Олди Генри Лайон. Кровь пьют руками (Нам здесь жить - 2)

   - Хотите меня арестовать?
   На бледных губах - бледная улыбка. Вблизи его лицо выглядело усталым, больным. Неудивительно, неделю назад чуть ли не с инсультом валялся. Как еще встал, старикашечка?! Итак, хочу ли я арестовать гражданина Молитвина?
   - Нет. Арестовывать вас нет оснований. Оснований нет. Для ареста. А вот для всего прочего...
   - Вместе с тем, гражданин Молитвин, вы очень нужны следствию. Если бы не наша встреча, завтра же объявила бы розыск. Как свидетеля.
   И это - почти правда. Быть может, и объявила бы. Один адресок в тетради у Очковой дорогого стоит!
   Бледные губы шевельнулись, но на этот раз гражданин Молитвин предпочел промолчать. За нашими спинами послышалась какая-то возня, тихий стон - и нервный вскрик Идочки: "Смотрит! Смотрит!" Я вздохнула. Врача бы сюда! Знахари-пекари, хироманты-гадалки!
   - Кстати, Иероним Павлович, вы ведь Алику соседом будете? Тут прописаны, в этом доме? Он кивает - все так же молча.
   - А кто тогда проживает на Гвардейцев- Широнинцев? Двадцать второй дом, если не ошибаюсь?
   Губы сжались, но ответ прозвучал спокойно, и в этом спокойствии звенел лед:
   - Квартиру по указанному вами адресу я снимал для моих личных целей. А вообще-то предпочитаю общаться в присутствии адвоката. Конституцию еще не отменили?
   Ну-ну! А может, и те "ЗОО гр." - тоже для адвоката? Тертый, видать, гражданин! Ничего, не он первый.
   Сзади уже слышался плеск. Гражданина Залесского купать изволили.
   - Я бы настоятельно советовала вам, Иероним Павлович, оказать следствию помощь. Иначе обижусь, вызову архаров - и отправлю всю вашу компанию вплоть до выяснения. Сорок восемь часов, согласно Конституции. А потом продлю. С санкции прокурора - до месяца.
   Кажется, дошло. Послышался тяжелый вздох:
   - Вам сколько было в 91-м? Лет двенадцать-тринадцать? Значит, скорее всего не помните. А я вот помню - радовался. Радовался, что такие, как вы больше не сможете... Ладно, чего вы хотите?
   Хочу-то многое. Но для начала...
   - Завтра вы встретитесь с одним человеком и ответите на его вопросы. Кстати, он не из наших. Ученый - как и вы. Магистр мифологии. Лучший ученик Буриана Пражского.
   И тут он вздрогнул - резко, всем телом. Глаза превратились в щелочки:
   - Магистр, говорите?.. Хорошо, завтра в полдень. Я буду здесь, возле Алика. Так что не бойтесь, не убегу.
   В голосе его звучало нечто, напоминающее презрение. И вдруг - проклятая память! - мне вспомнился Саша. Когда он начинал говорить о "наших" госбезопасности, прокуратуре и прочей "ментуре", его голос так же...
   Не смей! Не смей! Не сейчас!
   3
   А через час стало ясно, что не слыхать мне рокота струн гитарных, не спеть "чибиряк-чибиря-шечка" и кадриль не сплясать. Отменялась гитара. По крайней мере на сегодня. У Мага по имени Истр оказалось много дел, и я в их число не входила. Не сотруднику Стреле обижаться на гостя. Мое дело простое: встретить, помощь оказать. Встретила, оказала. Что еще понадобится - сделаю. И все. Даже то, что я его привезла с вокзала к себе на квартиру, - уже нарушение. Кофием Думала напоить, дура! Коньячком прельстить!
   Договорились на завтра. Игорь решил остановиться в гостинице, с утра отправиться в университет, затем - на встречу с Неуловимым Джо, а вечером заглянуть ко мне. С гитарой. Опять нарушение, но не объяснять же ученику неведомого мне Ярослава Буриана, что такое хорошо и что такое плохо с точки зрения конспирации. В конце концов, мы, так сказать, коллеги. По научной части. .
   После его ухода квартира показалась мне особенно пустой. Странно, день так хорошо начинался! Точнее, начинался так себе - с гражданки Очковой и фаллоимитатора, но после, на вокзале, почему-то показалось... А вообще-то креститься надо, если кажется! На что я, интересно, рассчитывала, дура?
   Оставался компьютер, и оставался доклад, который следовало подготовить к вечернему разговору. Если сегодня опять придется общаться с Пятым, точно не выдержу - завою среди ночи.
   На страх соседям.
   * * *
   "Здесь Девятый. Добрый вечер! Как дела, голубушка?"
   Я облегченно перевела дух. Нет. Слабо сказано - дух перевела! Да я чуть от радости не завопила!
   "Здесь Стрела. Я стараюсь, но очень устала. Очень! И писем нет. Помогите, а?"
   Вдруг представилось, что этакое читает Пятый... Нет, и представлять не хочу!
   "Голубушка, а может, вас отозвать? Завтра же. Вы свое сделали. Теперь специалист справится и без вас. Недельку в психушке посидите, а потом - в отпуск!"
   Смеющаяся рожица на экране. Я улыбнулась.
   Старый добрый дедушка сидит в глубоком "вольтеровском" кресле, в руке серебряный подстаканник с черным чаем. Сейчас сказку расскажет. Сказку про отпуск на теплом пляже, где по серому песку катится синий мяч, а в море, которое на самом деле не море, а самый взаправдашний океан, плавают акулы...
   Нет, акул не надо! С чего это я вдруг подумала об акулах?
   "Девятый! Спасибо, но ведь я здесь нужна, правда? Нужна?"
   Минута, другая. Добрый дедушка думает, длинные тонкие пальцы застыли на подлокотнике "вольтеровского" кресла. И сам он в эту минуту похож на Фернейца.
   "Нужны, голубушка! Вы уж постарайтесь, немного осталось. А насчет писем могу лишь посочувствовать. Мой старший тоже не пишет - звонит раз в полгода, и все. Кстати, это вам!"
   Надпись исчезает, и на черном экране медленно проступает белый четырехугольник. Вот он покрывается рябью, пробиваются цвета - синий, желтый...
   Снимали относительно недавно. Внизу маленькие цифирьки: "06.10.16:40". Она не одна - рядом с наглым видом возвышается загорелый парень, по-хозяйски положивший руку на ее плечо. На миг сердце резануло горячей ревностью. Да какой!..
   Я улыбнулась, покачала головой. Да вот так, Стрела! Очень просто!
   ...Синий мяч катится по серому песку, девочка бежит за ним, на миг оборачивается, смеется. Маленькая девочка -ростом с зимний сапожок...
   Девочке уже семнадцатый пошел. А мне, старой бабе, - тридцать пятый. Вот так! А сей загорелый демон - скорее всего тот самый Пол, который шпрехен зи русиш. Ох, приеду, ох, наведу шмон!
   Фотография исчезла быстро, но я оказалась проворнее. Палец лег на "save as...". Есть! Как только кончится разговор, включу принтер.
   "Девятый, спасибо! Вернусь - лично поцелую. Пока же лобызаю виртуально".
   "Смущен. Краснею. Держитесь, голубушка. Если что, немедленно шлите сигнал "Этна". Лично полечу вас вытаскивать".
   Старый добрый дедушка надевает пятнистый комбинезон, деловито подтягивает ремень десантного "АКС-99"... Но рожица не смеется - сейчас Девятый не шутит.
   Ну что тут сказать?
   "Спасибо. Еще раз. И еще раз - на будущее. Стрела".
   Все!
   Теперь можно выключить компьютер. Нет, сначала включить принтер, выкатать снимок, всплакнуть...
   "Воздух. Воздух. Воздух".
   Я замерла. Экран посинел, словно кому-то там, в неведомой дали, и вправду не хватило кислорода. Секунду-другую я смотрела не понимая;
   затем, наконец сообразив, бросила пальцы на раздолбанную клавиатуру.
   "Воздух". Мать твою, экстренная связь! Ну, ничего себе!
   "Здесь Стрела. Слушаю!"
   "Воздух" - вне очереди, вне любых графиков.
   За пять лет - ни разу!
   "Здесь Пятый. Будьте готовы для приема важного".
   Опаньки номер два...
   Хорошее настроение куда-то исчезло, сменившись знакомой злобой. Ну хрена ему нужно? Война? Да хоть и война, мог бы так не пугать. Что за мода пошла у начальства - раздельные сеансы связи проводить?
   "Пятый - внедренному сотруднику Стреле. Срочно. Секретно. Разглашение запрещено. В настоящий момент вы подвергаетесь явной и непосредственной опасности. Ввиду невозможности проведения эвакуации по варианту "Этна", настоятельно прошу и требую. Первое..."
   Холодный пот - это мелочь. Вот когда кончики пальцев холодеют - это плохо. Пятый - дурак, но с "явной и непосредственной" даже дурак шутить не станет.
   "...категорически запрещаю любые личные контакты со специалистом, не относящиеся непосредственно к работе. Повторно и настоятельно запрещаю любую откровенность личного порядка. Второе. Встреча специалиста с Молитвиным должна быть проконтролирована согласно стандартной процедуре. Результаты контроля экстренно по каналу "Проба". Как поняли "Воздух", Стрела?"
   Что ответить? "От идиота слышу"? Азия-с, не поймут-с. А жаль!
   "Сотрудник Стрела поняла "Воздух" правильно".
   Ну, козел гребаный! Напугал до мокрых трусов, а всего делов-то... Стандартную процедуру ему!
   Козел!
   4
   ...Саша сидит прямо на траве в своей старой линялой куртке (кажется, их и называли "штормовками"), в руках - сигарета, по белесому небу беззвучно носятся огромные черные шмели.
   - Ты мне почти не снишься, Саша. Почему сейчас? Почему я тебя все время вспоминаю?
   Я знаю, что вижу сон, и даже понимаю почему. Перенервничала, передумала, ко всему еще -кретин Пятый. Любой психоаналитик из новичков в два приема разъяснит. Но все-таки, почему?
   Он молчит, смотрит в сторону. Можно и не спрашивать, ведь это сон, я разговариваю сама с собой. Но удержаться трудно.
   - Что-то случится, да? Что-то плохое?
   Саша медленно кивает, и вдруг я понимаю - правда.
   Случится.
   Или уже случилось.
   Небо надвигается, каменеет, черные шмели множатся, пляшут перед глазами.
   - Со мной? Или... Нет, с нею ничего не может случиться, правда? Ну скажи! Кивни!
   Он молчит. Спрашивать бесполезно. Саша давно мертв, и я все должна понять сама. Понять. Сделать. Умереть. Как получится...
   И тут я вижу, что нелепая "штормовка" исчезает. На Саше белая рубашка - та самая, с неаккуратно пришитой пуговицей. По груди расползается красное пятно...
   Я кричу - громко, изо всех сил. Кричу - но не могу проснуться.
   Наверное, это и есть Ад.
   Пятница, двадцатое февраля
   Локальный чемпионат по матоборью * Батюшки, внучка и Жучка * Воскресение Капустняка-великомученика * Железная Марта * Тебе бы прокурором быть, Эми!
   - Алло, Гизело слушает!
   Трубка в руке, но я еще сплю. До привычного воя будильника не меньше получаса. Хотела бы я знать, какого черта!..
   - Слушаешь? Так разуй ухи, подстилка прокурорская! "Братва" тебе передать велела: харе копать под Капустняка. Усекла? А не усекла, так мы тебя, суку, месяц в жопу трахать будем, а потом в бетон зальем и насрем сверху. И родичей твоих замочим по списку! Усекла, падла?
   Усекла. Уже дрожу.
   - Чего молчишь? Обоссалась?
   Угу. Ой, и страшно же мне! То есть в первый миг, конечно, пуганулась, но на уровне неожиданного хлопка над ухом - не больше. А голосок-то женский! Повесить трубку? Ну нет, сама нарвалась!
   - А теперь ты сними гнид с ушей, бикса ко-цаная! За "подстилку" жопой своей сраной ответишь, а "братве" передай, перед тем как они тебя на клык ставить будут, что петухи они грязные...
   Для такого ответа можно и не просыпаться. Нажми кнопку- само польется. Когда-то в колонии мы чемпионат устроили - по матоборью.
   Кто кого дольше; до первого повтора. Моя респондентша и на третий разряд не потянула бы.
   Слушала она долго, минуты две, и лишь после повесила трубку. Можно было идти под одеяло - досыпать. Досыпать и потом, за кофе, делать два простеньких вывода.
   Во-первых, мы с дуб-дубычем на верном пути. А во-вторых, никакая "братва" ничего мне не передавала, и я зря распиналась перед этой стервой. "Братва", а тем паче "железнодорожники", предупреждают иначе. Значит, либо перепуганная дилетантка - либо что-то совсем другое, о чем и думать не хотелось.
   Уходя из дома, я машинально заглянула в почтовый ящик. Вкупе с местной газетой "Время" и листком рекламы моющих средств там обнаружилась странная бумаженция.
   Я пригляделась.
   "На море-окияне, на острове Буяне, стоит стол, Божий престол, на столе лежит тело белое, закаменелое, за столом сидят судья и прокурор. Господи, Мать Пресвятая Богородица, окамени им губы, и зубы, и язык - как мертвый лежит, не говорит, так и они б не приписывали, не придирались, не взъедались! Как лист опадает, так бы ихние дела от меня отпадали. Аминь. Аминь. Аминь".
   Край листа был явно смазан клеем и засыпан поверх серым маком.
   Словно бублик.
   Я неслышно выругалась, в клочья разорвала подосланный наговор и, выйдя на улицу, пустила обрывки по ветру на все четыре стороны.
   * * *
   Обложат поутру - будут обкладывать весь день. Почти примета. Причем из тех, что сбываются. Так и вышло.
   Не успела я освоиться за своим рабочим столом и прикинуть: сразу к дубу идти или Петрова-буяна обождать? - как дверь с жалобным треском (видать, ногой поддали!) отворилась.
   - Твою дивизию, Гизело! Хрена ты себе позволяешь? Думаешь, незаменимая, да? Так мы таких незаменимых на четыре кости...
   - Добрый день, господин Ревенко. Вы правы, погодка сегодня - хоть куда! Солнышко...
   Погода и впрямь неплоха - впервые за целую неделю. Мороз и солнце, день чудесный... Жаль, не начальнику следственного сие оценить!
   - Мы, Гизело, с тобой долго панькались! А теперь все - баста! Саботажа терпеть не будем!
   Непохмелен. Небрит. Невежлив. Невоспитан. Не в себе. Не...
   На мой стол мягко планирует толстый шуршащий журнал на ненашем языке. Большой красный кулак припечатывает его прямо к серому сукну.
   - Допрыгалась?
   Рявкнуть? Раз рявкну, два гавкну, этак совсем в собаку превращусь.
   - Виктор Викторович, а можно еще раз? Или переводчика позовем?
   Багровая физиономия застывает в немом удивлении. Наконец сообразив, кто таков загадочный Виктор Викторович (наверное, в жизни его по имени-отчеству не называли!), Ревенко бухается на стул, машет широкой ладонью.
   - Переводчика тебе? Шуточки-бауточки? Да шефа чуть кондратий не хватил! Журналюги, мать их, с утра мэрию осаждают...
   Толстый палец тычет в журнал. Ладно! Беру, читаю. С трудом читаю по-немецки все-таки. Впрочем, фотографию отца Александра узнаю сразу. Так-так, "Шпигель", свеженький. Когда доставить успели? А вот и заголовок. Второе слово - "Gewissen" - "совесть", первое - "Gefangene" - "пленник", нет, скорее "узник". Между ними "der"... Стало быть, "Узник совести". Что и следовало ожидать. Я ведь предупреждала!
   В номере было все: и письмо самого отца Александра, и послание Валентина, архиепископа Берлинского (он же член синода Зарубежной Православной), и, конечно, статья. Фотография отца Николая тоже имелась, но маленькая - в самом конце, рядом с видом нашей тюрьмы, что на макушке Холодной Горы. Тут есть чем гордиться. "Белый Лебедь" (а хорошо прозвали!) уцелел даже во время Большой Игрушечной. Только покрасить пришлось.
   - С тюрьмой - прокол, - сообщила я, откладывая журнал. - Граждане Егоров и Рюмин содержатся в нашем изоляторе, так что можем требовать опровержения. В остальном, боюсь...
   - Ты Ваньку-то не валяй, Гизело! - теперь в его голосе не рык, а хрип. Здесь, мать его, прямо сказано, что письмо попа этого ты переслала!
   Что, не так?
   А ведь обидно! Могла бы и переслать. Но меня не просили...
   - Вот! Гляди! Черным по-русскому - "следователь прокуратуры Гизело", "это письмо", "передала". И как передала, тоже сказано - "через прессу и адвокатов".
   - Ну, положим, не совсем по-русскому, - уточнила я и вновь взяла журнал. Ага, здесь. "Chungsrichter...." Ишь ты!.. "Следователь прокуратуры Гизело..."
   Дело идет со скрипом, и я подумываю, не включить ли компьютер - там у меня неплохая программа-переводчик. Впрочем, главное понятно и без подсказки. Кто-то из пушкинских персонажей хорошо выразился о знании грамоты перед намыленной петлей.
   - Сами переводили?
   Смутился. Впервые за весь разговор.
   -Да оно мне... Я, Гизело, в школе английский учил. Лидка перевела. Ну, ты знаешь...
   Знаю. Вся прокуратора знает. Лидия Ивановна Жукова, кличка Жучка. Я бы с такой кличкой и часу не прожила - застрелилась. А наша Жучка ко всему еще и полиглотка. Поли-глотка. Гм-м... Ладно, по поводу сего не мне судить, а вот что касаемо статьи...
   - Здесь сказано следующее: "Письмо отца Александра получено не по официальным каналам, поскольку следователь прокуратуры Гизело препятствует общению арестованного не только с прессой, но и с его адвокатами". Препятствовать! Hindern!
   И снова обидно. Ведь не препятствовала же!
   - Гражданин Егоров сам от адвоката отказался! Ревенко тычет пальцем в абзац, сопит над самым ухом.
   -А не врешь?
   Я, гляжу на часы. Десять. Бравый сержант Петров ждет в приемной.
   - Вот что, Ревенко! Сейчас вы пойдете и возьмете словарь. Потом вернетесь - и извинитесь.
   Все!
   Послушался. Сам, конечно, переводить не будет, опять Жучку посадит. Ничего, ей полезно - поли-глотке!
   Все это было бы смешно... Но это совсем не смешно. Опальные батюшки по-прежнему в камере, статья едва ли поможет, скорее еще больше раздраконит наших Торквемад, а мне сейчас предстоит душевный разговор о стандартной процедуре. Вновь, в который раз, гляжу на табло говномера. Зашкаливает!
   2
   Что такое "стандартная процедура" довелось узнать лет эдак с тринадцати. Точнее, о многих стандартных процедурах, поскольку в каждом деле есть своя. Арест - кидают лицом на пол, наступают сапожищами на ладони. Обыск - ставят лицом к стене, лезут пальцами в задний проход. А потом... А потом, согласно очередной "стандартной процедуре", я обеспечивала "освещение" объекта "Паникер". Вначале приходилось писать все разговоры, потом поверили - разрешили выбирать самой. С тех пор в постели я могла расслабиться - если, конечно, в спальне не стоял "жучок". Контроль "внедренного сотрудника" - тоже стандартная процедура.
   Теперь буду "освещать" Игоря. Игоря Дмитриевича Волкова. Так мне и надо...
   Бог весть, может, и вправду существует телепатия. Во всяком случае, этим утром старший сержант Петров посматривал на меня с особенным неродобрением. Пугануть? Ни к чему, что могла, давно сказала.
   Лучше по-другому.
   - Как поживает гражданин Залесский?
   Тяжелый вздох. Видать, поживает не очень.
   - Да так себе, Эра Игнатьевна. Без сознания. Еле-еле воду пить может.
   Зря не послушалась и "Скорую" не вызвала! Этот Молитвин, похоже, только по кентаврам спец. Вроде коновала.
   - О гражданине Крайцмане ничего нового? Нахмурился. Дернулись губы.
   - Нет...
   Нет - и спрашивать нечего. Впрочем, одна мыслишка упрямо не оставляет. Глупая, конечно...
   - Извините, Ричард Родионович, за такой вопрос. Вы... Или гражданка Крайцман... Не пытались узнать о вашем друге как-то... по-другому?
   - У гадалки?
   Хотя бы у гадалки. Город наш непростой. Говорить ему явно не хотелось. Губы вновь скривились:
   - Да как вам сказать, Эра Игнатьевна? Пробовали, в общем. Ерпалыч... В смысле, гражданин Молитвин, его, Фимку, вроде бы услышал. То есть не его, а как сердце бьется. Говорит, жив и не болен... Да ни черта я этим сенсам не верю!
   И я не верю. Правда, гражданин Молитвин непрост. Ох, непрост старикан, кентов одним словом смиряет!
   - Я про психов узнал.
   Это про каких? Но сразу вспомнилось: о тех, к которым и загремел доктор-биохимик.
   - Я Андрюху Дашкова... Того, про которого я вам говорил... Ну, накрутил я его, чтоб с архарами потолковал. Не прямо, конечно, это я понимаю. Он, Андрюха, мастер всякие жутики пересказывать; иногда так завернет, что ночью, извиняюсь, в сортир сунуться страшно. Стал он архарам этим про маньяков вкручивать, ну и... В общем, это место иначе называется. Голицыне. Или Голицыны.
   - Психи Голицыны, - вздохнула я, доставая карту. Бесполезно: я и так помнила, что ничего подобного у нас в области нет. Ни Голицына, ни Голицыных. И Психов Голицыных - тоже нет.
   - А может, это фамилия директора дурдома? Он лишь пожал плечами. ЭтЬ узнать просто, но разгадка не здесь.
   Все, исчерпались. Пора.
   - Сегодня в полдень гражданин Молитвин на квартире вашего друга Алика встречается с одним человеком. Вы должны быть там и обеспечить безопасность. Ясно?
   - Буду.
   Я вздохнула, достала из сумочки диктофон.
   Маленький такой, черненький.
   - Положите в карман и запишите разговор. Ровно в девятнадцать по нулям доставите ко мне на квартиру. Это тоже ясно?
   Кажется, он хотел вскочить, но сдержался.
   В глазах горела ярость.
   - Стукачком делаете... гражданка следователь?
   Лучше бы по лицу ударил! Нет, парень, не ты здесь стукачок, не ты!
   - Гражданин Молитвин проходит свидетелем по важному уголовному делу, скучным голосом начала я- - Если конкретнее, то по делу об убийстве. Нераскрытом убийстве, сержант! Вы понимаете, что это такое?
   Ярость исчезла - он слушал. Что такое нераскрытое убийство в нашем городе, даже жорику понять можно.
   - В придачу мы ищем гражданина Крайцмана. Кто знает, что в разговоре выплывет?
   Я давила - куда можно и куда нельзя. Господи, ведь не простится!
   - Официальную санкцию на запись выдадите?
   В голосе слышалась издевка. Это был уже перебор. Явный. Мент поганый! Дон-Кихота из себя корчит!
   - На вас три статьи висят, старший сержант. Хотите еще отказ от помощи следствию? Статью назвать?
   Не понадобилось. Петров медленно встал, скрипнул зубами, рука потянулась к диктофону.
   Я отвернулась.
   За столом возвышался розовощекий дуб, и была златая цепь...
   Впрочем, я это уже видела; А если не это, то нечто, весьма...
   - Привет, подруга!
   Я открыла рот, дабы навести порядок в дендрарии (хоть бы встал, негодник, дама все-таки зашла!), открыла - и закрыла.
   На дубе оказались очки.
   Обычные, дешевенькие, с толстыми вогнутыми стеклами, они странно смотрелись на румяной физиономии, создавая иллюзию невероятного явления. Если бы я не знала, кто передо мной, то могла бы решить, что вижу следователя Изюмского, напряженно размышляющего над грудой бумаг. Размышляющего! Думающего! Homo sapiens!
   Бред! Конечно, бред, все это - из-за очков!
   -Ты посиди. Эра Игнатьевна, тут, блин, концы с концами...
   И "блин" на месте, и тыкает, мерзавец, но...
   Чудо Маниту, не иначе!
   Дуб поднес какую-то бумаженцию к самым глазам, почесал лоб, вздохнул:
   - Блин!
   Бумага легла на стол, очки присоседились рядом, дуб стал дубом, но странное чувство не исчезло.
   - Никогда не видела, как мой дядька по стенкам бегает?
   Я моргнула. Потом еще раз. Он что, шутить научился? Бегающего по стенкам Никанора Семеновича я пока не видела, но в чем дело, догадалась сразу.
   - Из-за статьи в "Шпигеле"?
   - Ага. - Дуб вновь устало потер лоб, хмыкнул.
   - Хрена им всем попы эти сдались? Тут такой компот!.. Ну че, рассказать?
   Признаться, я шла в сие место, дабы узреть на столе бутылку коньяка и напроситься на рюмку. В такое славное утро - не грех. Даже немножечко, чайную ложечку...
   - Рассказывайте, Володя. Теперь моргнул уже он, но опомнился удивительно быстро.
   - С чего начать? С херни или с фигни? Кажется, я рано обрадовалась. Дуб есть дуб.
   Но если выбирать...
   - С херни, конечно!
   Он порылся лапищей в куче бумаг, достал нужную.
   - Во! Значит, так. Настропалил я Жучку, то есть Лидку Жукову, чтобы она по Интернету полазила. Она и так там вечно лазит, мужиков голых ищет!
   Ай, Жучка! Знать, она сильна!
   - Это с центрального, как его, блин? А, сервера! Интерполовского.
   Распечатка. Оригинал, естественно, на английском. А вот и перевод. Наверное, поли-глотка и переводила. Да она прямо нарасхват идет! Так-так, двенадцатого октября в городе Порту, Португалия, в гостинице "Король Альфонс"...
   Внезапно я почувствовала, что дурею. То есть я уже дура. Законченная. А как иначе, если двенадцатого октября в этой самой гостинице...
   Труп разыскиваемого Интерполом международного преступника Бориса Панченко, он же Андрей Столярян, он же Эдуард Говорков (начитанный, падла!), известного также под кличками Бесса-раб и Капустняк, был найден в туалетной комнате. Смерть наступила от передозировки наркотика "фленч". Следов насилия не найдено, в номере обнаружена большая сумма в долларах США, пистолет "байярд", проспекты лиссабонского клуба геев "Маре" и... И многое, многое другое. Отпечатки пальцев, группа крови, особые приметы...
   - Вот еще.
   А вот и еще. Фотографии: знакомая черная борода, крестик на волосатой груди. Он!
   Итак, Капустняк давно мертв, а я - дура. Мы дураки. Классический ложный след...
   - Ну че? Херня выходит?
   Куда тут спорить? Она, родимая, и есть.
   - А где фигня, Володя?
   Можно и не спрашивать. Фигня - это то, как лихо нас провели в "Казаке Мамае". А если бы не Жучка? Бегали бы еще год, искали мертвеца.
   Дуб пошелестел бумагами, поднес к глазам распечатку.
   - А теперь, блин, фигня. Это из Москвы, свежая. По оперативным данным, пятнадцатого января там состоялась сходка "авторитетов". Делили западносибирскую часть нефтепроводов, их раньше "тюменцы" держали. Так вот, от "железнодорожников" был Капустняк. Присутствовал, сука! Теперь Лейпциг, конец января. Там, блин, Капустняка тоже видели...
   - Двойник? - ляпнула я первое, что в голову пришло.
   Широкие плечи дуба неторопливо поднялись. Поднялись, опустились.
   - Да пес его знает! В Москве он же среди своих был, они его как облупленного... А в Лейпциге он у Шиффи Клаудии гостевал, у модели этой. Трахал ее, в общем. Он ее давно трахает.
   Да, мужика в постели трудно перепутать! Или этой Шиффи все едино, были бы доллары в придачу к черной бороде?
   - Ну а с февраля он, блин, у нас сшиваться стал. Вот, по дням. Тряхнул я свидетелей, запряг трех гавриков, чтоб всех опросили... это завсегдатаев "Казака Мамая". В феврале Капустняк был там трижды. Ел, пил. Общался. С некоторыми - очень тесно, но уже не в баре. В том числе со своими старыми дружками, общим счетом с тремя. Плюс бармен Трищенко, плюс вольный стрелок Кондратюк. А вот с Очковой его не видели. В феврале она была в "Мамае" только раз - в самом начале.
   - Это еще не вся фигня, Володя!
   Вспомнилась милая утренняя беседа по телефону. Рассказать? Вроде бы к месту выходит.
   Дуб слушал внимательно, хмурился, крепкие пальцы комкали ни в чем не повинную бумагу.