Страница:
- Ясно, подруга! Вот, блин, тварь! Думаешь, Очковая звонила?
- Думаю, - кивнула я. - Случайного человека они привлекать бы не стали. Зачем лишний раз имя Капустняка называть? А женщин там и нет, одни лица нетрадиционной... Пидоры, в общем.
Мы оба засмеялись, хотя смеяться было не над чем.
- И еще одно, Эра Игнатьевна, - на этот раз в его руках была не бумага, а целая папка. - Дело "Турист-траст". Видели его там. Дважды. Заходил в офис в начале февраля.
Бумаги я смотреть не стала. Уже просматривала - в кабинете Никанора Семеновича. "Турист-траст" - лихая фирмочка, вербовавшая молоденьких дурочек на "интересную и высокооплачиваемую работу в Греции и Италии". Курсы манекенщиц и секретарш, рост не ниже, бюст не меньше... Пока спохватились, два десятка дурок с ростом и бюстом укатили в неизвестном направлении. Дело завели только десять дней назад, когда мамаша одной из них наконец-то сообразила.
Раз, два, три, четыре, пять, Капустняк шел погулять... Нет, это Молитвин шел гулять, а Капустняк встретил его, триста гр. вручил.
Час от часу не легче.
4
На моем рабочем столе я обнаружила знакомый номер "Шпигеля". К нему прилагалась записка, исполненная на обрывке (скорее, огрызке) бумаги, .почему-то нотной. Почерк ужасный, но разобрать оказалось все-таки можно. От Ревенко? Да от кого же еще!
"Ты, Гизело, меня извини! Жуковой, стерве, оборву все, что висит!"
Вот так! Лично извиняться не пожелал. Остается утешиться видением экзекуции над Жучкой. Подвесит ее Ревенко к люстре, возьмет клещи, а еще лучше - овечьи ножницы...
Полюбовавшись размашистой подписью, я спрятала записку, а заодно - и журнал. Пригодится - там в конце, кажется, о новых моделях Версаче-младшего...
- Дзинь! Дзи-и-инь!
Снова-здорово! Кого черт на этот раз!..
- Гизело слушает!
- Эра Игнатьевна, к вам гражданка Крайцман звонит. Говорит, срочно.
Гражданка Крайцман... Собственно говоря, это дело я официально не веду, да и порадовать ее нечем.
- Соедините.
Бип! Би-и-ип! Старый у нас коммутатор, странно что по сей день работает. Говорят, Тех-ники каждый день по три буханки переводят перед иконой Святого Александра Нижнетагильского...
- Алло! Я говорю с Эрой Игнатьевной Гизело? Голос в трубке - железный. Каждое слово - как подкова. Бац! Бац!
- С нею. Добрый день.
- Я Марта Крайцман. Вы слышите? Крайцман!
Крайц! Крайц! Бац! Бац!
- Я звоню по поводу моего сына - Ефима Гавриловича. Как мне сказал Ричард Родионович, вы имеете отношение к его поискам...
Голос гремит, лязгает. Так и кажется, что сейчас прозвучит: "Приказ Верховного Главнокомандующего... Всемилостивейше повелеть соизволил... Каждого десятого -расстрелять. Каждого третьего - повесить. Остальных - на минное поле..."
- У меня есть новые сведения о нем. Мой сын жив и здоров. Вы слышите?
- Слышу.
Видимо, она тоже сходила к гадалке. Или Неуловимый Джо Ерпалыч обрадовал.
- Ефим Гаврилович только что мне звонил...
Моя челюсть начинает отвисать, но очень ненадолго. А почему бы и нет? Ищем, ищем мы Фимку, а гражданин Крайцман к подружке махнул.
Куда-нибудь в Бухарест.
- Он звонил по сотовому телефону. Прошу обратить внимание на то, что такого телефона у него нет. Говорил издалека, но в пределах области.
Подковы вбивались в асфальт. Вот это нервы! Чудеса. У нее хватило сил сообразить, что после разговора трубку вешать не надо, а надо положить ее рядом с аппаратом и - бегом к соседям...
- Ефим Гаврилович сообщил мне, что он жив, здоров и нашел себе новую работу. Голос его звучал в целом нормально.
"В целом нормально". Хорошо формулирует!
- Простите, Марта...
- Марта Гохэновна.
Я сглотнула. Гохэновна. Тоже вариант!
- Марта Гохэновна, он ничего не говорил о своей новой работе?
- К сожалению, я не успела записать разговор. Кажется, он употребил слово "интересная". Даже "чертовски интересная". Однако, прошу учесть, Ефим Гаврилович - человек увлекающийся. Но я все же полагаю, что он говорил искренне. Его не принуждали. Обещаю следующий разговор записать и передать вам.
И тут - стандартная процедура. Побольше бы таких сознательных!
- Я могу рассчитывать, что со стороны прокуратуры будет предпринято все необходимое для поисков Ефима Гавриловича?
"Товарищ Жюков! Ви уже взяли город Берлин? А не то ми вас накажем!"
- Можете, Марта Гохэновна. Можете. Рассчитывать она, конечно, может. Все мы можем на что-то рассчитывать. Я, например, на сигнал "Этна". Только вот Пятый намекнул. Очень плохо намекнул: "ввиду невозможности проведения..." Неужели врут? Неужели бросят?
В трубке давно гудел отбой. Я прицелилась, дабы водворить ее на место, но внезапно взгляд скользнул по циферблату. На "Роллексе" без четверти двенадцать, Молитвин, наверное, уже на месте, трубка в руке - судьба! Заодно и спросим...
Писклявый голосишко произнес "Алло?". Даже не "Алло" - "Але?".
Ага, "курипочка"!
- Гражданка Бах-Целевская, пригласите к телефону гражданина Молитвина!
В ответ - испуганное "Ой!", молчание и, наконец:
- Он занят! Просил не беспокоить!
- Тогда я вас побеспокою! - озлилась я. - Гражданка Бах-Целевская, когда у вас срок прописки истекает? Через месяц, кажется?
-Ой!
Опять молчание, на этот раз долгое. Что-то стукнуло, словно трубку уронили, а затем вновь подняли:
- Зачем ребенка пугаете, Эра Игнатьевна?
- Добрый день, Иероним Павлович! - подхватила я. - Это я еще не пугаю. Я вообще никого пугать не собираюсь. Просто хочу напомнить, что у вас сегодня в полдень...
- Склерозом не страдаю.
Его голос звучал холодно, со знакомым презрением, но на этот раз меня его тон только позабавил. Пусть себе. А хорошо получилось: Игорь как раз приехал, а ему - подарочек. Злись, злись, сейчас ягодки пойдут, вслед за цветочками!
- Заодно объясните, пожалуйста, что за дела у вас были с гражданкой Калиновской Любовью Васильевной, а также с гражданином Панченко Борисом Григорьевичем?
- Никаких!
Прозвучало решительно - и весьма, но пять лет в прокуратуре не проходят даром. Испугался! А вот тебе еще!
- Триста гривен, конечно, не деньги, но если учесть, что ваши знакомые проходят по "мокрому" делу!..
Теперь - пауза. Осмыслил?
- Хорошо, слушайте...
Осмыслил!
- В последнее время я занимался частной практикой - по тому адресу, о котором вы меня спрашивали. Нечто вроде Тех-ника-любителя. Или кустаря, не знаю, как лучше выразиться. Мелкий ремонт, ссоры в семье, насморк у младенцев. Панченко я не знаю, а Калиновская месяца три назад заказала мне одну мелочь. Вполне законную мелочь. Я сделал. Тогда она стала намекать, что мною интересуются, как она сказала, серьезные люди. Конкретно она называла какого-то Капустняка. Я отказался, тогда она... Или уже не она, не знаю. В общем, прислали странного человека - уговаривать. Но я снова отказался. Вот и все.
Все?
- Ваши дальнейшие неприятности - из-за этого?
- Отчасти... Извините, гражданка Гизело, мне надо к Алику... к гражданину Залесскому.
"Гражданка Гизело" прозвучало просто бесподобно.
- До встречи, Иероним Павлович! Отвечать было некому - в трубке гудел отбой.
5
Нынче милому прийти,
Он, поди, уже в пути.
Холодильник я набила...
Ой, чемусь произойти!
Частушки мне никогда не нравились. И я вовсе не удивилась, когда Саша рассказал, что выдумали их не русские, а татары. Выдумали - и презентовали вместе с игом. Мне-то, конечно, что русские, что татары - едино, но частушки не люблю. Балалайка, косоворотка, онучи... Или опорки, не помню уже. Однажды мы с Сашей были в столице, зашли в "Националь", а там - балалайки. Как сказано в одной книге - свежесрубленные, размером с избу. Саша смеялся, вспоминал каких-то "ярославских ребят". Интересно, когда это было? При Мамае?
Но так или иначе, а холодильник я набила. Жаль, готовить не было времени, но магазины у нас неплохи, а микроволновка у меня отличная - завода "Коммунар", с обязательной голограммой Святого Пелузия (не с наклейкой-самоделкой, которую каждый месяц менять надо, а с настоящей фабричной). Удобно: даже булочку крошить не надо, сама греет, сама и жертву бескровную творит.
За счет перепада температур.
Конечно, есть микроволновки и получше, со "знаком качества" (пентакль, в нем Неспящее Око, гарантия - сто лет), но на подобное даже моей зарплаты не хватит.
В баре тоже все в порядке. Эх, дуреха, не удосужилась спросить, что, собственно, Игорь пьет. Я его все коньяком пичкала, а вдруг он водку любит? Водка-то есть - всякая: даже "Вулык", "Солодка медова настоянка" сорока градусов - умеют ведь, алхимики! А если вино? Сухое? Десертное? Вин разных море, всех не напасешься.
Да, подготовилась. Как бишь это под балалайку будет?
Полюбила я шпиена
В ходе тайной акции.
Будем мы лобзать друг друга
Вплоть до ликвидации!
Бр-р-р! Пошутила, называется! Слава Богу, Игорь не из нашей конторы! И я ничуть не нарушаю строгий приказ Пятого, поелику не пригласить в гости своего, так сказать, коллегу - подозрительное хамство. Ну, пиццу съедим, ну, чайку попьем. Вот если бы я, дура старая, достала бы сейчас булочку, разожгла конфорку да прочитала пару-тройку строчек из брошюрки, что прикупила по пути домой! Купила, хотя самой стыдно. Просто так прихватила - киоскерша понравилась: старенькая такая, улыбчивая, я у нее всегда газеты покупаю. Купила и это. Пусть в сумочке лежит, читать не буду. То есть вслух не- буду, а так, глазами...
Типографская краска на обложке смазана - точь-в-точь на физиономии полногрудой молодки, оседлавшей заголовок. Заголовок гласит "Любощи", для непонятливых же имеется пояснение: "Любовные заклинания и заговоры. Рекомендовано областным комитетом по делам молодежи". Ну-с, что там обо мне?
"Перед первым свиданием", "При полюблении чужого мужа/жены", "От преждевременной потери девства". Богатый репертуар! А насчет кентов есть? Конечно, есть: "От любострастия китовраса (кентавра)". Я уже хотела спрятать забавную брошюренцию, но тут мой взгляд скользнул по чему-то более близкому.
"При полюблении молодого. Добыть нитку, пуговицу или вынуть следок (см. "Предисловие"), после чего ровно в полночь раздеться догола, зажечь "алтарку"..." Это не надо... А вот и слова: "Месяц на небе, уж в земле..."
Ни в чем не повинная книжица полетела на пол. Дура! Ой, дура! Прав Девятый, пора в дур-дом! Бедный Игорь, еще за китоврасиху меня примет!
Я подошла к зеркалу, взглянула... Что есть, то есть, могло быть и хуже. Было бы время, забежала бы в соседний салон красоты (тот, что "Под Святым Феофилактом") или хотя бы крем прикупила, который с освященным елеем. Говорят, неплох! Ладно, свечку Анне Кашинской поставила, остается нанести боевую раскраску; и, конечно, платье. Их у меня два, оба хороши, но...
Звонок в дверь. Уже? Но ведь Игорь должен прийти в восемь! Сейчас только семь! Девятнадцать ноль-ноль!
Да, пора в психушку.
Девятнадцать ноль-ноль, старший сержант Петров точен.
Хмурый взгляд, рука под козырек.
- Разрешите!
Голос мне его не понравился. И вид не понравился. И не потому, что хмурый. Сержант словно что-то знал и заранее предвкушал эффект.
- Заходите, Ричард Родионович! В глазах блеснуло нечто, похожее на злорадство. Или мне уже чудиться начало?
- Извините, госпожа старший следователь, спешу! Вот!
"Вот" - это знакомый черный диктофон и стопка каких-то листков.
- Честь имею!
Рука вновь взлетела под козырек. Тяжелые сапожищи застучали по лестнице.
Ладно! Дело сделано. Завтра утром пошлю по каналу "Проба", это совсем близко, на соседней улице. Разве что стоит прокрутить запись. Вдруг сержант решил концерт группы "Мумификация" записать?
Я в некоторой нерешительности начала учинять досмотр платьям, развешанным на спинках стульев, вздохнула, присела к столу. Слушать все подряд я не собиралась. К чему? Приказа подглядывать в замочную скважину не было, пусть сами разбираются.
Легкое шипение. Щелчок. Негромкий, но четкий голос Игоря. Голос гражданина Молитвина; он, как всегда, чем-то недоволен. Можно жать на "stop".
Записалось - и ладно. Интересно, что там на этих листках? Неужели добросовестный жорик набил разговор на компьютере, распечатал? Чушь, не успел бы.
Я вновь поглядела на платья, затем на часы; и уже просто так, для очистки совести, перемотала пленку - где-то на треть. Так сказать, последняя проверка.
"Play" - и тишина. Нежели они говорили так мало? Ну, слава Богу, проклюнулось!
Проклюнулось?
Что проклюнулось? Может, у них тоже стояк лопнул?
Стояк?
Из крохотного динамика плескало море. Волны бились о каменистый берег, с шумом уползая обратно, захлебывались воплями чайки, потом вдруг из ниоткуда наслоился гул голосов, звон посуды...
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Звон гитарной струны. Течет, плавится...
"Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель..."
"Да, мистер Мак-Эванс. Только капрал Джейкобс упомянул еще кое-что! Что, перед тем как Пола съела акула, кто-то стрелял в него, тяжело ранил и, по-видимому, продырявил его лодку, чтобы замести следы!"
"Тебе бы прокурором быть, Эми..."
Крик чаек - долгий, отчаянный... стон над волнами.
И еще почему-то: льдинками катаются под невидимыми пальцами клавиши фортепиано, льдинками катаются слова, произнесенные чуть сиплым, незнакомым голосом:
- В жизни-реке разошлись берега;
Телка - полушка, да рубль перевоз!
Но занесет хоть к чертям на рога
Память жива, и плевать на склероз!
Вальс не окончен, и дело не в нем
Будут и там наших внуков рожать,
И для кого-то появится дом,
Дом,
Из которого не захотят уезжать...
Я не помнила, как нажала "stop", как вскочила, бросилась в коридор. Очнулась у двери - ткнулась лбом, не почувствовав боли.
Бежать?
Куда бежать?
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Ее голос.
Ее!
Год назад мы говорили по телефону, я записала разговор, потом прокручивала - целый месяц, пока не стерла. Слишком было тяжело. Ее голос - не спутаю.
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Это пытка - вновь включить проклятый диктофон, но я решилась.
"Play!"
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Да, это она. Все-таки достали! Нашли!..
Сквозь черное отчаяние начали пробиваться мысли: странно трезвые, словно за меня думал кто-то другой. Ее нашли. Нашли - и даже постарались намекнуть, чтобы я не сомневалась. Запись идет на русском языке. Почему? "Тебе бы прокурором быть, Эми..." Куда уж яснее! Вдобавок дурацкая песня... внуков рожать? Намек?! С ее парнем, этим русскоговорящим Полом, случилось что-то плохое. Убит - чуть ли не у нее на глазах. И теперь пленку переслали мне...
Что должен предпринять внедренный сотрудник Стрела? Слать сигнал "Этна"? И кому это поможет?
Ей.
Я встала и, плохо понимая, что делаю, переоделась. Платье взяла то, что висело слева. Какого оно цвета, сообразить не было сил. Теперь губы... глаза... прическа...
Эти ублюдки все-таки дали промашку - одну-единственную, но серьезную. Шантажировать внедренного сотрудника с моей подготовкой опасно. Особенно когда доступен сам. Когда не прячешься за черной телефонной мембраной, за корявыми строчками анонимки. Господа Молитвин и Залесский страшно пожалеют. И их мент поганый тоже пожалеет. Не с той связались, подонки!
Телефон! Если этот мерзавец дома... Или хоть кто-нибудь из их своры!
Гудки.
Спрятались, сволочи!
Взгляд скользнул по распечатке. Я поднесла к глазам первый лист, затем взяла наугад, из середины - и отложила в сторону. То же самое, но подробнее. Так сказать, беллетристика. Наверно, они там не рассчитывали, что я передам жорику диктофон, и думали просто подкинуть мне распечатку в почтовый ящик. Или как-то по-другому - не важно.
Я гляжу на часы - и понимаю:, времени-уже нет.
Восемь.
Сейчас должен появиться Игорь.
Улыбка!
Черт, разве это улыбка, дура! Вспомни, чему учили! Лойолу вспомни, у него на такой случай дельный совет есть. Закрой глаза! Ты видишь дорогу, пустую дорогу, вдоль нее деревья, листья только начали желтеть...
Улыбка!
Уже лучше.
- Д-добрый вечер! К-кажется, не опоздал? Игорь улыбается. В руках - три чайные розы, за спиной - гитара. На миг сердце сжимается болью - гитара! Сесть на диван, " руке - рюмка с ликером...
- Добрый вечер, Игорь! Какие они красивые!
Розы - в ванную, в таз с водой... Есть. Теперь улыбка!
Улыбка!!!
Вводная: пришел гость. Задание: сыграть роль вежливой хозяйки. Ужин, гитара, легкий разговор. Как поняли, сотрудник Стрела?
Сотрудник Стрела все поняла правильно.
Суббота, двадцать первое февраля
Допрос с пристрастием спиритус-Залесского * ...только боженька у них живой * От стрикулиста ко Второму Грехопадению * На горе, на горочке * По дубу прямой наводкой - пли!
На часах начало второго. Игорь уже в пальто, моя роль подходит к концу. Сыграла.
Господи, неужели я еще жива?
Получается, жива. Роль отыграна, гость прощается, сейчас останусь одна...
Нет!
Внезапно понимаю - не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель браунинга, сойду с ума - или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев...
Улыбаюсь.
В десятитысячный раз за проклятый вечер.
- Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала на работе, голова - как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же коньяк... Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся - полчасика, не больше! Погода прямо новогодняя!
Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.
- С удовольствием! Я т-тоже, знаете, сегодня слегка переработался. Очки разб-бил...
В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка сероглазый!
- Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?
- Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок...
Пальто, шапка, сапоги. Диктофон - в карман пальто. И еще: выкатку фотографии, ту, что сделала утром.
Пистолет? Нет, не надо.
Понадобится - руками на части разорву.
Мы идем по улице - тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой. Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то рассказывает, я отвечаю - не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!
Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем проспект. Поздний "Мерседес" освещает нас фарами. Направо... Здесь!
Возле знакомого подъезда - пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей снегу - одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди улицы...
Кентавры! Двое, один - гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею, что не взяла оружие.
Теперь - стоп. Хлопок по лбу... Нет, это лишнее, достаточно удивленного взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки - этому тоже учили. Итак: удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать... или забрать, не важно)...
Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает:
- К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами полюбуюсь...
Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами, но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?
- Я быстро. Десять минут - не больше!
Ныряю в темноту подъезда... Все! Дурацкую улыбку - прочь! Первого - кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская.
Сучонку - по шее. А еще лучше - за шею, за "яблочко", и пусть зовет своего сладенького Алика!
Знакомая дверь - уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что - не попадут.
Шаги!
Я ждала вопроса, дурацкого "Кто там?", но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский - в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке.
- Вы?!
Можно не отвечать - вопрос риторический. "Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?"
Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый - для дурачков. Писатель-алкаш переступает порог...
Левая тапочка летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть - за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой...
- Ни звука! Дернешься - больно будет! Понял? Если понял - кивни!
Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит стонет. Я же предупреждала!
- Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?
Кивок. Вот и хорошо!
- Теперь - вниз! Медленно!
Он подчиняется без звука - то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!
Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.
- Стой! Налево, в подвал!
Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают тискаться. Вот и мы этим делом займемся!
Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку.
Отбрасываю гражданина Залесского к стене.
- Стоять! Дернешься - стреляю. У меня глушитель - не услышат!
Кажется, поверил. Дыхание стало чаще - страшно! А мне каково, ублюдок?
- Ну, добрый вечер, Олег Авраамович!
-Добрый... добрый вечер...
- Отвечать будете тихо и короткими фразами.Ясно?
- Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?!
Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди!
Я прислушиваюсь - наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка, значит, не вслепую работал!
- Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер? Молчит. Затем изумленное:
- К кому?
Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент?
-К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда - Эмма.
Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову сунул?
Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель.
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
"Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель..."
Выключаю. Молчит.
- Слушаю вас, Олег Авраамович!
- Это не ваше дело! Слышите! Не ваше! Ого! Откуда только голос прорезался!
- Не шумите, Олег Авраамович! Итак, что вы знаете...
- Это... Это вас не касается!
Бью. В полную силу, до боли в запястье. Пыльный мешок с отрубями грузно опускается к моим ногам.
- Можете... Можете забить меня до смерти... Не скажу... Это - не ваше дело!
До смерти! С удовольствием! И плевать на Первач-псов вкупе со Святым Георгием!
- Это мое дело, Олег Авраамович! Эмма Шендер - моя дочь. Сейчас она живет в США, побережье Южной Каролины, Стрим-Айленд...
...Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок... Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад...
Я сама нашла это место - самое тихое и далекое, какое только могла предложить Восьмая Программа. Уговорить свекровушку было непросто, ох как непросто! Да и не свекровь она вовсе - Сашина тетка, старая, злая, как ведьма, меня на дух не переносит. Помогла жадность - в глухомани пособия гуще, а дальняя родня в Чикаго обещала присмотреть за девочкой, если старуху кондратий . хватит. Но жива ведьма, здорова даже - видать, климат на этом Стрим-Айленде способствует!
- Вы... Вы говорите правду? В его голосе - удивление, и это решает все. Такое не сыграть. Не знал. Работал втемную. Точнее, его работали.
- Зачем мне врать, Алик? Эмма живет там уже восемь лет, сейчас ей шестнадцать, у нее есть парень по имени Пол, он тоже из эмигрантов...
- Был.
Его голос дрогнул. Был? "Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!" "Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!.."
- Извините, Эра Игнатьевна, но я вам не верю.
Я оглядываюсь - темно. Ни спичек, ни зажигалки. Черт, дьявол!..
- Поднимемся наверх. Только не вздумайте бежать!
На улицу выходить ни к чему, в подъезде горят лампочки. Темновато, но сойдет.
- Вот фотография! Смотрите! Я достаю снимок - свежий, только что из . принтера - и лишь тогда понимаю, какую делаю глупость. Он никогда не видел Эмму! Я сама - сама, дура! - показываю ему, как она выглядит...
- О Господи! Пашка!
Теперь настает время удивляться мне. Какой еще Пашка? Пол?
- Хорошо. Я вам верю.
Его голос становится тихим и каким-то странным, словно этот мальчишка постарел сразу на много лет.
- Эми звонила мне несколько дней назад,. чтобы сообщить о гибели моего отца и... и брата. Паши. Павла Авраамовича Залесского. Они живут... жили на Стрим-Айленде последние годы - переселились из Милуоки по Восьмой Программе.
Не врет? Нет, не врет! Ну и родственничек у бедняги Пола! Но даже если так...
- Пленка. И распечатка. Откуда? Кто вам их передал?
Он качает головой, на губах - грустная усмешка.
- Никто. Все это... получено в пределах моей квартиры. Можете считать это научным опытом. Или спиритическим сеансом - как вам больше по душе.
Научным опытом? Неужели эти штукари способны?! Но ведь сюда не зря прислали Игоря! Игорь! Его можно спросить! Или нельзя?
Во всяком случае, не сейчас.
- Вы, Эра Игнатьевна, прочитайте распечатку. Там понятнее, чем на пленке.
Теперь он говорит еле слышно, и я начинаю догадываться, что парню тоже нелегко. Тоже?! Отец погиб, брат погиб... В голове эхом сумасшествия отдается: "...будут и там наших внуков рожать - и для кого-то появится дом... дом, из которого..."
- Думаю, - кивнула я. - Случайного человека они привлекать бы не стали. Зачем лишний раз имя Капустняка называть? А женщин там и нет, одни лица нетрадиционной... Пидоры, в общем.
Мы оба засмеялись, хотя смеяться было не над чем.
- И еще одно, Эра Игнатьевна, - на этот раз в его руках была не бумага, а целая папка. - Дело "Турист-траст". Видели его там. Дважды. Заходил в офис в начале февраля.
Бумаги я смотреть не стала. Уже просматривала - в кабинете Никанора Семеновича. "Турист-траст" - лихая фирмочка, вербовавшая молоденьких дурочек на "интересную и высокооплачиваемую работу в Греции и Италии". Курсы манекенщиц и секретарш, рост не ниже, бюст не меньше... Пока спохватились, два десятка дурок с ростом и бюстом укатили в неизвестном направлении. Дело завели только десять дней назад, когда мамаша одной из них наконец-то сообразила.
Раз, два, три, четыре, пять, Капустняк шел погулять... Нет, это Молитвин шел гулять, а Капустняк встретил его, триста гр. вручил.
Час от часу не легче.
4
На моем рабочем столе я обнаружила знакомый номер "Шпигеля". К нему прилагалась записка, исполненная на обрывке (скорее, огрызке) бумаги, .почему-то нотной. Почерк ужасный, но разобрать оказалось все-таки можно. От Ревенко? Да от кого же еще!
"Ты, Гизело, меня извини! Жуковой, стерве, оборву все, что висит!"
Вот так! Лично извиняться не пожелал. Остается утешиться видением экзекуции над Жучкой. Подвесит ее Ревенко к люстре, возьмет клещи, а еще лучше - овечьи ножницы...
Полюбовавшись размашистой подписью, я спрятала записку, а заодно - и журнал. Пригодится - там в конце, кажется, о новых моделях Версаче-младшего...
- Дзинь! Дзи-и-инь!
Снова-здорово! Кого черт на этот раз!..
- Гизело слушает!
- Эра Игнатьевна, к вам гражданка Крайцман звонит. Говорит, срочно.
Гражданка Крайцман... Собственно говоря, это дело я официально не веду, да и порадовать ее нечем.
- Соедините.
Бип! Би-и-ип! Старый у нас коммутатор, странно что по сей день работает. Говорят, Тех-ники каждый день по три буханки переводят перед иконой Святого Александра Нижнетагильского...
- Алло! Я говорю с Эрой Игнатьевной Гизело? Голос в трубке - железный. Каждое слово - как подкова. Бац! Бац!
- С нею. Добрый день.
- Я Марта Крайцман. Вы слышите? Крайцман!
Крайц! Крайц! Бац! Бац!
- Я звоню по поводу моего сына - Ефима Гавриловича. Как мне сказал Ричард Родионович, вы имеете отношение к его поискам...
Голос гремит, лязгает. Так и кажется, что сейчас прозвучит: "Приказ Верховного Главнокомандующего... Всемилостивейше повелеть соизволил... Каждого десятого -расстрелять. Каждого третьего - повесить. Остальных - на минное поле..."
- У меня есть новые сведения о нем. Мой сын жив и здоров. Вы слышите?
- Слышу.
Видимо, она тоже сходила к гадалке. Или Неуловимый Джо Ерпалыч обрадовал.
- Ефим Гаврилович только что мне звонил...
Моя челюсть начинает отвисать, но очень ненадолго. А почему бы и нет? Ищем, ищем мы Фимку, а гражданин Крайцман к подружке махнул.
Куда-нибудь в Бухарест.
- Он звонил по сотовому телефону. Прошу обратить внимание на то, что такого телефона у него нет. Говорил издалека, но в пределах области.
Подковы вбивались в асфальт. Вот это нервы! Чудеса. У нее хватило сил сообразить, что после разговора трубку вешать не надо, а надо положить ее рядом с аппаратом и - бегом к соседям...
- Ефим Гаврилович сообщил мне, что он жив, здоров и нашел себе новую работу. Голос его звучал в целом нормально.
"В целом нормально". Хорошо формулирует!
- Простите, Марта...
- Марта Гохэновна.
Я сглотнула. Гохэновна. Тоже вариант!
- Марта Гохэновна, он ничего не говорил о своей новой работе?
- К сожалению, я не успела записать разговор. Кажется, он употребил слово "интересная". Даже "чертовски интересная". Однако, прошу учесть, Ефим Гаврилович - человек увлекающийся. Но я все же полагаю, что он говорил искренне. Его не принуждали. Обещаю следующий разговор записать и передать вам.
И тут - стандартная процедура. Побольше бы таких сознательных!
- Я могу рассчитывать, что со стороны прокуратуры будет предпринято все необходимое для поисков Ефима Гавриловича?
"Товарищ Жюков! Ви уже взяли город Берлин? А не то ми вас накажем!"
- Можете, Марта Гохэновна. Можете. Рассчитывать она, конечно, может. Все мы можем на что-то рассчитывать. Я, например, на сигнал "Этна". Только вот Пятый намекнул. Очень плохо намекнул: "ввиду невозможности проведения..." Неужели врут? Неужели бросят?
В трубке давно гудел отбой. Я прицелилась, дабы водворить ее на место, но внезапно взгляд скользнул по циферблату. На "Роллексе" без четверти двенадцать, Молитвин, наверное, уже на месте, трубка в руке - судьба! Заодно и спросим...
Писклявый голосишко произнес "Алло?". Даже не "Алло" - "Але?".
Ага, "курипочка"!
- Гражданка Бах-Целевская, пригласите к телефону гражданина Молитвина!
В ответ - испуганное "Ой!", молчание и, наконец:
- Он занят! Просил не беспокоить!
- Тогда я вас побеспокою! - озлилась я. - Гражданка Бах-Целевская, когда у вас срок прописки истекает? Через месяц, кажется?
-Ой!
Опять молчание, на этот раз долгое. Что-то стукнуло, словно трубку уронили, а затем вновь подняли:
- Зачем ребенка пугаете, Эра Игнатьевна?
- Добрый день, Иероним Павлович! - подхватила я. - Это я еще не пугаю. Я вообще никого пугать не собираюсь. Просто хочу напомнить, что у вас сегодня в полдень...
- Склерозом не страдаю.
Его голос звучал холодно, со знакомым презрением, но на этот раз меня его тон только позабавил. Пусть себе. А хорошо получилось: Игорь как раз приехал, а ему - подарочек. Злись, злись, сейчас ягодки пойдут, вслед за цветочками!
- Заодно объясните, пожалуйста, что за дела у вас были с гражданкой Калиновской Любовью Васильевной, а также с гражданином Панченко Борисом Григорьевичем?
- Никаких!
Прозвучало решительно - и весьма, но пять лет в прокуратуре не проходят даром. Испугался! А вот тебе еще!
- Триста гривен, конечно, не деньги, но если учесть, что ваши знакомые проходят по "мокрому" делу!..
Теперь - пауза. Осмыслил?
- Хорошо, слушайте...
Осмыслил!
- В последнее время я занимался частной практикой - по тому адресу, о котором вы меня спрашивали. Нечто вроде Тех-ника-любителя. Или кустаря, не знаю, как лучше выразиться. Мелкий ремонт, ссоры в семье, насморк у младенцев. Панченко я не знаю, а Калиновская месяца три назад заказала мне одну мелочь. Вполне законную мелочь. Я сделал. Тогда она стала намекать, что мною интересуются, как она сказала, серьезные люди. Конкретно она называла какого-то Капустняка. Я отказался, тогда она... Или уже не она, не знаю. В общем, прислали странного человека - уговаривать. Но я снова отказался. Вот и все.
Все?
- Ваши дальнейшие неприятности - из-за этого?
- Отчасти... Извините, гражданка Гизело, мне надо к Алику... к гражданину Залесскому.
"Гражданка Гизело" прозвучало просто бесподобно.
- До встречи, Иероним Павлович! Отвечать было некому - в трубке гудел отбой.
5
Нынче милому прийти,
Он, поди, уже в пути.
Холодильник я набила...
Ой, чемусь произойти!
Частушки мне никогда не нравились. И я вовсе не удивилась, когда Саша рассказал, что выдумали их не русские, а татары. Выдумали - и презентовали вместе с игом. Мне-то, конечно, что русские, что татары - едино, но частушки не люблю. Балалайка, косоворотка, онучи... Или опорки, не помню уже. Однажды мы с Сашей были в столице, зашли в "Националь", а там - балалайки. Как сказано в одной книге - свежесрубленные, размером с избу. Саша смеялся, вспоминал каких-то "ярославских ребят". Интересно, когда это было? При Мамае?
Но так или иначе, а холодильник я набила. Жаль, готовить не было времени, но магазины у нас неплохи, а микроволновка у меня отличная - завода "Коммунар", с обязательной голограммой Святого Пелузия (не с наклейкой-самоделкой, которую каждый месяц менять надо, а с настоящей фабричной). Удобно: даже булочку крошить не надо, сама греет, сама и жертву бескровную творит.
За счет перепада температур.
Конечно, есть микроволновки и получше, со "знаком качества" (пентакль, в нем Неспящее Око, гарантия - сто лет), но на подобное даже моей зарплаты не хватит.
В баре тоже все в порядке. Эх, дуреха, не удосужилась спросить, что, собственно, Игорь пьет. Я его все коньяком пичкала, а вдруг он водку любит? Водка-то есть - всякая: даже "Вулык", "Солодка медова настоянка" сорока градусов - умеют ведь, алхимики! А если вино? Сухое? Десертное? Вин разных море, всех не напасешься.
Да, подготовилась. Как бишь это под балалайку будет?
Полюбила я шпиена
В ходе тайной акции.
Будем мы лобзать друг друга
Вплоть до ликвидации!
Бр-р-р! Пошутила, называется! Слава Богу, Игорь не из нашей конторы! И я ничуть не нарушаю строгий приказ Пятого, поелику не пригласить в гости своего, так сказать, коллегу - подозрительное хамство. Ну, пиццу съедим, ну, чайку попьем. Вот если бы я, дура старая, достала бы сейчас булочку, разожгла конфорку да прочитала пару-тройку строчек из брошюрки, что прикупила по пути домой! Купила, хотя самой стыдно. Просто так прихватила - киоскерша понравилась: старенькая такая, улыбчивая, я у нее всегда газеты покупаю. Купила и это. Пусть в сумочке лежит, читать не буду. То есть вслух не- буду, а так, глазами...
Типографская краска на обложке смазана - точь-в-точь на физиономии полногрудой молодки, оседлавшей заголовок. Заголовок гласит "Любощи", для непонятливых же имеется пояснение: "Любовные заклинания и заговоры. Рекомендовано областным комитетом по делам молодежи". Ну-с, что там обо мне?
"Перед первым свиданием", "При полюблении чужого мужа/жены", "От преждевременной потери девства". Богатый репертуар! А насчет кентов есть? Конечно, есть: "От любострастия китовраса (кентавра)". Я уже хотела спрятать забавную брошюренцию, но тут мой взгляд скользнул по чему-то более близкому.
"При полюблении молодого. Добыть нитку, пуговицу или вынуть следок (см. "Предисловие"), после чего ровно в полночь раздеться догола, зажечь "алтарку"..." Это не надо... А вот и слова: "Месяц на небе, уж в земле..."
Ни в чем не повинная книжица полетела на пол. Дура! Ой, дура! Прав Девятый, пора в дур-дом! Бедный Игорь, еще за китоврасиху меня примет!
Я подошла к зеркалу, взглянула... Что есть, то есть, могло быть и хуже. Было бы время, забежала бы в соседний салон красоты (тот, что "Под Святым Феофилактом") или хотя бы крем прикупила, который с освященным елеем. Говорят, неплох! Ладно, свечку Анне Кашинской поставила, остается нанести боевую раскраску; и, конечно, платье. Их у меня два, оба хороши, но...
Звонок в дверь. Уже? Но ведь Игорь должен прийти в восемь! Сейчас только семь! Девятнадцать ноль-ноль!
Да, пора в психушку.
Девятнадцать ноль-ноль, старший сержант Петров точен.
Хмурый взгляд, рука под козырек.
- Разрешите!
Голос мне его не понравился. И вид не понравился. И не потому, что хмурый. Сержант словно что-то знал и заранее предвкушал эффект.
- Заходите, Ричард Родионович! В глазах блеснуло нечто, похожее на злорадство. Или мне уже чудиться начало?
- Извините, госпожа старший следователь, спешу! Вот!
"Вот" - это знакомый черный диктофон и стопка каких-то листков.
- Честь имею!
Рука вновь взлетела под козырек. Тяжелые сапожищи застучали по лестнице.
Ладно! Дело сделано. Завтра утром пошлю по каналу "Проба", это совсем близко, на соседней улице. Разве что стоит прокрутить запись. Вдруг сержант решил концерт группы "Мумификация" записать?
Я в некоторой нерешительности начала учинять досмотр платьям, развешанным на спинках стульев, вздохнула, присела к столу. Слушать все подряд я не собиралась. К чему? Приказа подглядывать в замочную скважину не было, пусть сами разбираются.
Легкое шипение. Щелчок. Негромкий, но четкий голос Игоря. Голос гражданина Молитвина; он, как всегда, чем-то недоволен. Можно жать на "stop".
Записалось - и ладно. Интересно, что там на этих листках? Неужели добросовестный жорик набил разговор на компьютере, распечатал? Чушь, не успел бы.
Я вновь поглядела на платья, затем на часы; и уже просто так, для очистки совести, перемотала пленку - где-то на треть. Так сказать, последняя проверка.
"Play" - и тишина. Нежели они говорили так мало? Ну, слава Богу, проклюнулось!
Проклюнулось?
Что проклюнулось? Может, у них тоже стояк лопнул?
Стояк?
Из крохотного динамика плескало море. Волны бились о каменистый берег, с шумом уползая обратно, захлебывались воплями чайки, потом вдруг из ниоткуда наслоился гул голосов, звон посуды...
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Звон гитарной струны. Течет, плавится...
"Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель..."
"Да, мистер Мак-Эванс. Только капрал Джейкобс упомянул еще кое-что! Что, перед тем как Пола съела акула, кто-то стрелял в него, тяжело ранил и, по-видимому, продырявил его лодку, чтобы замести следы!"
"Тебе бы прокурором быть, Эми..."
Крик чаек - долгий, отчаянный... стон над волнами.
И еще почему-то: льдинками катаются под невидимыми пальцами клавиши фортепиано, льдинками катаются слова, произнесенные чуть сиплым, незнакомым голосом:
- В жизни-реке разошлись берега;
Телка - полушка, да рубль перевоз!
Но занесет хоть к чертям на рога
Память жива, и плевать на склероз!
Вальс не окончен, и дело не в нем
Будут и там наших внуков рожать,
И для кого-то появится дом,
Дом,
Из которого не захотят уезжать...
Я не помнила, как нажала "stop", как вскочила, бросилась в коридор. Очнулась у двери - ткнулась лбом, не почувствовав боли.
Бежать?
Куда бежать?
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Ее голос.
Ее!
Год назад мы говорили по телефону, я записала разговор, потом прокручивала - целый месяц, пока не стерла. Слишком было тяжело. Ее голос - не спутаю.
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Это пытка - вновь включить проклятый диктофон, но я решилась.
"Play!"
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
Да, это она. Все-таки достали! Нашли!..
Сквозь черное отчаяние начали пробиваться мысли: странно трезвые, словно за меня думал кто-то другой. Ее нашли. Нашли - и даже постарались намекнуть, чтобы я не сомневалась. Запись идет на русском языке. Почему? "Тебе бы прокурором быть, Эми..." Куда уж яснее! Вдобавок дурацкая песня... внуков рожать? Намек?! С ее парнем, этим русскоговорящим Полом, случилось что-то плохое. Убит - чуть ли не у нее на глазах. И теперь пленку переслали мне...
Что должен предпринять внедренный сотрудник Стрела? Слать сигнал "Этна"? И кому это поможет?
Ей.
Я встала и, плохо понимая, что делаю, переоделась. Платье взяла то, что висело слева. Какого оно цвета, сообразить не было сил. Теперь губы... глаза... прическа...
Эти ублюдки все-таки дали промашку - одну-единственную, но серьезную. Шантажировать внедренного сотрудника с моей подготовкой опасно. Особенно когда доступен сам. Когда не прячешься за черной телефонной мембраной, за корявыми строчками анонимки. Господа Молитвин и Залесский страшно пожалеют. И их мент поганый тоже пожалеет. Не с той связались, подонки!
Телефон! Если этот мерзавец дома... Или хоть кто-нибудь из их своры!
Гудки.
Спрятались, сволочи!
Взгляд скользнул по распечатке. Я поднесла к глазам первый лист, затем взяла наугад, из середины - и отложила в сторону. То же самое, но подробнее. Так сказать, беллетристика. Наверно, они там не рассчитывали, что я передам жорику диктофон, и думали просто подкинуть мне распечатку в почтовый ящик. Или как-то по-другому - не важно.
Я гляжу на часы - и понимаю:, времени-уже нет.
Восемь.
Сейчас должен появиться Игорь.
Улыбка!
Черт, разве это улыбка, дура! Вспомни, чему учили! Лойолу вспомни, у него на такой случай дельный совет есть. Закрой глаза! Ты видишь дорогу, пустую дорогу, вдоль нее деревья, листья только начали желтеть...
Улыбка!
Уже лучше.
- Д-добрый вечер! К-кажется, не опоздал? Игорь улыбается. В руках - три чайные розы, за спиной - гитара. На миг сердце сжимается болью - гитара! Сесть на диван, " руке - рюмка с ликером...
- Добрый вечер, Игорь! Какие они красивые!
Розы - в ванную, в таз с водой... Есть. Теперь улыбка!
Улыбка!!!
Вводная: пришел гость. Задание: сыграть роль вежливой хозяйки. Ужин, гитара, легкий разговор. Как поняли, сотрудник Стрела?
Сотрудник Стрела все поняла правильно.
Суббота, двадцать первое февраля
Допрос с пристрастием спиритус-Залесского * ...только боженька у них живой * От стрикулиста ко Второму Грехопадению * На горе, на горочке * По дубу прямой наводкой - пли!
На часах начало второго. Игорь уже в пальто, моя роль подходит к концу. Сыграла.
Господи, неужели я еще жива?
Получается, жива. Роль отыграна, гость прощается, сейчас останусь одна...
Нет!
Внезапно понимаю - не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель браунинга, сойду с ума - или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев...
Улыбаюсь.
В десятитысячный раз за проклятый вечер.
- Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала на работе, голова - как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же коньяк... Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся - полчасика, не больше! Погода прямо новогодняя!
Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.
- С удовольствием! Я т-тоже, знаете, сегодня слегка переработался. Очки разб-бил...
В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка сероглазый!
- Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?
- Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок...
Пальто, шапка, сапоги. Диктофон - в карман пальто. И еще: выкатку фотографии, ту, что сделала утром.
Пистолет? Нет, не надо.
Понадобится - руками на части разорву.
Мы идем по улице - тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой. Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то рассказывает, я отвечаю - не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!
Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем проспект. Поздний "Мерседес" освещает нас фарами. Направо... Здесь!
Возле знакомого подъезда - пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей снегу - одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди улицы...
Кентавры! Двое, один - гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею, что не взяла оружие.
Теперь - стоп. Хлопок по лбу... Нет, это лишнее, достаточно удивленного взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки - этому тоже учили. Итак: удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать... или забрать, не важно)...
Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает:
- К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами полюбуюсь...
Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами, но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?
- Я быстро. Десять минут - не больше!
Ныряю в темноту подъезда... Все! Дурацкую улыбку - прочь! Первого - кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская.
Сучонку - по шее. А еще лучше - за шею, за "яблочко", и пусть зовет своего сладенького Алика!
Знакомая дверь - уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что - не попадут.
Шаги!
Я ждала вопроса, дурацкого "Кто там?", но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский - в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке.
- Вы?!
Можно не отвечать - вопрос риторический. "Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?"
Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый - для дурачков. Писатель-алкаш переступает порог...
Левая тапочка летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть - за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой...
- Ни звука! Дернешься - больно будет! Понял? Если понял - кивни!
Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит стонет. Я же предупреждала!
- Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?
Кивок. Вот и хорошо!
- Теперь - вниз! Медленно!
Он подчиняется без звука - то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!
Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.
- Стой! Налево, в подвал!
Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают тискаться. Вот и мы этим делом займемся!
Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку.
Отбрасываю гражданина Залесского к стене.
- Стоять! Дернешься - стреляю. У меня глушитель - не услышат!
Кажется, поверил. Дыхание стало чаще - страшно! А мне каково, ублюдок?
- Ну, добрый вечер, Олег Авраамович!
-Добрый... добрый вечер...
- Отвечать будете тихо и короткими фразами.Ясно?
- Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?!
Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди!
Я прислушиваюсь - наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка, значит, не вслепую работал!
- Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер? Молчит. Затем изумленное:
- К кому?
Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент?
-К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда - Эмма.
Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову сунул?
Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель.
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
"Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель..."
Выключаю. Молчит.
- Слушаю вас, Олег Авраамович!
- Это не ваше дело! Слышите! Не ваше! Ого! Откуда только голос прорезался!
- Не шумите, Олег Авраамович! Итак, что вы знаете...
- Это... Это вас не касается!
Бью. В полную силу, до боли в запястье. Пыльный мешок с отрубями грузно опускается к моим ногам.
- Можете... Можете забить меня до смерти... Не скажу... Это - не ваше дело!
До смерти! С удовольствием! И плевать на Первач-псов вкупе со Святым Георгием!
- Это мое дело, Олег Авраамович! Эмма Шендер - моя дочь. Сейчас она живет в США, побережье Южной Каролины, Стрим-Айленд...
...Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок... Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад...
Я сама нашла это место - самое тихое и далекое, какое только могла предложить Восьмая Программа. Уговорить свекровушку было непросто, ох как непросто! Да и не свекровь она вовсе - Сашина тетка, старая, злая, как ведьма, меня на дух не переносит. Помогла жадность - в глухомани пособия гуще, а дальняя родня в Чикаго обещала присмотреть за девочкой, если старуху кондратий . хватит. Но жива ведьма, здорова даже - видать, климат на этом Стрим-Айленде способствует!
- Вы... Вы говорите правду? В его голосе - удивление, и это решает все. Такое не сыграть. Не знал. Работал втемную. Точнее, его работали.
- Зачем мне врать, Алик? Эмма живет там уже восемь лет, сейчас ей шестнадцать, у нее есть парень по имени Пол, он тоже из эмигрантов...
- Был.
Его голос дрогнул. Был? "Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!" "Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!.."
- Извините, Эра Игнатьевна, но я вам не верю.
Я оглядываюсь - темно. Ни спичек, ни зажигалки. Черт, дьявол!..
- Поднимемся наверх. Только не вздумайте бежать!
На улицу выходить ни к чему, в подъезде горят лампочки. Темновато, но сойдет.
- Вот фотография! Смотрите! Я достаю снимок - свежий, только что из . принтера - и лишь тогда понимаю, какую делаю глупость. Он никогда не видел Эмму! Я сама - сама, дура! - показываю ему, как она выглядит...
- О Господи! Пашка!
Теперь настает время удивляться мне. Какой еще Пашка? Пол?
- Хорошо. Я вам верю.
Его голос становится тихим и каким-то странным, словно этот мальчишка постарел сразу на много лет.
- Эми звонила мне несколько дней назад,. чтобы сообщить о гибели моего отца и... и брата. Паши. Павла Авраамовича Залесского. Они живут... жили на Стрим-Айленде последние годы - переселились из Милуоки по Восьмой Программе.
Не врет? Нет, не врет! Ну и родственничек у бедняги Пола! Но даже если так...
- Пленка. И распечатка. Откуда? Кто вам их передал?
Он качает головой, на губах - грустная усмешка.
- Никто. Все это... получено в пределах моей квартиры. Можете считать это научным опытом. Или спиритическим сеансом - как вам больше по душе.
Научным опытом? Неужели эти штукари способны?! Но ведь сюда не зря прислали Игоря! Игорь! Его можно спросить! Или нельзя?
Во всяком случае, не сейчас.
- Вы, Эра Игнатьевна, прочитайте распечатку. Там понятнее, чем на пленке.
Теперь он говорит еле слышно, и я начинаю догадываться, что парню тоже нелегко. Тоже?! Отец погиб, брат погиб... В голове эхом сумасшествия отдается: "...будут и там наших внуков рожать - и для кого-то появится дом... дом, из которого..."