Страница:
Глава 6
— Ой, друг мой, да ты проснулся! — сказала мне женщина-карлик.
На ней было белое платье с шелковыми оборками и поддельными блестками. Я уже видел ее раньше. У нее была полоумная улыбка, растянутая по всему лицу. Ее глаза были похожи на луны, и когда я посмотрел в них, что-то сместилось в глубине моей головы. Глаза антилопы притягивали меня. Теплые, древние, магнетические, они говорили на языке духов и крови.
— Я попросила тебя со мной потанцевать, но ты отказался, — сказала карлица, сияя своей чудной улыбкой.
Она взяла мои руки и положила их на свои большие пылающие груди. Они трепетали, как два гигантских сердца. Карлица дрожала, улыбка увядала на ее лице. Она уставилась на меня с такой пугающей нежностью и мольбой, что меня прошиб пот. Она потащила меня на танцплощадку и, под смущенный смех других празднующих, нас захватили пульсирующие ритмы музыки. Она крепко прижала меня к грудям и обдала странной сексуальностью своего мягкого тела, и, еще не успев ничего осознать, я уже кружился среди крепко сбитых ног взрослых. Она вращала меня, падала мне на руки, трясла грудями перед моим лицом, и обнимала мой зад, и льнула ко мне, кружила мне голову и растворяла все вокруг в своем знойном танце. Она продолжала вращать меня, наполняя мою голову необъяснимыми силами желания, и ее улыбка становилась все ярче. Она так крепко меня прижала, что от выпитого вина кровь чуть не потекла у меня из ушей. Красный свет затопил мой мозг, и когда мои глаза прояснились, запахи тысяч ароматов, дикой любви в жарких недозволенных ночах, запахи вагинального сока, животного пота переполнили мои чувства. В страшной жаре этого танца я увидел, что среди эротических танцоров, политиков и шефов, торговцев властью, экстрасенсов, оплаченных весельчаков, громил и проституток, всех как один двигавшихся под ритмы новой музыки, есть те, кому не знаком мир живущих. Я увидел, что некоторые проститутки, будущие невесты упаднической власти, отплясывают свой танец ногами козлиц. Другие женщины были химерами, сиренами и пожилыми куртизанками с ногами пауков и птиц. Некоторые политики и торговцы властью, шефы и прочие мужчины были сатирами, минотаврами и сатанистами, вместо ступней у которых были раздвоенные копыта быков. Копыта и лапы были искусно спрятаны под шерстью. Одетые с иголочки, они танцевали как мужчины и женщины, тогда как были мертвецами, духами и замаскированными животными, полулюдьми, танцующими под ритмы господствующей власти. Все вокруг меня, казалось, изменяется, принимает разные формы. Я закричал. Карлица закрутила меня на одном месте. Столы полетели на меня и затем прошли сквозь тело. Я головокружительно вращался, рассыпая себя по сторонам, танцуя не просто с женщиной-карликом, а с четырехголовым духом, который только и ждал меня, притаясь во времени. Я только что влюбился в жизнь, и четырехголовый дух выбрал наилучший момент, чтобы станцевать со мной, поворачивая и кружа меня по необычным пространствам, в этом танце указывая мне путь из мира живущих. Огни стали фиолетовыми. Все еще находясь в танце, который я не мог контролировать, я обнаружил себя в безводной пустыне, где тени были реальными вещами, где песок поднимался в воздух и образовывал невероятных стеклянных монстров. Четырехголовый дух вел меня в танце через пустыню, держа меня железной хваткой. Чем сильнее я боролся, тем крепче становилась хватка, пока мои руки не посинели. Он вел меня через ветра пустынь, скрывавшие в себе духов, хозяев этих мест, и могущественные создания, которые заворачивались в песчаные бури, чтобы прикрыть свою наготу, через зыбучие пески, поверх широких оползней, через миражи, в которых текучие видения из воздуха таили в себе города, трепещущие богатыми базарами, рыночными площадями и ворохами галлюцинаций; он вел меня в танце через города-миражи, где у высоких женщин были стеклянные груди, и прекрасные женщины тащили за собой фосфоресцирующие кошачьи хвосты, через колодцы и мимо оазисов, в которых мрачные фигуры становились серебряными в воде, через улицы элитных кварталов, в которых люди молили ниспослать им любовь, мимо пристанищ рабов, где бесчисленные души кровью писали свои имена на стенах, через казармы опьяненных солдат, гарнизоны невольничьих городов, прямо в сердце забытых цивилизаций, куда Пифагоры приходили учиться математике, в священные рощи богов и в пустые дома перерожденных пророков, и через великие протяженности пустынь, которые в реальности были населены ищущими приключений племенами и воинственными существами, а также людьми, которые стали своими собственными каменными надгробьями, — через все это вел меня четырехголовый дух в танце смерти. Я видел черное лицо Сфинкса таким, каким оно было изначально. Меня бросало в песчаные бури и круговерти, пески завывали, и я видел невидимые деревья и растения, луга, усеянные цветами с чашечками, полными страсти — призраками той растительности, что цвела там в незапамятные времена. Я чувствовал нестерпимую жажду в горячих песчаных круговертях, голова раскалялась от жары, и глаза мои засыпало песком, и когда я закричал, мой крик потонул в музыке богов пустыни. Я решил спасаться. Я боролся и брыкался. Я не хотел, чтобы пустыня вошла в меня. И когда мы приблизились к палящему центру пустыни, где корабль с высокими мачтами ждал спуска на воду, четырехголовый дух сказал:
— Этот корабль довезет нас домой к твоим спутникам через все океаны песка.
Затем новая музыка, состоящая полностью из гласных звуков пустыни, обрушилась на меня и наполнила страданиями. Я начал звать великого короля мира духов, но он не появился. И затем изо всех сил я позвал Маму. Из безмолвия этой странной любви я увидел ее в рваном парике, в браслетах и с парой синих очков на глазах. На ней была яркая набедренная повязка и блузка, ослепительная в своей белизне. Она встала надо мной и подняла меня на руки. Пустыня прожигала дыры в моем мозгу, охватывая пламенем всю мою голову.
Спокойствие прохладных вод стекало у меня по лицу, и Мама добрым голосом спросила:
— Азаро, почему ты плачешь?
Она нежно держала меня. Карлицы больше не было рядом со мной. Четырехголовый дух исчез в мистерии танца. Я больше не видел ни гигантов, ни раздвоенных копыт полулюдей, которые похоронили наши надежды на два поколения, ни птичьих лапок странных женщин. Формы утратили свою изменчивость.
— Почему тебе плохо? — спросила Мама.
Я прижался к ней. Она отерла слезы с моего лица. Горло мое пересохло. Я долго молчал. Время от времени прохладный ветер овевал меня. Мама дала мне попить воды со льдом. Я выпил ее всю и захотел еще. И через какое-то время, когда я стал чувствовать себя лучше, я посмотрел на Маму. Она улыбнулась.
— Мы видели, как ты танцуешь, сын мой. Ты танцуешь прямо как твой дедушка. А потом ты упал. Тебе сейчас лучше?
Я не ответил на ее вопрос.
— Зачем тебе эти синие очки? — спросил я ее.
Она засмеялась.
— Я потом тебе скажу. Это хорошая история.
— Скажи сейчас.
— Здесь слишком шумно. Где Мадам Кото?
— Я не знаю.
— Если ты поможешь мне ее найти, я расскажу тебе эту историю, когда мы вернемся домой.
Я отправился на поиски Мадам Кото. Все, кого я ни спрашивал, говорили, что только что ее видели. Прекрасная нищая девочка, сидя за столом, смотрела на меня, пока я ходил туда-сюда. Я уже был готов задать ей вопрос, когда она приложила палец к губам. Она на что-то указала. Я глазами последовал за ее рукой и увидел, что нищие совершают сложную воровскую операцию. Они хватают фрукты, жареное мясо, горшки с жарким и тарелки с рисом и передают их по рукам в направлении выхода. Еда исчезала под тентом. Элен следила за операцией.
— Ты хочешь мне помочь?
Она отмахнулась от меня.
— Ты что, не умеешь разговаривать?
Она молча посмотрела на меня и затем мягко отстранила рукой.
На ней было белое платье с шелковыми оборками и поддельными блестками. Я уже видел ее раньше. У нее была полоумная улыбка, растянутая по всему лицу. Ее глаза были похожи на луны, и когда я посмотрел в них, что-то сместилось в глубине моей головы. Глаза антилопы притягивали меня. Теплые, древние, магнетические, они говорили на языке духов и крови.
— Я попросила тебя со мной потанцевать, но ты отказался, — сказала карлица, сияя своей чудной улыбкой.
Она взяла мои руки и положила их на свои большие пылающие груди. Они трепетали, как два гигантских сердца. Карлица дрожала, улыбка увядала на ее лице. Она уставилась на меня с такой пугающей нежностью и мольбой, что меня прошиб пот. Она потащила меня на танцплощадку и, под смущенный смех других празднующих, нас захватили пульсирующие ритмы музыки. Она крепко прижала меня к грудям и обдала странной сексуальностью своего мягкого тела, и, еще не успев ничего осознать, я уже кружился среди крепко сбитых ног взрослых. Она вращала меня, падала мне на руки, трясла грудями перед моим лицом, и обнимала мой зад, и льнула ко мне, кружила мне голову и растворяла все вокруг в своем знойном танце. Она продолжала вращать меня, наполняя мою голову необъяснимыми силами желания, и ее улыбка становилась все ярче. Она так крепко меня прижала, что от выпитого вина кровь чуть не потекла у меня из ушей. Красный свет затопил мой мозг, и когда мои глаза прояснились, запахи тысяч ароматов, дикой любви в жарких недозволенных ночах, запахи вагинального сока, животного пота переполнили мои чувства. В страшной жаре этого танца я увидел, что среди эротических танцоров, политиков и шефов, торговцев властью, экстрасенсов, оплаченных весельчаков, громил и проституток, всех как один двигавшихся под ритмы новой музыки, есть те, кому не знаком мир живущих. Я увидел, что некоторые проститутки, будущие невесты упаднической власти, отплясывают свой танец ногами козлиц. Другие женщины были химерами, сиренами и пожилыми куртизанками с ногами пауков и птиц. Некоторые политики и торговцы властью, шефы и прочие мужчины были сатирами, минотаврами и сатанистами, вместо ступней у которых были раздвоенные копыта быков. Копыта и лапы были искусно спрятаны под шерстью. Одетые с иголочки, они танцевали как мужчины и женщины, тогда как были мертвецами, духами и замаскированными животными, полулюдьми, танцующими под ритмы господствующей власти. Все вокруг меня, казалось, изменяется, принимает разные формы. Я закричал. Карлица закрутила меня на одном месте. Столы полетели на меня и затем прошли сквозь тело. Я головокружительно вращался, рассыпая себя по сторонам, танцуя не просто с женщиной-карликом, а с четырехголовым духом, который только и ждал меня, притаясь во времени. Я только что влюбился в жизнь, и четырехголовый дух выбрал наилучший момент, чтобы станцевать со мной, поворачивая и кружа меня по необычным пространствам, в этом танце указывая мне путь из мира живущих. Огни стали фиолетовыми. Все еще находясь в танце, который я не мог контролировать, я обнаружил себя в безводной пустыне, где тени были реальными вещами, где песок поднимался в воздух и образовывал невероятных стеклянных монстров. Четырехголовый дух вел меня в танце через пустыню, держа меня железной хваткой. Чем сильнее я боролся, тем крепче становилась хватка, пока мои руки не посинели. Он вел меня через ветра пустынь, скрывавшие в себе духов, хозяев этих мест, и могущественные создания, которые заворачивались в песчаные бури, чтобы прикрыть свою наготу, через зыбучие пески, поверх широких оползней, через миражи, в которых текучие видения из воздуха таили в себе города, трепещущие богатыми базарами, рыночными площадями и ворохами галлюцинаций; он вел меня в танце через города-миражи, где у высоких женщин были стеклянные груди, и прекрасные женщины тащили за собой фосфоресцирующие кошачьи хвосты, через колодцы и мимо оазисов, в которых мрачные фигуры становились серебряными в воде, через улицы элитных кварталов, в которых люди молили ниспослать им любовь, мимо пристанищ рабов, где бесчисленные души кровью писали свои имена на стенах, через казармы опьяненных солдат, гарнизоны невольничьих городов, прямо в сердце забытых цивилизаций, куда Пифагоры приходили учиться математике, в священные рощи богов и в пустые дома перерожденных пророков, и через великие протяженности пустынь, которые в реальности были населены ищущими приключений племенами и воинственными существами, а также людьми, которые стали своими собственными каменными надгробьями, — через все это вел меня четырехголовый дух в танце смерти. Я видел черное лицо Сфинкса таким, каким оно было изначально. Меня бросало в песчаные бури и круговерти, пески завывали, и я видел невидимые деревья и растения, луга, усеянные цветами с чашечками, полными страсти — призраками той растительности, что цвела там в незапамятные времена. Я чувствовал нестерпимую жажду в горячих песчаных круговертях, голова раскалялась от жары, и глаза мои засыпало песком, и когда я закричал, мой крик потонул в музыке богов пустыни. Я решил спасаться. Я боролся и брыкался. Я не хотел, чтобы пустыня вошла в меня. И когда мы приблизились к палящему центру пустыни, где корабль с высокими мачтами ждал спуска на воду, четырехголовый дух сказал:
— Этот корабль довезет нас домой к твоим спутникам через все океаны песка.
Затем новая музыка, состоящая полностью из гласных звуков пустыни, обрушилась на меня и наполнила страданиями. Я начал звать великого короля мира духов, но он не появился. И затем изо всех сил я позвал Маму. Из безмолвия этой странной любви я увидел ее в рваном парике, в браслетах и с парой синих очков на глазах. На ней была яркая набедренная повязка и блузка, ослепительная в своей белизне. Она встала надо мной и подняла меня на руки. Пустыня прожигала дыры в моем мозгу, охватывая пламенем всю мою голову.
Спокойствие прохладных вод стекало у меня по лицу, и Мама добрым голосом спросила:
— Азаро, почему ты плачешь?
Она нежно держала меня. Карлицы больше не было рядом со мной. Четырехголовый дух исчез в мистерии танца. Я больше не видел ни гигантов, ни раздвоенных копыт полулюдей, которые похоронили наши надежды на два поколения, ни птичьих лапок странных женщин. Формы утратили свою изменчивость.
— Почему тебе плохо? — спросила Мама.
Я прижался к ней. Она отерла слезы с моего лица. Горло мое пересохло. Я долго молчал. Время от времени прохладный ветер овевал меня. Мама дала мне попить воды со льдом. Я выпил ее всю и захотел еще. И через какое-то время, когда я стал чувствовать себя лучше, я посмотрел на Маму. Она улыбнулась.
— Мы видели, как ты танцуешь, сын мой. Ты танцуешь прямо как твой дедушка. А потом ты упал. Тебе сейчас лучше?
Я не ответил на ее вопрос.
— Зачем тебе эти синие очки? — спросил я ее.
Она засмеялась.
— Я потом тебе скажу. Это хорошая история.
— Скажи сейчас.
— Здесь слишком шумно. Где Мадам Кото?
— Я не знаю.
— Если ты поможешь мне ее найти, я расскажу тебе эту историю, когда мы вернемся домой.
Я отправился на поиски Мадам Кото. Все, кого я ни спрашивал, говорили, что только что ее видели. Прекрасная нищая девочка, сидя за столом, смотрела на меня, пока я ходил туда-сюда. Я уже был готов задать ей вопрос, когда она приложила палец к губам. Она на что-то указала. Я глазами последовал за ее рукой и увидел, что нищие совершают сложную воровскую операцию. Они хватают фрукты, жареное мясо, горшки с жарким и тарелки с рисом и передают их по рукам в направлении выхода. Еда исчезала под тентом. Элен следила за операцией.
— Ты хочешь мне помочь?
Она отмахнулась от меня.
— Ты что, не умеешь разговаривать?
Она молча посмотрела на меня и затем мягко отстранила рукой.
Глава 7
Один из политиков наклеивал денежную банкноту на потные груди женщины, танцевавшей с безудержной чувственной страстью. Папа был вовлечен в жаркие споры с человеком в красной шляпе. Человек то и дело отталкивал Папу, но тот возвращался обратно. Мама подошла к нему, взяла его за кулаки и вскоре они уже танцевали вместе. Впервые в своей жизни я увидел, как они танцуют. Я продолжил поиски Мадам Кото. В баре женщины разливали всем дымящийся перечный суп. Передо мной была поставлена тарелка супа, который я быстро съел, а затем запил пальмовым вином, чтобы смягчить жар перца, проникавшего мне в мозг. Вино поплыло в моих глазах. Я вышел на задний двор. Антилопа провожала меня бриллиантовыми глазами. Эти глаза сразу же завладели мной, и я, продолжая двигаться, не мог от них оторваться, и в итоге врезался в женщину, которая несла поднос с едой. Тарелки рассыпались, еда упала на пол. Из глубины ночи материализовались нищие, похватали упавшую еду и исчезли. Женщина выругала меня. Я выругался на нее. Она схватила кусок полена и погнала меня по всему заднему двору. Я побежал в буш и наткнулся на фигуру Мадам Кото. Она резко выпрямилась. Ее глаза были затуманены, словно она находилась в каком-то трансе или в состоянии жгучего страдания. От нее пахло причудливыми ароматами, странной парфюмерией, кремнем и шкурой гиены, перьями и старыми деревьями.
— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Иди к отцу.
Я побрел назад.
— Моя мать ищет вас.
— Убирайся! — крикнула она.
Я отступил. Я стал бродить вокруг очага. Я спрятался за глиняный котел, который вынесли наружу. Я наблюдал за Мадам Кото. Она оставалась в неподвижности. За мной гудело празднество, музыка сотрясала всю окрестную растительность, и громкие голоса растворялись в ночном воздухе. Затем Мадам Кото вышла из буша. Она шла ко мне. Вскинула руки вверх в драматической мольбе и затем вздохнула. Я увидел краем глаза зеленый отблеск глаз антилопы. Этот зеленый отблеск что-то всполошил в моем мозгу. Я отбежал от очага и спрятался за антилопу. Мадам Кото повернулась к тому месту, где был я, и ничего не увидела. Она снова застыла. Лунный свет дотронулся до моих глаз. Антилопа тронула меня копытцем и начала утаскивать прямо в себя, ветер поднял странную тьму из моего сознания, вода затопила мне уши, и я обнаружил себя в глазах магического животного и на мгновение увидел мир его глазами. Повсюду были необычные создания: горбатые силуэты ползущих животных, глаза, летящие по ветру, дома-организмы, которые вели себя как плотоядные растения, цветы, в которых копошились черви, и черви с цветами, серебряные нити, вспыхивающие в воздухе. И я увидел, что Мадам Кото беременна тремя странными зародышами. Двое из них сидели у нее в утробе прямо, а один вниз головой. У одного из них была маленькая бородка, у другого — полностью сформировавшиеся зубы, а у третьего были коварные глаза. Все они проказничали, брыкались и растягивали пуповины, это были худшие представители детей-духов, и ни у кого из них не было желания появляться на свет. Я издал страшный крик. Что-то загнало тьму глубоко в мое сознание. Мадам Кото склонилась надо мной. Я отошел от антилопы. Мадам Кото выпрямилась, подошла ко мне и спросила:
— Зачем ты так смотришь на мой живот своими дурными глазами?
— Я не смотрю, — ответил я.
Она ударила меня. Мне было не больно. Затем она отложила лунные камни, жалуясь на боли в животе. Она пошла к себе в комнату и вскоре появилась с веером из павлиньих перьев. С великой важностью она прошагала обратно к празднующим.
Политики прилепляли деньги ей на лоб, когда она исполняла импровизированный танец, певцы пели о ее достижениях; женщины обступали ее, сыпя комплиментами. К ней подошла Мама, и они поговорили, показывая на еду. Казалось, что Мадам Кото рассказывает ей про самых важных гостей на вечеринке. Рядом с Мадам Кото Мама выглядела худой и изможденной. Ее парик был в жалком состоянии, как будто незадолго до вечеринки она нашла его на дороге. Ее синие очки придавали ей немного безумный вид. А медные браслеты подернулись зеленью от воды, которая сочилась с нашей крыши.
Пока они говорили, слепой старик начал что-то кричать из своего кресла. Поначалу никто к нему не прислушивался. Он брыкался и боролся с собой в пьяном угаре, и когда ему удалось встать на ноги, он вышел к центру площадки для танцев. Он повернулся сначала в одну сторону, потом в другую. Затем он встал на колени и пополз, все время крича:
— Воры! Боры!
Мадам Кото, будучи всегда бдительной хозяйкой, была первой, кто обратил внимание на его необъяснимое возбуждение. Обмахивая себя веером, пробиваясь через раскачивающиеся толпы танцующих, она подошла к слепому старику.
— Я вижу, как еда плывет под столами, — сказал он надтреснутым голосом.
— Где?
— Везде. А вы видели, чтобы жареные козлики летали?
Мадам Кото, вышучивая его, пыталась заставить его встать на ноги. Он отказывался.
— У вас под столом крысы. Я вижу большую крысу. И у нее только один глаз.
Слепой старик встал, поправил свои желтые очки и стал прыгать вверх и вниз, пронзительно визжа, как полоумный волшебник. Затем он вынул свою гармонику и стал играть в промежутках между пластинками. Некоторым из танцующих игра старика не понравилась.
— Убери отсюда эту грязную музыку, — сказал кто-то.
Мадам Кото собралась уже уходить, когда увидела позади слепого старика какую-то вспышку. Котелок с перечным супом проплывал над столом. Внезапно она ринулась к столу, поранила ногу и упала. Телохранители бросились к ней и помогли встать. Когда она снова была на ногах, она, крича, показывала на кого-то:
— Поймайте этих воров! Выпорите их! Приведите их сюда! Я преподам им незабываемый урок!
Все вокруг заполонила ее ярость. Она кричала, швыряла тарелки и еду на пол. Музыка остановилась. Мадам Кото носилась по всему павильону, размахивая руками, набрасываясь с тростью на своих фаворитов. Громилы выбежали наружу. Посреди всеобщего смятения Мадам Кото увидела прекрасную нищенку, безропотно сидевшую под столом и словно предлагавшую себя в качестве жертвы. Вскоре пришли громилы, таща за собой под тент нескольких нищих. У них в руках были котелки с едой. Мадам Кото заставила их нести эти котелки на голове. Все засмеялись. Повинуясь мстительности своего живота, в котором бились проклятые дети-абику, нестерпимой боли распухшей ноги и свернутой шеи, она приказала телохранителям выпороть нищих. Наступила тишина. Никто не двигался. Странная антилопа смотрела на все бесстрастными глазами. Телохранители, один за другим, сказали, что они не будут пороть нищих. Мадам Кото овладел такой неистовый гнев, что она бросилась бить по спинам телохранителей тросточкой с набалдашником в форме головы льва, крича на них, чтобы те задали нищим публичную порку. Нищие смотрели на нее безо всяких эмоций. Они молчали. Безногие, однорукие, одноглазые, с мягкими полуоформленными конечностями, они смотрели на нее мирно и безмятежно. Мадам Кото, все еще беснуясь, превращая свою боль в ярость, стала выпихивать телохранителей из-под тента, крича, что они больше у нее не работают, чтобы они возвращались в те вонючие канавы, откуда она их вытащила. Затем одна из проституток срезала в буше хворостину и с криками стала избивать нищих. Она била их жестоко, по спинам, по ранам, по лицам и по изувеченным конечностям. Телохранители передумали и присоединились к избиению. Той ночью новый закон очевидности вошел в нашу жизнь. Когда громилы хлестали нищих, странные облако пыли поднималось от их спин, поднималось в воздух, и когда пыль касалась лампочек, то превращалось в летящих насекомых, и вскоре весь тент с его флюоресцентными огнями был запружен ордами зеленых мошек.
Когда Папа увидел избиение, он бросился к громилам и стал отнимать у них кнуты. Телохранители прыгнули на него и придавили к земле. Мадам Кото, все еще находясь в ярости, приказала пороть нищую девочку вместе со всеми. Проститутка стала ее стегать. Элен сносила побои, не двигаясь и не издавая ни звука. Пока ее били, она смотрела на Мадам Кото добрыми глазами. Доброта ее глаз еще больше разозлила Мадам Кото. Мама подошла к ней и сказала:
— Скажи им, чтобы они прекратили. Ты же не знаешь, кто эта девочка.
— Она воришка.
— Она не воришка.
Мадам Кото что-то проревела в адрес Мамы. И громко оскорбила, сказав, что Мама сама нищая. Она выплеснула столько горечи и злобы, что Мама была ошеломлена. И затем Мама сделала что-то странное. Она сорвала парик у себя с головы и швырнула его на пол. Она сняла синие очки. И затем побежала прочь с вечеринки, оставляя после себя ужасные проклятия. Когда возобновилось избиение нищей девочки, снова задул ветер. Это был скрипучий ветер. Под градом ударов нищая девочка медленно клонилась к земле. Папа яростно боролся с охранниками. Антилопа начала тихонько рычать. У нищей девочки потекла изо рта кровь. Она стекала с ее губ и каплями падала на землю. Я заплакал. Кто-то ударил меня. Это был слепой старик. Он опять принялся играть на своей гармони под звуки ударов.
— Хорошая порка, — приговаривал он.
Ветер поднял края тента. Нищая девочка ползла по полу. Я обежал вокруг гостей. Они обмахивали себя веерами. На их лицах было оживление от нового спектакля. Протискиваясь мимо гостей, я снова заметил копыта, козлиные ноги, паучьи лапы и шкуры с шерстью. Я подполз к антилопе и отвязал ее от шеста, освободив из рабства и от жертвенного предназначения. Антилопа скакнула с заднего двора прямо под тент. И в то время когда ветер начал раскачивать тент, а лампы ходить ходуном, крик испуга донесся из обескураженной толпы. Антилопа скакала среди блистательной публики, опрокидывая клетки с птицами, переворачивая столы, меся копытами еду, опрокидывая подносы с жареным мясом, давя фрукты, врезаясь в клетки с большими попугаями, задевая столы со стоящими на них бутылками пива, устраивая настоящее светопреставление. Попугай забил крыльями и взлетел под тент, обезьяна вырвалась и убежала с полными пригоршнями фруктов, громкоговорители с грохотом рухнули, люди в смятении стали топтать друг друга, везде стоял визг, громилы погнались за антилопой, пытаясь поймать ее. Папа оттолкнул женщину, которая избивала нищенку, Мадам Кото заехала Папе по голове металлическим концом трости, слепой старик повизгивал от удовольствия, как злой волшебник, антилопа выскочила через прорезь тента, и в него задул ветер, скособочив тент на одну сторону. Мадам Кото громко призывала всех к порядку. Попугай вылетел через прореху в тенте. Громилы повернулись к Папе и уже готовы были превратить его в отбивную, когда внезапно раздался голос, облеченный неземной силой:
— Стоп!
Все застыли как по волшебству. Затем медленно все стали оборачиваться на человека, от которого исходила такая власть. Ветер стих. Голоса умолкли. Суматоха под тентом немного улеглась. И затем высокий мужчина в белом костюме, который тогда ждал Папу, выступил из находившейся в ожидании толпы.
— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Иди к отцу.
Я побрел назад.
— Моя мать ищет вас.
— Убирайся! — крикнула она.
Я отступил. Я стал бродить вокруг очага. Я спрятался за глиняный котел, который вынесли наружу. Я наблюдал за Мадам Кото. Она оставалась в неподвижности. За мной гудело празднество, музыка сотрясала всю окрестную растительность, и громкие голоса растворялись в ночном воздухе. Затем Мадам Кото вышла из буша. Она шла ко мне. Вскинула руки вверх в драматической мольбе и затем вздохнула. Я увидел краем глаза зеленый отблеск глаз антилопы. Этот зеленый отблеск что-то всполошил в моем мозгу. Я отбежал от очага и спрятался за антилопу. Мадам Кото повернулась к тому месту, где был я, и ничего не увидела. Она снова застыла. Лунный свет дотронулся до моих глаз. Антилопа тронула меня копытцем и начала утаскивать прямо в себя, ветер поднял странную тьму из моего сознания, вода затопила мне уши, и я обнаружил себя в глазах магического животного и на мгновение увидел мир его глазами. Повсюду были необычные создания: горбатые силуэты ползущих животных, глаза, летящие по ветру, дома-организмы, которые вели себя как плотоядные растения, цветы, в которых копошились черви, и черви с цветами, серебряные нити, вспыхивающие в воздухе. И я увидел, что Мадам Кото беременна тремя странными зародышами. Двое из них сидели у нее в утробе прямо, а один вниз головой. У одного из них была маленькая бородка, у другого — полностью сформировавшиеся зубы, а у третьего были коварные глаза. Все они проказничали, брыкались и растягивали пуповины, это были худшие представители детей-духов, и ни у кого из них не было желания появляться на свет. Я издал страшный крик. Что-то загнало тьму глубоко в мое сознание. Мадам Кото склонилась надо мной. Я отошел от антилопы. Мадам Кото выпрямилась, подошла ко мне и спросила:
— Зачем ты так смотришь на мой живот своими дурными глазами?
— Я не смотрю, — ответил я.
Она ударила меня. Мне было не больно. Затем она отложила лунные камни, жалуясь на боли в животе. Она пошла к себе в комнату и вскоре появилась с веером из павлиньих перьев. С великой важностью она прошагала обратно к празднующим.
Политики прилепляли деньги ей на лоб, когда она исполняла импровизированный танец, певцы пели о ее достижениях; женщины обступали ее, сыпя комплиментами. К ней подошла Мама, и они поговорили, показывая на еду. Казалось, что Мадам Кото рассказывает ей про самых важных гостей на вечеринке. Рядом с Мадам Кото Мама выглядела худой и изможденной. Ее парик был в жалком состоянии, как будто незадолго до вечеринки она нашла его на дороге. Ее синие очки придавали ей немного безумный вид. А медные браслеты подернулись зеленью от воды, которая сочилась с нашей крыши.
Пока они говорили, слепой старик начал что-то кричать из своего кресла. Поначалу никто к нему не прислушивался. Он брыкался и боролся с собой в пьяном угаре, и когда ему удалось встать на ноги, он вышел к центру площадки для танцев. Он повернулся сначала в одну сторону, потом в другую. Затем он встал на колени и пополз, все время крича:
— Воры! Боры!
Мадам Кото, будучи всегда бдительной хозяйкой, была первой, кто обратил внимание на его необъяснимое возбуждение. Обмахивая себя веером, пробиваясь через раскачивающиеся толпы танцующих, она подошла к слепому старику.
— Я вижу, как еда плывет под столами, — сказал он надтреснутым голосом.
— Где?
— Везде. А вы видели, чтобы жареные козлики летали?
Мадам Кото, вышучивая его, пыталась заставить его встать на ноги. Он отказывался.
— У вас под столом крысы. Я вижу большую крысу. И у нее только один глаз.
Слепой старик встал, поправил свои желтые очки и стал прыгать вверх и вниз, пронзительно визжа, как полоумный волшебник. Затем он вынул свою гармонику и стал играть в промежутках между пластинками. Некоторым из танцующих игра старика не понравилась.
— Убери отсюда эту грязную музыку, — сказал кто-то.
Мадам Кото собралась уже уходить, когда увидела позади слепого старика какую-то вспышку. Котелок с перечным супом проплывал над столом. Внезапно она ринулась к столу, поранила ногу и упала. Телохранители бросились к ней и помогли встать. Когда она снова была на ногах, она, крича, показывала на кого-то:
— Поймайте этих воров! Выпорите их! Приведите их сюда! Я преподам им незабываемый урок!
Все вокруг заполонила ее ярость. Она кричала, швыряла тарелки и еду на пол. Музыка остановилась. Мадам Кото носилась по всему павильону, размахивая руками, набрасываясь с тростью на своих фаворитов. Громилы выбежали наружу. Посреди всеобщего смятения Мадам Кото увидела прекрасную нищенку, безропотно сидевшую под столом и словно предлагавшую себя в качестве жертвы. Вскоре пришли громилы, таща за собой под тент нескольких нищих. У них в руках были котелки с едой. Мадам Кото заставила их нести эти котелки на голове. Все засмеялись. Повинуясь мстительности своего живота, в котором бились проклятые дети-абику, нестерпимой боли распухшей ноги и свернутой шеи, она приказала телохранителям выпороть нищих. Наступила тишина. Никто не двигался. Странная антилопа смотрела на все бесстрастными глазами. Телохранители, один за другим, сказали, что они не будут пороть нищих. Мадам Кото овладел такой неистовый гнев, что она бросилась бить по спинам телохранителей тросточкой с набалдашником в форме головы льва, крича на них, чтобы те задали нищим публичную порку. Нищие смотрели на нее безо всяких эмоций. Они молчали. Безногие, однорукие, одноглазые, с мягкими полуоформленными конечностями, они смотрели на нее мирно и безмятежно. Мадам Кото, все еще беснуясь, превращая свою боль в ярость, стала выпихивать телохранителей из-под тента, крича, что они больше у нее не работают, чтобы они возвращались в те вонючие канавы, откуда она их вытащила. Затем одна из проституток срезала в буше хворостину и с криками стала избивать нищих. Она била их жестоко, по спинам, по ранам, по лицам и по изувеченным конечностям. Телохранители передумали и присоединились к избиению. Той ночью новый закон очевидности вошел в нашу жизнь. Когда громилы хлестали нищих, странные облако пыли поднималось от их спин, поднималось в воздух, и когда пыль касалась лампочек, то превращалось в летящих насекомых, и вскоре весь тент с его флюоресцентными огнями был запружен ордами зеленых мошек.
Когда Папа увидел избиение, он бросился к громилам и стал отнимать у них кнуты. Телохранители прыгнули на него и придавили к земле. Мадам Кото, все еще находясь в ярости, приказала пороть нищую девочку вместе со всеми. Проститутка стала ее стегать. Элен сносила побои, не двигаясь и не издавая ни звука. Пока ее били, она смотрела на Мадам Кото добрыми глазами. Доброта ее глаз еще больше разозлила Мадам Кото. Мама подошла к ней и сказала:
— Скажи им, чтобы они прекратили. Ты же не знаешь, кто эта девочка.
— Она воришка.
— Она не воришка.
Мадам Кото что-то проревела в адрес Мамы. И громко оскорбила, сказав, что Мама сама нищая. Она выплеснула столько горечи и злобы, что Мама была ошеломлена. И затем Мама сделала что-то странное. Она сорвала парик у себя с головы и швырнула его на пол. Она сняла синие очки. И затем побежала прочь с вечеринки, оставляя после себя ужасные проклятия. Когда возобновилось избиение нищей девочки, снова задул ветер. Это был скрипучий ветер. Под градом ударов нищая девочка медленно клонилась к земле. Папа яростно боролся с охранниками. Антилопа начала тихонько рычать. У нищей девочки потекла изо рта кровь. Она стекала с ее губ и каплями падала на землю. Я заплакал. Кто-то ударил меня. Это был слепой старик. Он опять принялся играть на своей гармони под звуки ударов.
— Хорошая порка, — приговаривал он.
Ветер поднял края тента. Нищая девочка ползла по полу. Я обежал вокруг гостей. Они обмахивали себя веерами. На их лицах было оживление от нового спектакля. Протискиваясь мимо гостей, я снова заметил копыта, козлиные ноги, паучьи лапы и шкуры с шерстью. Я подполз к антилопе и отвязал ее от шеста, освободив из рабства и от жертвенного предназначения. Антилопа скакнула с заднего двора прямо под тент. И в то время когда ветер начал раскачивать тент, а лампы ходить ходуном, крик испуга донесся из обескураженной толпы. Антилопа скакала среди блистательной публики, опрокидывая клетки с птицами, переворачивая столы, меся копытами еду, опрокидывая подносы с жареным мясом, давя фрукты, врезаясь в клетки с большими попугаями, задевая столы со стоящими на них бутылками пива, устраивая настоящее светопреставление. Попугай забил крыльями и взлетел под тент, обезьяна вырвалась и убежала с полными пригоршнями фруктов, громкоговорители с грохотом рухнули, люди в смятении стали топтать друг друга, везде стоял визг, громилы погнались за антилопой, пытаясь поймать ее. Папа оттолкнул женщину, которая избивала нищенку, Мадам Кото заехала Папе по голове металлическим концом трости, слепой старик повизгивал от удовольствия, как злой волшебник, антилопа выскочила через прорезь тента, и в него задул ветер, скособочив тент на одну сторону. Мадам Кото громко призывала всех к порядку. Попугай вылетел через прореху в тенте. Громилы повернулись к Папе и уже готовы были превратить его в отбивную, когда внезапно раздался голос, облеченный неземной силой:
— Стоп!
Все застыли как по волшебству. Затем медленно все стали оборачиваться на человека, от которого исходила такая власть. Ветер стих. Голоса умолкли. Суматоха под тентом немного улеглась. И затем высокий мужчина в белом костюме, который тогда ждал Папу, выступил из находившейся в ожидании толпы.
Глава 8
— Оставьте его мне, — сказал он тонким призрачным голосом. — Я изобью этого Черного Тигра, даже не запачкав свой выходной пиджак.
Слепой старик сыграл пару аккордов на своем инструменте.
— Битва — это замечательно! — сказал он.
И прежде чем мы смогли разобраться, что реально происходит, мужчина в белом выстрелил таким ударом Папе в лицо, что он отлетел и упал на стол. Около пятнадцати секунд он лежал без движения. Никто отчетливо не видел этого удара. Празднующие, очнувшись от оцепенения, зааплодировали. Старик сыграл мелодию. Нищие зашаркали ногами и ушли из-под тента. Девочка-нищенка осталась, скрючившись, лежать на земле. Кто-то полил водой на Папу. Тот быстро вскочил на ноги, осмотрелся и заморгал.
— Где я? — громко спросил он.
Празднующие разразились смехом. Папа зашагал кругами. Затем он упал. Потом поднялся, дотянулся до чашки с пальмовым вином и выпил. Я подошел к Папе.
— Что ты тут делаешь? — грозно спросил он.
— Человек в белом ударил тебя.
— Белый человек?
— Нет. Вон тот, — и я указал на человека в белом костюме.
Папа пошел по столикам, допивая из всех чашек с пальмовым вином, которые он находил. Затем затряс головой, словно пытаясь стряхнуть с себя паутину, издал воинственный клич и ринулся на человека в белом. Но прежде чем Папа смог что-то сделать, человек, как кнутом, хлестнул его мастерским ударом. Папа рухнул и съежился. Он катался по земле и извивался, как перерезанный червяк. Я снова бросился к нему.
— Пойдем домой, — сказал я.
— Зачем? — прокричал он.
— Этот человек избивает тебя.
— Какой человек?
Папа, казалось, находился не здесь, а на какой-то мифической земле. Казалось, что он не понимает, что с ним происходит. На его лице словно по мановению невидимого волшебника в одно мгновенье появились два чудовищных пурпурных синяка. Правый глаз почти скрылся. Я и не знал, что простой удар может нанести столько вреда, так обезобразить лицо и вызвать такую дезориентацию. Изумленные папины глаза слегка косили, губы подергивались. Я нагнулся к нему, чтобы слышать, что он говорит.
— Вечеринка была замечательная, — слабо проговорил он, глотая слова.
— Пойдем.
— Я радуюсь танцам, — сказал он.
— Ты не танцуешь.
— А что же тогда я делаю?
— Проигрываешь бой.
— Бой? Черный Тигр? Проигрывает бой? Никогда!
Слепой старик сыграл пару аккордов на своем инструменте.
— Битва — это замечательно! — сказал он.
И прежде чем мы смогли разобраться, что реально происходит, мужчина в белом выстрелил таким ударом Папе в лицо, что он отлетел и упал на стол. Около пятнадцати секунд он лежал без движения. Никто отчетливо не видел этого удара. Празднующие, очнувшись от оцепенения, зааплодировали. Старик сыграл мелодию. Нищие зашаркали ногами и ушли из-под тента. Девочка-нищенка осталась, скрючившись, лежать на земле. Кто-то полил водой на Папу. Тот быстро вскочил на ноги, осмотрелся и заморгал.
— Где я? — громко спросил он.
Празднующие разразились смехом. Папа зашагал кругами. Затем он упал. Потом поднялся, дотянулся до чашки с пальмовым вином и выпил. Я подошел к Папе.
— Что ты тут делаешь? — грозно спросил он.
— Человек в белом ударил тебя.
— Белый человек?
— Нет. Вон тот, — и я указал на человека в белом костюме.
Папа пошел по столикам, допивая из всех чашек с пальмовым вином, которые он находил. Затем затряс головой, словно пытаясь стряхнуть с себя паутину, издал воинственный клич и ринулся на человека в белом. Но прежде чем Папа смог что-то сделать, человек, как кнутом, хлестнул его мастерским ударом. Папа рухнул и съежился. Он катался по земле и извивался, как перерезанный червяк. Я снова бросился к нему.
— Пойдем домой, — сказал я.
— Зачем? — прокричал он.
— Этот человек избивает тебя.
— Какой человек?
Папа, казалось, находился не здесь, а на какой-то мифической земле. Казалось, что он не понимает, что с ним происходит. На его лице словно по мановению невидимого волшебника в одно мгновенье появились два чудовищных пурпурных синяка. Правый глаз почти скрылся. Я и не знал, что простой удар может нанести столько вреда, так обезобразить лицо и вызвать такую дезориентацию. Изумленные папины глаза слегка косили, губы подергивались. Я нагнулся к нему, чтобы слышать, что он говорит.
— Вечеринка была замечательная, — слабо проговорил он, глотая слова.
— Пойдем.
— Я радуюсь танцам, — сказал он.
— Ты не танцуешь.
— А что же тогда я делаю?
— Проигрываешь бой.
— Бой? Черный Тигр? Проигрывает бой? Никогда!