Новоселов Дмитрий. Форс-мажор

   На улице стемнело, заметно похолодало. Только что светило солнце, но какой-то сумасшедший художник заштриховал картинку, и получились сумерки. В этом черно-белом мире я чувствовал себя значительно увереннее. Это было мое время. Переходное состояние, полная неопределенность, когда прошлое уже кончилось, а будущее еще не наступило. Период ожидания всегда лучше свершившегося события. Если что-то уже произошло, то нужно делать выводы, а выводы – вещь неблагодарная, они всегда не в твою пользу.
   Нашу торговую точку было видно издалека благодаря высокой куполообразной крыше. Когда-то это был обыкновенный киоск отечественного производства, обозначенный в приходной накладной артикулом К-2, но близость к мэрии ко многому обязывает, поэтому вначале нас заставили поменять деревянную раму на стеклопакет, затем настойчиво предложили обшить корпус пластиком. Последнее, что мы сделали – произвели замену съемных металлических ставней на бронированные жалюзи и возвели остроконечную крышу, покрыв ее еврочерепицей. По мнению торгового отдела в таком виде наш киоск полностью отвечал требованиям европейских стандартов и не только не портил окружающего пейзажа, но и служил украшением города. Проект этого высокохудожественного сооружения в целях экономии я разрабатывал сам, но в итоге нам все равно пришлось заплатить немереные деньги за печать архитектурного управления.
   Я остановил машину у обочины, прямо на проезжей части, отсюда до киоска было метров пять. Подъехать ближе не было никакой возможности потому, что со всех сторон стояли запрещающие знаки, а въезд на тротуар грозил серьезными неприятностями. По два ящика за раз, в четыре захода, я перетаскал водку к дверям киоска, при этом усиленно звенел, пыхтел и вообще всячески давал понять обитателям торговой точки, что снаружи что-то происходит. Внутри горел свет, но никто не выглянул в окно, дверь оставалась закрытой. Когда я постучал, внутри послышалась возня и, наконец, на крыльце нарисовалась Таня с книгой подмышкой и огрызком яблока в руке.
   – Ой, привет, – сказала она густым грудным басом, который совсем не соответствовал ее миниатюрности, сверкнув на меня красными глазами из-под треснутых очков.
   – Читать книги вредно. В наше время – это непозволительная роскошь. Лучше читай газеты, они не дают расслабиться, всегда будешь начеку и не пропустишь приезд шефа, – я слегка оттолкнул ее с прохода и начал заносить товар в помещение, при этом наступив Тане на ногу. Бесхозная дверь больно стукнула меня по спине. – Таня, держи дверь!
   Она схватилась за дверь, при этом уронила книгу, но яблоко из рук не выпустила, потом наклонилась за книгой, отпустив дверь – та немедленно стукнула ее по голове. Наконец, она выбросила яблоко, одной рукой взялась за дверь, в другой зажала книгу и смущенно заморгала на меня глазами. На ней, от подбородка до колен, неряшливо болталась старческая кофта с деревянными пуговицами, из-под кофты виднелись потрескавшиеся черные сапоги, под всем этим нарядом нельзя было угадать и намека на фигуру. “Сопля на чистом кафеле жизни”, – так называл ее Серега Тихонов.
   Закончив перетаскивать груз, я взял из ее рук книгу и прочитал название: «Женщина в песках».
   – С сегодняшнего дня твоя новая кликуха будет «женщина в песках». Будешь откликаться на нее неделю, потом посмотрим. Это – приказ, – я очень строго посмотрел на нее, хотя сам едва сдерживал смех. – Давай выручку.
   Она улыбнулась, дав понять, что оценила шутку и достала деньги. С грехом пополам пересчитав выручку, мы разложили деньги покупюрно, произвели необходимые операции с кассой и составили список товара для закупа. Эта девочка ничего не могла делать самостоятельно. Ее попросила устроить на работу какая-то Сережина тетя. Поэтому просто так выкинуть на улицу мы ее не могли. Да и поводов особых не было: опозданий нет, недостач нет, прогулов – тоже. Так, слегка тормозит. Пустяки.
   – Таня, ты где живешь? – спросил я ее, пытаясь заглянуть в глаза.
   – На новостройках в Пахомово, – ответила она, опустив голову.
   – Да нет, ты не поняла. Я спрашиваю: ты где живешь – на земле или в песках?
   Она посмотрела на меня так, как будто я сделал ей непристойное предложение.
   – Ну, ладно. За чистотой следите особо. Весна, – мне почему-то расхотелось подшучивать над ней. – Кто с тобой в паре?
   – Андрей.
   – Передай Андрею, чтобы вовремя выбрасывал мусор из урны. Два раза, утром и вечером. Во дворе пятьдесят первого дома установили еще один контейнер. Теперь дворники гонять его не будут, мы заключили с домоуправлением договор на вывоз, вот копия, – я протянул ей свернутый вчетверо листок. – Один литр в день вам выделяется для найма алкашей. Пусть они расчистят от снега мостовую и дорожку до остановки и каждый день подметают. Тару заберем завтра. Пока.
   – До свидания, – сказала она без интонаций. Я был ей полностью безразличен, она меня даже не боялась.
   Выйдя на улицу, я натолкнулся на Андрея, который явился на работу на полчаса раньше, принимать смену. Одного взгляда на этого парня было достаточно, чтобы понять, что это студент. Я всегда безошибочно определял студентов, независимо от того во что они были одеты и как причесаны. Просто по выражению глаз. У всех студентов в них читалось: « У меня все впереди». Я это точно знаю, я сам был таким. Это очень опасное выражение глаз, оно может остаться на всю жизнь, а вылечить его, как близорукость, практически невозможно. Я видел глубоких стариков, искалеченных этой печатью наивности. Ужасное зрелище.
   Мы всегда старались принимать на работу в ночную смену именно студентов потому, что та зарплата, которую мы платили, для нормального мужика была слишком маленькой, а студенту, особенно приезжему, особой разницы где ночевать не было, да и к деньгам к этим все они относились не серьезно, а как к халяве, как к чему-то временному. Они практически не воровали и среди них еще не было алкоголиков. Правда, пивком баловались, но все мы не без греха.
   Я повторил Андрею все, что сказал Тане, он понимающе кивнул, снисходительно посмотрел на меня и исчез в будке.
   Холодный ветер играл на струнах троллейбусных линий, облизывая со стен домов остатки дневной влаги. Асфальт покрылся тонкой корочкой льда, но лужи по обочинам, сохранив накопленное за день тепло, уже не замерзнут, они останутся источником грязи и напоминанием того, что машину мыть не имеет смысла, пока не растает снег.
   Я ехал с открытым окном, с наслаждением вдыхая сладкий запах будущего. Я думал об Андрее, о том, что он, по всей видимости, считает меня тупым барыгой, для которого затаривать продуктовые ларьки – вершина карьеры. Я вспоминал, как окончив институт, я мечтал строить города, к тридцати годам стать начальником отдела в проектном институте или главным инженером строительного управления. Только добившись такой должности в этом возрасте, мужчина может себя уважать, считал я. С тех пор критерии самоуважения значительно изменились. Я вез водку в полу разбитом «москвиче» и был доволен собой. Фары, несмотря на то, что были забрызганы грязью, светили непривычно ярко и довольно нагло для скромного «москвича», мимо которого проносились хозяева жизни в авторитетных джипах и вальяжных Мерседесах. В моем маршруте осталась последняя торговая точка, киоск номер три на центральном рынке. Я всегда оставлял его напоследок потому, что там работала Света и потому, что он находился ближе всего к моему дому.
   Этот киоск был самым маленьким по размеру, но зато самым прибыльным. В свое время мы дали очень приличную взятку за то, чтобы получить место для его установки и с тех пор ни разу об этом не пожалели.
   Когда я подъехал к западным воротам, шлагбаум был, разумеется, закрыт, да и на самих воротах висела цепь с огромным амбарным замком. В будке охранника горел свет. Я остановился под тусклым фонарем и выключил фары, чтобы сторож мог увидеть номера.
   На крыльцо вышел растрепанный мужик лет сорока пяти по имени Эрнст. Он был абсолютно трезв и поэтому полон энергии. Несмотря на звучное имя, Эрнст не был интеллигентом. Он сообщил мне о том, что я и мой долбаный друг вконец его затрахали, шляясь по ночам, что пускать нас в такое время он не имеет права и что в один прекрасный момент он скажет Николаю Михайловичу, директору рынка, и тот выгонит нас к чертям собачьим. Излагая эти угрозы, он поднял шлагбаум, открыл ворота и пропустил меня внутрь безо всяких условий. Его слова, гордо взметнувшись в небо, потеряли свою силу, многократно отразившись от низкого козырька рыночного покрытия, смешались с шумом мотора и упали на асфальт шелухой от семечек.
   Эрнст был, несомненно, прав. Рынок закрывался в шесть часов, торгашам давали час на сборы, а потом менты с собаками обыскивали все вокруг и выгоняли запоздавших. Только одни мы имели право торговать всю ночь. Такое положение дел возникло случайно. Два года назад, при реконструкции рынка, когда с улицы убирали открытые прилавки и всем торгующим выделяли места во вновь отстроенном павильоне, свободную площадь на рыночной площади решили отвести под установку торговых киосков с обязательным применением кассовых аппаратов. Желающих, разумеется, было хоть отбавляй, но мы вовремя подсуетились и сумели выбить себе место. Правда, блат у нас был довольно хилый: всего лишь начальник пожарной охраны района и поэтому место нам досталось в самом углу, далеко от центрального входа и людских потоков. Наш киоск был единственным, который своей задней стенкой примыкал не к бетонной стене, а к железной решетке с колючей проволокой, на месте которой раньше был еще один въезд на рынок. С точки зрения торговли внутри рынка место, как мы вскоре поняли, было самое беспонтовое, но железная ограда, причинявшая нам столько неудобств в самом начале, выходила на довольно оживленную улицу, рассекающую надвое огромный жилой массив и мысль перевернуть киоск и работать витриной на улицу не давала нам с Серегой покоя. Мы терпеливо ждали, заводили новые знакомства, покупали телевизоры и газовые плиты многочисленным чиновникам и, наконец, после того, как сменился директор рынка, настал наш час. За одну ночь, имея на руках разрешение от милиции и лицензию на ночную торговлю спиртным, мы прорезали автогеном окно в заборе, перевернули киоск и стали самыми привилегированными торгашами на всем центральном рынке, поздороваться за руку с которыми считал за счастье даже старый еврей Давид Моисеевич, который всю свою жизнь торговал книгами, имел к тому времени тридцать две торговые точки по всему городу и подавал руку только тем людям, которых считал умнее себя. В первый же день выручка составила штуку баксов. Мы ходили обалдевшие от счастья.
   Когда я начал разгружаться, казалось, что на город опустилась глубокая ночь. Света уже сдала смену и просто ждала моего приезда. Она подменила у окошка Ивана, нашего самого молодого продавца, а тот помог освободить машину от надоевшего груза. Мы управились довольно быстро, но что-то было не так. Я не сразу понял, что не хватает привычной тесноты. В киоске не было тары. При желании можно было даже станцевать, если не сильно размахивать руками.
   – Где ящики? – спросил я Свету, когда она отошла от окошка.
   – Я их продала, – сказала она безмятежно, – Достали. Уже сидеть негде было…
   – Ты что, серьезно? – перебил я, вспыхнув, как бенгальский огонь, но все еще надеясь, что это шутка. Никто и ничего не имел права покупать или продавать без нашего с Серегой ведома.
   – Успокойся, – сказала Света, улыбнувшись и взяв меня за руку. –
   Все нормально. Помнишь трех хачиков, которые два месяца назад предлагали нам палево? Они открыли пункт приема посуды на углу за хозтоварами. Скупают водочные бутылки по рублю. У них такой наплыв, что тары не хватает. Я им продала по триста рублей за ящик, а у нас по накладным залоговая стоимость – сто пятьдесят. Двойная цена с ящика вроде бы неплохо. Забрали все, даже дюраль, и готовы купить еще.
   Бенгальский огонь погас, так и не разгоревшись. Сказать было не чего. Неплохая сделка. Можно было продать им всю тару, которая у нас зависла. Весь вопрос заключался в том, согласится ли на это Угланов, наш поставщик. Иногда у него самого не хватало ящиков и он наотрез отказывался брать деньгами. Тем более, что до сегодняшнего дня я считал, что Угланов монополист в городе по приемке пустой посуды. Если ему перебежали дорогу, то не миновать разборок.
   – Да ладно, все еще можно вернуть, – как будто читая мои мысли, продолжила Света, – Я им дала как бы взаймы, если что, заберем обратно.
   – Мы этот вопрос еще обсудим, – хмуро сказал я.
   – Эй, взбодрись, – она игриво потрепала меня по щеке. – Лучше пересиль себя и скажи спасибо. Сейчас тебе станет еще веселее. Я самовольно истратила пол-литра на расчистку территории.
   Света посмотрела на меня воинственно, ожидая моей негативной реакции.
   – Можете тратить литр в сутки в течение пяти дней, пока все не просохнет, – сказал я примирительным тоном.
   – Обойдутся, алкаши, – Света скривила рот.
   Собрав длинные каштановые волосы под пушистую вязаную шапочку, она накинула зеленый кожаный плащ и самодовольно посмотрела на меня, давая тем самым понять, что свой долг выполнила и готова идти. В ее руках, неизвестно откуда, появились два огромных пакета, по всей видимости, с рыночной жратвой, которую она периодически таскала своей маме и четырехлетнему сынишке. Мы попрощались с Ванькой и вышли.
   Никто не будет спорить; Света эффектная женщина, к тому же лучший продавец в нашей с Сергеем конторе. Она всегда все делала правильно и своевременно, иногда решая сложные вопросы в наше отсутствие. Но все ее положительные профессиональные качества превратились в моих глазах в недостаток после того, как в начале зимы она поселилась в моей квартире на правах то ли жены, то ли любовницы. Я даже сам не понял, как это произошло, просто один раз она осталась и уже больше никогда надолго не уходила. Я даже привык к ее сыну, к которому она теперь ходила проведать или, наоборот, приводила в гости. Надо сказать, что нас обоих такое положение вещей вполне устраивало, если бы не мои вспышки непонятной злобы, вызванные ее старательностью и сообразительностью.
   Когда мы подъехали к шлагбауму, зазвонил сотовый. Я недолюбливаю мобильник! Этот плод человеческого разума сократил мою жизнь на несколько лет. Его зловещий сигнал чаще всего не предвещал ничего хорошего, он означал, что в мою жизнь вторглась налоговая инспекция, пожарная охрана, санэпидемстанция, милиция или, что еще хуже, новоиспеченные непонятно откуда появившиеся братки. Особенно я терпеть не мог, когда звонивший употреблял слово «срочно»: «Срочно приезжай», «Срочно позвони», «Я не могу говорить, они рядом…» и т.д. … Приходилось нестись с замиранием сердца через весь город под запрещающие сигналы светофора, по пути вынося, от неведения происходящего, приговор всей своей коммерческой деятельности, которую, по мнению звонившего, постигла непоправимая катастрофа.
   Наши киоски были для нас с Серегой, как заблудившиеся дети, беспомощные и ранимые, свернувшиеся калачиком на промозглых улицах враждебного мегаполиса. Они нуждались в круглосуточной опеке и по большому счету больше тратили нам нервов, чем приносили дохода, особенно в последние три года, когда основным бичом предпринимательства стала конкуренция.
   Однако на этот раз нам ничего не угрожало, я только что объехал все свои точки и был абсолютно уверен, что ничего экстраординарного не случилось.
   Звонил Серега. Он начал что-то бормотать, как в трубке запикало и связь прервалась. У меня кончились батарейки. Я хотел перезвонить ему со Светкиного, но она как обычно забыла трубу дома. Меня вообще удивляет ее безалаберность в отношении трубы. Со мной это произойти не может в принципе. Выйти на улицу без телефона, для меня все равно что появиться на людях без трусов или в домашних тапочках вместо ботинок.
   Чтобы перезвонить другу, мне пришлось выслушать из уст Эрнста нудную тираду на тему общественной безопасности, смысл которой сводился к тому, что телефон охранника не предназначен для того, чтобы по нему разговаривали всякие придурки, что этот номер никогда не должен быть занят и что связь охранника центрального рынка по своей значимости приравнивается к правительственной, а ему, Эрнсту, может сильно влететь, если в данный момент кто-то таинственный позвонит с какого-то загадочного пульта и услышит вместо бодрого голоса сторожа короткие гудки. Впрочем, разглагольствуя на эту тему, он все же позволил мне войти вслед за ним в его ветхую сторожку и даже указал на видавший виды телефон, весь обмотанный изолентой и, на мой взгляд, никак не способный обеспечить мало-мальски качественную и устойчивую связь, не говоря уж о правительственной.
   Набрав номер, я, как и ожидал, услышал в трубке на заднем плане женский смех. Голос был слишком молодым для той категории женщин, с которыми привык проводить время, «отдыхать», как он говорил, мой напарник.
   – Привет, Дальтоник! – весело сказал Серега. – Если что, я уехал в Гагино пробивать воду. Кстати, мне на самом деле на днях нужно туда съездить. Скоро начнется сезон, а по последним сведениям, там установили импортную линию по разливу газировки. Если моя позвонит, будь правдоподобен.
   Это высказывание опять рассмешило его подругу. Все было в порядке вещей. Такое случалось далеко не в первый раз и, надо думать, не в последний. Справедливости ради нужно сказать, что если бы он на самом деле уехал в Гагино или, в какое-нибудь там Подымалово, то никто, в том числе и я, не удивился бы. Иногда он исчезал на пару дней, звонил из какого-нибудь захолустья, потом возвращался с КАМАЗом муки, которую обменивал в городе на сигареты и выгодно продавал через наши точки. Вместо муки мог быть цемент или олифа, не важно, но товар никогда не залеживался. При этом прибыль всегда делилась между нами поровну и он никогда не заикался о своих особых заслугах и не просил большей доли.
   – Дальтоник! Ты где? – судя по голосу, в нем было уже ни как не меньше двух кружек пива.
   – Я здесь.
   -Я звонил к тебе домой, где ты шляешся?
   – Работаю, в отличие от тебя, – сказал я сухо. – Ты отдал деньги Игорю?
   – Нет, я перебил стрелку на завтра. Сам понимаешь… Я сказал, что деньги будут только утром. Правда, он просил привезти сегодня, сколько есть.
   – Слушай, Серый, мне это не нравится.
   – Да ладно, брось. Ты ведь все равно за рулем. Закинь. Сколько насобирал?
   – Сорок штук.
   – Вот и ладушки. А я завтра оставшуюся сотку к нему завезу, часов в девять с утреца. Потом заеду к тебе, заберу ключи от каблучка, заявки и поеду за бакалеей и сигаретами. А ты будешь отсыпаться, все-таки суббота. Лады?
   Я не стал возражать. Да и какой смысл, когда все уже решено за меня и другого выхода все равно нет.
   – Хорошо. Пока не забыл: перед тем как завозить сигареты в угловой киоск, перепиши номера акцизных марок. Есть подозрение, что Валька сидит на подставе
   – В смысле?
   – Кто-то возит ей товар из оптовых магазинов, и она подставляет его в продажу вместо нашего, а по кассе не пробивает. Воровать не воруют, но навар наш съедают.
   – Понял.
   – Особое внимание обрати на «ЛМ». В последнее время они у Вальки не бегут, а пешком ходят.
   – Лады. Был в павильоне. Армяне молодцы: закончили штукатурку. Тигран просил денег. Я не дал, сказал – треть после подключения электричества.
   – Правильно… Ладно, пока. Я поехал.
   – До завтра. Светке привет.
   Положив трубку, я тепло попрощался с Эрнстом, крепко пожал ему руку и похлопал по плечу, но ответных чувств в нем не вызвал. Мужик был явно не в духе. Закрывая за мной ворота, он все еще бубнил себе под нос, поддерживая свою речь расплывчатыми жестами.
   По пути я объяснил Свете, что мой рабочий день не закончился, что мне придется ехать в офис к Угланову и предложил завести ее к маме, а на обратном пути забрать.
   – А кто тебе сказал, что сегодня я ночую у тебя? – поинтересовалась она.
   – А разве нет?
   – Да, – она усмехнулась и поежилась.
   – Вот видишь, я – телепат.
   – Только забирать меня не надо. Я дойду сама. Пока ты будешь ездить, я приготовлю ужин.
   Я высадил ее во дворе, в котором она выросла и вышла замуж. Здесь она выгуливала своего, только что появившегося на свет, сынишку. В этом же дворе она впервые получила от пьяного мужа по физиономии на глазах у соседей, с интересом выглядывавших в окна и наблюдавших за развитием событий. А когда это повторилось еще раз, она у всех на виду выбросила его вещи в лужу около подъезда и приготовилась защищаться. И тогда все, кто находился в это время в пределах видимости – и дяди в трико с пузырями на коленях, и толстые тети с бельевыми веревками, и даже учитель со второго этажа, – встали на ее защиту, изгнав паршивца из дома и из ее сердца.
   Она раз пять рассказывала мне эту историю, каждый раз восхищаясь своим двориком. Но я видел перед собой только две старые облезлые двухэтажки, кривую березу, фанерный столик для игры в домино и не находил в этой унылой картине никакой прелести.
   Я помог ей донести пакеты до подъезда, вспугнул кошку и успел вдохнуть затхлости, когда она открыла дверь.
   Электронные часы, которые Серега намертво приклеил «моментом» к приборной доске, показывали половину десятого, они, конечно, врали, но не намного, минут на десять. Правда, я уже забыл в какую сторону.
   Торопиться смысла не было. Игорь всегда задерживался в офисе допоздна. Я в который раз за сегодняшний день миновал мост, выехал на «Индустриальную» и, дождавшись зеленого сигнала светофора, свернул в маленький переулок без названия, упиравшийся в бетонный забор бывшей автобазы. Во дворе стояло двухэтажное здание, на втором этаже которого горело два окна, с силуэтами бумажных снежинок, оставшихся еще с празднования Нового года. Справа в темноте едва различим ангар, в котором, собственно, и хранилась водка. Перед домом на площадке стояло несколько машин, три легковых, два ЗИЛа без колес и автокран на шасси МАЗа, тоже в нерабочем состоянии. Считалось, что эту импровизированную автостоянку охраняет сторож со склада алкогольной продукции, но, судя по тому, с какой скоростью приходили в упадок бесхозные грузовики, охрана не была эффективной.
   Вначале я припарковался в один ряд с легковушками, принадлежащими Игорю и людям, находившимся с ним в офисе, но, попытавшись выйти, попал ногой в глубокую лужу. Выругавшись, я сдал назад и оставил машину в дальнем, самом темном углу двора, прижавшись дверью фургона к забору.
   В большой узкой комнате, арендуемой Углановым под офис и выставочный зал, находилось три человека; охранник со свирепым лицом и помповым ружьем, Игорь и еще невысокий парень в спортивном костюме, которого я не знал. Когда я вошел, они на секунду прервали негромкую беседу, поздоровались и тут же продолжили разговор, не обращая на меня никакого внимания. При этом незнакомец бросил в мою сторону быстрый колющий взгляд, глаза в глаза, от которого меня передернуло. Игорь жестом дал ему понять, что я – свой парень. Я сел за свободный стол, вытащил деньги и начал из трех пачек складывать одну.
   – Это точные сведения, – продолжил незнакомец, обращаясь к Игорю. – Контрольно – счетная палата закончила свою работу. Вчера состоялся закрытый доклад по итогам проверки государственного унитарного предприятия «Главспирт».
   – И что? – насмешливо поинтересовался Игорь.
   – Все. Нашего общего друга снимают.
   – Не может быть.
   – Это точные сведения. Ты ведь знаешь, у меня связи в правительстве.
   – Ну, ну. И что ему шьют?
   – Как обычно: нецелевое использование средств, использование служебного положения в корыстных целях и так далее. Например, он перегнал пятнадцать миллионов государственных средств на фирмы, оформленные по ворованным паспортам, бомжам и трупам. Основание для перечисления – консультационные услуги.
   – Да, уж! Неслабые аппетиты. Мало им наших денег, они еще и у государства воруют! – Игорь весело присвистнул. – Это все фигня. Его не снимут. Отвезет чемодан денег в правительство и все будет по старому. Ты же знаешь, он там сидит уже пять лет, и всех давным-давно купил.
   – На этот раз не прокатило. Его снимают.
   – Не верю.
   – Вот постановление, – незнакомец вынул из кармана свернутую треугольником бумагу и протянул ее Игорю.
   Угланов нахмурился и принялся за чтение. Я тем временем разложил купюры по номиналам, стянул их резинкой и еще раз пересчитал. Получилось на две тысячи больше. Я пересчитал еще раз и убрал лишние деньги в карман, решив, что с их судьбой определюсь позже.
   Закончив читать, Игорь некоторое время сидел молча, уставившись в одну точку, потом аккуратно свернул бумагу и отдал парню.
   – Это очень плохое известие, – сказал он. – Как тебе удалось?