Страница:
— Сколько у тебя глаз?
— Три, — ответил я.
Он внимательно посмотрел на меня.
— А сколько ушей?
— Одно.
— Почему?
— Я слышу вещи, — продолжал я. — Голоса. Слова. Деревья. Цветы. Он засмеялся.
— Меня послали забрать тебя.
— Кто?
— Твои друзья.
— А где они?
Он посмотрел вокруг и обвел рукой бар. Темнота рассеялась. Он ударил меня по голове, и я услышал плач кота. Глаза собаки уставились в мои. Вода стекала по мне, но я не промокал. Орел влетел через дверь и сел на голову старика. Он дотронулся до орла здоровой рукой, и черный свет вспыхнул у меня в глазах. Когда я открыл их, то увидел, что нахожусь в поле. Вокруг меня змеей извивалась зеленая река. Я поднял глаза и увидел голубые горы. Голоса на реке звали меня по имени. Кот перепрыгнул через меня. Нищий засмеялся. Я повернулся, посмотрел на него и закричал. У него было три головы. Одна из них была головой большой черепахи. Я пытался вырваться, но он крепко держал меня. Духи, окутанные языками пламени, как подсолнухи вырастали из земли вокруг меня. Поле сотрясалось. Река плескала свои воды на коралловые берега, вода превращалась в мокрую пыль, и в этой пыли я увидел своих духов-спутников, каждый из которых держал у себя над головой голубое зеркальце. Мой друг Адэ был среди них. Я не мог узнать остальных, поскольку после вспышки весь свет собрался в зеркальцах, а водяная пыль испарилась. Громкий голос сотряс горы. Я упал и, проснувшись, обнаружил, что лежу на скамейке. Я присел. Было темно. Рыбы плавали в тусклых огнях бара. Я не двигался. Когда я осмотрелся, то заметил, что в баре есть еще один человек. Кто-то внес светильник через дверь. Желтый свет растворил все очертания. Я ждал. Какая-то фигура поставила светильник передо мной и сказала:
— Сегодня тебе повезло.
— Почему?
— Я попал впросак, но после меня пришел дух с пятью головами.
— Зачем?
— Забрать тебя назад.
— А почему ты попал впросак?
Светильник заколебался. Массивная фигура другого человека в баре зашевелилась. Она подняла опухшее лицо. У нее были очень печальные глаза. Они были большие и одинокие.
— Мадам Кото!
— Не называй моего имени!
— Почему не называть?
Она промолчала. Ее глаза изменились. В них затаилось ощущение угрозы.
— В баре духи.
Я посмотрел на фигуру за светильником, но ее уже там не было. Я заметил, как что-то двигается за лампой. Я присмотрелся. Большая ящерица с зеленой головой корчилась на столе. Я медленно подошел, подобрал с пола камень и стукнул ящерицу по голове. Лампа погасла. Голубой ветер засвистел в баре и ударился в дверь. Я стал протискиваться на задний двор. Мадам Кото схватила меня в темноте и сказала голосом старого быка:
— Зачем ты их привел сюда?
— Кого? — спросил я.
— Своих друзей.
— Каких друзей?
— Этих нищих, этого духа.
— Это не мои друзья.
— Это друзья твоего отца.
— Нет.
— Он их представитель, разве нет?
— Я не знаю.
— Он совсем свихнулся на политике.
— Я ничего не знаю.
— А что сказал тебе дух?
— Я не расслышал.
Она оставила меня.
— Ты хочешь перечного супа?
— Да, — ответил я.
Она вышла и оставила меня одного в странной темноте бара. Я стал думать, что же случилось с электричеством, и почувствовал запах мертвой ящерицы, словно за прошедшее время она успела разложиться. Открылась входная дверь. Распахнулись занавески. Я почувствовал запах ботинок, неуемную энергию, запах москитной спирали и увидел чьи-то очертания в дверном проеме.
— Папа! — сказал я.
Он зажег спичку. Лицо его было вытянутым, глаза яркие и глубоко посаженные, сигарета торчала изо рта. Спичка догорела. Он сел. Я прислушивался к тому, о чем он думает. Затем он заразительно засмеялся и сказал:
— Человек может пройти через всю планету и все-таки не продвинуться ни на дюйм. У человека в голове может быть уйма света, и все-таки он не будет ничего перед собой видеть. Мой сын, почему ты сидишь в такой позе?
Я не знал, что ему ответить. Он усмехнулся в темноте.
— Человек может нести на себе весь мир и не сносить на плечах вес собственной головы.
— Какой вес? — спросил я.
— Идеи, мечты, сын мой, — сказал он с легкой усталостью. — С той битвы с Зеленым Леопардом мир изменился. Что-то выросло внутри моей головы, и она стала больше.
Через какое-то время он сказал:
— Может быть, мои мысли начинают пахнуть.
— Это мертвая ящерица на столе.
— Кто убил ее?
— Я.
— Зачем?
— Это дух.
— Откуда ты знаешь?
— Дух говорил со мной и затем сменил оболочку.
— Не убивай ящериц.
— Почему?
— Они разносят вести. Иногда они бывают шпионами. Мой отец однажды послал ящерицу предупредить меня.
— О чем?
Папа замолк. Затем он сказал:
— Как-то раз враги захотели отравить меня. Это было в деревне. Они подлили яд в мой суп. Я уже собрался съесть его, когда вдруг увидел ящерицу, которая покачала головой передо мной.
— Но они всегда это делают.
— Ты напоминаешь козла, сын мой.
— Так что же случилось?
— Я не обратил на ящерицу внимания и уже собрался есть суп, и тогда она взбежала по стене. Я наблюдал за ней, очарованный. И затем она упала в суп и умерла.
Я думал о том, что сказал Папа. Я слышал, как из леса доносятся громкие пьяные голоса.
— Где ящерица?
— На столе.
Папа зажег спичку.
— Там нет ничего.
Спичка догорела.
— Может быть, она уже отправилась на землю духов.
— Не говори о духах.
Голоса снаружи стали еще громче.
— Кто-то дал нищим вина. Я никогда не видел таких пьяных нищих. Они — члены моей партии.
Я слышал, как они смеются, ругаются, дерутся друг с другом.
— Я для них лидер, — сказал Папа. — И у меня нет денег, чтобы накормить их. Но я построю им школу. А ты будешь в ней учителем. Есть еще пальмовое вино? Где Мадам Кото?
— На заднем дворе.
— Пойди и позови ее.
Я шел через заднюю дверь. Было очень темно, и проститутки сидели на табуретках или стояли вокруг, пыхтя в темноте сигаретками. Увидев меня, они причмокнули. Громилы и остальные посетители уже ушли. Я пошел дальше и постучал в дверь Мадам Кото. Через какое-то время она открыла. В одной руке она держала лампу, в другой — парик. Живот ее был очень большой и широкий, лицо опухшее, как будто кто-то побил ее. Усталость отяжеляла ей веки.
— Ну что, мальчик-сорок-три-несчастья, чего тебе надо?
— Мой отец…
— Какой отец? Оставь меня. Мой бизнес идет хорошо, но затем появляешься ты, приводишь каких-то оборванцев, и все мои клиенты разбегаются.
— Я не приводил их.
Ока долго на меня смотрела. Она выглядела довольно пугающе. Она дала мне лампу, чтобы я ее подержал, и надела парик. Закрыв дверь, она пошла на задний двор и сказала проституткам, чтобы те уходили. Проститутки стали ворчать, что им не заплатили.
— Я заплачу вам завтра, когда уйдет этот мальчик-сорок-три-несчастья.
Одна за другой проститутки встали с места. Ворча, ругаясь, они растворились в ночи. Мадам Кото присела на табурет. На очаге стояла большая зеленая кастрюля. Лягушки квакали из кустов буша. Из леса трижды протрубила птица и замолкла. Цыкали сверчки. Нас кусали москиты. Через некоторое время вернулась одна из проституток.
— Что-нибудь не так? — спросила Мадам Кото.
— Эти нищие в стельку пьяные.
— Моим вином.
— Если мы не избавимся от них, нашему бизнесу конец.
Мадам Кото пошла. Мы слышали, как нищие зовут ее. Она ругалась на них. Нищие дерзко смеялись.
— Эти ваши друзья разбили все мои стаканы, — сказала Мадам Кото. — И мои тарелки. Оскорбляли моих клиентов. Разбили два стула. Кто за это будет платить, а?
— Мой отец хочет поговорить с вами о политике.
— С кем?
— С вами.
Мадам Кото взяла палку и стала бить меня. Я не двигался. Она остановилась.
— Ты и твой отец — сумасшедшие.
— Мы не сумасшедшие.
— Мне дурно, — сказала она вдруг другим тоном.
— А что такое?
— Деньги. Политики. Посетители. Люди.
Я промолчал.
— Чего хочет твой отец?
— Пальмового вина.
Она издала короткий смешок.
— Все вино я раздала нищим.
— Зачем?
— Из-за них начался беспорядок, поэтому я отдала им пальмовое вино, и они ушли. Я сказала, чтобы они шли отсюда подальше, но они пошли на передний двор.
— Они хотят голосовать за моего отца, — сказал я.
Мадам Кото уставилась на меня.
— За твоего отца?
— Да.
Она опять засмеялась.
— За него будут голосовать только куры и лягушки.
— А москиты?
— И они тоже. Вместе с улитками.
— Он сказал, чтобы я позвал вас.
— Где он?
— В баре.
— Так он пришел в мой бар после того, как назвал меня ведьмой, да?
— Он хочет политики.
— Ладно, иди и скажи ему, что я скоро приду.
Когда я вошел в бар, Папа уже спал. Он спал с высоко поднятой головой, как будто находился в трансе. Я близко придвинулся к нему и послушал, как он скрипит зубами. Светлячки тут и там загорались в темноте. Желтая бабочка летала над папиной головой. Я смотрел за бабочкой. Когда она села на папину голову, внезапно я ясно увидел Папу в темноте. Желтый свет окружал его. Этот свет по форме был точной копией Папы, свет вырос в воздухе, спустился вниз и начал бродить по бару. Я наблюдал за светом. Он менял цвет, становился красным, а потом красно-золотым. Он двигался вверх-вниз, ударяясь об пол и поднимаясь к потолку. Он кружил вокруг Папы, словно ища способ, как войти в него обратно. Затем красно-золотой свет сел рядом со мной. Я покрылся потом и закричал. Свет изменил цвет. Он опять стал желтым, а затем каким-то изумрудно-голубым. Когда я дотронулся до Папы, бабочка слетела с его головы и исчезла сквозь потолок. Папа открыл глаза, увидел меня и издал странный стон. Затем он осмотрелся по сторонам, словно не зная, где он находится.
— Ты в баре Мадам Кото, — сказал я.
Он уставился на меня, зажег спичку и, узнав меня, задул ее. Он притянул меня ближе к себе. Я чувствовал запах его неутоленной энергии вместе с ароматом москитной спирали. Он зажег сигарету и немного покурил в молчании.
— Человек может прошагать всю планету и не продвинуться ни на шаг, — сказал он. — Сын мой, мне снилось, что мне удалось открыть новый континент.
— И как он называется?
— Континент Повешенного.
— Что же произошло?
— Когда я приплыл туда на своей лодке, я увидел горы, реки и пустыню. Я написал свое имя на камне. Я пошел по этому континенту. Я был один. И случилась странная штука.
— Какая?
— Ты еще слишком маленький, чтобы это понять.
— Расскажи.
— По дороге я начал представлять это место и давать ему жизнь. Я воображал равнины, леса, тропы, большие открытые пространства, колючие растения, затем я стал воображать людей. Они были не похожи на нас. Это были белые люди. Жители лесов. Они шли на меня. На них была странная одежда и на шее висели драгоценные камни. Я спросил их старейшину: «Что вы, люди, здесь делаете?»
«А что ты тут делаешь?» — спросил он.
«Я только что обнаружил это место. Это должен быть новый континент. И мне очень странно видеть вас здесь».
«Мы живем здесь с незапамятных времен», — ответил он.
И затем я прогнал их своим воображением. Тогда мне явился пастух и сказал:
«У этого континента нет имени».
«Он называется Континент Повешенного».
«Это другое место», — возразил он.
«Так почему же у него нет имени?»
«Люди обычно не называют свои континенты. Если ты назовешь как-нибудь континент, ты не сможешь там жить».
Континент исчез. Я обнаружил себя на странном острове. Люди обращались со мной жестоко. Они тоже были белые. Недружелюбные люди. По крайней мере, враждебные мне. Я жил среди них много лет. Я не мог найти выход оттуда. Я был заключен на этом маленьком островке. Мне было очень трудно там жить. Они боялись меня из-за другого цвета кожи. Я начал терять вес. Я должен был представить себе целый континент, чтобы приспособиться к жизни на этом островке. Время шло.
Папа сделал затяжку. Его глаза светились в темноте.
— И что потом случилось?
— Я снова пустился в путешествие. Я шел по дороге, пока не пришел к месту, где дорога превращалась в воздух. Поэтому мне пришлось вообразить дорогу. В конце дороги я увидел зеркало. Я посмотрел в зеркало и чуть не умер от изумления, когда увидел, что я стал белым.
— Как это случилось?
— Я не знаю.
— Так что же это было?
— Все потом изменилось. Я очутился в большом городе на острове. Я был там разносчиком и продавал газеты у вокзала. Это была временная работа. У меня были планы поважнее. Там было очень холодно. Везде был лед.
— Лед?
— Да. Лед падал с неба. От этого льда мои волосы становились белые. Везде лед.
— А потом?
— Потом однажды пришел ты и купил у меня газету. Ты был молодым человеком. Когда ты дал мне деньги, они прожгли мне руку. Я пустился бежать, и тогда ты разбудил меня.
Мы сидели в тишине. Целых пять минут Папа хрустел суставами. Потом он распрямился и треснул кулаком по столу:
— Где вино, а?
Электрический свет зажегся в баре, прогнав все тени, делая все объекты причудливо плоскими. Мадам Кото, с двумя бутылками пива в одной руке и котелком перечного супа в другой, прошествовала к нашему столу.
— Ешьте, пейте и уходите, — сказала она, громко ставя на стол пиво и суп.
— Великая Мадам Кото, разве вы не рады видеть меня?
— После того, как ты назвал меня ведьмой?
— Это говорило ваше пальмовое вино, а не я.
Она отошла. Ее нога, очевидно, болела еще сильнее и была перебинтована. Мадам Кото подошла к стойке, села за нее и включила музыку. Папа прожорливо глотал суп. Он дал мне немного мяса. Потом открыл бутылку пива зубами.
— А вина нет? — спросил он.
— Все вино я отдала твоим друзьям.
— Каким друзьям?
— Нищим, — сказал я.
— Они разбили мои стаканы и тарелки. Зачем ты их сюда привел, а?
— Я не приводил их.
— А зачем ты позвал их на вечеринку?
— Я не звал их.
Мадам Кото остановила музыку. Папа допил первую бутылку пива и принялся за вторую.
— Мадам Кото, я хочу поговорить с вами о политике.
— Зачем?
— Мне интересно.
— Что интересно?
— Люди.
— За кого вы будете голосовать?
— За себя.
— Я слышала, вы собираетесь организовывать свою партию, да?
Папа ничего не сказал. Я взглянул на плакаты политической партии, которую поддерживала Мадам Кото. Я изучал картинки с изображениями их лидеров. Она сказала:
— Мне не нужны неприятности. Уберите отсюда своих нищих. Я не хочу терять клиентов.
— Нищие тоже голосуют.
— Пусть они голосуют за вас, но уберите их отсюда.
Ветер подул в дверь. Затем мы услышали странный барабанный бой по крыше. Лампочка продолжала раскачиваться. Кто-то вошел. Поначалу я никого не заметил.
— Убирайтесь! — крикнула Мадам Кото.
Затем я увидел, что возле двери стоят трое нищих. Двое из них были без ног и передвигались на подушках, привязанных к локтям. У третьего был уродливый глаз. Они вошли в бар и собрались вокруг папиного стола. Папа допил свое пиво.
— Если ты избавишься от них, — сказала Мадам Кото, — я забуду весь ущерб, нанесенный мне, и вы с сыном сможете приходить сюда пить в любое время.
Нищие играли с пустыми бутылками. Папа отобрал у них бутылки и встал.
— Пойдем отсюда, — сказал он мне.
Мы вышли, и трое нищих, без умолку болтая, дергая Папу за штаны, пошли за нами. На улице спали другие нищие. Эти трое шли за нами, пока мы не дошли до дома. Папа повернулся к ним и помахал им. Они остановились. Мы вошли. Я оглянулся и увидел, что трое нищих, пригибаясь к земле, смотрят на нас своими странными глазами.
Глава 2
— Три, — ответил я.
Он внимательно посмотрел на меня.
— А сколько ушей?
— Одно.
— Почему?
— Я слышу вещи, — продолжал я. — Голоса. Слова. Деревья. Цветы. Он засмеялся.
— Меня послали забрать тебя.
— Кто?
— Твои друзья.
— А где они?
Он посмотрел вокруг и обвел рукой бар. Темнота рассеялась. Он ударил меня по голове, и я услышал плач кота. Глаза собаки уставились в мои. Вода стекала по мне, но я не промокал. Орел влетел через дверь и сел на голову старика. Он дотронулся до орла здоровой рукой, и черный свет вспыхнул у меня в глазах. Когда я открыл их, то увидел, что нахожусь в поле. Вокруг меня змеей извивалась зеленая река. Я поднял глаза и увидел голубые горы. Голоса на реке звали меня по имени. Кот перепрыгнул через меня. Нищий засмеялся. Я повернулся, посмотрел на него и закричал. У него было три головы. Одна из них была головой большой черепахи. Я пытался вырваться, но он крепко держал меня. Духи, окутанные языками пламени, как подсолнухи вырастали из земли вокруг меня. Поле сотрясалось. Река плескала свои воды на коралловые берега, вода превращалась в мокрую пыль, и в этой пыли я увидел своих духов-спутников, каждый из которых держал у себя над головой голубое зеркальце. Мой друг Адэ был среди них. Я не мог узнать остальных, поскольку после вспышки весь свет собрался в зеркальцах, а водяная пыль испарилась. Громкий голос сотряс горы. Я упал и, проснувшись, обнаружил, что лежу на скамейке. Я присел. Было темно. Рыбы плавали в тусклых огнях бара. Я не двигался. Когда я осмотрелся, то заметил, что в баре есть еще один человек. Кто-то внес светильник через дверь. Желтый свет растворил все очертания. Я ждал. Какая-то фигура поставила светильник передо мной и сказала:
— Сегодня тебе повезло.
— Почему?
— Я попал впросак, но после меня пришел дух с пятью головами.
— Зачем?
— Забрать тебя назад.
— А почему ты попал впросак?
Светильник заколебался. Массивная фигура другого человека в баре зашевелилась. Она подняла опухшее лицо. У нее были очень печальные глаза. Они были большие и одинокие.
— Мадам Кото!
— Не называй моего имени!
— Почему не называть?
Она промолчала. Ее глаза изменились. В них затаилось ощущение угрозы.
— В баре духи.
Я посмотрел на фигуру за светильником, но ее уже там не было. Я заметил, как что-то двигается за лампой. Я присмотрелся. Большая ящерица с зеленой головой корчилась на столе. Я медленно подошел, подобрал с пола камень и стукнул ящерицу по голове. Лампа погасла. Голубой ветер засвистел в баре и ударился в дверь. Я стал протискиваться на задний двор. Мадам Кото схватила меня в темноте и сказала голосом старого быка:
— Зачем ты их привел сюда?
— Кого? — спросил я.
— Своих друзей.
— Каких друзей?
— Этих нищих, этого духа.
— Это не мои друзья.
— Это друзья твоего отца.
— Нет.
— Он их представитель, разве нет?
— Я не знаю.
— Он совсем свихнулся на политике.
— Я ничего не знаю.
— А что сказал тебе дух?
— Я не расслышал.
Она оставила меня.
— Ты хочешь перечного супа?
— Да, — ответил я.
Она вышла и оставила меня одного в странной темноте бара. Я стал думать, что же случилось с электричеством, и почувствовал запах мертвой ящерицы, словно за прошедшее время она успела разложиться. Открылась входная дверь. Распахнулись занавески. Я почувствовал запах ботинок, неуемную энергию, запах москитной спирали и увидел чьи-то очертания в дверном проеме.
— Папа! — сказал я.
Он зажег спичку. Лицо его было вытянутым, глаза яркие и глубоко посаженные, сигарета торчала изо рта. Спичка догорела. Он сел. Я прислушивался к тому, о чем он думает. Затем он заразительно засмеялся и сказал:
— Человек может пройти через всю планету и все-таки не продвинуться ни на дюйм. У человека в голове может быть уйма света, и все-таки он не будет ничего перед собой видеть. Мой сын, почему ты сидишь в такой позе?
Я не знал, что ему ответить. Он усмехнулся в темноте.
— Человек может нести на себе весь мир и не сносить на плечах вес собственной головы.
— Какой вес? — спросил я.
— Идеи, мечты, сын мой, — сказал он с легкой усталостью. — С той битвы с Зеленым Леопардом мир изменился. Что-то выросло внутри моей головы, и она стала больше.
Через какое-то время он сказал:
— Может быть, мои мысли начинают пахнуть.
— Это мертвая ящерица на столе.
— Кто убил ее?
— Я.
— Зачем?
— Это дух.
— Откуда ты знаешь?
— Дух говорил со мной и затем сменил оболочку.
— Не убивай ящериц.
— Почему?
— Они разносят вести. Иногда они бывают шпионами. Мой отец однажды послал ящерицу предупредить меня.
— О чем?
Папа замолк. Затем он сказал:
— Как-то раз враги захотели отравить меня. Это было в деревне. Они подлили яд в мой суп. Я уже собрался съесть его, когда вдруг увидел ящерицу, которая покачала головой передо мной.
— Но они всегда это делают.
— Ты напоминаешь козла, сын мой.
— Так что же случилось?
— Я не обратил на ящерицу внимания и уже собрался есть суп, и тогда она взбежала по стене. Я наблюдал за ней, очарованный. И затем она упала в суп и умерла.
Я думал о том, что сказал Папа. Я слышал, как из леса доносятся громкие пьяные голоса.
— Где ящерица?
— На столе.
Папа зажег спичку.
— Там нет ничего.
Спичка догорела.
— Может быть, она уже отправилась на землю духов.
— Не говори о духах.
Голоса снаружи стали еще громче.
— Кто-то дал нищим вина. Я никогда не видел таких пьяных нищих. Они — члены моей партии.
Я слышал, как они смеются, ругаются, дерутся друг с другом.
— Я для них лидер, — сказал Папа. — И у меня нет денег, чтобы накормить их. Но я построю им школу. А ты будешь в ней учителем. Есть еще пальмовое вино? Где Мадам Кото?
— На заднем дворе.
— Пойди и позови ее.
Я шел через заднюю дверь. Было очень темно, и проститутки сидели на табуретках или стояли вокруг, пыхтя в темноте сигаретками. Увидев меня, они причмокнули. Громилы и остальные посетители уже ушли. Я пошел дальше и постучал в дверь Мадам Кото. Через какое-то время она открыла. В одной руке она держала лампу, в другой — парик. Живот ее был очень большой и широкий, лицо опухшее, как будто кто-то побил ее. Усталость отяжеляла ей веки.
— Ну что, мальчик-сорок-три-несчастья, чего тебе надо?
— Мой отец…
— Какой отец? Оставь меня. Мой бизнес идет хорошо, но затем появляешься ты, приводишь каких-то оборванцев, и все мои клиенты разбегаются.
— Я не приводил их.
Ока долго на меня смотрела. Она выглядела довольно пугающе. Она дала мне лампу, чтобы я ее подержал, и надела парик. Закрыв дверь, она пошла на задний двор и сказала проституткам, чтобы те уходили. Проститутки стали ворчать, что им не заплатили.
— Я заплачу вам завтра, когда уйдет этот мальчик-сорок-три-несчастья.
Одна за другой проститутки встали с места. Ворча, ругаясь, они растворились в ночи. Мадам Кото присела на табурет. На очаге стояла большая зеленая кастрюля. Лягушки квакали из кустов буша. Из леса трижды протрубила птица и замолкла. Цыкали сверчки. Нас кусали москиты. Через некоторое время вернулась одна из проституток.
— Что-нибудь не так? — спросила Мадам Кото.
— Эти нищие в стельку пьяные.
— Моим вином.
— Если мы не избавимся от них, нашему бизнесу конец.
Мадам Кото пошла. Мы слышали, как нищие зовут ее. Она ругалась на них. Нищие дерзко смеялись.
— Эти ваши друзья разбили все мои стаканы, — сказала Мадам Кото. — И мои тарелки. Оскорбляли моих клиентов. Разбили два стула. Кто за это будет платить, а?
— Мой отец хочет поговорить с вами о политике.
— С кем?
— С вами.
Мадам Кото взяла палку и стала бить меня. Я не двигался. Она остановилась.
— Ты и твой отец — сумасшедшие.
— Мы не сумасшедшие.
— Мне дурно, — сказала она вдруг другим тоном.
— А что такое?
— Деньги. Политики. Посетители. Люди.
Я промолчал.
— Чего хочет твой отец?
— Пальмового вина.
Она издала короткий смешок.
— Все вино я раздала нищим.
— Зачем?
— Из-за них начался беспорядок, поэтому я отдала им пальмовое вино, и они ушли. Я сказала, чтобы они шли отсюда подальше, но они пошли на передний двор.
— Они хотят голосовать за моего отца, — сказал я.
Мадам Кото уставилась на меня.
— За твоего отца?
— Да.
Она опять засмеялась.
— За него будут голосовать только куры и лягушки.
— А москиты?
— И они тоже. Вместе с улитками.
— Он сказал, чтобы я позвал вас.
— Где он?
— В баре.
— Так он пришел в мой бар после того, как назвал меня ведьмой, да?
— Он хочет политики.
— Ладно, иди и скажи ему, что я скоро приду.
Когда я вошел в бар, Папа уже спал. Он спал с высоко поднятой головой, как будто находился в трансе. Я близко придвинулся к нему и послушал, как он скрипит зубами. Светлячки тут и там загорались в темноте. Желтая бабочка летала над папиной головой. Я смотрел за бабочкой. Когда она села на папину голову, внезапно я ясно увидел Папу в темноте. Желтый свет окружал его. Этот свет по форме был точной копией Папы, свет вырос в воздухе, спустился вниз и начал бродить по бару. Я наблюдал за светом. Он менял цвет, становился красным, а потом красно-золотым. Он двигался вверх-вниз, ударяясь об пол и поднимаясь к потолку. Он кружил вокруг Папы, словно ища способ, как войти в него обратно. Затем красно-золотой свет сел рядом со мной. Я покрылся потом и закричал. Свет изменил цвет. Он опять стал желтым, а затем каким-то изумрудно-голубым. Когда я дотронулся до Папы, бабочка слетела с его головы и исчезла сквозь потолок. Папа открыл глаза, увидел меня и издал странный стон. Затем он осмотрелся по сторонам, словно не зная, где он находится.
— Ты в баре Мадам Кото, — сказал я.
Он уставился на меня, зажег спичку и, узнав меня, задул ее. Он притянул меня ближе к себе. Я чувствовал запах его неутоленной энергии вместе с ароматом москитной спирали. Он зажег сигарету и немного покурил в молчании.
— Человек может прошагать всю планету и не продвинуться ни на шаг, — сказал он. — Сын мой, мне снилось, что мне удалось открыть новый континент.
— И как он называется?
— Континент Повешенного.
— Что же произошло?
— Когда я приплыл туда на своей лодке, я увидел горы, реки и пустыню. Я написал свое имя на камне. Я пошел по этому континенту. Я был один. И случилась странная штука.
— Какая?
— Ты еще слишком маленький, чтобы это понять.
— Расскажи.
— По дороге я начал представлять это место и давать ему жизнь. Я воображал равнины, леса, тропы, большие открытые пространства, колючие растения, затем я стал воображать людей. Они были не похожи на нас. Это были белые люди. Жители лесов. Они шли на меня. На них была странная одежда и на шее висели драгоценные камни. Я спросил их старейшину: «Что вы, люди, здесь делаете?»
«А что ты тут делаешь?» — спросил он.
«Я только что обнаружил это место. Это должен быть новый континент. И мне очень странно видеть вас здесь».
«Мы живем здесь с незапамятных времен», — ответил он.
И затем я прогнал их своим воображением. Тогда мне явился пастух и сказал:
«У этого континента нет имени».
«Он называется Континент Повешенного».
«Это другое место», — возразил он.
«Так почему же у него нет имени?»
«Люди обычно не называют свои континенты. Если ты назовешь как-нибудь континент, ты не сможешь там жить».
Континент исчез. Я обнаружил себя на странном острове. Люди обращались со мной жестоко. Они тоже были белые. Недружелюбные люди. По крайней мере, враждебные мне. Я жил среди них много лет. Я не мог найти выход оттуда. Я был заключен на этом маленьком островке. Мне было очень трудно там жить. Они боялись меня из-за другого цвета кожи. Я начал терять вес. Я должен был представить себе целый континент, чтобы приспособиться к жизни на этом островке. Время шло.
Папа сделал затяжку. Его глаза светились в темноте.
— И что потом случилось?
— Я снова пустился в путешествие. Я шел по дороге, пока не пришел к месту, где дорога превращалась в воздух. Поэтому мне пришлось вообразить дорогу. В конце дороги я увидел зеркало. Я посмотрел в зеркало и чуть не умер от изумления, когда увидел, что я стал белым.
— Как это случилось?
— Я не знаю.
— Так что же это было?
— Все потом изменилось. Я очутился в большом городе на острове. Я был там разносчиком и продавал газеты у вокзала. Это была временная работа. У меня были планы поважнее. Там было очень холодно. Везде был лед.
— Лед?
— Да. Лед падал с неба. От этого льда мои волосы становились белые. Везде лед.
— А потом?
— Потом однажды пришел ты и купил у меня газету. Ты был молодым человеком. Когда ты дал мне деньги, они прожгли мне руку. Я пустился бежать, и тогда ты разбудил меня.
Мы сидели в тишине. Целых пять минут Папа хрустел суставами. Потом он распрямился и треснул кулаком по столу:
— Где вино, а?
Электрический свет зажегся в баре, прогнав все тени, делая все объекты причудливо плоскими. Мадам Кото, с двумя бутылками пива в одной руке и котелком перечного супа в другой, прошествовала к нашему столу.
— Ешьте, пейте и уходите, — сказала она, громко ставя на стол пиво и суп.
— Великая Мадам Кото, разве вы не рады видеть меня?
— После того, как ты назвал меня ведьмой?
— Это говорило ваше пальмовое вино, а не я.
Она отошла. Ее нога, очевидно, болела еще сильнее и была перебинтована. Мадам Кото подошла к стойке, села за нее и включила музыку. Папа прожорливо глотал суп. Он дал мне немного мяса. Потом открыл бутылку пива зубами.
— А вина нет? — спросил он.
— Все вино я отдала твоим друзьям.
— Каким друзьям?
— Нищим, — сказал я.
— Они разбили мои стаканы и тарелки. Зачем ты их сюда привел, а?
— Я не приводил их.
— А зачем ты позвал их на вечеринку?
— Я не звал их.
Мадам Кото остановила музыку. Папа допил первую бутылку пива и принялся за вторую.
— Мадам Кото, я хочу поговорить с вами о политике.
— Зачем?
— Мне интересно.
— Что интересно?
— Люди.
— За кого вы будете голосовать?
— За себя.
— Я слышала, вы собираетесь организовывать свою партию, да?
Папа ничего не сказал. Я взглянул на плакаты политической партии, которую поддерживала Мадам Кото. Я изучал картинки с изображениями их лидеров. Она сказала:
— Мне не нужны неприятности. Уберите отсюда своих нищих. Я не хочу терять клиентов.
— Нищие тоже голосуют.
— Пусть они голосуют за вас, но уберите их отсюда.
Ветер подул в дверь. Затем мы услышали странный барабанный бой по крыше. Лампочка продолжала раскачиваться. Кто-то вошел. Поначалу я никого не заметил.
— Убирайтесь! — крикнула Мадам Кото.
Затем я увидел, что возле двери стоят трое нищих. Двое из них были без ног и передвигались на подушках, привязанных к локтям. У третьего был уродливый глаз. Они вошли в бар и собрались вокруг папиного стола. Папа допил свое пиво.
— Если ты избавишься от них, — сказала Мадам Кото, — я забуду весь ущерб, нанесенный мне, и вы с сыном сможете приходить сюда пить в любое время.
Нищие играли с пустыми бутылками. Папа отобрал у них бутылки и встал.
— Пойдем отсюда, — сказал он мне.
Мы вышли, и трое нищих, без умолку болтая, дергая Папу за штаны, пошли за нами. На улице спали другие нищие. Эти трое шли за нами, пока мы не дошли до дома. Папа повернулся к ним и помахал им. Они остановились. Мы вошли. Я оглянулся и увидел, что трое нищих, пригибаясь к земле, смотрят на нас своими странными глазами.
Глава 2
Той ночью ветер и гром не утихали. Придя, мы увидели, что Мама сидит на папином стуле, москитная спираль коптит на столе, а мамин разорванный парик брошен на кровать. Она выглядела уставшей. Она ничего не сказала, когда мы вошли. Она тихо покачивалась под звуки ветра, задувавшего над крышей, и под раскаты грома. Все изменилось, комната смотрелась непривычно, и Мама сидела, уставившись перед собой, словно перед ней лежала долгая дорога. Свеча уже почти догорела, москиты гудели, мотылек облетел Маму, как будто ее голова была пламенем, и вдруг ее глаза стали очень яркими.
— Что произошло? — спросил Папа, садясь на кровать.
Мама плакала. Она не издавала никаких звуков, но ее глаза блестели, она смотрела прямо перед собой, словно вдогонку ветру, и плакала. Я подошел к ней и положил голову ей на колени, но она не шевельнулась.
— Сходи и купи огогоро, — сказал мне Папа хриплым голосом.
Он дал мне денег, и я поспешил через дорогу. Какие-то нищие собрались прямо у входа в наш барак. Они передвигались группами. Я купил огогоро и на обратном пути увидел, что нищие перебрались к нашему фасаду. Они лежали на матах, под наклонными цинковыми стрехами, и смотрели на меня, когда я проходил мимо.
Вернувшись домой, я увидел, что Мама сидит на кровати, а Папа на трехногом стуле. Дым от москитной спирали образовывал голубые завитки вокруг его головы. Зажгли новую свечу. Папа флегматично курил сигарету. Он забрал у меня огогоро, налил себе солидную порцию и выпил. Мама наблюдала за ним. Я расстелил мат. Я рассказал Папе о нищих.
— Следующее, что они сделают, это займут нашу комнату, — ответила Мама.
— Я собираюсь построить им дом, — возразил Папа. — Я буду строить им школу. Азаро будет учить их читать. А ты научишь их торговать. Я буду учить их боксу.
— А кто их будет кормить, а? — спросила Мама.
— Они будут работать за еду, — сказал Папа.
Мама вытянулась на кровати. Какое-то время она не произносила ни слова. Затем села прямо и стала жаловаться, что у нее отобрали столик на рынке, что целый день она торговала вразнос и почти ничего не продала, что нога ее распухла, с лица сошла кожа от палящего солнца и что приходил этот Стулья-Напрокат, и она отдала ему всю мелочь, что у нее была.
— Ты должен заплатить мне за это, — сказала она.
— Я заплачу тебе вдвойне, — ответил Папа.
Мама продолжала говорить о том, как она торговала на главной дороге и вдруг увидела свою школьную подругу. Они вместе учились в начальной школе. У ее подруги теперь автомобиль с личным шофером; она выглядит на десять лет моложе Мамы и носит богатую одежду. Мама продала ей апельсины, и та женщина не узнала ее. Больше в тот день Мама ничего не продала, она сразу пошла домой.
— Эта жизнь для меня никогда не была хорошей, — сказала Мама.
— Вознаграждение ждет тебя, — сказал Папа отрешенно.
— Я сделаю тебя счастливой, — сказал я.
Мама пристально на меня посмотрела. Затем она улеглась. Вскоре она уже спала. Ветер дул через все щели в комнате, и нас пробирала дрожь.
— Что-то должно произойти, — заключил я.
— Что-нибудь замечательное, — сказал Папа, уверенно раскачиваясь на своем стуле.
Ветер задул еще сильнее. Мотылек облетел пламя. Затем свечка внезапно потухла. Мы так и сидели в темноте. В комнате было тихо.
— Я скучаю по крысам, — сказал Папа.
— Почему?
— Они заставляли меня думать. Все должны бороться, чтобы жить. Крысы очень много работали. Если мы не будем с ними осторожны, они унаследуют эту планету.
Тишина стала еще полновеснее. Я лег и стал прислушиваться к мыслям Папы. Его мысли были огромные, они вращались вокруг его головы, отскакивая от каждого предмета в комнате. Его мысли заполонили пространство и наполнили меня тяжестью, и через некоторое время я оказался внутри его головы, направляясь к началу начал: я шел с ним в деревню, я видел его отца, я видел, как уходят папины мечты. Его мысли были тяжелые, они сдавливали мне голову, мои глаза болели, и сердце быстро забилось в удушливой жаре комнаты. Папа вздохнул. Мама перевернулась на кровати. Комната наполнилась мыслями цвета сепии и аметиста. Контуры передвигались во тьме. Прямо над папиной головой на меня уставился зеленый глаз. Глаз был неподвижен. Затем он передвинулся к двери и стал татуировкой на деревянном косяке. Ветер усилился. Папа хрустнул суставами. Послышались удары, и я почувствовал запах чего-то настолько гнилостного, что вскочил с места.
— Что-то не так? — спросил Папа.
— Кто-то пытается войти в дом.
Стучали в окно. Я открыл его, влетел ветер и отбросил меня к кровати. Мама встала и направилась к двери. Она открыла ее и издала тихий стон. Папа оставался на месте. Запахи смерти, горечи, старых тел, выдавленных глаз и старых ран заполнили комнату. Несколько глаз зажглось в темноте. От двери раздался смех, и в дыхании вошедших чувствовались дурная пища и голод всего мира. Они вошли в комнату, окружив нас. В темноте, вместе с внесенным ими горьким ветром, с размеренностью странников, ставших нашими хорошими знакомыми, они расселись на полу, на кровати, на моем мате. У нас перехватило дыхание от их присутствия. Один из них пошел и уселся у папиных ног. Это была девочка. Я чувствовал запах ее горькой красоты, ее вытекшего глаза, ее немытых грудей. Они пришли к нам не как завоеватели, а как люди, которые долго прождали, чтобы занять свое место среди живущих. Они ничего не говорили. Мама стояла у двери. Все москиты ринулись в комнату; светлячки группами летали вокруг неподвижных фигур. Красная бабочка кружила над головой девочки, и когда бабочка села на нее, в комнате стало немного светлее от оранжевого света, от которого у меня задергался глаз.
— Кто вы такие, люди? — спросил Папа голосом, лишенным страха.
Наступила долгая тишина.
— Азаро, кто они такие?
Девочка вытянула руку и положила ее на папину ногу. Затем она стала ее гладить. Она гладила его ноги с нежностью, пока они не начали светиться оранжевым светом и выглядеть, словно их отполировали и отделили от тела.
— Мои ноги горят, — сказал Папа, — но я не чувствую тепла.
— Кто вы все? — прокричала Мама. — Убирайтесь отсюда прямо сейчас! Вон!
Опять наступила тишина.
— Это нищие, — сказал я.
Мама задержала дыхание. Папа отдернул ноги и сел прямо. Оранжевый свет погас в комнате. Я услышал, как Папа нащупал коробку спичек. Через секунду спичка была зажжена, но не Папой. Девочка-нищая подняла спичку в воздух и стало светло. Она была так прекрасна, сидя у ног Папы. Ее пустой глаз в обманчивом свете приобрел загадочный желтый оттенок. Ее нормальный глаз был почти голубым, но он был полон глубокой печали и тишины. От ее одежды пахло. Ее лицо было безмятежным, как у ребенка-духа. Не сводя глаз с Мамы, девочка зажгла свечу. Мы осмотрелись и увидели, что все нищие мирно сидят, словно на сельском собрании, на полу, прислонившись спиной к стенам, на кровати, каждый из них обремененный своей увечностью, выставляя гниющие раны, гротескные обрубки рук, похожие на резиновые кривые ноги. Один из них был с массивной головой, как у бронзовой скульптуры, источенной временем. У другого было распухшее адамово яблоко. У третьего — самые выпученные и бдительные глаза, какие мне только доводилось видеть. Казалось, что их создал какой-то извращенный или пьяный бог.
Мама издала крик и кинулась на нищенку. Казалось, что она сошла с ума. Она схватила ее за волосы и старалась поднять вверх. Девочка не двигалась и не издавала ни звука. Мама обхватила ее руками и попыталась тащить. Все это время она кричала. Все мы были погружены в транс. Мы смотрели за Мамой, не двигаясь. Мама пыталась оттолкнуть девочку, но как будто боролась с неподвижной силой. Глаза девочки стали странными. Она была неимоверно тяжелой, словно от бедности и страданий уплотнилась, как далекая звезда. Мама начала кричать:
— Убирайтесь, вы все! Уходите отсюда, нищие! Разве вы не видите, что мы тоже страдальцы? Наша ноша слишком тяжела для нас. Идите! Берите нашу еду, но уходите!
Внезапно она прекратила кричать. В наступившей тишине воцарилось загадочное оцепенение. Я вдыхал глубокие ароматы диких цветов, трав, прибитых дождем к земле, облаков и старого дерева, банановых деревьев и больших открытых пространств, легких бризов, мускуса и гелиотропов, цветущих на солнце. Ароматы исчезли. Мама повернулась к Папе, бросилась на него и стала осыпать беспорядочными ударами. Папа не двигался, сидя на стуле. Вскоре из пореза над глазом у него пошла кровь. Затем Мама порвала ему рубашку, и когда разлетелись все пуговицы, она очнулась от лихорадки. Она остановилась и пошла к нищей девочке. Она встала перед ней на колени. Девочка стала гладить Папу по ноге. Мама, плача, сказала:
— Я не хочу никому зла. Моя жизнь как яма. Я рою ее, но она остается прежней. Я наполняю ее, и она пустеет. Посмотрите на нас. Все мы живем в одной комнате. Я хожу по улицам с утра до вечера, продаю товары, молюсь богу своими ногами. Бог улыбается мне и обжигает лицо. Иногда я не могу даже говорить. Мой рот переполнен дурной жизнью. Я была самая прекрасная девушка в своей деревне и вышла замуж за этого безумца, и я чувствую себя так, как будто пять раз рожаю одного ребенка. Я, наверное, сделала что-то очень плохое, раз приходится вот так страдать. Пожалуйста, оставьте нас. Мой муж безумен, но он хороший человек. Мы слишком бедные, чтобы быть коварными, и даже когда мы страдаем, наши сердца полны добра. Пожалуйста, идите, мы сделаем что-нибудь для вас, но дайте нам уснуть в мире.
— Что произошло? — спросил Папа, садясь на кровать.
Мама плакала. Она не издавала никаких звуков, но ее глаза блестели, она смотрела прямо перед собой, словно вдогонку ветру, и плакала. Я подошел к ней и положил голову ей на колени, но она не шевельнулась.
— Сходи и купи огогоро, — сказал мне Папа хриплым голосом.
Он дал мне денег, и я поспешил через дорогу. Какие-то нищие собрались прямо у входа в наш барак. Они передвигались группами. Я купил огогоро и на обратном пути увидел, что нищие перебрались к нашему фасаду. Они лежали на матах, под наклонными цинковыми стрехами, и смотрели на меня, когда я проходил мимо.
Вернувшись домой, я увидел, что Мама сидит на кровати, а Папа на трехногом стуле. Дым от москитной спирали образовывал голубые завитки вокруг его головы. Зажгли новую свечу. Папа флегматично курил сигарету. Он забрал у меня огогоро, налил себе солидную порцию и выпил. Мама наблюдала за ним. Я расстелил мат. Я рассказал Папе о нищих.
— Следующее, что они сделают, это займут нашу комнату, — ответила Мама.
— Я собираюсь построить им дом, — возразил Папа. — Я буду строить им школу. Азаро будет учить их читать. А ты научишь их торговать. Я буду учить их боксу.
— А кто их будет кормить, а? — спросила Мама.
— Они будут работать за еду, — сказал Папа.
Мама вытянулась на кровати. Какое-то время она не произносила ни слова. Затем села прямо и стала жаловаться, что у нее отобрали столик на рынке, что целый день она торговала вразнос и почти ничего не продала, что нога ее распухла, с лица сошла кожа от палящего солнца и что приходил этот Стулья-Напрокат, и она отдала ему всю мелочь, что у нее была.
— Ты должен заплатить мне за это, — сказала она.
— Я заплачу тебе вдвойне, — ответил Папа.
Мама продолжала говорить о том, как она торговала на главной дороге и вдруг увидела свою школьную подругу. Они вместе учились в начальной школе. У ее подруги теперь автомобиль с личным шофером; она выглядит на десять лет моложе Мамы и носит богатую одежду. Мама продала ей апельсины, и та женщина не узнала ее. Больше в тот день Мама ничего не продала, она сразу пошла домой.
— Эта жизнь для меня никогда не была хорошей, — сказала Мама.
— Вознаграждение ждет тебя, — сказал Папа отрешенно.
— Я сделаю тебя счастливой, — сказал я.
Мама пристально на меня посмотрела. Затем она улеглась. Вскоре она уже спала. Ветер дул через все щели в комнате, и нас пробирала дрожь.
— Что-то должно произойти, — заключил я.
— Что-нибудь замечательное, — сказал Папа, уверенно раскачиваясь на своем стуле.
Ветер задул еще сильнее. Мотылек облетел пламя. Затем свечка внезапно потухла. Мы так и сидели в темноте. В комнате было тихо.
— Я скучаю по крысам, — сказал Папа.
— Почему?
— Они заставляли меня думать. Все должны бороться, чтобы жить. Крысы очень много работали. Если мы не будем с ними осторожны, они унаследуют эту планету.
Тишина стала еще полновеснее. Я лег и стал прислушиваться к мыслям Папы. Его мысли были огромные, они вращались вокруг его головы, отскакивая от каждого предмета в комнате. Его мысли заполонили пространство и наполнили меня тяжестью, и через некоторое время я оказался внутри его головы, направляясь к началу начал: я шел с ним в деревню, я видел его отца, я видел, как уходят папины мечты. Его мысли были тяжелые, они сдавливали мне голову, мои глаза болели, и сердце быстро забилось в удушливой жаре комнаты. Папа вздохнул. Мама перевернулась на кровати. Комната наполнилась мыслями цвета сепии и аметиста. Контуры передвигались во тьме. Прямо над папиной головой на меня уставился зеленый глаз. Глаз был неподвижен. Затем он передвинулся к двери и стал татуировкой на деревянном косяке. Ветер усилился. Папа хрустнул суставами. Послышались удары, и я почувствовал запах чего-то настолько гнилостного, что вскочил с места.
— Что-то не так? — спросил Папа.
— Кто-то пытается войти в дом.
Стучали в окно. Я открыл его, влетел ветер и отбросил меня к кровати. Мама встала и направилась к двери. Она открыла ее и издала тихий стон. Папа оставался на месте. Запахи смерти, горечи, старых тел, выдавленных глаз и старых ран заполнили комнату. Несколько глаз зажглось в темноте. От двери раздался смех, и в дыхании вошедших чувствовались дурная пища и голод всего мира. Они вошли в комнату, окружив нас. В темноте, вместе с внесенным ими горьким ветром, с размеренностью странников, ставших нашими хорошими знакомыми, они расселись на полу, на кровати, на моем мате. У нас перехватило дыхание от их присутствия. Один из них пошел и уселся у папиных ног. Это была девочка. Я чувствовал запах ее горькой красоты, ее вытекшего глаза, ее немытых грудей. Они пришли к нам не как завоеватели, а как люди, которые долго прождали, чтобы занять свое место среди живущих. Они ничего не говорили. Мама стояла у двери. Все москиты ринулись в комнату; светлячки группами летали вокруг неподвижных фигур. Красная бабочка кружила над головой девочки, и когда бабочка села на нее, в комнате стало немного светлее от оранжевого света, от которого у меня задергался глаз.
— Кто вы такие, люди? — спросил Папа голосом, лишенным страха.
Наступила долгая тишина.
— Азаро, кто они такие?
Девочка вытянула руку и положила ее на папину ногу. Затем она стала ее гладить. Она гладила его ноги с нежностью, пока они не начали светиться оранжевым светом и выглядеть, словно их отполировали и отделили от тела.
— Мои ноги горят, — сказал Папа, — но я не чувствую тепла.
— Кто вы все? — прокричала Мама. — Убирайтесь отсюда прямо сейчас! Вон!
Опять наступила тишина.
— Это нищие, — сказал я.
Мама задержала дыхание. Папа отдернул ноги и сел прямо. Оранжевый свет погас в комнате. Я услышал, как Папа нащупал коробку спичек. Через секунду спичка была зажжена, но не Папой. Девочка-нищая подняла спичку в воздух и стало светло. Она была так прекрасна, сидя у ног Папы. Ее пустой глаз в обманчивом свете приобрел загадочный желтый оттенок. Ее нормальный глаз был почти голубым, но он был полон глубокой печали и тишины. От ее одежды пахло. Ее лицо было безмятежным, как у ребенка-духа. Не сводя глаз с Мамы, девочка зажгла свечу. Мы осмотрелись и увидели, что все нищие мирно сидят, словно на сельском собрании, на полу, прислонившись спиной к стенам, на кровати, каждый из них обремененный своей увечностью, выставляя гниющие раны, гротескные обрубки рук, похожие на резиновые кривые ноги. Один из них был с массивной головой, как у бронзовой скульптуры, источенной временем. У другого было распухшее адамово яблоко. У третьего — самые выпученные и бдительные глаза, какие мне только доводилось видеть. Казалось, что их создал какой-то извращенный или пьяный бог.
Мама издала крик и кинулась на нищенку. Казалось, что она сошла с ума. Она схватила ее за волосы и старалась поднять вверх. Девочка не двигалась и не издавала ни звука. Мама обхватила ее руками и попыталась тащить. Все это время она кричала. Все мы были погружены в транс. Мы смотрели за Мамой, не двигаясь. Мама пыталась оттолкнуть девочку, но как будто боролась с неподвижной силой. Глаза девочки стали странными. Она была неимоверно тяжелой, словно от бедности и страданий уплотнилась, как далекая звезда. Мама начала кричать:
— Убирайтесь, вы все! Уходите отсюда, нищие! Разве вы не видите, что мы тоже страдальцы? Наша ноша слишком тяжела для нас. Идите! Берите нашу еду, но уходите!
Внезапно она прекратила кричать. В наступившей тишине воцарилось загадочное оцепенение. Я вдыхал глубокие ароматы диких цветов, трав, прибитых дождем к земле, облаков и старого дерева, банановых деревьев и больших открытых пространств, легких бризов, мускуса и гелиотропов, цветущих на солнце. Ароматы исчезли. Мама повернулась к Папе, бросилась на него и стала осыпать беспорядочными ударами. Папа не двигался, сидя на стуле. Вскоре из пореза над глазом у него пошла кровь. Затем Мама порвала ему рубашку, и когда разлетелись все пуговицы, она очнулась от лихорадки. Она остановилась и пошла к нищей девочке. Она встала перед ней на колени. Девочка стала гладить Папу по ноге. Мама, плача, сказала:
— Я не хочу никому зла. Моя жизнь как яма. Я рою ее, но она остается прежней. Я наполняю ее, и она пустеет. Посмотрите на нас. Все мы живем в одной комнате. Я хожу по улицам с утра до вечера, продаю товары, молюсь богу своими ногами. Бог улыбается мне и обжигает лицо. Иногда я не могу даже говорить. Мой рот переполнен дурной жизнью. Я была самая прекрасная девушка в своей деревне и вышла замуж за этого безумца, и я чувствую себя так, как будто пять раз рожаю одного ребенка. Я, наверное, сделала что-то очень плохое, раз приходится вот так страдать. Пожалуйста, оставьте нас. Мой муж безумен, но он хороший человек. Мы слишком бедные, чтобы быть коварными, и даже когда мы страдаем, наши сердца полны добра. Пожалуйста, идите, мы сделаем что-нибудь для вас, но дайте нам уснуть в мире.