– А вы не боитесь этих макрофагов? – спросил Де Фей.
   – Теперь нет. Когда-то один из них чуть было не достал меня, но… Найдя в свое время Карафа, я, помимо прочего, обнаружил у него устройство, которое он успел забрать из арсенала Эгиды перед катастрофой. Морфизатор. С его помощью я тогда справился с агентом макрофагов. С тех пор все спокойно. Кажется, вы замерзли. Пойдемте?
   Белаван с Деборой, бросив последний взгляд на блистающую башню, двинулись вслед за фокусником.
   – Как все это связано с праздником Зажжения Свечи? – спросил Бел.
   Левенгук расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и показал им серебристый медальон, висящий на толстой длинной цепочке.
   – Разрядник накапливает энергию, достаточную для того, чтобы удержать Цилиндр в течение года… Вернее, накапливал. Раз в год я вставлял этот чип в щель приемника и тем самым открывал доступ в емкости для очередной порции, – а снизу казалось, что Млечная Паутина разгорается. Так было до недавних пор, но год назад мы с Карафом создали новый меморандум, и благодаря ему емкости напитали энергию, которой должно хватить года на три. И я еще не скоро собирался посещать Стопу. Если бы не ты, де Фей…
   Они обошли приземистое двухэтажное строение и приблизились к его дверям.
   – Но почему вы не оставите этот чип здесь? – поинтересовался Бел. – Своей супруге, к примеру? Вдруг с вами что-нибудь случится? Ведь, как я понял, если вовремя не задействовать его, то энергия не напитается в эти самые емкости, и Цилиндр начнет распадаться?
   – Все так, но дело в том, что реле приемника настроено на мой ментальный индекс. Если его вставит кто-то другой, то ничего не произойдет. – Фокусник отворил перед ними дверь и добавил: – Прошу. Радагар должен был уже все подготовить…
   – Да, но зачем надо было настраивать это реле на вас? – не сдавался Бел, следом за Деборой проходя по короткому коридору в комнату, где их поджидал толстяк. – Почему…
   – Ну вот, – перебил Пук. – Я тут вам поесть кой-чего сообразил. – Он указал на стоящий под зарешеченным окошком стол. – Бывайте здоровы…
   Радагар поспешно выкатился на коротких ножках из комнаты, миновав при этом фокусника, который остановился в дверях.
   – Спасибо, – машинально поблагодарил де Фей, увидев коробку с сухарями и стеклянный кувшин с водой. – Очень… мило. И все же, почему…
   – Потому, – произнес незнакомый голос, – что хотя я и позволил командовать здесь жене, я никогда не собирался выпускать эту реальность из своих рук. И ты тоже не сможешь помешать мне.
   Бела с Деборой повернулись.
   – Но я и не собирался… – начал Белаван и замолчал.
   Тусклый свет лампочки под потолком озарял стоящую в дверях сухопарую фигуру, высвечивая и подчеркивая детали, которых не было видно раньше, – пролегшие от уголков рта глубокие морщины, поджатые бледные губы, сощуренные глаза… Белу вдруг стало ясно, что перед ними уже не пожилой чудаковатый фокусник-любитель, который только что рассказывал о своей неудачной жизни.
   Нет, в дверях стоял жесткий, самоуверенный принципал, привыкший походя распоряжаться чужими судьбами. Белаван заметил, что они с Деборой находятся уже в другом конце комнаты, перед столом, а их провожатый все еще стоит на пороге.
   – Все проверил, – донесся из глубины темного коридора голос толстяка. – Крепко и надежно!
   – Что вы хотите этим сказать? – спросил де Фей.
   – Я хочу сказать, что не позволю какому-то пришлому выскочке носиться по Кабуке и смущать умы аборигенов, уже почти смирившихся с властью Посвященной Шанго. Но и назад я вернуть тебя не могу. Ты знаешь тайну Цилиндра.
   – Но тогда… – начал Бел, шагнув к дверям.
   – Я еще подумаю, но, кажется, Гиблая Яма станет наилучшим вариантом.
   Прежде чем Бел успел сделать еще один шаг, дверь захлопнулась и щелкнул замок.

Глава 12

   – Я рассчитывал, что когда они появятся здесь, – повторил Антон Левенгук, – то окажут сопротивление, не поверят мне так легко. Поэтому и искал бойскаутский набор… – Он похлопал по блестящим побрякушкам на своем ремне. – Здесь еще ножные манипуляторы-ходули «семимили», химический маркер и путанка.
   – А это? – Пук опасливо указал на массивное устройство в руках фокусника.
   – О, это супероружие. У этой модели четыре активные функции. – Фокусник указал на переключатель со стрелкой под предохранительной скобой. Возле стрелки полукругом располагались четыре символа, каждый обозначал одну из функций – две волнистые линии, скрипичный ключ, изображенный в профиль человеческий нос и широко раскрытый глаз. Стрелка указывала на волнистые линии.
   – Это значит «вибрация», – пояснил Левенгук. – А еще возможны назальная, вербальная и визуальная атаки. Жаль только, по правилам ZARNICY лурдским бойскаутам в борьбе против Одноглазого Джошуа и другими врагами разрешается использовать каждую функцию лишь по одному разу. После этого они автоматически выключаются. Вибрацией я остановил пирата, так что теперь у меня осталось три возможности. Я люблю оружие…
   – Да уж, – кисло заметил толстяк. – Вижу. Они расположились в той самой рубке Стопы Санчи, где некоторое время назад Левенгук с супругой через мониторы наблюдали за передвижением фуникулера. Теперь на экранах в ультрафиолетовом диапазоне виднелись участки внешнего охранного периметра Санчи.
   – Так они развесили уши, пока ты вещал о таинствах Конгломерата, и пришли прямиком в подготовленную мною комнату? Не задавая вопросов?
   – Ну, они задали пару вопросов, но те касались происшедшего с Кабукой и моей роли в этом, а не того, что с ними будет дальше. Где Шангалла?
   Пукковиц пожал плечами и зевнул.
   – Наверное, дрыхнет в своей опочивальне.
   – Одна? – уточнил Левенгук.
   – По-видимому. А что, тебя это интересует? Фокусник поразмыслил.
   – Вообще-то, нет.
   – Ну, так или иначе, я ни разу не замечал… Да тут, собственно, кроме меня, и нет никого… Ха! – представить себе Шангуху в постели, занимающуюся всякой ерундой с кем-нибудь, это… это… – Радагар махнул рукой, признавая свою неспособность подобрать удовлетворительную аналогию. – Нелепо.
   – Да, – задумчиво согласился фокусник. – Именно она в свое время отказалась завести ребенка.
   – Наверное, заявила, что беременность и роды в принципе уничижают ее феминодостоинство и… э-э… нивелируют гражданскую феминосознательность?
   – Что-то вроде того и даже в похожих выражениях. Правда, я не настаивал…
   – Я, знаешь ли, ненавижу детей! – заявил вдруг Радагар с чувством, но потом решил, что это звучит чересчур круто даже для такого законченного прожженного циника, как он, и поправился: – То есть эти вопящие, эгоистичные недомерки, конечно же, цветы нашей жизни… Можно даже сказать, отрада наших сердец, на которую мы возлагаем все наши надежды и чаяния… И я просто-таки обожаю их… На расстоянии метров, то есть миль пятисот, м-да..
   Они многозначительно помолчали, рассматривая зеленоватые тени на экранах. Наружные микрофоны доносили шелест океанских волн и осыпающейся по склону Стены гальки.
   – Надо связаться с Разрядником, – вспомнил Левенгук. – Интересное совпадение – человек, ставший причиной глобальной катастрофы, твой сводный брат… Как у него дела?
   – А! – перебил Пукковиц, дотягиваясь до консоли управления и что-то подкручивая там. – У моего умницы сводного братца? У этой гениальной, изощренной, изобретательной башки? Переполненной всякими-разными мыслями о сокровенных таинствах сущего? – Он нажал на кнопку, и со среднего экрана исчезла картинка темно-зеленой аллеи. – Короче, у этого психованного, эмоционально неуравновешенного холерического кретина, развалившего Эгиду и превратившего Зенит в ассорти-начинку для пирога?
   – Вижу, ты и его ненавидишь, – отметил фокусник.
   – Во всяком случае, ненавидел, пока мы были детьми. Теперь я просто горько смеюсь над ним.
   – Не он развалил Эгиду, Радагар. Он лишь создал устройство, включение которого привело к большой деформации.
   – В самодовольстве своем полагая, что изобретает новый способ трансреальных перемещений!
   По экрану пробежали розовые блики, в круглой решетке динамика зашуршало.
   – Вы так и не смогли стабилизировать визуальный ряд?
   – Нет, что ты, слишком велики, помехи от емкостей… Эмпатические всплески Дня – это ж сила! Молекулы воздуха занимаются любовью друг с другом, а радиоволны скручиваются в такой страстный клубок…
   Шуршание тем временем прекратилось, кто-то рявкнул из динамика:
   – Тридцать три беса Серой Глуби, какого ифрита будить меня посреди раздолбайской ночи, ах-ха?!
   – А, привет, мой шафрановый! – с деланой радостью заорал Пук прямо в микрофон. – Сейчас уже не середина ночи! Сейчас уже… – он глянул на настенные часы, – уже почти четыре! Не спится?
   – Спится! – откликнулся голос. – Вернее, спалось!
   – А-а, так ты, надо думать, умаялся, качая мышцы? – еще больше обрадовался толстяк. – Или что там у тебя под этим названием? – Он отвернулся от микрофона и пояснил Левенгуку: – Братец всегда был человеком увлекающимся. Еще в Ссылке его так впечатлил какой-то мощный мужик, что он решил стать культуристом.
   – Судя по тону, гармоники Дня не действуют на него, – с усмешкой отметил фокусник.
   – Что ты! Такая непрошибаемая личность, как братик… Он просто ничего не ощущает. Слышь, Урбан, бодибилдингист недоделанный, как твой организм принял очередную порцию анаболиков? Астероиды из глаз еще не сыплются? Помни, тебе надо соблюдать режим и спать по ночам.
   – Трам-тарарам-тарарам! – полилось из динамика. – Ты для этого разбудил меня?
   Толстяк, очень довольный собой, энергично пошевелил бровями.
   – Не для этого, мой занюханный Геракл! Тут к нам пожаловали Его Превосходительство. Интересуются, как там у тебя дела?
   – Левенгук? – произнес голос с меньшим надрывом. – Вы там?
   – Да, – откликнулся фокусник, нагибаясь к микрофону. – Я здесь.
   – Ну и зачем вы здесь? Емкости полны больше чем наполовину. Можно еще года два…
   – Возникли другие причины для моего появления. С новым трехгодичным меморандумом не было проблем?
   – Ах-ха! Ведь это я, Урбан Караф, разработал его! Так какие могут быть проблемы?
   – Что Шангалла приказала сделать на праздник?
   – Я на пару минут разведу диафрагму и дам повышенную порцию, чтобы Сеть разгорелась. Потом в любом случае сработает система безопасности и понизит радиус коллектора до минимального уровня.
   – У вас там точно все нормально, Урб?
   – Точно, – брюзгливо откликнулся голос. – Нечего будить меня. Сон для ученого имеет большое значение! Во время сна происходит конкретизация дневных впечатлений, мыслей и идей. Некоторые гениальные изобретения были сделаны во сне, в частности, мне как раз снилась новая оригинальная конструкция, которая могла бы небывало увеличить объем моих икроножных…
   Радагар ударил ладонью по клавишам, брюзгливый голос смолк, и на экране вновь возникла аллея… По которой теперь двигались бледно-красные расплывчатые фигуры.
   – Оп! – сказал толстяк. – Гляди, Антон, спецотряд вернулся. Кажись, задали им перцу девки Фалангисты.
   – Не девки, а горянки, – строго поправил голос за их спинами. – И думаю, это мои девочки задали, как ты, Пукковиц, выразился, перцу разбойницам Фалангисты.
   Мужчины повернулись. Возле круглой двери стояла Шангалла, в длинном халате исключительно спокойной, деловой расцветки и очень строгих, феминистских серых тапочках. На голове Посвященной тонкая сеточка облегала уложенные в форме блина волосы.
   Радагар Пукковиц, к удивлению Левенгука, быстро вскочил и, попятившись, как бы отступил на второй план. Не глядя ни на кого, Шангалла пересекла рубку, потянула микрофон на спиральном шнуре и, переключив что-то, произнесла:
   – Это Посвященная. – Ее голос продублировался эхом из разбросанных по парку наружных динамиков. – Как прошла операция?
   Красные фигуры замерли, и спаянные с динамиками микрофоны передали в рубку голос Саши Пукковиц:
   – С переменным успехом.
   – Потери? – осведомилась Шанго.
   – Немногочисленные. Племянница Фалангисты куда-то пропала…
   – Пленные?
   – Э… двое. Но не совсем те, кого мы рассчитывали взять.
   Шангалла нахмурилась:
   – Где этот пришелец?
   – Мы не знаем.
   Антон Левенгук кашлянул, и его супруга повернулась.
   – Не напрягай связки, дорогая. – В голосе фокусника вроде бы отсутствовал сарказм, но он явно подразумевался каждым слетающим с языка Левенгука звуком, каждой паузой и ударением. – Пришелец вместе со своей подружкой заперт в комнате первого этажа учебного корпуса.
   Посвященная Шанго спросила после довольно продолжительной паузы:
   – И как они попали туда?
   – Мы с Рагаром сделали это. Без арбалетов. Просто я поговорил с ними.
   – Нет, это бесполезно. – Белаван оставил в покое толстые прутья и спрыгнул с подоконника. – Они утоплены прямо в стену. – Де Фей глянул на Дебору, которая прохаживалась туда-сюда мимо стола и нервно пробовала на зуб сухарик.
   – Очень есть хочется, – пояснила она в ответ на его взгляд. – Выходит, нам не убежать?
   Покачав головой, Бел тяжело опустился на стул и, вытянув гудящие ноги, в который раз внимательно осмотрел комнату.
   И в который раз его взгляд не обнаружил, за что зацепиться. Голые, с серыми меловыми разводами стены, одинокая грязная лампочка под низким потолком, бетонный, покрытый облезлым паласом пол, скудная мебель, зарешеченное окно и глухая стальная дверь.
   И Дебора Анчи, вышагивающая посреди этого убожества.
   – Не волнуйся, – попробовал успокоить ее де Фей. – Ничего ведь пока не произошло. Лучше приляг. – Он указал на узкую продавленную койку, приткнувшуюся под стеной. – Ну, во всяком случае, присядь.
   – «Присядь»? – Деби остановилась с недогрызенным сухарем во рту и, уперев руки в бока, уставилась на Бела. – Ты что, совсем не боишься? Не нервничаешь?
   Он смущенно пожал плечами:
   – Может быть, нервничаю немного. Но… Нет, не боюсь.
   Дебора мотнула головой и вновь зашагала от стены к стене.
   – Но как вышло, что он заговорил нас? Заболтал настолько, что мы позволили привести нас сюда и запереть.
   – Лично я был буквально заворожен рассказом, – отметил Бел, по очереди сгибая и разгибая ноги. – Кроме того, понимаешь, я ведь здесь еще… Ну, чужак, что ли… Для меня все ново, непривычно, а Левенгук – единственный человек, имеющий отношение к моему миру. Мне казалось, в нем есть что-то свойское, и я машинально доверился ему. Тем более он не проявлял явной агрессивности. Хотя… Ты заметила его оружие?
   – Заметила. – Деби наконец уселась на кушетку и вздохнула. – Никогда раньше такого не видела.
   – Потому что оно из другой реальности. – Белаван прикрыл глаза и сделал неопределенный жест. – Сопредельные Реальности… Прекрасные и множественные… В этих словах есть что-то… зовущее, правда? С самого детства я чувствовал, знал, что кроме того места, где я живу, должны быть и другие… незнакомые места.
   – Сейчас я не вижу в этом ничего чудесного.
   – Это потому, что мужчины устремлены к небу, их значок – кружок со стрелочкой, указывающей наискось вверх. А женщины, наоборот, настроены думать о земном, практичном, их значок – кружок с крестиком, направленным вниз.
   – Какой ты умный! – без сарказма произнесла Деби. – Только сейчас перепутал. Мужской знак – кружок с крестиком вниз, а женский – кружок со стрелочкой наискось вверх. Нас в пансионе учили. И на самом деле из одной дыры ты просто попал в другую. И скоро мы вместе окажемся в еще одной… гиблой.
   – Гиблая Яма! – вспомнил Бел. – Что это такое?
   – Я не знаю, хотя и слышала о ней всякие жуткие истории. Наша пансионная проповедница говорила, что это врата в преисподнюю, сквозь которую Хаос, Энтропический бог, постепенно высасывает монады сущего.
   – А Яма была здесь и раньше?
   – Да, но не все время. Это вроде огромной воронки… С тех пор как она появилась, выпадает все меньше дождей, а воздух стал суше.
   Раздались шаги, щелкнул замок, и дверь распахнулась. Белаван с Деборой увидели живописную группу феминоособей в порванном камуфляже и карликового носорога.
   Три взведенных суперарбалета были направлены в зад носорога, хотя, судя по всему, подобная предосторожность являлась излишней. Маленькие глазки, между которыми торчал тонкий острый рог, покраснели, короткий хвост метался из стороны в сторону, узловатые колени дрожали и подгибались.
   – Бу-у, – сказал Гунь Ситцен и, доковыляв до середины помещения, рухнул на пол. – Пу-у…
   Две феминоособи заглянули в комнату, неодобрительно посмотрели на Дебору с Белом и захлопнули дверь. – Пи-и… – прохрипел Ситцен, – …и-ить…
   Деби вскочила, взяла со стола кувшин и наклонила горлышко к раскрытой пасти.
   Раздались горловые звуки «умнн… умнн… умнн…». Струйка воды стекла по коричневой губе и шее на пол.
   – Так плохо, Гунь? – сочувственно спросил Бел.
   Вода закончилась, носорог, тяжко вздохнув, перевернулся на бок и вперил в стену тоскливый взгляд. Он уже не дрожал и не трясся, а очень мелко и болезненно вибрировал. Присев, Деби положила ладонь на бугристый лоб.
   – Совсем горячий! – ахнула она. Прозвучал глухой, умирающий голос:
   – Ух… и… хреново… мне… братцы…
   Деби подбежала к двери и заколотила в нее.
   – Откройте! – крикнула она – Откройте, ему ж совсем плохо! Ему нужно… Нужно какое-нибудь лекарство! Послушайте, эй!
   – Бесполезно. – Белаван склонился над распростертым телом. – Они же видели, в каком он состоянии. Если бы захотели, то уже как-нибудь помогли бы.
   Деби отошла от двери, осторожно потрогала медленно вздымающийся носорожий бок и пробормотала:
   – Но это ужасно. Неужели ничем нельзя помочь?
   – Гунь! – окликнул Бел. – Мы можем что-нибудь сделать?
   – Не… паря, – донеслось до них после паузы. – Щас… самый протрус пошел… самая ломка… Еще раз… позже… будет приступ… Потом отпустит. – Носорог тяжело, со всхлипом, вздохнул и добавил: – Токмо… морозит шибко…
   Де Фей стянул с себя куртку и, ощутив теперь, что в комнате действительно довольно прохладно, накрыл ею Ситцена.
   – Не могу смотреть, как кто-то мучается. – Дебора залезла с ногами на кушетку и, обхватив себя за колени, уткнулась в них лицом.
   Белаван уселся рядом.
   – А! – зашептал вдруг носорог. – Гля, гля, ползет, зеленый! Это… ух, черт с рогом… с одним! Второй ползет…. Чё, и вам не спится? Косяк на троих… забацаем? А? Не, у меня нет… щас, схожу… – Массивное тело попыталось подняться, не смогло и вновь боком рухнуло на палас.
   – Ему сейчас плохо, – тихо сказал Бел Деборе, с ужасом наблюдавшей за хамелеоном. – Но это пройдет. Во всяком случае, он не должен умереть от этого…
   – Не щекотись, тля зеленая! – хрюкнул вдруг Ситцен.
   Дебора вздохнула.
   Спустя какое-то время за зарешеченным окном начал разгораться серый свет. Он озарил здания, кусты и деревья, гипсовые фонтанчики, столбы с рупорами и основание Стопы Санчи, расположенной, как выяснилось, прямо перед окном.
   Носорог на полу перестал наконец вести сумбурный диалог с кем-то видимым лишь ему, сипло вздохнул, перевернулся на другой бок и заснул. Дебора тоже спала. Внимание Бела привлекли очертания Стопы, показавшиеся ему неожиданно знакомыми.
   – Мне кажется… – Де Фей подошел к окну и уперся лбом в стекло, стараясь разглядеть Стопу до самого верха. – А, конечно же!
   Деби проснулась и встала рядом с ним, рассматривая металлическую конструкцию с наростом-горбом. На покатой поверхности серебрился утренний иней.
   – Ты знаешь, что это? – спросил Бел.
   – Конечно.
   Он с удивлением глянул на нее:
   – Знаешь?
   – Ну да. Это Стопа Санчи.
   – Нет-нет, что это в действительности такое?
   – В действительности? Я не понимаю.
   – Конечно, у вас ведь пока такого нет. В моем мире подобные штуки появились не очень давно и пока еще выглядят… ну, примитивнее, что ли.
   – Не понимаю, Бел.
   – Это подводная лодка. Вытащенная на сушу и поставленная вертикально.
   Деби окинула взглядом проржавевшую длинную сардельку с рядом круглых окошек. От люка в горбе-наросте к покрытой снегом земле вела шаткая деревянная лесенка, явно достроенная уже после установки Стопы.
   – Подводная лодка, – медленно произнесла она. – Что это значит? Затонувший корабль? Лодка, которая потерпела крушение и лежит на дне? Но Стопа не похожа на лодку, Бел. Она железная, а лодки ведь делают из дерева, правильно? Именно поэтому они и плавают.
   – Нет-нет, лодка, специально предназначенная для плавания под… то есть в воде. «В», а не «на», понимаешь? Она герметичная, внутри воздух, и там должны находиться люди. Да, должны. Только здесь ее зачем-то поставили вертикально. Может быть, это одна из тех вещей, которые доставил сюда Левенгук? Может быть, Посвященная не знала, что еще с ней делать, ну и установила здесь?
   – Смотри! Там кто-то идет.
   Круглый люк открылся, и на шаткую лестницу вступили две зевающие феминоособи в камуфляже и с арбалетами. За ними появилась знакомая фигура, а следом – еще два конвоира.
   – Это же Сави! Видишь?
   Бел пригляделся к самоуверенной, несмотря на связанные руки, походке, к решительно задранному подбородку…
   – В своем репертуаре. – Де Фей обернулся. – Гунь! Спишь?
   Коричневая голова приподнялась над полом, острый рог качнулся.
   – Чё? – хрипло спросил Ситцен.
   – Эти пятнистые дамы… Кого они захватили?
   – Меня и ту резвую бабенку, что хотела отхватить мне башку в «Трепалях». Опутали нас своими шнурками и подняли вверх.
   – А Баган Скунс? Вессантра?
   – Не знаю, паря. Кажись, те с Матхуном. – Носорог медленно поднялся на подкашивающихся ногах. – Эхма… снова пить хочу… – Его передние конечности задрожали и подогнулись, но он, нагнув голову и упираясь рогом в палас, вновь выпрямился. – Забирай свою обноску, паря.
   – Полегчало? – Бел стащил со спины Ситцена куртку, отряхнул ее и надел.
   – Малехо лучше. Ночь продержался – теперь бы день простоять.
   – Кажется, они повернули к нам, – сообщила Деби. – А почему здесь снег?
   – Наверное, тепло как-то аккумулируется внизу, в Кабуке. Хотя по идее, наоборот, солнце светит там гораздо меньшее время, чем здесь, наверху. Как в горном ущелье…
   – Ключи, – пробормотал Ситцен, для пробы делая несколько мелких шагов и волоча копыта по паласу.
   – Что?
   – Разверни да подбрось, это ж каждый малолетка знает! Горячие источники, которые выходят на дне озер и Буты.
   – Создают парниковый эффект?
   – Уй, паря, тебя пивом не пои, дай поумничать. В башке у тебя парниковый дефект.
   – Ему лучше, – констатировал Бел. Щелкнул замок, и дверь открылась, пропуская в комнату Савимур с феминоособями.
   – Как Вессантра? – спросила Деби у воительницы. Ответа она не услышала, так как одна из жриц Шангаллы, пребывавшая, судя по всему, в дурном настроении после неудачно проведенной ночи, грозно рявкнула на Бела:
   – Ты – наружу, живо!
   Бел глянул на растерявшуюся Дебору, улыбнулся ей и вышел. Дверь за его спиной тут же захлопнулась.
   Вскоре он, ежась от холода, уже шагал по узкой лестнице с прогибающимися ступенями, а холодный ветер задувал под его форменную куртку. Перед тем как нырнуть в люк, Бел оглянулся, окидывая взглядом видимый с этого места участок наднебесного мира.
   В прозрачном морозном воздухе ясно были видны дорожки и покрытые грязно-белым снегом газоны, далекий, плоский, как блин, берег и свинцовая поверхность океана за ним. От края Стены тянулись волокна Млечной Сети, вдали, под охряной башней Разрядника, медленно плыли облака.
   Бел повернул голову и обнаружил, что над океаном, из-за которого уже показался узкий, холодно-оранжевый краешек солнца, тоже висит несколько одиноких тучек, расположившихся значительно выше облаков Цилиндра.
   Слово «небеса» само по себе имеет множественное число, которое нельзя увеличить. Во всяком случае, язык, на котором думал и изъяснялся Бел де Фей, не был приспособлен для этого. Но получалось так, что у этого деформированного пространства имелась пара небес – общие, накрывающие его серым куполом, и маленькие, плоские, конденсирующиеся прямо над Кабукой между вершиной Круглой Стены.
   Его подтолкнули. Белаван, пригнувшись, нырнул в люк, преодолел металлический колодец и замер на пороге небольшой каюты. Ее озарял все тот же холодный утренний свет – теперь он лился сквозь иллюминатор. Здесь было одновременно и теплее и холоднее: тепло распространялось от стоявшего в углу электрического обогревателя, а холод – от сидевшего на белом пластиковом стуле Антона Левенгука.
   В тот момент, когда Бел де Фей усаживался на второй стул, а фокусник собирался кое-что сообщить ему, вдоль Пути Безумного Фуна по каменным лестницам поднималось несколько процессий. Первая состояла из Зигрии Матхуна, наследной Вессантры, раненного в колено Багана Скунса, Гладии Хахмурки, Каплуна Лхассы и пары оставшихся хамелеонов. За ними шла крестная мать Недотычек и прилегающих областей – толстая, вальяжная Оторва Малина со своими девочками. Потом – Лепесток Лотоса Саакэ Окацу, властительница Восточного Островного Архипелужка. И наконец, позади всех – Снежная Свонна Лагерлеф, коронованная рогатым ведром хозяйка Асьгарда. Все трое когда-то обучались у жриц Посвященной Шанго, а теперь шли на ежегодный праздник Свечи в окружении самых верных помощниц и отборной охраны.