Мой отец никогда не действовал через вербовщиков. Он рассказывал, что дважды в этой гавани ему вместе со своей командой приходилось драться, чтобы вышвырнуть их с палубы. А от его историй о портовых кварталах Сан-Франциско меня дрожь пробирала.
Но когда мы наконец ступили на палубу «Рани», я огляделась кругом с почти болезненным чувством. «Рани» была одним из тех прекрасных клиперов, что ныне, увы, быстро вытесняются пароходами.
Нет больше прекраснейших кораблей из всех, что когда-либо плавали, воплощенной мечты моряков, бесстрашно бороздивших на них воды, где никогда прежде не видели американского флага. «Рани» принадлежала к вымирающему племени, и за это я любила ее.
Нас встретили капитан и его первый помощник. Когда нас проводили вниз, Викторина посетовала, что с трудом удерживается на ногах, но я обнаружила, что не утратила морской походки и не нуждаюсь в чужой руке для поддержки.
Капитан Мэксфилд принял нас по-королевски. Нам были поданы коробки с засахаренным имбирем и другими чужеземными сластями. Хотя для меня они не были ни чужеземными, ни экзотическими. Я разглядывала разные диковины из далеких стран, вроде тех, что собирал когда-то мой отец: свитки китайских картин, устрашающую маску, рот которой был усажен зубами акулы, малайский нож, на чьем лезвии оставил следы морской воздух.
Я поклевывала имбирь и переводила взгляд с одной стены на другую, покуда мои грезы не прервал первый помощник.
– Извините, мисс Пенфолд, но, как поглядишь на вас, можно подумать, что вы уже бывали здесь раньше.
– Бывала. – Заметив его удивленный взгляд, я объяснила. – Нет, я не имела в виду ваш корабль. Но моим отцом был капитан Джесс Пенфолд, и я плавала вместе с ним много лет. В сущности, я и родилась на борту корабля.
– С ума сойти! – Я подумала, что в своей модной упаковке выгляжу весьма далекой от спартанской морской жизни. – Капитан Пенфолд? О, я слышал о нем в Кантоне. Он был в большой дружбе с купцом Хо. Там о нем до сих пор вспоминают.
– Я так рада! – Человек должен оставаться в памяти тех, с кем он был связан при жизни. И то, что его все еще вспоминают с уважением, наполнило меня гордостью и счастьем.
– И еще я слышал, что он разбил пять пиратских джонок в Японском море, – продолжал мистер Уиккер. – Но это уж сказка!
Я улыбнулась.
– Одна из тех, что рождаются при пересказе. Я, видите ли, была там. Всего-то было две джонки, и у одной, должно быть, пьяный рулевой, так неустойчиво она шла. Но когда они атаковали, это было страшно.
– Две или пять – какая разница? Нужно быть настоящим мужчиной, чтобы сделать такое. С этими восточными пиратами я не пожелал бы встретиться, разве что с парой пушек, готовых к бою, и с пистолетом в каждой руке. Большая потеря, мисс Пенфолд, что эти дьяволы с конфедератских рейдеров загубили такого человека и его команду, – прямодушно закончил он.
И снова я была тронута, польщена и горда мыслью, что о моем отце так вспоминают.
– Итак, леди, – капитан, до того беседовавший с Аленом, встал. – Мистер Соваж считает, что вам будет интересно взглянуть на сливки нашего груза до того, как их запрут в банковских сейфах.
Он подошел к небольшому сейфу, прочно привинченному к полу, и вынул оттуда металлический ящик. Из него капитан достал несколько ящичков поменьше, обернутых индийским хлопком-сырцом, и тут нам открылись сказочные сокровища.
В одном ящичке были жемчуга, матово мерцавшие на тусклом сырце. Второй ящичек содержал камни с Цейлона – рубины и сапфиры, а третий – нефрит. Не тот нефрит, что обычно экспортируется на Запад, но полупрозрачный «императорский» нефрит, который так строго охраняется в пределах Китая, что большинство уроженцев Запада даже не подозревают о его существовании. Этот нефрит являл собой не просто камни, как в других контейнерах, но был обработан и покрыт резьбой. Здесь была бабочка, две превосходных серьги, браслет, на котором были вырезаны крошечные сложные сценки – все это вполне могло принадлежать придворной даме.
– Этот нефрит… Как он вам достался? – вырвалось у меня. Капитан Мэксфилд усмехнулся.
– Честным путем, мисс Пенфолд, хотя вы, возможно удивитесь, когда узнаете, каким. Дело в том, что нам повезло в Проливах. Пираты пытались сыграть с нами одну из своих дьявольских штучек – пустили по воде шлюпку с закрепленным торчком веслом, а на него привязали обрывок рубахи – вроде как сигнал бедствия. Однако один из наших, что ходил на корабле, несколько лет назад едва не вляпался в такую ловушку. Поэтому мы сделали вид, будто заглотили приманку, а сами захватили их дау [17], когда она подвалила к нашему борту. Это, – он постучал по крышке ящика обветренной смуглой рукой, – мы нашли в каюте капитана. Неизвестно, ни где он захватил это, ни когда. В любом случае, законных владельцев нет: они, скорее всего, давно мертвы. Поэтому эти сокровища – наша законная добыча.
– Так и есть. После аукциона или продажи – это уж как вы решите, – живо сказал Ален, – вырученная сумма будет разделена между командой. Я дам вам расписку за ящик и отправлю его прямо в банк. Сам Таккер должен оценить его. Он может предложить вам выкупить их; мой совет – соглашайтесь. Его ювелирный магазин – лучший в городе.
– Мы оставляем все это на вас, мистер Соваж. В любом случае вы получите долю судовладельца.
– В этом случае – нет. – Ален покачал головой. – Я не могу претендовать на добытое в бою. Вы рисковали своими жизнями, а не я.
Капитан достал перо, бумагу и чернила, Ален написал расписку. Поверх его склоненного плеча я взглянула на миссис Дивз и Викторину. Первая хмурилась, но глаза Викторины были устремлены только на драгоценности. На ее лице был написан своего рода голод – словно она видела пищу, лежавшую вне пределов ее досягаемости.
На меня драгоценности тоже произвели впечатление, особенно нефрит. Но затем я содрогнулась, представив, каким путем они попали в руки пирата из Проливов. Я была уверена – всякий, кто наденет их, зная их историю, никогда не сможет чувствовать себя чистым.
– Ален, – спросила Викторина, когда мы снова оказались в карете. – Эти прекрасные вещи… Кто их купит?
– Возможно, Таккер. Его «Бриллиантовый Дворец» может себе это позволить. И в любом случае капитан Мэксфилд может довериться ему как честному оценщику. Что ж, теперь вы повидали то, что можно назвать «сокровищами Индии».
– «Сокровищами Индии»… – мечтательно повторила она.
– Но большая часть выручки пойдет на ветер! – В голосе Миссис Дивз звучало раздражение. – Эти люди были вполне готовы отдать вам долю судовладельца, Ален. А теперь она уйдет в карманы простых матросов и будет растрачена в подобных местах! – Она взмахнула затянутой в перчатку рукой в сторону улиц Варварского Берега.
– Не простых матросов. Очень даже не простых, если они оказались способны сделать то, что сделали. Нет, судовладелец получает доход от обычных торговых рейсов. Эта же находка стала следствием того, что они рисковали своими жизнями. И они так же вправе извлечь выгоду из своих усилий, как и все прочие люди. Этот нефрит… он, должно быть, составлял гордость какой-нибудь принцессы или императорской наложницы. Каким ветром занесло его в сундук пирата в Проливах?
– Таким, о котором я бы не решилась говорить подробно, – высказала я вслух свои прежние мысли.
– Совершенно верно, – согласился Ален.
Мы не сразу вернулись в отель, сначала Ален свозил нас в знаменитый французский ресторан «Пудель». Там нам подали яства, каких я не видела и не пробовала с тех пор, как покинула Брюссель на борту «Королевы Индии». Когда мы уже вставали из-за стола, я мельком заметила у колонны смуглого человека, смотревшего на нас.
Был ли это тот самый молодой человек, с которым я видела Викторину на балконе? Или он мне уже мерещился в любом мужчине сходного роста и цвета кожи? Взгляд мой был столь мимолетен, что я не была уверена.
Когда Ален уже усаживал нас в экипаж, подбежал официант. Он прошел мимо мистера Соважа и протянул Викторине сложенный носовой платок.
– Мадемуазель уронила вот это…
Викторина пробормотала слова благодарности, скомкала платок и сунула его за кружевную манжету платья. Вполне незначительный инцидент и явно невинный… но он отложился в моей памяти.
Когда мы вернулись в «Лик-Хауз», Алену поднесли телеграмму, содержание которой заставило его нахмуриться. Он сжал губы, и все резкие линии его лица обозначились сильнее.
– Дурные новости? – быстро спросила миссис Дивз. Она явно готовилась выразить сочувствие, но я не могла представить, чтобы Ален Соваж захотел этого, какие бы удары не нанесла ему жизнь.
– Снова нелады на «Лошадиной подкове». Думаю, что я напрасно послал разбираться Паркинсона: он просто не умеет как следует работать с людьми. Пришло время сменить его там, но это означает новую поездку в Вирджиния-Сити. Я должен ехать как можно скорее.
– Итак, – заметила Викторина после его отъезда, – он не отослал нас обратно в деревню. Здесь есть что сделать, что повидать…
– Но вы же ничего не хотели делать! – Я была более встревожена переменой обстоятельств, чем осмеливалась высказать. Снова вся ответственность была на мне, и если Викторина только и дожидалась, чтобы Ален уехал… что я могла сделать?
– Это потому, что Ален все время говорил о docteur и что я не должна переутомляться, пока ему не покажусь. Теперь здесь больше нет Алена, никто не качает головой и не говорит, что мне следует вести себя осторожно. Я не больна, я ему так и говорила – и всем вам тоже, – но он никогда не слушал. И тогда, и раньше у меня была простая мигрень и немного кружилась голова. Теперь я не чувствую ничего подобного, и мы будем делать, что захотим, но уже без мрачной мины Алена. – Углы ее рта опустились, словно она передразнивала брата.
Однако она не собиралась начинать незамедлительно, за что я была благодарна, Напротив, она удалилась в спальню, сказав, что сейчас должна отдохнуть.
Мы уже получили визитки от тех, кто побывал на балу, но были избавлены от тягот обязательных визитов болезнью Викторины и еще тем, что мы приехали в город исключительно чтобы повидаться с врачом.
Я подумала, что миссис Дивз будет тяготиться нашей изоляцией и отсутствием Алена. Теперь она могла возобновить связи с прежними друзьями, и мне придется одной опекать Викторину.
До сих пор девушка была достаточно свободна, но беспокойная живость, которую она снова выказала утром, бродя от окна к окну, меня обескуражила.
Миссис Дивз удалилась с грудой записок, на которые она, по ее словам, должна была ответить незамедлительно.
На меня тоже подействовало беспокойство Викторины, и я не могла усидеть ни с книгой, ни с шитьем. Викторина с самого начала нашего знакомства ясно показала, что ее единственное чтение составляют модные журналы. Если она и открывала книгу, то лишь из любопытства: чтобы посмотреть что такого привлекательного находят в ней другие.
Хотя у нее были ловкие пальцы и она умела делать разные забавные пустячки вроде чепчиков, жабо и тому подобного из обрезков кружев, лент и искусственных цветов, но и на этом не могла сосредоточиться надолго. Она отбрасывала рукоделие незаконченным, потеряв к нему всякий интерес, предоставляя Амели делать последние стежки.
Сейчас же она хлопнула в ладоши, как делала всегда, призывая горничную – жест, который, по-моему, неприятно напоминал обычаи рабства. Правда, ни госпожа, ни служанка, похоже, не считали его оскорбительным.
– Амели! Принеси мне карты! – приказала она таким резким тоном, какого я никогда не слышала у нее в обращении с горничной.
Амели же, вопреки своему обычаю мгновенно подчиняться, двинулась не сразу. Я видела, как шевельнулись ее губы, будто она хотела что-то сказать. Потом она вопросительно глянула в мою сторону.
– Ты что, не слышала? – Нетерпение Викторины росло. Похоже, она отвергала некий немой протест служанки. Ее пальцы метнулись к горлу, отчасти приоткрыв под кружевом сорочки змеиное ожерелье. – Принеси сейчас же карты!
Амели вышла с явной неохотой, а Викторина выбрала один из маленьких столиков и быстро освободила его от вазы с розами, серебряного подноса с визитками и полупустой коробки конфет. В довершение она сдернула пурпурную плюшевую скатерть, обнажив полированную столешницу.
Пинком отшвырнув скомканную скатерть, она двумя толчками подвинула столик к своему креслу. Вернулась Амели с черным ларчиком в руках, но не сразу передала его хозяйке. Напротив, она стояла у стола, прижимая свою ношу к груди, словно бы не желая уступать. Пристальный взгляд Викторины встретился со взглядом служанки. Медленно, очень медленно Амели поставила ларец. При этом стал ясно виден ее отвратительный браслет с пауком. Я гадала, зачем она носит это украшение, столь искусное, что я вздрагивала всякий раз, как его замечала.
– Ты можешь идти! – в голосе Викторины был лед.
Амели медленно удалилась. Если она задерживалась, надеясь, что настроение хозяйки изменится и та снова ее позовет, то она просчиталась.
Викторина не обращала на меня внимания. Она вела себя так, словно была в комнатке одна, двигалась быстро, как будто повторяла действия, многократно проделанные раньше. Она коснулась крышки ларчика, та откинулась, и Викторина извлекла колоду карт.
Это была не обычная колода вроде тех, какими играют в вист. В белых, прекрасно ухоженных руках Викторины они выглядели так, как если бы она зачерпнула из канавы пригоршню грязи. Насколько я могла разглядеть, их с обеих сторон покрывала именно застарелая грязь. Такими мерзкими картами могли бы играть на Варварском Берегу, но Викторине они явно не внушали отвращения.
Она трижды перетасовала карты перед тем, как разложить их на столе лицом вверх на какой-то запутанный манер, не принятый ни в одном известном мне пасьянсе. Некоторые карты укладывались крест-накрест. И пользовалась она не всей колодой, а только частью ее. Для нее это явно было серьезно, сосредоточенность ее достигла такой силы, какой она никогда раньше не выказывала.
Последние несколько карт легли рубашкой вверх. Эти она собрала одну за другой, рассмотрела и раскидала направо и налево. Я была так удивлена, что привстала, чтобы посмотреть через ее плечо.
На этих картах не было обычных мастей. Сердца, бриллианты, дубинки и шпаги [18] – ничего подобного. На них были нанесены совсем другие рисунки, но они были настолько покрыты грязью, что их трудно было рассмотреть, только на одной виднелась рука, сжимающая кинжал, а на другой – черная змея, обвившая жезл.
Викторина перевернула последнюю карту и присоединила ее к одной из кучек, потом нахмурилась и что-то забормотала на диалекте, которого я не понимала. С жестом то ли нетерпения, то ли ярости сгребла карты в кучку и швырнула их обратно в ларец.
Прежде, чем я успела о чем-то спросить, она отпихнула столик с такой силой, что он едва не упал, и встала. Только теперь она вспомнила, что не одна в комнате, и повернулась ко мне.
– Я очень устала, и пойду отдохнуть.
Ее отрывистый тон мало напоминал обычную растянутую речь и вид ее вовсе не свидетельствовал об усталости. Напротив, глаза блестели, тело напряглось. Однако она так плотно захлопнула за собой дверь, что я растерялась.
Когда появилась миссис Дивз, дабы объявить, что сегодня мы обедаем с ее подругой, из комнаты Викторины вышла Амели, сказав, что у ее хозяйки мигрень, и она не желает ничего, кроме чашки шоколада.
– Но она же чувствовала себя гораздо лучше! – миссис Дивз была явно раздосадована. – Ну, хорошо, я пошлю записку Эндрюсам…
– Вам нет нужды отказываться от приглашения. – Мне вовсе не улыбалось провести вечер наедине с миссис Дивз, раздраженной тем, что ее лишили развлечений. – Я, конечно же, останусь здесь. И мне вполне хватит пары сэндвичей и чашки кофе. Мистер Соваж оставил пакет с новыми книгами – они пришли утром по почте, – и я прекрасно проведу с ними время. Если Викторине что-нибудь понадобится, я буду рядом.
Она было заколебалась, но жажда удовольствий победила. Я вздохнула с облегчением, когда она уехала. Еще раньше я отпустила Фентон на весь вечер к ее сестре, и в гостиной воцарилась полная тишина.
В пакете с книгами я нашла трехтомный английский роман с весьма интригующим названием «Лунный камень». Имя автора – Уилки Коллинз – было мне смутно знакомо, но сама книга была для меня внове. Я уселась, взяв в руки первый том, и приготовилась спокойно провести вечер. Если за мной и наблюдали из спальни Викторины (что вполне могло быть), я этого не заметила.
Амели пришла за подносом, на котором мне приносили ужин. Но я остановила ее, спросив о самочувствии Викторины. Амели сказала, что госпоже лучше, что она попросила супу и бисквитов, но больше ничего. Она так торопилась уйти, что я не стала ее задерживать.
Книга оказалась захватывающей, даже слишком, решила я, когда читаешь весь вечер в одиночестве. Теперь я чувствовала безотчетный страх и печаль, как будто мне передались тревоги персонажей. Поэтому я отбросила книгу и отправилась спать.
Примерно через час, все еще не в состоянии успокоиться, я накинула халат, надела домашние туфли и решила пойти бросить взгляд на Викторину. Остановившись в дверях ее комнаты, я увидела ее в постели. Она спала, все было в порядке, я могла вернуться. Но я никак не могла уснуть. Воспоминание о мерзких картах врывалось в мой мозг, едва лишь я закрывала глаза. Почему я не попросила Викторину объяснить, что они значат? Если она часто брала в руки эти отвратительные карты, то и вправду могла от этого заболеть! Сама древняя черная Смерть могла налипнуть на них.
Кажется, я задремала, потому что неожиданно я снова оказалась в каюте «Рани». Но добродушный капитан, Ален, миссис Дивз – все они исчезли. Я была наедине с Викториной, и с ее лица на меня смотрело то, что делало ее совершенно другим человеком – зло.
Ее пальцы ловко двигались, раскладывая эти ужасные карты, но не для пасьянса, а для игры на двоих. На столе между нами высилась груда драгоценностей, с которых медленно стекали струйки крови. Мой ужас перед прикосновением к этим картам, которые она принуждала меня взять, был так велик, что я проснулась, обнаружив, что сижу в постели с беспокойно колотящимся сердцем.
Я задержалась только для того, чтобы набросить халат: я должна была пойти к Викторине и убедиться, что она – не та демоническая тварь, какая привиделась мне в моем фантастическом сне; так сильно повлиял на меня этот кошмар.
И эта потребность развеять иллюзию не оставляла меня, пока я не пересекла темную гостиную и не приоткрыла дверь Викторины. Девушка лежала спокойно и мирно спала. Какая глупость – так впечатляться нелепым сном!
Однако я все же приблизилась к ее постели. Спящая повернулась к ночнику, и теперь я могла видеть ясно ее лицо.
Это была не Викторина!
В постели лежала Амели, одетая в ночную рубашку и чепец своей хозяйки. Если бы она не повернулась, иллюзия в тусклом свете была бы полной. Только случайность… спасибо тревожному сну!
Я схватила спящую девушку за плечи. Мой страх сменился яростью. Что за интрига здесь сплелась?
– Просыпайся! – Я встряхнула Амели со всей силой. – Что ты здесь делаешь? Просыпайся!
Я рывком подняла ее с подушек. Но ее голова бессильно свесилась на плечо, а веки даже не дрогнули. Я слышала ее дыхание, тяжелое и прерывистое. Я снова встряхнула ее, предположив, что она пьяна.
Но где Викторина? И почему на Амели ее ночной чепец и кружевное белье? К чему эта подмена?
Служанка мертвым грузом лежала у меня на руках без малейших признаков сознания. Я опустила ее на подушки. Что делать? Куда ушла Викторина и зачем? Я боролась с паникой, пытаясь рассуждать спокойно. Была Амели участницей заговора или, каким-то образом, его жертвой? Ее беспомощное состояние вновь пробудило мои страхи.
Решив, что следует все толком осмотреть, прежде чем звать на помощь, я зажгла вторую лампу, и, держа ее в руке, прошла через комнату к гардеробу. Распахнув его, я отчасти получила ответ на свой вопрос.
Без сомнения, здесь рылись в спешке. Мантилья лежала на полу, платья были в полном беспорядке, а два саквояжа, стоявшие раньше в глубине, исчезли. Беглого взгляда на столик у трюмо хватило, чтобы понять – пропал ларец с драгоценностями Викторины и некоторые ее косметические принадлежности.
Я могла дать этому лишь одно объяснение – побег. Но почему она бросила Амели в таком состоянии? Я-то считала, что узы, связывающие ее с Викториной, таковы, что она тоже должна была бежать.
Когда я подняла лампу повыше, что-то заставило меня обратить внимание на полуобгоревший клочок бумаги. Я подобрала его и с уцелевшего обрывка просыпался желтоватый порошок. На смятом обрывке было написано несколько слов. Я разгладила его и прочла по-французски: «достаточно для…»
Я осторожно положила бумажку на стол. Достаточно для чего… для кого? Был ли здесь завернут наркотик для Амели? Я быстро стряхнула несколько крупинок порошка, налипших на мои пальцы, обратно на бумагу, и аккуратно свернула ее: следовало узнать, что это за порошок.
Затем я вернулась к постели, но только для того, чтобы столкнуться с новой напастью. За те несколько минут, что я была занята поисками, с девушкой произошла перемена. Она, казалось, боролась за каждый вдох, и промежутки между глотками воздуха увеличивались. Когда я коснулась ее лба, он был холоден как лед. Амели нуждалась в срочной помощи!
Поставив лампу, я дернула сонетку, вызывая ночного портье. Пока я стояла, ожидая ответа на свой неистовый призыв, в замке гостиной послышался скрежет ключа, и дверь распахнулась, пропуская миссис Дивз.
Увидев меня в дверях спальни Викторины, она застыла на месте.
– В чем дело?
Глава одиннадцатая.
Признаться, что не сумела выполнить свой долг, всегда нелегко, а сделать это перед миссис Дивз, которая, как мне было отлично известно, меня недолюбливает, было особенно трудно. Но сейчас речь шла, возможно, о жизни Амели и, конечно, о безопасности Викторины.
Я начала вкратце излагать, но, прежде, чем я успела кончить, она буквально оттолкнула меня, решив, что лучше посмотреть самой.
Я было последовала за ней, но тут раздался стук в дверь, и я впустила коридорного, пришедшего на мой вызов.
– Вызовите врача, и как можно скорее!
– Здесь есть доктор Бич, мэм. Этажом ниже, он живет здесь. Если он у себя…
– Вызовите его. Если его нет, найдите кого-нибудь еще… только быстрее!
– Да, мэм. – Он поспешно удалился. Пухлые пальцы вцепились в мою руку.
– Что вы делаете? – требовательно вопросила миссис Дивз.
– Вызываю врача для Амели. Я уверена, что ее жизнь в опасности.
– Вы что, спятили?! – взвизгнула она. – Не понимаете, что такой скандал может отразиться на репутации Алена? Эта негодяйка набралась наркотиков. Оставьте ее в покое, и она поправится. Но если вы примешаете сюда посторонних, пойдут сплетни…
Я оттолкнула ее руку.
– Вы хоть посмотрели на нее? Я мало знаю о наркотиках, но уверена: она в смертельной опасности. Ей необходима помощь, причем как можно скорее.
Отстранив миссис Дивз, я вернулась к постели. Дыхание Амели стало еще тяжелее даже для моего неискушенного слуха. Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться ни с одной серьезной болезнью, но сейчас я была уверена, что Амели в опасности. Миссис Дивз встала против меня с другой стороны постели.
– Вы – законченная дура, и Ален никогда не простит вам! Вы бы сперва подумали, где может быть Викторина, а уж в последнюю очередь беспокоились бы об этой мерзавке. Я собираюсь телеграфировать Алену…
– Ради бога!
Если она думала напугать меня – не важно. Ален нужен здесь. Только ему по силам остановить Д'Лиса. Чего бы я только не отдала, лишь бы он сейчас оказался здесь!
– Будьте уверены, я сообщу ему все, – продолжала она, не обращая внимания, что Амели борется за каждый глоток воздуха, злорадно сверля меня глазами. Но в этот момент меня не волновало, что она ему сообщит, главное – чтобы он приехал.
– Кто-то заболел?
Мы одновременно взглянули на дверь. Там стоял плотный мужчина в парчовом халате, его взъерошенные волосы вздыбились, как петушиный гребень.
– Я – доктор Бич. Ну, леди, в чем дело?
Миссис Дивз быстро отошла от постели, словно отстраняясь от малейшего участия в происходящем.
– Я иду посылать телеграмму. – Она обращалась ко мне, а не к нему. Высоко подняв голову, она прошла мимо него, не произнеся не слова.
Доктор наблюдал ее маневр с некоторым удивлением, затем повернулся ко мне.
– А теперь, юная леди, скажите, в чем же дело? Я объяснила, пока он быстро осматривал Амели.
– Да, она отравлена наркотиком, – согласился он. – Нужен горячий кофе, как можно больше. Нужно поднять ее, заставить ходить, даже если придется тащить ее волоком – лишь бы она двигалась. Я не знаю этот наркотик, но симптомы позволяют предположить какое-то снотворное, причем в лошадиной дозе.
– Я приготовлю кофе, мисс Тамарис!
Вздрогнув, я оглянулась. Вернулась Фентон, и никого на свете я бы не была так рада видеть. При взгляде не ее угловатую нескладную фигуру у меня сразу полегчало на душе. Я знала, что мы не дождемся ни малейшей помощи от миссис Дивз, но Фентон могла оказаться надежной опорой до приезда Алена.