и на шее.
Гарнер был очень стар. У него был свой, не парапсихический способ чтения мыслей. Он произнес как будто в пустоту:
— Мы приземлимся через полчаса. До тех пор Гринберг будет мирно спать.
— Хорошо, — сказала Джуди. Она наклонилась и включила экран в спинке кресла перед собой.
Кзанол почувствовал совершенно новое, страшно неприятное ощущение и проснулся. В ноздрях у него стоял запах аммиака. Он проснулся, отплевываясь и задыхаясь, с твердым намерением совершить массовое убийство. Первому же рабу, которого увидел, Кзанол приказал умереть самым ужасным способом.
Раб робко улыбался ему.
— Дорогой, с тобой все в порядке?
Голос был ужасно натянутым, а улыбка фальшивой.
Вмиг все вернулось. Это была Джуди…
— Конечно, милая. Я в порядке. Может, ты подождешь в другом месте, пока эти достойные люди будут задавать мне вопросы?
— Конечно, Ларри.
Она встала и поспешно вышла. Кзанол подождал, пока дверь закроется, и повернулся к остальным.
— Ты, — обратился он к человеку в кресле. Сидевший, очевидно, был здесь за главного, потому что явно был самым старшим. — Зачем понадобилось впутывать в это дело Джуди?
— Я надеялся, это подтолкнет твою память. Помогло?
— Моя память в полном порядке. Я даже помню, что Джуди — разумная женщина, и мысль о том, что я — не Ларри Гринберг, будет для нее большим потрясением. Поэтому я и отослал ее.
— Очень мило с твоей стороны. Ваши женщины не разумны?
— Нет. Должно быть, это очень странно — иметь разумного партнера по ощущениям? — Кзанол мгновенно порылся в воспоминаниях Гринберга, гнусно улыбнулся и вернулся к делу. — Как вам удалось меня захватить?
Старик пожал плечами.
— Очень просто. Мы усыпили тебя звуковым парализатором, потом перевезли машину с помощью автопилота. Мы рисковали только в одном. Если б машина оставалась на ручном управлении… Кстати, меня зовут Гарнер. А это — Масней.
Кзанол принял информацию без комментариев. Масней задумчиво смотрел на Кзанола. Взгляд Маснея очень походил на взгляд, которым юный студент-биолог оценивает законсервированное сердце овцы, прежде чем пройтись по нему скальпелем.
— Гринберг, — сказал он, — зачем ты это сделал?
Кзанол не ответил.
— Джански потерял оба глаза и большую часть лица. Кнадсен будет калекой почти год: ты повредил ему спинной мозг. Вот этой штукой. — Он взял с полки дезинтегратор. — Зачем? Ты что, думал, она сделает тебя повелителем мира? Это глупо. Это всего лишь ручное оружие.
— Это даже не то, — сказал Кзанол. Говорить по-английски оказалось довольно просто. Все, что ему нужно было сделать, это расслабиться. — Это копательный или режущий инструмент, не более того.
Масней вытаращил глаза.
— Гринберг, — прошептал он, как будто ответ напугал его, — кем ты себя считаешь?
Кзанол попытался ответить и чуть не задохнулся.
Чрезмерные разговоры не на пользу человеческим голосовым связкам.
— Не Гринбергом, — выговорил он. — Не… рабом… Не человеком.
— Тогда кем?
Кзанол тряхнул головой, прочищая горло.
— Ладно. Как же работает этот безобидный инструмент?
— Вы нажимаете на кнопку, и луч начинает удалять поверхностный материал.
— Я не это имел в виду.
— О! Ну, он задерживает… заряд на электроне. Я думаю так. Потом что бы ни оказалось в луче, начинает разрываться. Мы используем более мощные для рассекания гор. — Его голос сорвался до шепота. — Использовали… — Кзанол-Гринберг задохнулся и оборвал себя. Масней нахмурился.
Гарнер спросил:
— Как долго ты пробыл под водой?
— Думаю, от одного до двух миллиардов лет. Ваших или моих лет, они не слишком различаются.
— Тогда твоя раса скорее всего вымерла.
— Да.
Кзанол недоверчиво взглянул на свои руки.
— Как… — он прочистил горло, — как, обладая Силой, я попал в это тело? Гринберг думал, что это всего лишь телепатическая машина!
Гарнер кивнул.
— Правильно. И ты был в этом теле, так сказать, все время. Память пришельца наложилась на твой мозг, Гринберг. Ты годами проделывал то же с дельфинами, но это никогда так на тебе не сказывалось. Что с тобой, Гринберг? Приди в себя!
Раб в самодвижущемся кресле и не шевельнулся, чтобы убить себя.
— Ты, — Кзанол-Гринберг сделал паузу, чтобы перевести «белокорм».
— Ты — презренный, гниющий, неполноценный белокорм с дефектными половыми органами. Прекрати говорить мне, кто я! Я знаю, кто я! — Он взглянул на свои руки. В уголках его глаз появились слезы и сбежали по щекам, но лицо оставалось неподвижным, как лицо идиота.
Гарнер прищурился.
— Ты думаешь, что ты, как его там, этот ужас из Открытого космоса? Инопланетный ужас сейчас находится на первом этаже здания и совершенно безобиден. Если бы мы смогли вернуть его в нормальное время, он бы первый назвал тебя самозванцем. Позже я покажу его тебе. Часть того, что ты сказал, правда. Я, конечно, старик. Но что такое… э, белокорм? — Он особо выделил это слово.
Кзанол успокоился.
— Я переведу. Белокорм — это искусственное животное, выведенное тнактипами как кормовое. Белокорм огромный, как динозавр, и гладкий и белый, как шму… Они очень похожи на шму. Мы используем их тело целиком, кроме скелета. Белокормы едят все подряд. По форме они напоминают гусеницу, тянущуюся за листом. Рот находится перед расположенными на животе лапами.
— Все подряд?
Кзанол-Гринберг не слышал его.
— Забавно. Гарнер, ты помнишь фотографии бандерснэтчей, которые прислала вторая экспедиция с Джинкса? Гринберг собирался когда-нибудь прочитать их разум.
— Конечно.
— Бандерснэтчи — это белокормы, — сказал Кзанол-Гринберг. — У них нет разума.
— И я так думал. Но не забывай, сынок, что в их распоряжении были два миллиарда лет, чтобы развить его.
— Им бы это не помогло. Они не могут мутировать. Они так задуманы. Белокорм — это одна большая клетка, с хромосомой длиной в вашу руку и толщиной в ваш палец. Радиация на них не влияет, а первое, что будет повреждено и выведено из строя, это почки.
Кзанол был сбит с толку. Как оценить еще одно совпадение?
— Почему вы вообще решили, что они разумны? — спросил он.
— По одной причине, — мягко сказал Гарнер, — в отчете говорится, что их мозг огромен. Весит, как трехлетний мальчик.
Кзанол-Гринберг рассмеялся.
— Они были так задуманы. Мозг белокорма имеет удивительный вкус, поэтому генетики-тнактипы увеличили его размеры.
— И что?
— А то, что у него извилины, как у человеческого мозга.
"Что ж, так оно и есть. Как у человеческого мозга, и мозга тнактипа, и мозга тринта, по этой причине.
А почему…"
Кзанол-Гринберг хрустнул костяшками пальцев, потом поспешно разъединил руки. Он дал себе клятву никогда в жизни больше этого не делать. Загадка разумного «бандерснэтча» беспокоила его, но еще больше волновало другое. Почему, например, его не спасли? Через триста лет после того, как Кзанол нажал красную кнопку, он должен был обрушиться на Землю, как разрушительный гнев Того, кто наделяет Силой. Кто-нибудь на луне обязательно должен был его увидеть.
Мог ли наблюдательный пункт на луне быть покинут?
Почему?
Гарнер ворвался в его размышления.
— Возможно, нечто большее, чем космическое облучение, способствовало мутации. Что-нибудь вроде орудийного залпа или метеоритного дождя.
Кзанол-Гринберг покачал головой.
— Еще какие-нибудь основания?
— О, да, черт возьми. Гринберг, что ты знаешь о Джинксе?
— Много чего, — сказал Кзанол-Гринберг. Информация Ларри о Джинксе была очень полной, как и у любого колониста. Воспоминания выстроились при одном этом слове без усилий. Джинкс…
Спутник Бинари, третьей планеты от Сириуса-А. Бинари — это оранжевый гигант, имеющий кольцо. Больше Юпитера и гораздо теплее. Джинкс в шесть раз больше Земли, с гравитацией 1,78 "g" и с периодом обращения более четырех земных дней. Среди всех факторов, сформировавших Джинкс, самым важным было отсутствие радиоактивных элементов. Потому что Джинкс обладает цельной, монолитной литосферой, уходящей вглубь почти на половину расстояния от поверхности до железно-никелевого ядра.
Давным-давно, еще до его времени, до времени Кзанола, Джинкс находился намного ближе к Бинари. Так близко, что приливы и отливы остановили его вращение и растянули планету до формы яйца. Позже те же самые приливы и отливы оттолкнули Джинкс прочь. Ничего необычного. Но, несмотря на то, что атмосфера и океан Джинкса приняли более сферическую форму, с планетой этого не произошло. Тело спутника все еще имело форму яйца.
Джинкс — это пасхальное яйцо, расписанное в разные цвета меняющимися поверхностными воздействиями.
Океан Джинкса представлял собой широкое кольцо того, что условно можно назвать чрезвычайно соленой водой, влекомой течениями через полюса. Районы, которые колонисты называли Концами, отмеченные точками наибольшего и наименьшего удаления от Бинари, находились на высоте 600 миль над уровнем океана, то есть на расстоянии 600 миль от центра тяжести спутника. Они вырывались за края атмосферы.
На фотографиях, полученных во время первой экспедиции, Концы выглядели совершенно белыми с резким узором из черных теней. Ниже тени исчезали в атмосфере и начинали появляться облака. Облака становились все плотнее и плотнее, и все реже и реже сквозь них проглядывала коричнево-серая земля, пока внезапно пелена туч не окутывала все.
Океан был вечно скрыт полосой неподвижных кудрявых облаков, растянувшихся в ширину на тысячи миль. Над водой воздух был ужасающе плотным при постоянной температуре 207 градусов по Фаренгейту.
Колония Сириус Мейта находилась на Восточном континенте, на 300 миль восточнее океана, и представляла собой треугольник возделанной земли и надувных сооружений у разветвления двух рек. Впервые колонисты выбрали для посадки место с большим поверхностным давлением, зная, что более плотная атмосфера защитит их от перепадов температур во время долгих дней и ночей и от ультрафиолетового облучения бело-голубого Сириуса-А. Сириус Мейта теперь могла похвастаться населением почти в двести энтузиастов всех возрастов…
— Отлично, — сказал Гарнер. — Тогда мне не придется ничего объяснять. Можно воспользоваться телефоном, Ллойд?
— Конечно, — Ллойд указал на одну из стен.
Экран телефона был довольно большим и занимал половину стены. Люк сделал тринадцать быстрых движений указательным пальцем. Экран мгновенно прояснился, и Гарнер увидел стройную молодую женщину с волнистыми черными волосами.
— Технологическая полиция. Архив.
— Это Лукас Гарнер, оперативный работник с широкими полномочиями. Вот мое удостоверение. — Он поднес пластиковую карточку к экрану. — Мне нужны фрагменты, касающиеся бандерснэтчей, из отчета по Джинксу 2106 года.
— Да, сэр. — Женщина встала и исчезла из поля видимости.
Кзанол-Гринберг наклонился вперед, чтобы лучше видеть. Последний отчет с Джинкса пришел только два месяца назад, и основная его часть еще не была обнародована. Он вспомнил, что видел только рекламные ролики о бандерснэтчах. Теперь, новыми глазами, готовыми сравнивать, Кзанол-Гринберг увидит, действительно ли бандерснэтч — это белокорм?
Не стоило бы придавать этому такого значения. У него есть все основания чувствовать себя так же паршиво, как сразу же после окончания действия звуковой пилюли Маснея.
Лишенный дома, друзей, собственного тела и всякой надежды… Но первый долг заключенного — бежать: с помощью подкупа, предательства, с помощью воровства или убийства, любыми способами. Если он сумеет внушить этим самонадеянным рабам, что будет сотрудничать, будет давать информацию…
К тому же, ему необходимо все узнать самому. Позже он разберется, почему этот вопрос кажется таким важным. Сейчас же Кзанол-Гринберг знал только то, что он важен. Предположение, что белокорм может быть разумным, нанесло ему смертельный удар. Почему? Какая разница, почему. Правда ли это?
Девушка вернулась, улыбаясь.
— Мистер Гарнер, передаю вас мэру Херкимеру. — Она прикоснулась к чему-то у края своего стола.
Изображение растворилась, потом изменилось и стало раздробленным, испещренным беспорядочными разноцветными точками. Лазерный луч преодолел девять световых лет, чтобы принести эту картинку, и по пути был несколько изорван пылью, G-полями и поперечными световыми волнами.
У мэра Херкимера были каштановые волосы и густая каштановая борода, окаймлявшая квадратную челюсть. Его голос прерывался помехами, но выговор был чистым и точным и… искаженным незнакомым акцентом.
"… Так как все, что не пошло в переплавку, давным-давно было вынесено из Лейзи-Восемь-2, и так как плавильная установка на Лейзи-Восемь-1 не была повреждена при первом приземлении и будет снабжать нас энергией хоть сто лет, и так как до весны все равно нечего делать, Руководство большинством голосов решило рискнуть судьбой Лейзи-Восемь-2 ради исследования океанических регионов Джинкса. Поэтому шестеро из нас, первоклассные исследователи, а именно… — Херкимер назвал имена, — подняли корабль и отправились на запад. Круговое летающее крыло — не совсем древний аэроплан, черт его дери, но корабль стал легче, чем во время первой посадки, к тому же у нас было столько энергии, что мы могли бы вечно оставаться в воздухе или совершить вертикальную посадку на любом ровном месте.
Единственной проблемой было то, что проклятая видимость все время пропадала…"
Гарнер прошептал:
— По-моему, их жаргон слегка изменился с тех пор, как они попали на Джинкс.
— О, и ты заметил?
Кзанол-Гринберг раздраженно поморщился. Это где угодно выдало бы в нем пришельца! В 2106 году любой нормальный человек умеет не замечать посторонние шумы.
«… вообще нельзя ничего разглядеть. Мы приземлились на твердые агаты у кромки моря и включили камеры. Тотчас же нас окружили… эти».
Мэр Херкимер, видимо, был прирожденным драматургом. Как только он замолчал, место действия переместилось на песчаный пляж. Песок на переднем плане был темным и лежал в виде наклонной стены. Вдали океан. На этом океане не было волн. Вода казалась… густой. Густой, серой и живой.
Что-то зашевелилось в поле зрения. Что-то белое, похожее на непомерных размеров слизняка, но с гладкой и блестящей кожей. Впереди у существа была приподнятая, как у бронтозавра, шея, но головы не было совсем. Шея конусообразно поднималась над плечами. Верхушка была толстой, закругленной, лишенной каких-либо черт, не считая двух пучков черной щетины.
Камера наблюдала, как зверь приблизился и остановился на раскаленном песке. Другие, подобные ему, один за другим медленно появлялись из тумана. Камера описала полный круг. Повсюду были громадные туши, похожие на кашалотов-альбиносов, плавающих по песку.
Их закругленные верхушки качались взад-вперед. Щетина раздувалась без ветра. Щетинки были, разумеется, органами чувств, и, разумеется, ртов не было видно, потому что все рты были закрыты. Необычно для белокорма. Но это были белокормы, ошибки быть не может.
Мэр Херкимер снова заговорил:
«Мы снимали при естественном освещении, но с большой выдержкой, что вполне естественно при этом проклятом тумане. Для нас это было, как ночь. Уинстон Дозени, наш биолог, только взглянул на этих монстров и сразу окрестил их Фрумос бандерснэтчи. Харлоу вышел наружу в специальном скафандре и убил одного бандерснэтча для вскрытия, а остальные животные разбежались. К счастью, скафандр выдержал жару и давление».
Фильм воспроизводил все события. Трассирующие пули, в шести местах прошивающие массивное тело бандерснэтча. Безмолвная смерть, свидетельством которой была лишь внезапно поникшая верхушка тела. Белые силуэты, исчезающие в тумане, как призраки.
Херкимер продолжал:
"Они бегают на волнообразных бахромчатых ногах, расположенных на животе и, как видите, чертовски быстро.
Если верить Дозени, это животное — одна большая клетка. Их нервная система по структуре сходна с человеческой, но у них нет клеточного тела, нет ядра, нет ничего, что отделяло бы их от другой адаптировавшейся протоплазмы. Мозг, продолговатый и узкий, заключен в костяной раковине на приподнятой конусообразной верхушке. Череп является одним концом гибкого, очень прочного внутреннего скелета без единого сустава. Кажется, Господь никогда не намеревался делать зверя подвижным".
Гарнер поморщился при этом невольном богохульстве.
«Рот, который во время съемок был закрыт, находится прямо под лапами и не годится ни на что, кроме вычерпывания дрожжей из океана».
Фильм показывал детали вскрытия бандерснэтча.
Двое полицейских в дверях явно не желали смотреть, но Масней и Гарнер наблюдали с неподдельным интересом. Вскрытия не были им в новинку. Зверь был положен на бок, чтобы были видны ножки на животе. Челюсти были разжаты. Слайды показывали ткани в разрезе. У зверя было шесть кругов кровообращения с шестью сердцами, весом 11 фунтов каждое; слева находились странные органы, в которых только Кзанол-Гринберг узнал почечный аппарат. С маниакальной сосредоточенностью он наблюдал, как была вскрыта черепная коробка и как открылся продолговатый узкий мозг, серый и в глубоких извилинах, покоящийся в челноке черепа. Форма до деталей была ему знакома, хотя Кзанол ни разу не видел его в сыром виде.
Потом фильм прекратился, и на экране снова появился мэр Херкимер.
"Океан постоянно густой от какой-то неизвестной разновидности грибка или дрожжей. Стада бандерснэтчей бродят вдоль берега, непрерывно питаясь. Этот берег, черт побери, не приманка для туристов. Волны здесь разглажены этим грибком и тяготением, да еще бандерснэтчи бродят по берегу, как потерянные души стертых с лица земли гор. Мы хотели было сразу же и убраться, но Дозени не мог найти половые органы и хотел произвести еще несколько вскрытий.
Поэтому мы высадили вертолеты на поиски других особей. Но ни один бандерснэтч ни разу не подошел на расстояние выстрела с вертолета. Сначала бандерснэтчи не были напуганы, а только любопытны. Теперь же они убегали, как только приближался вертолет. Невероятно, чтобы они все сразу узнали о нас, если только у них нет телепатии или языка.
Хотя, по крайней мере, один бандерснэтч всегда был в поле зрения каждого вертолета. Казалось, что они знают радиус действия нашего оружия.
На третий день охоты Дозени потерял терпение. Он решил, что бандерснэтчи боятся вертолетов, посадил свой чертов вертолет и отправился охотиться пешком. Как только он отошел от вертолета дальше расстояния выстрела, бандерснэтч бросился и раздавил вертолет, как чертов грузовик, переехавший пешехода. Дозени пришлось убраться.
Семьсот миль восточное мы обнаружили другие формы…"
Мэр Херкимер был прерван на полуслове. Из-за пустого экрана раздался голос стройной брюнетки:
— Мистер Гарнер, здесь есть еще одна секция отчета в разделе «Бандерснэтчи». Она вам нужна?
— Да, только повремените немного. — Гарнер повернулся к Кзанолу-Гринбергу.
— Гринберг, это были белокормы?
— Да.
— Они телепаты?
— Нет. И я никогда не слышал, чтобы они избегали корабль мясозаготовителя. Они просто продолжали есть, пока не оказывались мертвыми.
— Хорошо, мисс, мы готовы.
Снова появилось квадратное, бородатое лицо мэра.
"Мы вернулись на Сириус Мейта через 5 дней по времени Джинкса. Оказалось, что Фрумос бандерснэтч опередил нас. Это была одна особь. Должно быть, он прошел триста миль без дрожжей и без любого другого источника пищи только для того, чтобы увидеть наше поселение. Он, должно быть, отъедался месяцами или, может быть, годами, чтобы накопить достаточно жира для путешествия.
Колонисты не тронули его, что было чертовски разумно с их стороны, да и бандерснэтч подошел не слишком уж близко. К этому времени его кожа, или стенка клетки, стала светло-голубого цвета, возможно, для защиты от солнца. Он прошел прямо к северо-западной Зоне Культивации, провел два часа, распахав ее вдоль и поперек, в самом, как утверждает вице-мэр Тайс, отвратительном танце, какой ему только доводилось видеть, и удалился после этого в сторону океана.
Так как оба вертолета были у нас, мы первыми увидели сверху эти борозды. Вот съемки. Я убежден, что это — форма письменности. Дозени говорит, что этого не может быть. Он считает, что бандерснэтчу разум совершенно не нужен, следовательно, он и не развил его. Приходится признать, что сукин сын выдвинул хороший аргумент. По сравнению с бандерснэтчем движения выброшенного на берег дельфина кажутся чудесами ловкости. Пожалуйста, проанализируйте все и сообщите, действительно ли мы находимся в компании разумных существ".
— Машины ничего не смогли с этим сделать, — вставил Гарнер. — Возможно, в основе слишком разные принципы.
На экране появились калейдоскопические цветные помехи, потом немая картина. Кривые линии, похожие на следы улитки на коричневой почве. Поверхность вспахана математически правильными бороздами, линии были широкими и глубокими. Иногда их прерывали холмики и пни. Вертолет приземлился среди волнистых рядов и стал похож на муху, севшую на газетный лист.
Кзанол-Гринберг откашлялся и прочитал:
— " ;Немедленно покиньте нашу планету или будете уничтожены в соответствии с договором…" Остальное не могу прочесть. Но это научный язык тнактипов. Можно мне воды?
— Конечно, — сказал Масней любезно и показал большим пальцем на автомат с водой. Помедлив, Кзанол встал и налил себе воды.
Ллойд подошел к креслу Гарнера и заговорил вполголоса:
— Люк, что все это значит? Что ты делаешь?
— Просто удовлетворяю любопытство. Расслабься, Ллойд. Через час сюда прибудет доктор Шнайдер и возьмет его в свои руки. А тем временем Гринберг может нам много рассказать. Это не просто человек с галлюцинациями, Ллойд.
— С какой стати телепатической расе думать, что бандерснэтч — всего лишь бессловесное животное? Почему он так бурно реагировал, когда мы предположили, что эта тварь может быть разумной? Гринберг считает себя захваченным инопланетянами, он знает, что его раса уже миллиарды лет мертва и его дом навсегда потерян. И все-таки что его так заинтересовало? Фрумос бандерснэтч. Ты заметил, как он смотрел, когда шло вскрытие?