Страница:
— Сосиски с пюре, — вставила Модести. — И обычно все подгоревшее.
— Неблагодарные мерзавцы, — беззлобно отозвался Вилли. — Супергурманы! — Таррант все чаше и чаще слышал от него слова, не употреблявшиеся обитателями Ист-энда. — Ну, а насчет подгоревшего еще можно поспорить. Я бы сказал, «хрустящие».
— Это вопрос семантики, — кивнул Таррант. — Но я по-прежнему утверждаю: ужин великолепен. Есть ли нечто, милая Модести, в чем вы совершенно не разбираетесь?
— Есть, и очень многое. Минутку… Я не умею шить, и у меня жуткие отношения с миром растений. Что бы я ни посадила, все гибнет на корню. Я не умею петь. Даже в ванной боюсь открыть рот… Не играю на музыкальных инструментах. Не разбираюсь в винах. Предпочитаю столовое алжирское марочному кларету. Не умею разгадывать кроссворды. Ничего не смыслю в современной скульптуре.
— Не смыслишь в чем? — удивленно воскликнул Поль. — Господи, но для этого нужно иметь хотя бы один глаз и несколько извилин.
— Ну, начинается, — вставил Вилли.
Разговор тек непринужденно, и, к удивлению Тарранта, Вилли Гарвин без труда вносил нужную ноту. Более того, его взгляды вовсе не были повторением того, что говорила Модести. Порой он даже ей сильно противоречил. Он прекрасно разбирался в технике и был в курсе последних событии в мире. В искусстве его познания были ограниченны, зато в своих узких пределах он отлично ориентировался.
— Он меня удивляет, — шепнул Таррант Модести, когда Вилли и Поль увлеклись спором. Модести кивнула.
— Вилли читает запоем, и у него неплохие мозги. Если бы он вовремя начал, то добился бы очень многого.
— Что же он читает?
— Биографии, книги по военной истории, технике. Научную фантастику. Короче, все, кроме художественной литературы и путевых записок. И у него потрясающая память.
— Я ему завидую, — сказал Таррант. — Когда я думаю о документах, через которые мне нужно ежедневно продираться… Жаль только, что у него такой жуткий акцент.
— Вилли мог бы от него избавиться, но не хочет. Ему кажется, что простонародный выговор вполне соответствует той нише, которую он для себя отыскал, она его вполне устраивает. Но если надо, он может говорить без акцента. — Модести чуть повысила голос: — Вилли-солнышко! Мы бы хотели услышать твое мнение об этом кларете. Как это принято в Обществе любителей вина.
Хаган оборвал фразу на полуслове и, улыбнувшись, заметил Тарранту:
— Это у него получается потрясающе.
Вилли поднял свой бокал, поднес его к носу. С видом знатока принюхался. Затем сделал крошечный глоток и стал перекатывать вино во рту, потом проглотил. Таррант отметил, что мимика и жесты были абсолютно точны.
— Неплохой урожай, — сказал Вилли голосом настоящего гурмана. — Отличная насыщенность, есть звучность в формах, хотя ноги и толстоваты.
Таррант рассмеялся не без легкой грусти. Он подумал, что, возможно, и его особа становилась объектом актерского искусства Вилли.
— Вы бы попросили их изобразить американскую парочку в Венеции, — сказал Хаган. — Это что-то особенное. Обхохочетесь!
— Это вы делаете исключительно для развлечения? — спросил Таррант Модести.
— Нет, скорее, ради практики. Нам вдвоем приходилось много раз играть разные роли.
— Лично мне это очень нравится, — сказал Хаган. — Ну, давайте, порадуйте нас венецианской миниатюрой.
— В другой раз. Я перебила вас с Вилли. О чем вы спорили?
— Об оружии. По-моему, я прав.
— Пистолет грохочет, нож действует бесшумно, — сказал Вилли. — Пистолет может заклинить, а нож — нет.
— Но пистолет действует быстрее. И можно воспользоваться глушителем. — Как заметил Таррант, Хаган говорил без тени снисходительности.
— Насчет быстрее, приятель, я бы не говорил так уверенно.
— Ну, если, конечно, нож у тебя в руке, Вилли, тогда, может, ты и прав. Но многие ли действуют ножом так стремительно, как ты?
— Мы говорим не о людях. Мы говорим о видах оружия. И пытаемся понять, которое действует надежнее.
— Ты не совсем прав, Вилли, — вставила Модести. — Если уж сравнивать оружие по эффективности, надо исходить из того, как оно действует в среднем.
— Хм-м, ну, тогда о ножах вообще лучше помалкивать. Нет, тут интересно другое: какое оружие больше подходит тому или иному человеку. Принцесса. А раз так, то не о чем и спорить.
— Когда у тебя в руках пистолет, ты можешь без проблем вывести из игры с полдюжины противников, — сказал Хаган.
— То же самое можно сделать, если у тебя в руках нож. Может, правда, для этого нужно сперва уложить одного, чтобы показать остальным, что ты знаешь дело, но именно потому я беру с собой всегда два ножа. — Он отпил кларета. — Да и вряд ли ты любишь пользоваться глушителем.
— Они занимают много места, — согласился Хаган. — Но в отдельных случаях приносят пользу.
— Я не большой до них охотник. Лучше уменьшать шум особой обработкой патронов. Конечно, понижается скорость, но если стрелять точно — дело в шляпе. И вообще, раз ты имеешь дело с огнестрельным оружием, тут нужна точность.
— Конечно, как ни стреляй, шум будет, — согласился Хаган. — Но все равно, если, скажем, выстрелить в номере отеля, то никто не обратит внимания и не помчится выяснять, что стряслось. Люди всегда думают, что это что-то вполне мирное.
— Это точно, — согласился Вилли. — Но в Штатах ребята разработали безгильзовую штучку калибра ноль двадцать два. Вылетает из обычной духовушки со скоростью семьдесят пять футов в секунду совершенно бесшумно. Все никак не соберусь взглянуть.
Он посмотрел на часы и встал из-за стола.
— Извини меня, Принцесса. Если повезет, то сегодня встречусь с Варроном, а до того надо сменить свечи в «пежо». Могу, кстати, подбросить сэра Джи.
— Хорошо, Вилли. Передай сэру Джеральду эти сигары. И не поворачивайся к Варрону спиной.
— Буду осторожен.
— Нельзя ли взглянуть на ваши ножи? — попросил Таррант.
— Конечно. Они вон там. — Вилли кивнул в сторону темной куртки на спинке стула и, ставя на стол коробку сигар, сказал: — Я буду готов через двадцать минут. Принцесса.
Таррант подошел к куртке, откинул полу. К подкладке были пришиты ножны. Таррант чуть потянул за одну из двух рукояток, и нож послушно выскользнул наружу. Таррант взял его и вернулся с ним к столу.
— Иногда он носит их в ножнах прямо на себе, под рубашкой, но вообще-то предпочитает держать в куртке, — сказал Модести.
Таррант кивнул, вертя в руках нож. Отточенное, как бритва, лезвие в пять с половиной дюймов. Загиб у острия показался ему чуть асимметричным, но он понял, что это для того, чтобы добиться правильного соотношения со второй кромкой, которая была заточена лишь на три дюйма от кончика, а затем уже до самой рукоятки оставалась незаточенной. По этой незаточенной части толщиной в шестнадцатую долю дюйма бежала узкая медная полоска.
У ножа не было перекладины, только небольшой эллипс основы рукоятки выступал по лезвию на четверть дюйма. Таррант думал, что рукоятка будет из акульей кожи, но она оказалась черной, костяной и шероховатой, чтобы не скользить во влажной руке.
Посмотрев на верх рукоятки, Таррант заметил полоску металла. Это означало, что лезвие шло до самого конца рукоятки.
— А зачем медная накладка? — спросил он.
— Все очень просто, — сказала Модести. — Если ты парируешь нож противника стальной кромкой, то сталь скользит по стали. Медь же мягче, и сталь быстрее тормозится.
— Рукоятка, по-моему, коротковата, — заметил Таррант, сосредоточенно разглядывая нож.
— В самый раз, чтобы держать нож тремя пальцами и большим. Для Вилли это достаточно. — Она подлила вина в бокал Тарранта. — Вообще-то нож предназначен для метания, и к тому же, чем он короче, тем легче его носить с собой.
— Я всегда считал, что метать ножи — занятие для циркачей, — признался Таррант. — Пока не увидел, что случилось с Диди.
— Это самый трудный раздел в учебнике, которого, впрочем, на самом деле не существует, — сказала Модести. — В обычной ситуации нож, который ты бросаешь, держа его за кончик, совершает полный оборот на дистанции в двенадцать с половиной футов. Это значит, что он летит острием вперед где-то на седьмом футе и опять же на девятнадцатом. Если цель находится ближе или дальше, то нужно на ходу вносить поправки. — Тут она улыбнулась и докончила: — Но я в этом как раз не достигла больших высот.
— Зато у Вилли тут, кажется, все в большом порядке.
— Я видел, как он вчера тренировался, — вставил Хаган. — Он работает, как машина. Может, конечно, мне удалось бы опередить его с пистолетом, но я, черт возьми, не поставил бы на это слишком много денег.
Таррант вложил нож обратно в ножны, и они с Хаганом проследовали за Модести в гостиную. На столе лежала карта Африки и Средиземноморья. Модести закурила сигарету и сказала:
— Нам не удалось ничего выяснить про Габриэля через его агентов. Поэтому давайте подумаем о самом Габриэле. Что он мог бы предпринять в сложившихся условиях.
Она провела пальцем по карте с юга на север. Таррант заметил, что сейчас на ее ногтях не было лака.
— Корабль выходит из Кейптауна, — продолжала Модести, — огибает восточное побережье Африки, проходит в Красное море, потом попадает в Суэцкий канал, потом направляется в Бейрут. Три недели. Но как поступили бы мы, если бы желали добыть алмазы из сейфа корабля?
— Насколько безумны могут быть наши предложения? — с улыбкой спросил Хаган.
— До бесконечности.
— Отлично. Во-первых, Габриэль мог бы нанять военный корабль для пиратского нападения. Или же отправиться следом за «Тиборией» и где-нибудь по пути выслать планер с отрядом вооруженных людей, которые высадятся на палубу лайнера. Я, кстати, и сам мог бы на этом кое-что заработать: я летал на планерах в Соединенных Штатах. — Таррант нахмурился, а Хаган пожал плечами. — Ограничений насчет безумности гипотез, кажется, не было, — напомнил он.
— Верно, — подтвердила Модести, отводя рукой сигарно-сигаретный дым. — Вдруг что-то прояснится.
— Если бы я планировал эту операцию, — начал Таррант, — я бы постарался внедрить моих людей в состав команды или пассажиров. — Он вздохнул. — Но на борту «Тибории», насколько мне известно, нет ни одной живой души, которая не прошла бы самую тщательную проверку, да и охрана груза соответствует всем требованиям. Поэтому мне ничего не оставалось бы сделать, как отменить свою затею и отправиться восвояси.
— Когда за дело берется Габриэль, — сказала Модести, — то всегда следует ожидать чего-то из ряда вон выходящего. В нем сочетаются богатое воображение и практичность, и это позволяет осуществлять самые смелые проекты. Предположим, корабль будет атакован извне. Забудем пока, сэр Джеральд, каким образом. Лучше подумаем, где это может случиться.
— Скорее, в Индийском океане, чем в Средиземном море, — сказал Хаган, склоняясь над картой. — Океан дает больше возможностей в смысле безопасного отхода. Могу сказать только, что налет не произойдет вот тут. — Он показал на район Суэцкого канала и Порт-Саида. — Тут слишком уж людно.
Модести посмотрела на Тарранта.
— Если они захватят груз где-то возле Суэца, скажем в Красном море, то, конечно, есть вероятность, что они постараются уйти по суше. Я только не могу пока понять, как им удастся произвести захват. Надеюсь, вы не теряете самообладания, сэр Джеральд?
— Хотелось бы, — отозвался Таррант, и голос его сделался мрачным. — Но мне было бы легче, если бы ситуация чуть больше прояснилась.
На мгновение в гостиной установилась тишина. Модести смотрела на карту, время от времени затягиваясь сигаретой. Лицо ее словно окаменело. Она прокручивала варианты, оставаясь недовольной результатами.
— Чего, черт побери, вы от нее ждете? — подозрительно спокойным тоном осведомился Хаган.
Таррант посмотрел на пепел на кончике своей сигары, помолчал, потом с какой-то печалью произнес:
— Если бы я мог ответить на этот вопрос, Хаган, то я вообще не попросил бы ее помощи.
— Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! — раздался от двери голос Вилли. Он взглянул на Тарранта и закончил: — Псалом сто тридцать второй, стих первый. — Он подошел к столу, застегивая куртку. — Вы готовы, сэр Джи?
Напряжение как ветром сдуло. Хаган облегченно рассмеялся. Таррант виновато поднял брови, взял Модести за руку.
— Извините, если погорячился, — сказал он. — Просто я живу под постоянным напряжением. Общество шейха Абу-Тахира — дополнительное бремя. Скажите, если ваши последние источники не сообщат никаких сведений, что вы намерены предпринять? И вообще, способны ли вы что-то предпринять?
— Вполне, — рассеянно отозвалась Модести, все еще глядя на карту. Лицо ее сделалось спокойным, почти что умиротворенным. Таррант вдруг понял, в каком напряжении находилась до этого и она. Он только не мог взять в толк, что привело к перемене настроения. Он молчал, надеясь, что она скажет что-то еще. Но она безмолвствовала, и тогда он взял ее руку и коснулся пальцев губами.
— Увидимся через два дня, — сказал он. — Спасибо за крайне полезный и приятный вечер, моя дорогая.
— Не за что, сэр Джеральд.
Глава 12
— Неблагодарные мерзавцы, — беззлобно отозвался Вилли. — Супергурманы! — Таррант все чаше и чаще слышал от него слова, не употреблявшиеся обитателями Ист-энда. — Ну, а насчет подгоревшего еще можно поспорить. Я бы сказал, «хрустящие».
— Это вопрос семантики, — кивнул Таррант. — Но я по-прежнему утверждаю: ужин великолепен. Есть ли нечто, милая Модести, в чем вы совершенно не разбираетесь?
— Есть, и очень многое. Минутку… Я не умею шить, и у меня жуткие отношения с миром растений. Что бы я ни посадила, все гибнет на корню. Я не умею петь. Даже в ванной боюсь открыть рот… Не играю на музыкальных инструментах. Не разбираюсь в винах. Предпочитаю столовое алжирское марочному кларету. Не умею разгадывать кроссворды. Ничего не смыслю в современной скульптуре.
— Не смыслишь в чем? — удивленно воскликнул Поль. — Господи, но для этого нужно иметь хотя бы один глаз и несколько извилин.
— Ну, начинается, — вставил Вилли.
Разговор тек непринужденно, и, к удивлению Тарранта, Вилли Гарвин без труда вносил нужную ноту. Более того, его взгляды вовсе не были повторением того, что говорила Модести. Порой он даже ей сильно противоречил. Он прекрасно разбирался в технике и был в курсе последних событии в мире. В искусстве его познания были ограниченны, зато в своих узких пределах он отлично ориентировался.
— Он меня удивляет, — шепнул Таррант Модести, когда Вилли и Поль увлеклись спором. Модести кивнула.
— Вилли читает запоем, и у него неплохие мозги. Если бы он вовремя начал, то добился бы очень многого.
— Что же он читает?
— Биографии, книги по военной истории, технике. Научную фантастику. Короче, все, кроме художественной литературы и путевых записок. И у него потрясающая память.
— Я ему завидую, — сказал Таррант. — Когда я думаю о документах, через которые мне нужно ежедневно продираться… Жаль только, что у него такой жуткий акцент.
— Вилли мог бы от него избавиться, но не хочет. Ему кажется, что простонародный выговор вполне соответствует той нише, которую он для себя отыскал, она его вполне устраивает. Но если надо, он может говорить без акцента. — Модести чуть повысила голос: — Вилли-солнышко! Мы бы хотели услышать твое мнение об этом кларете. Как это принято в Обществе любителей вина.
Хаган оборвал фразу на полуслове и, улыбнувшись, заметил Тарранту:
— Это у него получается потрясающе.
Вилли поднял свой бокал, поднес его к носу. С видом знатока принюхался. Затем сделал крошечный глоток и стал перекатывать вино во рту, потом проглотил. Таррант отметил, что мимика и жесты были абсолютно точны.
— Неплохой урожай, — сказал Вилли голосом настоящего гурмана. — Отличная насыщенность, есть звучность в формах, хотя ноги и толстоваты.
Таррант рассмеялся не без легкой грусти. Он подумал, что, возможно, и его особа становилась объектом актерского искусства Вилли.
— Вы бы попросили их изобразить американскую парочку в Венеции, — сказал Хаган. — Это что-то особенное. Обхохочетесь!
— Это вы делаете исключительно для развлечения? — спросил Таррант Модести.
— Нет, скорее, ради практики. Нам вдвоем приходилось много раз играть разные роли.
— Лично мне это очень нравится, — сказал Хаган. — Ну, давайте, порадуйте нас венецианской миниатюрой.
— В другой раз. Я перебила вас с Вилли. О чем вы спорили?
— Об оружии. По-моему, я прав.
— Пистолет грохочет, нож действует бесшумно, — сказал Вилли. — Пистолет может заклинить, а нож — нет.
— Но пистолет действует быстрее. И можно воспользоваться глушителем. — Как заметил Таррант, Хаган говорил без тени снисходительности.
— Насчет быстрее, приятель, я бы не говорил так уверенно.
— Ну, если, конечно, нож у тебя в руке, Вилли, тогда, может, ты и прав. Но многие ли действуют ножом так стремительно, как ты?
— Мы говорим не о людях. Мы говорим о видах оружия. И пытаемся понять, которое действует надежнее.
— Ты не совсем прав, Вилли, — вставила Модести. — Если уж сравнивать оружие по эффективности, надо исходить из того, как оно действует в среднем.
— Хм-м, ну, тогда о ножах вообще лучше помалкивать. Нет, тут интересно другое: какое оружие больше подходит тому или иному человеку. Принцесса. А раз так, то не о чем и спорить.
— Когда у тебя в руках пистолет, ты можешь без проблем вывести из игры с полдюжины противников, — сказал Хаган.
— То же самое можно сделать, если у тебя в руках нож. Может, правда, для этого нужно сперва уложить одного, чтобы показать остальным, что ты знаешь дело, но именно потому я беру с собой всегда два ножа. — Он отпил кларета. — Да и вряд ли ты любишь пользоваться глушителем.
— Они занимают много места, — согласился Хаган. — Но в отдельных случаях приносят пользу.
— Я не большой до них охотник. Лучше уменьшать шум особой обработкой патронов. Конечно, понижается скорость, но если стрелять точно — дело в шляпе. И вообще, раз ты имеешь дело с огнестрельным оружием, тут нужна точность.
— Конечно, как ни стреляй, шум будет, — согласился Хаган. — Но все равно, если, скажем, выстрелить в номере отеля, то никто не обратит внимания и не помчится выяснять, что стряслось. Люди всегда думают, что это что-то вполне мирное.
— Это точно, — согласился Вилли. — Но в Штатах ребята разработали безгильзовую штучку калибра ноль двадцать два. Вылетает из обычной духовушки со скоростью семьдесят пять футов в секунду совершенно бесшумно. Все никак не соберусь взглянуть.
Он посмотрел на часы и встал из-за стола.
— Извини меня, Принцесса. Если повезет, то сегодня встречусь с Варроном, а до того надо сменить свечи в «пежо». Могу, кстати, подбросить сэра Джи.
— Хорошо, Вилли. Передай сэру Джеральду эти сигары. И не поворачивайся к Варрону спиной.
— Буду осторожен.
— Нельзя ли взглянуть на ваши ножи? — попросил Таррант.
— Конечно. Они вон там. — Вилли кивнул в сторону темной куртки на спинке стула и, ставя на стол коробку сигар, сказал: — Я буду готов через двадцать минут. Принцесса.
Таррант подошел к куртке, откинул полу. К подкладке были пришиты ножны. Таррант чуть потянул за одну из двух рукояток, и нож послушно выскользнул наружу. Таррант взял его и вернулся с ним к столу.
— Иногда он носит их в ножнах прямо на себе, под рубашкой, но вообще-то предпочитает держать в куртке, — сказал Модести.
Таррант кивнул, вертя в руках нож. Отточенное, как бритва, лезвие в пять с половиной дюймов. Загиб у острия показался ему чуть асимметричным, но он понял, что это для того, чтобы добиться правильного соотношения со второй кромкой, которая была заточена лишь на три дюйма от кончика, а затем уже до самой рукоятки оставалась незаточенной. По этой незаточенной части толщиной в шестнадцатую долю дюйма бежала узкая медная полоска.
У ножа не было перекладины, только небольшой эллипс основы рукоятки выступал по лезвию на четверть дюйма. Таррант думал, что рукоятка будет из акульей кожи, но она оказалась черной, костяной и шероховатой, чтобы не скользить во влажной руке.
Посмотрев на верх рукоятки, Таррант заметил полоску металла. Это означало, что лезвие шло до самого конца рукоятки.
— А зачем медная накладка? — спросил он.
— Все очень просто, — сказала Модести. — Если ты парируешь нож противника стальной кромкой, то сталь скользит по стали. Медь же мягче, и сталь быстрее тормозится.
— Рукоятка, по-моему, коротковата, — заметил Таррант, сосредоточенно разглядывая нож.
— В самый раз, чтобы держать нож тремя пальцами и большим. Для Вилли это достаточно. — Она подлила вина в бокал Тарранта. — Вообще-то нож предназначен для метания, и к тому же, чем он короче, тем легче его носить с собой.
— Я всегда считал, что метать ножи — занятие для циркачей, — признался Таррант. — Пока не увидел, что случилось с Диди.
— Это самый трудный раздел в учебнике, которого, впрочем, на самом деле не существует, — сказала Модести. — В обычной ситуации нож, который ты бросаешь, держа его за кончик, совершает полный оборот на дистанции в двенадцать с половиной футов. Это значит, что он летит острием вперед где-то на седьмом футе и опять же на девятнадцатом. Если цель находится ближе или дальше, то нужно на ходу вносить поправки. — Тут она улыбнулась и докончила: — Но я в этом как раз не достигла больших высот.
— Зато у Вилли тут, кажется, все в большом порядке.
— Я видел, как он вчера тренировался, — вставил Хаган. — Он работает, как машина. Может, конечно, мне удалось бы опередить его с пистолетом, но я, черт возьми, не поставил бы на это слишком много денег.
Таррант вложил нож обратно в ножны, и они с Хаганом проследовали за Модести в гостиную. На столе лежала карта Африки и Средиземноморья. Модести закурила сигарету и сказала:
— Нам не удалось ничего выяснить про Габриэля через его агентов. Поэтому давайте подумаем о самом Габриэле. Что он мог бы предпринять в сложившихся условиях.
Она провела пальцем по карте с юга на север. Таррант заметил, что сейчас на ее ногтях не было лака.
— Корабль выходит из Кейптауна, — продолжала Модести, — огибает восточное побережье Африки, проходит в Красное море, потом попадает в Суэцкий канал, потом направляется в Бейрут. Три недели. Но как поступили бы мы, если бы желали добыть алмазы из сейфа корабля?
— Насколько безумны могут быть наши предложения? — с улыбкой спросил Хаган.
— До бесконечности.
— Отлично. Во-первых, Габриэль мог бы нанять военный корабль для пиратского нападения. Или же отправиться следом за «Тиборией» и где-нибудь по пути выслать планер с отрядом вооруженных людей, которые высадятся на палубу лайнера. Я, кстати, и сам мог бы на этом кое-что заработать: я летал на планерах в Соединенных Штатах. — Таррант нахмурился, а Хаган пожал плечами. — Ограничений насчет безумности гипотез, кажется, не было, — напомнил он.
— Верно, — подтвердила Модести, отводя рукой сигарно-сигаретный дым. — Вдруг что-то прояснится.
— Если бы я планировал эту операцию, — начал Таррант, — я бы постарался внедрить моих людей в состав команды или пассажиров. — Он вздохнул. — Но на борту «Тибории», насколько мне известно, нет ни одной живой души, которая не прошла бы самую тщательную проверку, да и охрана груза соответствует всем требованиям. Поэтому мне ничего не оставалось бы сделать, как отменить свою затею и отправиться восвояси.
— Когда за дело берется Габриэль, — сказала Модести, — то всегда следует ожидать чего-то из ряда вон выходящего. В нем сочетаются богатое воображение и практичность, и это позволяет осуществлять самые смелые проекты. Предположим, корабль будет атакован извне. Забудем пока, сэр Джеральд, каким образом. Лучше подумаем, где это может случиться.
— Скорее, в Индийском океане, чем в Средиземном море, — сказал Хаган, склоняясь над картой. — Океан дает больше возможностей в смысле безопасного отхода. Могу сказать только, что налет не произойдет вот тут. — Он показал на район Суэцкого канала и Порт-Саида. — Тут слишком уж людно.
Модести посмотрела на Тарранта.
— Если они захватят груз где-то возле Суэца, скажем в Красном море, то, конечно, есть вероятность, что они постараются уйти по суше. Я только не могу пока понять, как им удастся произвести захват. Надеюсь, вы не теряете самообладания, сэр Джеральд?
— Хотелось бы, — отозвался Таррант, и голос его сделался мрачным. — Но мне было бы легче, если бы ситуация чуть больше прояснилась.
На мгновение в гостиной установилась тишина. Модести смотрела на карту, время от времени затягиваясь сигаретой. Лицо ее словно окаменело. Она прокручивала варианты, оставаясь недовольной результатами.
— Чего, черт побери, вы от нее ждете? — подозрительно спокойным тоном осведомился Хаган.
Таррант посмотрел на пепел на кончике своей сигары, помолчал, потом с какой-то печалью произнес:
— Если бы я мог ответить на этот вопрос, Хаган, то я вообще не попросил бы ее помощи.
— Как хорошо и как приятно жить братьям вместе! — раздался от двери голос Вилли. Он взглянул на Тарранта и закончил: — Псалом сто тридцать второй, стих первый. — Он подошел к столу, застегивая куртку. — Вы готовы, сэр Джи?
Напряжение как ветром сдуло. Хаган облегченно рассмеялся. Таррант виновато поднял брови, взял Модести за руку.
— Извините, если погорячился, — сказал он. — Просто я живу под постоянным напряжением. Общество шейха Абу-Тахира — дополнительное бремя. Скажите, если ваши последние источники не сообщат никаких сведений, что вы намерены предпринять? И вообще, способны ли вы что-то предпринять?
— Вполне, — рассеянно отозвалась Модести, все еще глядя на карту. Лицо ее сделалось спокойным, почти что умиротворенным. Таррант вдруг понял, в каком напряжении находилась до этого и она. Он только не мог взять в толк, что привело к перемене настроения. Он молчал, надеясь, что она скажет что-то еще. Но она безмолвствовала, и тогда он взял ее руку и коснулся пальцев губами.
— Увидимся через два дня, — сказал он. — Спасибо за крайне полезный и приятный вечер, моя дорогая.
— Не за что, сэр Джеральд.
Глава 12
Хаган появился на вилле в полдень. Он приехал из Сент-Максима. Вилли Гарвин возился с мотором «рено» и спросил Поля, не поднимая головы:
— Удачно съездил, приятель?
— Нет. А как поработала Модести в Ницце? Он что-то рассказал?
— Да. Сообщил, что краем уха слышал про алмазы, которые кто-то куда-то должен везти. Только он в это не поверил. И еще, по его словам, полицейские укокошили Пако, а потом представили все это как результат гангстерской войны.
— Ну, а мой человек сказал, что теперь вместо Пако будет действовать команда Кабила. Он ничего не знал насчет алмазов и Габриэля, и главное, ничего не желал знать.
Хаган вошел в дом. Модести нигде не было. Он умылся в ванной, потом постучал к Модести. Ответа не последовало. Он открыл дверь.
Модести сидела на маленьком коврике спиной к нему, босиком, в плотных черных трусиках, похожих на плавки, и черном лифчике. Волосы были распущены и скреплены у шеи. Солнце, проникая через незашторенное окно, создавало вокруг Модести золотистый ореол.
— Модести! — Хаган поймал себя на том, что говорит шепотом. В замешательстве он подошел ближе, чтобы увидеть ее лицо. Она сидела очень прямо, поджав ноги, скрестив лодыжки, широко расставив колени, почти касаясь ими пола. Руки лежали на ляжках ладонями вверх, пальцы были чуть согнуты. Хагану показалось, что она не сидит на полу, а, наоборот, подвешена к потолку — такой строгой и в то же время совершенно расслабленной была ее поза. Довольно долго Хаган не мог заметить никаких признаков дыхания. Наконец он обратил внимание, что ее грудь чуть поднимается и опускается, и то же самое происходит с животом. Вдох занимал у нее секунд пятнадцать и примерно столько же выдох, а между ними возникала пауза секунд в пять. Хагану вдруг подумалось о том, как животные впадают в спячку, приостанавливая все жизненные процессы, и по спине у него пробежал холодок.
Он посмотрел на ее лицо. Оно было отрешенно-безмятежным. Модести смотрела сквозь него так, словно он был невидимкой. Глаза были пустыми, отсутствующими. Впрочем, нет, он ошибся: просто спокойствие было столь полным, что создавало впечатление пустоты. Вид Модести, находящейся в состоянии полнейшей отчужденности от него, Поля Хагана, вызвал в нем прилив ярости.
— Модести! — крикнул он, но никакого отклика не последовало. В дверях послышались шаги. Появился Вилли Гарвин. Он положил руку на плечо Поля и коротко сказал:
— Потом.
Какое-то мгновение Поль стоял как столб, затем повернулся, стряхнул с плеча руку Вилли и вышел из комнаты. Уже спускаясь по лестнице, он услышал, как Вилли прикрыл дверь спальни Модести и тоже стал спускаться. В гостиной Поль подошел к буфету, сделал себе выпивку. Потом обернулся и удивленно посмотрел на вошедшего Вилли.
— Йога! — фыркнул он. — Этого еще не хватало!
— Почему бы нет? — спокойно отозвался Вилли, садясь на стул и закидывая ногу на ногу.
— Зачем?
— Помогает, вот зачем. — Впервые Поль почувствовал в голосе Вилли какую-то враждебность. — Господи, Поль, тебе ли не знать, что перед серьезной схваткой надо как следует настроиться, иначе быть тебе битым.
— Лично мне никогда не нужно было вдыхать прану, чтобы настроиться на нужный лад. А тебе?
— Нет, — сказал Вилли, немного смягчившись. — Просто мы устроены по-разному. Слушай, когда мы с тобой ехали к Пако, ты разве не думал о разных неприятных вещах, которые могут приключиться? Я не про то, что тебя могут убить, это как раз ерунда. Но ведь кто знает, все могло бы кончиться тем, что тебя изуродовали бы, попортили бы лицо или отчекрыжили отросток.
— О чем ты?
— Пойми, у женщин воображение работает не как у нас. — Вилли встал, чтобы налить себе вина. — Мы просто знаем: что-то может с нами случиться, и все, а женщины отчетливо представляют это воочию. Вот Модести и убивает свое воображение. Она знает, что если пойдет на дело, не уничтожив страх, то пиши пропало. Она может в самый неподходящий момент дрогнуть, дернуться, не рассчитать. Она успела усвоить, что, если побороть страх загодя, шансы возрастают на пятьдесят процентов.
Хаган с интересом уставился на Вилли. Его ярость улетучилась. В уголке его сознания копошилось какое-то другое чувство, но он никак не мог точно понять, какое именно.
— Она изучала йогу? — спросил он.
— Да, немного. Но до этого она сама придумала нечто в этом роде. Ей это неплохо удалось. В общем, она всегда умела выбрасывать из головы все ненужное, но йога, конечно, сильно тут помогает. — Вилли опорожнил стакан и поставил его на стол. — Ты знаешь, что ее дважды насиловали?
— Нет.
— Первый раз, когда ей было лет двенадцать. Какой-то крестьянин из-под Баальбека. Когда она поняла, что у нее нет сил сопротивляться, она заставила себя потерять сознание. Самопроизвольный обморок. Второй раз ей было двадцать два. Тогда мы напоролись на неприятность в Бейруте.
— И… это на ней никак не отразилось. — Хаган произнес это не как вопрос, а как утверждение.
— Она была без сознания. Ничего не помнит. Но я про это и говорю, приятель. Женщины устроены не так, как мы. — Он подошел к окну и коротко взглянул в него. — Мы на такое не способны. Разве что ты старик Лоренс Аравийский…
— Ну а что случилось с тем… вторым?..
— Позже я выследил его — и успокоил. — Вилли горестно покачал головой. — Модести потом устроила мне нагоняй. Сказала, что незачем так рисковать, чтобы сводить счеты. Она вообще-то не большая охотница мстить, да и я тоже. Но я не мог позволить той сволочи хвастаться, что он ее поимел!
Хаган уставился в стакан, пытаясь разобраться в своих чувствах. Внезапно он замер. То, что копошилось в глубинах его сознания, наконец всплыло на поверхность.
— Ты дважды упоминал о крутом деле, о серьезной схватке, — сказал он, наклоняясь к Вилли. — Два раза! Но мы сейчас в тупике. Так почему ты считаешь, что нас ожидают лихие сражения?
— Это ты спроси Модести, — отозвался Вилли. — Она тут главная.
— Правда? — произнес Хаган и сам же уловил неприятные нотки в своем голосе. Он поставил стакан и вышел через кухню в сад, сел на скамеечку и, греясь на солнце, стал наводить порядок в своих мыслях.
Он думал о своих картинах и о Модести Блейз. Он вспоминал изгибы ее тела, ее кожу, ее теплую плоть, и то, как она лежала в его объятиях. Он вспоминал разные мелочи из прошлого: как она наклоняла голову, когда задумывалась, то, как она поправляла выбившуюся прядь волос, внезапные редкие улыбки, вазочки с полевыми цветами, которые стояли в ее комнате.
Хагану показалось просто невероятным, что все это грани одной и той же женщины, о которой говорил Вилли. Женщины, которая в течение нескольких лет руководила криминальной Сетью, которая на днях своими руками отправила на тот свет наемного убийцу на рыночной площади в Антибе. Та же самая женщина, которая послала его с Вилли убить Пако, которая нещадно гоняла их всех, чтобы найти хоть какие-то нити, ведущие к Габриэлю, женщина, которая была так уверена в себе, так прекрасно подготовлена и так беспощадна, что не желала играть вторую скрипку в оркестре под управлением другого, мужчины!
Это казалось не просто невероятным. Это казалось нереальным. Реальность содержалась в другом: в теплоте ее тела, в податливости на ложе любви. Она являла собой великую ценность. Неужели этой ценностью нужно рисковать ради двух ящиков каких-то камешков? Ради Тарранта или Абу-Тахира? Ради чего вообще стоило подвергать ее опасности?
Бессмысленность всего это обожгла Хагана, словно ледяной душ спящего человека. Теперь он понял, что говорил ему Вилли Гарвин — насчет воображения, насчет того, что может случиться, когда будут выхвачены ножи и польется свинцовый град. Случиться с Модести Блейз!
Хагана прошиб пот. Он внезапно испугался.
Над деревьями взошла полная луна. Пол Хаган закрыл ставни, выключил свет и снял халат.
Завтра приедет Таррант. Он думал об этом, надевая пижамные брюки и подбирая из пепельницы недокуренную, еще дымившуюся сигарету.
День выдался странный. Часам к четырем появилась Модести. Она выглядела по-новому. Напряжение, проявлявшееся в глазах, исчезло, и вообще она вся как-то сверкала, напоминая Хагану нож, который только что закалили, отточили и отполировали.
Она выехала на одной из их машин и отсутствовала часа два. На вопрос Хагана, где она пропадала, Модести ответила:
— По личным делам, Поль.
Остаток дня прошел тихо. Никаких существенных переговоров и событий не случилось. Вилли Гарвин большую часть времени сидел у себя в комнате. Хаган затушил сигарету. У него заныли скулы. Он больше не задавал никаких вопросов насчет Модести, потому что принял решение, как себя держать. В дверь постучали. Он накинул на себя пижаму. Дверь открылась, и вошла Модести. На ней были белые туфли и белый халат в зеленую полоску.
— Почему бы нам не выпить на сон грядущий? — сказала она и поставила на столик поднос с двумя стаканами. — Тебе Джин, мне красное вино. Устраивает?
Хаган обратил внимание, что она плотно затворила за собой дверь. Он бросил пижамную куртку на кровать и лукаво осведомился:
— По глотку и баиньки?
— И баиньки, если, пока я здесь, у тебя не возникнет других желаний, — отозвалась Модести. Глаза ее были вроде бы совершенно серьезными, но в самых глубинах их таилось озорство и что-то еще, отчего у Поля вдруг в низу живота стал разгораться пожар.
— Все, что я захочу? — поддразнивая, осведомился Поль.
— Да.
Он взял ее за плечи и спросил:
— Ты же сказала, что так ведут себя любители, а не профессионалы. Что заставило тебя изменить свою позицию?
Она молча пожала плечами, и он заметил в ее глазах сильную усталость.
— Не знаю, — ответила она, — может, сплошные неудачи. Понятия не имею, что я завтра скажу Тарранту.
— Вилли Гарвин предсказывает крутые дела.
— Он надеется. Вилли слишком верит в меня. Увы, его, похоже, тоже ожидает разочарование.
Хаган принялся расстегивать ее халат. Он начал сверху. На халате было шесть пуговиц. После третьей он понял, что под халатом у нее ничего нет. Он скинул его, потом, чуть отстранив от себя Модести, посмотрел на нее. Она не шелохнулась.
— Зато я знаю, что я скажу Тарранту, — сообщил он. — Я выхожу из игры. И ты тоже, Модести. — Его пальцы сильнее стиснули ее плечи. — Я внезапно протрезвел. — Его взгляд упал на ее грудь, бедра, потом снова Поль посмотрел ей в глаза. — Надо быть просто психом, чтобы рисковать такой красотой ради двух коробок со стекляшками, даже если бы они принадлежали мне.
— Ты действительно так ко мне относишься, Поль?
Его руки обняли ее талию, притянули к себе. Кончики ее сосков коснулись его груди.
— Только ты, — сказал он. — Только ты что-то для меня значишь. Теперь я это понял, и теперь я буду дирижировать этим концертом. Только концерта не будет. А будем ты да я. Мы уедем. — Он смотрел на нее, словно ястреб, готовый камнем спикировать на жертву. Глаза его сузились, превратились в два твердых бриллиантика. — Тарранту меня не остановить. И Вилли тоже. Да и тебе самой это не удастся.
Она, чуть откинув голову, посмотрела на него. Потом вдруг уткнулась лицом ему в плечо. Он почувствовал, как ее зубы легонько укусили его. Она тесно прижала его к себе.
— Хватит болтать, — сказала она, и голос ее сделался хриплым и прерывистым. — Хватит попусту болтать. Лучше сделай что-нибудь, и поскорее.
Он взял ее на руки и повернулся к кровати. На этот раз все было не так, как тогда, в его квартире, но все-таки не менее прекрасно. Теперь ему казалось, что Модести жаждала лишь одного: оказаться полностью покоренной им, что источник ее все нараставшего наслаждения заключался в умении предвидеть его желания и помочь им осуществиться.
Наконец Хаган затих, выбившись из сил. Через некоторое время она перекатилась на бок, потом встала на колени.
— Ну, вот теперь, — тихо сказала она, — можешь говорить. — Она встала, подошла к туалетному столику, вытащила да пачки две сигареты, зажгла их и вернулась в кровать. — Держи, милый, — сказала она.
Поль лениво привстал, взял одну сигарету. Он потратил много энергии, но в то же время чувствовал удивительный прилив сил и уверенности.
— Удачно съездил, приятель?
— Нет. А как поработала Модести в Ницце? Он что-то рассказал?
— Да. Сообщил, что краем уха слышал про алмазы, которые кто-то куда-то должен везти. Только он в это не поверил. И еще, по его словам, полицейские укокошили Пако, а потом представили все это как результат гангстерской войны.
— Ну, а мой человек сказал, что теперь вместо Пако будет действовать команда Кабила. Он ничего не знал насчет алмазов и Габриэля, и главное, ничего не желал знать.
Хаган вошел в дом. Модести нигде не было. Он умылся в ванной, потом постучал к Модести. Ответа не последовало. Он открыл дверь.
Модести сидела на маленьком коврике спиной к нему, босиком, в плотных черных трусиках, похожих на плавки, и черном лифчике. Волосы были распущены и скреплены у шеи. Солнце, проникая через незашторенное окно, создавало вокруг Модести золотистый ореол.
— Модести! — Хаган поймал себя на том, что говорит шепотом. В замешательстве он подошел ближе, чтобы увидеть ее лицо. Она сидела очень прямо, поджав ноги, скрестив лодыжки, широко расставив колени, почти касаясь ими пола. Руки лежали на ляжках ладонями вверх, пальцы были чуть согнуты. Хагану показалось, что она не сидит на полу, а, наоборот, подвешена к потолку — такой строгой и в то же время совершенно расслабленной была ее поза. Довольно долго Хаган не мог заметить никаких признаков дыхания. Наконец он обратил внимание, что ее грудь чуть поднимается и опускается, и то же самое происходит с животом. Вдох занимал у нее секунд пятнадцать и примерно столько же выдох, а между ними возникала пауза секунд в пять. Хагану вдруг подумалось о том, как животные впадают в спячку, приостанавливая все жизненные процессы, и по спине у него пробежал холодок.
Он посмотрел на ее лицо. Оно было отрешенно-безмятежным. Модести смотрела сквозь него так, словно он был невидимкой. Глаза были пустыми, отсутствующими. Впрочем, нет, он ошибся: просто спокойствие было столь полным, что создавало впечатление пустоты. Вид Модести, находящейся в состоянии полнейшей отчужденности от него, Поля Хагана, вызвал в нем прилив ярости.
— Модести! — крикнул он, но никакого отклика не последовало. В дверях послышались шаги. Появился Вилли Гарвин. Он положил руку на плечо Поля и коротко сказал:
— Потом.
Какое-то мгновение Поль стоял как столб, затем повернулся, стряхнул с плеча руку Вилли и вышел из комнаты. Уже спускаясь по лестнице, он услышал, как Вилли прикрыл дверь спальни Модести и тоже стал спускаться. В гостиной Поль подошел к буфету, сделал себе выпивку. Потом обернулся и удивленно посмотрел на вошедшего Вилли.
— Йога! — фыркнул он. — Этого еще не хватало!
— Почему бы нет? — спокойно отозвался Вилли, садясь на стул и закидывая ногу на ногу.
— Зачем?
— Помогает, вот зачем. — Впервые Поль почувствовал в голосе Вилли какую-то враждебность. — Господи, Поль, тебе ли не знать, что перед серьезной схваткой надо как следует настроиться, иначе быть тебе битым.
— Лично мне никогда не нужно было вдыхать прану, чтобы настроиться на нужный лад. А тебе?
— Нет, — сказал Вилли, немного смягчившись. — Просто мы устроены по-разному. Слушай, когда мы с тобой ехали к Пако, ты разве не думал о разных неприятных вещах, которые могут приключиться? Я не про то, что тебя могут убить, это как раз ерунда. Но ведь кто знает, все могло бы кончиться тем, что тебя изуродовали бы, попортили бы лицо или отчекрыжили отросток.
— О чем ты?
— Пойми, у женщин воображение работает не как у нас. — Вилли встал, чтобы налить себе вина. — Мы просто знаем: что-то может с нами случиться, и все, а женщины отчетливо представляют это воочию. Вот Модести и убивает свое воображение. Она знает, что если пойдет на дело, не уничтожив страх, то пиши пропало. Она может в самый неподходящий момент дрогнуть, дернуться, не рассчитать. Она успела усвоить, что, если побороть страх загодя, шансы возрастают на пятьдесят процентов.
Хаган с интересом уставился на Вилли. Его ярость улетучилась. В уголке его сознания копошилось какое-то другое чувство, но он никак не мог точно понять, какое именно.
— Она изучала йогу? — спросил он.
— Да, немного. Но до этого она сама придумала нечто в этом роде. Ей это неплохо удалось. В общем, она всегда умела выбрасывать из головы все ненужное, но йога, конечно, сильно тут помогает. — Вилли опорожнил стакан и поставил его на стол. — Ты знаешь, что ее дважды насиловали?
— Нет.
— Первый раз, когда ей было лет двенадцать. Какой-то крестьянин из-под Баальбека. Когда она поняла, что у нее нет сил сопротивляться, она заставила себя потерять сознание. Самопроизвольный обморок. Второй раз ей было двадцать два. Тогда мы напоролись на неприятность в Бейруте.
— И… это на ней никак не отразилось. — Хаган произнес это не как вопрос, а как утверждение.
— Она была без сознания. Ничего не помнит. Но я про это и говорю, приятель. Женщины устроены не так, как мы. — Он подошел к окну и коротко взглянул в него. — Мы на такое не способны. Разве что ты старик Лоренс Аравийский…
— Ну а что случилось с тем… вторым?..
— Позже я выследил его — и успокоил. — Вилли горестно покачал головой. — Модести потом устроила мне нагоняй. Сказала, что незачем так рисковать, чтобы сводить счеты. Она вообще-то не большая охотница мстить, да и я тоже. Но я не мог позволить той сволочи хвастаться, что он ее поимел!
Хаган уставился в стакан, пытаясь разобраться в своих чувствах. Внезапно он замер. То, что копошилось в глубинах его сознания, наконец всплыло на поверхность.
— Ты дважды упоминал о крутом деле, о серьезной схватке, — сказал он, наклоняясь к Вилли. — Два раза! Но мы сейчас в тупике. Так почему ты считаешь, что нас ожидают лихие сражения?
— Это ты спроси Модести, — отозвался Вилли. — Она тут главная.
— Правда? — произнес Хаган и сам же уловил неприятные нотки в своем голосе. Он поставил стакан и вышел через кухню в сад, сел на скамеечку и, греясь на солнце, стал наводить порядок в своих мыслях.
Он думал о своих картинах и о Модести Блейз. Он вспоминал изгибы ее тела, ее кожу, ее теплую плоть, и то, как она лежала в его объятиях. Он вспоминал разные мелочи из прошлого: как она наклоняла голову, когда задумывалась, то, как она поправляла выбившуюся прядь волос, внезапные редкие улыбки, вазочки с полевыми цветами, которые стояли в ее комнате.
Хагану показалось просто невероятным, что все это грани одной и той же женщины, о которой говорил Вилли. Женщины, которая в течение нескольких лет руководила криминальной Сетью, которая на днях своими руками отправила на тот свет наемного убийцу на рыночной площади в Антибе. Та же самая женщина, которая послала его с Вилли убить Пако, которая нещадно гоняла их всех, чтобы найти хоть какие-то нити, ведущие к Габриэлю, женщина, которая была так уверена в себе, так прекрасно подготовлена и так беспощадна, что не желала играть вторую скрипку в оркестре под управлением другого, мужчины!
Это казалось не просто невероятным. Это казалось нереальным. Реальность содержалась в другом: в теплоте ее тела, в податливости на ложе любви. Она являла собой великую ценность. Неужели этой ценностью нужно рисковать ради двух ящиков каких-то камешков? Ради Тарранта или Абу-Тахира? Ради чего вообще стоило подвергать ее опасности?
Бессмысленность всего это обожгла Хагана, словно ледяной душ спящего человека. Теперь он понял, что говорил ему Вилли Гарвин — насчет воображения, насчет того, что может случиться, когда будут выхвачены ножи и польется свинцовый град. Случиться с Модести Блейз!
Хагана прошиб пот. Он внезапно испугался.
Над деревьями взошла полная луна. Пол Хаган закрыл ставни, выключил свет и снял халат.
Завтра приедет Таррант. Он думал об этом, надевая пижамные брюки и подбирая из пепельницы недокуренную, еще дымившуюся сигарету.
День выдался странный. Часам к четырем появилась Модести. Она выглядела по-новому. Напряжение, проявлявшееся в глазах, исчезло, и вообще она вся как-то сверкала, напоминая Хагану нож, который только что закалили, отточили и отполировали.
Она выехала на одной из их машин и отсутствовала часа два. На вопрос Хагана, где она пропадала, Модести ответила:
— По личным делам, Поль.
Остаток дня прошел тихо. Никаких существенных переговоров и событий не случилось. Вилли Гарвин большую часть времени сидел у себя в комнате. Хаган затушил сигарету. У него заныли скулы. Он больше не задавал никаких вопросов насчет Модести, потому что принял решение, как себя держать. В дверь постучали. Он накинул на себя пижаму. Дверь открылась, и вошла Модести. На ней были белые туфли и белый халат в зеленую полоску.
— Почему бы нам не выпить на сон грядущий? — сказала она и поставила на столик поднос с двумя стаканами. — Тебе Джин, мне красное вино. Устраивает?
Хаган обратил внимание, что она плотно затворила за собой дверь. Он бросил пижамную куртку на кровать и лукаво осведомился:
— По глотку и баиньки?
— И баиньки, если, пока я здесь, у тебя не возникнет других желаний, — отозвалась Модести. Глаза ее были вроде бы совершенно серьезными, но в самых глубинах их таилось озорство и что-то еще, отчего у Поля вдруг в низу живота стал разгораться пожар.
— Все, что я захочу? — поддразнивая, осведомился Поль.
— Да.
Он взял ее за плечи и спросил:
— Ты же сказала, что так ведут себя любители, а не профессионалы. Что заставило тебя изменить свою позицию?
Она молча пожала плечами, и он заметил в ее глазах сильную усталость.
— Не знаю, — ответила она, — может, сплошные неудачи. Понятия не имею, что я завтра скажу Тарранту.
— Вилли Гарвин предсказывает крутые дела.
— Он надеется. Вилли слишком верит в меня. Увы, его, похоже, тоже ожидает разочарование.
Хаган принялся расстегивать ее халат. Он начал сверху. На халате было шесть пуговиц. После третьей он понял, что под халатом у нее ничего нет. Он скинул его, потом, чуть отстранив от себя Модести, посмотрел на нее. Она не шелохнулась.
— Зато я знаю, что я скажу Тарранту, — сообщил он. — Я выхожу из игры. И ты тоже, Модести. — Его пальцы сильнее стиснули ее плечи. — Я внезапно протрезвел. — Его взгляд упал на ее грудь, бедра, потом снова Поль посмотрел ей в глаза. — Надо быть просто психом, чтобы рисковать такой красотой ради двух коробок со стекляшками, даже если бы они принадлежали мне.
— Ты действительно так ко мне относишься, Поль?
Его руки обняли ее талию, притянули к себе. Кончики ее сосков коснулись его груди.
— Только ты, — сказал он. — Только ты что-то для меня значишь. Теперь я это понял, и теперь я буду дирижировать этим концертом. Только концерта не будет. А будем ты да я. Мы уедем. — Он смотрел на нее, словно ястреб, готовый камнем спикировать на жертву. Глаза его сузились, превратились в два твердых бриллиантика. — Тарранту меня не остановить. И Вилли тоже. Да и тебе самой это не удастся.
Она, чуть откинув голову, посмотрела на него. Потом вдруг уткнулась лицом ему в плечо. Он почувствовал, как ее зубы легонько укусили его. Она тесно прижала его к себе.
— Хватит болтать, — сказала она, и голос ее сделался хриплым и прерывистым. — Хватит попусту болтать. Лучше сделай что-нибудь, и поскорее.
Он взял ее на руки и повернулся к кровати. На этот раз все было не так, как тогда, в его квартире, но все-таки не менее прекрасно. Теперь ему казалось, что Модести жаждала лишь одного: оказаться полностью покоренной им, что источник ее все нараставшего наслаждения заключался в умении предвидеть его желания и помочь им осуществиться.
Наконец Хаган затих, выбившись из сил. Через некоторое время она перекатилась на бок, потом встала на колени.
— Ну, вот теперь, — тихо сказала она, — можешь говорить. — Она встала, подошла к туалетному столику, вытащила да пачки две сигареты, зажгла их и вернулась в кровать. — Держи, милый, — сказала она.
Поль лениво привстал, взял одну сигарету. Он потратил много энергии, но в то же время чувствовал удивительный прилив сил и уверенности.