Страница:
Олди Генри Лайон & Валентинов Андрей
Кровь пьют руками (Нам здесь жить - 2)
Генри Лайон Олди Андрей Валентинов
НАМ ЗДЕСЬ ЖИТЬ (Книга вторая)
КРОВЬ ПЬЮТ РУКАМИ
Пути Господни неисповедимы, все мы - орудия Его, и кто знает: вдруг завтра Иоанн Креститель укажет пальцем именно на тебя? Тебя - слабого, пьющего, ссорящегося с женой и начальством на работе, глотающего анальгин, когда ноют зубы, поелику страшно идти к злодею-стоматологу?! Мессия - ты! Ну как? По плечу ноша?
Миру - мир!
Из лозунгов
Вместо предисловия
ВТОРНИК, ТРИДЦАТОЕ ИЮНЯ,
Или Нечто о френчах, реке Иордан и цитатах из О. Генри
...А нам толковали о больной печени...
О. Генри
Пусть не волнуются многоуважаемые читатели!
Эти страницы - не "дежа вю", не ошибка наборщика, а всего-навсего предисловие ко второй книге романа. Оное предисловие вполне можно пропустить, не читая, ибо самое главное уже сказано в Предисловии № 1, а по поводу френча и реки Иордан у каждого, смею надеяться, уже сложилось вполне определенное и квалифицированное мнение.
Кстати, почему френч?
Почему не смокинг, не фрак, наконец?
Черный френч вынырнет на свет Божий ближе к концу романа. Его наденет уже знакомый вам персонаж, чтобы именно в нем предстать перед Творцом, перед смертью предупредив мир о том страшном...
Впрочем, о чем именно, вы прочитаете сами - если охота будет.
Френч надел на героя я. Сделано сие было совершенно сознательно, ибо для меня это старо- и одновременно новомодное одеяние намертво срослось с первыми залпами Армагеддона, прогремевшего восемь десятилетий тому. Свой черный френч я, как и упомянутый персонаж, приобрел на Барабашовском рынке в Харькове и при примерке терзал продавца вопросом: похож ли я в нем если не на белогвардейского офицера в отпуске, то по крайней мере на Александра Федоровича Керенского? Как выяснилось, ничуть не похож. Наш персонаж такими вопросами не задается, но его черное одеяние по давней моде как бы подчеркивает странную смычку времен. Френч эпохи начала Армагеддона на челове, провожающем уходящий навсегда Старый Мир. В Новом ему уже нет места - вместе со старомодным изяществом черного, слегка приталенного костюма, на сверкающих пуговицах коего еще отражаются отблески белогвардейских штыков.
Впрочем, Армагеддон уже был.
Вчера.
Автор этих строк, не успевший на Перекоп и под Волочаевку, в свое время немало писал о Последней Битве, заслужив целый грузовой эшелон упреков как от любителей звездолетной фантастики, так и от паладинов драконисто-баронистой фэнтези.
(По поводу этого - смотри и расшифровывай эпиграф.)
Автор ничуть не смирился, но все же дал зарок - не писать более о веке XX, о столетии Армагеддона. И отнюдь не из-за снобистского кваканья - бумажного и виртуального. Слишком тяжела тема. Говоря словами Алексея Константиновича Толстого, и разум мутится, и перо выпадает из рук.
Вот почему сей роман был для автора особенно труден.
2
Мой славный соавтор, великий английский фантаст сэр Генри Лайон Олди честно признался (читай Предисловие № 1) что вышел на тему через магический кристалл своего знаменитого романа о Герое, которого не может быть больше, чем один. Мне, нижеподписавшемуся, пришлось искать подходы с иной стороны. Черный френч обозначил первый из них. Я писал о двадцатом веке, но так и не закончил рассказ. Рассказ о том, что будет после.
После Армагеддона.
Как-то в одном интервью я обещал описать конец света - после того как сей конец наступит. Предваряя недоверчивую улыбку уважаемой журналистки, я пояснил, что, в отличие от большинства писавших и снимавших на эту, столь ныне модную тему, придерживаюсь в данном вопросе более чем ортодоксальных взглядов. А взгляды эти достаточно просты. Стоит лишь открыть читаные и перечитанные страницы Откровения Святого Иоанна Богослова, и мы увидим очевидную вещь, поражающую больше, чем железные стрекозы, стальные кони и Звезда Чернобыль, отравившая воды рек.
Конец света наступил - а люди не заметили.
Может, это единственное, что еще удивляет меня в Истории.
Не заметили!
Выходит, прав Спаситель - иным и знамения мало. И не надо кивать на то, что большое видится на расстоянии. Армагеддон прошел давно, но об этом мало кто хочет слышать. Крепкие же нервы даровал нам Господь!
Иерусалим, Иерусалим, побивающий пророков!
И не правы мои уважаемые коллеги-писатели от Вячеслава Рыбакова до Песаха Амнуэля. Их Апокалипсисы оптимистичны хотя бы в том, что уцелевшие поняли, что свалилось на них с разверзшихся небес.
Нет, не поняли.
И поймут не скоро.
Когда Спаситель пришел в этот мир, открыв начало Новой эры, об этом узнали одиннадцать человек, включая пророчицу Анну и вифлеемских пастухов. Даже через тридцать лет, когда Он возвестил это черным по-арамейскому. Его услыхала горстка Апостолов. И только через два-три века...
Стоит ли продолжать?
Автор не настаивает на своей версии Истории. Желающие вполне могут повторять попугаями ара истину о том, что все к лучшему в этом лучшем из миров и новое тысячелетие будет эпохой человеческого могущества, безбрежного счастья, а также многополярного мира и расцвета парламентской демократии.
Завидую вам, оптимисты! Ибо обещано вам Царствие Небесное.
Кроме черного френча, была еще одна причина.
Как известно, некий булгаковский персонаж однажды решил написать роман об Иисусе Христе.
Я не любитель апокрифов - не читатель и тем более не сочинитель. Но один сюжет прикипел к душе намертво, и жаль, что не мне написать о реке Иордан.
История всем памятная. Плотник из Назарета по имени Иисус отправился на реку Иордан, влекомый слухом, что там объявится Мессия - долгожданный, выстраданный. Не Он один - тысячи стекались к пологим берегам неширокой реки, дабы увидеть Его. Вопрос был почти решен - вот Он, Креститель Иоанн, сын Захарии, смывающий проточной водой наши грехи. Потому и спешили - увидеть и услышать, как объявится Он во славе своей, в огне негасимой шехины, карающий и милующий именем Творца.
Плотник ждал на берегу и вместе с другими жаждал ответа, уже, казалось, очевидного.
Кто Он7 Не ты ли, Креститель?
И вот прозвучали слова сына Захарии, перевернувшие мир:
Мессия - не я.
Мессия - Ты!
Трудно найти более драматичный сюжет. Богословы-ортодоксы спешат снять напряжение, поясняя, что Иисус знал - с самого рождения, с первого детского крика. И обращение к Крестителю - лишь дань уважения к великому пророку.
А если все-таки нет?
Парень из глухой провинции, много лет кормивший плотницким ремеслом мать и кучу сестер-братьев, слушавший в захудалой синагоге недоучек-книжников, жаждет увидеть чудо и вдруг узнает, что чудо - это Он сам.
Отсюда - пустыня, долгие недели одиночества, попытка разобраться, понять самого Себя. И, конечно, Искуситель. Ибо что толку искушать Сына Божьего, с младенчества ведающего о своем жребии? Но Человек, только что узнавший о том, кто Он на самом деле, - это ли не добыча для Противостоящего?
Таков сюжет, за который я никогда не возьмусь. И не только в силу почтения к традиции. Иисус был неординарной Личностью. Он справился с Собой удивительно быстро и смог не только отослать прочь Провокатора с его дешевыми соблазнами, но и не побоялся выпить чашу в Гефсиманском саду, хотя речь уже шла не о бутербродах с саранчой и царствах-государствах, а о жизни и тридцатисантиметровых гвоздях, вбитых в запястья.
Се Человек!
Но пути Господни неисповедимы. Все мы - орудия Его, и кто знает, вдруг завтра Креститель укажет пальцем именно на тебя? Тебя - слабого, пьющего, ссорящегося с женой и начальством на работе, глотающего анальгин, когда ноют зубы, поелику страшно идти к злодею-стоматологу?
Мессия - ты!
Ну как ? По плечу ноша?
4
Америку открывали много раз и, наверное, еще откроют, не завтра - так через пару веков.
Сюжет, мною выше обозначенный, привлекал многих. Для меня ближе всего трактовка великого Клайва Льюиса, но его Рестон, спасающий Переландру и самое Землю, все-таки крепкий парень, настоящий англичанин, из тех, что бросали на дюнкерские пляжи свои стальные каски как залог возвращения и мертво держали оборону в песках Тобрука и Эль-Аламейна. Льюис "Космической трилогией" смело противостоит пессимизму своего земляка и современника Оруэлла. Они не пройдут! Потомки тех, кто вырвал у Иоанна Безземельного Великую Хартию, не допустят, чтобы воцарилась Мерзейшая Мощь вкупе со Старшим Братом!
Надо ли напоминать, что именно в эти годы Профессор заканчивал роман о маленьких и нескладных обитателях Шира, сумевших остановить Черного Властелина?
Нам история не оставила места для оптимизма.
Нет его - и не будет.
Вместе с тем решаем мы проблему, помянутую выше, с легкостью необыкновенной.
Как правило, героем оказывается отставной десантник с опытом Афгана, спасающий мир методами, опробованными под Гератом и Джелала-бадом (сначала гранату в дверь, а потом задавай вопросы). Спорить с подобной трактовкой просто не хочется, ибо убереги нас Господь от такого спасителя, а от всех прочих мы и сами убережем-с. И можно бы на этом и точку поставить (каковы мы, таковы и спасители), но История не стоит на месте, книги пишутся, издаются, и на смену очередному Крутю Немереному (и наряду с ним) на роль Спасителя начинает посягать некто совершенно другой.
Поистине, никто не даст нам избавленья! Во всяком случае, не Бог, не царь и не герой. Сами разберемся, причем в лучшем виде!
Ну, например.
Сижу это я в кофейне, кофе пью - двойной и без сахара. Люблю кофе пить, особливо по холодку! И вот приходит ко мне сам Господь Саваоф, глася: "Ваня! (Петя, Вася, Максимушка), а не спасешь ли мир? Я тебе молний подкину вкупе с громами и войско превеликое, а ты уж, будь добр, поспособствуй!
И все бабы - твои!!!"
Поглядел я на свой "Роллекс", прикинул, что до ближайшей "стрелки" еще целых два часа с половиною, да и рукой махнул: ин ладно, Господи, спасу! Да тока одних баб мне мало, мне б еще джакузи походный да архангела Гавриила с мечом в зубах в качестве тела моего хранителя...
Ну, в общем, спас.
Спас - и пошел кофе пить. Люблю, чтобы двойной и без сахара!
Читать такое весьма любопытно. Не об авторе подобный текст говорит (автор - молодец, свое дело знает!) - о читателях. О студентах-недоучках, зачеты не сдавших, любителей игры в "DOOM"-поддавки, дабы, набравши последовательно IDKFA и IDDQD, ощутить себя хоть на час суперменами, а не тварью дрожащей. Мир спасти - да раз плюнуть, вот только кофе допью!
Поколение, родившееся после Армагеддона! Сколь сладостно вам читать такое! Ведь я, двоечник-хвостист, тоже могу так, чтобы и кофе, и архангел Гавриил...
Крутые мы, крутые - пока на зачет идти не надо.
Один умный и наблюдательный человек верно отметил, что фантастика снежным комом с горы катится в бездну стеба и беспроблемности. Легче так - и писателям, и читателям. Писателям - творить по известному рецепту (а вы думаете, это король Артур? Не-а, не Артур это, а придурок и козел. А вот Я!..). И читателям - не напрягаться во избежание очевидных последствий. Писатель пописывает, читатель почитывает.
Не все!
Слава Богу, не все!
Однако дух уже чувствуется. Дух, исходящий от снобья, что, сидя в разных кофейнях, каркает:
"Романы Икса - чернуха, Игрека - заумь, Зет в исторических реалиях ни шиша не смыслит, Бета-Сигма - в мифологических, у Дельты с достоверностью напряг... Зато!.."
Подставь имена сам, о Читатель, и забудь о них, хотя бы на время. И о снобах забудь. Ибо не для очернения своих коллег написал я сие (жанры всякие нужны, жанры всякие важны), но для разъяснения.
Ибо тяжко не только мир спасать, но и больную собаку выходить.
А уж если палец Крестителя укажет на тебя!..
Об этом и роман.
Потому и искусился я нелегкой темой, дабы пояснить - и себе, и всем остальным - две очевидные вещи. Для меня очевидные.
Эра, начавшаяся две тысячи лет назад в Вифлееме, заканчивается. Чем - мы еще не поняли, не успели понять, но вокруг нас уже проступают смутные контуры Нового Мира со своими законами и правилами. Бог даст, на нашу долю не достанется и десятой доли того, что довелось хлебнуть персонажам романа.
Даст Бог - но быть может, и не даст!
Отсюда - caveant! Будьте бдительны! И если не придется брать на плечи ношу, подобную той, что взвалили на себя герои романа, то хотя бы вылечите больную собаку, скулящую у ваших дверей.
А потом можно и кофе пить!
А по поводу больной печени, упомянутой в эпиграфе, к которому отсылал я тебя, о много-, терпеливый Читатель, обратись к первоисточнику - славному писателю О. Генри, изрекшему сие в тяжкий для него час. О больной печени толковали его критики, не видя, не желая видеть...
...Что именно - легко догадаться. Ежели нет, советую открыть предисловие к старому "синему" двухтомнику, изданному еще в далекие 60-е, когда главные герои нашего романа еще не родились. Хорошие были годы! Тогда под песни Высоцкого да под "Поехали!" Гагарина легко мечталось о Будущем, о грядущем Прекрасном Новом Мире.
Будущее.
И вот оно наступило Нам здесь жить.
КНИГА ВТОРАЯ
КРОВЬ ПЬЮТ РУКАМИ
XV. Об избавлении от мышей, клопов, тараканов, от гусениц, вредящих садам и огородам.
1. Мученику Трифону (250; 14 февраля). Известны многочисленные случаи чудесных избавлений от гусениц, саранчи и различных других вредных насекомых помощию св. Трифона по молитве к нему. Заказать молебен этому святому с водосвятием. (Молит. 118).
Сборник молитвословий, издательство "Либрис", Москва, 1995 год, по благословению настоятеля Иоанно-Златоустовской церкви; тираж не указан.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПОДСТИЛКА ПРОКУРОРСКАЯ, пап Пташечки с колоколенки
Четверг, девятнадцатое февраля
Меж кентом и ментом * Маг по имени Истр * Конституцию еще не отменили? * "Воздух" понят правильно * Наверное, это и есть Ад
Итак, стоит себе дура между кентом и ментом. Мент шпалер свой ментовский поднимает, а кент... Бр-р-р! Ну и рожа! То есть уже не одна, а целых две... мама моя родная! - вторая-то кентесса! Клетчатый пиджак притален, белоснежная манишка, галстук-селедка аккуратно заколот... тоже - лицо нетрадиционной?
- Падай, Гизело!
Ну уж нет! Стану я на грязный-пол падать!
- Отставить!
Поднимаю руку, поворачиваюсь к разошедшемуся не на шутку жорику.
- Сержант! Пистолетик-то... Спрячьте, не ваш же! Сядете! Сама посажу, не побрезгую!
Понял. Увял. Спрятал. Вот и порядок! Теперь кенты.
- В чем дело, граждане?
От "граждан" люто несет перегаром и машинным маслом. Первый - громадное гнедое одоробло само себя шире, на плече похабщина наколота - надвигается в упор, щерит желтые зубы.
- Уйди, тетка! Нам Алик нужен! Тетка? Спасибо, что не бабка!
- Тамбовский волк тебе тетка. И дядька. Стой, где стоишь!
Легко сказать! Мокрое, в клочьях грязного снега, колесо подкатывает к самым коленям. Не двигаюсь. Жду. Давить собрался, урод? Давай, рискни запчастями!
- Усе в порядке, граждане!
Сержант Петров, кажется, успел очухаться и готов занять боевую позицию рядом со мной - с палашом наголо. Я только вздохнула: налетит наряд, отмазывай потом обалдуя! Фиг там, не буду!
- Усе в порядке, граждане! - суровым тоном повторяет жорик. - А документики-то предъявите!
Интересно, какие документы у кентов? Наверно, водительские права. И еще техпаспорт.
- Катись в пень, служивый! - Кентесса демонстративно сплевывает на пол и катит к нам с явным намерением припечатать к полу сержантовы сапоги. - Если вы, бриллиантовые, с Аликом беду сотворили!..
- Язык-то попридержите, гражданочка! - Квадратное плечо Петрова ненавязчиво оттирает меня в сторону. Слабые попытки сопротивления с Моей стороны игнорируются - молча, но решительно. Теперь супротив двух кентов - один мент.
- Вот чего, сержант! - Первый, который одоробло, нагибается, дышит бензином. - Ты нам Алика отдай, а сам катись - и зубы вставлять не придется. Просек?
- Попустись, миленок! - сопрано красотки на колесах звенит откровенной издевкой. - Не ровен час, мы тебя сами попустим! Вдвоем и по очереди.
Петров громоздится, как спартанское войско при Фермопилах, намертво перекрывая коридор. Я наконец прихожу в себя. Ругался - значит, смертоубийства не будет. Телефон! Я ведь хотела позвонить! Наряд и, конечно, "Скорую"! Нет, "Скорую", а потом уже наряд!..
Я отступаю к двери, за которой прячется искомый телефон (сотовый надо было брать, дуреха!), и тут начинается. Мое непродуманное отступление явно принято за всеобщее бегство. Кентесса начинает наезжать (в прямом смысле, не в переносном) на сержанта, лапища гнедого - грязная, в чем-то, похожем на тавот, - толкает Петрова в грудь...
Бах!
Интересно, можно ли с одного удара уложить на землю шкаф? Наверное, нет, а вот кентавра можно, причем с тем же приблизительно звуком. Уложить одной левой - в правой у сержанта палаш, которым он почти одновременно пытается достать кентессу - к счастью, плашмя. Но фехтовальщик из него никакой - ловкий ответный удар выбивает оружие из рук, тонкие, но жилистые лапки тянутся к горлу...
Все! Пора бить! Не люблю жориков, но они все-таки люди.
Я примериваюсь к хрипящей и матерящейся массе, едва не получаю колесом по ноге, успеваю разглядеть мохнатое горло гнедого, замахиваюсь...
- Хватит!
Голос негромкий, слабый. Казалось, его и не услыхать-то по этакой запарке, но - услышала. И не просто услышала - замерла на месте, каким-то чудом моментально осознав: и вправду - хватит. И что самое любопытное, догадалась об этом не одна я. Словно к непослушным детишкам пришел строгий дядька. Поигрались, малые, - и будя!
Куча распадается, встрепанный Петров отскакивает в сторону, кенты отъезжают чуть назад.
- День добрый, господа и граждане!
Тот, кто столь удачно нас убедил, стоит в дверях. Старенький такой, и кожушок на нем старенький, на седой голове шапка-бирка, сверху дырка, ветром повевает...
За спиной дедушки, прямо на лестничной площадке, возвышается еще один кентавр - угрюмый бородач в футболке песочного цвета..
Почетный эскорт?
- Олег Авраамович жив?
И тут я спохватываюсь. В голове зреет смутная - и совершенно невероятная догадка. На фотографиях он совсем другой, помоложе и не в кожухе, но...
- Гражданин Залесский жив, но ему срочно требуется медицинская помощь. Гражданин... Молитвин?
Тот, кого ищут пожарные, ищет милиция, неторопливо кивает, поворачивается к кентам:
- Все в порядке, Папочка. Драться не надо. Это свои.
В иной момент я бы и не прочь побыть "своей" для нетрадиционной Папочки, но не сейчас.
- Я работник прокуратуры, гражданин Молитвин. В данный момент в квартире находится лицо с явными признаками...
- Я знаю, кто вы, Эра Игнатьевна, - прежним негромким голосом перебивает старик. - Алик вас хорошо описал. Никаких признаков, тем более явных, нет, но Олегу Аврамовичу действительно нужна помощь. За тем и пришел.
"Опохмелиться принесли, что ли?" - хочу спросить я, но не спрашиваю. Просто не успеваю - бравый сержант Петров как раз выходит из ступора.
- Ерпалыч, ты это... - произносит он сурово, неторопливым движением пряча в ножны палаш. - Ты в комнату пройди. А вы, граждане, стойте, где стоите. И ни шагу!
Последнее явно относится к кентам. Они недобро ворчат, скалят желтые зубы - но подчиняются. Пока, во всяком случае.
Ладно! Пора к телефону!
Я снимаю трубку, палец ложится на кнопку.
- Не надо, Эра Игнатьевна!
Вздрагиваю. Вздрогнешь тут, когда тихой сапой из-за спины подбираются. Когда это он успел? Хочется ругнуться как следует, в пять загибов, но нельзя. Не тот случай.
- Гражданин Молитвин! Прошу не указывать мне, что делать! Между прочим, ваш дружок-собутыльник валяется в соседней комнате с перерезанной артерией...
- Нет...
Старик медленно снимает шапчонку, проводит худой ладонью по жидким седым волосам.
- Олег Авраамович не ранен. Эта кровь - не его. У него обморок. Не звоните! "Скорая" не поможет, а вашим коллегам тут делать нечего. Эта кровь не человеческая. Произошел... Ну, можно сказать, несчастный случай. Точнее, неудачный научный опыт.
Из соседней комнаты доносится радостный визг гражданки Бах-Целевской:
- Алик! Алик! Сладенький мой! Это я, твоя курипочка!
Судя по тону "курипочки" дела не так и плохи. Все-таки медсестра, должна что-то понимать! Ладно, не буду спешить. К тому же упоминание о науке наводит меня на новую мысль - на сей раз совершенно правильную.
- Хорошо. В милицию пока звонить не буду. Насчет "Скорой" - поглядим через полчаса.
Он кивает, явно успокоенный, и выходит из комнаты.
Мой палец тут же ложится на кнопку.
Набираю номер.
Свой.
Игорь поднимает трубку почти сразу, после первого гудка, и я догадываюсь, что он сидит в большом старом кресле рядом с моим столом.
- К-квартира Гизело! Алло!
- И вам алло, Игорь! - невольно улыбаюсь я. - Звоню из Лапландии. От Деда Мороза.
- Зд-дравствуйте, Снегурочка! - мигом откликается он. - К-как там в Лапландии? Нильса с г-гусями не встречали часом?
- Гусь есть! - Я уже не улыбаюсь. - Ваш гусь! Тот самый!
Несколько секунд трубка молчит, и я получаю возможность беспрепятственно переварить "снегурочку". Никак уши краснеют, снегурочка-дурочка? Хороша старая баба с красными ушами!
- П-понял, - теперь голос звучит совсем иначе: строго и твердо. Н-назовите ад-дрес, еду.
Да, голос звучит твердо, но заикается мой "специалист" больше обычного. Неужели на старом алкаше свет клином сошелся? Игорю сюда нельзя, здесь же куча... даже не народу, а просто - куча. Свалка. Мне за такое голову оторвут. Вернее, сама оторву, если с ним что-то...
- Адрес назову, Игорь. Но ехать вам сюда нельзя. Сейчас нельзя. Поверьте!
На этот раз с голосом экспериментирую я. Поймет?
- Хорошо, - в трубке слышен вздох. - Д-долго. терпел, потерплю еще. Договоритесь, пожалуйста, о встрече. На завтра. Ладно?
На завтра? Как бы Неуловимый Джо Молит-вин не вздумал вновь шутки шутить! Ну, нет! Не позволю.
- Договорюсь. Вас как-то представить?
- К-конечно! Будем д-дипломатами! - Игорь смеется, и я невольно улыбаюсь в ответ. - Скажите, что с ним хочет встретиться м-магистр.
- К-как? - оказывается, я тоже умею заикаться.
- Магистр - это маг по имени Истр. В честь речки назвали - Днестр которая. Не иначе он там с водяными п-путался. И с русалками... Я ведь действительно м-магистр, причем именно по мифологии. В Праге дали, я там в университете защищался. У Ярослава Б-буриана. Который по унгвартариям книжку написал, помните?
Ага! И ложусь с ней, и встаю.
- Хорошо. Передам. Мне, Игорь, тут еще побыть придется, так что вы не скучайте. Телевизор сами найдете, компакт-диски в левом нижнем ящике стола.
- Спасибо! - кажется, он вновь улыбается. - Я тут зрение порчу- Лойолу в-вашего почитываю. Насчет т-трех степеней подчинения. Разб-бирался, испанец!
- Еще бы, - охотно соглашаюсь я. Так оно и есть. Разбирался. Но даже если и нет, я не стала бы спорить с Игорем Дмитриевичем. Бог с ней, с истиной, пусть не рождается!
* * *
Этому тоже учил Первоиезуит. Мир дороже. Мир - и покорность. На том все и стоять должно.
Впрочем, меня бы он к себе не взял. И даже не из-за того, что я Эра, а не Эрик. Три степени покорности: повинуйся телом, повинуйся разумом, повинуйся сердцем. Хорошо придумано, но не для меня. Не умею. Хотя учили крепко.
Повинуйся телом: это когда бьют, приставляют к горлу осколок стекла, валят на дощатые нары, срывают клифт, вонью дышат в лицо. И ты повинуешься - телом, избитым, опозоренным, но еще желающим жить.
Повинуйся разумом: это когда годами работаешь под чужой личиной, выверяешь каждый шаг, жрешь горстями успокоительное - или пьешь по-черному по субботам, закрывшись на все задвижки. Повинуешься, потому что разум говорит: иначе нельзя, поводок крепок, намордник жмет, к тому же деньги - для нее, и для меня самой, той, что когда-нибудь сможет уйти из этой паутины.
Сердцем... Не знаю, не получалось. А может, и не пробовала. Не для кого было. Саша... Нет, и с Сашей тоже. Даже в постели, даже в тот миг, когда самая фригидная баба забывает обо всем, приходилось помнить: завтра надо писать очередной отчет об объекте "Паникер". Я думала, что сердце когда-нибудь не выдержит - разорвется:
Выдержало. Не выдержало Сашино - пуля пробила аорту...
...Нельзя, нельзя!. Присесть, закрыть глаза. Валидол! Черт, дьявол, забыла! Вот о чем думать надо - о валидоле, а не о серых глазах и ямочке на подбородке...
* * *
Перед тем как зайти в комнату, откуда слышался плеск и всхлипывания сестрички-истерички, я заглянула в зеркало. На меня взглянула холодная надменная особа средних лет в дорогом пальто и сбившейся на сторону шапке. Шапку я поправила, но снимать не стала. Сойдет, нежарко; батареи, похоже, совсем холодные. Наверно, гражданка Бах-Целевская домовому булки пожалела.
Как они все должны меня ненавидеть!
Ладно.
Кентавров в коридоре не оказалось. Не обнаружились они и в комнате - не иначе на автозаправку решили завернуть. И очень хорошо, без них воздух свежее. Зато все остальные были на месте; вдобавок откуда-то появился таз, полный воды, вкупе с полотенцем. Хмурый Петров вместе с заплаканной Идочкой сдирали с гражданина Залесского окровавленные брюки. Похоже, намечалось мытье. Мытье или обмывание?
Я вновь вступила в кровавую лужу, невольно поморщилась (запах, запах!), коснулась холодного запястья. Да, гражданин Залесский жив. Пульс нормальный, четкий. Я приподняла веко - на меня глянул мутный недвижный глаз. Да, обморок, старикан не ошибся.
Сам гражданин Молитвин застыл у окна, глядя на окрестные крыши. Я подошла, стала рядом.
НАМ ЗДЕСЬ ЖИТЬ (Книга вторая)
КРОВЬ ПЬЮТ РУКАМИ
Пути Господни неисповедимы, все мы - орудия Его, и кто знает: вдруг завтра Иоанн Креститель укажет пальцем именно на тебя? Тебя - слабого, пьющего, ссорящегося с женой и начальством на работе, глотающего анальгин, когда ноют зубы, поелику страшно идти к злодею-стоматологу?! Мессия - ты! Ну как? По плечу ноша?
Миру - мир!
Из лозунгов
Вместо предисловия
ВТОРНИК, ТРИДЦАТОЕ ИЮНЯ,
Или Нечто о френчах, реке Иордан и цитатах из О. Генри
...А нам толковали о больной печени...
О. Генри
Пусть не волнуются многоуважаемые читатели!
Эти страницы - не "дежа вю", не ошибка наборщика, а всего-навсего предисловие ко второй книге романа. Оное предисловие вполне можно пропустить, не читая, ибо самое главное уже сказано в Предисловии № 1, а по поводу френча и реки Иордан у каждого, смею надеяться, уже сложилось вполне определенное и квалифицированное мнение.
Кстати, почему френч?
Почему не смокинг, не фрак, наконец?
Черный френч вынырнет на свет Божий ближе к концу романа. Его наденет уже знакомый вам персонаж, чтобы именно в нем предстать перед Творцом, перед смертью предупредив мир о том страшном...
Впрочем, о чем именно, вы прочитаете сами - если охота будет.
Френч надел на героя я. Сделано сие было совершенно сознательно, ибо для меня это старо- и одновременно новомодное одеяние намертво срослось с первыми залпами Армагеддона, прогремевшего восемь десятилетий тому. Свой черный френч я, как и упомянутый персонаж, приобрел на Барабашовском рынке в Харькове и при примерке терзал продавца вопросом: похож ли я в нем если не на белогвардейского офицера в отпуске, то по крайней мере на Александра Федоровича Керенского? Как выяснилось, ничуть не похож. Наш персонаж такими вопросами не задается, но его черное одеяние по давней моде как бы подчеркивает странную смычку времен. Френч эпохи начала Армагеддона на челове, провожающем уходящий навсегда Старый Мир. В Новом ему уже нет места - вместе со старомодным изяществом черного, слегка приталенного костюма, на сверкающих пуговицах коего еще отражаются отблески белогвардейских штыков.
Впрочем, Армагеддон уже был.
Вчера.
Автор этих строк, не успевший на Перекоп и под Волочаевку, в свое время немало писал о Последней Битве, заслужив целый грузовой эшелон упреков как от любителей звездолетной фантастики, так и от паладинов драконисто-баронистой фэнтези.
(По поводу этого - смотри и расшифровывай эпиграф.)
Автор ничуть не смирился, но все же дал зарок - не писать более о веке XX, о столетии Армагеддона. И отнюдь не из-за снобистского кваканья - бумажного и виртуального. Слишком тяжела тема. Говоря словами Алексея Константиновича Толстого, и разум мутится, и перо выпадает из рук.
Вот почему сей роман был для автора особенно труден.
2
Мой славный соавтор, великий английский фантаст сэр Генри Лайон Олди честно признался (читай Предисловие № 1) что вышел на тему через магический кристалл своего знаменитого романа о Герое, которого не может быть больше, чем один. Мне, нижеподписавшемуся, пришлось искать подходы с иной стороны. Черный френч обозначил первый из них. Я писал о двадцатом веке, но так и не закончил рассказ. Рассказ о том, что будет после.
После Армагеддона.
Как-то в одном интервью я обещал описать конец света - после того как сей конец наступит. Предваряя недоверчивую улыбку уважаемой журналистки, я пояснил, что, в отличие от большинства писавших и снимавших на эту, столь ныне модную тему, придерживаюсь в данном вопросе более чем ортодоксальных взглядов. А взгляды эти достаточно просты. Стоит лишь открыть читаные и перечитанные страницы Откровения Святого Иоанна Богослова, и мы увидим очевидную вещь, поражающую больше, чем железные стрекозы, стальные кони и Звезда Чернобыль, отравившая воды рек.
Конец света наступил - а люди не заметили.
Может, это единственное, что еще удивляет меня в Истории.
Не заметили!
Выходит, прав Спаситель - иным и знамения мало. И не надо кивать на то, что большое видится на расстоянии. Армагеддон прошел давно, но об этом мало кто хочет слышать. Крепкие же нервы даровал нам Господь!
Иерусалим, Иерусалим, побивающий пророков!
И не правы мои уважаемые коллеги-писатели от Вячеслава Рыбакова до Песаха Амнуэля. Их Апокалипсисы оптимистичны хотя бы в том, что уцелевшие поняли, что свалилось на них с разверзшихся небес.
Нет, не поняли.
И поймут не скоро.
Когда Спаситель пришел в этот мир, открыв начало Новой эры, об этом узнали одиннадцать человек, включая пророчицу Анну и вифлеемских пастухов. Даже через тридцать лет, когда Он возвестил это черным по-арамейскому. Его услыхала горстка Апостолов. И только через два-три века...
Стоит ли продолжать?
Автор не настаивает на своей версии Истории. Желающие вполне могут повторять попугаями ара истину о том, что все к лучшему в этом лучшем из миров и новое тысячелетие будет эпохой человеческого могущества, безбрежного счастья, а также многополярного мира и расцвета парламентской демократии.
Завидую вам, оптимисты! Ибо обещано вам Царствие Небесное.
Кроме черного френча, была еще одна причина.
Как известно, некий булгаковский персонаж однажды решил написать роман об Иисусе Христе.
Я не любитель апокрифов - не читатель и тем более не сочинитель. Но один сюжет прикипел к душе намертво, и жаль, что не мне написать о реке Иордан.
История всем памятная. Плотник из Назарета по имени Иисус отправился на реку Иордан, влекомый слухом, что там объявится Мессия - долгожданный, выстраданный. Не Он один - тысячи стекались к пологим берегам неширокой реки, дабы увидеть Его. Вопрос был почти решен - вот Он, Креститель Иоанн, сын Захарии, смывающий проточной водой наши грехи. Потому и спешили - увидеть и услышать, как объявится Он во славе своей, в огне негасимой шехины, карающий и милующий именем Творца.
Плотник ждал на берегу и вместе с другими жаждал ответа, уже, казалось, очевидного.
Кто Он7 Не ты ли, Креститель?
И вот прозвучали слова сына Захарии, перевернувшие мир:
Мессия - не я.
Мессия - Ты!
Трудно найти более драматичный сюжет. Богословы-ортодоксы спешат снять напряжение, поясняя, что Иисус знал - с самого рождения, с первого детского крика. И обращение к Крестителю - лишь дань уважения к великому пророку.
А если все-таки нет?
Парень из глухой провинции, много лет кормивший плотницким ремеслом мать и кучу сестер-братьев, слушавший в захудалой синагоге недоучек-книжников, жаждет увидеть чудо и вдруг узнает, что чудо - это Он сам.
Отсюда - пустыня, долгие недели одиночества, попытка разобраться, понять самого Себя. И, конечно, Искуситель. Ибо что толку искушать Сына Божьего, с младенчества ведающего о своем жребии? Но Человек, только что узнавший о том, кто Он на самом деле, - это ли не добыча для Противостоящего?
Таков сюжет, за который я никогда не возьмусь. И не только в силу почтения к традиции. Иисус был неординарной Личностью. Он справился с Собой удивительно быстро и смог не только отослать прочь Провокатора с его дешевыми соблазнами, но и не побоялся выпить чашу в Гефсиманском саду, хотя речь уже шла не о бутербродах с саранчой и царствах-государствах, а о жизни и тридцатисантиметровых гвоздях, вбитых в запястья.
Се Человек!
Но пути Господни неисповедимы. Все мы - орудия Его, и кто знает, вдруг завтра Креститель укажет пальцем именно на тебя? Тебя - слабого, пьющего, ссорящегося с женой и начальством на работе, глотающего анальгин, когда ноют зубы, поелику страшно идти к злодею-стоматологу?
Мессия - ты!
Ну как ? По плечу ноша?
4
Америку открывали много раз и, наверное, еще откроют, не завтра - так через пару веков.
Сюжет, мною выше обозначенный, привлекал многих. Для меня ближе всего трактовка великого Клайва Льюиса, но его Рестон, спасающий Переландру и самое Землю, все-таки крепкий парень, настоящий англичанин, из тех, что бросали на дюнкерские пляжи свои стальные каски как залог возвращения и мертво держали оборону в песках Тобрука и Эль-Аламейна. Льюис "Космической трилогией" смело противостоит пессимизму своего земляка и современника Оруэлла. Они не пройдут! Потомки тех, кто вырвал у Иоанна Безземельного Великую Хартию, не допустят, чтобы воцарилась Мерзейшая Мощь вкупе со Старшим Братом!
Надо ли напоминать, что именно в эти годы Профессор заканчивал роман о маленьких и нескладных обитателях Шира, сумевших остановить Черного Властелина?
Нам история не оставила места для оптимизма.
Нет его - и не будет.
Вместе с тем решаем мы проблему, помянутую выше, с легкостью необыкновенной.
Как правило, героем оказывается отставной десантник с опытом Афгана, спасающий мир методами, опробованными под Гератом и Джелала-бадом (сначала гранату в дверь, а потом задавай вопросы). Спорить с подобной трактовкой просто не хочется, ибо убереги нас Господь от такого спасителя, а от всех прочих мы и сами убережем-с. И можно бы на этом и точку поставить (каковы мы, таковы и спасители), но История не стоит на месте, книги пишутся, издаются, и на смену очередному Крутю Немереному (и наряду с ним) на роль Спасителя начинает посягать некто совершенно другой.
Поистине, никто не даст нам избавленья! Во всяком случае, не Бог, не царь и не герой. Сами разберемся, причем в лучшем виде!
Ну, например.
Сижу это я в кофейне, кофе пью - двойной и без сахара. Люблю кофе пить, особливо по холодку! И вот приходит ко мне сам Господь Саваоф, глася: "Ваня! (Петя, Вася, Максимушка), а не спасешь ли мир? Я тебе молний подкину вкупе с громами и войско превеликое, а ты уж, будь добр, поспособствуй!
И все бабы - твои!!!"
Поглядел я на свой "Роллекс", прикинул, что до ближайшей "стрелки" еще целых два часа с половиною, да и рукой махнул: ин ладно, Господи, спасу! Да тока одних баб мне мало, мне б еще джакузи походный да архангела Гавриила с мечом в зубах в качестве тела моего хранителя...
Ну, в общем, спас.
Спас - и пошел кофе пить. Люблю, чтобы двойной и без сахара!
Читать такое весьма любопытно. Не об авторе подобный текст говорит (автор - молодец, свое дело знает!) - о читателях. О студентах-недоучках, зачеты не сдавших, любителей игры в "DOOM"-поддавки, дабы, набравши последовательно IDKFA и IDDQD, ощутить себя хоть на час суперменами, а не тварью дрожащей. Мир спасти - да раз плюнуть, вот только кофе допью!
Поколение, родившееся после Армагеддона! Сколь сладостно вам читать такое! Ведь я, двоечник-хвостист, тоже могу так, чтобы и кофе, и архангел Гавриил...
Крутые мы, крутые - пока на зачет идти не надо.
Один умный и наблюдательный человек верно отметил, что фантастика снежным комом с горы катится в бездну стеба и беспроблемности. Легче так - и писателям, и читателям. Писателям - творить по известному рецепту (а вы думаете, это король Артур? Не-а, не Артур это, а придурок и козел. А вот Я!..). И читателям - не напрягаться во избежание очевидных последствий. Писатель пописывает, читатель почитывает.
Не все!
Слава Богу, не все!
Однако дух уже чувствуется. Дух, исходящий от снобья, что, сидя в разных кофейнях, каркает:
"Романы Икса - чернуха, Игрека - заумь, Зет в исторических реалиях ни шиша не смыслит, Бета-Сигма - в мифологических, у Дельты с достоверностью напряг... Зато!.."
Подставь имена сам, о Читатель, и забудь о них, хотя бы на время. И о снобах забудь. Ибо не для очернения своих коллег написал я сие (жанры всякие нужны, жанры всякие важны), но для разъяснения.
Ибо тяжко не только мир спасать, но и больную собаку выходить.
А уж если палец Крестителя укажет на тебя!..
Об этом и роман.
Потому и искусился я нелегкой темой, дабы пояснить - и себе, и всем остальным - две очевидные вещи. Для меня очевидные.
Эра, начавшаяся две тысячи лет назад в Вифлееме, заканчивается. Чем - мы еще не поняли, не успели понять, но вокруг нас уже проступают смутные контуры Нового Мира со своими законами и правилами. Бог даст, на нашу долю не достанется и десятой доли того, что довелось хлебнуть персонажам романа.
Даст Бог - но быть может, и не даст!
Отсюда - caveant! Будьте бдительны! И если не придется брать на плечи ношу, подобную той, что взвалили на себя герои романа, то хотя бы вылечите больную собаку, скулящую у ваших дверей.
А потом можно и кофе пить!
А по поводу больной печени, упомянутой в эпиграфе, к которому отсылал я тебя, о много-, терпеливый Читатель, обратись к первоисточнику - славному писателю О. Генри, изрекшему сие в тяжкий для него час. О больной печени толковали его критики, не видя, не желая видеть...
...Что именно - легко догадаться. Ежели нет, советую открыть предисловие к старому "синему" двухтомнику, изданному еще в далекие 60-е, когда главные герои нашего романа еще не родились. Хорошие были годы! Тогда под песни Высоцкого да под "Поехали!" Гагарина легко мечталось о Будущем, о грядущем Прекрасном Новом Мире.
Будущее.
И вот оно наступило Нам здесь жить.
КНИГА ВТОРАЯ
КРОВЬ ПЬЮТ РУКАМИ
XV. Об избавлении от мышей, клопов, тараканов, от гусениц, вредящих садам и огородам.
1. Мученику Трифону (250; 14 февраля). Известны многочисленные случаи чудесных избавлений от гусениц, саранчи и различных других вредных насекомых помощию св. Трифона по молитве к нему. Заказать молебен этому святому с водосвятием. (Молит. 118).
Сборник молитвословий, издательство "Либрис", Москва, 1995 год, по благословению настоятеля Иоанно-Златоустовской церкви; тираж не указан.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПОДСТИЛКА ПРОКУРОРСКАЯ, пап Пташечки с колоколенки
Четверг, девятнадцатое февраля
Меж кентом и ментом * Маг по имени Истр * Конституцию еще не отменили? * "Воздух" понят правильно * Наверное, это и есть Ад
Итак, стоит себе дура между кентом и ментом. Мент шпалер свой ментовский поднимает, а кент... Бр-р-р! Ну и рожа! То есть уже не одна, а целых две... мама моя родная! - вторая-то кентесса! Клетчатый пиджак притален, белоснежная манишка, галстук-селедка аккуратно заколот... тоже - лицо нетрадиционной?
- Падай, Гизело!
Ну уж нет! Стану я на грязный-пол падать!
- Отставить!
Поднимаю руку, поворачиваюсь к разошедшемуся не на шутку жорику.
- Сержант! Пистолетик-то... Спрячьте, не ваш же! Сядете! Сама посажу, не побрезгую!
Понял. Увял. Спрятал. Вот и порядок! Теперь кенты.
- В чем дело, граждане?
От "граждан" люто несет перегаром и машинным маслом. Первый - громадное гнедое одоробло само себя шире, на плече похабщина наколота - надвигается в упор, щерит желтые зубы.
- Уйди, тетка! Нам Алик нужен! Тетка? Спасибо, что не бабка!
- Тамбовский волк тебе тетка. И дядька. Стой, где стоишь!
Легко сказать! Мокрое, в клочьях грязного снега, колесо подкатывает к самым коленям. Не двигаюсь. Жду. Давить собрался, урод? Давай, рискни запчастями!
- Усе в порядке, граждане!
Сержант Петров, кажется, успел очухаться и готов занять боевую позицию рядом со мной - с палашом наголо. Я только вздохнула: налетит наряд, отмазывай потом обалдуя! Фиг там, не буду!
- Усе в порядке, граждане! - суровым тоном повторяет жорик. - А документики-то предъявите!
Интересно, какие документы у кентов? Наверно, водительские права. И еще техпаспорт.
- Катись в пень, служивый! - Кентесса демонстративно сплевывает на пол и катит к нам с явным намерением припечатать к полу сержантовы сапоги. - Если вы, бриллиантовые, с Аликом беду сотворили!..
- Язык-то попридержите, гражданочка! - Квадратное плечо Петрова ненавязчиво оттирает меня в сторону. Слабые попытки сопротивления с Моей стороны игнорируются - молча, но решительно. Теперь супротив двух кентов - один мент.
- Вот чего, сержант! - Первый, который одоробло, нагибается, дышит бензином. - Ты нам Алика отдай, а сам катись - и зубы вставлять не придется. Просек?
- Попустись, миленок! - сопрано красотки на колесах звенит откровенной издевкой. - Не ровен час, мы тебя сами попустим! Вдвоем и по очереди.
Петров громоздится, как спартанское войско при Фермопилах, намертво перекрывая коридор. Я наконец прихожу в себя. Ругался - значит, смертоубийства не будет. Телефон! Я ведь хотела позвонить! Наряд и, конечно, "Скорую"! Нет, "Скорую", а потом уже наряд!..
Я отступаю к двери, за которой прячется искомый телефон (сотовый надо было брать, дуреха!), и тут начинается. Мое непродуманное отступление явно принято за всеобщее бегство. Кентесса начинает наезжать (в прямом смысле, не в переносном) на сержанта, лапища гнедого - грязная, в чем-то, похожем на тавот, - толкает Петрова в грудь...
Бах!
Интересно, можно ли с одного удара уложить на землю шкаф? Наверное, нет, а вот кентавра можно, причем с тем же приблизительно звуком. Уложить одной левой - в правой у сержанта палаш, которым он почти одновременно пытается достать кентессу - к счастью, плашмя. Но фехтовальщик из него никакой - ловкий ответный удар выбивает оружие из рук, тонкие, но жилистые лапки тянутся к горлу...
Все! Пора бить! Не люблю жориков, но они все-таки люди.
Я примериваюсь к хрипящей и матерящейся массе, едва не получаю колесом по ноге, успеваю разглядеть мохнатое горло гнедого, замахиваюсь...
- Хватит!
Голос негромкий, слабый. Казалось, его и не услыхать-то по этакой запарке, но - услышала. И не просто услышала - замерла на месте, каким-то чудом моментально осознав: и вправду - хватит. И что самое любопытное, догадалась об этом не одна я. Словно к непослушным детишкам пришел строгий дядька. Поигрались, малые, - и будя!
Куча распадается, встрепанный Петров отскакивает в сторону, кенты отъезжают чуть назад.
- День добрый, господа и граждане!
Тот, кто столь удачно нас убедил, стоит в дверях. Старенький такой, и кожушок на нем старенький, на седой голове шапка-бирка, сверху дырка, ветром повевает...
За спиной дедушки, прямо на лестничной площадке, возвышается еще один кентавр - угрюмый бородач в футболке песочного цвета..
Почетный эскорт?
- Олег Авраамович жив?
И тут я спохватываюсь. В голове зреет смутная - и совершенно невероятная догадка. На фотографиях он совсем другой, помоложе и не в кожухе, но...
- Гражданин Залесский жив, но ему срочно требуется медицинская помощь. Гражданин... Молитвин?
Тот, кого ищут пожарные, ищет милиция, неторопливо кивает, поворачивается к кентам:
- Все в порядке, Папочка. Драться не надо. Это свои.
В иной момент я бы и не прочь побыть "своей" для нетрадиционной Папочки, но не сейчас.
- Я работник прокуратуры, гражданин Молитвин. В данный момент в квартире находится лицо с явными признаками...
- Я знаю, кто вы, Эра Игнатьевна, - прежним негромким голосом перебивает старик. - Алик вас хорошо описал. Никаких признаков, тем более явных, нет, но Олегу Аврамовичу действительно нужна помощь. За тем и пришел.
"Опохмелиться принесли, что ли?" - хочу спросить я, но не спрашиваю. Просто не успеваю - бравый сержант Петров как раз выходит из ступора.
- Ерпалыч, ты это... - произносит он сурово, неторопливым движением пряча в ножны палаш. - Ты в комнату пройди. А вы, граждане, стойте, где стоите. И ни шагу!
Последнее явно относится к кентам. Они недобро ворчат, скалят желтые зубы - но подчиняются. Пока, во всяком случае.
Ладно! Пора к телефону!
Я снимаю трубку, палец ложится на кнопку.
- Не надо, Эра Игнатьевна!
Вздрагиваю. Вздрогнешь тут, когда тихой сапой из-за спины подбираются. Когда это он успел? Хочется ругнуться как следует, в пять загибов, но нельзя. Не тот случай.
- Гражданин Молитвин! Прошу не указывать мне, что делать! Между прочим, ваш дружок-собутыльник валяется в соседней комнате с перерезанной артерией...
- Нет...
Старик медленно снимает шапчонку, проводит худой ладонью по жидким седым волосам.
- Олег Авраамович не ранен. Эта кровь - не его. У него обморок. Не звоните! "Скорая" не поможет, а вашим коллегам тут делать нечего. Эта кровь не человеческая. Произошел... Ну, можно сказать, несчастный случай. Точнее, неудачный научный опыт.
Из соседней комнаты доносится радостный визг гражданки Бах-Целевской:
- Алик! Алик! Сладенький мой! Это я, твоя курипочка!
Судя по тону "курипочки" дела не так и плохи. Все-таки медсестра, должна что-то понимать! Ладно, не буду спешить. К тому же упоминание о науке наводит меня на новую мысль - на сей раз совершенно правильную.
- Хорошо. В милицию пока звонить не буду. Насчет "Скорой" - поглядим через полчаса.
Он кивает, явно успокоенный, и выходит из комнаты.
Мой палец тут же ложится на кнопку.
Набираю номер.
Свой.
Игорь поднимает трубку почти сразу, после первого гудка, и я догадываюсь, что он сидит в большом старом кресле рядом с моим столом.
- К-квартира Гизело! Алло!
- И вам алло, Игорь! - невольно улыбаюсь я. - Звоню из Лапландии. От Деда Мороза.
- Зд-дравствуйте, Снегурочка! - мигом откликается он. - К-как там в Лапландии? Нильса с г-гусями не встречали часом?
- Гусь есть! - Я уже не улыбаюсь. - Ваш гусь! Тот самый!
Несколько секунд трубка молчит, и я получаю возможность беспрепятственно переварить "снегурочку". Никак уши краснеют, снегурочка-дурочка? Хороша старая баба с красными ушами!
- П-понял, - теперь голос звучит совсем иначе: строго и твердо. Н-назовите ад-дрес, еду.
Да, голос звучит твердо, но заикается мой "специалист" больше обычного. Неужели на старом алкаше свет клином сошелся? Игорю сюда нельзя, здесь же куча... даже не народу, а просто - куча. Свалка. Мне за такое голову оторвут. Вернее, сама оторву, если с ним что-то...
- Адрес назову, Игорь. Но ехать вам сюда нельзя. Сейчас нельзя. Поверьте!
На этот раз с голосом экспериментирую я. Поймет?
- Хорошо, - в трубке слышен вздох. - Д-долго. терпел, потерплю еще. Договоритесь, пожалуйста, о встрече. На завтра. Ладно?
На завтра? Как бы Неуловимый Джо Молит-вин не вздумал вновь шутки шутить! Ну, нет! Не позволю.
- Договорюсь. Вас как-то представить?
- К-конечно! Будем д-дипломатами! - Игорь смеется, и я невольно улыбаюсь в ответ. - Скажите, что с ним хочет встретиться м-магистр.
- К-как? - оказывается, я тоже умею заикаться.
- Магистр - это маг по имени Истр. В честь речки назвали - Днестр которая. Не иначе он там с водяными п-путался. И с русалками... Я ведь действительно м-магистр, причем именно по мифологии. В Праге дали, я там в университете защищался. У Ярослава Б-буриана. Который по унгвартариям книжку написал, помните?
Ага! И ложусь с ней, и встаю.
- Хорошо. Передам. Мне, Игорь, тут еще побыть придется, так что вы не скучайте. Телевизор сами найдете, компакт-диски в левом нижнем ящике стола.
- Спасибо! - кажется, он вновь улыбается. - Я тут зрение порчу- Лойолу в-вашего почитываю. Насчет т-трех степеней подчинения. Разб-бирался, испанец!
- Еще бы, - охотно соглашаюсь я. Так оно и есть. Разбирался. Но даже если и нет, я не стала бы спорить с Игорем Дмитриевичем. Бог с ней, с истиной, пусть не рождается!
* * *
Этому тоже учил Первоиезуит. Мир дороже. Мир - и покорность. На том все и стоять должно.
Впрочем, меня бы он к себе не взял. И даже не из-за того, что я Эра, а не Эрик. Три степени покорности: повинуйся телом, повинуйся разумом, повинуйся сердцем. Хорошо придумано, но не для меня. Не умею. Хотя учили крепко.
Повинуйся телом: это когда бьют, приставляют к горлу осколок стекла, валят на дощатые нары, срывают клифт, вонью дышат в лицо. И ты повинуешься - телом, избитым, опозоренным, но еще желающим жить.
Повинуйся разумом: это когда годами работаешь под чужой личиной, выверяешь каждый шаг, жрешь горстями успокоительное - или пьешь по-черному по субботам, закрывшись на все задвижки. Повинуешься, потому что разум говорит: иначе нельзя, поводок крепок, намордник жмет, к тому же деньги - для нее, и для меня самой, той, что когда-нибудь сможет уйти из этой паутины.
Сердцем... Не знаю, не получалось. А может, и не пробовала. Не для кого было. Саша... Нет, и с Сашей тоже. Даже в постели, даже в тот миг, когда самая фригидная баба забывает обо всем, приходилось помнить: завтра надо писать очередной отчет об объекте "Паникер". Я думала, что сердце когда-нибудь не выдержит - разорвется:
Выдержало. Не выдержало Сашино - пуля пробила аорту...
...Нельзя, нельзя!. Присесть, закрыть глаза. Валидол! Черт, дьявол, забыла! Вот о чем думать надо - о валидоле, а не о серых глазах и ямочке на подбородке...
* * *
Перед тем как зайти в комнату, откуда слышался плеск и всхлипывания сестрички-истерички, я заглянула в зеркало. На меня взглянула холодная надменная особа средних лет в дорогом пальто и сбившейся на сторону шапке. Шапку я поправила, но снимать не стала. Сойдет, нежарко; батареи, похоже, совсем холодные. Наверно, гражданка Бах-Целевская домовому булки пожалела.
Как они все должны меня ненавидеть!
Ладно.
Кентавров в коридоре не оказалось. Не обнаружились они и в комнате - не иначе на автозаправку решили завернуть. И очень хорошо, без них воздух свежее. Зато все остальные были на месте; вдобавок откуда-то появился таз, полный воды, вкупе с полотенцем. Хмурый Петров вместе с заплаканной Идочкой сдирали с гражданина Залесского окровавленные брюки. Похоже, намечалось мытье. Мытье или обмывание?
Я вновь вступила в кровавую лужу, невольно поморщилась (запах, запах!), коснулась холодного запястья. Да, гражданин Залесский жив. Пульс нормальный, четкий. Я приподняла веко - на меня глянул мутный недвижный глаз. Да, обморок, старикан не ошибся.
Сам гражданин Молитвин застыл у окна, глядя на окрестные крыши. Я подошла, стала рядом.