Сидя в желтом такси, я увидела «скайлайн» Нью-Йорка и завопила. Этот вопль не стихал все три года.
Какова была Америка и, в частности, Нью-Йорк при Джералде Форде – разговор особый; я не думаю отрицать чудовищные контрасты этого города и страшную преступность, которую порождала такая несправедливость.
Если же здесь этим вещам почти не уделяется места, то лишь из желания точно передать сумбур, царивший в голове восьмилетней пигалицы. Я даже не имею права сказать, что жила в Нью-Йорке. Я только провела там девчонкой три года как в бреду.
Заранее соглашаюсь со всеми возражениями: да, я многого не видела, да, мои родители пользовались привилегиями, и т. д. Но, сделав все эти оговорки, могу поклясться: Нью-Йорк для человека лет восьми-девяти-десяти – это сплошной восторг! восторг! восторг!
Желтое такси остановилось перед сорокаэтажным зданием. В нем были лифты, взлетавшие с немыслимой скоростью: не успеешь сглотнуть, чтоб не закладывало уши, как ты уже на шестнадцатом этаже. Это наш.
Неслыханное счастье не приходит одно. В придачу к просторной комфортабельной квартире с видом на Музей Гуггенхайма я получила еще и кое-что получше: нас поджидала девушка, нанявшаяся в прислуги за стол и кров.
Инге тоже только что прибыла в Нью-Йорк. Она была родом из немецкоязычной части Бельгии. В девятнадцать лет она расцвела столь совершенной, столь безукоризненной красотой, что казалась лет на десять старше. Вылитая Грета Гарбо.
Нью-Йорк и Инге – вырисовывалась ошеломительная перспектива.
Но видимо, и два неслыханных счастья норовят прихватить с собой третье: моего старшего брата, двенадцатилетнего Андре, послали учиться в Бельгию, в иезуитский интернат. А это значило, что мой враг номер один, считавший делом чести издеваться надо мной, не упускавший случая поднять меня на смех, мой старший, самый старший брат не просто отправлялся на каторгу (что уже само по себе было приятно), но вообще испарялся, исчезал с моего горизонта и оставлял меня вдвоем с обожаемой сестрицей.
Мы с Жюльеттой смотрели, как он садится в машину с папой и мамой – они провожали его на аэродром.
– Ты только представь себе, – сказала сестра, – мы будем жить в Нью-Йорке, а его, бедного, отправляют в Бельгию, все равно что в тюрьму.
– Есть на свете справедливость, – процедила я сквозь зубы.
Жюльетте было десять с половиной лет, и она была моим кумиром. На вопрос, кем она хочет стать, когда вырастет, она отвечала: «Феей». Да она и уродилась самой настоящей феей – у кого еще может быть такое обворожительное личико! Заветной мечтой ее было отрастить самые длинные в мире волосы. Как же не любить всеми силами души существо с такими высокими помыслами!
Я ликовала: отныне рядом со мной будут мама, чья небесная красота не поддается описанию, чудо-сестра, королева эльфов, и прекрасная незнакомка Инге. Будет еще папа, моя опора и защита, и не будет старшего брата. Все это немыслимое счастье называлось Нью-Йорк.
Нью-Йорк, город, начиненный скоростными лифтами, на которых я не могла накататься; город буйного ветра, который иной раз дул так сильно, что я чуть не взлетала воздушным змеем к верхушкам небоскребов; город, где есть все, что пожелаешь, город роскошеств, излишеств и самых вычурных прихотей; город, выталкивающий сердце из груди в висок, под пистолетное дуло императива: «Наслаждайся или сдохни!»
Я наслаждалась. Целых три года, каждую секунду кровь в моих жилах пульсировала в бешеном ритме нью-йоркских улиц, по которым валят толпы людей, озабоченно спешащих неизвестно куда. Я шла с ними, туда же, куда они, так же бесстрашно и бесшабашно.
Я не пропускала ни одного высотного здания: влезала на еще не рухнувшие башни-близнецы, на Эмпайр-стейт-билдинг и на непревзойденный Крайслер-билдинг. Некоторые расширялись книзу, как юбка-клеш, отчего у города была умопомрачительная поступь.
Посмотришь сверху вниз – захватывает дух. Снизу вверх – кружится голова.
В Инге было метр восемьдесят росту. Женщина-небоскреб. Я шагала по Нью-Йорку, вцепившись в ее руку. После своей бельгийской деревни она поражалась всему, что видела вокруг. Ньюйоркцы, хоть им к великолепию не привыкать, оборачивались вслед этой статной красотке, а я оборачивалась вслед им и показывала язык: «Это меня, меня, а не вас, она держит за руку!»
– Вот это, я понимаю, город, как раз для меня! – говорила Инге, глядя по сторонам блестящими глазами, и была права: город-гигант был ей родным. Место рождения – чушь! Не могла родиться в какой-то дыре в бельгийских восточных кантонах девушка, ростом и стройностью так подходящая к Крайслер-билдингу.
Однажды, когда мы гуляли по Мэдисон-авеню, нас бегом догнал какой-то человек и сунул Инге свою визитку: он набирал манекенщиц в агентство мод и предложил ей прийти на фотопробу.
– Раздеваться? Ни за что! – отрезала Инге.
– Если боитесь, возьмите с собой хоть вот эту девчушку, – сказал агент.
Этот аргумент внушил Инге доверие, и через два дня мы с ней пошли в студию, где ее причесали, накрасили, общелкали в разных позах и, кроме того, научили ходить по подиуму.
Я смотрела на нее с восхищением. Меня похвалили: умница, так хорошо себя ведет, в жизни не видели такого тихого, скромного ребенка. И немудрено: я сидела, сраженная этим парадом красоты.
Родители словно обезумели. Вырвавшись после трех лет маоистского застенка на раздолье капитализма, они совсем разошлись. Лихорадка не отпускала их ни на минуту.
– Будем выезжать каждый вечер, – решил отец.
Надо было все увидеть, все услышать, все испробовать, всего поесть и попить. Нас с Жюльеттой брали с собой. После концертов или мюзиклов шли в ресторан и заказывали великанские бифштексы, а потом отправлялись в кабаре и слушали эстрадных певиц, попивая бурбон. Родители решили приодеть нас сообразно обстоятельствам и накупили синтетических мехов. Мы с Жюльеттой вели роскошную жизнь: пьянея, кутались в боа и целовались с живыми омарами через стенку аквариума.
Однажды мы пошли смотреть балет, и я вдруг увидела, как человеческое тело может само собой, без всяких снарядов взлетать на воздух. В тот же вечер мы с сестрой открыли в себе призвание прима-балерин. Нас немедленно записали в лучшую балетную школу.
Поздно ночью желтое такси высаживало у казенных пенатов четверых захмелевших бельгийцев, блаженно глядящих на звезды.
Какова была Америка и, в частности, Нью-Йорк при Джералде Форде – разговор особый; я не думаю отрицать чудовищные контрасты этого города и страшную преступность, которую порождала такая несправедливость.
Если же здесь этим вещам почти не уделяется места, то лишь из желания точно передать сумбур, царивший в голове восьмилетней пигалицы. Я даже не имею права сказать, что жила в Нью-Йорке. Я только провела там девчонкой три года как в бреду.
Заранее соглашаюсь со всеми возражениями: да, я многого не видела, да, мои родители пользовались привилегиями, и т. д. Но, сделав все эти оговорки, могу поклясться: Нью-Йорк для человека лет восьми-девяти-десяти – это сплошной восторг! восторг! восторг!
Желтое такси остановилось перед сорокаэтажным зданием. В нем были лифты, взлетавшие с немыслимой скоростью: не успеешь сглотнуть, чтоб не закладывало уши, как ты уже на шестнадцатом этаже. Это наш.
Неслыханное счастье не приходит одно. В придачу к просторной комфортабельной квартире с видом на Музей Гуггенхайма я получила еще и кое-что получше: нас поджидала девушка, нанявшаяся в прислуги за стол и кров.
Инге тоже только что прибыла в Нью-Йорк. Она была родом из немецкоязычной части Бельгии. В девятнадцать лет она расцвела столь совершенной, столь безукоризненной красотой, что казалась лет на десять старше. Вылитая Грета Гарбо.
Нью-Йорк и Инге – вырисовывалась ошеломительная перспектива.
Но видимо, и два неслыханных счастья норовят прихватить с собой третье: моего старшего брата, двенадцатилетнего Андре, послали учиться в Бельгию, в иезуитский интернат. А это значило, что мой враг номер один, считавший делом чести издеваться надо мной, не упускавший случая поднять меня на смех, мой старший, самый старший брат не просто отправлялся на каторгу (что уже само по себе было приятно), но вообще испарялся, исчезал с моего горизонта и оставлял меня вдвоем с обожаемой сестрицей.
Мы с Жюльеттой смотрели, как он садится в машину с папой и мамой – они провожали его на аэродром.
– Ты только представь себе, – сказала сестра, – мы будем жить в Нью-Йорке, а его, бедного, отправляют в Бельгию, все равно что в тюрьму.
– Есть на свете справедливость, – процедила я сквозь зубы.
Жюльетте было десять с половиной лет, и она была моим кумиром. На вопрос, кем она хочет стать, когда вырастет, она отвечала: «Феей». Да она и уродилась самой настоящей феей – у кого еще может быть такое обворожительное личико! Заветной мечтой ее было отрастить самые длинные в мире волосы. Как же не любить всеми силами души существо с такими высокими помыслами!
Я ликовала: отныне рядом со мной будут мама, чья небесная красота не поддается описанию, чудо-сестра, королева эльфов, и прекрасная незнакомка Инге. Будет еще папа, моя опора и защита, и не будет старшего брата. Все это немыслимое счастье называлось Нью-Йорк.
Нью-Йорк, город, начиненный скоростными лифтами, на которых я не могла накататься; город буйного ветра, который иной раз дул так сильно, что я чуть не взлетала воздушным змеем к верхушкам небоскребов; город, где есть все, что пожелаешь, город роскошеств, излишеств и самых вычурных прихотей; город, выталкивающий сердце из груди в висок, под пистолетное дуло императива: «Наслаждайся или сдохни!»
Я наслаждалась. Целых три года, каждую секунду кровь в моих жилах пульсировала в бешеном ритме нью-йоркских улиц, по которым валят толпы людей, озабоченно спешащих неизвестно куда. Я шла с ними, туда же, куда они, так же бесстрашно и бесшабашно.
Я не пропускала ни одного высотного здания: влезала на еще не рухнувшие башни-близнецы, на Эмпайр-стейт-билдинг и на непревзойденный Крайслер-билдинг. Некоторые расширялись книзу, как юбка-клеш, отчего у города была умопомрачительная поступь.
Посмотришь сверху вниз – захватывает дух. Снизу вверх – кружится голова.
В Инге было метр восемьдесят росту. Женщина-небоскреб. Я шагала по Нью-Йорку, вцепившись в ее руку. После своей бельгийской деревни она поражалась всему, что видела вокруг. Ньюйоркцы, хоть им к великолепию не привыкать, оборачивались вслед этой статной красотке, а я оборачивалась вслед им и показывала язык: «Это меня, меня, а не вас, она держит за руку!»
– Вот это, я понимаю, город, как раз для меня! – говорила Инге, глядя по сторонам блестящими глазами, и была права: город-гигант был ей родным. Место рождения – чушь! Не могла родиться в какой-то дыре в бельгийских восточных кантонах девушка, ростом и стройностью так подходящая к Крайслер-билдингу.
Однажды, когда мы гуляли по Мэдисон-авеню, нас бегом догнал какой-то человек и сунул Инге свою визитку: он набирал манекенщиц в агентство мод и предложил ей прийти на фотопробу.
– Раздеваться? Ни за что! – отрезала Инге.
– Если боитесь, возьмите с собой хоть вот эту девчушку, – сказал агент.
Этот аргумент внушил Инге доверие, и через два дня мы с ней пошли в студию, где ее причесали, накрасили, общелкали в разных позах и, кроме того, научили ходить по подиуму.
Я смотрела на нее с восхищением. Меня похвалили: умница, так хорошо себя ведет, в жизни не видели такого тихого, скромного ребенка. И немудрено: я сидела, сраженная этим парадом красоты.
Родители словно обезумели. Вырвавшись после трех лет маоистского застенка на раздолье капитализма, они совсем разошлись. Лихорадка не отпускала их ни на минуту.
– Будем выезжать каждый вечер, – решил отец.
Надо было все увидеть, все услышать, все испробовать, всего поесть и попить. Нас с Жюльеттой брали с собой. После концертов или мюзиклов шли в ресторан и заказывали великанские бифштексы, а потом отправлялись в кабаре и слушали эстрадных певиц, попивая бурбон. Родители решили приодеть нас сообразно обстоятельствам и накупили синтетических мехов. Мы с Жюльеттой вели роскошную жизнь: пьянея, кутались в боа и целовались с живыми омарами через стенку аквариума.
Однажды мы пошли смотреть балет, и я вдруг увидела, как человеческое тело может само собой, без всяких снарядов взлетать на воздух. В тот же вечер мы с сестрой открыли в себе призвание прима-балерин. Нас немедленно записали в лучшую балетную школу.
Поздно ночью желтое такси высаживало у казенных пенатов четверых захмелевших бельгийцев, блаженно глядящих на звезды.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента