Страница:
Казалось, все женщины и все старики деревни на Кедровой Вершине собрались на площади, и женщины плакали так, что могли разбудить и мертвых. Хуана протиснулась сквозь толпу к кузнице, где на собственном горне лежал мертвым ее муж Моргат. И из-за чего?
Хуана подавила рыдание. Солдаты потребовали, чтобы он подковал их лошадей и починил мечи и копья. Первое он охотно сделал, а второе - сказал, что он не умеет.
И за это солдаты убили его, разграбили и сожгли дом.
Женщина склонилась к его телу, плакала при виде крови из множества ран, прижалась ухом к его рту, потом к груди, прислушиваясь к дыханию. Дыхания не было. Она коснулась руками его рта. Руки покрылись кровью. Под тяжелым грубым воротником куртки горло кузнеца перерезано.
Теперь Хуана, как остальные, принялась вопить:
- О, Моргат, зачем ты отказал им? Я говорила и говорила тебе: сделай, что они просят, и пусть уходят. Я тебе говорила!
Слезы текли по ее лицу, ей пришлось высморкаться в передник. Она снова пробилась через толпу к колодцу и без всякого "с вашего позволения" окунула край передника в соседкино ведро. Потом вернулась к мужу с влажным передником, вымыла его, как могла.
Но как прилично похоронить его, если нет мужчин, чтобы выкопать могилу? Хуана в отчаянии огляделась в поисках мужчин из своей родни, но увидела только сына Осеберга, которому весной исполнилось четырнадцать.
- Осеберг! - позвала она в нос. - Осеберг, иди сюда, немедленно! Привыкший к повиновению, неуклюжий подросток протолкался, как и она, сквозь толпу и встал рядом. Она негромко сказала:
- Мы должны похоронить твоего отца. - Он, с бледным лицом, кивнул. Беги к дому и посмотри, не уцелела ли лопата.
Если нет, поищи где-нибудь. Нет, сначала помоги мне перенести его на наш двор.
Мальчик глотнул и оглянулся в поисках помощи.
Уловил взгляд Лизы, жены пекаря. Она тут же подошла к нему и спросила:
- Я могу помочь?
Хуана глубоко и облегченно вздохнула и обняла женщину.
- О, я так благодарна тебе за помощь, сестра. У тебя в доме сохранилась лопата? Жив ли твой муж? О, да - Леатрис! - Она заговорила шепотом. Леатрис прячется от солдат.
Лиза потрепала двоюродную сестру по плечу.
- Я пошлю за ней своих сыновей. - Заметив выражение "о, боже!" Хуаны, она понимающе кивнула. - Пошлю Ханну с сестрой, - поправилась она. - Старшие мальчики нам понадобятся, чтобы копать могилы и восстанавливать дома.
Хуана в свою очередь потрепала ее по плечу, и втроем - две женщины и подросток - они перенесли тело отца мальчика на обгоревший двор Хуаны.
Вытерев пот со лба, Хуана сказала:
- Я не могу здесь оставаться. Осеберг еще слишком молод, чтобы работать у горна, он еще даже подмастерьем не был. Кто о нас позаботится? У нас здесь нет близких родичей.
- Что же ты будешь делать? - практично спросила Лиза.
- Попробую добраться до замужней сестры в Двойной долине, - мрачно ответила Хуана. Мысль о жизни из милости мужа сестры ее совсем не привлекала. Она молилась, чтобы тот оказался настолько милосерден, чтобы нашел племяннику жены нового хозяина в единственном деле, которое знакомо мальчику. А она, хозяйка, станет работницей в доме другой женщины. Но она и ее дети не умрут с голоду, им не придется попрошайничать или заниматься проституцией, а здесь ее ничего не ждет.
После трех набегов за несколько последних месяцев не осталось мужчин, которые могли бы поддержать женщину, тем более в летах и с двумя детьми. Хуана тяжело вздохнула.
Лиза сочувственно кивнула и сказала:
- Давай немного отдохнем, а потом я попрошу других помочь. А когда похороним вместе Моргата и Харальда, поможем другим.
Хуана, которая думала только о своих горестях, в ужасе торопливо сказала:
- О, Лиза, прости меня! Я не знала, что Харальда тоже убили.
- Он пытался защитить нас, - ответила Лиза. Глаза ее потемнели от горя и гнева. Только теперь Хуана заметила порванное платье Лизы. Инстинктивно жена кузнеца попятилась. Если Лиза обесчещена, Хуана, оставаясь с ней, разделит ее позор, и тогда у нее не останется даже доброго имени. Тогда она действительно обнищает.
Рот Лизы цинично дернулся, но она сказала только:
- Будем хоронить? - И так как первая необходимость прежде всего, женщины и мальчик принялись копать могилы.
***
После этого последнего набега мало что осталось от деревни. Обмотав руки тряпками, женщины и дети рылись в обгоревших развалинах и отбирали все полезное: железные горшки, несколько тарелок и другой посуды, кое-какое сельскохозяйственное оборудование. Хуана и Лиза поймали несколько кур, которые с криками разбежались при появлении разбойников. Леатрис накинула веревку на престарелого осла, принадлежавшего деревенскому священнику, которого почему-то девочка очень не любила.
- Ну, там, где он теперь, осел не понадобится, - подумала Хуана. Конечно, говорить этого Леатрис она не стала.
Потом небо неожиданно потемнело, земля под ногами задрожала, взревела и рыгнула, как огромный зверь, у которого несварение желудка.
- Бегите! - крикнула Хуана, оставляя свои поиски. Она взвалила на плечи тяжелый мешок со спасенным добром и шлепнула сына по заду. Осеберг, сын кузнеца, негодующе посмотрел на мать, подобрал свой собственный большой мешок и проделал с сестрой то же, что мать с ним. За ними последовали Лиза и ее пятеро детей. Остальные лишившиеся мужей женщины побежали с детьми к лесу со скоростью, какую позволяла ноша. Подальше от развалин деревни. Исход был отнюдь не тихим. Скот кричал, дети плакали, птицы в клетках шумели, время от времени ржал мул или осел.
К счастью, преследователей не было, никто этого шума не слышал. Но это дело не людей, а богов.
Небольшая группа оборванных беженцев пробиралась меж деревьями и скалами, по липкой грязи и скользкому мху, через колючие кустарники вверх по крутому склону, торопливо уходя от беды. Дети падали, их приходилось поднимать; матери часто шлепали их. Самые маленькие плакали от голода и страха. Слышались резкие звуки ссор.
Юбки женщин отяжелели от грязи и были изорваны колючками. В отчаянии призывала Элен, жена плотника:
- Ну, ну! Маленькие птички в своих гнездышках никогда не ссорятся!
- О, заткнись! - рявкнула на нее Гондрин, хозяйка пивной.
- Мы идем слишком долго, - сердито сказала Лиза Хуане. Ее дети молча поднимались по холму. - Все смертельно устали.
Думая про себя, кто мог назначить ее, вероятно, опозоренную двоюродную сестру деревенской жрицей, Хуана посмотрела на нее, но ничего не ответила.
В страхе и волнении они почти не заметили, когда подъем кончился и начался спуск. Но когда увидели, что путь относительно свободен от кустарников и колючек, Леатрис, дочь кузнеца, первой произнесла:
- Тропа, мама! Тропа! Интересно, куда она ведет.
***
- Тропа, тропа, - кричали усталые и самые неосторожные.
- Куда тропа? - резко спросила Хуана. - Знаем ли мы, кто ее проложил? А что, если нас прогонят от дверей, как нищих?
- Как ты всегда делала, - хорошо слышным голосом отозвалась хозяйка пивной.
- Может быть, тропа к крепости врага, - со страхом предположила Элен, жена плотника.
- А может, к убежищу? - стойко отозвалась Леатрис. Все заговорили одновременно, и только изредка сквозь общий гул пробивался чей-нибудь голос. Наконец Хуана простонала:
- О, если бы с нами был хоть один мужчина! - Все сразу с ней согласились.
- Ну, мужчин нет, - резко сказала Лиза, - так что постараемся вести себя, как взрослые женщины. Те, кто согласен идти дальше, соберитесь там, где стою я. Кто не согласен, решайте, что будете делать. Что касается меня, я иду. Что бы нас ни ждало, все равно хуже ночного одиночества в лесу не будет. Конечно, если там не крепость с солдатами. Но мы можем послать кого-нибудь вперед на разведку. Эгил! - окликнула она своего старшего сына.
- Конечно, мама, - уверенно отозвался юноша. Ему почти семнадцать, и он уже пытается отрастить усы.
- Решено, - жизнерадостно сказала Лиза. - Уже темнеет. Устроим лагерь здесь или пойдем дальше?
- Если заночуем здесь, - послышался дрожащий девичий голос, - нас растерзают дикие звери.
- Нет, если мы разожжем костер, - презрительно ответил Эгил, сын Барена.
- Но если мы разожжем костер, - разумно отозвалась пожилая женщина, разве нас не заметят дикари?
Лиза задумалась, а вокруг снова все заговорили одновременно.
- Мы должны поставить часовых, - наконец сказала Лиза, - и дежурить по очереди. У кого есть что-нибудь тяжелое и острое? Вилы? Кухонный нож?
- А хватит ли нам старших мальчиков? - спросила Элен, пытаясь сосчитать их взглядом.
Гондрин взяла прочную палку.
- Если Лиза согласна дежурить первой, я с ней, - объявила она. - Если кто-то покажется, вы будете готовы. - Она видела, как Элен со страхом посмотрела на мальчиков десяти, одиннадцати и двенадцати лет, и презрительно сказала:
- О, Элен, тебе пора вырасти и не перекладывать свою ношу на плечи других. Кто еще?
Леатрис огляделась и увидела лопату, которой вырыли могилу ее отца.
- Я с вами, - храбро сказала она.
- Нет. - Осеберг оттолкнул ее. - Это мое дело; теперь я глава семьи.
- Осеберг, - решила Хуана. - Иди с ними.
***
Женщины и дети тревожно проспали ночь на мокрой земле. Лес был полон странных звуков и еще более странной глубокой тишины. Дежурившие женщины и мальчики дрожали от страха и усталости, им хотелось лечь, пусть на холодную землю. Очень трудно было не заснуть. Осеберга, Гондрин и Лизу сменили Эгил, Леатрис и - в последний момент - Хуана, которая не хотела, чтобы ее девственница-дочь оставалась наедине с таким взрослым мальчиком, как Эгил. Тот искоса разочарованно поглядел на нее, Хуана перехватила этот взгляд и мрачно улыбнулась. Она больше следила за детьми, чем за окружающей ночью.
Они проснулись в холодном и влажном лесу, костер почти погас. Женщины рылись в тюках, отыскивая еду, и сумели найти несколько куриных яиц. Единственная коза не дала молока. Тоном, не терпящим возражений, Эгил, сын пекаря, объявил, что он со старшими мальчиками отправится ловить дичь для голодных семей.
- Ждите здесь, - приказал он остальным. Элен согласилась, Лиза дала им время до середины утра. Женщины использовали это время для перебора своих тюков; из-за жалких остатков пищи произошло несколько драк.
Первая и вторая смены отдыхали. Леатрис и ее мать сменили дочь Лизы Ловри и тощая старуха, вдова Мельбригда с фермы на краю деревни. Мальчики вернулись с пустыми руками - все, кроме Осеберга, который отыскал дерево с кислыми дикими яблоками. Но даже их встретили с радостью. Все устало разобрали тюки и двинулись дальше.
Один день следовал за другим, холодный, сырой и голодный. Начался легкий дождь, но это не был обычный дождь. Падали грязные капли, словно воду смешали с пеплом от очага. Земля перестала дрожать, но тучи над головой по-прежнему были зловещего тускло-красного цвета, как будто небо охвачено огнем. Хуана и Лиза больше не могли идти, они сидели на земле и беспомощно плакали.
И тут, словно ниоткуда, крикнул голубь. Туман отчасти рассеялся, и стал виден на удалении высокий утес.
Ближе и к северу от него виднелись смутные очертания горного хребта, закутанного в туман. Под ним лесистая долина. Голубь крикнул снова, и ему ответил крик сокола. Хуана в ужасе подняла голову и увидела, как показалась в облаках крупная птица.
Она покружила высоко в небе, все ближе и ближе к промокшим оборванным беженцам, потом подлетела совсем близко на неслышных крыльях. Старая Мельбригда, муж которой когда-то служил у лорда, сказала:
- Это самка сокола. Иди сюда, красавица, иди к маме. - Она закутала руку в шаль и протянула ее. Самка осторожно опустилась на руку и впилась когтями в ткань.
- У реки есть убежище, - сказала птица, ее трудно было понять из-за сильного акцента, - а в долине деревня. Если все женщины ваши сестры, вы можете идти туда как сестры, матери и дочери. Я сказала.
- Кто ты? - со страхом спросила Хуана, делая знак, отгоняющий зло.
- Я богиня, - ответила птица, - когда-то я была девушкой, потом духом мщения, а сейчас я богиня справедливости. Я дух-стражник. Дайте клятву доброты, женщины, тем, кого я охраняю.
- Я клянусь - с радостью, - торопливо ответила Лиза. - Разве кто-нибудь из нас откажется поклясться?
Я верю птице и той, что послала ее.
Гондрин выступила вперед.
- Мое дело - разбираться в людях, и я говорю: последуем за птицей.
Лиза посмотрела на женщин. Никто из них не отошел, не повернул назад.
- Веди нас, госпожа соколица, - сказала она. - Я пойду за тобой. Идемте, дети. - Она снова подняла свой тюк, вздохнула, взвалила его на плечо и согнулась.
***
Птица, появившаяся ранним утром, оставила их после полудня. В лесу сгущались сумерки. Медленно, со страхом небольшой отряд спускался по тропе. Леатрис, шедшая впереди, с любопытством оглядывалась, потом подтолкнула мать.
- Посмотри, мама, на деревья. Там дом.
Хуана всмотрелась в лесную полумглу, но увидела только смутные очертания. Это может быть что угодно.
Она вздрогнула.
- Оставь, Леатрпс, - прошептала она. - Одни боги знают, кто там живет один, как зверь.
Леатрис тоскливо подумала об отце, который, в отличие от матери, ничего не боялся. Потом она решительно переместила тяжелый тюк, продолжая отыскивать взглядом дома. И увидела еще несколько смутных теней, увидела тропы - все это может и не означать наличие людей, но может и означать. В щели ставен она увидела блеск огня. И снова толкнула мать. Хуана неохотно признала:
- Может быть, это дом. - И сразу начала переговариваться с остальными женщинами.
Эгил посмотрел с отвращением.
- Эти женщины будут болтать всю ночь. Разбудить хозяев?
- А ты готов сражаться с ними, если они разбойники или колдуны, меняющие обличье? - спросила Леатрис.
Эгил презрительно искривил губы.
- Не следовало спрашивать девчонку, - сказал он, произнеся последнее слово как смертельное оскорбление.
Леатрис опередила его и нашла дверь.
- Помогите! - крикнула она. - Помогите нам! Мы заблудились и умираем с голоду, с нами нет мужчин, и мы вам не повредим. - Эгил выругался, возмущенный таким немужским поведением.
Дверь открылась. В ней показалась стройная бронзововолосая девушка лет четырнадцати. Она сонно протерла глаза.
- Я позову старших, сестра. Как тебя зовут? И - что такое "мужчины"?
***
Арона, у которой прервали неспокойный сон, потрясенно смотрела на незнакомок. Она никогда не видела столько незнакомых людей. И говорили они на языке, которым пользуются только чужаки, единственные, с которыми она знакома - дочери Гунноры, которые ежегодно приходят торговать, а также странная женщина, обладающая Силой и называющая себя Несогласной.
Ветер рвал ее открытую дверь, принося с собой первые капли ночной бури. Арона спохватилась.
- Заходите и погрейтесь у моего огня, - с трудом сказала она на языке, которым пользовались пришельцы. - Я Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, подмастерье хранительницы записей. Моя хозяйка отсутствует. Входите.
Они вошли, примерно полторы дюжины. Юная подмастерье прикусила губу. Она не может оставить этих людей одних, но нужно как-то сообщить другим. Неожиданно она высунула наружу голову и издала условный крик. Он означал: "Неизвестные люди, тревога, но не очень большая". Довольная, она подбросила дров и поставила на огонь котелки для приготовления пищи. Кошка по кличке Рыжая Малышка подошла к незнакомцам, и девушка, которая заговорила первой, опустила руку, чтобы погладить ее. Высокая девушка в брюках из овечьей шкуры, какие надевают пастухи, издала какие-то звуки, и мать шлепнула ее по заду, как мула. Потом мать обратилась к Ароне:
- А твоя (что-то) или твоя (он-мать) дома, девушка?
Провались этот проклятый язык, про себя выбранилась Арона, подыскивая слова, чтобы ответить на вопрос, который не поняла.
- Я больше не живу в доме моей матери. Моя хозяйка ведет и хранит записи. Я имею право оказать вам эту услугу, - заверила она. На расстоянии послышались звуки: это пробираются сквозь дождливый лес женщины. Пусть старшие, которые лучше владеют этим языком, тащат на себе такую тяжесть! Потом, вспомнив, как ее назвала Хуана, поправила ее:
- Я теперь не девушка и могу скоро стать матерью, потому что вчера ночью приходили сокольничьи.
- Сокольничьи! - воскликнула женщина, голос ее звучал сдавленно, и она смотрела на Арону, словно та прокаженная и не предупредила ее. И как будто лиса напала на птичий двор, все женщины одновременно закричали. Грубая рослая девушка, у которой Арона видела волосы на лице, как у старухи, сказала:
- Не волнуйся, мама, я тебя защищу.
- Ты хороший мальчик, Осеберг, - благодарно ответила женщина, и в это время в дом одна за другой начали входить старейшие. В маленькой комнате стало очень тесно.
Старейшая из матерей неожиданно повернула голову, от этой неожиданности у Ароны даже заныли зубы.
- Мальчик? - зловеще спросила она.
***
Вокруг Ароны, у которой уже начинала болеть голова, разразилась буря.
- Мальчики - это молодые сокольничьи! - истерически кричала Леннис, мельничиха. - Мы видели, на что способен этот единственный кузен Джомми, если оставляли без присмотра, как ни воспитывала его тетя Эйна. Он убил сокольничего! Вот почему они снесли хижины И ко мне Джомми применил насилие!
- Сокольничьи? - кричала Хуана. - Вы принадлежите сокольничим?
"Еще один Джомми", - подумала Арона, с любопытством глядя на Осеберга. Дождь пошел сильнее, и ветер врывался в дверь дома. Голова у Ароны болела все сильнее. Ей нравился кроткий калека Джомми - он хромой; он всегда помнит о своем особом положении в деревне; а Осеберга она невзлюбила, даже когда считала его девушкой. И из-за боли сказала резко:
- Мы не можем продержать их здесь всю ночь, пока спорим, сестры, потому что они вот-вот упадут. И я тоже.
- Мама, - сказал Эгил, как будто приняв решение, - молодая госпожа права. Нас здесь слишком много, и мы не можем все навязываться ей. Может, вы, госпожа, разрешите нам переночевать где-нибудь, а мы с Осебергом завтра за это поработаем.
От голода и холода заплакал ребенок. Нориель, кузнечиха, протиснулась вперед.
- Я Нориель, дочь Аурики, из клана волка, - сказала она. - В кузнице много места, если кто-то захочет переночевать со мной.
Хуана резко подняла голову.
- Кузница? Госпожа супруга кузнеца, нуждается ли ваш (что-то) в подмастерье?
Тяжелое простодушное лицо Нориель осветилось радостью.
- Ты предлагаешь мне подмастерье? - Она с надеждой посмотрела на Осеберга, который улыбнулся, потом с сомнением - на его мать. Та кивнула в знак согласия. - Договорились.
Аста, дочь Леннис, внимательно разглядывала Эгила. Но вот она потянула за край тяжелого плаща мельничихи.
- Мама, эти люди кажутся такими голодными, - печально сказала она. - И старшая девушка так хорошо говорит. - Она заговорила тише. - Она кажется такой с-и-л-ь-н-о-й, - прошептала она, так то только мать ее расслышала. Конечно, - лукаво добавила она, - тетя Марра свернет свой нос. - Последнее замечание заставило мстительно сверкнуть глаза Леннис.
Теперь у Ароны голова болела нестерпимо. Она злорадно вспомнила, что все дети в деревне называют двух дочерей Леннис: Ролдин - Громилой, а Асту Пронырой. Проныра явно хотела заполучить эту Эгил, которая так хорошо говорит, в сестры-подруги. Арона тоже.
Но больше всего молодая хранительница записей хотела снова лечь в постель. Она отыскала деревянный молоток и ударила им по столу. Все посмотрели на нее. И Арона заговорила, словно старейшая в деревне.
- Все, кто хочет принять этих людей на ночь, говорите по очереди, сказала она, доставая со своего места у очага веретено. - Вот ты, госпожа Нориэль: почему бы тебе не отвести твоих гостей к теплым постелям? И ты, госпожа Леннис, конечно, хочешь сказать твоим гостям, где они остановятся, и показать, что им там будет удобно.
Леннис посмотрела на нее суженными глазами, которые кажутся такими маленькими, свиными и проницательными. Потом мельничиха резко рассмеялась.
- Ты слишком умна для девушки, которая еще вчера была ребенком. Хорошая маленькая хранительница записей, мы подчинимся твоим приказам.
Арона держала себя в руках так же прочно, как веретено. Разумеется, грубость мельничихи, как и все остальное, случившееся в эту ночь, будет точно отражено в записях. Но ведь госпожа Леннис никогда не была слишком умной, успокаивала себя Арона. Она снова постучала, добиваясь тишины, и указала веретеном на следующую женщину. Эта женщина начала долгое рассуждение за и против приема незнакомцев. Арона сказала:
- Да? Или нет? Эти бедные люди устали. - Ребенок снова заплакал.
Кто-то другой сказал:
- Не могу слышать плач бедняги! У нас только одна комната, но если ты согласна, госпожа, можете переночевать у нас.
Разве не правда, что бедняки охотнее делятся своим добром, чем богатые? Это заслуживает афоризма, и Арона решила обязательно придумать и записать его.
Гондрин подняла руку, и Арона направила на нее веретено.
- Я хозяйка пивной и умею варить пиво. Я могу отработать в местной таверне.
Арона перевела ее слова и спросила:
- А что такое таверна?
- Место, где собираются мужчины, пьют и разговаривают с друзьями, сказала Гондрин и огляделась. - О! Я не вижу здесь мужчин, - неожиданно сказала она. - Вы ведь сказали, что это деревня женщин сокольничьих? Бьюсь об заклад, они не пьют.., здесь.., и, конечно, не разрешают вам!
Ее слова вызвали каскад громких гневных голосов.
Ароне начало казаться, что голова будет болеть у нее несколько дней. Она закричала:
- Тише! Госпожа Гондрин, никто не помешает тебе окунать нос в эль. Сокольничьи не говорят, что мы должны делать. Только раз в год, в гостевых домах, и только добровольцам. Их не интересует наша повседневная жизнь, а мы не показываем ее им. Сестры, кто из вас хочет помочь оставшимся? Старейшая мать спит, и ее нужно уложить в постель. - Она указала на Мельбригду. Заставляя всех говорить строго по теме и не отвлекаться, она надеялась добраться до постели еще до рассвета. Иначе вообще не удастся поспать.
Одна из он-куриц начала свое утреннее приветствие, и Арона застонала. Теперь они будут кричать весь день. Почему никто из старейших не берет это дело в свои руки? Это их дело. Нет, они поглощены обсуждением последствий длительного пребывания чужаков. Неожиданно Арона сказала:
- Прошу прощения, старейшие. Я заболела.
Престарелая Флори, дочь Аны, вдруг вспомнила, что она целительница и одна из старейших и прошла к тому месту, где сидела, едва не падая в обморок, Арона.
- Великая Богиня, дитя, ты бледна, как снег! Вы, дуры, выходите отсюда! Встреча переносится в деревенский зал. Это дело нельзя было взваливать на плечи девочки. - Она поддержала теряющую сознание хранительницу записей. Идти сможешь, дитя?
- Я помогу, - оживленно предложил Осеберг: он и его новая приемная мать подошли с любопытством.
Арона вспомнила, что кузнечиха застенчива, но в то же время очень любопытна. Нескладный юноша взял девушку под руку, но потом рука его украдкой передвинулась на грудь Ароне. Та убрала ее.
- Ну, нельзя винить парня за попытку, - негромко и весело сказал Осеберг. - Ты сама сказала, что ты не девушка. Как насчет того, чтобы мы с тобой?..
Арона постаралась вырваться.
- Я могу идти сама, - сказала она. Потом повернулась к нему. - Почему ты обращаешься со мной, как с кошкой? - громко выпалила она. - Перестань! Неужели нашей деревне нужен второй громила?
Хуана, слышавшая этот разговор, презрительно фыркнула. Если эта девка настолько бесстыдна, что открыто говорит о том, что с ней сделали, о ней не стоит думать.
Но Осеберга нужно предупредить, чтобы он не попадался в ее ловушки. У нее их, конечно, много. Она взяла парня за ухо.
- Пошли, - твердо сказала она.
Флори уложила Арону в постель в задней комнате Дома Выздоровления, где девушка проспала два дня.
Такой головной боли в истории ее семьи не было. Пришельцы устраивались жить в принявших их семьях.
Отныне деревня Риверэдж никогда не будет прежней.
"Мне всего четырнадцать лет", - думала Арона, лежа с мокрой тряпкой на глазах и отдаваясь боли.
3. Новое вино в старых мехах
Арона проснулась в Доме Выздоровления, у ее постели сидела старшая хранительница записей. Девушка села, потерла глаза и плеснула в лицо ледяной водой из кувшина, стоявшего рядом.
- Мне снились Первые Времена. - Одеваясь, она обвиняющим тоном спросила:
- Где ты была в прошлую ужасную ночь?
Марис, которая прогнулась оттого, что кошка шевельнула хвостом, улыбнулась и протянула ей сандалии.
- - Две ночи назад. Но ты хорошо справилась и сама, дорогая.
Женщины деревни уже встали и занимались своими делами, но больше, чем обычно, собирались кучками и негромко разговаривали. Арона остановилась возле одной такой кучки. Женщины в рабочих передниках тащили бревна к захудалой заброшенной хижине, которую начали перестраивать.
Гондрин, хозяйка пивной, увидела Арону и приветливо помахала ей.
- Спасибо за помощь! - сказала она, укладывая бревно рядом с домом. Приободрившись, Арона пошла к Дому Записей, с любопытством поглядывая на проходящих незнакомок.
Она остановилась, глядя на двух детишек, играющих палками. Они махали палками друг на друга, и у нее на глазах палка рослой светловолосой девочки коснулась маленькой черноволосой. Ах! Эта светловолосая ошиблась! Но та воскликнула:
- Попал! - Арона посмотрела еще немного и поняла: цель игры - не дать палке противника коснуться тебя.
Хуана подавила рыдание. Солдаты потребовали, чтобы он подковал их лошадей и починил мечи и копья. Первое он охотно сделал, а второе - сказал, что он не умеет.
И за это солдаты убили его, разграбили и сожгли дом.
Женщина склонилась к его телу, плакала при виде крови из множества ран, прижалась ухом к его рту, потом к груди, прислушиваясь к дыханию. Дыхания не было. Она коснулась руками его рта. Руки покрылись кровью. Под тяжелым грубым воротником куртки горло кузнеца перерезано.
Теперь Хуана, как остальные, принялась вопить:
- О, Моргат, зачем ты отказал им? Я говорила и говорила тебе: сделай, что они просят, и пусть уходят. Я тебе говорила!
Слезы текли по ее лицу, ей пришлось высморкаться в передник. Она снова пробилась через толпу к колодцу и без всякого "с вашего позволения" окунула край передника в соседкино ведро. Потом вернулась к мужу с влажным передником, вымыла его, как могла.
Но как прилично похоронить его, если нет мужчин, чтобы выкопать могилу? Хуана в отчаянии огляделась в поисках мужчин из своей родни, но увидела только сына Осеберга, которому весной исполнилось четырнадцать.
- Осеберг! - позвала она в нос. - Осеберг, иди сюда, немедленно! Привыкший к повиновению, неуклюжий подросток протолкался, как и она, сквозь толпу и встал рядом. Она негромко сказала:
- Мы должны похоронить твоего отца. - Он, с бледным лицом, кивнул. Беги к дому и посмотри, не уцелела ли лопата.
Если нет, поищи где-нибудь. Нет, сначала помоги мне перенести его на наш двор.
Мальчик глотнул и оглянулся в поисках помощи.
Уловил взгляд Лизы, жены пекаря. Она тут же подошла к нему и спросила:
- Я могу помочь?
Хуана глубоко и облегченно вздохнула и обняла женщину.
- О, я так благодарна тебе за помощь, сестра. У тебя в доме сохранилась лопата? Жив ли твой муж? О, да - Леатрис! - Она заговорила шепотом. Леатрис прячется от солдат.
Лиза потрепала двоюродную сестру по плечу.
- Я пошлю за ней своих сыновей. - Заметив выражение "о, боже!" Хуаны, она понимающе кивнула. - Пошлю Ханну с сестрой, - поправилась она. - Старшие мальчики нам понадобятся, чтобы копать могилы и восстанавливать дома.
Хуана в свою очередь потрепала ее по плечу, и втроем - две женщины и подросток - они перенесли тело отца мальчика на обгоревший двор Хуаны.
Вытерев пот со лба, Хуана сказала:
- Я не могу здесь оставаться. Осеберг еще слишком молод, чтобы работать у горна, он еще даже подмастерьем не был. Кто о нас позаботится? У нас здесь нет близких родичей.
- Что же ты будешь делать? - практично спросила Лиза.
- Попробую добраться до замужней сестры в Двойной долине, - мрачно ответила Хуана. Мысль о жизни из милости мужа сестры ее совсем не привлекала. Она молилась, чтобы тот оказался настолько милосерден, чтобы нашел племяннику жены нового хозяина в единственном деле, которое знакомо мальчику. А она, хозяйка, станет работницей в доме другой женщины. Но она и ее дети не умрут с голоду, им не придется попрошайничать или заниматься проституцией, а здесь ее ничего не ждет.
После трех набегов за несколько последних месяцев не осталось мужчин, которые могли бы поддержать женщину, тем более в летах и с двумя детьми. Хуана тяжело вздохнула.
Лиза сочувственно кивнула и сказала:
- Давай немного отдохнем, а потом я попрошу других помочь. А когда похороним вместе Моргата и Харальда, поможем другим.
Хуана, которая думала только о своих горестях, в ужасе торопливо сказала:
- О, Лиза, прости меня! Я не знала, что Харальда тоже убили.
- Он пытался защитить нас, - ответила Лиза. Глаза ее потемнели от горя и гнева. Только теперь Хуана заметила порванное платье Лизы. Инстинктивно жена кузнеца попятилась. Если Лиза обесчещена, Хуана, оставаясь с ней, разделит ее позор, и тогда у нее не останется даже доброго имени. Тогда она действительно обнищает.
Рот Лизы цинично дернулся, но она сказала только:
- Будем хоронить? - И так как первая необходимость прежде всего, женщины и мальчик принялись копать могилы.
***
После этого последнего набега мало что осталось от деревни. Обмотав руки тряпками, женщины и дети рылись в обгоревших развалинах и отбирали все полезное: железные горшки, несколько тарелок и другой посуды, кое-какое сельскохозяйственное оборудование. Хуана и Лиза поймали несколько кур, которые с криками разбежались при появлении разбойников. Леатрис накинула веревку на престарелого осла, принадлежавшего деревенскому священнику, которого почему-то девочка очень не любила.
- Ну, там, где он теперь, осел не понадобится, - подумала Хуана. Конечно, говорить этого Леатрис она не стала.
Потом небо неожиданно потемнело, земля под ногами задрожала, взревела и рыгнула, как огромный зверь, у которого несварение желудка.
- Бегите! - крикнула Хуана, оставляя свои поиски. Она взвалила на плечи тяжелый мешок со спасенным добром и шлепнула сына по заду. Осеберг, сын кузнеца, негодующе посмотрел на мать, подобрал свой собственный большой мешок и проделал с сестрой то же, что мать с ним. За ними последовали Лиза и ее пятеро детей. Остальные лишившиеся мужей женщины побежали с детьми к лесу со скоростью, какую позволяла ноша. Подальше от развалин деревни. Исход был отнюдь не тихим. Скот кричал, дети плакали, птицы в клетках шумели, время от времени ржал мул или осел.
К счастью, преследователей не было, никто этого шума не слышал. Но это дело не людей, а богов.
Небольшая группа оборванных беженцев пробиралась меж деревьями и скалами, по липкой грязи и скользкому мху, через колючие кустарники вверх по крутому склону, торопливо уходя от беды. Дети падали, их приходилось поднимать; матери часто шлепали их. Самые маленькие плакали от голода и страха. Слышались резкие звуки ссор.
Юбки женщин отяжелели от грязи и были изорваны колючками. В отчаянии призывала Элен, жена плотника:
- Ну, ну! Маленькие птички в своих гнездышках никогда не ссорятся!
- О, заткнись! - рявкнула на нее Гондрин, хозяйка пивной.
- Мы идем слишком долго, - сердито сказала Лиза Хуане. Ее дети молча поднимались по холму. - Все смертельно устали.
Думая про себя, кто мог назначить ее, вероятно, опозоренную двоюродную сестру деревенской жрицей, Хуана посмотрела на нее, но ничего не ответила.
В страхе и волнении они почти не заметили, когда подъем кончился и начался спуск. Но когда увидели, что путь относительно свободен от кустарников и колючек, Леатрис, дочь кузнеца, первой произнесла:
- Тропа, мама! Тропа! Интересно, куда она ведет.
***
- Тропа, тропа, - кричали усталые и самые неосторожные.
- Куда тропа? - резко спросила Хуана. - Знаем ли мы, кто ее проложил? А что, если нас прогонят от дверей, как нищих?
- Как ты всегда делала, - хорошо слышным голосом отозвалась хозяйка пивной.
- Может быть, тропа к крепости врага, - со страхом предположила Элен, жена плотника.
- А может, к убежищу? - стойко отозвалась Леатрис. Все заговорили одновременно, и только изредка сквозь общий гул пробивался чей-нибудь голос. Наконец Хуана простонала:
- О, если бы с нами был хоть один мужчина! - Все сразу с ней согласились.
- Ну, мужчин нет, - резко сказала Лиза, - так что постараемся вести себя, как взрослые женщины. Те, кто согласен идти дальше, соберитесь там, где стою я. Кто не согласен, решайте, что будете делать. Что касается меня, я иду. Что бы нас ни ждало, все равно хуже ночного одиночества в лесу не будет. Конечно, если там не крепость с солдатами. Но мы можем послать кого-нибудь вперед на разведку. Эгил! - окликнула она своего старшего сына.
- Конечно, мама, - уверенно отозвался юноша. Ему почти семнадцать, и он уже пытается отрастить усы.
- Решено, - жизнерадостно сказала Лиза. - Уже темнеет. Устроим лагерь здесь или пойдем дальше?
- Если заночуем здесь, - послышался дрожащий девичий голос, - нас растерзают дикие звери.
- Нет, если мы разожжем костер, - презрительно ответил Эгил, сын Барена.
- Но если мы разожжем костер, - разумно отозвалась пожилая женщина, разве нас не заметят дикари?
Лиза задумалась, а вокруг снова все заговорили одновременно.
- Мы должны поставить часовых, - наконец сказала Лиза, - и дежурить по очереди. У кого есть что-нибудь тяжелое и острое? Вилы? Кухонный нож?
- А хватит ли нам старших мальчиков? - спросила Элен, пытаясь сосчитать их взглядом.
Гондрин взяла прочную палку.
- Если Лиза согласна дежурить первой, я с ней, - объявила она. - Если кто-то покажется, вы будете готовы. - Она видела, как Элен со страхом посмотрела на мальчиков десяти, одиннадцати и двенадцати лет, и презрительно сказала:
- О, Элен, тебе пора вырасти и не перекладывать свою ношу на плечи других. Кто еще?
Леатрис огляделась и увидела лопату, которой вырыли могилу ее отца.
- Я с вами, - храбро сказала она.
- Нет. - Осеберг оттолкнул ее. - Это мое дело; теперь я глава семьи.
- Осеберг, - решила Хуана. - Иди с ними.
***
Женщины и дети тревожно проспали ночь на мокрой земле. Лес был полон странных звуков и еще более странной глубокой тишины. Дежурившие женщины и мальчики дрожали от страха и усталости, им хотелось лечь, пусть на холодную землю. Очень трудно было не заснуть. Осеберга, Гондрин и Лизу сменили Эгил, Леатрис и - в последний момент - Хуана, которая не хотела, чтобы ее девственница-дочь оставалась наедине с таким взрослым мальчиком, как Эгил. Тот искоса разочарованно поглядел на нее, Хуана перехватила этот взгляд и мрачно улыбнулась. Она больше следила за детьми, чем за окружающей ночью.
Они проснулись в холодном и влажном лесу, костер почти погас. Женщины рылись в тюках, отыскивая еду, и сумели найти несколько куриных яиц. Единственная коза не дала молока. Тоном, не терпящим возражений, Эгил, сын пекаря, объявил, что он со старшими мальчиками отправится ловить дичь для голодных семей.
- Ждите здесь, - приказал он остальным. Элен согласилась, Лиза дала им время до середины утра. Женщины использовали это время для перебора своих тюков; из-за жалких остатков пищи произошло несколько драк.
Первая и вторая смены отдыхали. Леатрис и ее мать сменили дочь Лизы Ловри и тощая старуха, вдова Мельбригда с фермы на краю деревни. Мальчики вернулись с пустыми руками - все, кроме Осеберга, который отыскал дерево с кислыми дикими яблоками. Но даже их встретили с радостью. Все устало разобрали тюки и двинулись дальше.
Один день следовал за другим, холодный, сырой и голодный. Начался легкий дождь, но это не был обычный дождь. Падали грязные капли, словно воду смешали с пеплом от очага. Земля перестала дрожать, но тучи над головой по-прежнему были зловещего тускло-красного цвета, как будто небо охвачено огнем. Хуана и Лиза больше не могли идти, они сидели на земле и беспомощно плакали.
И тут, словно ниоткуда, крикнул голубь. Туман отчасти рассеялся, и стал виден на удалении высокий утес.
Ближе и к северу от него виднелись смутные очертания горного хребта, закутанного в туман. Под ним лесистая долина. Голубь крикнул снова, и ему ответил крик сокола. Хуана в ужасе подняла голову и увидела, как показалась в облаках крупная птица.
Она покружила высоко в небе, все ближе и ближе к промокшим оборванным беженцам, потом подлетела совсем близко на неслышных крыльях. Старая Мельбригда, муж которой когда-то служил у лорда, сказала:
- Это самка сокола. Иди сюда, красавица, иди к маме. - Она закутала руку в шаль и протянула ее. Самка осторожно опустилась на руку и впилась когтями в ткань.
- У реки есть убежище, - сказала птица, ее трудно было понять из-за сильного акцента, - а в долине деревня. Если все женщины ваши сестры, вы можете идти туда как сестры, матери и дочери. Я сказала.
- Кто ты? - со страхом спросила Хуана, делая знак, отгоняющий зло.
- Я богиня, - ответила птица, - когда-то я была девушкой, потом духом мщения, а сейчас я богиня справедливости. Я дух-стражник. Дайте клятву доброты, женщины, тем, кого я охраняю.
- Я клянусь - с радостью, - торопливо ответила Лиза. - Разве кто-нибудь из нас откажется поклясться?
Я верю птице и той, что послала ее.
Гондрин выступила вперед.
- Мое дело - разбираться в людях, и я говорю: последуем за птицей.
Лиза посмотрела на женщин. Никто из них не отошел, не повернул назад.
- Веди нас, госпожа соколица, - сказала она. - Я пойду за тобой. Идемте, дети. - Она снова подняла свой тюк, вздохнула, взвалила его на плечо и согнулась.
***
Птица, появившаяся ранним утром, оставила их после полудня. В лесу сгущались сумерки. Медленно, со страхом небольшой отряд спускался по тропе. Леатрис, шедшая впереди, с любопытством оглядывалась, потом подтолкнула мать.
- Посмотри, мама, на деревья. Там дом.
Хуана всмотрелась в лесную полумглу, но увидела только смутные очертания. Это может быть что угодно.
Она вздрогнула.
- Оставь, Леатрпс, - прошептала она. - Одни боги знают, кто там живет один, как зверь.
Леатрис тоскливо подумала об отце, который, в отличие от матери, ничего не боялся. Потом она решительно переместила тяжелый тюк, продолжая отыскивать взглядом дома. И увидела еще несколько смутных теней, увидела тропы - все это может и не означать наличие людей, но может и означать. В щели ставен она увидела блеск огня. И снова толкнула мать. Хуана неохотно признала:
- Может быть, это дом. - И сразу начала переговариваться с остальными женщинами.
Эгил посмотрел с отвращением.
- Эти женщины будут болтать всю ночь. Разбудить хозяев?
- А ты готов сражаться с ними, если они разбойники или колдуны, меняющие обличье? - спросила Леатрис.
Эгил презрительно искривил губы.
- Не следовало спрашивать девчонку, - сказал он, произнеся последнее слово как смертельное оскорбление.
Леатрис опередила его и нашла дверь.
- Помогите! - крикнула она. - Помогите нам! Мы заблудились и умираем с голоду, с нами нет мужчин, и мы вам не повредим. - Эгил выругался, возмущенный таким немужским поведением.
Дверь открылась. В ней показалась стройная бронзововолосая девушка лет четырнадцати. Она сонно протерла глаза.
- Я позову старших, сестра. Как тебя зовут? И - что такое "мужчины"?
***
Арона, у которой прервали неспокойный сон, потрясенно смотрела на незнакомок. Она никогда не видела столько незнакомых людей. И говорили они на языке, которым пользуются только чужаки, единственные, с которыми она знакома - дочери Гунноры, которые ежегодно приходят торговать, а также странная женщина, обладающая Силой и называющая себя Несогласной.
Ветер рвал ее открытую дверь, принося с собой первые капли ночной бури. Арона спохватилась.
- Заходите и погрейтесь у моего огня, - с трудом сказала она на языке, которым пользовались пришельцы. - Я Арона, дочь Бетиас, из клана женщины-лисицы, подмастерье хранительницы записей. Моя хозяйка отсутствует. Входите.
Они вошли, примерно полторы дюжины. Юная подмастерье прикусила губу. Она не может оставить этих людей одних, но нужно как-то сообщить другим. Неожиданно она высунула наружу голову и издала условный крик. Он означал: "Неизвестные люди, тревога, но не очень большая". Довольная, она подбросила дров и поставила на огонь котелки для приготовления пищи. Кошка по кличке Рыжая Малышка подошла к незнакомцам, и девушка, которая заговорила первой, опустила руку, чтобы погладить ее. Высокая девушка в брюках из овечьей шкуры, какие надевают пастухи, издала какие-то звуки, и мать шлепнула ее по заду, как мула. Потом мать обратилась к Ароне:
- А твоя (что-то) или твоя (он-мать) дома, девушка?
Провались этот проклятый язык, про себя выбранилась Арона, подыскивая слова, чтобы ответить на вопрос, который не поняла.
- Я больше не живу в доме моей матери. Моя хозяйка ведет и хранит записи. Я имею право оказать вам эту услугу, - заверила она. На расстоянии послышались звуки: это пробираются сквозь дождливый лес женщины. Пусть старшие, которые лучше владеют этим языком, тащат на себе такую тяжесть! Потом, вспомнив, как ее назвала Хуана, поправила ее:
- Я теперь не девушка и могу скоро стать матерью, потому что вчера ночью приходили сокольничьи.
- Сокольничьи! - воскликнула женщина, голос ее звучал сдавленно, и она смотрела на Арону, словно та прокаженная и не предупредила ее. И как будто лиса напала на птичий двор, все женщины одновременно закричали. Грубая рослая девушка, у которой Арона видела волосы на лице, как у старухи, сказала:
- Не волнуйся, мама, я тебя защищу.
- Ты хороший мальчик, Осеберг, - благодарно ответила женщина, и в это время в дом одна за другой начали входить старейшие. В маленькой комнате стало очень тесно.
Старейшая из матерей неожиданно повернула голову, от этой неожиданности у Ароны даже заныли зубы.
- Мальчик? - зловеще спросила она.
***
Вокруг Ароны, у которой уже начинала болеть голова, разразилась буря.
- Мальчики - это молодые сокольничьи! - истерически кричала Леннис, мельничиха. - Мы видели, на что способен этот единственный кузен Джомми, если оставляли без присмотра, как ни воспитывала его тетя Эйна. Он убил сокольничего! Вот почему они снесли хижины И ко мне Джомми применил насилие!
- Сокольничьи? - кричала Хуана. - Вы принадлежите сокольничим?
"Еще один Джомми", - подумала Арона, с любопытством глядя на Осеберга. Дождь пошел сильнее, и ветер врывался в дверь дома. Голова у Ароны болела все сильнее. Ей нравился кроткий калека Джомми - он хромой; он всегда помнит о своем особом положении в деревне; а Осеберга она невзлюбила, даже когда считала его девушкой. И из-за боли сказала резко:
- Мы не можем продержать их здесь всю ночь, пока спорим, сестры, потому что они вот-вот упадут. И я тоже.
- Мама, - сказал Эгил, как будто приняв решение, - молодая госпожа права. Нас здесь слишком много, и мы не можем все навязываться ей. Может, вы, госпожа, разрешите нам переночевать где-нибудь, а мы с Осебергом завтра за это поработаем.
От голода и холода заплакал ребенок. Нориель, кузнечиха, протиснулась вперед.
- Я Нориель, дочь Аурики, из клана волка, - сказала она. - В кузнице много места, если кто-то захочет переночевать со мной.
Хуана резко подняла голову.
- Кузница? Госпожа супруга кузнеца, нуждается ли ваш (что-то) в подмастерье?
Тяжелое простодушное лицо Нориель осветилось радостью.
- Ты предлагаешь мне подмастерье? - Она с надеждой посмотрела на Осеберга, который улыбнулся, потом с сомнением - на его мать. Та кивнула в знак согласия. - Договорились.
Аста, дочь Леннис, внимательно разглядывала Эгила. Но вот она потянула за край тяжелого плаща мельничихи.
- Мама, эти люди кажутся такими голодными, - печально сказала она. - И старшая девушка так хорошо говорит. - Она заговорила тише. - Она кажется такой с-и-л-ь-н-о-й, - прошептала она, так то только мать ее расслышала. Конечно, - лукаво добавила она, - тетя Марра свернет свой нос. - Последнее замечание заставило мстительно сверкнуть глаза Леннис.
Теперь у Ароны голова болела нестерпимо. Она злорадно вспомнила, что все дети в деревне называют двух дочерей Леннис: Ролдин - Громилой, а Асту Пронырой. Проныра явно хотела заполучить эту Эгил, которая так хорошо говорит, в сестры-подруги. Арона тоже.
Но больше всего молодая хранительница записей хотела снова лечь в постель. Она отыскала деревянный молоток и ударила им по столу. Все посмотрели на нее. И Арона заговорила, словно старейшая в деревне.
- Все, кто хочет принять этих людей на ночь, говорите по очереди, сказала она, доставая со своего места у очага веретено. - Вот ты, госпожа Нориэль: почему бы тебе не отвести твоих гостей к теплым постелям? И ты, госпожа Леннис, конечно, хочешь сказать твоим гостям, где они остановятся, и показать, что им там будет удобно.
Леннис посмотрела на нее суженными глазами, которые кажутся такими маленькими, свиными и проницательными. Потом мельничиха резко рассмеялась.
- Ты слишком умна для девушки, которая еще вчера была ребенком. Хорошая маленькая хранительница записей, мы подчинимся твоим приказам.
Арона держала себя в руках так же прочно, как веретено. Разумеется, грубость мельничихи, как и все остальное, случившееся в эту ночь, будет точно отражено в записях. Но ведь госпожа Леннис никогда не была слишком умной, успокаивала себя Арона. Она снова постучала, добиваясь тишины, и указала веретеном на следующую женщину. Эта женщина начала долгое рассуждение за и против приема незнакомцев. Арона сказала:
- Да? Или нет? Эти бедные люди устали. - Ребенок снова заплакал.
Кто-то другой сказал:
- Не могу слышать плач бедняги! У нас только одна комната, но если ты согласна, госпожа, можете переночевать у нас.
Разве не правда, что бедняки охотнее делятся своим добром, чем богатые? Это заслуживает афоризма, и Арона решила обязательно придумать и записать его.
Гондрин подняла руку, и Арона направила на нее веретено.
- Я хозяйка пивной и умею варить пиво. Я могу отработать в местной таверне.
Арона перевела ее слова и спросила:
- А что такое таверна?
- Место, где собираются мужчины, пьют и разговаривают с друзьями, сказала Гондрин и огляделась. - О! Я не вижу здесь мужчин, - неожиданно сказала она. - Вы ведь сказали, что это деревня женщин сокольничьих? Бьюсь об заклад, они не пьют.., здесь.., и, конечно, не разрешают вам!
Ее слова вызвали каскад громких гневных голосов.
Ароне начало казаться, что голова будет болеть у нее несколько дней. Она закричала:
- Тише! Госпожа Гондрин, никто не помешает тебе окунать нос в эль. Сокольничьи не говорят, что мы должны делать. Только раз в год, в гостевых домах, и только добровольцам. Их не интересует наша повседневная жизнь, а мы не показываем ее им. Сестры, кто из вас хочет помочь оставшимся? Старейшая мать спит, и ее нужно уложить в постель. - Она указала на Мельбригду. Заставляя всех говорить строго по теме и не отвлекаться, она надеялась добраться до постели еще до рассвета. Иначе вообще не удастся поспать.
Одна из он-куриц начала свое утреннее приветствие, и Арона застонала. Теперь они будут кричать весь день. Почему никто из старейших не берет это дело в свои руки? Это их дело. Нет, они поглощены обсуждением последствий длительного пребывания чужаков. Неожиданно Арона сказала:
- Прошу прощения, старейшие. Я заболела.
Престарелая Флори, дочь Аны, вдруг вспомнила, что она целительница и одна из старейших и прошла к тому месту, где сидела, едва не падая в обморок, Арона.
- Великая Богиня, дитя, ты бледна, как снег! Вы, дуры, выходите отсюда! Встреча переносится в деревенский зал. Это дело нельзя было взваливать на плечи девочки. - Она поддержала теряющую сознание хранительницу записей. Идти сможешь, дитя?
- Я помогу, - оживленно предложил Осеберг: он и его новая приемная мать подошли с любопытством.
Арона вспомнила, что кузнечиха застенчива, но в то же время очень любопытна. Нескладный юноша взял девушку под руку, но потом рука его украдкой передвинулась на грудь Ароне. Та убрала ее.
- Ну, нельзя винить парня за попытку, - негромко и весело сказал Осеберг. - Ты сама сказала, что ты не девушка. Как насчет того, чтобы мы с тобой?..
Арона постаралась вырваться.
- Я могу идти сама, - сказала она. Потом повернулась к нему. - Почему ты обращаешься со мной, как с кошкой? - громко выпалила она. - Перестань! Неужели нашей деревне нужен второй громила?
Хуана, слышавшая этот разговор, презрительно фыркнула. Если эта девка настолько бесстыдна, что открыто говорит о том, что с ней сделали, о ней не стоит думать.
Но Осеберга нужно предупредить, чтобы он не попадался в ее ловушки. У нее их, конечно, много. Она взяла парня за ухо.
- Пошли, - твердо сказала она.
Флори уложила Арону в постель в задней комнате Дома Выздоровления, где девушка проспала два дня.
Такой головной боли в истории ее семьи не было. Пришельцы устраивались жить в принявших их семьях.
Отныне деревня Риверэдж никогда не будет прежней.
"Мне всего четырнадцать лет", - думала Арона, лежа с мокрой тряпкой на глазах и отдаваясь боли.
3. Новое вино в старых мехах
Арона проснулась в Доме Выздоровления, у ее постели сидела старшая хранительница записей. Девушка села, потерла глаза и плеснула в лицо ледяной водой из кувшина, стоявшего рядом.
- Мне снились Первые Времена. - Одеваясь, она обвиняющим тоном спросила:
- Где ты была в прошлую ужасную ночь?
Марис, которая прогнулась оттого, что кошка шевельнула хвостом, улыбнулась и протянула ей сандалии.
- - Две ночи назад. Но ты хорошо справилась и сама, дорогая.
Женщины деревни уже встали и занимались своими делами, но больше, чем обычно, собирались кучками и негромко разговаривали. Арона остановилась возле одной такой кучки. Женщины в рабочих передниках тащили бревна к захудалой заброшенной хижине, которую начали перестраивать.
Гондрин, хозяйка пивной, увидела Арону и приветливо помахала ей.
- Спасибо за помощь! - сказала она, укладывая бревно рядом с домом. Приободрившись, Арона пошла к Дому Записей, с любопытством поглядывая на проходящих незнакомок.
Она остановилась, глядя на двух детишек, играющих палками. Они махали палками друг на друга, и у нее на глазах палка рослой светловолосой девочки коснулась маленькой черноволосой. Ах! Эта светловолосая ошиблась! Но та воскликнула:
- Попал! - Арона посмотрела еще немного и поняла: цель игры - не дать палке противника коснуться тебя.