Страница:
Ладно. Деньги Уокердайн добудет, все до последнего цента, причём вовремя. Для этого он всего лишь ограбит депозитарий на Шеферд Маркет, возьмёт пятьдесят миллионов фунтов, плюс-минус несколько миллионов.
А почему бы и нет? До сих пор ему всё удавалось. Чуть не с самого дна поднялся — отца и не видел никогда, начал свой путь водителем автобуса… И хотя он был похож на обезьяну, женщины находили его умным, напористым и эротичным.
Уокердайн командовал «Ривьерой», дискотекой на Лейчестер-сквер, которую сделал одним из самых преуспевающих клубов Лондона, отдавая предпочтение богатым чернокожим.
Белых тоже приветствовали, конечно, однако главными клиентами были чёрные, среди которых попадались карибские и африканские миллионеры. А поскольку заглядывали негры-звёзды эстрады и спорта, клуб стал чем-то особенным. Уокердайн и Дартиг познакомились, когда американец зашёл туда с чёрными друзьями, профессиональными баскетболистами в Штатах и Европе.
Уокердайн зарабатывал восемьдесят тысяч фунтов в год. Вместе с «наваром» получалось больше ста тысяч. Навар он забирал в отместку хозяину клуба, жадному ливанцу, который обещал сделать его партнёром и не сделал.
В сентябре Уокердайн женился третий раз. Жену звали Джина Бранчеро — она терпеть не могла Англию, где без конца простужалась: родившись в Марбелле, она хотела поскорее вернуться туда, ибо на побережье Испании солнца за день больше, чем в Лондоне за месяц.
Уокердайн встретил двадцатипятилетнюю красавицу Джину, когда проводил отпуск в Марбелле — она была любовницей жившего там арабского шейха, крупного торговца оружием. Шейх с радостью от неё избавился, ему надоели требования Джины бросить его двенадцать жён и жениться на ней.
Не только Джина хотела сменить гнусный английский климат на солнце круглый год. Уокердайн, давно страдавший астмой, последнее время стал чувствовать себя хуже. Специалист на Харли-стрит предупредил его, что ингаляторов, инъекций и таблеток уже недостаточно. Нужен тёплый сухой климат, иначе у него через какое-то время разовьётся приступ астмы, который окажется смертельным.
Ну а к тому же Уокердайн проработал в дискотеках, барах, частных клубах и ресторанах двадцать пять лет. Он устал: рабочий день по восемнадцать часов, мерзкие хозяева, рэкет, выплаты полиции, предрассветные драки на ножах между пьяными гостями… Но больше всего он устал работать на чужих людей.
Несколько лет подряд он отдыхал в Марбелле, где благодаря своему остроумию и нахальству стал популярным среди британцев, богатых арабов и кинозвёзд, живших там по налоговым соображениям. Ему нравилось пить шампанское и соблазнять воистину богатых женщин, загорая на их богатых яхтах у пирсов Марбеллы. Провести здесь с Джиной остаток жизни — вот было бы счастье.
У него была маленькая вилла позади казино «Пуэрто Банкус» в центре Марбеллы и квартира вблизи гавани, ту и ту он сдавал почти на целый год. Но доходов от этой собственности никак не хватило бы на его фиксированные выплаты и беззаботную жизнь среди богатых. А вот владения Неда Клегга — другое дело.
Два месяца назад, вечером, в клуб ввалилось будущее Уокердайна, принявшее форму пьяного Берни Муира. Вторник в «Ривьере» всегда был «гомовечером», педерасты занимали весь клуб и развлекались в своей среде. Ничего дикого. Немного танцев, глупые соревнования того или иного рода, а главное — возможность расслабиться, не навлекая гнев этих «нормальных», которые совершенно невыносимы. И клубу было выгодно: пока эта идея не возникла у Уокердайна, по вторникам помещение чуть ли не пустовало.
Берни Муир был одним из организаторов «гомовечеров». Уокердайну он не нравился: вечно выбирал не того любовника и потом старался всем рассказать. Да и пил шотландец многовато. В таком вот пьяненьком виде он стал жаловаться Уокердайну, что хозяин его выгоняет, грозить, что отомстит обязательно. Уокердайн сначала не обратил на это особого внимания. И даже пошутил.
— Надо ограбить ваше заведение. Давайте соберём команду и обчистим там все сейфы. — Деньги были нужны обоим.
— Хорошая идея, — согласился Муир, а потом рассказал, как это сделать.
Уокердайн провёл бессонную ночь, обдумывая слова Муира, а на следующий день отправился его искать. В тот вечер оба не пошли на работу, разговаривали шесть часов подряд. И не шутили.
Уокердайн свою жизнь прожил больше чем наполовину. Ему осточертело ждать, когда обстоятельства сделают его богатым. Пора было создать эти обстоятельства.
Уокердайн, сидевший на кровати Найджеллы Барроу, раздавил свою сигару в пепельнице и поднялся. Поглаживая подбородок записками Муира, он улыбнулся Майклу.
— Похоже, тебя не убыло, милок.
Майкл потёр затылок.
— Я в порядке. Мне стало тошно, когда Муир кончил, но теперь я о'кей. Он совсем псих. Оделся полицейским. Иисусе. У него чердак поехал. Геморрой по нему плачет.
Уокердайн ухмыльнулся.
— Мы так договаривались, солнышко ты наше. Нам информация о системе охраны депозитария на Шеферд Маркет, а ему твое прекрасное тело. Плюс двести тысяч фунтов. Секс и деньги. На этом держится мир, а?
Уокердайн помахал записками Муира.
— Говори что хочешь, а он своё обещание выполнил. Всё здесь, чёрным по белому. Расположение телекамер, сигнализация, шифры замков. Число охранников после полуночи. Теперь мы знаем, что телефонные линии соединены с периметровой сигнализацией, это важно. Перерезая одно, перерезаем и другое. Никаких звонков туда или оттуда. Ничто не отвлекает.
Майкл усомнился.
— Вы говорите, что когда телефонные линии перерезаны, нельзя звонить ни туда ни оттуда. Хорошо. Предположим, что мы уже там и опустошаем ящики, а кто-то звонит охране и не может пробиться.
Уокердайн помотал головой.
— Ты сейчас не в Америке, ковбой. Мы, британцы, кое в чём ведём себя спокойнее — в вопросах безопасности, например. Не знаю уж, хорошо ли это. Но у нас нет такой преступности как у вас, и вашей паранойи тоже нет. Муир сказал, у них всё спустя рукава делается, если мягко сказать. А ночью всё будто вымирает. Клиенты редко заходят после десяти, а звонков после полуночи не бывает больше одного-двух в неделю.
— А как же охранники? — продолжал сомневаться Майкл. — Если будет стрельба, я лучше останусь дома, стану рассматривать свой пуп.
— Повторяю: ты сейчас не в Америке. Не думай, что можешь получить пулю в свою незаменимую задницу. У охраны нет стволов. Теоретически, сначала должна включиться тревога, а потом охранная компания присылает вооружённых людей. Но когда мы перережем провода, ничего этого уже не будет. Охранная же компания расположена на другом конце Лондона, в этом наше везение, и пока оттуда приедут, времени пройдёт много. Центр полагается на крепкие замки, крепкие двери, сигнализацию, конечно, и на то обстоятельство, что ни разу за всю историю его не грабили. Вот и пора его ограбить, я тебе точно говорю.
Уокердайн зажёг ещё одну сигарку и выпустил дым в потолок. Потом уставился на американца. Тот с трудом выдерживал его взгляд.
— Только не пятиться, — очень тихо проговорил Уокердайн.
Майкл поднялся с кровати. У него покраснело лицо, в висках стучало.
— Усраться можно! Почему ты думаешь, что я в этом деле могу обсериться?
Уокердайн поднял руки жестом извинения.
— Извини, шеф. Извини. Я не хотел обидеть. Просто я очень далеко зашёл, как сказал епископ актрисе. Ты ещё не видел тех двоих, с кем мы будем работать, но поверь, они не любят нарушенных обещаний. Если мы отменим наше маленькое приключение, ну, мне придётся давать этой паре объяснения, а они могут потребовать дальнейших объяснений от тебя. Крутые люди, должен тебе сказать. С Ист-энда, где преступление — не только образ жизни, а единственный образ жизни. Они из тех, кто засунет стеклянный штырь в задницу твоей бабушке, потом привяжут её к грузовику сзади и потащат по грунтовой дороге, не объезжая ни одной кочки.
Майкл, ухмыляясь, почесал бровь мизинцем.
— Хочешь попробовать эту штуку без меня? Хочешь самостоятельно сбыть то, что хранится в этих ящиках? Говори громче, я не слышу.
— Ты прекрасно знаешь, что в этой стране я ничего сбыть не смогу. Потому ты мне и нужен.
— Ага, Быстрый Эдди не так уж глуп, как могло показаться. Ты сам сказал, что в депозитарии мы можем найти всё что угодно, от золотых слитков до фальшивых зубов. Но если ты продашь хоть скрепку для бумаги, Скотланд-Ярд или кто тут у вас этим занимается завяжет тебе задницу узлом. Это всё равно что майку с надписью надеть: центр ограбил я. Тут и появляется Большой Майк. Я знаю, как избавиться от всех этих вещей. Ты — нет. У меня есть контакты в Нью-Йорке, там скупят всё. У тебя — нет. Ты следишь за моей мыслью?
Уокердайн выдавил из себя улыбку.
— Я действительно не хотел обидеть. До дела осталось два дня. У меня нервы, что ли, немножко… Не будем беситься. Если я тебя обидел, извини.
Найджелла подошла и встала рядом с Майклом. Взяв его руку обеими своими, она сказала Уокердайну:
— Можешь рассчитывать на Майкла. Он свою часть работы сделает.
В улыбке Уокердайна не было ничего тёплого. Однако же вмешательство Найджеллы дало ему время успокоиться. Перекрикиваться с Дартигом — зря время тратить. Зачем говорить этому кретину, что для него единственная возможность захватить приличный кусок из денег жены — это ограбить её депозитарный сейф? Уж только не сейчас говорить ему об этом…
Неплохая девица эта Найджелла. И мозги есть, жаль, она редко ими пользуется. Её перетрахала, наверное, половина мужиков в Лондоне, включая Уокердайна, разумеется. Не могла она всерьёз увлечься Дартигом, но тогда почему связалась с этим испорченным ребёнком.
А секрет-то был простой. Дартиг пообещал после ограбления бросить жену и увезти Найджеллу в Штаты. Устроить ей парикмахерский салон в Майами… Да ну?!
Уокердайн не верил, что Майклу сколько-нибудь нужна Найджелла. Поганец просто использовал её, чтобы добраться до денег жены. Уокердайн мог бы прозакласть свои лёгкие, что после дела Дартиг утопит акселератор, смываясь от Найджеллы. Её положение было надёжнее, когда она отдавалась богатым арабам за сто фунтов.
Уокердайн взял со стула пальто и шляпу.
— Долг зовёт. А вы, любовнички, придёте сегодня в клуб?
Майкл покачал головой.
— У нас дела. Может, завтра.
Уокердайн надел пальто.
— Значит, завтра. Да, когда зайдёте в клуб, обязательно попробуйте наш новый напиток. Мы называем его Афро-дизиак. Ром, гренадин, водка, горечь, немного манго, свежий лайм, свежие сливки. Нечто невообразимое. А в карандаше сразу появляется свинец, гарантировано.
Когда Уокердайн ушёл, Майкл и Найджелла долго стояли молча, обнявшись, глаза устремив на дверь. Найджелла заговорила первой.
— Эдди слишком хитрый. Нельзя ему доверять. Эдди всегда только за Эдди, не забывай.
Майкл кивнул.
— Я тебя слышу.
Он посмотрел ей в лицо, увидел любовь, которая питала его последние два месяца, любовь, которая делала его порою дураком, болтающим глупости, а всё, исходящее от этой женщины — драгоценным. Любви этой он пытался сопротивляться, но она подчинила и поглотила его. Любовь придала ему сил, однако же теперь он чувствовал себя уязвимым.
— Я на это много поставил, — медленно проговорил Майкл. — А с Эдди ты лучше знакома, чем я, вот и решай. Идти мне до конца — или выйти из дела?
Найджелла опустила глаза.
— Он первоклассный манипулятор, Эдди-то. Мы должны быть осторожными, вот и всё. Имеешь для меня значение только ты. Без денег я могу обойтись. А уж без Эдди с его махинациями тем более.
Она вскинула глаза.
— Просто уйти ты не можешь, знаешь ли. И тут опять же не в Эдди суть, просто ты себе этого не простишь. Ты должен делать то, что для тебя важно.
Майкл тряхнул головой.
— Я ведь «белый негр» из Флориды, ничем иным и не стану в этой жизни. Всё, что у меня было — это баскетбол, а играть я научился у чёрных, и мои родители всегда бесились, потому что чернокожих ненавидели страстно. Особенно отец дёргался — таких я выбирал себе друзей. Он был баптистский священник, фанатик. Говорил, что я нарушаю божественный закон, ибо чёрные прокляты богом и никогда не попадут на небо. Черномазый попадает на небо только в том случае, говорил он, если бог делает его белым.
Майкл сел на краешек кровати и уставился в пол.
— Он был совсем сумасшедший. Однажды мне надоели его расистские речи, и мы подрались. Я ему врезал кулаком, а он меня тростью по спине. Тогда я рассвирепел и швырнул его на аквариум с золотыми рыбками. Забавно получилось, он лежит, а вокруг рыбки прыгают по ковру. Я бы его убил, да мать оттащила. Не забывай, я же был крупный парень, высокий для своего возраста. Кончилось тем, что они вышвырнули меня из дома. Сказали, чтобы я жил со своими черномазыми друзьями. Так я и сделал. Мне было шестнадцать лет.
Майкл помолчал, улыбаясь.
— Вот я и жил в семье негров, бедная была семья. А баскетболу научил меня Андрес, ты знаешь. Его семья стала моей семьёй, он — моим братом. Андрес — лучший из всех. Точка. Можно не обсуждать. Я его люблю. Не могу же я его бросить. Просто не могу.
Найджелла села на кровать рядом с Майклом и взяла его за руку.
— Ты это дело сделай, — сказала она. — Сделай для своего друга, не для Эдди Уокердайна. Сделай для Андреса.
Для Андреса.
Восемь дней назад, мягким ноябрьским утром, Майкл и Андрес Валентино встретились в тюрьме штата Флорида, где Андрес отсиживал срок от десяти до двадцати лет за непреднамеренное убийство. Три года назад Андрес при помощи отвёртки и молотка пытался вскрыть денежный автомат на Коллинз-авеню в Норт Майами Бич. Когда появились два банковских охранника, которые обслуживали машины, Андрес вытащил из хозяйственной сумки обрез ружья, отнял у охранников двадцать две тысячи долларов, потом пристрелил их. Один охранник умер, другой потерял руку.
Ждать пришлось долго, Майклу очень хотелось закурить сигарету, но в комнате для встреч были развешены запретительные таблички. Привёл Андреса Валентино лысый пузатый охранник. Андрес, высокий плосконосый негр лет тридцати с небольшим, сел напротив Майкла — за прозрачной пластиковой перегородкой.
На Андресе был оранжевый комбинезон, серые ботинки «Рибок» и зелёная вязаная шапочка, из-под которой выглядывал бритый череп. Правый глаз у него был прикрыт чёрной нашлёпкой, свежие швы спускались по левой стороне лица и шеи.
Не отреагировав внешне на порезанное лицо Андреса, Майкл поднял телефонную трубку.
— Эй, ас, рад тебя видеть.
— А я очень рад, что ты пришёл.
Андрес каждое слово произносил со значением, что вообще свойственно заключённым. В такой опасной среде как тюрьма слова могли дать шанс на выживание.
— Как живёшь? — продолжал Майкл.
— Двадцать четыре и семь, дорогой ты мой. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а место такое, где не платишь за жильё и нет никаких правил. Ты выглядишь хорошо. Твоя женщина тебя не обижает, я вижу. Куртка классная.
Майкл провёл по ней пальцами.
— Замша. У неё связи в мире моды. Она всё покупает со скидкой.
Андрес хохотнул.
— Она обращается с тобой хорошо, значит, ты по-прежнему успешно работаешь членом. Член даёт тебе то, что мозги никогда бы не дали. Но у тебя всегда была какая-то склонность, что ли, к женщинам.
Оба захихикали.
Майкл посерьёзнел первый.
— Твоё лицо. Что случилось?
Андрес провёл по чёрной повязке длинными коричневыми пальцами, ногти на которых были обгрызены до мяса.
— По крайней мере, видеть я этим глазом буду. Не как раньше, но всё же. Шрамы останутся, это точно. Парень с Ямайки меня порезал, их тут много. Они носят бритвенные лезвия во рту. Выплёвывают и начинают резать — быстро. А этот, который меня, сказал, что я заплатил его дружку пососать мой член. Платить этому дураку я и не платил совсем.
Андрес вздохнул, принялся грызть ногти.
— В общем, любовничек приревновал и хотел меня порезать. Я ему хорошо выдал. Но на этом не кончилось. На прошлой неделе целая толпа, все с Ямайки, взялась за меня во дворе. Мусульмане их остановили, не дали меня убить, но порезать успели сильно.
Майкл покачал головой.
— Ну, мне очень жаль.
— Что кругом идёт, то и возвращается. Люди теперь ждут — что же я сделаю. Должен что-то сделать. Нельзя, чтобы тебя пометили, а ты не ответил. Станут думать — ты слабый.
Майкл подумал: сейчас я мог бы сидеть по ту сторону стекла, чего я только не делал в своей жизни. Продавал стероидные гормоны, топил яхты ради страховки, подсовывал необеспеченные чеки, собирал деньги на фильмы, которые никто не собирался снимать. Однако везло, в тюрьму не попадал.
Майкл наклонился к прозрачной перегородке, ему не терпелось рассказать, почему он отвлёкся от своих дел в Нью-Йорке и прилетел сюда.
— Адвокат, о котором ты говорил мне прошлый раз… Он ещё поблизости?
Андрес ответил не сразу, он внимательно изучал Майкла.
— Ты имеешь в виду Де Лакилью. Да, он ещё здесь. Занимается теми же делами, но стоит это дорого. Берёт деньги за то, что ты дышишь в его конторе. Он тяжеловес. Нет смысла к нему идти, если ты не насобирал тяжёлую копилку.
— Тогда ты сказал, у него хорошие связи, он может устроить условное освобождение, потому что раньше сам был в этой комиссии.
— Я видел, как это делается. Люди с деньгами, им оставалось сидеть восемь-десять лет, они нанимали Де Лакилью. Их быстренько выпускали условно. Но это стоит денег. Пятьдесят кусков, может, больше.
— Деньги я достану.
— Тебе твоя баба даст?
Майкл фыркнул.
— Никогда эта женщина не поможет мне вытащить кого-то из тюрьмы. Она вообще… Покупает мне, что я захочу, но вытащить из неё наличные — всё равно что зуб выдрать. Я к ней каждый раз иду, когда мне что-то нужно. Меня это злит, поэтому я и хочу её бросить. Нет, деньги я найду другим путём.
Андрес рассмеялся.
— Ты только что женился, и уже от неё уходишь? Ну, ну.
Майкл рассказал Андресу о плане Эдди Уокердайна ограбить депозитарий на Шеферд Маркет. Андрес почесал в голове, кивая. Звучит неплохо. Но. Зачем нужен ты? Почему не сделать это своими людьми? И человек внутри у него есть.
Майкл поднял указательный палец.
— Эдди сам не решит одну проблему — как сбыть всё это. В Англии он это делать не хочет. Помнишь, у меня был ресторан в Уэст Палм Бич?
— Морская пища. Ты там держал фасад для кого-то из Нью-Йорка. Итальянцы?
Майкл кивнул.
— Да. С ними мутить нельзя, во всяком случае, два раза не получится. Но пока ты держишь своё слово, всё о'кей. Они тогда расширялись за пределы Нью-Йорка. И первые вступили там в контакт с кубинцами, послали через них слово Кастро. Была у них эта дикая идея — чтоб он разрешил снова открыть казино в Гаване.
Майкл ухмыльнулся.
— Эта срань Кастро чуть не согласился, но русские заставили его отклонить предложение. Не захотели, чтобы американцы опять проникли на Кубу. В общем, эта мафия хотела расширяться во Флориде, им нужно было только местное имя, фасадить ресторан. Ну, я же в колледже был звездой баскетбола, мне и предложили. Эти деятели платили мне ещё и за то, чтобы я был у них мулом. Возил наличные и фармацевтические препараты в Нью-Йорк, Атлантик-Сити, Монреаль, Лондон. Так я и познакомился с Ровеной, моей женой.
Андрес невесело улыбнулся.
— Фармацевтические препараты — это ты хорошо сказал. Как раз из-за фармацевтических препаратов я здесь и сижу. От крэка становишься параноиком, вот. Я же был под этим делом, когда пошёл на банковские автоматы, и мне показалось, что те охранники хотят меня убить. Ничего такого они не собирались, но я не знал. Но я слушаю, слушаю…
— После того как мы возьмём депозитарий, итальяшки примут всю добычу. Но не бесплатно. Сколько будет наличных, они дадут нам пятьдесят центов за доллар. За всё остальное — сорок процентов с прибыли. Когда я получу свою долю, сразу выкуплю тебя отсюда.
Андрес ухватил себя за переносицу большим и указательным пальцами.
— Ну, я об этом даже мечтать боюсь. Если ты сможешь это сделать…
Он помолчал, тяжело дыша.
— У матери дела не очень хорошо. После удара так и не встаёт с постели. Ты хорошо сделал, что деньги ей послал…
— Эй, черномазый, давай без этого дерьма. Она же и мне как мать. Да и сколько я там послал-то. Когда смогу, ещё пришлю.
Андрес только кивнул.
— Оставил кое-что на твоём тюремном счету. Деньги, сигареты. Ладно, слушай, а то у меня времени мало. Я летал в Нью-Йорк, чтобы договориться с итальянцами. Должен ещё раз их увидеть, прежде чем вернусь в Лондон. По телефону они дела не делают. Я им сказал, что сюда лечу повидаться с семьёй — так оно и есть.
Андрес расплылся в улыбке.
— Знаешь, ты, наверное, единственный, кто не забыл, что я тут сижу. Моя кровь про меня знать не хочет. Все шестеро братьев. Только и могу думать что про тебя и как мы играли в баскет.
— Я тебя слышу.
— Майкл опустил глаза.
— Баскет меня и здесь спасает. Прыгаю, и на эти секунды тюрьмы нет у меня под ногами. Я будто лечу. А потом опускаюсь — и по-прежнему в тюрьме. Нет, нет, нет, в баскет надо играть свободным.
— Нашей матерью, — решительно сказал Майкл. — Нашей матерью клянусь, что вытащу тебя отсюда. Клянусь.
Глава 8
А почему бы и нет? До сих пор ему всё удавалось. Чуть не с самого дна поднялся — отца и не видел никогда, начал свой путь водителем автобуса… И хотя он был похож на обезьяну, женщины находили его умным, напористым и эротичным.
Уокердайн командовал «Ривьерой», дискотекой на Лейчестер-сквер, которую сделал одним из самых преуспевающих клубов Лондона, отдавая предпочтение богатым чернокожим.
Белых тоже приветствовали, конечно, однако главными клиентами были чёрные, среди которых попадались карибские и африканские миллионеры. А поскольку заглядывали негры-звёзды эстрады и спорта, клуб стал чем-то особенным. Уокердайн и Дартиг познакомились, когда американец зашёл туда с чёрными друзьями, профессиональными баскетболистами в Штатах и Европе.
Уокердайн зарабатывал восемьдесят тысяч фунтов в год. Вместе с «наваром» получалось больше ста тысяч. Навар он забирал в отместку хозяину клуба, жадному ливанцу, который обещал сделать его партнёром и не сделал.
В сентябре Уокердайн женился третий раз. Жену звали Джина Бранчеро — она терпеть не могла Англию, где без конца простужалась: родившись в Марбелле, она хотела поскорее вернуться туда, ибо на побережье Испании солнца за день больше, чем в Лондоне за месяц.
Уокердайн встретил двадцатипятилетнюю красавицу Джину, когда проводил отпуск в Марбелле — она была любовницей жившего там арабского шейха, крупного торговца оружием. Шейх с радостью от неё избавился, ему надоели требования Джины бросить его двенадцать жён и жениться на ней.
Не только Джина хотела сменить гнусный английский климат на солнце круглый год. Уокердайн, давно страдавший астмой, последнее время стал чувствовать себя хуже. Специалист на Харли-стрит предупредил его, что ингаляторов, инъекций и таблеток уже недостаточно. Нужен тёплый сухой климат, иначе у него через какое-то время разовьётся приступ астмы, который окажется смертельным.
Ну а к тому же Уокердайн проработал в дискотеках, барах, частных клубах и ресторанах двадцать пять лет. Он устал: рабочий день по восемнадцать часов, мерзкие хозяева, рэкет, выплаты полиции, предрассветные драки на ножах между пьяными гостями… Но больше всего он устал работать на чужих людей.
Несколько лет подряд он отдыхал в Марбелле, где благодаря своему остроумию и нахальству стал популярным среди британцев, богатых арабов и кинозвёзд, живших там по налоговым соображениям. Ему нравилось пить шампанское и соблазнять воистину богатых женщин, загорая на их богатых яхтах у пирсов Марбеллы. Провести здесь с Джиной остаток жизни — вот было бы счастье.
У него была маленькая вилла позади казино «Пуэрто Банкус» в центре Марбеллы и квартира вблизи гавани, ту и ту он сдавал почти на целый год. Но доходов от этой собственности никак не хватило бы на его фиксированные выплаты и беззаботную жизнь среди богатых. А вот владения Неда Клегга — другое дело.
Два месяца назад, вечером, в клуб ввалилось будущее Уокердайна, принявшее форму пьяного Берни Муира. Вторник в «Ривьере» всегда был «гомовечером», педерасты занимали весь клуб и развлекались в своей среде. Ничего дикого. Немного танцев, глупые соревнования того или иного рода, а главное — возможность расслабиться, не навлекая гнев этих «нормальных», которые совершенно невыносимы. И клубу было выгодно: пока эта идея не возникла у Уокердайна, по вторникам помещение чуть ли не пустовало.
Берни Муир был одним из организаторов «гомовечеров». Уокердайну он не нравился: вечно выбирал не того любовника и потом старался всем рассказать. Да и пил шотландец многовато. В таком вот пьяненьком виде он стал жаловаться Уокердайну, что хозяин его выгоняет, грозить, что отомстит обязательно. Уокердайн сначала не обратил на это особого внимания. И даже пошутил.
— Надо ограбить ваше заведение. Давайте соберём команду и обчистим там все сейфы. — Деньги были нужны обоим.
— Хорошая идея, — согласился Муир, а потом рассказал, как это сделать.
Уокердайн провёл бессонную ночь, обдумывая слова Муира, а на следующий день отправился его искать. В тот вечер оба не пошли на работу, разговаривали шесть часов подряд. И не шутили.
Уокердайн свою жизнь прожил больше чем наполовину. Ему осточертело ждать, когда обстоятельства сделают его богатым. Пора было создать эти обстоятельства.
Уокердайн, сидевший на кровати Найджеллы Барроу, раздавил свою сигару в пепельнице и поднялся. Поглаживая подбородок записками Муира, он улыбнулся Майклу.
— Похоже, тебя не убыло, милок.
Майкл потёр затылок.
— Я в порядке. Мне стало тошно, когда Муир кончил, но теперь я о'кей. Он совсем псих. Оделся полицейским. Иисусе. У него чердак поехал. Геморрой по нему плачет.
Уокердайн ухмыльнулся.
— Мы так договаривались, солнышко ты наше. Нам информация о системе охраны депозитария на Шеферд Маркет, а ему твое прекрасное тело. Плюс двести тысяч фунтов. Секс и деньги. На этом держится мир, а?
Уокердайн помахал записками Муира.
— Говори что хочешь, а он своё обещание выполнил. Всё здесь, чёрным по белому. Расположение телекамер, сигнализация, шифры замков. Число охранников после полуночи. Теперь мы знаем, что телефонные линии соединены с периметровой сигнализацией, это важно. Перерезая одно, перерезаем и другое. Никаких звонков туда или оттуда. Ничто не отвлекает.
Майкл усомнился.
— Вы говорите, что когда телефонные линии перерезаны, нельзя звонить ни туда ни оттуда. Хорошо. Предположим, что мы уже там и опустошаем ящики, а кто-то звонит охране и не может пробиться.
Уокердайн помотал головой.
— Ты сейчас не в Америке, ковбой. Мы, британцы, кое в чём ведём себя спокойнее — в вопросах безопасности, например. Не знаю уж, хорошо ли это. Но у нас нет такой преступности как у вас, и вашей паранойи тоже нет. Муир сказал, у них всё спустя рукава делается, если мягко сказать. А ночью всё будто вымирает. Клиенты редко заходят после десяти, а звонков после полуночи не бывает больше одного-двух в неделю.
— А как же охранники? — продолжал сомневаться Майкл. — Если будет стрельба, я лучше останусь дома, стану рассматривать свой пуп.
— Повторяю: ты сейчас не в Америке. Не думай, что можешь получить пулю в свою незаменимую задницу. У охраны нет стволов. Теоретически, сначала должна включиться тревога, а потом охранная компания присылает вооружённых людей. Но когда мы перережем провода, ничего этого уже не будет. Охранная же компания расположена на другом конце Лондона, в этом наше везение, и пока оттуда приедут, времени пройдёт много. Центр полагается на крепкие замки, крепкие двери, сигнализацию, конечно, и на то обстоятельство, что ни разу за всю историю его не грабили. Вот и пора его ограбить, я тебе точно говорю.
Уокердайн зажёг ещё одну сигарку и выпустил дым в потолок. Потом уставился на американца. Тот с трудом выдерживал его взгляд.
— Только не пятиться, — очень тихо проговорил Уокердайн.
Майкл поднялся с кровати. У него покраснело лицо, в висках стучало.
— Усраться можно! Почему ты думаешь, что я в этом деле могу обсериться?
Уокердайн поднял руки жестом извинения.
— Извини, шеф. Извини. Я не хотел обидеть. Просто я очень далеко зашёл, как сказал епископ актрисе. Ты ещё не видел тех двоих, с кем мы будем работать, но поверь, они не любят нарушенных обещаний. Если мы отменим наше маленькое приключение, ну, мне придётся давать этой паре объяснения, а они могут потребовать дальнейших объяснений от тебя. Крутые люди, должен тебе сказать. С Ист-энда, где преступление — не только образ жизни, а единственный образ жизни. Они из тех, кто засунет стеклянный штырь в задницу твоей бабушке, потом привяжут её к грузовику сзади и потащат по грунтовой дороге, не объезжая ни одной кочки.
Майкл, ухмыляясь, почесал бровь мизинцем.
— Хочешь попробовать эту штуку без меня? Хочешь самостоятельно сбыть то, что хранится в этих ящиках? Говори громче, я не слышу.
— Ты прекрасно знаешь, что в этой стране я ничего сбыть не смогу. Потому ты мне и нужен.
— Ага, Быстрый Эдди не так уж глуп, как могло показаться. Ты сам сказал, что в депозитарии мы можем найти всё что угодно, от золотых слитков до фальшивых зубов. Но если ты продашь хоть скрепку для бумаги, Скотланд-Ярд или кто тут у вас этим занимается завяжет тебе задницу узлом. Это всё равно что майку с надписью надеть: центр ограбил я. Тут и появляется Большой Майк. Я знаю, как избавиться от всех этих вещей. Ты — нет. У меня есть контакты в Нью-Йорке, там скупят всё. У тебя — нет. Ты следишь за моей мыслью?
Уокердайн выдавил из себя улыбку.
— Я действительно не хотел обидеть. До дела осталось два дня. У меня нервы, что ли, немножко… Не будем беситься. Если я тебя обидел, извини.
Найджелла подошла и встала рядом с Майклом. Взяв его руку обеими своими, она сказала Уокердайну:
— Можешь рассчитывать на Майкла. Он свою часть работы сделает.
В улыбке Уокердайна не было ничего тёплого. Однако же вмешательство Найджеллы дало ему время успокоиться. Перекрикиваться с Дартигом — зря время тратить. Зачем говорить этому кретину, что для него единственная возможность захватить приличный кусок из денег жены — это ограбить её депозитарный сейф? Уж только не сейчас говорить ему об этом…
Неплохая девица эта Найджелла. И мозги есть, жаль, она редко ими пользуется. Её перетрахала, наверное, половина мужиков в Лондоне, включая Уокердайна, разумеется. Не могла она всерьёз увлечься Дартигом, но тогда почему связалась с этим испорченным ребёнком.
А секрет-то был простой. Дартиг пообещал после ограбления бросить жену и увезти Найджеллу в Штаты. Устроить ей парикмахерский салон в Майами… Да ну?!
Уокердайн не верил, что Майклу сколько-нибудь нужна Найджелла. Поганец просто использовал её, чтобы добраться до денег жены. Уокердайн мог бы прозакласть свои лёгкие, что после дела Дартиг утопит акселератор, смываясь от Найджеллы. Её положение было надёжнее, когда она отдавалась богатым арабам за сто фунтов.
Уокердайн взял со стула пальто и шляпу.
— Долг зовёт. А вы, любовнички, придёте сегодня в клуб?
Майкл покачал головой.
— У нас дела. Может, завтра.
Уокердайн надел пальто.
— Значит, завтра. Да, когда зайдёте в клуб, обязательно попробуйте наш новый напиток. Мы называем его Афро-дизиак. Ром, гренадин, водка, горечь, немного манго, свежий лайм, свежие сливки. Нечто невообразимое. А в карандаше сразу появляется свинец, гарантировано.
Когда Уокердайн ушёл, Майкл и Найджелла долго стояли молча, обнявшись, глаза устремив на дверь. Найджелла заговорила первой.
— Эдди слишком хитрый. Нельзя ему доверять. Эдди всегда только за Эдди, не забывай.
Майкл кивнул.
— Я тебя слышу.
Он посмотрел ей в лицо, увидел любовь, которая питала его последние два месяца, любовь, которая делала его порою дураком, болтающим глупости, а всё, исходящее от этой женщины — драгоценным. Любви этой он пытался сопротивляться, но она подчинила и поглотила его. Любовь придала ему сил, однако же теперь он чувствовал себя уязвимым.
— Я на это много поставил, — медленно проговорил Майкл. — А с Эдди ты лучше знакома, чем я, вот и решай. Идти мне до конца — или выйти из дела?
Найджелла опустила глаза.
— Он первоклассный манипулятор, Эдди-то. Мы должны быть осторожными, вот и всё. Имеешь для меня значение только ты. Без денег я могу обойтись. А уж без Эдди с его махинациями тем более.
Она вскинула глаза.
— Просто уйти ты не можешь, знаешь ли. И тут опять же не в Эдди суть, просто ты себе этого не простишь. Ты должен делать то, что для тебя важно.
Майкл тряхнул головой.
— Я ведь «белый негр» из Флориды, ничем иным и не стану в этой жизни. Всё, что у меня было — это баскетбол, а играть я научился у чёрных, и мои родители всегда бесились, потому что чернокожих ненавидели страстно. Особенно отец дёргался — таких я выбирал себе друзей. Он был баптистский священник, фанатик. Говорил, что я нарушаю божественный закон, ибо чёрные прокляты богом и никогда не попадут на небо. Черномазый попадает на небо только в том случае, говорил он, если бог делает его белым.
Майкл сел на краешек кровати и уставился в пол.
— Он был совсем сумасшедший. Однажды мне надоели его расистские речи, и мы подрались. Я ему врезал кулаком, а он меня тростью по спине. Тогда я рассвирепел и швырнул его на аквариум с золотыми рыбками. Забавно получилось, он лежит, а вокруг рыбки прыгают по ковру. Я бы его убил, да мать оттащила. Не забывай, я же был крупный парень, высокий для своего возраста. Кончилось тем, что они вышвырнули меня из дома. Сказали, чтобы я жил со своими черномазыми друзьями. Так я и сделал. Мне было шестнадцать лет.
Майкл помолчал, улыбаясь.
— Вот я и жил в семье негров, бедная была семья. А баскетболу научил меня Андрес, ты знаешь. Его семья стала моей семьёй, он — моим братом. Андрес — лучший из всех. Точка. Можно не обсуждать. Я его люблю. Не могу же я его бросить. Просто не могу.
Найджелла села на кровать рядом с Майклом и взяла его за руку.
— Ты это дело сделай, — сказала она. — Сделай для своего друга, не для Эдди Уокердайна. Сделай для Андреса.
Для Андреса.
Восемь дней назад, мягким ноябрьским утром, Майкл и Андрес Валентино встретились в тюрьме штата Флорида, где Андрес отсиживал срок от десяти до двадцати лет за непреднамеренное убийство. Три года назад Андрес при помощи отвёртки и молотка пытался вскрыть денежный автомат на Коллинз-авеню в Норт Майами Бич. Когда появились два банковских охранника, которые обслуживали машины, Андрес вытащил из хозяйственной сумки обрез ружья, отнял у охранников двадцать две тысячи долларов, потом пристрелил их. Один охранник умер, другой потерял руку.
Ждать пришлось долго, Майклу очень хотелось закурить сигарету, но в комнате для встреч были развешены запретительные таблички. Привёл Андреса Валентино лысый пузатый охранник. Андрес, высокий плосконосый негр лет тридцати с небольшим, сел напротив Майкла — за прозрачной пластиковой перегородкой.
На Андресе был оранжевый комбинезон, серые ботинки «Рибок» и зелёная вязаная шапочка, из-под которой выглядывал бритый череп. Правый глаз у него был прикрыт чёрной нашлёпкой, свежие швы спускались по левой стороне лица и шеи.
Не отреагировав внешне на порезанное лицо Андреса, Майкл поднял телефонную трубку.
— Эй, ас, рад тебя видеть.
— А я очень рад, что ты пришёл.
Андрес каждое слово произносил со значением, что вообще свойственно заключённым. В такой опасной среде как тюрьма слова могли дать шанс на выживание.
— Как живёшь? — продолжал Майкл.
— Двадцать четыре и семь, дорогой ты мой. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а место такое, где не платишь за жильё и нет никаких правил. Ты выглядишь хорошо. Твоя женщина тебя не обижает, я вижу. Куртка классная.
Майкл провёл по ней пальцами.
— Замша. У неё связи в мире моды. Она всё покупает со скидкой.
Андрес хохотнул.
— Она обращается с тобой хорошо, значит, ты по-прежнему успешно работаешь членом. Член даёт тебе то, что мозги никогда бы не дали. Но у тебя всегда была какая-то склонность, что ли, к женщинам.
Оба захихикали.
Майкл посерьёзнел первый.
— Твоё лицо. Что случилось?
Андрес провёл по чёрной повязке длинными коричневыми пальцами, ногти на которых были обгрызены до мяса.
— По крайней мере, видеть я этим глазом буду. Не как раньше, но всё же. Шрамы останутся, это точно. Парень с Ямайки меня порезал, их тут много. Они носят бритвенные лезвия во рту. Выплёвывают и начинают резать — быстро. А этот, который меня, сказал, что я заплатил его дружку пососать мой член. Платить этому дураку я и не платил совсем.
Андрес вздохнул, принялся грызть ногти.
— В общем, любовничек приревновал и хотел меня порезать. Я ему хорошо выдал. Но на этом не кончилось. На прошлой неделе целая толпа, все с Ямайки, взялась за меня во дворе. Мусульмане их остановили, не дали меня убить, но порезать успели сильно.
Майкл покачал головой.
— Ну, мне очень жаль.
— Что кругом идёт, то и возвращается. Люди теперь ждут — что же я сделаю. Должен что-то сделать. Нельзя, чтобы тебя пометили, а ты не ответил. Станут думать — ты слабый.
Майкл подумал: сейчас я мог бы сидеть по ту сторону стекла, чего я только не делал в своей жизни. Продавал стероидные гормоны, топил яхты ради страховки, подсовывал необеспеченные чеки, собирал деньги на фильмы, которые никто не собирался снимать. Однако везло, в тюрьму не попадал.
Майкл наклонился к прозрачной перегородке, ему не терпелось рассказать, почему он отвлёкся от своих дел в Нью-Йорке и прилетел сюда.
— Адвокат, о котором ты говорил мне прошлый раз… Он ещё поблизости?
Андрес ответил не сразу, он внимательно изучал Майкла.
— Ты имеешь в виду Де Лакилью. Да, он ещё здесь. Занимается теми же делами, но стоит это дорого. Берёт деньги за то, что ты дышишь в его конторе. Он тяжеловес. Нет смысла к нему идти, если ты не насобирал тяжёлую копилку.
— Тогда ты сказал, у него хорошие связи, он может устроить условное освобождение, потому что раньше сам был в этой комиссии.
— Я видел, как это делается. Люди с деньгами, им оставалось сидеть восемь-десять лет, они нанимали Де Лакилью. Их быстренько выпускали условно. Но это стоит денег. Пятьдесят кусков, может, больше.
— Деньги я достану.
— Тебе твоя баба даст?
Майкл фыркнул.
— Никогда эта женщина не поможет мне вытащить кого-то из тюрьмы. Она вообще… Покупает мне, что я захочу, но вытащить из неё наличные — всё равно что зуб выдрать. Я к ней каждый раз иду, когда мне что-то нужно. Меня это злит, поэтому я и хочу её бросить. Нет, деньги я найду другим путём.
Андрес рассмеялся.
— Ты только что женился, и уже от неё уходишь? Ну, ну.
Майкл рассказал Андресу о плане Эдди Уокердайна ограбить депозитарий на Шеферд Маркет. Андрес почесал в голове, кивая. Звучит неплохо. Но. Зачем нужен ты? Почему не сделать это своими людьми? И человек внутри у него есть.
Майкл поднял указательный палец.
— Эдди сам не решит одну проблему — как сбыть всё это. В Англии он это делать не хочет. Помнишь, у меня был ресторан в Уэст Палм Бич?
— Морская пища. Ты там держал фасад для кого-то из Нью-Йорка. Итальянцы?
Майкл кивнул.
— Да. С ними мутить нельзя, во всяком случае, два раза не получится. Но пока ты держишь своё слово, всё о'кей. Они тогда расширялись за пределы Нью-Йорка. И первые вступили там в контакт с кубинцами, послали через них слово Кастро. Была у них эта дикая идея — чтоб он разрешил снова открыть казино в Гаване.
Майкл ухмыльнулся.
— Эта срань Кастро чуть не согласился, но русские заставили его отклонить предложение. Не захотели, чтобы американцы опять проникли на Кубу. В общем, эта мафия хотела расширяться во Флориде, им нужно было только местное имя, фасадить ресторан. Ну, я же в колледже был звездой баскетбола, мне и предложили. Эти деятели платили мне ещё и за то, чтобы я был у них мулом. Возил наличные и фармацевтические препараты в Нью-Йорк, Атлантик-Сити, Монреаль, Лондон. Так я и познакомился с Ровеной, моей женой.
Андрес невесело улыбнулся.
— Фармацевтические препараты — это ты хорошо сказал. Как раз из-за фармацевтических препаратов я здесь и сижу. От крэка становишься параноиком, вот. Я же был под этим делом, когда пошёл на банковские автоматы, и мне показалось, что те охранники хотят меня убить. Ничего такого они не собирались, но я не знал. Но я слушаю, слушаю…
— После того как мы возьмём депозитарий, итальяшки примут всю добычу. Но не бесплатно. Сколько будет наличных, они дадут нам пятьдесят центов за доллар. За всё остальное — сорок процентов с прибыли. Когда я получу свою долю, сразу выкуплю тебя отсюда.
Андрес ухватил себя за переносицу большим и указательным пальцами.
— Ну, я об этом даже мечтать боюсь. Если ты сможешь это сделать…
Он помолчал, тяжело дыша.
— У матери дела не очень хорошо. После удара так и не встаёт с постели. Ты хорошо сделал, что деньги ей послал…
— Эй, черномазый, давай без этого дерьма. Она же и мне как мать. Да и сколько я там послал-то. Когда смогу, ещё пришлю.
Андрес только кивнул.
— Оставил кое-что на твоём тюремном счету. Деньги, сигареты. Ладно, слушай, а то у меня времени мало. Я летал в Нью-Йорк, чтобы договориться с итальянцами. Должен ещё раз их увидеть, прежде чем вернусь в Лондон. По телефону они дела не делают. Я им сказал, что сюда лечу повидаться с семьёй — так оно и есть.
Андрес расплылся в улыбке.
— Знаешь, ты, наверное, единственный, кто не забыл, что я тут сижу. Моя кровь про меня знать не хочет. Все шестеро братьев. Только и могу думать что про тебя и как мы играли в баскет.
— Я тебя слышу.
— Майкл опустил глаза.
— Баскет меня и здесь спасает. Прыгаю, и на эти секунды тюрьмы нет у меня под ногами. Я будто лечу. А потом опускаюсь — и по-прежнему в тюрьме. Нет, нет, нет, в баскет надо играть свободным.
— Нашей матерью, — решительно сказал Майкл. — Нашей матерью клянусь, что вытащу тебя отсюда. Клянусь.
Глава 8
Пак Сон поселился в пятнадцатиэтажном, похожем на шато отеле на Пиккадилли в Лондоне. Зарегистрировался он под именем Хенри Ю Лань, паспорт представлял его китайцем биржевым маклером, родившимся на Тайване и сейчас живущим в Макао. Это был один из псевдонимов, которыми Сон пользовался в поездках на Запад, а ездил он три или четыре раза в год.
Для Сона в этом имени заключалась своеобразная шутка. Летом в Гонконге проводят Ю Лань — праздник голодных духов. В этот день голодные духи бродят по земле, и умилостивить их можно только подношением бумажных денег, пищи и других даров. Сон постоянно думал о деньгах, так почему бы не путешествовать под именем Голодного Духа.
Ресторан отеля, тоже французский, выходил окнами на садик, в списке вин был тридцать один сорт шампанского, а суфле из копчёного лосося подавали потрясающее. Интерес Сона к хорошей пище не был наигранным. Чтобы соображать, заниматься любовью и вообще делать что-либо как следует, нужно сначала хорошо поесть.
В шесть сорок три утра, на следующий день после встречи с Ровеной Дартиг, он вошёл в огромную гостиную своего гостиничного номера. На нём был чёрный спортивный костюм с белой оторочкой, жёлтая головная повязка и шлёпанцы из рисовой соломы. С собой от нёс штиблеты для чечётки и маленький кассетный магнитофон. С шеи свисало полотенце.
Он собирался час позаниматься таэквандо, немного чечёткой, затем позавтракать со своими телохранителями — Давидом Митлой и шофёром-дзюдоистом Ханем Чои. Потом он займётся делом, продажей поддельных денег и ценных бумаг. К вечеру он уже покинет эту страну, где никогда не прекращается дождь. Дальше — Нью-Йорк, последняя остановка в его бегстве от смерти, Нью-Йорк, где он заберёт большие деньги и американскую девочку, которую он купил у Ровены Дартиг.
Приблизившись к окну, Сон разложил на подоконнике чечёточные штиблеты, магнитофон и полотенце, посмотрел вниз — там располагался сад Букингемского дворца. Но видно ничего не было. Темно и дождь.
Делая глубокие дыхательные движения, он помассировал основание черепа большими пальцами рук. Нижними поверхностями кулаков прошёлся по рукам, торсу и ногам, легонько их поколачивая. Кожу закололо, стало теплее. Холодная, сырая погода Англии холодит кровь. Нужно её разогнать.
Скинув рисовые шлёпанцы, Сон начал бег на месте — колени повыше, руки ритмично двигаются. Через пять минут остановился, начал делать вращательные движения шеей и руками. Разминки недостаточно. Таэквандо — это, главным образом, удары ногами. Необходима хорошая растяжка, чтобы бить на высоту головы.
Сон подошёл к камину и, взявшись обеими руками за его край, начал растяжку. Делал он это осторожно, мягко, давая мышцам растянуться без перенапряжения, не нагружая излишне связки и сухожилия.
Затем сразу перешёл к спаррингу ногами, это такая форма тренировки, в которой запрещаются движения ногами. Применяя передние, боковые и задние удары ногами, он напал на воображаемого противника, поражая сначала голову, затем тело.
Наконец уставший Сон упал в кресло, весь мокрый от пота. Строгая умственная и физическая дисциплина таэквандо требует полной отдачи. Однако это боевое искусство, которому уже полторы тысячи лет, формирует у человека решительность и несокрушимый дух. Сону после тренировок проще было справляться со всеми жизненными трудностями.
Обтерев потное лицо и шею, он надел и зашнуровал штиблеты. Включил магнитофон. Когда послышался голос Фреда Астэйра, а пел он известную вещь «Не нужно слов, и так прекрасно», Сон начал чечётку в медленном ритме. Танец всегда помогал ему расслабиться. И думалось лучше. Закрыв глаза, он прислушался к голосу Астэйра. Усталость уже не чувствовал. Проблемы и страхи перестали его беспокоить. Танец — лучшие мгновения жизни. Он стал напевать вместе с Астэйром.
Путешествуя за границей, Сон обычно всеми делами занимался в отеле, до последней минуты скрывая от клиентов — в каком. А в день покупки клиентам приказывалось сидеть у телефона, ожидая, когда он позвонит и скажет, куда они должны немедленно приехать. Безумием было бы полностью рассчитывать на чью-то защиту, охрану. Сам умей принять меры предосторожности.
Для Сона в этом имени заключалась своеобразная шутка. Летом в Гонконге проводят Ю Лань — праздник голодных духов. В этот день голодные духи бродят по земле, и умилостивить их можно только подношением бумажных денег, пищи и других даров. Сон постоянно думал о деньгах, так почему бы не путешествовать под именем Голодного Духа.
Ресторан отеля, тоже французский, выходил окнами на садик, в списке вин был тридцать один сорт шампанского, а суфле из копчёного лосося подавали потрясающее. Интерес Сона к хорошей пище не был наигранным. Чтобы соображать, заниматься любовью и вообще делать что-либо как следует, нужно сначала хорошо поесть.
В шесть сорок три утра, на следующий день после встречи с Ровеной Дартиг, он вошёл в огромную гостиную своего гостиничного номера. На нём был чёрный спортивный костюм с белой оторочкой, жёлтая головная повязка и шлёпанцы из рисовой соломы. С собой от нёс штиблеты для чечётки и маленький кассетный магнитофон. С шеи свисало полотенце.
Он собирался час позаниматься таэквандо, немного чечёткой, затем позавтракать со своими телохранителями — Давидом Митлой и шофёром-дзюдоистом Ханем Чои. Потом он займётся делом, продажей поддельных денег и ценных бумаг. К вечеру он уже покинет эту страну, где никогда не прекращается дождь. Дальше — Нью-Йорк, последняя остановка в его бегстве от смерти, Нью-Йорк, где он заберёт большие деньги и американскую девочку, которую он купил у Ровены Дартиг.
Приблизившись к окну, Сон разложил на подоконнике чечёточные штиблеты, магнитофон и полотенце, посмотрел вниз — там располагался сад Букингемского дворца. Но видно ничего не было. Темно и дождь.
Делая глубокие дыхательные движения, он помассировал основание черепа большими пальцами рук. Нижними поверхностями кулаков прошёлся по рукам, торсу и ногам, легонько их поколачивая. Кожу закололо, стало теплее. Холодная, сырая погода Англии холодит кровь. Нужно её разогнать.
Скинув рисовые шлёпанцы, Сон начал бег на месте — колени повыше, руки ритмично двигаются. Через пять минут остановился, начал делать вращательные движения шеей и руками. Разминки недостаточно. Таэквандо — это, главным образом, удары ногами. Необходима хорошая растяжка, чтобы бить на высоту головы.
Сон подошёл к камину и, взявшись обеими руками за его край, начал растяжку. Делал он это осторожно, мягко, давая мышцам растянуться без перенапряжения, не нагружая излишне связки и сухожилия.
Затем сразу перешёл к спаррингу ногами, это такая форма тренировки, в которой запрещаются движения ногами. Применяя передние, боковые и задние удары ногами, он напал на воображаемого противника, поражая сначала голову, затем тело.
Наконец уставший Сон упал в кресло, весь мокрый от пота. Строгая умственная и физическая дисциплина таэквандо требует полной отдачи. Однако это боевое искусство, которому уже полторы тысячи лет, формирует у человека решительность и несокрушимый дух. Сону после тренировок проще было справляться со всеми жизненными трудностями.
Обтерев потное лицо и шею, он надел и зашнуровал штиблеты. Включил магнитофон. Когда послышался голос Фреда Астэйра, а пел он известную вещь «Не нужно слов, и так прекрасно», Сон начал чечётку в медленном ритме. Танец всегда помогал ему расслабиться. И думалось лучше. Закрыв глаза, он прислушался к голосу Астэйра. Усталость уже не чувствовал. Проблемы и страхи перестали его беспокоить. Танец — лучшие мгновения жизни. Он стал напевать вместе с Астэйром.
Путешествуя за границей, Сон обычно всеми делами занимался в отеле, до последней минуты скрывая от клиентов — в каком. А в день покупки клиентам приказывалось сидеть у телефона, ожидая, когда он позвонит и скажет, куда они должны немедленно приехать. Безумием было бы полностью рассчитывать на чью-то защиту, охрану. Сам умей принять меры предосторожности.