Нурбей Гулиа. Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

   В сумраке коридора застыли две фигуры - одна энергично го толстяка с кулаком, занесенным над перилами, а другая - моя, прислонившаяся к стенке, с понурой головой. Вдруг голо ва у моей фигуры поднимается, упирается взглядом в толстяка и произносит чужим отрывистым металлическим голосом:
   - Убивать Тамару не будем! А наставим рога Ульянову!Обидчик же мой сам себя погубит!
   Постепенно я вернулся в свое тело, и первое, что увидел - это вытаращенные глаза Элика.
   - Что с тобой, ты вроде как бы не в себе? - Элик трясетменя за плечи. - Да и голос у тебя стал как у Буратино! Что ты сказал - наставим рога генералу? Я - не буду, а ты - как зна ешь! Это интересно, но опасно! Что, думаешь, он застрелится с досады? Да он скорее тебя сам застрелит! Ты что, серьезно все это или прикидываешься?
 
   Но бурный поток эмоций Элика был прерван - в коридор вдруг выбежал Моня и позвал меня:
   - С тобой Инна хочет поговорить!
   Эта Инна - сотрудница Мони, постоянно знакомила меня со всеми своими подругами, не забывая и себя. На этот раз зва ла она меня на какоето застолье, которое "имело место быть" в одной из лабораторий, запертой для посторонних.
   Когда выпили прилично, Инна решила познакомить меня с еще одной ее подругой, на сей раз из ИМАШа.
   - Она умница, кандидат наук, старший научный сотрудник,может, ты слышал - ее фамилия Ульянова, Лика Ульянова...
   - Ульянова, - переспросил я, холодея, - жена генералаУльянова?
 
   - Ты что, знаешь ее мужа? - поинтересовалась Инна.
   - Знаешь, мы с ним - дальние родственники; но Ликапока не знает об этом. Инна, я очень хотел бы познакомиться с Ликой!
   Инна сбегала кудато и привела бледную худенькую женщи ну лет тридцати пяти. Она чемто напоминала монашенку - строгое выражение на красивом, как из мрамора изваянном, белом лице, черное платье с белым воротничком, гладко приче санные русые волосы.
   Взгляд ее почти постоянно был устремлен "долу":
   "Ну и жена у этого кобелягенерала, - подумал я, - мона шенка нетронутая! Может, генерал, как тот грузин Коридзе, "в нэволе нэ размножается?"
   - Я хочу выпить за нашу Лику Мизинову! - провозгласиля тост, поскольку меня выбрали, как обычно, тамадой.
   - Я - Ульянова! - серьезно поправила меня Лика, видимо,не очень знакомая с Чеховым.
   - Еще лучше, - вдохновился я, - за Лику - родственницувождя! Она столь же красива, как и умна, она - мечта Данте, Петрарки, а если говорить о присутствующих - то и моя!
 
   За столом засмеялись и поддержали тост. Лика посмотрела на меня долгим взглядом и, привстав, чокнулась со мной. Вечер продолжался, я отпустил множество комплиментов по адресу Лики, при этом пристально глядя на нее и незаметно вводя ее в гипнотический транс. И при этом мысленно посылал ей при казы влюбиться в меня немедленно и безоглядно.
   А днем, после лекции, секретарь кафедры Ира сказала мне, чтобы я позвонил в ИМАШ по такомуто телефону.
   - Кому? - спросил я Иру.
   - Женский голос сказал, что вы сами знаете! - невозмутимо ответила Ира.
   Звоню, хочу спросить, кто интересовался мной, но только я произнес "алло", тихий женский голос сказал мне:
   - Нурбей Владимирович, это - я!Вспомнил - это Лика Мизинова, вернее - Ульянова!
 
   - Лика, я только что с лекций! А в чем дело?
 
   - Мне так и сказали, что вы на лекции. Вы можете подойтик памятнику Лермонтову, что около ИМАШа? - тихо, но на стойчиво спросила Лика.
   - Буду через час! Не поздно? - спросил я.
   - Как раз! - последовал ответ.
 
   Разные мысли лезли мне в голову, когда я стоял в скверике у памятника Лермонтову. Лика чтото хочет узнать у меня про своего мужа - была первая мысль. Я нужен ей по какомуто делу, вроде вентиляции в коттедже - это вторая мысль. А тре тья... неужели подействовало? Но я не успел эту мысль четко сформулировать, так как неожиданно меня взяла под руку Лика и тихо сказала:
   - Пойдемте быстрее, здесь могут быть знакомые.
   Мы завернули к сталинской высотке - тогда Министерству транспортного строительства, и пошли вправо мимо книжного и ювелирного магазинов. Там Лика завела меня в подъезд, и мы вошли в лифт.
   - Куда мы едем? - только и спросил я.
   - Сейчас узнаете! - твердо ответила Лика, глядя мне прямо в глаза. - Вы помните, что сказали вчера вечером? Что вы полюбили меня с первого взгляда! Это - шутка? Не шутите с женщинами - эти шутки глупы и неприличны, как говорил Козьма Прутков. За эти шутки надо отвечать!
   Мы вышли из лифта, и Лика, достав ключ, открыла одну из квартир. Мы вошли внутрь, и я огляделся.
   - Это квартира генерала Ульянова? - только и спросил я.
   - Нет, это квартира моей подруги Люды, которая сейчасна работе! - засмеялась Лика и достала из холодильника по чатую бутылку белого вина.
   И тут до меня стало доходить понемногу, что эта "монашка" - таковая только с виду, наверно, я ее вчера раззадорил своими гипнотическими посылами и она поддалась. Что ж, осрамиться нельзя - ведь она жена мастера спорта, здорового человека!
   Мы едва успели выпить по бокалу вина, и Лика, без всякого брудершафта, даже не переходя на "ты", обняла меня за шею и стала осыпать поцелуями. Ей так не терпелось, что она стала раздеваться, не прекращая целовать меня. Я не поспевал за ней. Раздевшись, Лика кинулась на застеленную постель и легла на спину, держа правую руку на сердце.
   - Послушайте, как бьется мое сердце, - задыхаясь, попросила она.
   Я приложил ухо к ее груди и ощутил сильные, гулкие и нео быкновенно частые удары, на опытный слух, не менее 120-130 в минуту.
   - Это от страсти, я так хочу вас! - прошептала мне на ухоЛика, и мы прекратили мыслить и поступать логически, остался один инстинкт - верный, четкий и безошибочный! В квартире мы были одни, а стенки в сталинских домах толсты, и я не стал даже прикрывать Лике рта. Мне были так удивительны эти кри ки и стоны от худенькой, казалось бы, слабой и хрупкой жен щины, кандидата наук!
 
   "Что ей, мужа не хватает, что ли?" - сверлила меня мысль, и я не знал, как удовлетворить свое любопытство.
   Мы с Ликой стали регулярно встречаться на квартире "под руги Люды". Такую страстность, как у нее, я встретил впервые в жизни. "Неужели мой гипноз так подействовал?" - подумал я, но ошибся. Оказывается, муж Лики - Владислав Ульянов - мастер спорта, "качок", давно принимал анаболические стеро иды и был... импотентом! Вот, пожалуй, главная причина страст ности Лики.
   Итак, сбылась первая часть моего очередного предсказанья проклятья. А про вторую часть и говорить не хочется! Познако мились мы с Ликой поздней весной, в июле она с мужем уехала отдыхать на море. А в сентябре в ИМАШе я узнал новость, ко торая была просто ужасной. Мне сообщили, что у Лики на море утонул муж - Владислав Ульянов. Это было ужасно еще и от того, что опять сбылись мои слова, которые я сказал в своем "особом состоянии". И моя связь с Ликой, и гибель ее мужа по собственной вине - все было отражено в моих словах, про изнесенных в присутствии Элика голосом Буратино! Я немед ленно зашел в отдел, где работала Лика, и едва узнал ее. На ее месте сидела осунувшаяся и, казалось, постаревшая женщи на. Я чуть было не спросил ее, где Лика. Она вышла, и мы уеди нились в закутке коридора.
   Лика заплакала и закурила, хотя я раньше никогда не видел ее с сигаретой.
   - Ты все знаешь? - спросила она меня.
   - Знаю, но не все, - тихо ответил я, - жду твоих комментариев.
   - Итак, - вздохнув, начала Лика, - мы поехали в санаторий Министерства обороны, что в Сухуми. Да ты, наверно, хо рошо знаешь его? - Я кивнул. - Владик прекратил прием ана боликов уже весной, страшно похудел, кудато исчезли все его мышцы. Он начал "чистку" организма, хотел снова стать пол ноценным мужчиной и человеком. Ты знаешь, как это происхо дит? - Я снова кивнул. - Владик пил каждый день бутылку водки и много воды, а чтобы вывести эту воду, принимал моче гонное, причем в больших количествах...
   - А калий? - быстро спросил я.Лика горько усмехнулась.
 
   - Вот этогото мы и не учли! И я хороша - кандидат науквсетаки, должны же быть хотя бы элементарные познания в ме дицине! А Владик вообще советовался только со своими тупо умными "качками"! У нас же все сведения о допингах за семью печатями! Начнешь у врача команды консультироваться, а тебя сразу заподозрят, на партсобрание вызовут! Тьфу! - вспылила Лика. - Вот так он и продолжал пить водку и много мочегонно го. В туалет бегал каждые полчаса.
 
   И в Сухуми у него вдруг начались судороги - то ногу све дет, то руку. Я ему массаж делала, видела, как он хочет изба виться от свой беды. Купили "ношпу", судороги чуть поутихли. Обрадовались мы, что вроде все как надо идет. Я уже и водку вместе с ним пить стала, чтобы помочь ему.
   "Знаешь, - както в постели признался мне Владик, - а я ведь почти что изменил тебе весной. Пристала некая женщина, как оказалось, любовница одного профессора и бывшего спорт сменаштангиста. Пришлось лечь с ней в постель - она без ума была от моего тела. "Тебе, - говорит, - в подметки не годится мой бывший!" А когда дошло до дела, как я ни старался - ниче го не вышло. Пришлось сказать ей, что жена у меня красавица, а она - не в моем вкусе. Боюсь, что она своему "бывшему" все расскажет, а он часто в твоем институте бывает. Пойдут гулять сплетни. Хотя бы уж скорее настоящим мужиком стать, все сде лаю для этого!"
   И тут я совершила ошибку - сказала, что знаю этого "быв шего" и назвала твою фамилию, - призналась Лика. - А потом уже ошибку роковую - выпила, дура, и призналась, что была с тобой. А он только и спросил: "Ну и как этот штангист в кой ке?" Я и сказала, как.
   Посмотрел Владик мне так пристально в глаза и повернулся к стенке.
   "Может, и прощу тебе это, когда опять мужиком стану, но только не сейчас!" - прошептал он в стенку.
   - А назавтра пошли мы с ним на море купаться, ты знаешь, там пляж весь в спасателях и наблюдателях. Было десятое августа... - Лика всплакнула и, утерев слезы, продолжила. - Плывем вместе, чувствую, Владик задыхается. Перевернулся он на спину, лежит, пытается отдышаться. Вдруг глаза его за катываются и тело както задергалось. Я - к нему, голову под нимаю, чтобы не захлебнулся, ору благим матом, машу рукой. Помогите, мол, тонем!
   Подоспели спасатели, вытащили Владика на берег, начали откачивать, а воды в легких нет! Подошел врач, посмотрел и го ворит мне: "Остановка сердца, мы бессильны!"
   - И все, делай что хочешь! Как это ужасно - все отошлив сторону, оставили меня одну с мертвым мужем. Сама, дескать, и разбирайся с ним. Поодаль отдыхающие купаются, в волей бол играют... Нет, не полюдски все это! Как антилопы в Афри ке - лев только задрал одну из них, а остальным - хоть бы хны! В Москве подтвердили - остановка сердца изза дефицита ка лия. Принимаешь мочегонное - принимай и препараты калия! Говорят, от этого много спортсменов погибает, футболисты прямо на поле мрут! Нет, чтобы везде кричать, писать об этом, - держат в секрете, у нас, мол, в СССР допингами не пользуются! - снова взвинтилась Лика. - Так он и не простил мне измену с тобой! Что делать теперь? - снова заплакала Лика.
   - Молиться, а что еще? - высказал я то, что думал. - Тогдаи я скажу тебе, раз такое дело. То, что ты жена Ульянова, только раззадорило меня. Я узнал, что моя любовница Тамара переспа
 
   ла с твоим мужем, мы с ней и поссорились изза этого. И то, что она была восхищена его физическими данными - тоже знаю, мир не без добрых людей, а Владик имел неосторожность про говориться друзьям. Но про его беду я впервые от тебя узнал. Правда, потом и Тамара подтвердила это.
   Конечно же, про мое "особое состояние" и слова, произне сенные голосом Буратино, я не сказал.
   - Лика, ты молодая и красивая женщина, у тебя еще всевпереди! - сделал я попытку успокоить ее. - Но знай, что "чи стка" спиртом и мочегонным обычно не восстанавливает утра ченных мужских качеств. В лучшем случае прекращается лишь тяга к анаболикам - это же своего рода наркотик! Если бы это вернуло твое душевное равновесие, я бы предложил тебе руку и сердце, - соврал я, - но думаю...
   Лика замахала руками, не дав мне закончить фразу.
   - Прошу тебя - о былом ни слова! Если хочешь - будемпросто друзьями, но знай, что теперь мне очень тяжело тебя видеть, так что лучше...
   - Ухожу, ухожу, ухожу! - понял я намек, а Лика вся в слезах пошла к себе в отдел. Пожалуй, это самый противоречивый и страшный случай исполнения моего проклятия.
 
   Остались еще два случая, и оба трагичны и лишены какой либо романтики - ревности, там, или измены. И вспоминать тяжело, но уж раз пошла такая пьянка - режь последний огу рец! Вернее, последние два огурца.
   Первый из них произошел вскоре после гибели Владислава. Я встретился близ ИМАШа с друзьями - сотрудниками инсти тута. Прекрасно помню, где это произошло - у памятника Гри боедову на Чистых прудах. Там я и получил от них известие, что один хорошо знакомый человек, которому я доверял, подгото вил "смертельный удар", который намеревается нанести мне завтра на Ученом совете института.
   Снова, как и десять лет назад, закружилась голова, все вок руг померкло, затихло, остановилось, я словно отодвинулся и от кудато изза пьедестала памятника Грибоедову услышал чужой и безучастный голос, исходящий из уст моего тела, стоящего в кругу друзей:
   - Не успеет. Сегодня же вечером разобьется на автомобиле!
   Наутро я пришел на работу с небольшим опозданием - по мню, покупал полушубок, который для меня отложили в мага зине. И сотрудники с каменными лицами сообщили мне, что слова мои с точностью сбылись - поздно вечером человек тот попал в автокатастрофу, причем погиб не один. Я тогда от испу га чуть голоса не лишился и вспомнил случай с Владиславом...
   Уже в начале девяностых годов в пятницу вечером вдруг зво нит мне домой близкий человек, как говорится, "друг номер один" и сообщает следующее. Некий влиятельный, молодой и жесткий человек, хорошо мне знакомый, подсунул ему такую "свинью", что дальнейшее пребывание в нашей стране, то есть в СССР, становится для него если не опасным, то, по крайней мере, бесперспективным. Услышав это, я понял, что могу лишить ся одного из самых близких мне людей, да в результате и лишил ся, так как он вскоре уехал в США.
   Произошло опять то же, что и раньше: в бешенстве я ударил кулаком по столу и взревел в трубку: "Да чтоб он сдох, гад..." - после чего, вспомнив прошлое, закрыл себе рот рукой, но было уже поздно. Наступили все те же симптомы, и в тишине, полутьме и безвременье некто похожий на меня добавил, как потом мне рассказывал мой друг, "электронным" голосом: "от апоплек сического удара!" Никогда раньше я этот архаический термин не произносил, но тем не менее в понедельник утром я узнал, что накануне наш недруг - молодой и внешне здоровый чело век - умер от тяжелейшего инсульта.
   Вот и все! Страшно не хочется добавлять слово "пока", Бог даст, на этом и закончится! Итак список жертв достаточен, да и не винные пострадали - в том автомобиле, что разбился, напри мер. Теперь если ктонибудь меня "доводит", то я просто тихо говорю ему: "Бог с вами!" или "Бог с тобой!". А недавно узнал, что именно эти слова говорил Сталин людям, которые его "до водили" еще в 20х годах. В 30х он уже этих слов не говорил...
   ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ...
   А чтобы уменьшить гнетущее впечатление от всего преды дущего, расскажу напоследок, как прокляли меня самого, при чем буквально за считанные недели до того, как я впервые при менил, а может, и обрел этот свой "дар". Возможно, это первое проклятье в мой адрес, мгновенно и с необыкновенной точнос тью исполнившееся, и дало "первотолчок" для обретения этого "дара" у меня самого. Могу только признать, что проклятье было вполне адекватно моей вине.
   Еще в период моего раннего детства, сразу после окончания войны, наша соседка по коммунальной квартире - Рива, сдава ла угол в своей комнате постояльцам. Мне запомнилась заез жая перезрелая пышнотелая оперная певица - немка Ольга Гильберт, непомерно гордившаяся своей арией Брунгильды. Ольга пила, постоянно срывая концерты, и приводила любов ника, которого отпускали на это время из тбилисской тюрьмы.
   Фамилия его была Кузнецов, и я его называл Кузнечиком, благо он был очень похож на это насекомое.
   Певица Ольга буквально затерроризировала всю квартиру. Вопервых, своим громким оперным пением, особенно в пья ном виде и дуэтом с Кузнечиком. Вовторых, своим полным пре небрежением к нам. Обращение к нам было одно: "Шайзе!" Она, правда, утверждала, что это понемецки "уважаемые". А Риву называла не иначе как "юдише швайне" - "юная красавица" в ее интерпретации. Наше терпение было и так на пределе, а тут мы еще вдруг узнали реальный смысл ее обращений, что озна чало "дерьмо" и "еврейская свинья". Фрау Гильберт сделалась "персоной нон грата" в нашей квартире.
   Взбешенная Рива стала выталкивать спившуюся "Брунгиль ду" из комнаты, выбрасывать вон ее концертные платья и туф ли. Ненавидя "фрю" всей душой, я принялся посильно помогать Риве, плюясь на обидчицу изза угла и приговаривая: "Шайзе, шайзе!". И тогда мерзкая гримаса исказила опухшее от пьян ства, порочное лицо "фри". Она глянула мне прямо в глаза и про шипела:
   - Ах, гаденыш, и ты против меня? Да чтобы тебе сегодня жевсему, с головы до ног, оказаться в шайзе!
   Наконец Рива палкой прогнала пьяную Ольгу из комнаты и спустила ее вниз по лестнице, причем жили мы на последнем третьем этаже дома с многочисленными верандами, столь ха рактерными для Тбилиси. "Шайзе!" - кричала ей снизу разъя ренная Ольга. "Юдише швайне!" - отвечала ей сверху не ме нее разъяренная Рива. Соседи высыпали на веранды и аплоди ровали победе Ривы над "фашистским" угнетателем.
   Изгнание фрау Гильберт было столь радостным событием для меня, что я сразу же позабыл о проклятии "Брунгильды". А зря - если бы помнил и опасался, возможно, уберегся бы, пожалуй, от самой позорной истории в моей жизни.
   Дело было летом, и меня водили, как в летний детский сад, на так называемую детскую площадку. Это была отгороженная территория бывшего детского парка "Арто", близ нашего дома. Контора, столовая и кавказский туалет. Последнее - это круп ные дырки в полу с двумя кирпичами по обе стороны оных в по мещении без перегородок, и с многочисленными дырочками в наружных деревянных стенах женского отделения. Дырочки были и в стене, отделявшей мужское отделение туалета от жен ского. И эти дырочки почти постоянно были заняты глазами наблюдателей. Поначалу и я, чтобы не отстать от других, проко вырял свою дырочку и делал вид, что внимательно смотрю туда. Было неинтересно, да и запашок стоял неподходящий для лет него отдыха, но я не хотел отставать от других.
   За этим занятием ко мне както подошел старший мальчик лет двенадцати (мне было около пяти лет), непонятным обра зом шастающий по площадке для дошкольников. Приветливо улыбаясь, он предложил мне, на смеси русского и кавказских языков, стать с ним "юзгарами". Потом я узнал, что это, ка жется, поазербайджански означает "дружками". Я немедлен но согласился, ведь предлагал старший мальчик, а он плохого не предложит.
   Но в обмен на "юзгарство" он предложил мне, как я понял только позже, побаловаться с ним не очень традиционным спо собом. Его предложение меня смутило, и я поделился своим бес покойством уже дома с мамой. Но мама, вместо спокойного разъяснения вопроса, подняла крик и все рассказала бабушке.
   - У них на площадке завелся педераст, я не знаю, успел онили нет... - кричала мама бабушке, а та привычным движени ем пододвинула к себе страшный кухонный нож.
   - Не педераст, а юзгар! - плакал я, не понимая ровным счетом ничего.
   Назавтра, уже после изгнания фрау Гильберт, которое про изошло утром, на площадку отвела меня не мама, а бабушка. Я вынужден был указать ей на "юзгара", а затем бабушка зашла в контору к директору площадки и долго с ним разговаривала.
   - Ничего не бойся, тебя защитят, если понадобится, - уходя, успокоила меня бабушка. Я остался на площадке, совершенно не понимая сути происходящего. Но скоро мне все пояснили.
 
   Дело в том, что на детской площадке помимо упомянутых выше сооружений находился и аттракцион для детей, представ лявший собой огромный деревянный барабан на оси, помещен ный между двух лестниц с перилами. Дети забирались по лест нице наверх, держась за перила, толкали ногами барабан, кото рый с грохотом крутился на своей оси. Я часто крутил этот барабан, не подозревая, что и барабан может покрутить меня. Закон жизни!
   Уже под конец дня, незадолго перед тем, как родители начи нали приходить за детьми, мне снова встретился "юзгар". Я было испугался, что "предал" его, но тот приветливо улыбался гни лыми зубами, как будто ничего и не произошло.
   - Золот хочиш? - спросил он меня. - Тама много, я самавидэла, - и "юзгар" указал на барабан, который уже никто не крутил. - Тама много, я сэбэ взяла, думала, юзгар тожэ пуст сэбэ вазмет! - с закавказским "прононсом" добродушно про говорил "юзгар" и показал, как забраться сквозь деревянные спицы внутрь барабана.
   Решив, что золото мне не помешает, я почти в полной темно те пролез сквозь спицы барабана внутрь. Запах там чемто на помнил наш любимый туалет с дырками и дырочками. Но, не смотря на это, я жадно принялся шарить по полу барабана, в на дежде найти золото. И таки нашел - "юзгар" был прав, там его было предостаточно! Тут барабан завертелся - видимо, "юз гар" успел взобраться наверх и начал ногами крутить его. Бара бан вертелся долго, стонов и криков моих изза его грохота ник то не слышал. "Юзгар", видимо, следил, когда придут за мной, и тогда уже, соскочив с лестницы, был таков.
   Я, обливаясь слезами, в глубокой печали вылез из барабана и, оставляя за собой густой пахучий след, направился к маме, которая уже пришла за мной.
   Вот если бы меня такого увидела незабвенная Ольга Гильберт, то она с полным основанием могла бы воскликнуть: "Шайзе!"
   С тех пор я страшно боюсь оперных певиц, особенно пол ных, а от арии Брунгильды просто прихожу в форменный ужас!
   Но хватит о проклятьях! Как "специалист" по этому вопросу, хочу дать совет - старайтесь не проклинать никого, сдерживай тесь! А если уж твердо решили наказать какогонибудь, с вашей точки зрения, гада, делайте это не непосредственно, а в молитве Всевышнему. Поверьте, Господь умеет карать грешников, при чем делает это подчас очень даже остроумно! "Господь Бог изощ рен!" - любил повторять великий Эйнштейн. Приведу только один пример, возможно, малоизвестный, но поучительный.
   Поэтесса Анна Ахматова невзлюбила Сталина. Возможно, у нее и были причины для этого - у великих людей всегда мно го ненавистников. Известное дело - всем не угодишь!
   Целые легионы людей ненавидели Александра Македон ского, Юлия Цезаря, Петра Великого, Наполеона Бонапарта, Владимира Ленина, других гигантов. Я, например, тоже не очень жалую последнего, но не праздную же каждое 21 января - день его смерти! Молюсь только, чтобы его мятущаяся душа упоко илась, наконец, и перестала творить зло. А что вы еще хотите от души, тело которой до сих пор держат непогребенным, выс тавляют напоказ, устраивая "черное" шоу!
   А вот поэтесса Ахматова каждое 5 марта - день смерти ее великого недруга, устраивала у себя дома веселый праздник и гулянку. Не совсем похристиански получалось, вам не кажет ся? И Господь наказал ее - умертвив... именно 5 марта и по про шествии 13(!) таких языческих, буквально, Валтазаровых пиров!
   Пусть теперь соучастники этих страшных пиров - друзья поэтессы, решат для себя задачку - радоваться им в этот день или печалиться?
   Так что не будем оченьто усердствовать и изощряться в сво ей мести нашим недругам; если мы правы - справедливость наступит и без наших "пожеланий". Не пришлось бы после жа леть о том, "как наше слово отзовется"!
 
   ТЕЛЕПОРТАЦИИ
   Как представитель точных наук, я - ярый противник всех "псевдонаучных" домыслов и толкований. И к такому "немате риалистическому" явлению, как телепортация, до поры до вре мени относился резко негативно. Пока жареный петух, как го ворится, не клюнул меня самого в то самое место.
   Мое постижение телепортации складывалось из трех ос новных этапов - ярких впечатлений, подкрепленных свиде тельским показанием, почти забытого эпизода из прошлого и, конечно же, научного анализа происшедших явлений. По этому я и разбиваю мое повествование на три соответствую щих раздела.
   НОЧНОЙ ПОЛЕТ В МОКРОЙ ШУБЕ
   Происшествие это относится к середине 80х годов теперь уже прошлого века, когда я, в отличие от нынешнего времени, вел еще недостаточно серьезную жизнь. И хотя я уже свыше десяти лет был доктором наук и профессором, мой образ жизни моему общественному статусу не соответствовал. Я был дваж ды разведенным и, не будучи отягощенным супружескими обя занностями, попивал и погуливал.
   В то время я жил на Таганке, дом мой находился в Пестов ском переулке, ну а моя "главная", или "основная", подруга Та мара, на которой я даже подумывал жениться, жила довольно далеко от меня в Кунцево.
   Всем хороша была Тамара, - как оказалось, последняя моя Тамара, - и красива, и умна, и хозяйка хорошая. Но уж очень вспыльчива и жестока в состоянии аффекта. Поэтому я и при думал ей прозвище - Грозная.
   Так как Новый Год был уже, образно выражаясь, "на носу", то я и заявил друзьям:
   - Новый Год встречаю на этот раз - у Грозной на дому!
   Тамара кроме меня на встречу Нового года пригласила еще и двух своих друзей - молодых супругов. Видимо, хотела пред ставить им своего избранника и спросить дружеского совета на предмет замужества. В чем я на сто процентов убежден, так это в том, что Тамара этот совет или рекомендацию от друзей полу чила, причем "железную", без всяких оговорок или двусмыс ленностей.