Ларри Нивен
Мир птаввов

   Миг был настолько кратким, что его никогда не удалось бы измерить, и все же, как всегда, бесконечно долгим. В этот момент казалось, что каждый разум во вселенной, каждый разум, когда-либо существовавший или который будет существовать, с пронзительным криком изливал на него свои самые глубокие чувства.
   Потом все кончилось.
   Звезды снова изменились.
   Даже для Кзанола, который был хорошим астронавигатором, не было смысла хотя бы пытаться определить, где сейчас находится его корабль.
   При 93 парсеках — скорости, когда средняя масса вселенной становится достаточно большой, чтобы позволить кораблю войти в гиперпространство, — звезды делаются неузнаваемыми.
   Впереди они сияли болезненным бело-голубым светом. Позади были тускло-красными, как рассыпанные в ночи угольки. Поэтому Кзанол просто сосал гнал до тех пор, пока бортовой компьютер не издал глухой щелчок.
   На дисплее появилась надпись:
   «Ориентировочное время полета до Тринтума: 1,72 дня».
   Нехорошо, решил Кзанол. Он должен был выйти гораздо ближе к Тринтуму. Но то место, где корабль вынырнет из гиперпространства, определял скорее случай, а не умение. Принцип Неопределенности — закон гиперпространства. Не нужно быть нетерпеливым. Пройдет всего несколько часов, и реактор перезарядит батареи.
   Кзанол развернулся на вращающемся стуле, чтобы видеть звездную карту на задней стене. Казалось, что сапфировая булавка на карте сияет, и сияние постепенно заполняет всю каюту. Несколько мгновений он наслаждался им. Светом безграничного богатства. Потом Кзанол вскочил и стал набирать что-то на клавиатуре компьютера.
   Разумеется, у него была причина быть нетерпеливым!
   Уже сейчас кто-нибудь с булавкой и такой же картой, как та, в которую Кзанол вонзил свой темно-синий знак, мог мчаться на Тринтум, чтобы предъявить свои права.
   Пожизненная власть над целым миром рабов будет принадлежать ему по закону, но только… если он доберется до Тринтума первым.
   Кзанол запросил компьютер:
   «Вычислить время на подзарядку батарей».
   Компьютер отозвался почти сразу, но Кзанолу не суждено было узнать ответ.
   Ослепительный свет внезапно полыхнул в иллюминаторе заднего вида. Кресло Кзанола мгновенно пришло в горизонтальное положение, прозвучал сигнал: тревоги, и Кзанол почувствовал, как нарастает давление.
   Ужасное давление.
   Корабль не был рассчитан на такие чудовищные перегрузки. Это длилось около пяти секунд. Затем…
   Послышался такой грохот, будто лязгнули, ударившись друг о друга, две свинцовые двери, зажав между собой его корабль.
   Давление ослабло так же резко, как возросло. Когда Кзанол поднялся на ноги и взглянул в задний иллюминатор, он увидел только раскаленное облако, которое минуту назад было его реактором.
   У машины нет мыслей, которые можно прочесть; никогда не узнаешь, когда она собирается тебя предать…
   Компьютер снова глухо щелкнул.
   Кзанол прочитал:
   «Время на подзарядку батарей…»
   Дальше следовал спиральный иероглиф — знак бесконечности.
   Прижав лицо к алмазному стеклу, Кзанол наблюдал, как распадающаяся энергетическая установка постепенно исчезает среди звезд. Компьютер, должно быть, отдал приказ сбросить ее в момент, когда реактор стал опасным. Поэтому-то она и растянулась на полмили от места сброса — реакторы иногда взрываются. Как раз перед тем как Кзанол окончательно потерял установку из вида, огонь снова вспыхнул, превратившись в нечто более яркое, чем солнце.
   Глухой звук. Кзанол прочитал:
   «Переоценка времени полета до Тринтума…»
   Дальше опять следовал спиральный иероглиф.
   Ударная волна далекого взрыва достигла корабля. В каюте Кзанола взрыв прозвучал, как дверь, которую захлопнули где-то очень далеко.
   Теперь спешить не имело смысла. Кзанол долго стоял перед картой, висящей на стене, и глядел на свою темно-синюю булавку.
   Крошечная звезда в крошечном драгоценном камне подмигнула ему, словно дразнила. Казалось, она напоминала о двух миллиардах рабов и промышленно развитом мире, готовом служить Кзанолу. Напоминала о богатстве и славе, большей, чем знал даже его дед — великий владыка раккарлиу. Звездочка напоминала о сотнях жен и о десятках тысяч слуг, готовых выполнить любую его прихоть на протяжении всей его долгой и праздной жизни…
   Кзанол был заядлым любителем гнала, поэтому вкусовые усики в уголках его рта корчились сами собой, как воинственные земляные черви. Бессмысленная злоба на всех и все отравляла мысли.
   Его деду следовало продать плантацию, когда рабы-тнактипы, принадлежащие Плорну, изобрели антигравитацию. Самого Плорна можно было и нужно было вовремя убить. Кзанолу стоило остаться на Тринтуме, даже если бы ему пришлось работать как простому рабу, ради куска хлеба. Ему нужно было купить запасной реактор вместо этого лишнего костюма, роскошного аварийного кресла и приобретенной на последний коммерс сапфировой булавки.
   Был день, когда Кзанол сидел, сжимая в руке сине-зеленую веревочку, которая могла в один момент сделать его владельцем космического корабля или нищим. Вокруг него носился и носился, не зная усталости, похожий на оживший скелет изогнутый белый силуэт — подвергнутый мутации беговой виприн, самое быстрое животное в галактике. Но, клянусь Силой! Тот, что принадлежал Кзанолу, был быстрее, чем остальные. Если бы только он бросил эту веревочку…
   На время Кзанол облегчил свою жизнь, перебравшись на обширную плантацию топливных стволов, где он вырос. Компания Пусковые Стволы Кзанит, с ее фактической монополией на твердотопливные взлетные стержни, навсегда исчезла. О, если бы только он мог сейчас вернуться в те времена…
   Но на месте плантаций компании Пусковые Стволы Кзанит вот уже почти десять лет раскинулось посадочное поле космопорта.
   Кзанол подошел к отсеку для одежды и надел костюм. В отсеке висело два костюма — один из них запасной, который он купил на случай, если первый костюм вдруг перестанет действовать. Глупо. Если бы первый костюм отказал, он в любом случае не узнал бы об этом. Он был бы уже мертв.
   Кзанол обвел крупным корявым пальцем вокруг красной кнопки у себя на груди. Скоро ему придется воспользоваться ею, но не сейчас. Сначала нужно было кое-что сделать. Кзанолу необходим был лучший из вариантов выживания.
   Он запросил бортовой компьютер:
   "Вычислить курс на любую цивилизованную планету.
   Минимальное время полета.
   Вычислить время полета".
   Мозг компьютера счастливо замурлыкал.
   Иногда Кзанолу казалось, что машина счастлива только тогда, когда загружена работой. Кзанол часто пытался постичь бесчувственные мысли машины. Его раздражало, что он не может прочитать их. Иногда его даже тревожила невозможность отдавать ей приказы иначе, как через клавиатуру. Быть может, мозг машины слишком чужд нашему мышлению, — думал Кзанол.
   Тринты никогда не вступали в контакт ни с какой формой жизни, кроме протоплазменной.
   Пока готовился ответ, он ради эксперимента попытался дотянуться до спасательной кнопки на спине.
   Дотянуться не удалось, но это меньше всего беспокоило Кзанола. Когда он нажмет на красную кнопку, в костюме начнет действовать поле стасиса, а время внутри поля перестанет течь. Вне этого поля будет находиться только спасательный выключатель. Он был специально помещен так, чтобы дотронуться до кнопки мог только будущий спасатель Кзанола, а не сам Кзанол.
   Гррм… м! На экране появилось:
   «Не имеет решения».
   Ерунда! У батареи огромный потенциал. Даже после прыжка в гиперпространство у нее должно оставаться вполне достаточно энергии, чтобы направить его корабль к какой-нибудь цивилизованной планете. Почему же компьютер?..
   Потом Кзанол понял. У корабля хватит энергии, чтобы достичь, возможно, даже нескольких миров, но ее не хватит, чтобы затормозить до скорости движения любого из них. Что ж, с этим все в порядке. В его поле стасиса Кзанолу будет безразлично, насколько сильным окажется столкновение.
   Он набрал:
   "Не учитывать снижение скорости по прибытии.
   Проложить курс до любой цивилизованной планеты.
   Свести к минимуму время полета".
   Ответ занял всего несколько секунд.
   "Время полета до Отпрана 72 года.
   По времени Тринтума 100,48 дней".
   Отпран. Ладно. Неважно, где он приземлится: он сможет вскочить в корабль, летящий к Тринтуму, как только отключат генератор его поля стасиса. А не найдет ли какой-нибудь другой разведчик планету Раккарливан за 72 года? Возможно…
   Дух Силы! Кзанол поспешно набрал:
   «Отменить курс на Отпран».
   Потом откинулся в своем кресле, напуганный тем, насколько слабы его шансы спастись.
   Если бы он влетел в зону Отпрана на скорости более девяти десятых парсека, он мог бы уничтожить более миллиарда разумных существ! Скорее всего он упал бы в океан. Ударная волна сбила бы в воздухе все летающие объекты в радиусе тысяч миль, смела бы все с суши, утопила острова и в клочья разнесла все постройки на целом полушарии.
   За такую грубую ошибку Кзанола приговорили бы к смерти только после года пыток. А пытка в высокоразвитом телепатическом обществе была ужасной вещью. Студенты-биологи будут лихорадочно записывать, глядя, как члены Трибунала тщательно обследуют его нервную систему, вскрывают содержимое мозга с помощью стимуляторов…
   Постепенно до Кзанола дошло существо проблемы. Мало того, что он не может приземлиться на цивилизованной планете. Сила с ней! Но он не может приземлиться и на рабской планете. Своим кораблем он наверняка снесет несколько дворцов надсмотрщиков и, вдобавок, уничтожит ценную и живую частную собственность на миллиарды коммерсов.
   Может, ему пройти через какую-нибудь планетарную систему в надежде, что чудовищно увеличившаяся масса его корабля будет замечена? Но Кзанол не мог отважиться на это. Остаться в космосе было буквально немыслимо. Да он же может просто выйти за границы галактики! Кзанол вдруг представил себя навсегда затерявшимся среди вселенных, оторванных друг от друга. Он ясно увидел, как вокруг него разрушается корабль, как спасательная кнопка стирается космической пылью до размеров маленькой сияющей точки… Нет!
   Кзанол мягко потер вкусовым усиком свои закрытые глаза. Может ли он приземлиться на спутник? Если он ударится о спутник достаточно сильно, вспышку могут заметить. Но компьютер был не так совершенен, чтобы доставить Кзанола туда. Орбита спутника — закрученная штука, а Кзанолу нужно попасть непременно в спутник цивилизованной планеты. Отпран был ближайшим, но и Отпран был слишком далек.
   В довершение ко всему, подумал Кзанол, он сосет свой последний гнал…
   Так он сидел, жалея себя, пока гнал не закончился.
   Конечно!
   Кзанол встал как вкопанный посередине каюты, продумывая до конца свою идею, ища в ней хоть какой-нибудь изъян.
   Не найдя ни одного, он поспешно набрал на клавиатуре компьютера:
   "Вычислить курс на ближайшую кормовую планету.
   Свести к минимуму время полета.
   Не учитывать торможение корабля по прибытии.
   Дать подробности".
   Его вкусовые усики обвисли, расслабились. Все будет в порядке, решил Кзанол, и он действительно так думал.
   В галактике не так уж много планет, пригодных для существования протоплазменных форм жизни. Природа ставит перед жизнью неразумное количество условий. Чтобы обеспечить правильный состав атмосферы, планета должна находиться точно на необходимом расстоянии от солнца G-типа. При этом планета должна быть правильной величины и должна иметь на своем небосклоне сверхъестественных размеров спутник. Назначение спутника — оттягивать основную часть атмосферы, окружающей планету. Обычно около процентов ее.
   Без спутника подходящий для жизни мир становится непригодным для обитания: его воздух приобретает сокрушительную тяжесть, а поверхность становится раскаленной, как плавильная печь.
   Из двухсот девятнадцати пригодных для жизни планет, обнаруженных тринтами, на шестидесяти четырех была жизнь. На семнадцати была разумная жизнь, или на восемнадцати, если у вас широкие взгляды. Сто пятьдесят пять бесплодных миров не будут готовы для использования Тринтумом до тех пор, пока не пройдет длительный процесс засеивания.
   Тем временем их использовали по-другому.
   Их засеивали кормовыми дрожжами, которые вывели тнактипы. Обычно после нескольких веков структура дрожжей подвергалась мутации, но до этого мир служил продовольственной планетой. Его поверхность была скрыта под океанами", полными самой дешевой пищи в галактике.
   Конечно, только раб станет ее есть, но ведь у Тринтума достаточно рабов.
   По всей галактике были разбросаны такие продовольственные планеты, чтобы кормить планеты рабов. Дворец надсмотрщика всегда находился на спутнике.
   Кто захочет жить на планете с клочками бесплодной земли и пенистыми морями? Не говоря уже об угрозе бактериального заражения от веществ, разлагающих дрожжи. Так что со спутников велось бдительное наблюдение за продовольственными планетами.
   После того как содержимое океанов мутировало до такой степени, что становилось несъедобным даже для рабов, мир заселялся стадами белокормов. Белокормы ели все и сами служили отличным источником мяса.
   Наблюдение продолжалось.
   На своей скорости Кзанол ударит в такую планету настолько сильно, что произойдет возгорание газа. Взорвавшаяся горная порода в клочьях пламени поднимется в космос. Взрыв будет ярким и пугающее мощным. Его заметит даже наблюдатель на спутнике. Воронка, оставленная кораблем Кзанола, будет светиться оранжевым сиянием несколько дней.
   Кзанол, возможно, окажется под землей. Раскаленный воздух и порода, которые движутся впереди метеорита, обычно выталкивают сам метеорит обратно в воздух и обрушиваются на обширную территорию. Кзанол, надежно окутанный полем стасиса, не должен был, по его расчетам, зарыться при втором падении слишком глубоко. Надсмотрщик сразу же найдет его с помощью любого камнепроходческого инструмента. Поле стасиса — единственный безупречный отражатель.
   Компьютер прервал раздумья Кзанола:
   "Ближайшая доступная продовольственная планета — F-124.
   Расчетное время полета 202 года 91,4 дня".
   Кзанол набрал:
   «Показать F-124 и систему».
   На экране появились огоньки. Одна за другой увеличивались основные планеты и их спутники. F-124 представляла собой быстро крутящийся шар, окутанный паром. Типичная продовольственная планета.
   Ее спутник почти не вращался. Он и вообще казался слишком большим и слишком удаленным. Внешний вид планеты заставил Кзанола задохнуться от восхищения. Она была окружена кольцом!
   Великолепным кольцом!
   Кзанол подождал, пока на дисплее по очереди появились все основные планеты этой системы, а когда в порядке увеличения начали появляться астероиды, он набрал:
   «Прекратить текущий курс. Следовать курсом F-124».
   Кзанол был без шлема. Не считая этого, он был полностью экипирован для анабиоза. Он почувствовал, как корабль ускоряется, почувствовал, как от работы двигателей задрожал металл. Противоперегрузочное поле его каюты работало нормально. Кзанол поднял шлем и приладил его к кольцу у себя на шее, потом передумал и, сняв шлем, подошел к стене. Здесь он рывком содрал звездную карту, свернул и просунул ее через кольцо на шее за пазуху. Он уже приготовился снова надеть шлем, когда неожиданно задумался.
   Спаситель мог потребовать большую сумму за альтруистический акт его спасения. Но, предположим, вознаграждение не удовлетворило его? Если спасителем окажется кто-нибудь из тринтов, он возьмет себе карту сразу, как только увидит. В конце концов, нет закона, запрещающего это делать. Уж лучше Кзанолу запомнить карту.
   Внезапно ему в голову пришло лучшее решение.
   Верно!
   Кзанол поспешно подошел к отсеку для одежды, вытащил второй костюм и засунул карту в рукав. Его обрадовала эта возможность использовать новый костюм. В пустой оболочке оставалось еще много места. Кзанол проворно двигался по каюте, собирая свои сокровища. Шлем Власти — всеобщий символ Силы и величия, который когда-то принадлежал его деду. Это был легкий и простой в обращении инструмент, способный развивать природную Силу тринтов до возможности повелевать целой планетой рабов. Прощальный подарок его брата — дезинтегратор с причудливой резьбой на рукоятке. Кзанол неожиданно вспомнил о том, что заставило его отложить дезинтегратор. Статуэтка его самок — Птуры и Максиломаты.
   Да не позволит Сила им когда-нибудь встретиться друг с другом!
   Но обе будут мертвы, прежде чем Кзанол вернется на Тринтум, разве что кто-нибудь из друзей поместит их в стасис до его возвращения. Часы с алмазным механизмом, сверхпрочным корпусом и криогенными шестеренками, которые всегда отставали, сколько бы раз их не отлаживали. Он не мог надеть эти часы на F-124 — эта модель предназначалась только для официальных случаев. Кзанол завернул каждую ценность в один из запасных комбинезонов, прежде чем поместить свертки в костюм.
   Место еще оставалось.
   Черт знает, что на него нашло он позвал маленького раба-раккарлиу из кладовой и заставил забраться туда же. Потом завинтил шлем и нажал на красную кнопку.
   Костюм с включенным полем выглядел, как потрескавшееся зеркало. Остались все складки, но внезапно костюм сделался тверже, чем алмаз или обшивка корабля. Кзанол поставил костюм в угол, нежно погладил по шлему и отошел.
   "Аннулировать прежний курс на F-124.
   Вычислить и следовать кратчайшим курсом на F-124.
   Использовать только половину оставшейся энергии.
   Завершить все необходимые маневры двигателями в течение следующего дня".
   Днем позже Кзанол чувствовал легкие симптомы нехватки гнала. Он делал все, что только приходило в голову, чтобы отвлечься от мыслей о том, как сильно ему хочется пососать гнал.
   Кзанол только что закончил эксперимент. Он отключил поле стасиса внутри второго костюма, вложил дезинтегратор в перчатку и снова включил поле. Поле стасиса сохранило форму дезинтегратора. Инструмент, служивший для разрушения крепчайших горных пород, вошел в стасис вместе со всем, что хранилось в костюме.
   Двигатель завершил маневры и отключился. Чувствуя значительное облегчение, Кзанол подошел к клавиатуре и набрал:
   "Вычислить быстрейший курс до восьмой планеты системы F-124.
   Выждать 1,5 дня, потом следовать курсом…"
   Кзанол надел костюм, достал дезинтегратор и вышел в шлюзовую камеру. Там Кзанол принял неподвижное положение.
   Последние мысли?
   Он сделал для себя все, что мог. Он летит к F-124. Корабль достигнет беспризорной, необитаемой восьмой планеты спустя годы после того, как сам Кзанол упадет на третью. Должен получиться большой, красивый кратер, который легко будет найти.
   Есть риск, думал Кзанол, в том, что спасательный выключатель выйдет из строя при вхождении в плотные слои атмосферы. Если это случится, он проснется под землей, потому что потребуется время для того, чтобы поле исчезло. Но он сможет разрушить завал и освободить себя из под толщи с помощью дезинтегратора.
   Кзанол держал толстый, неуклюжий палец над красной кнопкой.
   Последние мысли?
   К сожалению, ни одной.
   Кзанол нажал на красную кнопку.
   Ларри Гринберг выбрался из контактного поля и поднялся на ноги. Его шаги гулко отдавались в большой комнате с дельфинарием. На этот раз не было потери ориентации, не было проблем с дыханием и непроизвольного желания двигать несуществующими плавниками и хвостом. Что было вполне естественно, так как «послание» ушло в обратную сторону.
   Дельфин по кличке Чарли лежал на дне искусственного водоема. Он только что вынырнул из-под своего контактного шлема, специально сконструированного для головы дельфина. Ларри подошел и остановился в том месте, где Чарли мог видеть его через стекло, но глаза Чарли никуда не смотрели.
   Тело дельфина судорожно подергивалось. Ларри смотрел с беспокойством, чувствуя, что два морских биолога, которые тоже подошли к аквариуму, встревожены ничуть не меньше. Наконец тело дельфина перестало вздрагивать, и Чарли всплыл на поверхность.
   — Это былло дикко, — проговорил Чарли со своим милым утиным акцентом.
   — Ты в порядке? — озабоченно спросил один из докторов. — Мы старались, поддерживать поле на самом низком уровне.
   — Конеччно, Билл. Я в поррядке. Но это было дикко. Такое ощущение, что у меня отросли рукки, ногги и длинный нос, нависающий над зуббами, вместо дырки в голове. — Какой бы у Чарли ни был акцент, с его словарем было все в порядке. — И потом, это ужасное желание переспать с женой Ларри…
   — У меня тоже, — пробормотал доктор Билл Слейтер себе под нос.
   Ларри засмеялся, повернувшись к Чарли:
   — Ах ты, распутная рыба! Только посмей! Я совращу всех твоих дельфиних!
   — Меняемся жженами? — Чарли зажужжал, как взлетающий «Миг», потом с бешеной скоростью пронесся по бассейну. Смех дельфина Чарли завершил представление. Он выпрыгнул из воды на пологий бортик бассейна.
   — Мое произношение улучшилось?
   — Надо думать, улучшилось… — сказал Ларри.
   Чарли переключился на дельфиний… или, точнее, на дельфиний-пиджин, то есть дельфиний, воспринимаемый человеческим ухом. Остаток разговора был смешением попискиваний, похрюкиваний, оглушительных свистков и прочих крайне резких звуков.
   — Когда наше следующее занятие, приятель?
   Ларри выжимал волосы.
   — Я не знаю точно, Чарли. Возможно, через несколько недель. Меня попросили заняться другим делом. У тебя будет время поговорить с коллегами, передать им, что ты узнал о нас, ходячих, читая мои мысли.
   — Ты, правда, хочешь, чтобы я это сделал? — дельфин помолчал. Потом сказал:
   — Мне нужно с тобой кое-что обсудить.
   — Тогда — пищи.
   Чарли намеренно ускорил свою речь. Никто, кроме Ларри Гринберга, не мог бы теперь уследить за высокочастотным хором неприличных звуков.
   — Какие шансы у дельфина попасть на борт Лейзи-Восемь-3?
   — На Джинкс? Ты забыл, что океан Джинкса состоит из пены в фут глубиной!
   — О, верно. Ладно, тогда на какую-нибудь другую планету.
   — С чего это вдруг дельфин интересуется сверхдальними космическими полетами?
   — А с какой стати ими интересуется ходячий? Нет, это не тот вопрос. Я думаю, все дело в том, что ты заразил меня космосом, Ларри.
   Легкая усмешка появилась на моложавом лице Ларри. Как ни странно, ему было трудно что-либо сказать дельфину.
   — Да, это чертовски заразная болезнь, от которой трудно избавиться.
   — Да уж…
   — Ладно, подумаю, Чарли. В любом случае тебе нужно будет связаться с ООН, но сначала дай мне время. Понимаешь, нам придется взять для дельфина очень много воды, а она гораздо тяжелее воздуха.
   — Мне так и говорили…
   — Дай мне время, Чарли. А сейчас… я должен уходить.
   — Но…
   — Извини, Чарли, — долг зовет! Доктор Джански называет это чуть ли не шансом десятилетия. Ну, хватит разговоров, перевернись-ка… — и Ларри похлопал дельфина по спине.
   — Ттирран, — пророкотал Чарли, что было весьма непросто, и перекатился на спину.
   Три человека несколько минут вытирали брюхо дельфина. После этого Ларри ушел.
   В какой-то момент он задумался над тем, не будет ли у Чарли проблем из-за ассимиляции воспоминаний. Но здесь не было опасности: на том низком энергетическом уровне контакта, который они использовали, Чарли смог бы без труда забыть все, если бы потребовалось. Включая завоевание космоса…
   Что было бы досадно…
   В тот вечер он и Джуди обедали с доктором Джански и миссис Доркас Джански. Доктор Доркас Джански был крупнотелым немцем из Западного Берлина со светлой бородкой и слишком живым, энергичным характером. Из-за этого темперамента доктора Ларри всегда неловко чувствовал себя в его присутствии. Ларри был человеком такого же склада, хотя вряд ли знал об этом. Миссис Джански была примерно одного роста с Джуди и почти такая же красивая. Эта женщина любила помолчать, по крайней мере, когда говорили по-английски.
   Разговор за обедом получился очень горячим. Как позже сказал Ларри: «Забавно встретить кого-нибудь, кто любит спорить о тех же вещах, что и ты».
   Они сравнивали рост Лос-Анджелеса вширь с бурно растущими вверх небоскребами Западного Берлина.
   — Стремление достичь звезд, — сказал Джански.
   — Вы окружены Восточной Германией, — заявил Ларри. — Вам попросту больше некуда расти. Только вверх.
   Они впустую потратили время, споря о том, какая из одиннадцати форм коммунизма больше всего похожа на ортодоксальный марксизм и, наконец, решили подождать и посмотреть, какое правительство быстрее свалится. Они поговорили о смоге — откуда он берется теперь, когда в Лос-Анджелесе нет ни промышленных концернов, ни транспортных средств, работающих на гидросмеси.
   «В основном смог и гарь — результат приготовления пищи», — подумала Джуди.
   — Сигареты, — сказал Джански. А Ларри предположил, что загрязнение концентрируется в результате электростатического кондиционирования воздуха.
   Потом заговорили о дельфинах. Джански имел наглость подвергнуть сомнению разумность дельфинов только потому, что они ничего никогда не строили. Ларри, задетый за живое, вскочил и прочитал самую волнующую лекцию в своей жизни. Только когда подали кофе, заговорили о деле, ради которого собрались.
   — Вы не первый человек, который читает мысли дельфинов, мистер Гринберг. — Джански держал гигантскую сигару так, будто это была профессорская указка. — Прав ли я, полагая, что контакты с дельфинами были лишь своего рода тренировкой для вас?