– Послушай, я ничего не говорил, потому что чувствовал, что ты не хочешь разговаривать об этом, – Джейсон оборвал ее раздумья. – Но что ты собираешься делать с этим Кэри? Ясно, что он будет с тобой вести себя свински, если сможет. Я удивляюсь, почему?
Талахасси с самого начала обеда до его конца старалась выбросить свое столкновение с доктором Кэри из памяти. Но ей придется посмотреть в лицо этому раньше или позже, так почему бы не сделать это теперь, тем более что Джейсон открыто повел разговор об этом.
– Может быть, потому, – ответила она откровенно, – что я – темнокожая. Но, думаю, прежде всего потому, что я – женщина. Существует много докторов наук, и не все они – белые, которые обижают женщину, посмевшую вторгнуться в их собственную область. Вот одна из причин, мой дорогой, почему мы боремся за эмансипацию! Ты слышал об амазонках, призывающих вновь возродить матриархат? Как это ни странно, некая разновидность матриархата существовала и в Африке, очень долгое время. Когда в Европе королева могла быть передвинута, подобно шахматной фигуре на доске какого-нибудь интригана, королевы далеко к югу предводительствовали своими собственными армиями и обладали таким влиянием, о каком белая женщина не смела и мечтать. В каждом королевстве было три господствующих женщины, если не больше – королева-мать, необязательно мать правящего короля, но, по сути, самая значительная женщина королевской семьи предшествующего поколения; сестра короля, потому что только она могла родить наследника королевской власти – сыновья короля, как правило, в счет не шли; и его первая жена. Например, в Ашанти жены короля должны были собирать налоги и имели собственную, очень надежную охрану, слуг и тому подобное, чтобы заниматься этим делом.
– Итак…, если Кэри – эксперт по африканской истории, каким он считается, – отметил Джейсон, – он, вероятно, знает все это. Может быть, именно поэтому и хочет унизить тебя, прежде чем ты возьмешь, по праву своего рождения, руководство отделом в свои руки. Но, – теперь Джейсон стал серьезным, – будь осторожной с ним, Талли. Думаю, он может быть опасным человеком, если выставляет это напоказ.
Она кивнула.
– Я знаю, и ничего не может быть хуже, чем политика конфронтации. К счастью, доктор Гринли достаточно долго наблюдал за моей работой, чтобы знать, на что я способна.
Джейсон, уже почти половина десятого! – она взглянула на свои часики.
– Нож, которым свежуют слона, должен быть не большим, а острым!
Она пристально взглянула на Джейсона.
– Теперь объясни, что ты этим хотела сказать?
– Нам досталась какая-то доля мудрости Востока, – он жестом указал на разбросанные остатки печенья. – Я же имею кое-что из наследия нашего собственного племени. Другими словами, следи за каждым своим шагом.
– Я, вероятно, буду делать это непрерывно, пока не отдавлю себе ноги, – согласилась она, вставая. – Я люблю обоих Гринли и поэтому не стану раскачивать лодку, чтобы не причинить неприятности доктору Джою.
Когда Джейсон отпирал дверь ее квартиры, они услышали изнутри настойчивый, пронзительный телефонный звонок.
– Ox! – Она резким движением распахнула дверь и пробежала через темную гостиную, стремясь как можно быстрее схватить трубку телефона, который издавал продолжительный требовательный звонок.
– Талахасси? – это был доктор Джой, и он говорил необычным, напряженным голосом.
– Да.
– Хвала создателю, что я нашел вас. Не можете ли вы приехать в музей прямо сейчас? Я не стал бы вас просить, но дело крайне важное. – Затем линия отключилась так внезапно, что она, испугавшись, на мгновение застыла на месте. Для доктора Гринли такой образ действия был необычен…
– Кто это?
– Доктор Гринли. – Она положила трубку. – Он только что попросил меня приехать в музей – в такое-то время! – и повесил трубку. Что-то случилось! Это очевидно!
– Я довезу тебя. – Джейсон последовал за ней и запер дверь, взяв ключ из ее руки. Она
чувствовал себя слегка ошеломленной. За два года работы – сначала как младший ассистент, потом как самостоятельный специалист – такого никогда не случалось. Сейчас она была встревожена так же, как и тогда, когда чувствовала присутствие той тени третьего, которого, конечно, никогда не было там, сопровождавшего ее по музею.
– Случилось что-то ужасно скверное, – пробормотала она, когда Джейсон уселся в автомобиле рядом с ней и, запустив двигатель, начал выводить машину со стоянки.
– Уверен, это Кэри, – отозвался он.
Но что мог доктор Кэри сделать или сказать такого, что бы заставило доктора Джоя вызвать ее ночью в музей? Она ничего не могла придумать и была все еще сбита с толку, когда Джейсон доставил ее к той же самой задней двери, в которую они входили несколькими часами раньше. Теперь в вестибюле было светло, а прямо за дверью ожидал Хауэс. Он распахнул ее.
– Поднимайтесь прямо наверх, мисс Митфорд. Лифт ждет.
Джейсон двинулся было следом, но Талахасси остановила его.
– Нет, ты останешься здесь, Джейс – если это касается работы отдела, я совершу более чем дурацкую ошибку, впутав в это постороннего.
– Ты уверена? – Он был озабочен, и в голосе сквозило сомнение.
Она энергично кивнула, надеясь, что этого достаточно, чтобы успокоить его.
– Уверена. И если разговор затянется, я позвоню вниз, и мистер Хауэс передаст тебе. Я же знаю, что ты улетаешь рано утром. Так будет правильно, мистер Хауэс?
– Безусловно, мисс.
Когда Талахасси вошла в лифт, она ожидала ощутить это другое присутствие. Но здесь не было ничего, кроме легкого ощущения сверхъестественного, всегда характерного для музея, когда он закрывался для публики и большинство обслуживающего персонала уходило, усиленного, возможно, потому, что была ночь. Гроза, которая давно собиралась, все еще не разразилась, хотя небо снаружи было по-прежнему затянуто тучами, и теперь девушка услышала, даже через толстые стены, окружавшие ее, раскаты, которые могли быть только отдаленным громом.
Гром барабанов – почему-то это выражение проскользнуло в ее мозгу в то время, когда она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая, пока лифт доберется до пятого этажа. Барабаны так много значили в Африке – знаменитые «говорящие барабаны», чьи умело подобранные звуки действительно могли далеко передавать сообщения, так, что знающие могли понимать их…
Дверь лифта открылась, и она окинула взглядом просторный холл. За матовым стеклом двери кабинета доктора Гринли горел свет. Талахасси обнаружила, что дышит учащенно, как будто только что бежала. Она заставила себя идти более медленно. Она не собиралась врываться в кабинет доктора Гринли, как беззаботный ребенок, которого позвали поиграть.
Когда она постучала и услышала в ответ приглушенный голос, то уже полностью овладела собой. Минутой позже она смотрела доктору в лицо через письменный стол, который больше не был завален бумагами, как это было всегда на протяжении того времени, что она знала его. Эти бумаги были раскиданы по полу: словно разметенные бурей, разбросанные листы бумаги, книги, журналы. Кабинет был в таком диком беспорядке, что она, открыв рот от изумления, застыла в проеме двери. Это выглядит так, подумала она, словно здесь пронесся небольшой ураган.
– Что…, что случилось?
Доктор Джой выпятил челюсть.
– Как раз это мы и пытаемся установить. Некто, несомненно, упорно что-то здесь искал; насколько мне известно, тут не было ничего, заслуживающего таких усилий.
– Нет? – этот высокомерный голос раздался из угла комнаты. Доктор Кэри сидел на стуле, оглядываясь вокруг с удовлетворением, которого не мог скрыть от сузившихся глаз Талахасси. – Спросите эту вашу мисс Митфорд, что она и ее возлюбленный заперли в вашем сейфе нынче вечером.
Доктор Джой даже не взглянул на него.
– Талахасси, если у вас есть этому хоть какое-нибудь объяснение, я был бы вам за него благодарен.
Талахасси кратко отчиталась:
– Сегодня ближе к вечеру меня вызвали в аэропорт. За мной послали Джейсона. Они обнаружили там нечто странное в одной из камер хранения и хотели, чтобы это опознали.
Я…, хорошо, я полагаю, что артефакт немного похож на Жезл Власти из собрания Брука. Итак, руководитель…, кстати, – теперь она повернулась к доктору Кэри, – вы позвонили по номеру, который он вам передал? Он, возможно, объяснил бы все это…
– Какой номер? – Доктор Джой выглядел озадаченным.
– Я сказала этому мистеру Нею, что доктор Кэри занимался коллекцией Брука. Он написал на карточке номер телефона и попросил связаться с ним как можно скорее.
– Кэри? – Доктор Джой повернул голову.
Но тот не выказал и признака смущения.
– Я не знаю этого человека. Если ему были нужны мои услуги, он должен был обратиться только прямо ко мне – чего он не сделал. Нет, я не позвонил.
«Почему?» – удивилась Талахасси. Человек, казалось, принял предложение как оскорбление.
– Но вы положили этот артефакт в сейф? – спросил доктор Джой.
– Да. Он в чемоданчике со свинцовым покрытием – вот почему Джейсон принес его наверх, помогая мне.
– Свинцовое покрытие? – Доктор Джой был изумлен до крайности.
– Они сказали, что артефакт испускает какой-то неопознанный тип излучения. Вот они и приняли меры предосторожности.
– Он на самом деле африканский – настоящий артефакт?
– Взгляните и убедитесь. – Талахасси была взволнована с того мгновения, как увидела беспорядок в кабинете, и теперь чувствовала нарастающее раздражение.
Она положила руку на циферблат сейфа – и тут же вспомнила о ночной сигнализации. Но доктор Джой уже предвидел ее просьбу и звонил по телефону Хауэсу, чтобы тот отключил сигнализацию. Когда дверь открылась, она вытащила чемоданчик, который был так тяжел, что она была вынуждена поднимать его обеими руками, чтобы поставить на крышку стола. Громко щелкнув замком, она открыла его. Ларец лежал там, и доктор Джой нетерпеливо подался вперед.
Талахасси подцепила ларец клещами за верх и осторожно достала находку. К ее удивлению, доктор Кэри не подошел к столу. Она взглянула на него и увидела, что он спокойно сидит там же, со слабой саркастической улыбкой на тонких губах, наблюдая за ними, как будто они ввязывались в неприятности, о которых он не имел намерения их предупреждать.
Его позиция была более чем странной, настолько странной, что в Талахасси проснулось ощущение чего-то затаившегося здесь, выжидающего…
Доктор Джой нетерпеливо выхватил у нее клещи, медленно повернул ларец кругом.
– Да, да! Но что это? Смешанный стиль – хотя древний, бесспорно очень древний! И просто оставлен в камере хранения! Необходимо определить его происхождение. Кэри, что, вы думаете, он собой представляет – что за культура?
Кэри поднялся. Он двигался быстро, странно. Его глаза теперь алчно устремились на ларец, злобный взгляд исчез.
Двумя большими шагами он достиг стола, грубо толкнув Талахасси в бок. Наклонившись вперед, прежде чем остальные смогли помешать ему, так как они не были подготовлены к его внезапному движению, он положил руки на стороны ларца.
Не было ни звука, но, когда доктор Кэри поднял руки, верхняя часть ларца откинулась. Внутри был небольшой сверток, завернутый в пожелтевший материал.
– Не трогайте! – Талахасси схватила локоть Кэри. – Излучение!
Он даже не взглянул на нее. Наоборот, он с грохотом бросил на стол крышку ларца и схватил сверток. Доктор Джой попытался вырвать его, лицо у него выражало полное изумление.
Доктор Кэри уклонился от него и точно так же легко освободился от Талахасси, затем яростно рванул обертку свертка. Она поползла клочками, как будто вещество истлело от времени. То, что находилось внутри, после того, как остатки покрытия были сорваны, оказалось предметом около фута длиной. И форма его была знакома им всем. Это был анх – очень древний ключ ко всякой жизни, который каждый влиятельный бог или богиня Египта держали в руке. Он был вырезан из какого-то вещества, казавшегося кристаллическим, и на нем не было видно ни трещинки, ни эрозии. Доктор Кэри уронил его на крышку стола.
– Что? Почему? – Он тер и тер руки о переднюю часть своего пиджака, как будто боялся и ненавидел что-то, прилипшее к ним. И теперь его лицо было сморщенным и искаженным. – Почему?… – повторил он тоном выше, чем обычно, как будто он ждал от них ответа, что явилось причиной для его действий.
В этот момент раздался удар грома, который, казалось, прозвучал так близко над головой, будто крыша сама собиралась рухнуть на них. Талахасси съежилась и вскрикнула, потому что не могла сдержаться. Секундой позже погас свет, и они остались в темноте!
– Нет! Нет! Нет! – выкрикнул кто-то – звук становился все слабее с каждым отрицанием.
– Доктор Джой, – Талахасси наконец-то обрела голос. – Доктор Джой! – Она попыталась обогнуть стол и побежала по направлению к столу, едва не потеряв равновесие. Затем застыла в неподвижности.
В комнате появился свет. Но он исходил ни от лампы и ни от светильника. Его излучал анх на столе. Вещь словно бы пылала.
И этот жар тянул ее – ив этот момент она поняла, что «присутствие», которое она ощущала раньше, вновь появилось, но значительно сильнее прежнего.
Анх поднялся над столом. Он двигался – и тянул ее за собой. Она пыталась позвать на помощь, уцепиться за стул, за стену, за что-нибудь, что могло затормозить ее продвижение.
Но ничего не могла поделать.
– Доктор Джой! – на этот раз ее мольба прозвучала как слабый шепот, способность говорить громко оставила ее. Это… это неведомое «присутствие» управляло ею более верно, чем если бы кто-то положил руки на плечи и подталкивал вперед.
Сопротивляясь, как никогда прежде в своей жизни, Талахасси следовала за плывущим по воздуху призрачным анхом, неохотно переставляя ноги. Теперь они находились во внешнем холле, она и существо, которое она не могла видеть, но знала, что оно было с ней, заставляя ее выполнить какое-то задание.
Здесь не было света, за исключением того, который испускал анх. Однако он, казалось, стал пылать ярче, так что она могла видеть лестничную клетку. Держась за перила, она спускалась все ниже и ниже, все время подчиняясь кому-то, подталкивающему ее.
Она обнаружила, что умоляет кого-то, даже не шепотом, потому что голос больше ей не повиновался, а мысленно.
Это… – эта воля, что держала ее, – было кошмаром. Это существо не могло существовать – не могло! И все же оно существовало.
Они достигли четвертого этажа, анх нерешительно завис в холле. Смутно – из-за своего страха – Талахасси поняла, куда они направлялись: по направлению к трем комнатам, где помещалась коллекция Брука. Она каким-то образом потеряла часть себя. Это уже случилось, и, очевидно, она ничего не могла сделать, чтобы исправить это.
– Талахасси!
Ее имя глухо прозвучало с лестничной клетки позади.
Доктор Джой! Но он слишком опоздал – слишком опоздал…
«Слишком опоздал для чего?» – вяло спросила часть ее сознания.
Опять прогремел раскат грома, но вместе с ним зазвучало что-то еще – и продолжало звучать даже тогда, когда гром затих. Барабаны – зовущие барабаны. Талахасси, вскинув руки, зажала уши, но не смогла заглушить этой смутно различимой, требовательной вибрации звука. Кроме того, ко всему этому добавилось еще позвякивание, будто встряхивали мелкие кусочки хрусталя. Этот звук мог быть идентифицирован только с единственным музыкальным инструментом прошлого – в Древнем Египте у храмовых жриц был систрум. Они трясли его, производя звук, который, по их мнению, должен был привлечь внимание древних богов.
Она сходит с ума!
Но этого не случилось. Здравый и проницательный разум Талахасси начал восстанавливаться. Здесь было некоторое логическое объяснение всего происходящего. Должно быть!
Часть ее – та часть, что управляла ее движениями – находилась в зависимости от влияния постороннего «присутствия».
Ее же разум все еще был свободен.
Они были уже у двери третьей и последней комнаты. Их встретил свет. Но не обычный свет, какой знала Талахасси.
Это было сияние, исходящее из глубин основной витрины в комнате. Она не удивилась его источнику. Кристаллическая верхушка жезла светилась, возможно, слабее, но излучение частично походило на то, что испускал анх, парящий сверху.
Затем анх остановился, повиснув в воздухе, как если бы девушка сама поддерживала его на уровне груди. Принуждение изменилось. Ей было дано новое распоряжение: приказ, которому она более не была способна сопротивляться, так же как и той беззвучной команде, что привела ее сюда.
Она протянула руки, подчиняясь воле этого другого, чтобы отыскать запор витрины. Но не смогла открыть его. Тотчас же принуждение усилилось, обрушившись на нее как физические удары. Чужая воля требовала, чтобы она освободила жезл. Но она не могла, он был заперт Здесь не было способа освободить его, никакого способа… Часть ее сознания, которая была свободной, спорила с невидимым, даже тогда, когда ее тело раскачивалось вперед и назад под этой подхлестывающей командой.
Из тьмы раздался голос. В какой-то момент, в безумной надежде, Талахасси подумала, не идут ли доктор Джой или Хауэс, чтобы спасти ее. Затем осознала, что не может понять ни слова из этой страстной речи. Она была такой же горячей и гневной, такой же эмоционально сильной, как и чья-то воля, окружающая ее. И все же эта речь исходила не от «присутствия», которое привело ее сюда.
Контроль над ней частично ослабел. Как только это случилось, она каким-то образом почувствовала гнев, который овладел невидимкой, в свою очередь, при звуке этого голоса.
Но если оно могло отвечать, то не сделало этого.
Теперь эти слова приходили в кадансе странного песнопения, ритм которого согласовался с отдаленным рокотом барабанов. Талахасси больше не удивлялась тому, как и что она слышала и откуда это пришло. Она только присела перед витриной, в которой лежал увенчанный светящейся короной жезл, желая уползти прочь с места сражения. Так как воля, что привела ее сюда, теперь встретилась с другой, и они вступили в борьбу.
Талахасси внезапно что-то подхватило и злобно швырнуло на витрину. Она вскрикнула, заслонив лицо руками, испугавшись, что стекло разобьется и разрежет ее тело на куски.
Но хотя она ударилась с такой силой, что потом наверняка будет вся в синяках, этого оказалось недостаточно, чтобы разбить витрину и выполнить намерение этой воли.
Оно отступило, сцепившись снова в борьбе с невидимым другим.
Теперь пел более чем один голос. Девушка была уверена, что пока ее оставили в покое, и неподвижно распласталась на витрине. Ее разум мутился. Она испытывала тошноту и головокружение, в то время как силы, выходящие за пределы ее знаний и представлений, в бешеном круговороте носились вокруг. Затем анх выплыл из-за ее плеча, повиснув прямо над витриной.
Широко раскрыв глаза, она наблюдала, как жезл зашевелился и начал подниматься, пока не повис вертикально без какой-нибудь поддержки. Затем он подпрыгнул вверх, его пылающая верхушка тяжело ударилась о верхнюю часть витрины, в то время как анх устремился вниз, чтобы встретиться с ним в той же самой точке.
Стекло треснуло, разбилось вдребезги и упало. Освобожденный жезл закружился в воздухе. Тени собрались вокруг него в лихорадочном танце, когда он, наклонившись, опустился на пол.
Анх парил над ним, как бы стараясь побудить жезл еще к одному усилию. Была ли это тень руки – руки такой призрачной, что она лишь чуть-чуть обрисовывалась в свечении анха? Но что-то было, Талахасси не сомневалась, и это что-то протянулось к жезлу. Но прежде чем оно сумело приблизиться достаточно, чтобы схватить его, жезл переместился сам. Не вверх, как прежде, а как змея, несмотря на свою жесткость, по полу.
Опять воля завладела Талахасси, завертела ее и почти злобно толкнула вслед за ускользающим жезлом. Анх летал над ней, как бы кого-то отгоняя и защищая от чего-то, что она не могла видеть; он парил, совершая проворные стремительные движения, в то время как она была вынуждена повиноваться приказам своего странного захватчика. Она должна взять жезл в руки – теперь остался только этот приказ, заполнивший все ее сознание.
Снова раздался голос. И Талахасси смутно осознала, что песнопение прекратилось. Анх поплыл прочь от нее, скользя по воздуху, и повис в углу комнаты, по направлению к которому двигался жезл и Талахасси, бредущая за ним, спотыкаясь. Двигаясь как марионетка, обладающая разумом, повинуясь чужой воле, она была неуклюжей, медлительной, хотя все время старалась вырваться из-под этой власти.
Но воля была неумолимой, а ее ненависть горячей. Нет, эта ненависть относилась не к Талахасси, как к глупому орудию, которым нужно воспользоваться, но, точнее, как к врагу, противостоящему этой воле. Она увидела теперь, что жезл лежит спокойно.
Еще раз призрачное очертание промелькнуло через сияние его верхушки. Между тем воля швырнула ее вперед. Она споткнулась и упала, в то время как ее протянутая рука сомкнулась на другом конце жезла как раз тогда, когда он дернулся вверх. Талахасси держала жезл, как ей приказывали и заставляли. Эта сжимающая рука могла быть призрачной – если это была рука, – но в ней была сила, остановившая жезл. Анх опустился и коснулся его светящейся верхушки.
Это было подобно попаданию в область взрыва. Свет, жар, боль и такой грохот, что Талахасси оглушило. У девушки было ужасное ощущение, что ее закрутило над безмерной пустотой небытия. Другое «присутствие» исчезло. Ее руки вцепились теперь в жезл – не по принуждению, она продолжала сжимать жезл ради спасения своей собственной жизни. В нее хлынуло знание, что она должна позволить этому продолжиться, в противном случае ответом будет смерть – настолько противоестественная, что окажется намного хуже любой другой, когда-либо угрожавшей человеку.
Она собрала все свои силы, каждую их частицу, которые еще в ней остались, чтобы удержать жезл. Вокруг нее не было ничего, кроме отрицающего все небытия, и это угрожало пробить брешь в ее здравомыслии, держать…Держать!
Затем небытие сомкнулось вокруг нее в огромном и ужасном круговращении абсолютной черноты. Охваченная крайней степенью отчаяния, она потеряла сознание.
Глава 3
Талахасси с самого начала обеда до его конца старалась выбросить свое столкновение с доктором Кэри из памяти. Но ей придется посмотреть в лицо этому раньше или позже, так почему бы не сделать это теперь, тем более что Джейсон открыто повел разговор об этом.
– Может быть, потому, – ответила она откровенно, – что я – темнокожая. Но, думаю, прежде всего потому, что я – женщина. Существует много докторов наук, и не все они – белые, которые обижают женщину, посмевшую вторгнуться в их собственную область. Вот одна из причин, мой дорогой, почему мы боремся за эмансипацию! Ты слышал об амазонках, призывающих вновь возродить матриархат? Как это ни странно, некая разновидность матриархата существовала и в Африке, очень долгое время. Когда в Европе королева могла быть передвинута, подобно шахматной фигуре на доске какого-нибудь интригана, королевы далеко к югу предводительствовали своими собственными армиями и обладали таким влиянием, о каком белая женщина не смела и мечтать. В каждом королевстве было три господствующих женщины, если не больше – королева-мать, необязательно мать правящего короля, но, по сути, самая значительная женщина королевской семьи предшествующего поколения; сестра короля, потому что только она могла родить наследника королевской власти – сыновья короля, как правило, в счет не шли; и его первая жена. Например, в Ашанти жены короля должны были собирать налоги и имели собственную, очень надежную охрану, слуг и тому подобное, чтобы заниматься этим делом.
– Итак…, если Кэри – эксперт по африканской истории, каким он считается, – отметил Джейсон, – он, вероятно, знает все это. Может быть, именно поэтому и хочет унизить тебя, прежде чем ты возьмешь, по праву своего рождения, руководство отделом в свои руки. Но, – теперь Джейсон стал серьезным, – будь осторожной с ним, Талли. Думаю, он может быть опасным человеком, если выставляет это напоказ.
Она кивнула.
– Я знаю, и ничего не может быть хуже, чем политика конфронтации. К счастью, доктор Гринли достаточно долго наблюдал за моей работой, чтобы знать, на что я способна.
Джейсон, уже почти половина десятого! – она взглянула на свои часики.
– Нож, которым свежуют слона, должен быть не большим, а острым!
Она пристально взглянула на Джейсона.
– Теперь объясни, что ты этим хотела сказать?
– Нам досталась какая-то доля мудрости Востока, – он жестом указал на разбросанные остатки печенья. – Я же имею кое-что из наследия нашего собственного племени. Другими словами, следи за каждым своим шагом.
– Я, вероятно, буду делать это непрерывно, пока не отдавлю себе ноги, – согласилась она, вставая. – Я люблю обоих Гринли и поэтому не стану раскачивать лодку, чтобы не причинить неприятности доктору Джою.
Когда Джейсон отпирал дверь ее квартиры, они услышали изнутри настойчивый, пронзительный телефонный звонок.
– Ox! – Она резким движением распахнула дверь и пробежала через темную гостиную, стремясь как можно быстрее схватить трубку телефона, который издавал продолжительный требовательный звонок.
– Талахасси? – это был доктор Джой, и он говорил необычным, напряженным голосом.
– Да.
– Хвала создателю, что я нашел вас. Не можете ли вы приехать в музей прямо сейчас? Я не стал бы вас просить, но дело крайне важное. – Затем линия отключилась так внезапно, что она, испугавшись, на мгновение застыла на месте. Для доктора Гринли такой образ действия был необычен…
– Кто это?
– Доктор Гринли. – Она положила трубку. – Он только что попросил меня приехать в музей – в такое-то время! – и повесил трубку. Что-то случилось! Это очевидно!
– Я довезу тебя. – Джейсон последовал за ней и запер дверь, взяв ключ из ее руки. Она
чувствовал себя слегка ошеломленной. За два года работы – сначала как младший ассистент, потом как самостоятельный специалист – такого никогда не случалось. Сейчас она была встревожена так же, как и тогда, когда чувствовала присутствие той тени третьего, которого, конечно, никогда не было там, сопровождавшего ее по музею.
– Случилось что-то ужасно скверное, – пробормотала она, когда Джейсон уселся в автомобиле рядом с ней и, запустив двигатель, начал выводить машину со стоянки.
– Уверен, это Кэри, – отозвался он.
Но что мог доктор Кэри сделать или сказать такого, что бы заставило доктора Джоя вызвать ее ночью в музей? Она ничего не могла придумать и была все еще сбита с толку, когда Джейсон доставил ее к той же самой задней двери, в которую они входили несколькими часами раньше. Теперь в вестибюле было светло, а прямо за дверью ожидал Хауэс. Он распахнул ее.
– Поднимайтесь прямо наверх, мисс Митфорд. Лифт ждет.
Джейсон двинулся было следом, но Талахасси остановила его.
– Нет, ты останешься здесь, Джейс – если это касается работы отдела, я совершу более чем дурацкую ошибку, впутав в это постороннего.
– Ты уверена? – Он был озабочен, и в голосе сквозило сомнение.
Она энергично кивнула, надеясь, что этого достаточно, чтобы успокоить его.
– Уверена. И если разговор затянется, я позвоню вниз, и мистер Хауэс передаст тебе. Я же знаю, что ты улетаешь рано утром. Так будет правильно, мистер Хауэс?
– Безусловно, мисс.
Когда Талахасси вошла в лифт, она ожидала ощутить это другое присутствие. Но здесь не было ничего, кроме легкого ощущения сверхъестественного, всегда характерного для музея, когда он закрывался для публики и большинство обслуживающего персонала уходило, усиленного, возможно, потому, что была ночь. Гроза, которая давно собиралась, все еще не разразилась, хотя небо снаружи было по-прежнему затянуто тучами, и теперь девушка услышала, даже через толстые стены, окружавшие ее, раскаты, которые могли быть только отдаленным громом.
Гром барабанов – почему-то это выражение проскользнуло в ее мозгу в то время, когда она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая, пока лифт доберется до пятого этажа. Барабаны так много значили в Африке – знаменитые «говорящие барабаны», чьи умело подобранные звуки действительно могли далеко передавать сообщения, так, что знающие могли понимать их…
Дверь лифта открылась, и она окинула взглядом просторный холл. За матовым стеклом двери кабинета доктора Гринли горел свет. Талахасси обнаружила, что дышит учащенно, как будто только что бежала. Она заставила себя идти более медленно. Она не собиралась врываться в кабинет доктора Гринли, как беззаботный ребенок, которого позвали поиграть.
Когда она постучала и услышала в ответ приглушенный голос, то уже полностью овладела собой. Минутой позже она смотрела доктору в лицо через письменный стол, который больше не был завален бумагами, как это было всегда на протяжении того времени, что она знала его. Эти бумаги были раскиданы по полу: словно разметенные бурей, разбросанные листы бумаги, книги, журналы. Кабинет был в таком диком беспорядке, что она, открыв рот от изумления, застыла в проеме двери. Это выглядит так, подумала она, словно здесь пронесся небольшой ураган.
– Что…, что случилось?
Доктор Джой выпятил челюсть.
– Как раз это мы и пытаемся установить. Некто, несомненно, упорно что-то здесь искал; насколько мне известно, тут не было ничего, заслуживающего таких усилий.
– Нет? – этот высокомерный голос раздался из угла комнаты. Доктор Кэри сидел на стуле, оглядываясь вокруг с удовлетворением, которого не мог скрыть от сузившихся глаз Талахасси. – Спросите эту вашу мисс Митфорд, что она и ее возлюбленный заперли в вашем сейфе нынче вечером.
Доктор Джой даже не взглянул на него.
– Талахасси, если у вас есть этому хоть какое-нибудь объяснение, я был бы вам за него благодарен.
Талахасси кратко отчиталась:
– Сегодня ближе к вечеру меня вызвали в аэропорт. За мной послали Джейсона. Они обнаружили там нечто странное в одной из камер хранения и хотели, чтобы это опознали.
Я…, хорошо, я полагаю, что артефакт немного похож на Жезл Власти из собрания Брука. Итак, руководитель…, кстати, – теперь она повернулась к доктору Кэри, – вы позвонили по номеру, который он вам передал? Он, возможно, объяснил бы все это…
– Какой номер? – Доктор Джой выглядел озадаченным.
– Я сказала этому мистеру Нею, что доктор Кэри занимался коллекцией Брука. Он написал на карточке номер телефона и попросил связаться с ним как можно скорее.
– Кэри? – Доктор Джой повернул голову.
Но тот не выказал и признака смущения.
– Я не знаю этого человека. Если ему были нужны мои услуги, он должен был обратиться только прямо ко мне – чего он не сделал. Нет, я не позвонил.
«Почему?» – удивилась Талахасси. Человек, казалось, принял предложение как оскорбление.
– Но вы положили этот артефакт в сейф? – спросил доктор Джой.
– Да. Он в чемоданчике со свинцовым покрытием – вот почему Джейсон принес его наверх, помогая мне.
– Свинцовое покрытие? – Доктор Джой был изумлен до крайности.
– Они сказали, что артефакт испускает какой-то неопознанный тип излучения. Вот они и приняли меры предосторожности.
– Он на самом деле африканский – настоящий артефакт?
– Взгляните и убедитесь. – Талахасси была взволнована с того мгновения, как увидела беспорядок в кабинете, и теперь чувствовала нарастающее раздражение.
Она положила руку на циферблат сейфа – и тут же вспомнила о ночной сигнализации. Но доктор Джой уже предвидел ее просьбу и звонил по телефону Хауэсу, чтобы тот отключил сигнализацию. Когда дверь открылась, она вытащила чемоданчик, который был так тяжел, что она была вынуждена поднимать его обеими руками, чтобы поставить на крышку стола. Громко щелкнув замком, она открыла его. Ларец лежал там, и доктор Джой нетерпеливо подался вперед.
Талахасси подцепила ларец клещами за верх и осторожно достала находку. К ее удивлению, доктор Кэри не подошел к столу. Она взглянула на него и увидела, что он спокойно сидит там же, со слабой саркастической улыбкой на тонких губах, наблюдая за ними, как будто они ввязывались в неприятности, о которых он не имел намерения их предупреждать.
Его позиция была более чем странной, настолько странной, что в Талахасси проснулось ощущение чего-то затаившегося здесь, выжидающего…
Доктор Джой нетерпеливо выхватил у нее клещи, медленно повернул ларец кругом.
– Да, да! Но что это? Смешанный стиль – хотя древний, бесспорно очень древний! И просто оставлен в камере хранения! Необходимо определить его происхождение. Кэри, что, вы думаете, он собой представляет – что за культура?
Кэри поднялся. Он двигался быстро, странно. Его глаза теперь алчно устремились на ларец, злобный взгляд исчез.
Двумя большими шагами он достиг стола, грубо толкнув Талахасси в бок. Наклонившись вперед, прежде чем остальные смогли помешать ему, так как они не были подготовлены к его внезапному движению, он положил руки на стороны ларца.
Не было ни звука, но, когда доктор Кэри поднял руки, верхняя часть ларца откинулась. Внутри был небольшой сверток, завернутый в пожелтевший материал.
– Не трогайте! – Талахасси схватила локоть Кэри. – Излучение!
Он даже не взглянул на нее. Наоборот, он с грохотом бросил на стол крышку ларца и схватил сверток. Доктор Джой попытался вырвать его, лицо у него выражало полное изумление.
Доктор Кэри уклонился от него и точно так же легко освободился от Талахасси, затем яростно рванул обертку свертка. Она поползла клочками, как будто вещество истлело от времени. То, что находилось внутри, после того, как остатки покрытия были сорваны, оказалось предметом около фута длиной. И форма его была знакома им всем. Это был анх – очень древний ключ ко всякой жизни, который каждый влиятельный бог или богиня Египта держали в руке. Он был вырезан из какого-то вещества, казавшегося кристаллическим, и на нем не было видно ни трещинки, ни эрозии. Доктор Кэри уронил его на крышку стола.
– Что? Почему? – Он тер и тер руки о переднюю часть своего пиджака, как будто боялся и ненавидел что-то, прилипшее к ним. И теперь его лицо было сморщенным и искаженным. – Почему?… – повторил он тоном выше, чем обычно, как будто он ждал от них ответа, что явилось причиной для его действий.
В этот момент раздался удар грома, который, казалось, прозвучал так близко над головой, будто крыша сама собиралась рухнуть на них. Талахасси съежилась и вскрикнула, потому что не могла сдержаться. Секундой позже погас свет, и они остались в темноте!
– Нет! Нет! Нет! – выкрикнул кто-то – звук становился все слабее с каждым отрицанием.
– Доктор Джой, – Талахасси наконец-то обрела голос. – Доктор Джой! – Она попыталась обогнуть стол и побежала по направлению к столу, едва не потеряв равновесие. Затем застыла в неподвижности.
В комнате появился свет. Но он исходил ни от лампы и ни от светильника. Его излучал анх на столе. Вещь словно бы пылала.
И этот жар тянул ее – ив этот момент она поняла, что «присутствие», которое она ощущала раньше, вновь появилось, но значительно сильнее прежнего.
Анх поднялся над столом. Он двигался – и тянул ее за собой. Она пыталась позвать на помощь, уцепиться за стул, за стену, за что-нибудь, что могло затормозить ее продвижение.
Но ничего не могла поделать.
– Доктор Джой! – на этот раз ее мольба прозвучала как слабый шепот, способность говорить громко оставила ее. Это… это неведомое «присутствие» управляло ею более верно, чем если бы кто-то положил руки на плечи и подталкивал вперед.
Сопротивляясь, как никогда прежде в своей жизни, Талахасси следовала за плывущим по воздуху призрачным анхом, неохотно переставляя ноги. Теперь они находились во внешнем холле, она и существо, которое она не могла видеть, но знала, что оно было с ней, заставляя ее выполнить какое-то задание.
Здесь не было света, за исключением того, который испускал анх. Однако он, казалось, стал пылать ярче, так что она могла видеть лестничную клетку. Держась за перила, она спускалась все ниже и ниже, все время подчиняясь кому-то, подталкивающему ее.
Она обнаружила, что умоляет кого-то, даже не шепотом, потому что голос больше ей не повиновался, а мысленно.
Это… – эта воля, что держала ее, – было кошмаром. Это существо не могло существовать – не могло! И все же оно существовало.
Они достигли четвертого этажа, анх нерешительно завис в холле. Смутно – из-за своего страха – Талахасси поняла, куда они направлялись: по направлению к трем комнатам, где помещалась коллекция Брука. Она каким-то образом потеряла часть себя. Это уже случилось, и, очевидно, она ничего не могла сделать, чтобы исправить это.
– Талахасси!
Ее имя глухо прозвучало с лестничной клетки позади.
Доктор Джой! Но он слишком опоздал – слишком опоздал…
«Слишком опоздал для чего?» – вяло спросила часть ее сознания.
Опять прогремел раскат грома, но вместе с ним зазвучало что-то еще – и продолжало звучать даже тогда, когда гром затих. Барабаны – зовущие барабаны. Талахасси, вскинув руки, зажала уши, но не смогла заглушить этой смутно различимой, требовательной вибрации звука. Кроме того, ко всему этому добавилось еще позвякивание, будто встряхивали мелкие кусочки хрусталя. Этот звук мог быть идентифицирован только с единственным музыкальным инструментом прошлого – в Древнем Египте у храмовых жриц был систрум. Они трясли его, производя звук, который, по их мнению, должен был привлечь внимание древних богов.
Она сходит с ума!
Но этого не случилось. Здравый и проницательный разум Талахасси начал восстанавливаться. Здесь было некоторое логическое объяснение всего происходящего. Должно быть!
Часть ее – та часть, что управляла ее движениями – находилась в зависимости от влияния постороннего «присутствия».
Ее же разум все еще был свободен.
Они были уже у двери третьей и последней комнаты. Их встретил свет. Но не обычный свет, какой знала Талахасси.
Это было сияние, исходящее из глубин основной витрины в комнате. Она не удивилась его источнику. Кристаллическая верхушка жезла светилась, возможно, слабее, но излучение частично походило на то, что испускал анх, парящий сверху.
Затем анх остановился, повиснув в воздухе, как если бы девушка сама поддерживала его на уровне груди. Принуждение изменилось. Ей было дано новое распоряжение: приказ, которому она более не была способна сопротивляться, так же как и той беззвучной команде, что привела ее сюда.
Она протянула руки, подчиняясь воле этого другого, чтобы отыскать запор витрины. Но не смогла открыть его. Тотчас же принуждение усилилось, обрушившись на нее как физические удары. Чужая воля требовала, чтобы она освободила жезл. Но она не могла, он был заперт Здесь не было способа освободить его, никакого способа… Часть ее сознания, которая была свободной, спорила с невидимым, даже тогда, когда ее тело раскачивалось вперед и назад под этой подхлестывающей командой.
Из тьмы раздался голос. В какой-то момент, в безумной надежде, Талахасси подумала, не идут ли доктор Джой или Хауэс, чтобы спасти ее. Затем осознала, что не может понять ни слова из этой страстной речи. Она была такой же горячей и гневной, такой же эмоционально сильной, как и чья-то воля, окружающая ее. И все же эта речь исходила не от «присутствия», которое привело ее сюда.
Контроль над ней частично ослабел. Как только это случилось, она каким-то образом почувствовала гнев, который овладел невидимкой, в свою очередь, при звуке этого голоса.
Но если оно могло отвечать, то не сделало этого.
Теперь эти слова приходили в кадансе странного песнопения, ритм которого согласовался с отдаленным рокотом барабанов. Талахасси больше не удивлялась тому, как и что она слышала и откуда это пришло. Она только присела перед витриной, в которой лежал увенчанный светящейся короной жезл, желая уползти прочь с места сражения. Так как воля, что привела ее сюда, теперь встретилась с другой, и они вступили в борьбу.
Талахасси внезапно что-то подхватило и злобно швырнуло на витрину. Она вскрикнула, заслонив лицо руками, испугавшись, что стекло разобьется и разрежет ее тело на куски.
Но хотя она ударилась с такой силой, что потом наверняка будет вся в синяках, этого оказалось недостаточно, чтобы разбить витрину и выполнить намерение этой воли.
Оно отступило, сцепившись снова в борьбе с невидимым другим.
Теперь пел более чем один голос. Девушка была уверена, что пока ее оставили в покое, и неподвижно распласталась на витрине. Ее разум мутился. Она испытывала тошноту и головокружение, в то время как силы, выходящие за пределы ее знаний и представлений, в бешеном круговороте носились вокруг. Затем анх выплыл из-за ее плеча, повиснув прямо над витриной.
Широко раскрыв глаза, она наблюдала, как жезл зашевелился и начал подниматься, пока не повис вертикально без какой-нибудь поддержки. Затем он подпрыгнул вверх, его пылающая верхушка тяжело ударилась о верхнюю часть витрины, в то время как анх устремился вниз, чтобы встретиться с ним в той же самой точке.
Стекло треснуло, разбилось вдребезги и упало. Освобожденный жезл закружился в воздухе. Тени собрались вокруг него в лихорадочном танце, когда он, наклонившись, опустился на пол.
Анх парил над ним, как бы стараясь побудить жезл еще к одному усилию. Была ли это тень руки – руки такой призрачной, что она лишь чуть-чуть обрисовывалась в свечении анха? Но что-то было, Талахасси не сомневалась, и это что-то протянулось к жезлу. Но прежде чем оно сумело приблизиться достаточно, чтобы схватить его, жезл переместился сам. Не вверх, как прежде, а как змея, несмотря на свою жесткость, по полу.
Опять воля завладела Талахасси, завертела ее и почти злобно толкнула вслед за ускользающим жезлом. Анх летал над ней, как бы кого-то отгоняя и защищая от чего-то, что она не могла видеть; он парил, совершая проворные стремительные движения, в то время как она была вынуждена повиноваться приказам своего странного захватчика. Она должна взять жезл в руки – теперь остался только этот приказ, заполнивший все ее сознание.
Снова раздался голос. И Талахасси смутно осознала, что песнопение прекратилось. Анх поплыл прочь от нее, скользя по воздуху, и повис в углу комнаты, по направлению к которому двигался жезл и Талахасси, бредущая за ним, спотыкаясь. Двигаясь как марионетка, обладающая разумом, повинуясь чужой воле, она была неуклюжей, медлительной, хотя все время старалась вырваться из-под этой власти.
Но воля была неумолимой, а ее ненависть горячей. Нет, эта ненависть относилась не к Талахасси, как к глупому орудию, которым нужно воспользоваться, но, точнее, как к врагу, противостоящему этой воле. Она увидела теперь, что жезл лежит спокойно.
Еще раз призрачное очертание промелькнуло через сияние его верхушки. Между тем воля швырнула ее вперед. Она споткнулась и упала, в то время как ее протянутая рука сомкнулась на другом конце жезла как раз тогда, когда он дернулся вверх. Талахасси держала жезл, как ей приказывали и заставляли. Эта сжимающая рука могла быть призрачной – если это была рука, – но в ней была сила, остановившая жезл. Анх опустился и коснулся его светящейся верхушки.
Это было подобно попаданию в область взрыва. Свет, жар, боль и такой грохот, что Талахасси оглушило. У девушки было ужасное ощущение, что ее закрутило над безмерной пустотой небытия. Другое «присутствие» исчезло. Ее руки вцепились теперь в жезл – не по принуждению, она продолжала сжимать жезл ради спасения своей собственной жизни. В нее хлынуло знание, что она должна позволить этому продолжиться, в противном случае ответом будет смерть – настолько противоестественная, что окажется намного хуже любой другой, когда-либо угрожавшей человеку.
Она собрала все свои силы, каждую их частицу, которые еще в ней остались, чтобы удержать жезл. Вокруг нее не было ничего, кроме отрицающего все небытия, и это угрожало пробить брешь в ее здравомыслии, держать…Держать!
Затем небытие сомкнулось вокруг нее в огромном и ужасном круговращении абсолютной черноты. Охваченная крайней степенью отчаяния, она потеряла сознание.
Глава 3
Было горячо, как будто она лежала в топке какого-то очага, окутывающего ее удушливым жаром при каждой вспышке.
Талахасси попыталась отодвинуться от этого жара, только это занимало ее мысли. Она открыла глаза.
Солнце – такое пылающее, что на мгновение ослепило ее. Слабо вскрикнув, Талахасси отпрянула, закрывая глаза руками. Было жарко, и она лежала под солнцем – где? Мысли начали слабо шевелиться, освобождаясь от оцепенения, оставшегося от тех прошедших кошмарных минут.
Все еще заслоняя глаза, она с усилием, причиняющим боль, локтями оттолкнулась от твердой поверхности, на которой лежала, и слегка приподнялась, заставив себя оглядеться.
Прямо перед ней была голая скала. И на ее поверхности она смогла различить рисунок в виде слабо различимых правильных линий, глубоко вытравленных временем. Она поползла к этой скале, загребая песок израненными руками. Затем обернулась, испытывая головокружение и тошноту, сознавая, что каждое вымученное движение может отправить ее вновь парить в этой темной пустоте. Затуманенное сознание отказывалось даже думать об этом…, месте?
Большие скалы вдали. Или это огромные камни, когда-то очень давно добытые из каменоломни и являющиеся частью разрушенной стены? Но у их подножия…
Талахасси подавила крик, готовый вырваться из горла, и часто-часто замигала, чтобы быть уверенной, что действительно видит это тело, распростертое на камнях и песке.
Незнакомка лежала лицом вниз, с вытянутыми вперед руками. Одна рука сжимала анх, другая – жезл. Они больше не испускали свет. Или, возможно, в этом ослепляющем солнечном свете их свечение могло быть неразличимо.
Талахасси медленно двинулась вдоль скалы, служившей ей опорой. Незнакомка без сознания? И кто…, и почему…, и где?… Девушка ощущала, что, наверное, сошла с ума или подошла к границе здравомыслия в течение того времени, когда жезл тянул ее вперед.
На теле незнакомки было тонкое, как паутинка, хлопковое платье, сотканное настолько искусно, что через него проступала прекрасная смуглая плоть. Оно было скроено просто: длиной от подмышек до лодыжек, удерживалось на плечах двумя широкими полосками из того же материала; пояс сверкал самоцветами на фоне снежно-белой одежды. Волосы незнакомки, длиной до плеч, заплетены во множество мелких косичек, каждая из которых оканчивалась золотой бусинкой, и узкая полоса того же драгоценного металла, образующая небольшую диадему, удерживала эти косички в прическе.
Талахасси кое-что припомнила. Она придвинулась немного ближе, опасаясь наклоняться, чтобы головокружение не уронило ее прямо на незнакомку. Чтобы избежать этого, она осторожно опустилась на колени и протянула руку к плечу, коричневая кожа которого была темнее, чем ее собственная.
Затем с трудом перевернула девушку, тело которой вяло и безвольно подалось ее усилиям, на спину. Почему-то она не сомневалась, что это – смерть. Но взглянув в лицо другой, Талахасси громко вскрикнула и отшатнулась.
Талахасси попыталась отодвинуться от этого жара, только это занимало ее мысли. Она открыла глаза.
Солнце – такое пылающее, что на мгновение ослепило ее. Слабо вскрикнув, Талахасси отпрянула, закрывая глаза руками. Было жарко, и она лежала под солнцем – где? Мысли начали слабо шевелиться, освобождаясь от оцепенения, оставшегося от тех прошедших кошмарных минут.
Все еще заслоняя глаза, она с усилием, причиняющим боль, локтями оттолкнулась от твердой поверхности, на которой лежала, и слегка приподнялась, заставив себя оглядеться.
Прямо перед ней была голая скала. И на ее поверхности она смогла различить рисунок в виде слабо различимых правильных линий, глубоко вытравленных временем. Она поползла к этой скале, загребая песок израненными руками. Затем обернулась, испытывая головокружение и тошноту, сознавая, что каждое вымученное движение может отправить ее вновь парить в этой темной пустоте. Затуманенное сознание отказывалось даже думать об этом…, месте?
Большие скалы вдали. Или это огромные камни, когда-то очень давно добытые из каменоломни и являющиеся частью разрушенной стены? Но у их подножия…
Талахасси подавила крик, готовый вырваться из горла, и часто-часто замигала, чтобы быть уверенной, что действительно видит это тело, распростертое на камнях и песке.
Незнакомка лежала лицом вниз, с вытянутыми вперед руками. Одна рука сжимала анх, другая – жезл. Они больше не испускали свет. Или, возможно, в этом ослепляющем солнечном свете их свечение могло быть неразличимо.
Талахасси медленно двинулась вдоль скалы, служившей ей опорой. Незнакомка без сознания? И кто…, и почему…, и где?… Девушка ощущала, что, наверное, сошла с ума или подошла к границе здравомыслия в течение того времени, когда жезл тянул ее вперед.
На теле незнакомки было тонкое, как паутинка, хлопковое платье, сотканное настолько искусно, что через него проступала прекрасная смуглая плоть. Оно было скроено просто: длиной от подмышек до лодыжек, удерживалось на плечах двумя широкими полосками из того же материала; пояс сверкал самоцветами на фоне снежно-белой одежды. Волосы незнакомки, длиной до плеч, заплетены во множество мелких косичек, каждая из которых оканчивалась золотой бусинкой, и узкая полоса того же драгоценного металла, образующая небольшую диадему, удерживала эти косички в прическе.
Талахасси кое-что припомнила. Она придвинулась немного ближе, опасаясь наклоняться, чтобы головокружение не уронило ее прямо на незнакомку. Чтобы избежать этого, она осторожно опустилась на колени и протянула руку к плечу, коричневая кожа которого была темнее, чем ее собственная.
Затем с трудом перевернула девушку, тело которой вяло и безвольно подалось ее усилиям, на спину. Почему-то она не сомневалась, что это – смерть. Но взглянув в лицо другой, Талахасси громко вскрикнула и отшатнулась.