Страница:
Вертолет прогремел над ним, сделал разворот и зашел по новой на цель. И того, что происходило дальше, ни Платонов, ни Костиков с Титовым уже не видели. Одна из ракет попала в третий параплан, на котором были закреплены два фугаса, от взрыва которых сдетонировали два других на втором параплане. Оба здания, словно игральные карты, поставленные друг к дружке, отвалились одно от другого на обе стороны.
Все пространство было усыпано белым шифером, которым были покрыты крыши зданий автобазы, кусками силикатного кирпича, на которых висели ошметки человеческой плоти с прилипшими к ней спекшимися металлическими шариками…
22. Свой среди своих…
23. Москва. Ночной разговор с Патрушевым.
24. Москва. Неожиданный альянс.
Все пространство было усыпано белым шифером, которым были покрыты крыши зданий автобазы, кусками силикатного кирпича, на которых висели ошметки человеческой плоти с прилипшими к ней спекшимися металлическими шариками…
22. Свой среди своих…
…Воропаев подошел к ступеням, которые спускались к воде и по которым «фордик» устремился в реку, уселся и закурил. Видимо, от звезд на темной тяжелой воде Дона то там, то тут появлялись серебристые блики и сразу же исчезали.
Но как бы ни была темна ночь, утро брало свое. На востоке забелела полоска неба, и примерно, с той стороны он увидел черную птицу, которая приближалась к реке и ему не надо было особо ломать голову, чтобы догадаться, что это за НЛО приближается к нему. Не спеша, он вытащил из кармашка куртки одну гранату и зарядил подствольник. Автомат положил рядом, как бы придавая себе этим самым уверенность, что время у него есть и он всегда успеет опередить птицу.
Звук моторчика уже был отчетливо слышен, а сам параплан, раскинув перепончатые крылья, удивительно легко скользил над рекой. Высота небольшая, не более пятидесяти метров над гладью и Воропаеву это очень было по душе. Не отводя от летящего параплана взгляда, он на ощупь взял автомат и приставил приклад к плечу. Уложил затыльник под самую ключицу, поднял ствол и через прицел стал искать то, что он поклялся ни в коем случае не упустить. Но время обгоняет судьбу: НЛО уже был настолько близок, кажется, завис над самыми зрачками и было бы грешно и дальше продолжать его созерцание. Воропаев выстрелил, как стрелял на ученьях, спокойно и вежливо обходясь с боезапасом. Граната с золотистым хвостом пролетела положенное количество метров и тыркнулась тупой мордочкой в середину оперения. Туда, где сидел смертник. И миг соприкосновения, кажется, длился целую вечность… Кажется, прошла эпоха пока не рвануло и пока черная птичка, потеряв равновесие, косо, как ветром подхваченный кленовый лист, стала безвольно нестись к пучине. Но упав на воду, еще какое-то время висела на ней ненужным хламом, пока тяжесть фугасов не уволокла ее черные крылья под воду.
Воропаев, бросив в реку автомат и все снаряжение вплоть до ножа, поднялся и зашагал в светлеющую ночь. Возле моста он подошел к милицейским машинам, где сгрудились постовые, не отошедшие еще от только что увиденного над рекой зрелища. Он подошел к капитану и сказал: «Я Воропаев, прошу меня срочно доставить в ФСБ…» Капитан, видно, не лишенный чувства юмора тут же отпарировал: «Ты Воропаев, а я Тутанхамон… Хочу знать: это твоя работа? — капитан указал рукой в сторону сбитого параплана и вытащил из-за пояса наручники. — Давай клешни, я тебя на всякий случай спутаю…»
Через пятнадцать минут Воропаев был доставлен в УФСБ Воронежа, где двое вооруженных пистолетами прапорщиков отвели его в нижнюю подвальную камеру, для особо отличившихся фигурантов.
Но как бы ни была темна ночь, утро брало свое. На востоке забелела полоска неба, и примерно, с той стороны он увидел черную птицу, которая приближалась к реке и ему не надо было особо ломать голову, чтобы догадаться, что это за НЛО приближается к нему. Не спеша, он вытащил из кармашка куртки одну гранату и зарядил подствольник. Автомат положил рядом, как бы придавая себе этим самым уверенность, что время у него есть и он всегда успеет опередить птицу.
Звук моторчика уже был отчетливо слышен, а сам параплан, раскинув перепончатые крылья, удивительно легко скользил над рекой. Высота небольшая, не более пятидесяти метров над гладью и Воропаеву это очень было по душе. Не отводя от летящего параплана взгляда, он на ощупь взял автомат и приставил приклад к плечу. Уложил затыльник под самую ключицу, поднял ствол и через прицел стал искать то, что он поклялся ни в коем случае не упустить. Но время обгоняет судьбу: НЛО уже был настолько близок, кажется, завис над самыми зрачками и было бы грешно и дальше продолжать его созерцание. Воропаев выстрелил, как стрелял на ученьях, спокойно и вежливо обходясь с боезапасом. Граната с золотистым хвостом пролетела положенное количество метров и тыркнулась тупой мордочкой в середину оперения. Туда, где сидел смертник. И миг соприкосновения, кажется, длился целую вечность… Кажется, прошла эпоха пока не рвануло и пока черная птичка, потеряв равновесие, косо, как ветром подхваченный кленовый лист, стала безвольно нестись к пучине. Но упав на воду, еще какое-то время висела на ней ненужным хламом, пока тяжесть фугасов не уволокла ее черные крылья под воду.
Воропаев, бросив в реку автомат и все снаряжение вплоть до ножа, поднялся и зашагал в светлеющую ночь. Возле моста он подошел к милицейским машинам, где сгрудились постовые, не отошедшие еще от только что увиденного над рекой зрелища. Он подошел к капитану и сказал: «Я Воропаев, прошу меня срочно доставить в ФСБ…» Капитан, видно, не лишенный чувства юмора тут же отпарировал: «Ты Воропаев, а я Тутанхамон… Хочу знать: это твоя работа? — капитан указал рукой в сторону сбитого параплана и вытащил из-за пояса наручники. — Давай клешни, я тебя на всякий случай спутаю…»
Через пятнадцать минут Воропаев был доставлен в УФСБ Воронежа, где двое вооруженных пистолетами прапорщиков отвели его в нижнюю подвальную камеру, для особо отличившихся фигурантов.
23. Москва. Ночной разговор с Патрушевым.
О событиях, произошедших в Волгограде и Воронеже Путину доложил директор ФСБ Патрушев. В ту ночь президент не спал. Он знал о назревавших контроперациях и с нетерпением ждал результата. За время бдения он решил целый сборник кроссвордов, к которым, между прочим, был равнодушен, прочитал всю прессу, которую ему приносит помощник, и несколько раз выходил на балкон, чтобы отвлечься и разгрузить голову от только что полученной газетной чепухи.
Глава ФСБ прибыл к нему в резиденцию около пяти утра, и принес известие о гибели Платонова, Костикова и Титова.
Когда Патрушев вошел, Путин отметил покрасневшие от бессонницы глаза главы ФСБ, немного сбившийся узел галстука и нервозные движения рук, когда тот доставал из папки бумаги.
— Сначала доложите о Воронеже, — сказал президент. — Угроза взрыва АЭС устранена?
Патрушев не сумел скрыть вздоха облегчения, когда произнес одно только слово: «Устранена»… Но за этим словом ох как много было недосказанного. Он доложил о потерях, которые понесла группа захвата: десять человек убитых, среди них — три офицера… Сбит вертолет… Есть пленные… один из них молдаванин, уже дает показания, захвачены три чеченца, правда, тяжело раненые…
— Я знал Платонова, — сказал президент и в голосе послышалась горечь. Он хотел было спросить, почему начальник антитеррористического Центра сам оказался в бою, но не спросил, памятуя о своей линии, которую он уже провел в туманное будущее… — Таких людей как Вадим Николаевич русская земля рождает по специальному рецепту… Я подпишу указ о присуждении этим офицерам звания Героя России… Когда у вас будут более точные сведения, надо также наградить Звездой Героя кого-нибудь из рядовых бойцов спецназа…
Патрушев кивал головой и на макушке у него от движения вздрагивал светлый, хохолок уже редеющих волос.
— Вы знаете, Владимир Владимирович, будь моя воля, я бы наградил еще одного человека…
— Назовите фамилию…
— Это боевик… Вернее, теперь уже бывший, Воропаев Олег. Его сегодня к полудню доставят в Лефортово…
Путин озадаченно смотрел на Патрушева. Настроение у него было не то, чтобы играть в загадки.
— Я сейчас все вам объясню, — и Патрушев рассказал о том, какую роль сыграл в операции против террористов Воропаев.
— Если на парне нет крови российских солдат, я не против того, чтобы представить его к награде.
— Вот в том-то и дело, что на такие операции Барс посылает особенно доверенных и обстрелянных людей. Чего стоит один Саид Ахмадов или грузин Вахтанг Чичинадзе, которые руководили всем ходом диверсии. О Воропаеве мы пока знаем только одно: это бывший московский омоновец, которого несколько месяцев назад похитили в Чечне…
— Выясните детали, доложите мне. Это, видимо, непростая история… да и человек, судя по всему, незаурядный. Ведь он рисковал своей жизнь?
— Еще как! Он мало того, что предотвратил взрыв водозабора, но еще уничтожил параплан, направляющийся к АЭС… Это уже достоверно известно…
В кабинет вошла Людмила, в руках которой был заварной пузатый чайник. Потом она приходила еще раз, с большой фарфоровой тарелкой с бутербродами.
— А чем кончилось дело в Волгограде? — Путин пододвинул к себе стакан и стал в него наливать чай.
— К сожалению, там тоже есть потери. Тоже сбит вертолет, правда, пилот и стрелок выбрались из воды… Погибли также три собровца и два сотрудника дорожной службы милиции, когда перекрыли дорогу террористу. Он их сбил машиной… грузовой ЗИЛ, который накануне вместе с водителем пропал… По делу проходит несколько фигурантов и в их числе племянник Саида Ахмадова. Еще молокосос, восемнадцати нет, хотел на захваченном катере таранить каскад ГЭС…
— Ну, что ж, — Путин по-прежнему занимался чаем и не поднимал взгляда на собеседника. — будем считать, что в общем наши силовики с задачей справились, хотя и с помарками. Когда мы научимся проводить такие операции без потерь?
Патрушев серебряной ложечкой подцепил из круглой хрустальной сахарницы сахар и медленно ссыпал его в чай.
— Не сочтите это оправданием, но все делалось с белого листа. С нашей стороны был чистый экспромт, тогда как террористы готовились и, может быть, не один месяц. Конечно, разбор операций еще предстоит и наверняка будут выявлены ошибки… Но в целом люди выполнили свой долг…
— И где нам теперь ждать подобного сюрприза? — спросил президент.
— Концу сопутствует агония и Барс с Тайпаном могут в безвыходном положении пойти на крайние акции.
— Например?
Патрушев отодвинул от себя блюдце с чашкой и прямо взглянул на собеседника.
— Я уже вам докладывал, что по нашим оперативным данным и данным контрразведки боевики разнюхивают подходы к маршруту президентского кортежа… Я разговаривал с вашим начальником охраны и кое-какие моменты мы с ним согласовали. Это касается внезапного изменения маршрута, псевдокортежи, сдвоенные выезды и усиление внешнего наблюдения. Кое-какой опыт мы почерпнули из практики охраны Арафата, на которого покушались 127 раз и Фиделя Кастро. На его персону тоже охотились не раз и не два. Вплоть до насыщения цианидами лагуны, где Кастро любит заниматься подводной охотой…
— Я знаю, что ЦРУ пыталось подменить его сигары на сигары с цианистым калием.
— Однако ничего не вышло. У него очень опытная охрана, которая тоже кое-какие приемы заимствовала от Арафата и Пиночета… Но тут надо учитывать, что Кастро не выездной, он практически из своей резиденции не вылезает…
— И тем не менее, он недавно был на всемирном форуме в ООН, потом полетел в Гватемалу.
— Это мне известно, но его сопровождает почти целый полк охраны, который вместе с тремя бронемашинами занимает «Боинг» и еще полк тайных агентов высылается загодя в страну, куда намечается визит Фиделя. Причем он всегда в бронежилете, и если вы заметили, в левом ухе у него крошечный наушник, через который он может в любой момент получить команду от охраны — лечь, отклониться, нагнуться, узнать направление, откуда исходит потенциальная опасность…
— К чему вы все это мне рассказываете, Николай Платонович? — Путин впервые за время встречи улыбнулся.
— Да нет, так, пришлось к слову… И если уж мы затронули эту тему, то я вам еще раз осмелюсь напомнить, что ваша жизнь отныне принадлежит не только вам. Как, впрочем, и жизнь того же Клинтона или Блэра. Убийство Фердинанда в 1914 году привело к мировой войне, убийство посла Мирбаха — к позорному брестскому миру… Извините, Владимир Владимирович, может, я не то говорю, но, поверьте, движет мною беспокойство, связанное с вашим… как бы это поточнее выразиться… с вашей безоглядной рисковостью во время ваших поездок по регионам страны. Принимаете букеты цветов, которые, судя по сценарию встречи, предварительно не проверены охраной, заходите в магазины… делаете незапланированные остановки…
— Вы хотите иметь трусливого президента?
— О, нет! Пожалуй, осторожного… Осмотрительного, за которым стоит многомиллионная страна, с надеждой взирающая на своего президента.
— Вы мне льстите, Николай Платонович, а это вам не к лицу, — Путин снова улыбнулся, но неоткрытой, несколько напускной улыбкой.
Патрушев поднялся с кресла и, подойдя к оставленному у журнального столика кейсу, взял его в руки и достал из него видеокассету.
— С вашего позволения, можем посмотреть вот это? — он продемонстрировал кассету.
— Без проблем, — президент тоже поднялся и подошел к видеопаре. Включил магнитофон. — Давайте вашу кассету…
На экране, после поперечных черно-белых полос, появилось лицо бородатого черноволосого человека в темном берете. Правая его рука держит автомат, левая лежит на коленях. Рука без кисти, культя, затянута в черный кожаный корсет. Это Барс. Справа от него — двое вооруженных в камуфляже, тоже бородатых, боевиков, слева, вытянув вперед перебинтованную ногу без ступни, сидит Тайпан. Появляется некто, заслонив собой остальных, и кладет у ног Барса барана с завязанными ногами. На голове, прикрепленная к небольшим рогам, висит маска с лицом Путина. Баран поднял голову, попытался встать, но связанные ноги не позволили этого сделать. Человек, принесший животное, отступает в сторону и на экране крупным планом появляется лицо Барса, затем — зажатый в руке автомат, дуло которого он поворачивает в сторону лежащего барана, нацеливается в маску и стреляет. Видно как вздрагивает рука Барса, и как начинают трястись его щеки и плечи. Ему весело, ибо пуля угодила барану в середину маски, под которой начала дымиться кровью баранья жизнь. Смеется и Тайпан, при этом поправляя рукой колченогую конечность, смеются все, кто изображен на кассете. Затем убитого барана уносят и вместо него на экране появляется человек, стоящий на коленях. Из-под ремня выбился подол рубашки, руки сзади связаны белым проводом, а на лице такая же, как на баране, маска — лицо Путина. Человек покачивается и Барс стволом автомата бьет ему по плечу, видимо, приказывая стоять прямо. Он подносит дуло ко лбу связанного человека и чертит в воздухе крест. Смеется. Глядит на Тайпана, который тоже, подняв автомат, водит стволом по горлу человека. Все это длится минуту-другую, ибо в один момент Тайпан, вздернув ствол, начинает стрелять и капли крови с желтыми вкраплениями разлетаются по сторонам, забрызгивая Барса и рядом с ним сидящих. Тайпан со смехом закрылся рукой, отвалившись спиной к большому, во всю стену, ковру.
— Люди Службы контрразведки это дерьмо нашли в схроне, под Ведено. Вот так, эти отбоеши проводят свой досуг, — Патрушев понимал, что присутствует при унизительной для президента сцене, но надеялся на понимание Путина. — У них нет другой цели, как только дотянуться до человека, который всерьез начал загибать им салазки… Поэтому, Владимир Владимирович, хотите вы или нет, но с кое-какими мероприятиями по усилению безопасности президента вам придется смириться…
Но Путин заговорил о другом.
— А этот хмырь, я имею в виду Барса, видимо, корчит из себя новоиспеченного Че Гевару… Только звезды на берете не хватает. Тоже, небось, думает, что борется за благородные идеи освобождения человечества от… Собственно, от чего он хочет освободить чеченский народ? От школ, пенсий, работы?
— Че никогда не позволял себе унижения даже своих врагов. Это извращенцы, не открутив которым головы, о мире на Северном Кавказе и говорить не приходится… — Патрушев отпил пару глотков чая. И как-то нерешительно сказал: — Военные поговаривают, что вы намерены к зиме три дивизии вывести из Чечни…
— Три выведем, а четыре введем. Но не солдат-первогодок, а матерых контрактников. Ошейник, который мы уже накинули на бандитов, ни в коем случае нельзя ослаблять. Нужно только затягивать, пока из ушей у них требуха не попрет. Эта зима для них должна стать последней, — Путин взглянул на часы и это заметил Патрушев. Он поднялся и сделал шаг из-за стола.
Они вместе вышли на крыльцо резиденции. Стояла теплая, звездная ночь. От газона, опоясывающего резиденцию, неслись негородские запахи свежескошенной травы.
В застывшем на стоянке автомобиле шефа ФСБ зажглись подфарники, заурчал мотор. Автомобиль сопровождения, шестисотый «мерседес» , тоже ожил, его тяжелый движок звуковым рядом напоминал гудение разбуженного пчелиного роя.
При рукопожатии, президент сказал:
— Спасибо вам, Николай Платонович, и за хорошие вести и за плохие. Будем работать, чтобы баланс хорошего преобладал над плохим…
Когда обе машины выехали за ворота и те, словно створки огромной раковины, бесшумно закрылись, Путин спустился с крыльца и подошел к кромке газона. Нагнулся и провел рукой по ершику травы. Она была слегка смочена ночной прохладной росой — живым напоминанием неугомонного времени. Но наутро трава высохнет, примет свой естественный цвет, и ничто больше не будет напоминать о всепоглощающей звездной вечности…
Глава ФСБ прибыл к нему в резиденцию около пяти утра, и принес известие о гибели Платонова, Костикова и Титова.
Когда Патрушев вошел, Путин отметил покрасневшие от бессонницы глаза главы ФСБ, немного сбившийся узел галстука и нервозные движения рук, когда тот доставал из папки бумаги.
— Сначала доложите о Воронеже, — сказал президент. — Угроза взрыва АЭС устранена?
Патрушев не сумел скрыть вздоха облегчения, когда произнес одно только слово: «Устранена»… Но за этим словом ох как много было недосказанного. Он доложил о потерях, которые понесла группа захвата: десять человек убитых, среди них — три офицера… Сбит вертолет… Есть пленные… один из них молдаванин, уже дает показания, захвачены три чеченца, правда, тяжело раненые…
— Я знал Платонова, — сказал президент и в голосе послышалась горечь. Он хотел было спросить, почему начальник антитеррористического Центра сам оказался в бою, но не спросил, памятуя о своей линии, которую он уже провел в туманное будущее… — Таких людей как Вадим Николаевич русская земля рождает по специальному рецепту… Я подпишу указ о присуждении этим офицерам звания Героя России… Когда у вас будут более точные сведения, надо также наградить Звездой Героя кого-нибудь из рядовых бойцов спецназа…
Патрушев кивал головой и на макушке у него от движения вздрагивал светлый, хохолок уже редеющих волос.
— Вы знаете, Владимир Владимирович, будь моя воля, я бы наградил еще одного человека…
— Назовите фамилию…
— Это боевик… Вернее, теперь уже бывший, Воропаев Олег. Его сегодня к полудню доставят в Лефортово…
Путин озадаченно смотрел на Патрушева. Настроение у него было не то, чтобы играть в загадки.
— Я сейчас все вам объясню, — и Патрушев рассказал о том, какую роль сыграл в операции против террористов Воропаев.
— Если на парне нет крови российских солдат, я не против того, чтобы представить его к награде.
— Вот в том-то и дело, что на такие операции Барс посылает особенно доверенных и обстрелянных людей. Чего стоит один Саид Ахмадов или грузин Вахтанг Чичинадзе, которые руководили всем ходом диверсии. О Воропаеве мы пока знаем только одно: это бывший московский омоновец, которого несколько месяцев назад похитили в Чечне…
— Выясните детали, доложите мне. Это, видимо, непростая история… да и человек, судя по всему, незаурядный. Ведь он рисковал своей жизнь?
— Еще как! Он мало того, что предотвратил взрыв водозабора, но еще уничтожил параплан, направляющийся к АЭС… Это уже достоверно известно…
В кабинет вошла Людмила, в руках которой был заварной пузатый чайник. Потом она приходила еще раз, с большой фарфоровой тарелкой с бутербродами.
— А чем кончилось дело в Волгограде? — Путин пододвинул к себе стакан и стал в него наливать чай.
— К сожалению, там тоже есть потери. Тоже сбит вертолет, правда, пилот и стрелок выбрались из воды… Погибли также три собровца и два сотрудника дорожной службы милиции, когда перекрыли дорогу террористу. Он их сбил машиной… грузовой ЗИЛ, который накануне вместе с водителем пропал… По делу проходит несколько фигурантов и в их числе племянник Саида Ахмадова. Еще молокосос, восемнадцати нет, хотел на захваченном катере таранить каскад ГЭС…
— Ну, что ж, — Путин по-прежнему занимался чаем и не поднимал взгляда на собеседника. — будем считать, что в общем наши силовики с задачей справились, хотя и с помарками. Когда мы научимся проводить такие операции без потерь?
Патрушев серебряной ложечкой подцепил из круглой хрустальной сахарницы сахар и медленно ссыпал его в чай.
— Не сочтите это оправданием, но все делалось с белого листа. С нашей стороны был чистый экспромт, тогда как террористы готовились и, может быть, не один месяц. Конечно, разбор операций еще предстоит и наверняка будут выявлены ошибки… Но в целом люди выполнили свой долг…
— И где нам теперь ждать подобного сюрприза? — спросил президент.
— Концу сопутствует агония и Барс с Тайпаном могут в безвыходном положении пойти на крайние акции.
— Например?
Патрушев отодвинул от себя блюдце с чашкой и прямо взглянул на собеседника.
— Я уже вам докладывал, что по нашим оперативным данным и данным контрразведки боевики разнюхивают подходы к маршруту президентского кортежа… Я разговаривал с вашим начальником охраны и кое-какие моменты мы с ним согласовали. Это касается внезапного изменения маршрута, псевдокортежи, сдвоенные выезды и усиление внешнего наблюдения. Кое-какой опыт мы почерпнули из практики охраны Арафата, на которого покушались 127 раз и Фиделя Кастро. На его персону тоже охотились не раз и не два. Вплоть до насыщения цианидами лагуны, где Кастро любит заниматься подводной охотой…
— Я знаю, что ЦРУ пыталось подменить его сигары на сигары с цианистым калием.
— Однако ничего не вышло. У него очень опытная охрана, которая тоже кое-какие приемы заимствовала от Арафата и Пиночета… Но тут надо учитывать, что Кастро не выездной, он практически из своей резиденции не вылезает…
— И тем не менее, он недавно был на всемирном форуме в ООН, потом полетел в Гватемалу.
— Это мне известно, но его сопровождает почти целый полк охраны, который вместе с тремя бронемашинами занимает «Боинг» и еще полк тайных агентов высылается загодя в страну, куда намечается визит Фиделя. Причем он всегда в бронежилете, и если вы заметили, в левом ухе у него крошечный наушник, через который он может в любой момент получить команду от охраны — лечь, отклониться, нагнуться, узнать направление, откуда исходит потенциальная опасность…
— К чему вы все это мне рассказываете, Николай Платонович? — Путин впервые за время встречи улыбнулся.
— Да нет, так, пришлось к слову… И если уж мы затронули эту тему, то я вам еще раз осмелюсь напомнить, что ваша жизнь отныне принадлежит не только вам. Как, впрочем, и жизнь того же Клинтона или Блэра. Убийство Фердинанда в 1914 году привело к мировой войне, убийство посла Мирбаха — к позорному брестскому миру… Извините, Владимир Владимирович, может, я не то говорю, но, поверьте, движет мною беспокойство, связанное с вашим… как бы это поточнее выразиться… с вашей безоглядной рисковостью во время ваших поездок по регионам страны. Принимаете букеты цветов, которые, судя по сценарию встречи, предварительно не проверены охраной, заходите в магазины… делаете незапланированные остановки…
— Вы хотите иметь трусливого президента?
— О, нет! Пожалуй, осторожного… Осмотрительного, за которым стоит многомиллионная страна, с надеждой взирающая на своего президента.
— Вы мне льстите, Николай Платонович, а это вам не к лицу, — Путин снова улыбнулся, но неоткрытой, несколько напускной улыбкой.
Патрушев поднялся с кресла и, подойдя к оставленному у журнального столика кейсу, взял его в руки и достал из него видеокассету.
— С вашего позволения, можем посмотреть вот это? — он продемонстрировал кассету.
— Без проблем, — президент тоже поднялся и подошел к видеопаре. Включил магнитофон. — Давайте вашу кассету…
На экране, после поперечных черно-белых полос, появилось лицо бородатого черноволосого человека в темном берете. Правая его рука держит автомат, левая лежит на коленях. Рука без кисти, культя, затянута в черный кожаный корсет. Это Барс. Справа от него — двое вооруженных в камуфляже, тоже бородатых, боевиков, слева, вытянув вперед перебинтованную ногу без ступни, сидит Тайпан. Появляется некто, заслонив собой остальных, и кладет у ног Барса барана с завязанными ногами. На голове, прикрепленная к небольшим рогам, висит маска с лицом Путина. Баран поднял голову, попытался встать, но связанные ноги не позволили этого сделать. Человек, принесший животное, отступает в сторону и на экране крупным планом появляется лицо Барса, затем — зажатый в руке автомат, дуло которого он поворачивает в сторону лежащего барана, нацеливается в маску и стреляет. Видно как вздрагивает рука Барса, и как начинают трястись его щеки и плечи. Ему весело, ибо пуля угодила барану в середину маски, под которой начала дымиться кровью баранья жизнь. Смеется и Тайпан, при этом поправляя рукой колченогую конечность, смеются все, кто изображен на кассете. Затем убитого барана уносят и вместо него на экране появляется человек, стоящий на коленях. Из-под ремня выбился подол рубашки, руки сзади связаны белым проводом, а на лице такая же, как на баране, маска — лицо Путина. Человек покачивается и Барс стволом автомата бьет ему по плечу, видимо, приказывая стоять прямо. Он подносит дуло ко лбу связанного человека и чертит в воздухе крест. Смеется. Глядит на Тайпана, который тоже, подняв автомат, водит стволом по горлу человека. Все это длится минуту-другую, ибо в один момент Тайпан, вздернув ствол, начинает стрелять и капли крови с желтыми вкраплениями разлетаются по сторонам, забрызгивая Барса и рядом с ним сидящих. Тайпан со смехом закрылся рукой, отвалившись спиной к большому, во всю стену, ковру.
— Люди Службы контрразведки это дерьмо нашли в схроне, под Ведено. Вот так, эти отбоеши проводят свой досуг, — Патрушев понимал, что присутствует при унизительной для президента сцене, но надеялся на понимание Путина. — У них нет другой цели, как только дотянуться до человека, который всерьез начал загибать им салазки… Поэтому, Владимир Владимирович, хотите вы или нет, но с кое-какими мероприятиями по усилению безопасности президента вам придется смириться…
Но Путин заговорил о другом.
— А этот хмырь, я имею в виду Барса, видимо, корчит из себя новоиспеченного Че Гевару… Только звезды на берете не хватает. Тоже, небось, думает, что борется за благородные идеи освобождения человечества от… Собственно, от чего он хочет освободить чеченский народ? От школ, пенсий, работы?
— Че никогда не позволял себе унижения даже своих врагов. Это извращенцы, не открутив которым головы, о мире на Северном Кавказе и говорить не приходится… — Патрушев отпил пару глотков чая. И как-то нерешительно сказал: — Военные поговаривают, что вы намерены к зиме три дивизии вывести из Чечни…
— Три выведем, а четыре введем. Но не солдат-первогодок, а матерых контрактников. Ошейник, который мы уже накинули на бандитов, ни в коем случае нельзя ослаблять. Нужно только затягивать, пока из ушей у них требуха не попрет. Эта зима для них должна стать последней, — Путин взглянул на часы и это заметил Патрушев. Он поднялся и сделал шаг из-за стола.
Они вместе вышли на крыльцо резиденции. Стояла теплая, звездная ночь. От газона, опоясывающего резиденцию, неслись негородские запахи свежескошенной травы.
В застывшем на стоянке автомобиле шефа ФСБ зажглись подфарники, заурчал мотор. Автомобиль сопровождения, шестисотый «мерседес» , тоже ожил, его тяжелый движок звуковым рядом напоминал гудение разбуженного пчелиного роя.
При рукопожатии, президент сказал:
— Спасибо вам, Николай Платонович, и за хорошие вести и за плохие. Будем работать, чтобы баланс хорошего преобладал над плохим…
Когда обе машины выехали за ворота и те, словно створки огромной раковины, бесшумно закрылись, Путин спустился с крыльца и подошел к кромке газона. Нагнулся и провел рукой по ершику травы. Она была слегка смочена ночной прохладной росой — живым напоминанием неугомонного времени. Но наутро трава высохнет, примет свой естественный цвет, и ничто больше не будет напоминать о всепоглощающей звездной вечности…
Шифровка из вашингтонской резидентуры в оперативный отдел Службы внешней разведки РФ.
Захару
В дополнение к предыдущей информации сообщаем: источник из Пирамиды документально подтвердил факт посылки в Чечню группы из спецкоманды «Дельта» , которая ориентировочно прибудет в Грузию в начале августа с дальнейшим маневром в расположение штаб-квартиры главарей чеченских боевиков. Генеральная цель группы: захват прибывающего в августе в Чечню Первого лица из Кандагара. Все другие версии маловероятны.
24. Москва. Неожиданный альянс.
В Лефортово Воропаева доставили на следующий день после ЧП в Воронеже, приведшего к уничтожению террористов Его сопровождала внушительная охрана, однако везли без наручников в общем классе рейсового самолета. В Быково, куда приземлился Ту-154, его встречали три иномарки, в одну из которых Воропаева провели сопровождавшие его люди, когда все пассажиры уже вышли из самолета.
Его посадили на заднее сиденье, по бокам — уже другие люди, из контрразведки. В СИЗО «Лефортово» его определили в одиночную камеру и сразу же принесли еду. Он был удивлен: на первое подали осетровый суп, на второе — сочный ростбиф с овощным салатом. Конечно, он понимал, что этот рацион исключительный, не общедоступный, зеки в Лефортово едят совсем другое…
На допрос его повели спустя полтора часа после обеда. В следственной комнате его уже ждала следователь военной прокуратуры, чернобровая, лет тридцати, прокурорша. Галина Ивановна Грешнева. От нее исходили приятные запахи духов и вся она, кажется, излучала абсолютное довольство и даже упоение жизнью. Но когда она начала говорить, Воропаев понял: за личиной добродушия и физического сияния кроется жесткость и непререкаемость.
Ее интересовало: когда, где, откуда его похитили? И все дни плена по минутам. Допрос велся с дотошными подробностями, без малейших отползаний в сторону…
Когда подошла минута главного откровения — засады боевиков, во время которой Воропаев из гранатомета стрелял по своим, следователь сделала паузу. Она просто перестала задавать вопросы, сидела и молча просматривала свои бумаги. Воропаев тоже безмолвствовал. Он находился возле привинченного к цементному полу стола и курил. И делал это без перерыва, каждую последующую сигарету прикуривал от предыдущей.
Вторую часть допроса она начала с нейтрального и довольно декларативного пассажа: дескать, по телевизору сообщили о сильнейшей магнитной буре, которая произошла на солнце и, видимо, поэтому болит голова… Она взглянула на Воропаева и в упор спросила — из какого типа гранатомета он стрелял. Он назвал. Какая дистанция его отделяла от автоколонны федералов и мог бы он при желании промахнуться?
Он смотрел на ее полные, безупречно подведенные губы и молчал.
— Тогда тоже молчали? Молчали и стреляли?
— Стрелял, примерно, с расстояния двухсот пятидесяти метров, — перед взором Воропаева явственно возникла та мизансцена. Скала, предвечерние тени от платанов, холодное игольчатое прикосновение пистолета к виску, ощущение безысходности. И лицо Саида Ахмадова, оскаленное, с бешено закрученными водоворотами глаз, из которых вот-вот выпрыгнут ядовитые змейки. — Тогда я не мог не стрелять… Но стрелял, не целясь…
— Спасали свою жизнь?
— Спасал, она у меня одна, — ему было противно оправдываться.
— Ценой жизни тех, кто был в колонне?
— Тогда мне все было безразлично. Но я никогда не целился в своих…
— А когда это стало для вас небезразлично? — проигнорировав последние слова, спросила следователь.
В вопросе ему показалась издевка. Однако следовательница была спокойна, без малейших подвижек на холеном лице.
— Когда приснился сон… Это было еще в горах…. Мне снилось, будто я нахожусь дома, с матерью сижу на кухне, и она вот так, как вы сейчас, сидит напротив меня и просит рассказать правду…
— Правду о чем?
— Обо мне… Почему я не там, не со своими, а с теми, с кем уехал воевать… И чтобы ей это объяснить, я вышел в прихожую, где оставил свой вещмешок, и достал из него Коран. Долго искал одну страницу, на которой якобы была правда.
— И вы нашли эту страницу?
— Вот в том-то и дело, что не нашел. Я очень спешил, страницы слиплись и я никак не мог их разъединить. И тогда мама взяла Коран и через форточку выбросила его на улицу и он на глазах стал рассыпаться, и я отчетливо видел, как его разлетающиеся страницы превращались в обыкновенные листы из ученической тетрадки… Я очень расстроился и сказал маме, что за это меня убьют и она стала рыдать и побежала собирать листки…
— Собрала?
— Нет, пустое… Из окна я видел, как она шла по дорожке, мимо детской площадки, где вместе с детьми играл и я… На мне синий комбинезончик, и мама подошла ко мне и стала вытирать платком мне слезы…
— Я не психолог, сны разгадывать не умею да это и не имеет значения. Когда конкретно вы решили возвратиться… ну, уйти от боевиков?
— После того, первого, боя.
— Долго думали… Совесть, что ли, спала?
— Не-еет, у моей совести хроническая бессонница… За мной следили не менее четырех-шести глаз одновременно. Я выжидал. Терпел и выжидал. Ненавидел и выжидал, — у Воропаева где-то глубоко внутри завибрировала душа и стала исходить тоской. Он яростно сжал кулаки, но следователь этого не увидела — кулаки лежали у него на коленях, скрытые от глаз прокурора казенной столешницей.
После допроса его снова накормили нештатным ужином и вывели из камеры. Шли долгими переходами и на всем протяжении клацали замки, слышались гулкие шаги сопровождавших его прапорщиков, из-за дверей камер раздавались песни и ругань, сквозь щели просачивался табачный дым.
Его вывели во внутренний дворик, огороженный со всех сторон высоченной с клубами колючей проволоки стеной, и через узкую железную дверь вывели в еще более ограниченный дворик, и уже из него, и тоже через металлическую дверь, засунули в микроавтобус, который был тютелька-в-тютельку подогнан к самой калитке, и сразу же куда-то повезли. А повезли его в здание контрразведки… вернее, в одно из зданий Службы, которых по Москве и в ближайшем Подмосковье немало.
Но Воропаев не видел ни самого здания, ни, тем более, дороги, по которой его везли, ибо из машины его ссадили таким же образом — дверь к двери, в узкий проход, где его переняли двое в штатском. И тоже, минуя лабиринт коридоров и лестничных переходов, привели в светлый, но не от дневного света, а от огромной люстры, подвешенной под высоким лепным потолком, кабинет.
Кабинет мало напоминал казенные помещения: вдоль стены, из орехового дерева, тянулась секция, набитая книгами, в центре поблескивал лакировкой элипсообразный стол.
Когда Воропаев вошел в кабинет, у него возникло ощущение, что он шагнул на что-то уступчивое, желеподобное… Он опустил к полу глаза и понял, что идет по очень мягкому, с необычайно длинным ворсом, ковру мышиного цвета. И он вспомнил, что такое же ощущение у него было, когда еще в детстве с матерью они ходили по грибы и попали в густой бор, где много было боровиков, уютно прятавшихся в зеленом, мягком как бархат, мху…
Его провели до стола, накрытого зеленым сукном, и посадили на один из стульев. На столе он увидел настольную лампу с зеленым абажуром, крохотную круглую подставочку, из которой торчал маленький трехцветный флажок, часы из зеленого камня и пластмассовый стаканчик с карандашами. И больше — ничего.
Люди, которые его сопровождали бесшумно вышли и он остался один. Хотелось курить, но он не позволил себе этого. Сидел и ждал.
И, наконец, он услышал, как отворилась вделанная в стену дверь и из нее вышел крепыш лет сорока-сорока пяти, в светлом пиджаке, из-под которого выглядывал белоснежный воротник, а вдоль лацканов свисал широкий бордового цвета галстук. Человек легко отодвинул от стола кресло, но садится в него не стал: вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ее Воропаеву.
— Курите?
И пока Воропаев прикуривал, человек уселся в кресло и, положив руки на стол, стал смотреть на своего гостя.
— Будем знакомиться? — сказал он и на Воропаева лег довольно приветливый, как бы все понимающий, взгляд. — Я полковник контрразведки Граус Борис Федорович, возглавляю подразделение по борьбе с терроризмом. Что попьем — кофе, чай, сок? Может, хотите что-нибудь поесть поосновательнее?
— Спасибо, перед поездкой сюда меня хорошо покормили.
Поплат с напитками принес молодой человек, очень похожий на артиста Янковского.
Последовал ненавязчивый переход на «ты».
— Ну что ж, Одег, тогда давай поговорим, но начнем с нуля… Где родился, где жил, где учился, кто родители, какие сигареты куришь, каких девушек любишь?.. Словом, не торопясь, все по порядку, но предельно подробно, — полковник, отложив сигарету в пепельницу, которую он перенес с рядом стоящего маленького столика, взял в руки фужер и бутылку фанты.
И хотя Воропаев понимал, что наверняка ведется запись их разговора, и, возможно, откуда-нибудь на него нацелен объектив видеокамеры, тем не менее ощущение было такое, будто он встретился с хорошим знакомым и теперь делится с ним своими невзгодами. И что больше всего его подкупало в полковнике: за время рассказа тот не проронил и десяти слов, лишь кивал головой, и заинтересованным взглядом как бы подбадривал — ты, мол, парень, говори, говори и то, что ты мне наговоришь будет для меня дороже всего на свете.
Когда Воропаев завел речь о Саиде Ахмадове, полковник из стола вынул пачку фотографий и передал их гостю. Под каждой фотографией было оставлено пустое место, в которое он должен был карандашом вписать фамилию или кличку опознанного человека.
Дважды он пересказывал сюжет, связанный с подготовкой и прибытия в Воронеж боевиков Саида, а затем грузина Вахтанга. Тут полковник, сбросив с себя маску немого, стал сыпать вопрос за вопросом. И Воропаев понимал, что, возможно, от каждого его слова и в дальнейшем будет зависеть что-то очень важное, судьбоносное для многих людей, а может, даже для городов и регионов России.
Его посадили на заднее сиденье, по бокам — уже другие люди, из контрразведки. В СИЗО «Лефортово» его определили в одиночную камеру и сразу же принесли еду. Он был удивлен: на первое подали осетровый суп, на второе — сочный ростбиф с овощным салатом. Конечно, он понимал, что этот рацион исключительный, не общедоступный, зеки в Лефортово едят совсем другое…
На допрос его повели спустя полтора часа после обеда. В следственной комнате его уже ждала следователь военной прокуратуры, чернобровая, лет тридцати, прокурорша. Галина Ивановна Грешнева. От нее исходили приятные запахи духов и вся она, кажется, излучала абсолютное довольство и даже упоение жизнью. Но когда она начала говорить, Воропаев понял: за личиной добродушия и физического сияния кроется жесткость и непререкаемость.
Ее интересовало: когда, где, откуда его похитили? И все дни плена по минутам. Допрос велся с дотошными подробностями, без малейших отползаний в сторону…
Когда подошла минута главного откровения — засады боевиков, во время которой Воропаев из гранатомета стрелял по своим, следователь сделала паузу. Она просто перестала задавать вопросы, сидела и молча просматривала свои бумаги. Воропаев тоже безмолвствовал. Он находился возле привинченного к цементному полу стола и курил. И делал это без перерыва, каждую последующую сигарету прикуривал от предыдущей.
Вторую часть допроса она начала с нейтрального и довольно декларативного пассажа: дескать, по телевизору сообщили о сильнейшей магнитной буре, которая произошла на солнце и, видимо, поэтому болит голова… Она взглянула на Воропаева и в упор спросила — из какого типа гранатомета он стрелял. Он назвал. Какая дистанция его отделяла от автоколонны федералов и мог бы он при желании промахнуться?
Он смотрел на ее полные, безупречно подведенные губы и молчал.
— Тогда тоже молчали? Молчали и стреляли?
— Стрелял, примерно, с расстояния двухсот пятидесяти метров, — перед взором Воропаева явственно возникла та мизансцена. Скала, предвечерние тени от платанов, холодное игольчатое прикосновение пистолета к виску, ощущение безысходности. И лицо Саида Ахмадова, оскаленное, с бешено закрученными водоворотами глаз, из которых вот-вот выпрыгнут ядовитые змейки. — Тогда я не мог не стрелять… Но стрелял, не целясь…
— Спасали свою жизнь?
— Спасал, она у меня одна, — ему было противно оправдываться.
— Ценой жизни тех, кто был в колонне?
— Тогда мне все было безразлично. Но я никогда не целился в своих…
— А когда это стало для вас небезразлично? — проигнорировав последние слова, спросила следователь.
В вопросе ему показалась издевка. Однако следовательница была спокойна, без малейших подвижек на холеном лице.
— Когда приснился сон… Это было еще в горах…. Мне снилось, будто я нахожусь дома, с матерью сижу на кухне, и она вот так, как вы сейчас, сидит напротив меня и просит рассказать правду…
— Правду о чем?
— Обо мне… Почему я не там, не со своими, а с теми, с кем уехал воевать… И чтобы ей это объяснить, я вышел в прихожую, где оставил свой вещмешок, и достал из него Коран. Долго искал одну страницу, на которой якобы была правда.
— И вы нашли эту страницу?
— Вот в том-то и дело, что не нашел. Я очень спешил, страницы слиплись и я никак не мог их разъединить. И тогда мама взяла Коран и через форточку выбросила его на улицу и он на глазах стал рассыпаться, и я отчетливо видел, как его разлетающиеся страницы превращались в обыкновенные листы из ученической тетрадки… Я очень расстроился и сказал маме, что за это меня убьют и она стала рыдать и побежала собирать листки…
— Собрала?
— Нет, пустое… Из окна я видел, как она шла по дорожке, мимо детской площадки, где вместе с детьми играл и я… На мне синий комбинезончик, и мама подошла ко мне и стала вытирать платком мне слезы…
— Я не психолог, сны разгадывать не умею да это и не имеет значения. Когда конкретно вы решили возвратиться… ну, уйти от боевиков?
— После того, первого, боя.
— Долго думали… Совесть, что ли, спала?
— Не-еет, у моей совести хроническая бессонница… За мной следили не менее четырех-шести глаз одновременно. Я выжидал. Терпел и выжидал. Ненавидел и выжидал, — у Воропаева где-то глубоко внутри завибрировала душа и стала исходить тоской. Он яростно сжал кулаки, но следователь этого не увидела — кулаки лежали у него на коленях, скрытые от глаз прокурора казенной столешницей.
После допроса его снова накормили нештатным ужином и вывели из камеры. Шли долгими переходами и на всем протяжении клацали замки, слышались гулкие шаги сопровождавших его прапорщиков, из-за дверей камер раздавались песни и ругань, сквозь щели просачивался табачный дым.
Его вывели во внутренний дворик, огороженный со всех сторон высоченной с клубами колючей проволоки стеной, и через узкую железную дверь вывели в еще более ограниченный дворик, и уже из него, и тоже через металлическую дверь, засунули в микроавтобус, который был тютелька-в-тютельку подогнан к самой калитке, и сразу же куда-то повезли. А повезли его в здание контрразведки… вернее, в одно из зданий Службы, которых по Москве и в ближайшем Подмосковье немало.
Но Воропаев не видел ни самого здания, ни, тем более, дороги, по которой его везли, ибо из машины его ссадили таким же образом — дверь к двери, в узкий проход, где его переняли двое в штатском. И тоже, минуя лабиринт коридоров и лестничных переходов, привели в светлый, но не от дневного света, а от огромной люстры, подвешенной под высоким лепным потолком, кабинет.
Кабинет мало напоминал казенные помещения: вдоль стены, из орехового дерева, тянулась секция, набитая книгами, в центре поблескивал лакировкой элипсообразный стол.
Когда Воропаев вошел в кабинет, у него возникло ощущение, что он шагнул на что-то уступчивое, желеподобное… Он опустил к полу глаза и понял, что идет по очень мягкому, с необычайно длинным ворсом, ковру мышиного цвета. И он вспомнил, что такое же ощущение у него было, когда еще в детстве с матерью они ходили по грибы и попали в густой бор, где много было боровиков, уютно прятавшихся в зеленом, мягком как бархат, мху…
Его провели до стола, накрытого зеленым сукном, и посадили на один из стульев. На столе он увидел настольную лампу с зеленым абажуром, крохотную круглую подставочку, из которой торчал маленький трехцветный флажок, часы из зеленого камня и пластмассовый стаканчик с карандашами. И больше — ничего.
Люди, которые его сопровождали бесшумно вышли и он остался один. Хотелось курить, но он не позволил себе этого. Сидел и ждал.
И, наконец, он услышал, как отворилась вделанная в стену дверь и из нее вышел крепыш лет сорока-сорока пяти, в светлом пиджаке, из-под которого выглядывал белоснежный воротник, а вдоль лацканов свисал широкий бордового цвета галстук. Человек легко отодвинул от стола кресло, но садится в него не стал: вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ее Воропаеву.
— Курите?
И пока Воропаев прикуривал, человек уселся в кресло и, положив руки на стол, стал смотреть на своего гостя.
— Будем знакомиться? — сказал он и на Воропаева лег довольно приветливый, как бы все понимающий, взгляд. — Я полковник контрразведки Граус Борис Федорович, возглавляю подразделение по борьбе с терроризмом. Что попьем — кофе, чай, сок? Может, хотите что-нибудь поесть поосновательнее?
— Спасибо, перед поездкой сюда меня хорошо покормили.
Поплат с напитками принес молодой человек, очень похожий на артиста Янковского.
Последовал ненавязчивый переход на «ты».
— Ну что ж, Одег, тогда давай поговорим, но начнем с нуля… Где родился, где жил, где учился, кто родители, какие сигареты куришь, каких девушек любишь?.. Словом, не торопясь, все по порядку, но предельно подробно, — полковник, отложив сигарету в пепельницу, которую он перенес с рядом стоящего маленького столика, взял в руки фужер и бутылку фанты.
И хотя Воропаев понимал, что наверняка ведется запись их разговора, и, возможно, откуда-нибудь на него нацелен объектив видеокамеры, тем не менее ощущение было такое, будто он встретился с хорошим знакомым и теперь делится с ним своими невзгодами. И что больше всего его подкупало в полковнике: за время рассказа тот не проронил и десяти слов, лишь кивал головой, и заинтересованным взглядом как бы подбадривал — ты, мол, парень, говори, говори и то, что ты мне наговоришь будет для меня дороже всего на свете.
Когда Воропаев завел речь о Саиде Ахмадове, полковник из стола вынул пачку фотографий и передал их гостю. Под каждой фотографией было оставлено пустое место, в которое он должен был карандашом вписать фамилию или кличку опознанного человека.
Дважды он пересказывал сюжет, связанный с подготовкой и прибытия в Воронеж боевиков Саида, а затем грузина Вахтанга. Тут полковник, сбросив с себя маску немого, стал сыпать вопрос за вопросом. И Воропаев понимал, что, возможно, от каждого его слова и в дальнейшем будет зависеть что-то очень важное, судьбоносное для многих людей, а может, даже для городов и регионов России.