Страница:
По окончании средней школы и колледжа приступила к работе на Передающей станции Дельта. Влюбленность в Худа, по-видимому, охладилась до дружбы. Но она вступила в Сыны Земли. «Бунт против властей? Ее отец не позволил бы ей, если б знал. Достаточно увидеть хоть эти неодобрительные морщинки на его физиономии хорька… Хммм? Без этих морщинок он чем-то напоминает Джейхока Худа!»
Все это окажется полезно. К настоящему моменту она подвергается гробовой обработке свыше тридцати часов. Если теперь она услышит голос, единственный чувственный раздражитель в ее вселенной, она будет слушать. И верить. Как и другие. В особенности, если голос сошлется на нужные происшествия в ее прошлом.
Но пока ей придется подождать. Сначала Сыны Земли. Одним меньше, осталось четыре… Иисус Пьетро потянулся за чашкой и обнаружил, что кофе у него холоден, как камень.
В его голове зашевелился вопрос. Он скорчил гримасу и загнал этот вопрос туда, откуда он всегда вылезал. Снял трубку настольного телефона и проговорил:
— Мисс Лоссен, не организуете ли вы мне еще кофе?
— Стоит ли? Вы уже пропитались этим пойлом.
— Просто принесите кофе. И, — та же мысль вновь выскочила на волю и, не успев остановить себя, он продолжил, — принесите мне папку на Мэттью Келлера. Нет, не ту, что на моем столе, а из архива по умершим.
Она явилась через минуту, стройная и светловолосая, с холодно-отстраненным видом, неся папку и чашку кофе. Иисус Пьетро сразу раскрыл папку. Мисс Лоссен нахмурилась, хотела было у него что-то спросить, но увидела, что он ее не слушает и удалилась.
Мэттью Келлер. Родился… Учился… Вступил в Сыны Земли на десятый месяц 2384 года, в средних летах. «Почему так поздно? И вообще — почему?». Стал профессиональным вором и убийцей, крал для Сынов Земли, убивал офицеров Исполнения, достаточно неумных, чтобы рискнуть появляться среди колонистов небольшим числом. «Вор? Проклятье! Уж не Келлер ли старший украл тот автомобиль? Машину, на которой младший Келлер умчался прямиком в пустоту!». Попался в Секторе 28, Бета, на четвертый месяц 2397 года; схвачен, обвинен в измене, расчленен в банках органов. «Ох, Иисус Пьетро, хитрый лгун. Половина Госпиталя, небось, знает, что на самом деле он бросился с обрыва — сорок миль падения к Пыльным Демонам и адскому пламени.»
«Ну и что?». Иисус Пьетро вылил остывший кофе в мусорную корзину, налил себе новую чашку, отпил.
Дрожащая тень где-то в уголке глаза. «В комнате кто-то есть». Чашка заплясала в руке Иисуса Пьетро, обжигая губы. Он поспешно поставил ее и огляделся.
Вернулся к досье.
Мэттью Келлер. Что за идиотская прихоть заставила его затребовать это дело? Келлер-старший мертв. Спотыкающийся, ползущий, перевалился он за край пустоты на долю секунды раньше, чем…
— Кастро.
Иисус Пьетро резко поднял взгляд.
Опустил. Сообщения медиков… Плохо, но не катастрофично. Слишком много народу пострадало во время массового побега, но некоторых можно спасти. По счастью, банки органов битком набиты. И могут заново быть наполнены из вивария, как только у хирургической секции появится время. И почему все должно случаться одновременно?
— Кастро!
Иисус Пьетро вскинул подбородок — и прежде, чем его глаза успели повторить это движение, поймал себя на том, что уже делал это. Так ведь? Был шум… и кто-то окликнул его по имени… и что, во имя Пыльных Демонов, делает кто-то, не доложившись, в личном кабинете Иисуса Пьетро? Он осторожно переместил взгляд на край стола…
Одежда команды.
Но мятая и грязная, и не по фигуре, а на руках, упертых ладонями в письменный стол, грязные короткие ногти. Конечно же, колонист в одежде команды. В кабинете Иисуса Пьетро. Без объявления. Он прошел мимо мисс Лоссен, не назвавшись.
— Ты.
— Точно. Где она?
— Ты Мэттью Келлер.
— Да.
— Как ты сюда попал? — каким-то образом Иисус Пьетро удержал голос от дрожания и возгордился этим.
— Не твое дело. Где она?
— Кто?
— Прекрати. Где Полли?
— Этого я тебе не могу сказать. И никому не могу, — заявил Иисус Пьетро. Он не сводил взгляда с золотой пряжки на краденом ремне собеседника.
Боковым зрением он приметил две большие, не слишком чистые руки, потянувшиеся к его правой кисти. Посетитель тяжело навалился на эту кисть и, когда Иисус Пьетро запоздало попытался убрать ее, то не смог. Он увидел, что посетитель ухватил его средний палец и отгибает назад.
Боль была ошеломляющей. Иисус Пьетро широко открыл рот и поднял глаза, чтобы взмолиться…
Он потянулся к папке Полли Торнквист, когда его руку пронзила мучительная боль. Он отдернулся, будто от горячей плиты. Рефлекс. Средний палец торчал под прямым углом к суставу.
Пыльные Демоны, больно! Как он, во имя дьявола, ухитрился…
— Ну, Кастро?
Он вспомнил, хотя и смутно, но достаточно, чтобы не смотреть вверх. Кто-то или что-то находится в комнате; кто-то или что-то, способное заставить людей забывать. Иисус Пьетро сделал логический вывод и произнес:
— Ты.
— Верно. Где Полли Торнквист?
— Ты. Мэттью Келлер. Значит, ты явился за мной.
— Не будем играть в игры. Где Полли?
— Это ты был в машине, напавшей на Госпиталь? Той, что нырнула вни з…
— Я.
— Как же тогда…
— Заткнись, Кастро. Отвечай, где Полли. Сейчас же. Она жива?
— Ты не получишь от меня никаких сведений. Как ты вернулся из пустоты?
— Прилетел.
— Я имею в виду — в первый раз.
— Кастро, я могу переломать тебе все пальцы на обеих руках. Так где Полли? Умерла?
— Но заговорю ли я, если ты это сделаешь?
Последовало колебание. Потом две руки сомкнулись на его правой кисти. Иисус Пьетро взвыл от боли и скрюченными пальцами потянулся к глазам…
Он наполовину проглядел стопу отчетов, когда в руку ему впилась мучительная боль. Иисус Пьетро обнаружил, что два пальца на его правой руке отогнуты назад под прямым углом к ладони. Зажав вопль стиснутыми зубами, он повернулся к интеркому.
— Пришлите мне врача.
— Что случилось?
— Просто пришлите… — Его глаза уловили быстрое движение. Кто-то есть в его кабинете!
— Ты прав, — сказал голос. — Пытками я от тебя ничего не добьюсь.
Слабое, тусклое воспоминание приказывало не поднимать головы. Иисус Пьетро сказал:
— Ты.
— Поди полетай на мотоцикле.
— Мэттью Келлер?
Молчание.
— Отвечай, черт тебя подери! как тебе удалось вернуться?
Две руки сомкнулись на правой ладони Иисуса Пьетро. Все лицо его исказилось в вопле и Иисус Пьетро схватил парализатор, дико озираясь в поисках мишени.
Он снова поднял взгляд, когда вошел врач.
— Менять пальцы никакого смысла, — заявил врач. — Всего лишь вывих. — Он обезболил руку Иисуса Пьетро, вправил пальцы и наложил шины. — Как вы это сделали, во имя Пыльных Демонов?
— Не знаю.
— Не знаете? Вы вывихнули два пальца и вы не помните…
— Не приставайте. Говорю же вам, я не могу вспомнить, что случилось с моей рукой. Но я думаю, здесь должен быть как-то замешан этот адский призрак Мэттью Келлер.
Врач посмотрел на него очень особенным взглядом. И вышел.
Иисус Пьетро скорбно посмотрел на свою правую руку, обмотанную бинтом и висящую на перевязи. «А, ладно». И он в самом деле не мог ничего об этом вспомнить.
Поэтому он продолжал думать о Мэттью Келлере.
Но почему он все время думает еще о Полли Торнквист?
Настало и даже прошло уже время для следующей стадии ее обработки. Но ведь она, конечно же, может обождать? Конечно, может.
Он попробовал кофе. Слишком холодный. Он вылил его обратно в кофейник и взялся за новую порцию.
Рука была как неживая.
Почему он все время думает о Полли Торнквист?
— Пф! — он встал; из-за перевязанной руки это вышло неуклюже. — Мисс Лоссен, — сказал он в интерком, — пришлите ко мне двух охранников. Я иду в «Планк».
— Будет сделано.
Иисус Пьетро потянулся к парализатору на письменном столе, когда что-то привлекло его взгляд. Это было досье на Мэттью Келлера-старшего. Его желтую обложку испортил грубый рисунок.
Две соединяющихся дуги, проведенные черными чернилами. Под ними три маленьких замкнутых петли.
Кровоточащее сердце. Раньше его там точно не могло быть.
Иисус Пьетро раскрыл папку. Он чуял собственный страх и осязал его в холодном поту, увлажнившем рубашку. Словно он находился в страхе уже много часов.
Внешность в фас и профиль. Голубые глаза, желтые волосы. Кожа начинает становиться одутловатой от старости…
Что-то шелохнулось в мозгу у Иисуса Пьетро. Всего на миг лицо в папке сделалось моложе. Его выражение чуть изменилось, так что оно показалось вместе напуганным и сердитым. Воротник пропитался кровью, а кусочек уха свежеоторван.
— Ваша охрана здесь, сэр.
— Благодарю вас, — сказал Иисус Пьетро. Он бросил еще один последний взгляд на лицо покойного и закрыл папку. Прежде чем уйти, он положил парализатор в карман.
— Хотел бы я, чтоб мы могли предупредить Лэни, — сказал Гарри Кейн. — Теперь все изменилось.
— Ты бы даже не знал еще, что ей сказать. Вот, держи, — миссис Хэнкок поставила на поднос дымящийся кувшин с сидром, присовокупив четыре чашки.
Они сидели на кухне. Худ остался в гостиной с Миллардом Парлеттом. Парлетт, опираясь на Джея Худа, сумел приковылять в гостиную и сесть в кресло.
Время представлялось удобным, чтобы устроить передышку.
Ветер выл за черными окнами. Четверо заговорщиков перед очагом, похожим на настоящий, пили, согреваясь, горячий сидр с приправами; гостиная казалась мирным прибежищем.
Прибежищем временным.
— Вы думали об этом дольше, чем мы, — сказал Гарри. — Мы и вообразить никогда не могли, что команда согласится на компромисс. Что именно вы готовы предложить?
— Для начала — амнистию Сынам Земли: вам и всем, остающимся в виварии. Это легко. Вы нам необходимы. Когда колонисты потеряют веру в команду, вы окажетесь единственной силой, способной поддержать закон и порядок в их землях.
— Да, это таки будет перемена.
— Нам надо обсудить три типа медицинской помощи, — сказал Миллард Парлетт. — Пересадку тканей, подарки трамбробота и мелкие врачебные вмешательства. У вас есть уже доступ к стандартным лекарствам на проверочных медстанциях. Мы можем его расширить. Я уверен, что можно предложить свободный доступ к животным-сердцам, животным-печеням и так далее. Некоторое время вам, колонистам, придется являться в Госпиталь за лечением посредством симбионтов из трамбробота, но в конечном итоге мы можем построить баки для их выращивания на Гамме, Дельте и Эте.
— Очень хорошо. Что же с банками органов?
— Вот именно. — Миллард Парлетт обхватил руками узкую грудь и смотрел в огонь. — Я не мог запланировать эту часть, так как не знал, какие именно изменения в технологии предстоят. У вас есть какие-нибудь мысли?
— Банки органов нужно уничтожить, — твердо сказала миссис Хэнкок.
— Выбросить тонны органических пересадочных материалов? Вылить на землю?
— Да!
— А преступность вы тоже ликвидируете? Банки органов для нас — единственный способ карать воров и убийц. На Горе Посмотрика нет тюрем.
— Так постройте тюрьмы! Довольно вы нас убивали!
Парлетт покачал головой. Гарри Кейн вмешался:
— Это не поможет. Послушай, Лидия. Я понимаю твои чувства, но мы не можем этого сделать. Если мы выльем пересадочный материал, против нас поднимется все Плато. Мы даже не можем прекратить казнь посредством банков органов, отчасти потому, что преступность безудержно возрастет без высшей меры наказания, отчасти же потому, что в команде слишком много членов, жизнь которых, так же, как у Парлетта, полностью зависит от банков органов. Если мы так поступим, то с тем же успехом можно было прямо сейчас объявить войну.
Лидия повернулась за поддержкой к Худу.
— Я пас, — сказал Худ. — По-моему, все вы кое о чем забыли.
Гарри сказал:
— О?
— Я еще не уверен. Мне надо подождать и посмотреть. Беседуйте дальше.
— Не понимаю, — сказала Лидия. — Я вас всех не понимаю. За что мы боролись? За что мы умирали? За то, чтобы стереть банки органов!
— Вы кое-что упускаете из виду, миссис Хэнкок, — вежливо сказал Парлетт. — Дело не в том, что команда не согласится на это и не в том, что колонисты на это не согласятся. Они, конечно, не согласятся. Но нанести удар по банкам органов не позволю вам я.
— Да уж, — слова Лидии сочились презрением. — Ведь тогда тебе придется умереть, не так ли?
— Да, придется. А я вам нужен.
— Зачем? Что есть у тебя для нас ценного, помимо твоего влияния и доброго совета?
— Небольшая армия. У меня больше сотни прямых потомков. Их очень долго готовили к этому дню. Не все они пойдут за мной, но большинство подчинится моим приказам без всяких вопросов. У всех есть охотничье оружие.
Лидия неровно вздохнула.
— Мы сделаем то, что в наших силах, миссис Хэнкок. Мы бессильны устранить банки органов, но мы можем уничтожить несправедливость.
— Что действительно нужно сделать, — сказал Гарри, — это установить очередную основу распределения того, что уже в банках. Кто первый заболеет — вы понимаете, о чем я. Тем временем мы составим новый кодекс законов, таким образом, чтобы член команды получил столько же шансов попасть в банк, как и колонист.
— Здесь слишком не нажимайте, Кейн. Помните, мы должны удовлетворить интересы обеих групп.
— Пфе! — фыркнула Лидия Хэнкок. Нелегко было сказать — готова она расплакаться или полезть в драку.
Трое сидели кружком, наклонившись друг к другу через кофейный столик, сжимая позабытые кружки. Худ сидел чуть отодвинувшись от столика, отстраненный, чего-то ждущий.
— Дело в том, — сказал Парлетт, — что можно всех сделать равными перед законом. Мы можем это сделать и при том остаться при условии, что не будет перераспределения собственности. Вы с этим согласны?
— Не совсем.
— Посмотрите на рассуждения. Перед судом все равны. Преступление есть преступление. Но чем больше у человека собственности, тем менее вероятно, что он захочет совершить преступление. Получается, что членам команды есть, что терять, а колонистам есть что приобрести.
— Да, это разумно. Но у нас есть несколько пожеланий.
— Выкладывайте.
— Собственные автономные источники электроэнергии.
— Отлично. Пока не построим источники энергии на Гамме и Дельте, мы будем поставлять ее даром. Можно поставить гидроэлектростанции по Грязнухе и Долгому Водопаду.
— Хорошо. Нам нужны гарантии свободного доступа к банкам органов.
— Это представляет проблему. Банк органов — как и любой банк: из него нельзя взять больше, чем положил. Станет меньше осужденных и куда больше больных колонистов, подлежащих лечению.
Худ покачивался на стуле, опершись ногами о край стола. Глаза его были полузакрыты, словно он предавался приятным мечтаниям.
— Тогда розыгрыш, честный розыгрыш. И усиленные исследования в области аллопластии за счет команды.
— Почему команды?
— У вас все деньги.
— Можно ввести прогрессивный налог. Еще что?
— Существует множество несправедливых законов. Мы хотим строить дома, как посчитаем нужным. Никаких ограничений на ношение одежды. Свобода перемещений. Право покупать механизмы, любые механизмы, по той же цене, что и команда. Мы хотим наложить некоторые строгие ограничения на Исполнение. Так как…
— Зачем? Они превратятся в полицию и будут охранять ваши же законы.
— Парлетт, к вам когда-нибудь вламывался прямо сквозь стену вашего дома взвод полицейских, сеющих вокруг себя щадящие пули и снотворный газ, выволакивающих на свет божий чистильщиков, топчущих комнатные лужайки?
— Я никогда не был мятежником.
— Черта с два.
Парлетт улыбнулся. Улыбка придавала ему слишком большое сходство с покойником.
— Я не попадался.
— Дело-то в том, что Исполнение может совершить такое с каждым. И постоянно совершает. Владелец дома даже не получает извинений, если они не находят улик.
— Терпеть не могу налагать ограничения на полицию. Верная дорога к хаосу. — Парлетт как следует отхлебнул сидра. — Ну ладно, как вам понравится такое? Существовала штука под названием «ордер на обыск». Она не позволяла полиции Объединенных Наций войти ни в один дом, не предъявив судье надежных и основательных причин.
— Звучит неплохо.
— Я могу посмотреть детали в библиотеке.
— Еще одно. При нынешнем положении вещей Исполнение пользуется исключительным правом на арестованных. Они ловят людей, решают, виновны ли те и разбирают их на части. Мы должны как-то разделить эти функции.
— Я думал об этом, Кейн. Мы можем организовать законы так, чтобы ни один человек не мог быть казнен, пока его не признает виновным большая часть комиссии из десяти человек. Пятеро от команды, пятеро от колонистов — в тех случаях, когда затронуты и команда и колонисты. В остальных случаях судит пятерка из социальной группы арестованного. Все суды должны демонстрироваться общественности по какому-нибудь специальному каналу тривидения.
— Звучит…
— Так я и знал, — Джей Худ вернулся к участию в разговоре, с громким стуком опустив на пол передние ножки стула. — Вы сознаете, что каждое предложение, сделанное вами обоими сегодня вечером, отнимает у Госпиталя часть власти?
Парлетт нахмурился.
— Возможно. Ну и что с того?
— Вы рассуждаете так, словно на Горе Посмотрика всего две пользующихся влиянием группы. А их три! Вы, мы и Госпиталь; и Госпиталь — самая могущественная. Парлетт, вы изучаете Сынов Земли Пыльные Демоны знают, как долго. А уделили ли вы хоть какое-нибудь время изучению Иисуса Пьетро Кастро?
— Я знаю его довольно долго. — Миллард Парлетт поразмыслил. — Во всяком случае, я знаю, что он компетентен. Пожалуй, я не знаком по-настоящему с его образом мыслей.
— Гарри знаком. Гарри, как поступит Кастро, если мы попытаемся наложить все эти ограничения на его полицию?
— Я вас не понимаю, — сказал Миллард Парлетт. — Кастро хороший, верный человек. Все, что он делал, всегда было в наилучших интересах команды. Может быть, я не знаком с ним, как с личностью, но мне известно, что он считает себя слугой команды. Все, что примет команда, примет и он.
— Черт подери, Худ прав, — сказал Гарри Кейн. — Я знаю Кастро лучше, чем собственного отца. Просто я не подумал об этом.
— Иисус Пьетро Кастро — хороший, верный…
— Слуга команды. Правильно. А теперь подождите минутку, Парлетт. Дайте мне сказать. Прежде всего — какой команды? Какой команде он верен?
Парлетт фыркнул. Он поднял кружку и обнаружил, что та пуста.
— Он верен не какой угодно команде, — сказал Гарри Кейн. — Собственно говоря, он не уважает большинства команды. Он уважает вас; есть и другие, кто укладывается в его идеалы, но верность его принадлежит своего рода идеальному члену команды — человеку, который не сорит деньгами, вежлив с подчиненными, точно зная при этом, как с ними обращаться и постоянно держит в уме интересы колонистов. Этому образу он и служит. А теперь обратимся на минуту к тому, что мы собираемся сделать. Ордера на обыск для полиции Исполнения. Мы отберем у Исполнения власть решать, которому колонисту достанется остаток материалов из банков органов. Мы будем им говорить, кого они могут, а кого не могут казнить. Еще что-нибудь, Джей?
— Энергия. Мы отнимаем у Госпиталя монополию на электричество. Ага, и при уменьшении ограничений для колонистов у полицейских станет меньше работы. Придется Кастро часть из них уволить.
— Верно. Ну, а вы не считаете ведь, будто все члены команды на Плато согласятся с вами?
— Вовсе нет. Нет, конечно. Может быть, нам удастся раскачать большинство. По крайней мере, большую часть политических сил.
— Да черт бы подрал ваше большинство. Какой команде останется верен Кастро? Можете ее назвать.
Парлетт потер обратную сторону шеи.
— Я, конечно, понимаю суть дела. При условии, что ваш анализ личности Кастро верен, он последует за консервативной фракцией.
— Так и будет, поверьте мне. Те члены команды, которые скорее умрут, нежели примут наш компромисс — и есть люди, за которыми он пойдет. А все Исполнение пойдет за ним. Он их вождь.
— А у них все оружие, — подытожил Худ.
Все это окажется полезно. К настоящему моменту она подвергается гробовой обработке свыше тридцати часов. Если теперь она услышит голос, единственный чувственный раздражитель в ее вселенной, она будет слушать. И верить. Как и другие. В особенности, если голос сошлется на нужные происшествия в ее прошлом.
Но пока ей придется подождать. Сначала Сыны Земли. Одним меньше, осталось четыре… Иисус Пьетро потянулся за чашкой и обнаружил, что кофе у него холоден, как камень.
В его голове зашевелился вопрос. Он скорчил гримасу и загнал этот вопрос туда, откуда он всегда вылезал. Снял трубку настольного телефона и проговорил:
— Мисс Лоссен, не организуете ли вы мне еще кофе?
— Стоит ли? Вы уже пропитались этим пойлом.
— Просто принесите кофе. И, — та же мысль вновь выскочила на волю и, не успев остановить себя, он продолжил, — принесите мне папку на Мэттью Келлера. Нет, не ту, что на моем столе, а из архива по умершим.
Она явилась через минуту, стройная и светловолосая, с холодно-отстраненным видом, неся папку и чашку кофе. Иисус Пьетро сразу раскрыл папку. Мисс Лоссен нахмурилась, хотела было у него что-то спросить, но увидела, что он ее не слушает и удалилась.
Мэттью Келлер. Родился… Учился… Вступил в Сыны Земли на десятый месяц 2384 года, в средних летах. «Почему так поздно? И вообще — почему?». Стал профессиональным вором и убийцей, крал для Сынов Земли, убивал офицеров Исполнения, достаточно неумных, чтобы рискнуть появляться среди колонистов небольшим числом. «Вор? Проклятье! Уж не Келлер ли старший украл тот автомобиль? Машину, на которой младший Келлер умчался прямиком в пустоту!». Попался в Секторе 28, Бета, на четвертый месяц 2397 года; схвачен, обвинен в измене, расчленен в банках органов. «Ох, Иисус Пьетро, хитрый лгун. Половина Госпиталя, небось, знает, что на самом деле он бросился с обрыва — сорок миль падения к Пыльным Демонам и адскому пламени.»
«Ну и что?». Иисус Пьетро вылил остывший кофе в мусорную корзину, налил себе новую чашку, отпил.
Дрожащая тень где-то в уголке глаза. «В комнате кто-то есть». Чашка заплясала в руке Иисуса Пьетро, обжигая губы. Он поспешно поставил ее и огляделся.
Вернулся к досье.
Мэттью Келлер. Что за идиотская прихоть заставила его затребовать это дело? Келлер-старший мертв. Спотыкающийся, ползущий, перевалился он за край пустоты на долю секунды раньше, чем…
— Кастро.
Иисус Пьетро резко поднял взгляд.
Опустил. Сообщения медиков… Плохо, но не катастрофично. Слишком много народу пострадало во время массового побега, но некоторых можно спасти. По счастью, банки органов битком набиты. И могут заново быть наполнены из вивария, как только у хирургической секции появится время. И почему все должно случаться одновременно?
— Кастро!
Иисус Пьетро вскинул подбородок — и прежде, чем его глаза успели повторить это движение, поймал себя на том, что уже делал это. Так ведь? Был шум… и кто-то окликнул его по имени… и что, во имя Пыльных Демонов, делает кто-то, не доложившись, в личном кабинете Иисуса Пьетро? Он осторожно переместил взгляд на край стола…
Одежда команды.
Но мятая и грязная, и не по фигуре, а на руках, упертых ладонями в письменный стол, грязные короткие ногти. Конечно же, колонист в одежде команды. В кабинете Иисуса Пьетро. Без объявления. Он прошел мимо мисс Лоссен, не назвавшись.
— Ты.
— Точно. Где она?
— Ты Мэттью Келлер.
— Да.
— Как ты сюда попал? — каким-то образом Иисус Пьетро удержал голос от дрожания и возгордился этим.
— Не твое дело. Где она?
— Кто?
— Прекрати. Где Полли?
— Этого я тебе не могу сказать. И никому не могу, — заявил Иисус Пьетро. Он не сводил взгляда с золотой пряжки на краденом ремне собеседника.
Боковым зрением он приметил две большие, не слишком чистые руки, потянувшиеся к его правой кисти. Посетитель тяжело навалился на эту кисть и, когда Иисус Пьетро запоздало попытался убрать ее, то не смог. Он увидел, что посетитель ухватил его средний палец и отгибает назад.
Боль была ошеломляющей. Иисус Пьетро широко открыл рот и поднял глаза, чтобы взмолиться…
Он потянулся к папке Полли Торнквист, когда его руку пронзила мучительная боль. Он отдернулся, будто от горячей плиты. Рефлекс. Средний палец торчал под прямым углом к суставу.
Пыльные Демоны, больно! Как он, во имя дьявола, ухитрился…
— Ну, Кастро?
Он вспомнил, хотя и смутно, но достаточно, чтобы не смотреть вверх. Кто-то или что-то находится в комнате; кто-то или что-то, способное заставить людей забывать. Иисус Пьетро сделал логический вывод и произнес:
— Ты.
— Верно. Где Полли Торнквист?
— Ты. Мэттью Келлер. Значит, ты явился за мной.
— Не будем играть в игры. Где Полли?
— Это ты был в машине, напавшей на Госпиталь? Той, что нырнула вни з…
— Я.
— Как же тогда…
— Заткнись, Кастро. Отвечай, где Полли. Сейчас же. Она жива?
— Ты не получишь от меня никаких сведений. Как ты вернулся из пустоты?
— Прилетел.
— Я имею в виду — в первый раз.
— Кастро, я могу переломать тебе все пальцы на обеих руках. Так где Полли? Умерла?
— Но заговорю ли я, если ты это сделаешь?
Последовало колебание. Потом две руки сомкнулись на его правой кисти. Иисус Пьетро взвыл от боли и скрюченными пальцами потянулся к глазам…
Он наполовину проглядел стопу отчетов, когда в руку ему впилась мучительная боль. Иисус Пьетро обнаружил, что два пальца на его правой руке отогнуты назад под прямым углом к ладони. Зажав вопль стиснутыми зубами, он повернулся к интеркому.
— Пришлите мне врача.
— Что случилось?
— Просто пришлите… — Его глаза уловили быстрое движение. Кто-то есть в его кабинете!
— Ты прав, — сказал голос. — Пытками я от тебя ничего не добьюсь.
Слабое, тусклое воспоминание приказывало не поднимать головы. Иисус Пьетро сказал:
— Ты.
— Поди полетай на мотоцикле.
— Мэттью Келлер?
Молчание.
— Отвечай, черт тебя подери! как тебе удалось вернуться?
Две руки сомкнулись на правой ладони Иисуса Пьетро. Все лицо его исказилось в вопле и Иисус Пьетро схватил парализатор, дико озираясь в поисках мишени.
Он снова поднял взгляд, когда вошел врач.
— Менять пальцы никакого смысла, — заявил врач. — Всего лишь вывих. — Он обезболил руку Иисуса Пьетро, вправил пальцы и наложил шины. — Как вы это сделали, во имя Пыльных Демонов?
— Не знаю.
— Не знаете? Вы вывихнули два пальца и вы не помните…
— Не приставайте. Говорю же вам, я не могу вспомнить, что случилось с моей рукой. Но я думаю, здесь должен быть как-то замешан этот адский призрак Мэттью Келлер.
Врач посмотрел на него очень особенным взглядом. И вышел.
Иисус Пьетро скорбно посмотрел на свою правую руку, обмотанную бинтом и висящую на перевязи. «А, ладно». И он в самом деле не мог ничего об этом вспомнить.
Поэтому он продолжал думать о Мэттью Келлере.
Но почему он все время думает еще о Полли Торнквист?
Настало и даже прошло уже время для следующей стадии ее обработки. Но ведь она, конечно же, может обождать? Конечно, может.
Он попробовал кофе. Слишком холодный. Он вылил его обратно в кофейник и взялся за новую порцию.
Рука была как неживая.
Почему он все время думает о Полли Торнквист?
— Пф! — он встал; из-за перевязанной руки это вышло неуклюже. — Мисс Лоссен, — сказал он в интерком, — пришлите ко мне двух охранников. Я иду в «Планк».
— Будет сделано.
Иисус Пьетро потянулся к парализатору на письменном столе, когда что-то привлекло его взгляд. Это было досье на Мэттью Келлера-старшего. Его желтую обложку испортил грубый рисунок.
Две соединяющихся дуги, проведенные черными чернилами. Под ними три маленьких замкнутых петли.
Кровоточащее сердце. Раньше его там точно не могло быть.
Иисус Пьетро раскрыл папку. Он чуял собственный страх и осязал его в холодном поту, увлажнившем рубашку. Словно он находился в страхе уже много часов.
Внешность в фас и профиль. Голубые глаза, желтые волосы. Кожа начинает становиться одутловатой от старости…
Что-то шелохнулось в мозгу у Иисуса Пьетро. Всего на миг лицо в папке сделалось моложе. Его выражение чуть изменилось, так что оно показалось вместе напуганным и сердитым. Воротник пропитался кровью, а кусочек уха свежеоторван.
— Ваша охрана здесь, сэр.
— Благодарю вас, — сказал Иисус Пьетро. Он бросил еще один последний взгляд на лицо покойного и закрыл папку. Прежде чем уйти, он положил парализатор в карман.
— Хотел бы я, чтоб мы могли предупредить Лэни, — сказал Гарри Кейн. — Теперь все изменилось.
— Ты бы даже не знал еще, что ей сказать. Вот, держи, — миссис Хэнкок поставила на поднос дымящийся кувшин с сидром, присовокупив четыре чашки.
Они сидели на кухне. Худ остался в гостиной с Миллардом Парлеттом. Парлетт, опираясь на Джея Худа, сумел приковылять в гостиную и сесть в кресло.
Время представлялось удобным, чтобы устроить передышку.
Ветер выл за черными окнами. Четверо заговорщиков перед очагом, похожим на настоящий, пили, согреваясь, горячий сидр с приправами; гостиная казалась мирным прибежищем.
Прибежищем временным.
— Вы думали об этом дольше, чем мы, — сказал Гарри. — Мы и вообразить никогда не могли, что команда согласится на компромисс. Что именно вы готовы предложить?
— Для начала — амнистию Сынам Земли: вам и всем, остающимся в виварии. Это легко. Вы нам необходимы. Когда колонисты потеряют веру в команду, вы окажетесь единственной силой, способной поддержать закон и порядок в их землях.
— Да, это таки будет перемена.
— Нам надо обсудить три типа медицинской помощи, — сказал Миллард Парлетт. — Пересадку тканей, подарки трамбробота и мелкие врачебные вмешательства. У вас есть уже доступ к стандартным лекарствам на проверочных медстанциях. Мы можем его расширить. Я уверен, что можно предложить свободный доступ к животным-сердцам, животным-печеням и так далее. Некоторое время вам, колонистам, придется являться в Госпиталь за лечением посредством симбионтов из трамбробота, но в конечном итоге мы можем построить баки для их выращивания на Гамме, Дельте и Эте.
— Очень хорошо. Что же с банками органов?
— Вот именно. — Миллард Парлетт обхватил руками узкую грудь и смотрел в огонь. — Я не мог запланировать эту часть, так как не знал, какие именно изменения в технологии предстоят. У вас есть какие-нибудь мысли?
— Банки органов нужно уничтожить, — твердо сказала миссис Хэнкок.
— Выбросить тонны органических пересадочных материалов? Вылить на землю?
— Да!
— А преступность вы тоже ликвидируете? Банки органов для нас — единственный способ карать воров и убийц. На Горе Посмотрика нет тюрем.
— Так постройте тюрьмы! Довольно вы нас убивали!
Парлетт покачал головой. Гарри Кейн вмешался:
— Это не поможет. Послушай, Лидия. Я понимаю твои чувства, но мы не можем этого сделать. Если мы выльем пересадочный материал, против нас поднимется все Плато. Мы даже не можем прекратить казнь посредством банков органов, отчасти потому, что преступность безудержно возрастет без высшей меры наказания, отчасти же потому, что в команде слишком много членов, жизнь которых, так же, как у Парлетта, полностью зависит от банков органов. Если мы так поступим, то с тем же успехом можно было прямо сейчас объявить войну.
Лидия повернулась за поддержкой к Худу.
— Я пас, — сказал Худ. — По-моему, все вы кое о чем забыли.
Гарри сказал:
— О?
— Я еще не уверен. Мне надо подождать и посмотреть. Беседуйте дальше.
— Не понимаю, — сказала Лидия. — Я вас всех не понимаю. За что мы боролись? За что мы умирали? За то, чтобы стереть банки органов!
— Вы кое-что упускаете из виду, миссис Хэнкок, — вежливо сказал Парлетт. — Дело не в том, что команда не согласится на это и не в том, что колонисты на это не согласятся. Они, конечно, не согласятся. Но нанести удар по банкам органов не позволю вам я.
— Да уж, — слова Лидии сочились презрением. — Ведь тогда тебе придется умереть, не так ли?
— Да, придется. А я вам нужен.
— Зачем? Что есть у тебя для нас ценного, помимо твоего влияния и доброго совета?
— Небольшая армия. У меня больше сотни прямых потомков. Их очень долго готовили к этому дню. Не все они пойдут за мной, но большинство подчинится моим приказам без всяких вопросов. У всех есть охотничье оружие.
Лидия неровно вздохнула.
— Мы сделаем то, что в наших силах, миссис Хэнкок. Мы бессильны устранить банки органов, но мы можем уничтожить несправедливость.
— Что действительно нужно сделать, — сказал Гарри, — это установить очередную основу распределения того, что уже в банках. Кто первый заболеет — вы понимаете, о чем я. Тем временем мы составим новый кодекс законов, таким образом, чтобы член команды получил столько же шансов попасть в банк, как и колонист.
— Здесь слишком не нажимайте, Кейн. Помните, мы должны удовлетворить интересы обеих групп.
— Пфе! — фыркнула Лидия Хэнкок. Нелегко было сказать — готова она расплакаться или полезть в драку.
Трое сидели кружком, наклонившись друг к другу через кофейный столик, сжимая позабытые кружки. Худ сидел чуть отодвинувшись от столика, отстраненный, чего-то ждущий.
— Дело в том, — сказал Парлетт, — что можно всех сделать равными перед законом. Мы можем это сделать и при том остаться при условии, что не будет перераспределения собственности. Вы с этим согласны?
— Не совсем.
— Посмотрите на рассуждения. Перед судом все равны. Преступление есть преступление. Но чем больше у человека собственности, тем менее вероятно, что он захочет совершить преступление. Получается, что членам команды есть, что терять, а колонистам есть что приобрести.
— Да, это разумно. Но у нас есть несколько пожеланий.
— Выкладывайте.
— Собственные автономные источники электроэнергии.
— Отлично. Пока не построим источники энергии на Гамме и Дельте, мы будем поставлять ее даром. Можно поставить гидроэлектростанции по Грязнухе и Долгому Водопаду.
— Хорошо. Нам нужны гарантии свободного доступа к банкам органов.
— Это представляет проблему. Банк органов — как и любой банк: из него нельзя взять больше, чем положил. Станет меньше осужденных и куда больше больных колонистов, подлежащих лечению.
Худ покачивался на стуле, опершись ногами о край стола. Глаза его были полузакрыты, словно он предавался приятным мечтаниям.
— Тогда розыгрыш, честный розыгрыш. И усиленные исследования в области аллопластии за счет команды.
— Почему команды?
— У вас все деньги.
— Можно ввести прогрессивный налог. Еще что?
— Существует множество несправедливых законов. Мы хотим строить дома, как посчитаем нужным. Никаких ограничений на ношение одежды. Свобода перемещений. Право покупать механизмы, любые механизмы, по той же цене, что и команда. Мы хотим наложить некоторые строгие ограничения на Исполнение. Так как…
— Зачем? Они превратятся в полицию и будут охранять ваши же законы.
— Парлетт, к вам когда-нибудь вламывался прямо сквозь стену вашего дома взвод полицейских, сеющих вокруг себя щадящие пули и снотворный газ, выволакивающих на свет божий чистильщиков, топчущих комнатные лужайки?
— Я никогда не был мятежником.
— Черта с два.
Парлетт улыбнулся. Улыбка придавала ему слишком большое сходство с покойником.
— Я не попадался.
— Дело-то в том, что Исполнение может совершить такое с каждым. И постоянно совершает. Владелец дома даже не получает извинений, если они не находят улик.
— Терпеть не могу налагать ограничения на полицию. Верная дорога к хаосу. — Парлетт как следует отхлебнул сидра. — Ну ладно, как вам понравится такое? Существовала штука под названием «ордер на обыск». Она не позволяла полиции Объединенных Наций войти ни в один дом, не предъявив судье надежных и основательных причин.
— Звучит неплохо.
— Я могу посмотреть детали в библиотеке.
— Еще одно. При нынешнем положении вещей Исполнение пользуется исключительным правом на арестованных. Они ловят людей, решают, виновны ли те и разбирают их на части. Мы должны как-то разделить эти функции.
— Я думал об этом, Кейн. Мы можем организовать законы так, чтобы ни один человек не мог быть казнен, пока его не признает виновным большая часть комиссии из десяти человек. Пятеро от команды, пятеро от колонистов — в тех случаях, когда затронуты и команда и колонисты. В остальных случаях судит пятерка из социальной группы арестованного. Все суды должны демонстрироваться общественности по какому-нибудь специальному каналу тривидения.
— Звучит…
— Так я и знал, — Джей Худ вернулся к участию в разговоре, с громким стуком опустив на пол передние ножки стула. — Вы сознаете, что каждое предложение, сделанное вами обоими сегодня вечером, отнимает у Госпиталя часть власти?
Парлетт нахмурился.
— Возможно. Ну и что с того?
— Вы рассуждаете так, словно на Горе Посмотрика всего две пользующихся влиянием группы. А их три! Вы, мы и Госпиталь; и Госпиталь — самая могущественная. Парлетт, вы изучаете Сынов Земли Пыльные Демоны знают, как долго. А уделили ли вы хоть какое-нибудь время изучению Иисуса Пьетро Кастро?
— Я знаю его довольно долго. — Миллард Парлетт поразмыслил. — Во всяком случае, я знаю, что он компетентен. Пожалуй, я не знаком по-настоящему с его образом мыслей.
— Гарри знаком. Гарри, как поступит Кастро, если мы попытаемся наложить все эти ограничения на его полицию?
— Я вас не понимаю, — сказал Миллард Парлетт. — Кастро хороший, верный человек. Все, что он делал, всегда было в наилучших интересах команды. Может быть, я не знаком с ним, как с личностью, но мне известно, что он считает себя слугой команды. Все, что примет команда, примет и он.
— Черт подери, Худ прав, — сказал Гарри Кейн. — Я знаю Кастро лучше, чем собственного отца. Просто я не подумал об этом.
— Иисус Пьетро Кастро — хороший, верный…
— Слуга команды. Правильно. А теперь подождите минутку, Парлетт. Дайте мне сказать. Прежде всего — какой команды? Какой команде он верен?
Парлетт фыркнул. Он поднял кружку и обнаружил, что та пуста.
— Он верен не какой угодно команде, — сказал Гарри Кейн. — Собственно говоря, он не уважает большинства команды. Он уважает вас; есть и другие, кто укладывается в его идеалы, но верность его принадлежит своего рода идеальному члену команды — человеку, который не сорит деньгами, вежлив с подчиненными, точно зная при этом, как с ними обращаться и постоянно держит в уме интересы колонистов. Этому образу он и служит. А теперь обратимся на минуту к тому, что мы собираемся сделать. Ордера на обыск для полиции Исполнения. Мы отберем у Исполнения власть решать, которому колонисту достанется остаток материалов из банков органов. Мы будем им говорить, кого они могут, а кого не могут казнить. Еще что-нибудь, Джей?
— Энергия. Мы отнимаем у Госпиталя монополию на электричество. Ага, и при уменьшении ограничений для колонистов у полицейских станет меньше работы. Придется Кастро часть из них уволить.
— Верно. Ну, а вы не считаете ведь, будто все члены команды на Плато согласятся с вами?
— Вовсе нет. Нет, конечно. Может быть, нам удастся раскачать большинство. По крайней мере, большую часть политических сил.
— Да черт бы подрал ваше большинство. Какой команде останется верен Кастро? Можете ее назвать.
Парлетт потер обратную сторону шеи.
— Я, конечно, понимаю суть дела. При условии, что ваш анализ личности Кастро верен, он последует за консервативной фракцией.
— Так и будет, поверьте мне. Те члены команды, которые скорее умрут, нежели примут наш компромисс — и есть люди, за которыми он пойдет. А все Исполнение пойдет за ним. Он их вождь.
— А у них все оружие, — подытожил Худ.
Глава 12. Космобаржа
Кровоточащее сердце. Мэттью Келлер. Полли Торнквист.
При чем здесь Полли Торнквист?
Она никак не может быть связана с нынешней историей. С субботнего вечера она подвергается чувственному голоданию на гробовой обработке. С какой стати его преследует образ девушки-колонистки? Чем она так притягивает его, что может вытащить из кабинета в такое время? Он не чувствовал себя таким околдованным со времени…
Он не мог вспомнить.
Охранник, идущий впереди, внезапно остановился, нажал кнопку в стене и отступил в сторону. Иисус Пьетро рывком вернулся к реальности. Они добрались до лифта.
Двери разъехались в стороны и Иисус Пьетро вошел, а следом за ним два охранника.
(«Где Полли? — шептало что-то в глубине его сознания. — Где она?..» Бессознательно он помнил это. «Скажи мне, где Полли!»)
Кровоточащее сердце. Мэттью Келлер. Полли Торнквист.
Или он выжил в конце концов из ума — из-за колонистской девчонки! — или есть какая-то связь между Мэттью Келлером и Полли Торнквист. Но никаких доказательств этому у него не было.
Может быть, девушка может ему сказать.
А если может, то она, конечно, скажет.
Мэтт следовал за ними до оканчивавшегося тупиком коридора. Когда они остановились, Мэтт тоже остановился в замешательстве. Идет Кастро к Полли или нет?
В стене распахнулись двери и три провожатых Мэтта вошли. Мэтт двинулся следом, но остановился в дверях. Комнатка была чересчур мала. Он толкнет кого-нибудь под локоть и получит выстрел…
Двери закрылись у него перед носом. Мэтт услышал удаляющиеся глухие механические шумы.
Что это за чертовщина — шлюз? А почему здесь?
Он находился в конце тупикового коридора, заблудившись в Госпитале. Глава и два охранника находятся по другую сторону этих дверей. Два охранника, вооруженных и настороженных — но иных провожатых у него не было. Мэтт нажал большую черную кнопку, открывавшую двери.
На сей раз они остались закрытыми.
Мэтт нажал снова. Безрезультатно.
Все ли он в точности делает, как охранник? Не применил ли охранник ключ или свисток?
Мэтт поглядел на отрезок коридора до поворота, размышляя, сможет ли он добраться обратно до кабинета Кастро. Вероятно, нет. Он снова нажал кнопку…
Глухой механический шум, почти неслышный, но поднимающийся вверх.
Наконец двери открылись, обнаружив крошечную, похожую на коробку пустую комнату.
Мэтт вошел, слегка пригнувшись, готовый ко всему. В задней стенке дверей не было. Как они вышли? Ничего. Ничего, кроме четырех кнопок, помеченных: «Один», «Два», «Открыть дверь», «Аварийная остановка».
Мэтт нажал их по порядку. Первая не дала никакого результата. Он нажал «Два»и все случилось одновременно.
Двери закрылись. Комнатка начала двигаться. Он чувствовал это — вибрация и пугающее давление на подошвы. Мэтт, издав вопль, рухнул на четвереньки.
Давление исчезло, но комнатка продолжала дрожать от движения и продолжал раздаваться странный незнакомый звук работающих механизмов. Мэтт ждал, съежившись на четвереньках.
Появилось вдруг чужеродное ощущение в животе и ниже — чувство падения. Мэтт сказал: «Уп!»и вцепился в свои плечи. Коробка, сотрясшись, остановилась.
Двери раскрылись. Он медленно вышел.
Он стоял высоко на узком мосту. Движущаяся коробка находилась на одном конце, опираясь на четыре вертикальных балки, уходившие прямо вниз, в квадратное отверстие в крыше Госпиталя. На другом конце моста имелся сходный комплект балок, пустой.
Мэтт никогда не бывал так высоко без автомобиля. Весь Госпиталь простерся под ним: бесформенное расплывшееся строение с комнатами и коридорами, двор, наклонная стена, защитный периметр, лес с ловушками и подъездная дорога. А прямо перед Мэттом возвышался огромный черный корпус «Планка».
Мэттов конец моста находился как раз перед тем, что, несомненно, являлось внешним корпусом старинной космобаржи. Мост пересекал острое, как резец, кольцо носового края, так что другой его конец нависал над «чердаком».
«Планк». Мэтт посмотрел вдоль гладкого черного металлического бока внешнего корпуса. Основная часть корабля была цилиндрической, но хвост, задний край, несколько выдавался наружу, а передний край был скошен, словно стамеска, внутрь под тридцатиградусным углом, замыкая двенадцатифутовое расстояние между внутренним и внешним корпусом; пространство, в котором заключались помещения корабля. Более, чем на полпути вниз, прямо под кольцом узких иллюминаторов, крыша Госпиталя охватывала корпус, чуть вдаваясь внутрь себя.
Что-то зажужжало позади. Движущаяся коробка поехала вниз.
Мэтт проследил, как она исчезает, а затем двинулся через мост, ведя рукой по перилам, достающим до бедра. Спуск коробки мог означать, что кто-то намерен подняться.
На другом конце он поискал в какой-нибудь из четырех опорных балок черную кнопку. Кнопка нашлась и он нажал ее. Потом посмотрел вниз.
«Чердак», пространство, замкнутое во внутреннем корпусе, был цилиндром, правильным, как консервная банка с вырезанными донышками. Четыре стабилизатора располагались крестом у кормы, в нескольких ярдах над почвой, а в месте их пересечения находился массивный остроконечный кожух. Посередине внутреннего корпуса имелось кольцо из четырех иллюминаторов. На этом же уровне располагался шлюз. Мэтт увидел его, заглянув между корпусом и поднимавшейся к нему движущейся коробкой.
При чем здесь Полли Торнквист?
Она никак не может быть связана с нынешней историей. С субботнего вечера она подвергается чувственному голоданию на гробовой обработке. С какой стати его преследует образ девушки-колонистки? Чем она так притягивает его, что может вытащить из кабинета в такое время? Он не чувствовал себя таким околдованным со времени…
Он не мог вспомнить.
Охранник, идущий впереди, внезапно остановился, нажал кнопку в стене и отступил в сторону. Иисус Пьетро рывком вернулся к реальности. Они добрались до лифта.
Двери разъехались в стороны и Иисус Пьетро вошел, а следом за ним два охранника.
(«Где Полли? — шептало что-то в глубине его сознания. — Где она?..» Бессознательно он помнил это. «Скажи мне, где Полли!»)
Кровоточащее сердце. Мэттью Келлер. Полли Торнквист.
Или он выжил в конце концов из ума — из-за колонистской девчонки! — или есть какая-то связь между Мэттью Келлером и Полли Торнквист. Но никаких доказательств этому у него не было.
Может быть, девушка может ему сказать.
А если может, то она, конечно, скажет.
Мэтт следовал за ними до оканчивавшегося тупиком коридора. Когда они остановились, Мэтт тоже остановился в замешательстве. Идет Кастро к Полли или нет?
В стене распахнулись двери и три провожатых Мэтта вошли. Мэтт двинулся следом, но остановился в дверях. Комнатка была чересчур мала. Он толкнет кого-нибудь под локоть и получит выстрел…
Двери закрылись у него перед носом. Мэтт услышал удаляющиеся глухие механические шумы.
Что это за чертовщина — шлюз? А почему здесь?
Он находился в конце тупикового коридора, заблудившись в Госпитале. Глава и два охранника находятся по другую сторону этих дверей. Два охранника, вооруженных и настороженных — но иных провожатых у него не было. Мэтт нажал большую черную кнопку, открывавшую двери.
На сей раз они остались закрытыми.
Мэтт нажал снова. Безрезультатно.
Все ли он в точности делает, как охранник? Не применил ли охранник ключ или свисток?
Мэтт поглядел на отрезок коридора до поворота, размышляя, сможет ли он добраться обратно до кабинета Кастро. Вероятно, нет. Он снова нажал кнопку…
Глухой механический шум, почти неслышный, но поднимающийся вверх.
Наконец двери открылись, обнаружив крошечную, похожую на коробку пустую комнату.
Мэтт вошел, слегка пригнувшись, готовый ко всему. В задней стенке дверей не было. Как они вышли? Ничего. Ничего, кроме четырех кнопок, помеченных: «Один», «Два», «Открыть дверь», «Аварийная остановка».
Мэтт нажал их по порядку. Первая не дала никакого результата. Он нажал «Два»и все случилось одновременно.
Двери закрылись. Комнатка начала двигаться. Он чувствовал это — вибрация и пугающее давление на подошвы. Мэтт, издав вопль, рухнул на четвереньки.
Давление исчезло, но комнатка продолжала дрожать от движения и продолжал раздаваться странный незнакомый звук работающих механизмов. Мэтт ждал, съежившись на четвереньках.
Появилось вдруг чужеродное ощущение в животе и ниже — чувство падения. Мэтт сказал: «Уп!»и вцепился в свои плечи. Коробка, сотрясшись, остановилась.
Двери раскрылись. Он медленно вышел.
Он стоял высоко на узком мосту. Движущаяся коробка находилась на одном конце, опираясь на четыре вертикальных балки, уходившие прямо вниз, в квадратное отверстие в крыше Госпиталя. На другом конце моста имелся сходный комплект балок, пустой.
Мэтт никогда не бывал так высоко без автомобиля. Весь Госпиталь простерся под ним: бесформенное расплывшееся строение с комнатами и коридорами, двор, наклонная стена, защитный периметр, лес с ловушками и подъездная дорога. А прямо перед Мэттом возвышался огромный черный корпус «Планка».
Мэттов конец моста находился как раз перед тем, что, несомненно, являлось внешним корпусом старинной космобаржи. Мост пересекал острое, как резец, кольцо носового края, так что другой его конец нависал над «чердаком».
«Планк». Мэтт посмотрел вдоль гладкого черного металлического бока внешнего корпуса. Основная часть корабля была цилиндрической, но хвост, задний край, несколько выдавался наружу, а передний край был скошен, словно стамеска, внутрь под тридцатиградусным углом, замыкая двенадцатифутовое расстояние между внутренним и внешним корпусом; пространство, в котором заключались помещения корабля. Более, чем на полпути вниз, прямо под кольцом узких иллюминаторов, крыша Госпиталя охватывала корпус, чуть вдаваясь внутрь себя.
Что-то зажужжало позади. Движущаяся коробка поехала вниз.
Мэтт проследил, как она исчезает, а затем двинулся через мост, ведя рукой по перилам, достающим до бедра. Спуск коробки мог означать, что кто-то намерен подняться.
На другом конце он поискал в какой-нибудь из четырех опорных балок черную кнопку. Кнопка нашлась и он нажал ее. Потом посмотрел вниз.
«Чердак», пространство, замкнутое во внутреннем корпусе, был цилиндром, правильным, как консервная банка с вырезанными донышками. Четыре стабилизатора располагались крестом у кормы, в нескольких ярдах над почвой, а в месте их пересечения находился массивный остроконечный кожух. Посередине внутреннего корпуса имелось кольцо из четырех иллюминаторов. На этом же уровне располагался шлюз. Мэтт увидел его, заглянув между корпусом и поднимавшейся к нему движущейся коробкой.