Страница:
Антон Левенгук насмешливо заметил:
– Да, здесь для наших супруг – истинный рай. С исконным матриархатом… во всяком случае, полным равенством Кабуки… Их идеи легли на благодатную почву.
– А обществах – вдруг взвыл Радагар. – Извини, я тебя перебил, но – общества эти их дрянные! Чтоб, значит, как ты говоришь, идеи туда… в почву, поглубже… Я им талдычу: вы смотрите, куча местных живет впроголодь, одни других грабят, те на сих наживаются, эти тех обворовывают… Ну, единым словом, Средневековье, да еще и после тотальной деформации все порушено… Ну, не хотите вы распространять здесь широко новые технологии – это-то понятно, но ведь о вас же и так все знают как о посланцах богов. Постройте, в конце концов, несколько фабрик, сами на них и руководите, не подпускайте никого к технике, объясните работу станков магической чепухой – но дайте людям работу. Пару школ постройте, предоставьте прокторам, чтоб бандюг гоняли, обычное реактивное оружие… местным, понимаешь, порох, в общем-то, известен, но оружия порохового почти нет, потому как в Кабуке мало некоторых ингредиентов, порох, значит, в дефиците…
– Ну нет… – начал фокусник.
– Знаю, знаю! – вновь перебил Пук с горячностью. – Не хотите людишек развивать, пусть такими дремучими и остаются, чтоб, значит, ими легче управлять было. Я… – он приложил пухлую ладошку к пухлой груди, – я ведь ничего ж против не имею! Но они-то как раз мнят, что развивают аборигенов! Они, понимаешь, считают, что для просветительской деятельности надобно создавать дамские общества! Теперь прикидываем… Общество Развития Молодежи, это раз… Занимается, между прочим, тем, что раз в квартал сбрасывает с геликоптера брошюрки о семейной жизни и здоровых сексуальных отношениях (автор, кстати, моя Сашка). С графиками, диаграммами, таблицами, советами для начинающих и, понимаешь, иллюстрациями к самому толстому разделу: «ДВЕ ИЗВЕСТНЫЕ СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ ПОЗИЦИИ». Современной науке в лице Сашенции известно, оказывается, две позиции… Две, веришь, Антон, всего-то две! Когда я сам лично использовал в своей жизни никак не меньше – ха! – пятнадцати… – Толстяк почесал нос. – Но все, правда, не с Сашкой, не с ней, м-да… Ну, не важно… В общем, эти брошюрки те, кому свезло их первыми подобрать, сплавляют потом в бордели как описание физиологически невозможных извращений или же богатым пожилым дядькам… Два: Общество Обучения – образовалось недавно, когда в ангаре случайно обнаружили несколько ящиков с учебниками. Не знаю, Антон, за каким дьяволом ты их сюда приволок, случайно, наверное… Короче, единственной пока акцией этого общества стала передача ящиков в церковную школу Недотычек. А учебники, между прочим, по квантовой физике и молекулярной ксенобиохимии, и написаны они на гвидише, которого тут, натурально, ни одна живая душа не знает! Но бумага там хорошая, иллюстрации с атомами-ядрами яркие, так что школьная директорша обклеила страницами свой кабинет и пугает всех, что это каббалистические формулы, дающие ей власть над фуриями ада. Три: Общество Помощи Малюткам. Раздают резиновые соски и синтетические пеленки, от которых у тутошних малюток попы покрываются малиновой сыпью. Четыре: Общество… – Пук утомленно махнул рукой. – Да что говорить, Антон! Главная их организация – ОБАМУДОПРА, знаешь, чего это такое?
Левенгук кивнул, но распалившийся Рагар все равно расшифровал:
– Общество Распространения Мужененавистничества Как Основного Двигателя Прогресса. Они, мудопры, все в нем состоят. Их тут двенадцать… дам, и на такую компанию всего-то навсего пять обществ, веришь? Не, Антон, дамская натура, она и есть дамская, хоть посудомойкой в столовке, хоть целым миром руководи!..
Радагар Пукковиц шмыгнул носом, выдвинул ящик стола и извлек еще одну банку.
– Правда не хочешь? – уточнил он. Левенгук покачал головой и спросил:
– Ты закончил?
– Да, извини, разошелся я, но тут просто поговорить совсем не с кем – с тобой вот только душу и отвел.
– А остальные? – поинтересовался фокусник, имея в виду мужей жриц.
Пук вновь махнул рукой:
– По Кабуке расползлись. Двое в мужском монастыре… нам, говорят, там покойнее, чем у Шангухи на глазах… Еще двое в Архипелужке приткнулись, кто в разбойники подался, кто в Недотычках, а Вуланс – тот вообще по южной пустыне бродит, кем-то вроде факира заделался. Один я никуда вовремя не сбежал, теперь вот не пускают… Ясное дело, надо же кому-то мышей гонять и другую мужскую работу выполнять.
– Что ж, они сюда и не показываются?
– Где там! С год уже никого не видал… Слушай, Антон, ты, случайно, мне чего-нибудь не привез? Пива пол-упаковки осталось, а сигар – всего одна коробка…
– Извини, – сказал Левенгук. – Сейчас нет. Я очень спешно прибыл, заранее не готовился. Но у меня к тебе дело, Рагар. Геликоптер на ходу?
Толстяк засмеялся.
– Был на ходу. Теперь – нет! – заявил он, давясь пивом. – Надо было, понимаешь, слетать в Асьгард, узнать, как у Лагерлефши дела с подготовкой к празднику Свечи да сколько Ушастых жертв наловили. Я ж говорил: давайте я слетаю, нет, не пустили… Боятся – улечу и не вернусь. Олька Плова, мудопра, полетела… Не знаю, чего там стряслось, но только возвращается она под утро, волос всклокочен, глаз подбит, а машина даже до земли не дотянула, ухнула вниз с пяти метров… вся копьями-стрелами истыкана, винт погнут, из дверцы топор торчит… В общем, на ремонт месяц понадобится, не меньше.
– Ясно, – сказал Левенгук. – Почти все женщины отправились в Эхоловные пещеры. Один молодой человек из реальности, где я последнее время жил, попал туда. Что-то подсказывает мне, они не справятся… В общем, ты знаешь, где и что лежит в ангаре?
– Не приведи Конгломерат мне это знать! – всполошился Радагар Пукковиц. – Я к ангару и подойти-то боюсь, там же настоящая черная дыра!
Фокусник произнес, поднимаясь:
– Есть там одна вещица… Вернее, набор… В общем, тебе придется пойти со мной, помочь с поисками.
Де Фей вылез из бассейна, вытерся, надел свою старую одежду и перекусил фруктами из вазы. Судя по всему, дело близилось к вечеру.
Сидя на пуфике, он задумчиво рассматривал нечто воздушное, принесенное Яя, и как раз пришел к выводу, что ни за какие коврижки не напялит на себя подобное, когда из глубины скальной породы в гарем проник некий звук. Тихий, мощный и очень проникновенный. Юноши испуганно встрепенулись, прислушиваясь, вода в бассейне покрылась рябью. Отвернув край ковра и приложив ладонь к полу, Белаван ощутил, что камень мелко вибрирует. Бел замер, пытаясь сообразить, что это может быть, и, догадавшись, покачал головой.
– Раз-раз, еще раз, – пробормотал он. – Значит, уже три… Интересно, кто теперь?
И тут появилась Яя.
– Посему же ты не переоделся, пупсик? – воскликнула она. – Но пойдем, пойдем, теперь уже нет времени. Настал твой звездный час!
Она увлекла де Фея в глубину зала и, откинув очередную бусиничную штору, провела по короткому коридорчику.
– Звездный час? – переспросил Белаван.
– То есть – лебединая песня. Вершина жизненного пути. Э-э… – они вошли в новое помещение, – пик карьеры.
Де Фей огляделся.
Комната была с низким потолком, безо всяких проемов и порталов, освещена множеством горящих свечей. Пол, потолок и стены покрывали ковры. Под дальней стеной громоздилась гора из пуфиков, подушек и одеял вишневых, желтых и розовых расцветок.
– Переоденься! – приказала Яя, всовывая Белавану в руки квадратный метр вышитого серебряной филигранью тюля. – Скоро все начнется.
– Что – начнется? – спросил Бел, разглядывая ковры.
Ему никто не ответил, и он обернулся.
Когда они вошли, де Фей не обратил внимания на то, что сюда вел не обычный завешенный бусинами проем… То есть проем, конечно, был, но в нем находилась деревянная рама с раскрытыми внутрь массивными дверями. И вот теперь эти двери закрылись, и замок в них тихо щелкнул.
Здесь было очень душно, над двумя стоящими по углам плошками курился дымок. Заглянув в одну из них, Белаван увидел чуть тлеющий пепел. Медленно извивающаяся спираль дыма, взвихренная его движением, попала де Фею в нос, став причиной головокружения и внезапной слабости. Покачнувшись, Белаван отступил и тяжело опустился на груду подушек. В ушах тошнотворно зазвенело, он зажмурился и вытер рукавом вспотевший лоб.
Бел открыл глаза и выпучил их, пытаясь этим усилием прогнать окутывающий сознание полубредовый туман… Потом осторожно встал и на дрожащих ногах принялся расхаживать по комнате от стены к стене, держась подальше от плошек.
За этим занятием прошло около получаса. Запах курящегося фимиама пропитывал ковры, постельные принадлежности, одежду и рассудок Бела, насыщая воздух комнаты удушающими ароматами, а сознание де Фея – фантасмагорическими образами.
Он вновь сел, положив локти на колени и свесив руки.
Стояла тишина, огни свечей застыли осязаемыми желтыми пятнышками с алыми сердцевинами. Тени от свечей колебались, выползали из-под ковров и из углов, клубились вокруг Бела, принимая странные, сатироподобные, нимфообразные очертания…
– Афродизиаки, – пробормотал Белаван, с трудом выуживая из памяти когда-то услышанное слово. – Летучие афродизиаки…
От невидимого ему миниатюрного отверстия в одном из ковров что-то отодвинулось. Слабый ток воздуха взвихрил струйки фимиамов. Затем раздался щелчок, и дверь медленно раскрылась.
Возникшая в спальне фигура настолько напоминала сумеречные видения, появляющиеся сейчас из полумрака в сознании Бела, что поначалу он даже принял гостью за одно из них.
Очень высокая женщина вступила в комнату, глубоко утопая острыми каблуками кожаных сапог в ворсе ковра. Цвет пышных длинных волос был огненно-рыжим, почти красным, и что-то в оттенке его говорило, что этот цвет – натуральный. На голове сидела круглая шапочка с пропущенной под подбородком кожаной лентой и двумя торчащими вверх крылышками, как их обычно рисуют на стилизованных изображениях Пегаса.
Кроме этой шапочки и сапог на Слиссе Фалангисте – естественно, это была она собственной видной персоной – также было надето, скорее, не надето какое-то количество черных кожаных ремней, а еще – перчатки с раструбами, громадные и черные, словно у полисмена из преисподней. Что касается ремешков, то, в общем, из двух, вертикального и горизонтального, состояла нижняя часть ее белья, и лишь из одного, горизонтального, имевшего на себе также пару кругляшков диаметром с пятак – верхняя часть.
Эти два элемента соединяло друг с другом несколько ремней, заботливо расположенных так, чтобы являть собою некий узор вокруг пупка. И еще в пупок было вдето черное колечко, от которого к бедру свисала тонкая цепочка, – если учесть общие размеры остальных предметов туалета, то это колечко и цепочка в процентном соотношении также прикрывали немалую площадь тела.
На лице горянки, скуластом и лобастом, особо выделялся поразительно горбатый нос, по сравнению с которым все другие виданные де Феем в Эхоловных пещерах носы казались просто незначительными кнопками.
Картину завершала пара сувенирных кандалов, зажатых в одной руке, и очень короткая нитяная плеточка, зажатая в другой.
– Я пришла! – поведала рыжая фурия драматическим театральным шепотом и окинула медленно поднявшегося с подушек Бела критическим взглядом.
– Почему ты так одет? – осведомилась она более прозаическим тоном.
Слабый сквозняк от раскрытой двери немного развеял туман в голове де Фея.
– Как? – спросил он и вздрогнул, почувствовав внезапный озноб.
– Не важно… – Повелительница пещер хлопнула дверью и шагнула вперед. – Я сорву одежды, скрывающие под своими грубыми… э-э… покровами твое… э-э… прекрасное младое тело!
– Это из «Сказок ста тысяч и двух ночей»? – осторожно уточнил Бел. – Мне всегда казалось, что, как истории для детей, они чересчур откровенны…
Перекинув через локоть деревянную цепь кандалов, Слисса решительно дернула за погон куртки, стягивая ее с плеча де Фея.
– Позвольте! – Бел попытался отступить и, споткнувшись о подушки, упал.
– Как распаляет меня игривое сопротивление неопытных юношей!
Фурия отбросила плетку и склонилась над ним, протягивая мускулистые руки. Бел почувствовал, что они действительно, по-настоящему сильны. Он съехал спиной по куче постельных принадлежностей, так что ноги оказались над его головой, а затылок уперся в ковер.
– Нет, вы ошибаетесь, все-таки некоторый опыт у меня есть! – запротестовал он. В это время пальцы в перчатках тянулись к его рубахе. – И я вовсе не играю, когда…
– О, опытные юноши могут распалить еще больше. – Слисса рывком оторвала пуговицы и распахнула рубаху.
– Это называется сексуальным домогательством! – завопил Бел, дрыгнув ногами так, что в результате они оказались зажаты у горянки под мышками.
– Я решительно протестую и…
– О, эта впалая грудь! – Фалангиста со звонким хлопком приложилась ладонью к идентифицированной части тела. – О, худые плечи… О, бледные ланиты… – Она оттянула и с чпокающим звуком отпустила его нижнюю губу. – Эх, розовые ухи – они как раковины… Э, а живот – он достоин большего…
Из-за двери раздались приглушенный визг и топот ног. Продолжая сжимать под мышками колени Бела, Слисса удивленно повернула голову. То же самое сделал де Фей, взгляду которого сейчас все представлялось в полуперевернутом виде.
Дверь с громким треском слетела с петель, в проеме возникло нечто темное, громоздкое, со всадником на спине.
– Не, ну ни фига себе! – произнесло оно знакомым голосом. – Не, ну полный атас!
Каплун Лхасса, которого, естественно, запустили первым, головой приподнял каменный люк и выглянул в образовавшуюся щель. Отсюда был виден длинный изгибающийся коридор, освещенный тусклым светом масляной лампы. Лхасса откинул люк, выпрыгнул и присел на корточки рядом с отверстием. Один за другим через него выбрались хамелеоны, наследная Вес, Савимур, Зигрия Матхун и Гладия Хахмурка.
– Так! – прошептала Гладия, отряхивая колени и оглядываясь. – Что это, Зигрия?
Матхун пожал плечами и раздраженно прорычал:
– Окраина Эхоловных пещер, насколько я понимаю.
– Куда нам идти дальше?
Матхун слегка призадумался, что у него обычно сопровождалось натужным сведением кустистых бровей и шевелением лоснящихся губ.
– Ну-у… – неуверенно протянул он и поспешно захлопнул рот. Но поздно – самая длинная из его цитат уже стремительно рвалась наружу.
Это был отрывок из оды «К медной табличке с буквой „М"», которой бард Сизокрыл Лютня как-то разродился в порыве охвативших его очень сильных чувств, будучи выдворенным из кабинета редактора одного крупного междулужского издательства. После посещения кабинета бард, запутавшись, вначале ходил, а после – бегал на протяжении довольно продолжительного времени по коридорам и аркадам двукрылой издательской многоэтажки в поисках помещения, отвечающего его основным на тот момент запросам… Но тщетно. Надрывная мощь передаваемых чувств делала оду жемчужиной, недосягаемой вершиной междулужской литературы. Глубоко трагичный, апокалипсический финал этого поэтического творения и воспроизвел сейчас Матхун:
– Где дверь заветная? Стремится телом и душой поэт куда? Она сокрыта в сумраке тлетворном. Но… чу! Но… неужели? Нет, нет… и все же – да! Сомнений больше нет! О, ужас первородный! Теперь уж дверь поэту больше не нужна…
Склонив голову, Хахмурка некоторое время вдумывалась в слова, одновременно прислушиваясь к назойливому сумбурному эху.
– Я не поняла, – констатировала она наконец. – Ты хочешь сказать, что не знаешь, где выход? Или как нам выбраться отсюда? Только говори тише…
– По-моему, он на другом конце, – громко заявил Матхун. – То есть я уверен в этом. Там должен быть выход к тому месту Стены, где находятся Длинные Лестницы.
– Но нам придется пересечь Эхоловные пещеры?
– Видимо, да.
– Видимо? Нам точно придется пересечь пещеры, – брезгливо процедила она и вздохнула. Иногда, особенно в такие минуты, Гладия начинала по-настоящему сожалеть о том, что оставила свою прежнюю жестокую профессию. – Ладно, пошли. Может быть, и удастся проскользнуть незамеченными.
Через пару минут выяснилось, что таки не удастся: коридор стал шире, масляных ламп – больше, их свет, соответственно, ярче, а за крутым поворотом обнаружились две стоящие в профиль к отряду горбоносые женщины с трезубцами и сетками.
Хахмурка повернулась и прошептала:
– Значит, будем пробиваться с боем. Глушим этих, а потом бежим вперед – только побыстрее и сбившись в кучу.
В это время на другом конце пещер прилетевшая откуда-то из темноты и находящаяся уже на излете стрела со свинцовым грузилом вместо острия тюкнула по темечку охранницу, и та мягко сползла по стене. Вскоре к ней приблизилось несколько фигур в пятнистых комбинезонах, с арбалетами.
Глава 10
– Да, здесь для наших супруг – истинный рай. С исконным матриархатом… во всяком случае, полным равенством Кабуки… Их идеи легли на благодатную почву.
– А обществах – вдруг взвыл Радагар. – Извини, я тебя перебил, но – общества эти их дрянные! Чтоб, значит, как ты говоришь, идеи туда… в почву, поглубже… Я им талдычу: вы смотрите, куча местных живет впроголодь, одни других грабят, те на сих наживаются, эти тех обворовывают… Ну, единым словом, Средневековье, да еще и после тотальной деформации все порушено… Ну, не хотите вы распространять здесь широко новые технологии – это-то понятно, но ведь о вас же и так все знают как о посланцах богов. Постройте, в конце концов, несколько фабрик, сами на них и руководите, не подпускайте никого к технике, объясните работу станков магической чепухой – но дайте людям работу. Пару школ постройте, предоставьте прокторам, чтоб бандюг гоняли, обычное реактивное оружие… местным, понимаешь, порох, в общем-то, известен, но оружия порохового почти нет, потому как в Кабуке мало некоторых ингредиентов, порох, значит, в дефиците…
– Ну нет… – начал фокусник.
– Знаю, знаю! – вновь перебил Пук с горячностью. – Не хотите людишек развивать, пусть такими дремучими и остаются, чтоб, значит, ими легче управлять было. Я… – он приложил пухлую ладошку к пухлой груди, – я ведь ничего ж против не имею! Но они-то как раз мнят, что развивают аборигенов! Они, понимаешь, считают, что для просветительской деятельности надобно создавать дамские общества! Теперь прикидываем… Общество Развития Молодежи, это раз… Занимается, между прочим, тем, что раз в квартал сбрасывает с геликоптера брошюрки о семейной жизни и здоровых сексуальных отношениях (автор, кстати, моя Сашка). С графиками, диаграммами, таблицами, советами для начинающих и, понимаешь, иллюстрациями к самому толстому разделу: «ДВЕ ИЗВЕСТНЫЕ СОВРЕМЕННОЙ НАУКЕ ПОЗИЦИИ». Современной науке в лице Сашенции известно, оказывается, две позиции… Две, веришь, Антон, всего-то две! Когда я сам лично использовал в своей жизни никак не меньше – ха! – пятнадцати… – Толстяк почесал нос. – Но все, правда, не с Сашкой, не с ней, м-да… Ну, не важно… В общем, эти брошюрки те, кому свезло их первыми подобрать, сплавляют потом в бордели как описание физиологически невозможных извращений или же богатым пожилым дядькам… Два: Общество Обучения – образовалось недавно, когда в ангаре случайно обнаружили несколько ящиков с учебниками. Не знаю, Антон, за каким дьяволом ты их сюда приволок, случайно, наверное… Короче, единственной пока акцией этого общества стала передача ящиков в церковную школу Недотычек. А учебники, между прочим, по квантовой физике и молекулярной ксенобиохимии, и написаны они на гвидише, которого тут, натурально, ни одна живая душа не знает! Но бумага там хорошая, иллюстрации с атомами-ядрами яркие, так что школьная директорша обклеила страницами свой кабинет и пугает всех, что это каббалистические формулы, дающие ей власть над фуриями ада. Три: Общество Помощи Малюткам. Раздают резиновые соски и синтетические пеленки, от которых у тутошних малюток попы покрываются малиновой сыпью. Четыре: Общество… – Пук утомленно махнул рукой. – Да что говорить, Антон! Главная их организация – ОБАМУДОПРА, знаешь, чего это такое?
Левенгук кивнул, но распалившийся Рагар все равно расшифровал:
– Общество Распространения Мужененавистничества Как Основного Двигателя Прогресса. Они, мудопры, все в нем состоят. Их тут двенадцать… дам, и на такую компанию всего-то навсего пять обществ, веришь? Не, Антон, дамская натура, она и есть дамская, хоть посудомойкой в столовке, хоть целым миром руководи!..
Радагар Пукковиц шмыгнул носом, выдвинул ящик стола и извлек еще одну банку.
– Правда не хочешь? – уточнил он. Левенгук покачал головой и спросил:
– Ты закончил?
– Да, извини, разошелся я, но тут просто поговорить совсем не с кем – с тобой вот только душу и отвел.
– А остальные? – поинтересовался фокусник, имея в виду мужей жриц.
Пук вновь махнул рукой:
– По Кабуке расползлись. Двое в мужском монастыре… нам, говорят, там покойнее, чем у Шангухи на глазах… Еще двое в Архипелужке приткнулись, кто в разбойники подался, кто в Недотычках, а Вуланс – тот вообще по южной пустыне бродит, кем-то вроде факира заделался. Один я никуда вовремя не сбежал, теперь вот не пускают… Ясное дело, надо же кому-то мышей гонять и другую мужскую работу выполнять.
– Что ж, они сюда и не показываются?
– Где там! С год уже никого не видал… Слушай, Антон, ты, случайно, мне чего-нибудь не привез? Пива пол-упаковки осталось, а сигар – всего одна коробка…
– Извини, – сказал Левенгук. – Сейчас нет. Я очень спешно прибыл, заранее не готовился. Но у меня к тебе дело, Рагар. Геликоптер на ходу?
Толстяк засмеялся.
– Был на ходу. Теперь – нет! – заявил он, давясь пивом. – Надо было, понимаешь, слетать в Асьгард, узнать, как у Лагерлефши дела с подготовкой к празднику Свечи да сколько Ушастых жертв наловили. Я ж говорил: давайте я слетаю, нет, не пустили… Боятся – улечу и не вернусь. Олька Плова, мудопра, полетела… Не знаю, чего там стряслось, но только возвращается она под утро, волос всклокочен, глаз подбит, а машина даже до земли не дотянула, ухнула вниз с пяти метров… вся копьями-стрелами истыкана, винт погнут, из дверцы топор торчит… В общем, на ремонт месяц понадобится, не меньше.
– Ясно, – сказал Левенгук. – Почти все женщины отправились в Эхоловные пещеры. Один молодой человек из реальности, где я последнее время жил, попал туда. Что-то подсказывает мне, они не справятся… В общем, ты знаешь, где и что лежит в ангаре?
– Не приведи Конгломерат мне это знать! – всполошился Радагар Пукковиц. – Я к ангару и подойти-то боюсь, там же настоящая черная дыра!
Фокусник произнес, поднимаясь:
– Есть там одна вещица… Вернее, набор… В общем, тебе придется пойти со мной, помочь с поисками.
Де Фей вылез из бассейна, вытерся, надел свою старую одежду и перекусил фруктами из вазы. Судя по всему, дело близилось к вечеру.
Сидя на пуфике, он задумчиво рассматривал нечто воздушное, принесенное Яя, и как раз пришел к выводу, что ни за какие коврижки не напялит на себя подобное, когда из глубины скальной породы в гарем проник некий звук. Тихий, мощный и очень проникновенный. Юноши испуганно встрепенулись, прислушиваясь, вода в бассейне покрылась рябью. Отвернув край ковра и приложив ладонь к полу, Белаван ощутил, что камень мелко вибрирует. Бел замер, пытаясь сообразить, что это может быть, и, догадавшись, покачал головой.
– Раз-раз, еще раз, – пробормотал он. – Значит, уже три… Интересно, кто теперь?
И тут появилась Яя.
– Посему же ты не переоделся, пупсик? – воскликнула она. – Но пойдем, пойдем, теперь уже нет времени. Настал твой звездный час!
Она увлекла де Фея в глубину зала и, откинув очередную бусиничную штору, провела по короткому коридорчику.
– Звездный час? – переспросил Белаван.
– То есть – лебединая песня. Вершина жизненного пути. Э-э… – они вошли в новое помещение, – пик карьеры.
Де Фей огляделся.
Комната была с низким потолком, безо всяких проемов и порталов, освещена множеством горящих свечей. Пол, потолок и стены покрывали ковры. Под дальней стеной громоздилась гора из пуфиков, подушек и одеял вишневых, желтых и розовых расцветок.
– Переоденься! – приказала Яя, всовывая Белавану в руки квадратный метр вышитого серебряной филигранью тюля. – Скоро все начнется.
– Что – начнется? – спросил Бел, разглядывая ковры.
Ему никто не ответил, и он обернулся.
Когда они вошли, де Фей не обратил внимания на то, что сюда вел не обычный завешенный бусинами проем… То есть проем, конечно, был, но в нем находилась деревянная рама с раскрытыми внутрь массивными дверями. И вот теперь эти двери закрылись, и замок в них тихо щелкнул.
Здесь было очень душно, над двумя стоящими по углам плошками курился дымок. Заглянув в одну из них, Белаван увидел чуть тлеющий пепел. Медленно извивающаяся спираль дыма, взвихренная его движением, попала де Фею в нос, став причиной головокружения и внезапной слабости. Покачнувшись, Белаван отступил и тяжело опустился на груду подушек. В ушах тошнотворно зазвенело, он зажмурился и вытер рукавом вспотевший лоб.
Бел открыл глаза и выпучил их, пытаясь этим усилием прогнать окутывающий сознание полубредовый туман… Потом осторожно встал и на дрожащих ногах принялся расхаживать по комнате от стены к стене, держась подальше от плошек.
За этим занятием прошло около получаса. Запах курящегося фимиама пропитывал ковры, постельные принадлежности, одежду и рассудок Бела, насыщая воздух комнаты удушающими ароматами, а сознание де Фея – фантасмагорическими образами.
Он вновь сел, положив локти на колени и свесив руки.
Стояла тишина, огни свечей застыли осязаемыми желтыми пятнышками с алыми сердцевинами. Тени от свечей колебались, выползали из-под ковров и из углов, клубились вокруг Бела, принимая странные, сатироподобные, нимфообразные очертания…
– Афродизиаки, – пробормотал Белаван, с трудом выуживая из памяти когда-то услышанное слово. – Летучие афродизиаки…
От невидимого ему миниатюрного отверстия в одном из ковров что-то отодвинулось. Слабый ток воздуха взвихрил струйки фимиамов. Затем раздался щелчок, и дверь медленно раскрылась.
Возникшая в спальне фигура настолько напоминала сумеречные видения, появляющиеся сейчас из полумрака в сознании Бела, что поначалу он даже принял гостью за одно из них.
Очень высокая женщина вступила в комнату, глубоко утопая острыми каблуками кожаных сапог в ворсе ковра. Цвет пышных длинных волос был огненно-рыжим, почти красным, и что-то в оттенке его говорило, что этот цвет – натуральный. На голове сидела круглая шапочка с пропущенной под подбородком кожаной лентой и двумя торчащими вверх крылышками, как их обычно рисуют на стилизованных изображениях Пегаса.
Кроме этой шапочки и сапог на Слиссе Фалангисте – естественно, это была она собственной видной персоной – также было надето, скорее, не надето какое-то количество черных кожаных ремней, а еще – перчатки с раструбами, громадные и черные, словно у полисмена из преисподней. Что касается ремешков, то, в общем, из двух, вертикального и горизонтального, состояла нижняя часть ее белья, и лишь из одного, горизонтального, имевшего на себе также пару кругляшков диаметром с пятак – верхняя часть.
Эти два элемента соединяло друг с другом несколько ремней, заботливо расположенных так, чтобы являть собою некий узор вокруг пупка. И еще в пупок было вдето черное колечко, от которого к бедру свисала тонкая цепочка, – если учесть общие размеры остальных предметов туалета, то это колечко и цепочка в процентном соотношении также прикрывали немалую площадь тела.
На лице горянки, скуластом и лобастом, особо выделялся поразительно горбатый нос, по сравнению с которым все другие виданные де Феем в Эхоловных пещерах носы казались просто незначительными кнопками.
Картину завершала пара сувенирных кандалов, зажатых в одной руке, и очень короткая нитяная плеточка, зажатая в другой.
– Я пришла! – поведала рыжая фурия драматическим театральным шепотом и окинула медленно поднявшегося с подушек Бела критическим взглядом.
– Почему ты так одет? – осведомилась она более прозаическим тоном.
Слабый сквозняк от раскрытой двери немного развеял туман в голове де Фея.
– Как? – спросил он и вздрогнул, почувствовав внезапный озноб.
– Не важно… – Повелительница пещер хлопнула дверью и шагнула вперед. – Я сорву одежды, скрывающие под своими грубыми… э-э… покровами твое… э-э… прекрасное младое тело!
– Это из «Сказок ста тысяч и двух ночей»? – осторожно уточнил Бел. – Мне всегда казалось, что, как истории для детей, они чересчур откровенны…
Перекинув через локоть деревянную цепь кандалов, Слисса решительно дернула за погон куртки, стягивая ее с плеча де Фея.
– Позвольте! – Бел попытался отступить и, споткнувшись о подушки, упал.
– Как распаляет меня игривое сопротивление неопытных юношей!
Фурия отбросила плетку и склонилась над ним, протягивая мускулистые руки. Бел почувствовал, что они действительно, по-настоящему сильны. Он съехал спиной по куче постельных принадлежностей, так что ноги оказались над его головой, а затылок уперся в ковер.
– Нет, вы ошибаетесь, все-таки некоторый опыт у меня есть! – запротестовал он. В это время пальцы в перчатках тянулись к его рубахе. – И я вовсе не играю, когда…
– О, опытные юноши могут распалить еще больше. – Слисса рывком оторвала пуговицы и распахнула рубаху.
– Это называется сексуальным домогательством! – завопил Бел, дрыгнув ногами так, что в результате они оказались зажаты у горянки под мышками.
– Я решительно протестую и…
– О, эта впалая грудь! – Фалангиста со звонким хлопком приложилась ладонью к идентифицированной части тела. – О, худые плечи… О, бледные ланиты… – Она оттянула и с чпокающим звуком отпустила его нижнюю губу. – Эх, розовые ухи – они как раковины… Э, а живот – он достоин большего…
Из-за двери раздались приглушенный визг и топот ног. Продолжая сжимать под мышками колени Бела, Слисса удивленно повернула голову. То же самое сделал де Фей, взгляду которого сейчас все представлялось в полуперевернутом виде.
Дверь с громким треском слетела с петель, в проеме возникло нечто темное, громоздкое, со всадником на спине.
– Не, ну ни фига себе! – произнесло оно знакомым голосом. – Не, ну полный атас!
Каплун Лхасса, которого, естественно, запустили первым, головой приподнял каменный люк и выглянул в образовавшуюся щель. Отсюда был виден длинный изгибающийся коридор, освещенный тусклым светом масляной лампы. Лхасса откинул люк, выпрыгнул и присел на корточки рядом с отверстием. Один за другим через него выбрались хамелеоны, наследная Вес, Савимур, Зигрия Матхун и Гладия Хахмурка.
– Так! – прошептала Гладия, отряхивая колени и оглядываясь. – Что это, Зигрия?
Матхун пожал плечами и раздраженно прорычал:
– Окраина Эхоловных пещер, насколько я понимаю.
– Куда нам идти дальше?
Матхун слегка призадумался, что у него обычно сопровождалось натужным сведением кустистых бровей и шевелением лоснящихся губ.
– Ну-у… – неуверенно протянул он и поспешно захлопнул рот. Но поздно – самая длинная из его цитат уже стремительно рвалась наружу.
Это был отрывок из оды «К медной табличке с буквой „М"», которой бард Сизокрыл Лютня как-то разродился в порыве охвативших его очень сильных чувств, будучи выдворенным из кабинета редактора одного крупного междулужского издательства. После посещения кабинета бард, запутавшись, вначале ходил, а после – бегал на протяжении довольно продолжительного времени по коридорам и аркадам двукрылой издательской многоэтажки в поисках помещения, отвечающего его основным на тот момент запросам… Но тщетно. Надрывная мощь передаваемых чувств делала оду жемчужиной, недосягаемой вершиной междулужской литературы. Глубоко трагичный, апокалипсический финал этого поэтического творения и воспроизвел сейчас Матхун:
– Где дверь заветная? Стремится телом и душой поэт куда? Она сокрыта в сумраке тлетворном. Но… чу! Но… неужели? Нет, нет… и все же – да! Сомнений больше нет! О, ужас первородный! Теперь уж дверь поэту больше не нужна…
Склонив голову, Хахмурка некоторое время вдумывалась в слова, одновременно прислушиваясь к назойливому сумбурному эху.
– Я не поняла, – констатировала она наконец. – Ты хочешь сказать, что не знаешь, где выход? Или как нам выбраться отсюда? Только говори тише…
– По-моему, он на другом конце, – громко заявил Матхун. – То есть я уверен в этом. Там должен быть выход к тому месту Стены, где находятся Длинные Лестницы.
– Но нам придется пересечь Эхоловные пещеры?
– Видимо, да.
– Видимо? Нам точно придется пересечь пещеры, – брезгливо процедила она и вздохнула. Иногда, особенно в такие минуты, Гладия начинала по-настоящему сожалеть о том, что оставила свою прежнюю жестокую профессию. – Ладно, пошли. Может быть, и удастся проскользнуть незамеченными.
Через пару минут выяснилось, что таки не удастся: коридор стал шире, масляных ламп – больше, их свет, соответственно, ярче, а за крутым поворотом обнаружились две стоящие в профиль к отряду горбоносые женщины с трезубцами и сетками.
Хахмурка повернулась и прошептала:
– Значит, будем пробиваться с боем. Глушим этих, а потом бежим вперед – только побыстрее и сбившись в кучу.
В это время на другом конце пещер прилетевшая откуда-то из темноты и находящаяся уже на излете стрела со свинцовым грузилом вместо острия тюкнула по темечку охранницу, и та мягко сползла по стене. Вскоре к ней приблизилось несколько фигур в пятнистых комбинезонах, с арбалетами.
Глава 10
Слисса Фалангиста отпустила ноги Бела, подобрала кандалы с плеткой, выпрямилась и грозно вопросила: – Это что еще за хрен с горы?
Белаван наконец смог рассмотреть животное, проломившее дверь, и определил его как карликовую – то есть размером с козла – помесь бегемота и носорога. Несмотря на длинный тонкий рог, глаза-блюдца и кожистую морду, будто обшитую неровными кусками коричневого линолеума, по рыжему панковскому гребню, пушистой кисточке на кончике короткого хвоста и общему нагло-бестолковому виду в четвероногом без труда опознавался Гунь Ситцен.
На спине его, крепко сжимая ногами бока чудо-зверя, восседала Дебора Анчи.
Грозно подняв плеть, Слисса шагнула к ним. Деби соскочила на пол и вытащила меч. Позади них Бел перебрался через подушки и попытался влезть между дамами, но хозяйка пещер сильным толчком отпихнула де Фея, и тот шлепнулся задом на ковер. Фурия замахнулась, Деби, выставив перед собой меч, присела, но тут, оттеснив девушку, вперед вылез Гунь-носорог. Нагнувшись так, что рог опустился параллельно ковру, он просунул голову между широко расставленных ног Слиссы и резко вскинулся всем телом, выгнув шею кверху.
Фалангиста, получив снизу удар крепким лбом, подлетела, стукнулась головой о потолок, упала на спину хамелеона и, скатившись с нее, растянулась на полу рядом с Белом.
– Разверни да подбрось! – отметил Ситцен. – Второй раз, паря, я спасаю тебя от всяких трюхнутых нимфоманок. Теперь быстро отседова!
В дверях гарема стоял Баган Скунс, а наложники прятались за пуфиками и подушечками. Две горянки мокли в бассейне, выставив над водой, как перископы, горбатые носы и пуская пузыри. Беглецы пересекли гарем и выскочили в коридор, где столкнулись с Яя, сжимавшей в каждой руке по плетке.
– А! Вот вы как, нехорошие мои?! – завизжала толстуха, потрясая плетками. – Где повелительница?!
Она замахнулась, но тут Баган с размаху въехал ей коленом в живот и, видимо, смог пробить мощные жировые пласты. Яя охнула и, подобно терпящему крушение дирижаблю, с шумом обдав их потоком выпущенного наружу воздуха, осела на пол.
Быстро обойдя ее, они двинулись дальше по коридору, в котором гуляло эхо криков и ударов.
– Что происходит? – Бел прислушался, но определить, с какой стороны доносятся звуки, не представлялось возможным, так как они доносились со всех сторон одновременно.
– Тамось какая-то заваруха, – высказался Ситцен, тряся головой и прядая ушами размером с дверные половички. – Началась аккурат, как мы появились. Потому-то так легко до тебя и добрались, что они на другое отвлеклись. Нам – туды!
Хамелеон уверенно затопал мощными копытами влево по коридору, и остальные поспешно двинулись за ним.
– Белаван! – В голосе Деборы прозвучали нетипичные металлические нотки, и де Фей на ходу удивленно повернул голову.
Светло-зеленые глаза в упор смотрели на него снизу вверх, и во взгляде их присутствовала какая-то до сей поры неведомая Белу эмоция.
– Что ты делал с этой женщиной? – отчеканила Деби.
Из коридора, перпендикулярно пересекавшего тот, по которому они бежали, выкатилось чье-то тело. Распластавшись на полу, оно какое-то время лежало неподвижно, а затем в прыжке поднялось на лапы. Беглецы увидели, что это Чань (хотя, вообще-то, это был Хвань) со сползшей на глаза черной повязкой. Поправив ее, мыш-каратека с громкими воплями умчался обратно вглубь коридора, на ходу профессионально размахивая крыльями, будто свертывая невидимые шеи и ломая незримые конечности.
– Скорее – она делала со мной, – ответил Бел на вопрос Деби. – Я лишь пытался защититься.
Они повернули – раз, второй – и увидели впереди высокую арку, которой заканчивался коридор. Эхо донесло хриплый рев, показавшийся Белавану знакомым.
– Матхун! – ахнула Дебора. – Откуда это?
– Тут же не определить направление. Подождите… – Бел, Деби и Баган остановились. – Стой, Гунь!
Носорог притормозил под самой аркой, оставив копытами глубокие белые царапины в камне.
– Ну? – рявкнул он. – Чаво стали, олухи?
– Слышишь? Где-то неподалеку Матхун со своими…
– Ну так ходу!
Ситцен прыгнул вперед, и, помешкав секунду, они бросились за ним.
Открывшуюся их взглядам пещеру горянки называли Залом Приемов. Обставлена она была соответственно – то есть меблировка ее состояла в основном из расположенных в виде буквы «П» столов. За, на и под ними горянки Слиссы имели обыкновение предаваться бурным пиршествам, чем-то напоминающим похожие мероприятия, проводившиеся северянками в Большом Срубе Асьгарда, но с местным колоритом. Они не играли в «эй, сестрица, отсеки косицу», зато с удовольствием наблюдали за парными схватками вступающих в совершеннолетие барышень, доказывающих победой свою умственную состоятельность и интеллектуальную зрелость, а также за младыми танцорами, на которых из одежды иногда присутствовали только набедренная повязка и паранджа.
В высоком потолке темнели круглые отверстия-вытяжки, а в одной из стен был выдолблен огромный камин. Сейчас в его мрачных каменных глубинах тлела россыпь еще хранивших остаточный жар угольков. Помимо их тусклого света пещеру озаряли огни шести свечей, установленных в массивном, с толстой ножкой, подсвечнике.
Возможно, этого-было бы достаточно для обычной комнаты, но для Зала Приемов явно не хватало, и потому беглецы вначале услышали вопль, а уж потом узрели очередную горбоносую подругу. Она вылетела из прохода на другом конце пещеры, пронеслась над полом и с воплем скрылась под столом.
Как раз в этот момент эхо донесло до ушей Белавана очередную порцию звуков, и он обернулся. Сзади приближалась толпа горянок с Фалангистой во главе. Все вооружены трезубцами и сетями, но тот трезубец, который сжимала хозяйка пещер, она, судя по всему, отобрала в драке у Нептуна, а сетью, свисающей с плеча, можно было с успехом ловить кашалотов. Слева от фурии шествовала Радужка, справа – Яя, и вся эта дамская лига тяжелой атлетики приближалась к ним.
Беглецы метнулись в другую сторону, но были вынуждены остановиться.
В проходе, из которого только что вылетела вопящая горянка, возвышалась бородатая фигура, а за ней виднелись другие.
Ангар озарял мигающий свет прикрученных к покатому потолку плафонов с негодными реостатами. Все помещение занимали стеллажи с чудными товарами из не одной дюжины реальностей. Просачивающиеся из-под картонных, пластиковых, металлических и деревянных крышек запахи наполняли его.
– Я ведь угрохал кучу денег, – пояснил Антон Левенгук Радагару Пукковицу, останавливаясь в дверях и включая фонарик. – Реальности самых отдаленных закоулков Окраины, представляешь? Чужие обычаи, негуманоидная психология, иногда развившаяся в самых невероятных направлениях экзотическая наука… Бывало, брал сам не знаю что. Считал, здесь все пригодится.
– Кое-что действительно пригодилось, – подтвердил толстяк и, подумав, добавил: – Немногое…
– Но почему такой бардак? – Левенгук поднял фонарик и направил луч параллельно полу.
– Ну, дважды Шангуха назначала… гм… жриц завхозшами, но обе… гм… пропали.
– Пропали?
– Во-во. Здесь, видимо, есть нечто, что ну утягивает, а? То есть люди пропадают… Может, это что-нибудь живое, может, даже разумное? Какой-нибудь злой домовой… э-э… ангарный из далекого пространства? Гремлин, которого ты случайно притащил вместе с одной из этих штуковин.
Они замерли, рассматривая уходящие в молчаливую даль тусклые стеллажи, заваленные коробками, ящиками, сундуками, пакетами, свертками… Некоторые из них вроде как мерцали или, быть может, фосфоресцировали. Где-то в этой дали вдруг родился глухой рыкающий звук, продлившийся несколько секунд и закончившийся тихим клацаньем. Толстяк поежился.
– Какие-то спонтанные процессы, – заверил его Левенгук. – Безобидные. Может быть, разнородные предметы, материалы или вещества из несопредельных реальностей, стоящие на полках рядом, коррелируют между собой… И эта корреляция развивается по… э-э… экспонентному принципу в сторону стохастичности… э-э… динамической структуры.
– Да-да, демонической. – Пук задумчиво почесал нос. – Шангуха как-то вознамерилась меня запереть на эту должность. Но я стал возражать… – Он смущенно хихикнул. – В смысле, я сказал, что лучше определюсь любимым мужем в гарем Фалангисты или отправлюсь странствовать по Кабуке в хламиде и босиком, хлеща себя по… гм… чреслам плетью, чем соглашусь навести здесь порядок…
Белаван наконец смог рассмотреть животное, проломившее дверь, и определил его как карликовую – то есть размером с козла – помесь бегемота и носорога. Несмотря на длинный тонкий рог, глаза-блюдца и кожистую морду, будто обшитую неровными кусками коричневого линолеума, по рыжему панковскому гребню, пушистой кисточке на кончике короткого хвоста и общему нагло-бестолковому виду в четвероногом без труда опознавался Гунь Ситцен.
На спине его, крепко сжимая ногами бока чудо-зверя, восседала Дебора Анчи.
Грозно подняв плеть, Слисса шагнула к ним. Деби соскочила на пол и вытащила меч. Позади них Бел перебрался через подушки и попытался влезть между дамами, но хозяйка пещер сильным толчком отпихнула де Фея, и тот шлепнулся задом на ковер. Фурия замахнулась, Деби, выставив перед собой меч, присела, но тут, оттеснив девушку, вперед вылез Гунь-носорог. Нагнувшись так, что рог опустился параллельно ковру, он просунул голову между широко расставленных ног Слиссы и резко вскинулся всем телом, выгнув шею кверху.
Фалангиста, получив снизу удар крепким лбом, подлетела, стукнулась головой о потолок, упала на спину хамелеона и, скатившись с нее, растянулась на полу рядом с Белом.
– Разверни да подбрось! – отметил Ситцен. – Второй раз, паря, я спасаю тебя от всяких трюхнутых нимфоманок. Теперь быстро отседова!
В дверях гарема стоял Баган Скунс, а наложники прятались за пуфиками и подушечками. Две горянки мокли в бассейне, выставив над водой, как перископы, горбатые носы и пуская пузыри. Беглецы пересекли гарем и выскочили в коридор, где столкнулись с Яя, сжимавшей в каждой руке по плетке.
– А! Вот вы как, нехорошие мои?! – завизжала толстуха, потрясая плетками. – Где повелительница?!
Она замахнулась, но тут Баган с размаху въехал ей коленом в живот и, видимо, смог пробить мощные жировые пласты. Яя охнула и, подобно терпящему крушение дирижаблю, с шумом обдав их потоком выпущенного наружу воздуха, осела на пол.
Быстро обойдя ее, они двинулись дальше по коридору, в котором гуляло эхо криков и ударов.
– Что происходит? – Бел прислушался, но определить, с какой стороны доносятся звуки, не представлялось возможным, так как они доносились со всех сторон одновременно.
– Тамось какая-то заваруха, – высказался Ситцен, тряся головой и прядая ушами размером с дверные половички. – Началась аккурат, как мы появились. Потому-то так легко до тебя и добрались, что они на другое отвлеклись. Нам – туды!
Хамелеон уверенно затопал мощными копытами влево по коридору, и остальные поспешно двинулись за ним.
– Белаван! – В голосе Деборы прозвучали нетипичные металлические нотки, и де Фей на ходу удивленно повернул голову.
Светло-зеленые глаза в упор смотрели на него снизу вверх, и во взгляде их присутствовала какая-то до сей поры неведомая Белу эмоция.
– Что ты делал с этой женщиной? – отчеканила Деби.
Из коридора, перпендикулярно пересекавшего тот, по которому они бежали, выкатилось чье-то тело. Распластавшись на полу, оно какое-то время лежало неподвижно, а затем в прыжке поднялось на лапы. Беглецы увидели, что это Чань (хотя, вообще-то, это был Хвань) со сползшей на глаза черной повязкой. Поправив ее, мыш-каратека с громкими воплями умчался обратно вглубь коридора, на ходу профессионально размахивая крыльями, будто свертывая невидимые шеи и ломая незримые конечности.
– Скорее – она делала со мной, – ответил Бел на вопрос Деби. – Я лишь пытался защититься.
Они повернули – раз, второй – и увидели впереди высокую арку, которой заканчивался коридор. Эхо донесло хриплый рев, показавшийся Белавану знакомым.
– Матхун! – ахнула Дебора. – Откуда это?
– Тут же не определить направление. Подождите… – Бел, Деби и Баган остановились. – Стой, Гунь!
Носорог притормозил под самой аркой, оставив копытами глубокие белые царапины в камне.
– Ну? – рявкнул он. – Чаво стали, олухи?
– Слышишь? Где-то неподалеку Матхун со своими…
– Ну так ходу!
Ситцен прыгнул вперед, и, помешкав секунду, они бросились за ним.
Открывшуюся их взглядам пещеру горянки называли Залом Приемов. Обставлена она была соответственно – то есть меблировка ее состояла в основном из расположенных в виде буквы «П» столов. За, на и под ними горянки Слиссы имели обыкновение предаваться бурным пиршествам, чем-то напоминающим похожие мероприятия, проводившиеся северянками в Большом Срубе Асьгарда, но с местным колоритом. Они не играли в «эй, сестрица, отсеки косицу», зато с удовольствием наблюдали за парными схватками вступающих в совершеннолетие барышень, доказывающих победой свою умственную состоятельность и интеллектуальную зрелость, а также за младыми танцорами, на которых из одежды иногда присутствовали только набедренная повязка и паранджа.
В высоком потолке темнели круглые отверстия-вытяжки, а в одной из стен был выдолблен огромный камин. Сейчас в его мрачных каменных глубинах тлела россыпь еще хранивших остаточный жар угольков. Помимо их тусклого света пещеру озаряли огни шести свечей, установленных в массивном, с толстой ножкой, подсвечнике.
Возможно, этого-было бы достаточно для обычной комнаты, но для Зала Приемов явно не хватало, и потому беглецы вначале услышали вопль, а уж потом узрели очередную горбоносую подругу. Она вылетела из прохода на другом конце пещеры, пронеслась над полом и с воплем скрылась под столом.
Как раз в этот момент эхо донесло до ушей Белавана очередную порцию звуков, и он обернулся. Сзади приближалась толпа горянок с Фалангистой во главе. Все вооружены трезубцами и сетями, но тот трезубец, который сжимала хозяйка пещер, она, судя по всему, отобрала в драке у Нептуна, а сетью, свисающей с плеча, можно было с успехом ловить кашалотов. Слева от фурии шествовала Радужка, справа – Яя, и вся эта дамская лига тяжелой атлетики приближалась к ним.
Беглецы метнулись в другую сторону, но были вынуждены остановиться.
В проходе, из которого только что вылетела вопящая горянка, возвышалась бородатая фигура, а за ней виднелись другие.
Ангар озарял мигающий свет прикрученных к покатому потолку плафонов с негодными реостатами. Все помещение занимали стеллажи с чудными товарами из не одной дюжины реальностей. Просачивающиеся из-под картонных, пластиковых, металлических и деревянных крышек запахи наполняли его.
– Я ведь угрохал кучу денег, – пояснил Антон Левенгук Радагару Пукковицу, останавливаясь в дверях и включая фонарик. – Реальности самых отдаленных закоулков Окраины, представляешь? Чужие обычаи, негуманоидная психология, иногда развившаяся в самых невероятных направлениях экзотическая наука… Бывало, брал сам не знаю что. Считал, здесь все пригодится.
– Кое-что действительно пригодилось, – подтвердил толстяк и, подумав, добавил: – Немногое…
– Но почему такой бардак? – Левенгук поднял фонарик и направил луч параллельно полу.
– Ну, дважды Шангуха назначала… гм… жриц завхозшами, но обе… гм… пропали.
– Пропали?
– Во-во. Здесь, видимо, есть нечто, что ну утягивает, а? То есть люди пропадают… Может, это что-нибудь живое, может, даже разумное? Какой-нибудь злой домовой… э-э… ангарный из далекого пространства? Гремлин, которого ты случайно притащил вместе с одной из этих штуковин.
Они замерли, рассматривая уходящие в молчаливую даль тусклые стеллажи, заваленные коробками, ящиками, сундуками, пакетами, свертками… Некоторые из них вроде как мерцали или, быть может, фосфоресцировали. Где-то в этой дали вдруг родился глухой рыкающий звук, продлившийся несколько секунд и закончившийся тихим клацаньем. Толстяк поежился.
– Какие-то спонтанные процессы, – заверил его Левенгук. – Безобидные. Может быть, разнородные предметы, материалы или вещества из несопредельных реальностей, стоящие на полках рядом, коррелируют между собой… И эта корреляция развивается по… э-э… экспонентному принципу в сторону стохастичности… э-э… динамической структуры.
– Да-да, демонической. – Пук задумчиво почесал нос. – Шангуха как-то вознамерилась меня запереть на эту должность. Но я стал возражать… – Он смущенно хихикнул. – В смысле, я сказал, что лучше определюсь любимым мужем в гарем Фалангисты или отправлюсь странствовать по Кабуке в хламиде и босиком, хлеща себя по… гм… чреслам плетью, чем соглашусь навести здесь порядок…