Огнев Александр. Красным по черному

   — Как вас зовут?
   — Константин.
   — У меня не так много времени, Костя. Где он находится?
   — Здесь, совсем рядом…
   — Вы, кажется, хотели взять мои сумки?..
   Минут через пять они свернули в какую-то подворотню — то ли на Ординарной, то ли на Бармалеева — и оказались во дворе расселённого на капремонт дома.
   — Вы не ошиблись адресом? — поинтересовалась Лиза, замедляя шаги.
   — Нам — в эту парадную, — кивнул молодой человек. — На второй этаж…
   В прихожей квартиры, куда он её привёл, к удивлению Лизы, горел свет.
   — Вон в ту комнату, доктор, — очевидно, оповещая об их прибытии, повысил голос юноша и указал на одну из дверей.
   — Вообще, предварительно мне не мешало бы помыть руки.
   — Простите. Это уже — сюда… — взмахнул рукой Константин, и сам поспешил вперёд.
   Лиза вслед за ним вошла на кухню — довольно просторную, хотя уже полутёмную в это время.
   — Извините, но поскольку вода отключена, могу предложить вам — вот, только спирт.
   Молодой человек не без труда снял плотную полиэтиленовую крышку с трёхлитровой банки, стоявшей на старом, видно, брошенном хозяевами столе, и достал откуда-то пакет ваты.
   Обработав руки, Лиза прошла наконец к пациенту.
   Раненый лежал лицом к стене, на животе, под одеялом. Одинокий диван, застеленный белоснежным бельём, не очень вписывался в обстановку пустой, обшарпанной комнаты, единственное окно которой было плотно занавешено. Помимо дивана в комнате стояли ещё торшер без абажура и древний табурет с пальцевым отверстием посередине — очевидно, специально для неё принесённый из той же кухни.
   — Темновато, — обернулась Лиза к своему застывшему в дверях провожатому. — Наклоните, пожалуйста, и подержите лампу, пока я не закончу.
   Константин с готовностью выполнил её просьбу.
   Состояние и внешний вид послеоперационного рубца приятно удивили. Через… — она подсчитала — два-три дня можно снимать швы. И температура как будто нормальная — так что внутренний процесс, похоже, тоже развивается «в нужном направлении». Судя по всему, парня пользует неплохой врач и — явно не из районной поликлиники.
   — Я не совсем понимаю, — строго проговорила Лиза, пристально взглянув на молодого человека, — о какой срочной помощи вы говорили, остановив меня на улице?
   Она перевела глаза на забинтованный затылок, обращаясь уже непосредственно к его обладателю:
   — И для чего понадобился весь этот спектакль: пустой дом, завешенные окна, банка со спиртом?
   — Иди подыши, Костя, — глухо произнёс раненый вместо ответа. — Машину проведай.
   Он выждал, пока за юношей закроется входная дверь, и лишь после этого осторожно повернулся на тихо вздохнувшем диване.
   Разглядеть его забинтованное, с наложенным фиксатором лицо при тусклом свете одинокой лампы было почти невозможно. Но эти глаза! Глаза с высверком неизбывной боли… И голос!
   Голос, при первых же звуках которого лицо Лизы — независимо от её желаний — стало превращаться в маску…

* * *

   — Разрешите, товарищ майор?
   В кабинет Кривошеина заглянул старший лейтенант Пашинин.
   — Разрешаю, Виталик, — кивнул Иван с лёгкой улыбкой. — Что это у тебя такой заговорщицкий вид?
   — Там, у Астахова сейчас Клещёв на допросе. — В интонации Пашинина угадывалась ирония. — Аудиенции требует, говорит, важное заявление сделать хочет. Но только вам — лично и конфиденциально.
   — Что ж, удовлетворим требование, — в тон следователю ответил Кривошеин, взглянув на часы. — Давайте его сюда.
   Улыбнувшись, Пашинин вышел, и через несколько минут к Ивану привели одного из самых молодых, но уже известных членов банды убитого недавно Игоря Макарова, по прозвищу Кабан.
   — Здравствуйте, гражданин начальник, — осклабился Клещ, не успев переступить порог.
   — Здравствуй, Клещёв. Проходи, садись. — Кривошеин кивнул, отпуская конвойного. — Давно не виделись? Соскучился, как мне доложили?
   — Не то слово, гражданин начальник. Истосковался, можно сказать. Простите, папиросочкой не угостите? А то ваши помощники почти час, прям-таки, меня пытали. Сами чадят, а мне каково?
   — Что, не дали закурить? — недоверчиво усмехнулся Иван.
   — Не то, чтобы не дали, но так… забыли предложить.
   — Так попросил бы, напомнил.
   — Что вы, гражданин начальник, я порядки чту! Сами ж знаете: у ментов, извините…
   — Во как! — тон Кривошеина в миг изменился. — А мне, значит, исключение делаешь? Или обидеть хочешь?
   — Ни в коем разе, гражданин начальник! Просто, ваш авторитет признаю, можно сказать.
   — В таком разе должен знать, что я не курю. Поэтому — тоже извини, но придётся потерпеть. Дыши кислородом в моём кабинете. Так я слушаю, что ты имеешь мне сообщить?
   Клещ придал физиономии серьёзное, сосредоточенное выражение и, чуть подавшись вперёд, тихо проговорил:
   — Гражданин начальник, если вы не вмешаетесь, быть беде!
   — Кончай ваньку валять, — нахмурился Кривошеин, — не в цирке.
   — Да какой там цирк, гражданин начальник! Мать у меня, старая совсем. У неё, кроме меня, только кошка. А свидания не дают!
   — Ты за этим меня повидать стремился? — сощурившись, строго оборвал его Иван.
   — Проявите социалистический гуманизм, гражданин начальник! Мать за вас свечку в церкви поставит. Правда!..
   — Хватит, не напрягайся. — Кривошеин нажал на кнопку. — Я тоже чту закон. Будет тебе свидание. В положенный срок. Уведите, — бросил он вошедшему конвоиру, на прощание не удостоив уголовника даже взглядом.
   Он не заметил поэтому ни яркой искры, промелькнувшей в тёмных глазах Клеща, ни довольной ухмылки, тронувшей его губы.

Глава 28
«…ибо они не думают, что худо делают»

   Больше всего сейчас Лизе хотелось поехать прямо домой. Нужно всё как следует ещё и ещё раз обдумать! До прихода Вани.
   У неё никогда не было секретов от мужа. Ни разу в жизни! И вот теперь…
   Снова и снова в ушах звучал голос, записанный на магнитофонную плёнку подсознания:
   «Не сомневаюсь, что ты расскажешь всё Ивану. Собственно, организовывая нашу сегодняшнюю встречу, я изначально на это рассчитывал — кто лучше сумел бы донести до него необходимую информацию? Однако, зная тебя, Лизок, хочу дать один совет: не говори ему, что я — это я. Мне-то, в принципе, безразлично, а для него может кончиться плачевно, принимая во внимание его суперчестность. Вряд ли Ванёк скоро и успешно найдёт себя в каком-то другом деле, расставшись с нынешней службой. Не тебе же объяснять, что она для него значит? Хотя, повторяю, ты вольна поступать, как сочтёшь нужным, сказанное до сих пор — лишь совет, не более. А вот теперь — слушай внимательно…»
   Всё было слишком неожиданно! Неожиданно и серьёзно. Очень серьёзно и… болезненно. И надо же, чтобы Никола, с его холодильником — именно сегодня! Как нарочно! И времени почти не осталось…
   Коротко попрощавшись, она буквально выскочила из машины и устремилась в сберкассу.
   — Елизавета Андреевна, минуточку!
   Она обернулась. Стоя рядом с открытой дверцей, Костя держал в руках её сумки.
   — Может, вас всё-таки подождать? — спросил он, возвращая их ей.
   — Нет-нет, спасибо, езжайте! Я живу совсем близко, так что справлюсь…
   Она была настолько расстроена, что не смогла даже сразу оформить бланк: то цифра не та, то сумма. В последний раз и вовсе другую сторону заполнила — чёрное «принять» вместо красного «выдать». Хорошо, хоть народу мало. Да и те, что есть, в основном, коммунальщики, ей не конкуренты. Разве что этот коротышка напротив…

* * *

   — И ты с ним пошла? — не спросил даже, а скорее выдохнул Иван хриплым шёпотом.
   Было очевидно, что смягчить удара не удалось. Таких глаз его Лиза не помнила. Может быть, лишь однажды, много лет назад…
   И ещё. Именно в этот момент, уже после того, как она произнесла первые, самые трудные слова, Лиза поняла, что сумеет умолчать. О главном… Самом страшном… Возможно, единственном, о чём только и нужно было сказать!
   Не в силах отвести взгляда от побелевшего лица мужа, она боялась лишь одного — заплакать, просто, по-бабьи, разрыдаться, уткнувшись лицом, нет — спрятавшись у него на груди! У неё не было даже этого, такого простого женского права. Она сама себя лишила его когда-то, многие месяцы глядя в иссушенные бедой и болью глаза матери, заживо потерявшей сына…
   И потом, когда мамы, их мамы, не стало, Ваня тоже не видел её слёз.
   — Конечно, милый, — ответила она, как могла спокойно. — Во-первых, я — врач. А кроме того — твоя жена.
   И вдруг, вымученно улыбнувшись, неожиданно для себя самой уточнила:
   — Впрочем, может быть, врач — во-вторых…
   Иван взял жену за руку (совсем, как тогда ), усадил рядом и прижался колкой щекой к её ладони:
   — Прости, родная. Рассказывай…

* * *

   — Я уже боялся, что она не появится! «Светиться» почти три часа на Среднем, где негде затихариться, — удовольствие не из самых…
   — А я тебя разве «светиться» посылал? — как всегда, тихо, но весомо перебил Богомол из своего кресла. — Когда ты, Малыш, научишься с главного начинать? Номер счёта — где?
   Малыш, рост которого (в его тридцать с хвостиком!) действительно едва превышал полтора метра, слегка пожав плечами, развернул и молча протянул маленький бумажный прямоугольник.
   — Как это понимать? — наморщил лоб Богомол. — Почему на бланке? Это она писала?
   — На какой вопрос я должен отвечать вначале, гражданин «вначальник»?
   — Я же сказал уже, — снисходительно усмехнулся Колчин, — на основной.
   — Она была малость не в себе, когда приехала. Один за другим три квитка извела. Два разорвала, этот — просто смяла и бросила. Я, правда, тогда уже цифры и так переписал. Но решил, что этот трофей тебе больше понравится.
   — Верно решил, — Богомол был явно доволен. — А что значит «была не в себе»?
   — Вот, как раз с этого я и хотел начать! Ты уж сам суди, что важнее. Понимаешь, она была чем-то очень… то ли расстроена, то ли рассержена. Может — и то, и другое… В общем, мрачнее тучи, приехала уже перед самым закрытием — около семи. Судя по баулам — шарилась по лабазам…
   — Ещё расскажи, что она купила на «покушать»!
   — Шарилась по лабазам, — не сдался на сей раз Малыш, — а в кассу — приехала! На «Москвиче». Понимаешь? Она опаздывала!
   — Ну и что? В ларях — очереди.
   — Часы-то — на руке! Но суть не в том! — Малыш поднял указательный палец. И хотя это выглядело довольно смешно, Богомол даже не улыбнулся. — Главное — кто сидел за рулём!
   — Рожай уже!
   — Косссьтик! — вымолвил шкет с присвитом — словно нипель спустил.
   Молниеносно и грозно нахмурившись, Богомол чуть подался вперёд:
   — Ты уверен, что не ошибся?
   Малыш ответил красноречивым взглядом, подкрепив его известным жестом.
   Колчин поднялся с кресла, сделал несколько шагов по комнате и, остановившись, снова посмотрел на маленького разумника:
   — Значит, гадёныш — через докторшу…
   Он оборвал себя на полуфразе и, странным образом хищно оскалившись, в задумчивости почесал зубами губу.
   — Тем более надо давить педали! Ладно, этот момент я обмозгую. — Он вновь перевёл взгляд на квиток, который так и держал в руке. — Говоришь, переписал цифирьки? Ну-ка, покажи!
   Малыш достал из кармана вторую бумажку. Сверив оба номера, Богомол тут же вернул её.
   — Прямо сейчас отвезёшь Корейцу — он знает, что делать.
   И, помолчав, тихо закончил:
   — Надеюсь, у Клеща получилось «свидание»…

* * *

   — Если у тебя больше нет вопросов, милый, — Лиза устало взглянула на Ивана, — я, пожалуй, буду укладываться.
   Она встала и направилась в ванную. Однако, прежде чем выйти из комнаты, уже в дверях обернулась:
   — Хорошо, у меня завтра… сегодня, — исправилась она, взглянув на часы, — не операционный день.
   Вернувшись минут через пятнадцать, Лиза застала мужа всё на том же стуле за столом. Она подошла к нему и, обняв сзади, тихо проговорила:
   — Тебе я тоже советовала бы постараться хоть немного поспать.
   — Конечно, родная…
   Однако заснуть в эту ночь Иван так и не сумел. И уже в шесть утра позвонил Бовкуну.
   — Ничего себе дела, — хмуро-озабоченно произнёс тот, выслушав Кривошеина у него в кабинете, где они через час с небольшим встретились «пошептаться». — И как она решилась? Слов нет! А Монах этот мне скоро по ночам сниться будет. Сделали москвичи нам подарочек!
   — Не надо лишних слов, Никола. Давай, лучше прокрутим по-быстрому ситуацию, с учётом новых данных. Что касается его московских дел, оставим их на совести москвичей. Им, думаю, было ещё сложнее.
   — Да уж конечно, четыре висяка за год! И клиенты все подобраны со вкусом — ни спрятать, ни умолчать. Робин Гуд хренов!
   — Вот именно. Для начинающего, без криминального прошлого, на которого нет никаких данных, согласись, это многовато. Да ещё с учётом наличия банды, в состав которой входили такие серьёзные ребята, как тот же Клык.
   — Слава Богу, уже покойник. Падаль!
   — Так вот, — продолжил Иван, — эта шапка-невидимка — не тактика, а стратегия. И то, что Монах перебрался из столицы к нам, наверняка, тоже не случайность.
   — Что? Почувствовал, что шапочка вот-вот упадёт и, может быть, вместе с башкою?
   Кривошеин задумчиво посмотрел на своего нервного заместителя и, вместо ответа, спросил:
   — Когда был последний сход в Москве?
   — В январе, на Старый Новый год съезжались.
   — Вот! И Колчин уехал туда, уже зная, что Кабану скоро крышка. Руку даю, он привёз Монаха из Москвы ему на замену!
   Сделав паузу, Иван заговорил спокойнее:
   — Я это всё только сегодня ночью понял. — Он усмехнулся. — В результате сильного испуга за Лизу, не иначе. Всё же и у страха — особенно за родных — есть свои плюсы…
   — Насчёт плюсов мы с тобой вряд ли сойдёмся во мнениях, — мрачно перебил его вдруг Бовкун. — Так что ты понял ночью?
   — Понял, что лучшую замену Кабану трудно себе представить. Дурак хорош в качестве помощника. А Богомол нуждался в соратнике, которого и нашёл в лице Монаха. Только при этом обманул сам себя. Он совершил роковую ошибку! А когда теперь понял это — с опозданием — решил от него поскорее избавиться.
   — Хорошо бы и мне понять, о какой ошибке речь, — проворчал Никола.
   — Когда я говорил, что у Монаха нет «биографии», я имел в виду, естественно, нашу картотеку. Но в действительности, по жизни, она у него не просто есть, она у него по многим пунктам напоминает биографию самого Богомола. А разница знаешь в чём? Колчин вначале подсел по малолетству, чтобы сделать свою биографию потом. Этот же действует наоборот. Он отлично понимает, что рано или поздно угодит на нары. Но придти туда хочет, уже имея авторитет, причём весомый.
   — Ты считаешь, что…
   — Да! И Богомол, естественно, рассёк, какого троянского коня приобрёл. Другой вопрос — как в итоге Монах собирался разделаться с коронованным вором. Но, судя по настойчивости, с которой Колчин пытается его угробить, сам он не очень сомневается, что Монах сумел бы это сделать без особых последствий для себя.
   — А зачем ему потребовалось выслеживать Лизу и передавать нам все эти сведения? Это же — какой риск! Даже просто исходя из их «понятий».
   — В сложившейся ситуации это — ход вынужденный. Хочешь-не хочешь, он сегодня — естественный или, скорее, противоестественный наш союзник. И, как никто другой, заинтересован в том, чтобы мы продолжали давить Богомола, не давая целиком сконцентрироваться на нём. Так что мы можем ему верить. И в этом смысле вопрос номер один для нас — выявить предателя.
   — Вопрос… — ещё больше помрачнел Бовкун.
   — Второе, — продолжил Иван. — Не менее важно перекрыть возможность общения Богомола с арестованными. Может быть, стоит поговорить с чекистами насчёт перевода кабановцев на пару-другую недель из «Крестов» во внутреннюю тюрьму. Тогда уже провокаций, о которых предупреждает Монах, опасаться не придётся.
   — Ну а с самим Монахом, что решаем?
   — Для начала надо попытаться выяснить, нет ли у нас чего на этого Костю. Только у меня к тебе встречный вопрос, Никола, который волнует меня больше всего и на который я не могу найти ответа.
   Иван поднял на друга ставшие вдруг пронзительно-грустными глаза:
   — Серьёзно раненного, его привезли в Институт скорой помощи, где в эту ночь случайно дежурила Лиза. Как и откуда он, в прямом и переносном смысле лёжа на дне, за какие-то три дня сумел узнать, что она — моя жена, и организовать с ней встречу?

Глава 29
«Время искать, и время терять…»

   «Уважаемый гражданин прокурор!
 
   Очень просим вас отнистись к этому письму внимательно и востановить попраную справидливость. Сами мы никово не защищаем и не просим не для ково никаких послаблений. Пусть каждый отвечает за то што он натворил. И тюрьма бывает идёт на пользу. Но разве справидливо когда на тово у ково и своих грехов — ложкой ешь сваливают чужую вину только потому што у нево нет денег заплатить кому надо? Поэтому сообщаем вам доподлиные сведенья што мать Петра Клещова, который сидит в «Крестах», заплатила большие деньги маёру милиции Кривошеину. И сделала это похитрому через сберкассу. А сама бы она этова не смогла сделать ни в жизнь. Значит за Клещова заплатил пахан. А почему имено за него, чем другие хуже? Почему кто-то должен за другова дополнительный срок на нарах парица и баланду хлебать? Разве это справидливо? Снова просим вас отнистись к этому письму внимательно потому как это правда. А не подписываемся только потому што пахана боимся.»

   Ерохин в третий или четвёртый раз перечитал послание. Поразмышляв затем ещё минут несколько, он, очевидно, принял решение и нажал на одну из кнопок.
   — Слушаю, Нил Петрович, — раздался голос помощника.
   — Пригласите ко мне Кондрашова.
   Через пять минут старший следователь прокуратуры Антон Кондрашов вошёл в кабинет прокурора города.
   — Вызывали, Нил Петрович?
   — Вот, ознакомьтесь, Антон Викторович. Присаживайтесь…
   — Анонимка, — поморщился Кондрашов, повертев письмо в руках. Тем не менее сел за стол и пробежал текст глазами. Затем, уже с заметно изменившимся выражением лица, прочитал письмо более внимательно, взял в руки конверт, изучил штемпель и лишь после этого серьёзно взглянул на Ерохина.
   — Что скажете? — спросил тот.
   — Да что тут сказать? Анонимка — анонимка и есть, Нил Петрович. По всей видимости, майор Кривошеин кому-то крепко поперёк горла встал!
   — Н-да, — покивал прокурор, забыв улыбнуться. — Всем известно, что анонимка — штука пахучая. И кто-то может позволить себе её не нюхать. — Он поднял глаза на сидящего рядом следователя. — А мы обязаны! Обязаны, дорогой Антон Викторович…

* * *

   Кривошеин снял трубку служебного телефона. Звонили из приёмной:
   — Иван Фёдорович, комиссар ждёт вас.
   — Спасибо.
   Да, — в который раз подумал он, идя по коридорам Управления, — повезло им с «командиром». Вот уж действительно человек на своём месте. Правильно сказал когда-то Сизов^[28]: «С такими людьми не только в разведку, но и — в атаку!»
   — Садись, Иван, — не здороваясь, грозно насупился Соловьёв. — Я тебя, сидя, песочить буду. — Он взял в руки рапорт, который Кривошеин оставил утром у его помощника. — Такие, с позволения сказать, документы лично приносят, а не передают через секретаря. Ты бы мне его ещё по почте послал!
   — Вас не было, товарищ комиссар. Поэтому я загрифовал, запечатал и попросил срочно вручить…
   — Ладно, — перебил Соловьёв, — садись и давай ближе к делу. В первую очередь меня интересует, как ты догадываешься, наличие внутреннего врага. Для подключения Селиванова и начала расследования необходима хоть какая-то объективная информация. Мы не можем основываться только на сообщении, полученном таким путём от подобного «доброжелателя». Не тебе объяснять, чего от них можно ожидать, особенно в экстраординарной ситуации.
   — Я абсолютно убеждён, товарищ комиссар, что это, к сожалению, правда.
   Иван опустил глаза и тихо добавил:
   — Только совсем не уверен, что нужно подключать людей Селиванова…
   Он запнулся, однако тут же вновь взглянул на Соловьёва и договорил:
   — Думаю, я сумею это сделать сам.
   — Как тебя понимать?
   — В двух словах не ответишь. С вашего разрешения, товарищ комиссар, я — по порядку. Дело в том, что этот Монах не только досконально, изнутри знает всю кухню, точнее — бандитскую систему Колчина. Он сам, так сказать, в стратегическом плане превосходит его. Именно поэтому тот и решил от него избавиться. И именно поэтому Монах сумел выжить. Он, как шахматист, постоянно просчитывает следующие ходы противника и опережает его, нанося упреждающий удар. Судите сами. Очевидно, он заранее как-то подстраховался от того, чтобы Богомол убил его сразу, — неслучайно его предварительно так основательно «обрабатывали». Далее — больница, откуда он, едва придя в себя, сбегает, несмотря на реальную угрозу смерти от ран и разных послеоперационных осложнений. Однако Монах идёт на это, потому что заведомо уверен, что Богомол его там отыщет. Как показали дальнейшие события, он был абсолютно прав и успел убрать голову буквально из-под топора. Но даже в этой экстремальной ситуации опять нашёл возможность нанести встречный удар, суть и значение которого мы не смогли сразу оценить и понять до конца.
   Иван сделал паузу.
   — В отличие от Колчина, именем которого он назвался, — тихо продолжил Соловьёв.
   — Точно так, товарищ комиссар. Мы поняли, о чём он уведомляет Богомола, но не разглядели информации, адресованной нам, которую, как вы говорите, по почте не пошлёшь. И для того, чтобы сориентировать нас окончательно и конкретно, он вынужден был пойти на этот неожиданный и рискованный шаг… с моей женой. Поэтому я и утверждаю, что в данном случае мы просто не можем ему не верить. Да и косвенное подтверждение налицо: найти в течение нескольких часов в одной из городских больниц неизвестного с криминальными ранениями реально только по нашим каналам. И вот теперь, я подошёл к ответу на ваш вопрос о внутреннем враге…
   — Ты считаешь, это — один из твоих людей, — помог ему комиссар.
   — Так точно, — просто ответил Кривошеин.

* * *

   С тяжёлым сердцем шёл Кондрашов на доклад к прокурору.
   Последние дни он занимался исключительно этой злосчастной анонимкой. Зная Кривошеина не один год, он ни минуты не сомневался в его невиновности. Так что о бесстрастности говорить не приходилось. И чем больше набиралось данных, подтверждающих сведения, сообщённые в письме, тем сильнее становилось желание их опровергнуть. Однако, ему так и не удалось состыковать это субъективное желание с объективной возможностью. А чувства и эмоции к делу не подшивались.
   Ерохину хватило одного взгляда, чтобы всё понять по выражению лица следователя.
   — Присаживайтесь, Антон Викторович, — сухо произнёс он.
   — Прежде, чем доложить результаты, Нил Петрович, — Кондрашов остался стоять, — хочу ещё раз повторить: я совершенно убеждён в том, что это всё — гнусная провокация в отношении майора Кривошеина.
   — Дорогой Антон Викторович, — голос прокурора зазвучал ровно и как-то безынтонационно, — мы с вами не в судебном заседании. Давайте поэтому оставим пафос, а заодно и патетику, и обратимся к конкретным фактам, которые вам удалось установить, в результате предварительной проверки поступившей к нам информации. Сразу добавлю: как человек я не менее вас презираю источники подобного рода, а как прокурор не случайно дал это поручение именно вам, поскольку мне известно ваше высокое мнение о майоре Кривошеине. Так что, пожалуйста, садитесь и — я вас внимательно слушаю.
   — Начну с того, что у Кривошеина вообще нет и никогда не было сберкнижки. Однако у его жены открыт счёт в сберкассе недалеко от дома. Именно на этот счёт восьмого апреля и были переведены пресловутые деньги в сумме трёх тысяч рублей, и перевела их действительно Дарья Степановна Клещёва, сын которой — один из активных членов разгромленной банды Макарова-Кабана — помещён в «Кресты». Банда эта, как известно, являлась основой преступной группы Колчина-Богомола, которая сейчас как раз и находится в разработке у специального подразделения, возглавляемого Кривошеиным.
   — А где работает эта «богатая» мама?
   — До недавнего времени она, уже будучи пенсионеркой, работала уборщицей в кинотеатре «Великан». Около года назад по состоянию здоровья уволилась. Согласно её показаниям, седьмого апреля к ней пришёл некий Петин друг, передал привет от сына и — вместе с номером счёта — наказ срочно перевести на этот счёт озвученную сумму. Он сказал, что сын сумел договориться со следователем, и тот обещал его выпустить.
   — Понятно. И уборщица-пенсионерка побежала с утра пораньше в сберкассу.
   — Почти. Только предварительно отвезла в ювелирный комиссионный на Рубинштейна «семейные реликвии» — бриллиантовую брошь и кольцо. Причём квитанцию из комиссионки она «догадалась» принести с собой на допрос. К этому должен ещё добавить, что, согласно внутритюремной агентурно-оперативной информации, Клещёв, вернувшись седьмого апреля с очередного допроса, сообщил, по секрету, двум сокамерникам, что надеется скоро выйти.
   — А кто его допрашивал в этот день, вы не знаете?
   — Знаю, Нил Петрович, — вздохнул Кондрашов. — Сам я, конечно, не стал пока, но… Попросил Водопьянова полистать дело, в порядке прокурорского надзора. Седьмого апреля Клещёв был на допросе у следователя Астахова и настоял на конфиденциальной встрече с майором Кривошеиным, заявив, что у него к начальнику есть «важный разговор». Однако, согласно протокольной записи, он всего лишь просил Кривошеина о внеочередном свидании с матерью.