Страница:
– Кстати, что означает поклясться собственным именем, ты помнишь?
Я только головой помотал.
– Еще лучше. Атаман сказал, что все, что его, теперь твое?
– Да.
– Братом называл?
– Называл.
– Что ж, ритуал соблюден до мелочей, и Перун Громовержец тому свидетель. Умирая, атаман Вернигор призвал на тебя древнее заклятие. И если до срока не успеть исполнить обещанное… – мельник что-то забормотал себе под усы. – Ага… да. Ну, вообще-то времени еще достаточно. До праздника Макового зерна уж точно…
– Деда, – взмолился я, – объясни ты толком.
– Все просто и неизбежно, как восход и закат, мил человек, – произнес мельник. – Атаман Вернигор передал тебе свою честь, имущество и незавершенное дело. Поэтому, если не хочешь навлечь немилость всех ныне здравствующих Богов, а возможно, и самого Создателя, обещание придется исполнить.
– Я же не предполагал ничего такого! – воскликнул я. – Он меня обманул!
– Нет, с его стороны все было честно, – не согласился дед Мышата. – Атаман не мог знать, что ты несмышлен в житейских делах. С дитем он по-другому разговаривал бы…
– И что же теперь делать?
– А что ты собирался делать, когда клялся? – поинтересовался старик. – Только не говори, что сразу решил обмануть Вернигора. Все равно не поверю. Небось обрадовался, что нашлась причина убраться отсюда? Вам молодым все неймется, не сидится на месте. Впрочем, оно и неудивительно… – продолжал ворчливо, скорее разговаривая сам с собой, нежели с парнями. – Понимание, что нет ничего в этом мире важнее покоя, приходит с мудростью. А та, в свою очередь – вместе с прожитыми годами… Хотя, – задумчиво потеребил старик бороду. – Довольно часто годы приходят сами…
– Думал, вы подскажете, как поступить.
– Подскажу, – смилостивился старый мельник. – Ты у нас уже с месяц, а память так и не вернулась. Даже сны не запоминаются. Верно?
Я кивнул.
– Значит, нравится нам это или нет, а тебе и в самом деле пора в путь собираться. И если раньше мы не ведали, куда и зачем, то нынче Судьба сама прислала подсказку. Вот только, судя по весточке: ждут тебя, Игорь, впереди не молочные реки и кисельные берега, а путь кровавый и жестокий.
– Но я же еще толком ничего не знаю о вашем мире! – растерянно воскликнул я. – Далеко ли зайду? И где искать этого Мастера?
– Не волнуйся, все расскажу. И самого не выпровожу. Видно, пришла пора и Лукашу на мир поглядеть. Он хоть за пределы мельницы не выходил, но смышлен и хозяйствен. Пригодится…
– А как же ты, деда? – забеспокоился внук. Услышав, что его заветной мечте суждено сбыться, парень вдруг оробел: – Сам мешки ворочать станешь?
– Не-а… Мне уже не осилить. Придется молоть задешево, чтоб люди сами и зерно засыпали, и муку отбирали. А это – прямой убыток хозяйству… – проговорил задумчиво, посматривая на меня с намеком.
– Да я б с радостью заплатил, – развел я руками. – Но ты же, деда, знаешь, что у меня добра ровно столько, сколько на себя надето. Штаны да рубаха…
Мышата бросил взгляд на мои добротные мягкие сапожки и добавил:
– Ну, порты твои мне ни к чему, носи на здоровье. А вот насчет остального добра ты ошибаешься…
– У меня что, с собой еще какие-то вещи были? – удивился я. – Или вы их позже нашли?
– Нет, деда о твоем наследстве говорит, – пришел на помощь Лукаш. Но только еще больше все запутал.
– Ничего не понимаю, – потер я лоб. – Откуда у меня наследство? Что еще мне неведомо?
– Ну, тут нет тайны, – неспешно ответил мельник. – Просто ты о покойном атамане запамятовал. А ведь он перед кончиной все свое добро тебе завещал.
– Вот еще, стану я мертвеца обирать…
– Погодь, не шебаршись… – остановил меня старик. – Согласно древнему обычаю, если воин считает, что еще не все долги им уплачены, он перед смертью может выбрать преемника. И если тот согласен принять на себя обязательства умирающего, то все имущество, вместе с именем, переходит ему по наследству. Поэтому отныне ты не только вправе называться Вернигором, но и владеешь всем имуществом атамана. А судя по толщине кошеля, который все еще заткнут за его пояс, там не только для найма работника хватит, но и вам с Лукашем на дорогу останется. – И видя, что я собираюсь возразить, быстро продолжил: – Так что не кручинься раньше времени, а давай в дорогу готовиться. Эх, знать бы, где упадешь, соломку подстелил бы…
– А вот с места не сдвинусь, пока вы мне все о харцызах не объясните, – твердо промолвил я. – Обещание, данное по незнанию, лично для меня – пустой звук! И, вообще, с какой радости я должен рядиться в одежды злодея, которого, как ты сам сказал, прокляли многие?
– М-да, – почесал затылок старик. – Ох, Игорь, слишком многое тебе еще предстоит узнать и запомнить, но ты прав: надо оставшееся время с толком использовать. Дальше-то вам только на себя самих да на добрых людей придется надеяться. Хотя чудится мне отчего-то, что скоро тропка обратно воротится. И не одних вас ко мне на подворье приведет. К добру ли, к худу ли – поживем, поглядим… А что касаемо Великого мастера, то искать его надлежит в академии Оплота Равновесия. Мастер-хранитель со времен Моровицы не покидает ее стен. Слишком дорогой ценой обошлось Остромыслу укрощение поветрия… Совсем занемог старикан.
– Погодь, деда, – не дал заболтать себя я. – Не перепрыгивай с одного на другое. Про Оплот мы после поговорим. Сначала расскажи о харцызах. Они в данный момент меня больше интересуют!
– Добро, – не стал увиливать Мышата. – Слушай, коль приспичило. К югу от королевства Зелен-Лог горный хребет отрезает наши края от Полуденных земель. Именно туда, в пустые пределы от Прохода до Запретных земель, бегут те, кому удалось скрыться от правосудия и палача. До Моровицы только в Дуброве проживало больше шести тысяч обитателей, не считая крестьян из близлежащих сел и хуторов. Поэтому нарушителей закона хватало. При этом все считали: что страдают напрасно и хотели отомстить обидчикам. И как только ватага беглецов достигала той численности, когда харцызы переставали бояться собственной тени, а жажда мести становилась невыносимой, они врывались на земли королевства. Убивая, грабя и насилуя. Не отделяя виноватых от невиновных. После чего снова скрывались за Проходом, угоняя захваченный скот и молодых женщин. Высланные вслед отряды королевской гвардии и стражи, поплутав некоторое время по степи, возвращались ни с чем. Даже поговаривать стали: «что проще ветер поймать, нежели харцыза в степи». А потом они из разрозненных банд создали Кара-Кермен, что-то среднее между городом и военным лагерем. Строго подчиняющееся своим законам и управляемое советом атаманов. И королеве пришлось смириться со столь беспокойным соседом, защитившись от внезапных нападений, сторожевым замком, возведенным рядом с Проходом.
Мышата перевел дыхание и продолжил:
– Когда с Запретных земель стала появляться нежить, харцызы только обрадовались. Ведь из-за перемирия, объявленного Оплотом Равновесия после Моровицы, им стало не с кем воевать. Но из года в год нежити становилось все больше, и харцызы обратились за помощью к короне. Но прежние обиды и пролитая кровь еще не были забыты, и королева отказала степнякам в помощи. С тех пор Кара-Кермен в одиночку сдерживает нежить, временами налетая на земли Зелен-Лога, в отместку и для пополнения запасов…
– И что, с тех пор так и не нашли общего языка?
– Может, и нашли бы, – пожал плечами старик. – Слыхал я, что нынешний король в ратном деле умнее многих прежних, да вот беда – стала нежить и у нас показываться. А Большой Совет взял, да и обвинил в этом степняков, мол, харцызы умышленно нежить к нам пропускают, а то и завозят. Вот и не получилось столковаться… Так что вы, парни, если не приспичит, ночью лучше за пределы обжитых мест не выходите. Хранители хоть и чураются силы, а какую-никакую защиту дают.
Старый мельник опять умолк, припоминая, о чем еще следует сказать, но решил, что рассказал достаточно.
– Ладно, с харцызами будем считать, разобрались. Теперь поговорим об Оплоте, – произнес я требовательным и непререкаемым тоном.
– Оплотом в простонародье зовут Круг хранителей равновесия, – чуть медленнее, явно подбирая слова, заговорил Мышата. – Несколько веков тому один из магов заполучил мощнейший источник энергии Хаоса. И заигрался с обретенным могуществом так, что едва не превратил земную твердь в небесную пыль. Дабы остановить его, все остальные маги, вместе со старшими учениками, объединились в Круг. Но даже совместной мощи хватало едва-едва. Мы… – Мельник поперхнулся и закашлялся. – Они сумели накрыть то место, где обосновался взбесившийся маг, непроницаемым куполом, и оставалось только запечатать Барьер, когда Темн почувствовал угрозу и напал. Он и раньше был достаточно силен, а уж со «Слезой Создателя»… Маги и ученики гибли один за другим, и только последний из всего Круга успел закончить ритуал, но так перенапрягся, что почти выгорел сам. Темн не вырвался на свободу, но сумел воспрепятствовать Барьеру полностью сомкнуться. Осталась трещина… Совсем ничтожная, но расширяющаяся при каждом использовании магии во внешнем мире. И пока уцелевшие ученики доросли до нужного уровня, чтоб понять это, трещина превратилась в щель. А заделать ее некому. Нет в мире магов такой величины. И тогда на общем Круге, куда были приглашены все, кто хоть немного мог управлять Силой, приняли поспешное, по сути примитивное, но действенное решение – запретить применение магии, требующее прикосновения к источнику Силы, до тех пор, пока не появится тот, кто сможет уничтожить Темна, или хотя бы заделать прореху в куполе. С тех пор маги тщательно следят за выполнением уговора. Хотя клятва была составлена так, что нарушить ее может только самоубийца.
Я тряхнул потяжелевшей от избытка информации головой и решительным жестом остановил Мышату.
– Общей истории пока достаточно. В общем-то вопросов не стало меньше, но все сразу ухватить нельзя, это понятно даже мне. Но главное я уловил. Разрушитель, который грядет, это и есть тот, кого все ждут. Верно?
– Да.
– Непонятно, почему Разрушитель, а не Строитель? Ему ж заплату накладывать?
– Это в крайнем случае. А вообще-то для мира лучше, если он сможет разрушить источник Хаоса, коим до сих пор владеет и понемногу пользуется Темн. Но ты прав, Игорь, всего за раз не ухватишь. Подробнее расспросишь в пути у Лукаша. А теперь, хлопцы, пойдемте обедать…
Глава 2
Я только головой помотал.
– Еще лучше. Атаман сказал, что все, что его, теперь твое?
– Да.
– Братом называл?
– Называл.
– Что ж, ритуал соблюден до мелочей, и Перун Громовержец тому свидетель. Умирая, атаман Вернигор призвал на тебя древнее заклятие. И если до срока не успеть исполнить обещанное… – мельник что-то забормотал себе под усы. – Ага… да. Ну, вообще-то времени еще достаточно. До праздника Макового зерна уж точно…
– Деда, – взмолился я, – объясни ты толком.
– Все просто и неизбежно, как восход и закат, мил человек, – произнес мельник. – Атаман Вернигор передал тебе свою честь, имущество и незавершенное дело. Поэтому, если не хочешь навлечь немилость всех ныне здравствующих Богов, а возможно, и самого Создателя, обещание придется исполнить.
– Я же не предполагал ничего такого! – воскликнул я. – Он меня обманул!
– Нет, с его стороны все было честно, – не согласился дед Мышата. – Атаман не мог знать, что ты несмышлен в житейских делах. С дитем он по-другому разговаривал бы…
– И что же теперь делать?
– А что ты собирался делать, когда клялся? – поинтересовался старик. – Только не говори, что сразу решил обмануть Вернигора. Все равно не поверю. Небось обрадовался, что нашлась причина убраться отсюда? Вам молодым все неймется, не сидится на месте. Впрочем, оно и неудивительно… – продолжал ворчливо, скорее разговаривая сам с собой, нежели с парнями. – Понимание, что нет ничего в этом мире важнее покоя, приходит с мудростью. А та, в свою очередь – вместе с прожитыми годами… Хотя, – задумчиво потеребил старик бороду. – Довольно часто годы приходят сами…
– Думал, вы подскажете, как поступить.
– Подскажу, – смилостивился старый мельник. – Ты у нас уже с месяц, а память так и не вернулась. Даже сны не запоминаются. Верно?
Я кивнул.
– Значит, нравится нам это или нет, а тебе и в самом деле пора в путь собираться. И если раньше мы не ведали, куда и зачем, то нынче Судьба сама прислала подсказку. Вот только, судя по весточке: ждут тебя, Игорь, впереди не молочные реки и кисельные берега, а путь кровавый и жестокий.
– Но я же еще толком ничего не знаю о вашем мире! – растерянно воскликнул я. – Далеко ли зайду? И где искать этого Мастера?
– Не волнуйся, все расскажу. И самого не выпровожу. Видно, пришла пора и Лукашу на мир поглядеть. Он хоть за пределы мельницы не выходил, но смышлен и хозяйствен. Пригодится…
– А как же ты, деда? – забеспокоился внук. Услышав, что его заветной мечте суждено сбыться, парень вдруг оробел: – Сам мешки ворочать станешь?
– Не-а… Мне уже не осилить. Придется молоть задешево, чтоб люди сами и зерно засыпали, и муку отбирали. А это – прямой убыток хозяйству… – проговорил задумчиво, посматривая на меня с намеком.
– Да я б с радостью заплатил, – развел я руками. – Но ты же, деда, знаешь, что у меня добра ровно столько, сколько на себя надето. Штаны да рубаха…
Мышата бросил взгляд на мои добротные мягкие сапожки и добавил:
– Ну, порты твои мне ни к чему, носи на здоровье. А вот насчет остального добра ты ошибаешься…
– У меня что, с собой еще какие-то вещи были? – удивился я. – Или вы их позже нашли?
– Нет, деда о твоем наследстве говорит, – пришел на помощь Лукаш. Но только еще больше все запутал.
– Ничего не понимаю, – потер я лоб. – Откуда у меня наследство? Что еще мне неведомо?
– Ну, тут нет тайны, – неспешно ответил мельник. – Просто ты о покойном атамане запамятовал. А ведь он перед кончиной все свое добро тебе завещал.
– Вот еще, стану я мертвеца обирать…
– Погодь, не шебаршись… – остановил меня старик. – Согласно древнему обычаю, если воин считает, что еще не все долги им уплачены, он перед смертью может выбрать преемника. И если тот согласен принять на себя обязательства умирающего, то все имущество, вместе с именем, переходит ему по наследству. Поэтому отныне ты не только вправе называться Вернигором, но и владеешь всем имуществом атамана. А судя по толщине кошеля, который все еще заткнут за его пояс, там не только для найма работника хватит, но и вам с Лукашем на дорогу останется. – И видя, что я собираюсь возразить, быстро продолжил: – Так что не кручинься раньше времени, а давай в дорогу готовиться. Эх, знать бы, где упадешь, соломку подстелил бы…
– А вот с места не сдвинусь, пока вы мне все о харцызах не объясните, – твердо промолвил я. – Обещание, данное по незнанию, лично для меня – пустой звук! И, вообще, с какой радости я должен рядиться в одежды злодея, которого, как ты сам сказал, прокляли многие?
– М-да, – почесал затылок старик. – Ох, Игорь, слишком многое тебе еще предстоит узнать и запомнить, но ты прав: надо оставшееся время с толком использовать. Дальше-то вам только на себя самих да на добрых людей придется надеяться. Хотя чудится мне отчего-то, что скоро тропка обратно воротится. И не одних вас ко мне на подворье приведет. К добру ли, к худу ли – поживем, поглядим… А что касаемо Великого мастера, то искать его надлежит в академии Оплота Равновесия. Мастер-хранитель со времен Моровицы не покидает ее стен. Слишком дорогой ценой обошлось Остромыслу укрощение поветрия… Совсем занемог старикан.
– Погодь, деда, – не дал заболтать себя я. – Не перепрыгивай с одного на другое. Про Оплот мы после поговорим. Сначала расскажи о харцызах. Они в данный момент меня больше интересуют!
– Добро, – не стал увиливать Мышата. – Слушай, коль приспичило. К югу от королевства Зелен-Лог горный хребет отрезает наши края от Полуденных земель. Именно туда, в пустые пределы от Прохода до Запретных земель, бегут те, кому удалось скрыться от правосудия и палача. До Моровицы только в Дуброве проживало больше шести тысяч обитателей, не считая крестьян из близлежащих сел и хуторов. Поэтому нарушителей закона хватало. При этом все считали: что страдают напрасно и хотели отомстить обидчикам. И как только ватага беглецов достигала той численности, когда харцызы переставали бояться собственной тени, а жажда мести становилась невыносимой, они врывались на земли королевства. Убивая, грабя и насилуя. Не отделяя виноватых от невиновных. После чего снова скрывались за Проходом, угоняя захваченный скот и молодых женщин. Высланные вслед отряды королевской гвардии и стражи, поплутав некоторое время по степи, возвращались ни с чем. Даже поговаривать стали: «что проще ветер поймать, нежели харцыза в степи». А потом они из разрозненных банд создали Кара-Кермен, что-то среднее между городом и военным лагерем. Строго подчиняющееся своим законам и управляемое советом атаманов. И королеве пришлось смириться со столь беспокойным соседом, защитившись от внезапных нападений, сторожевым замком, возведенным рядом с Проходом.
Мышата перевел дыхание и продолжил:
– Когда с Запретных земель стала появляться нежить, харцызы только обрадовались. Ведь из-за перемирия, объявленного Оплотом Равновесия после Моровицы, им стало не с кем воевать. Но из года в год нежити становилось все больше, и харцызы обратились за помощью к короне. Но прежние обиды и пролитая кровь еще не были забыты, и королева отказала степнякам в помощи. С тех пор Кара-Кермен в одиночку сдерживает нежить, временами налетая на земли Зелен-Лога, в отместку и для пополнения запасов…
– И что, с тех пор так и не нашли общего языка?
– Может, и нашли бы, – пожал плечами старик. – Слыхал я, что нынешний король в ратном деле умнее многих прежних, да вот беда – стала нежить и у нас показываться. А Большой Совет взял, да и обвинил в этом степняков, мол, харцызы умышленно нежить к нам пропускают, а то и завозят. Вот и не получилось столковаться… Так что вы, парни, если не приспичит, ночью лучше за пределы обжитых мест не выходите. Хранители хоть и чураются силы, а какую-никакую защиту дают.
Старый мельник опять умолк, припоминая, о чем еще следует сказать, но решил, что рассказал достаточно.
– Ладно, с харцызами будем считать, разобрались. Теперь поговорим об Оплоте, – произнес я требовательным и непререкаемым тоном.
– Оплотом в простонародье зовут Круг хранителей равновесия, – чуть медленнее, явно подбирая слова, заговорил Мышата. – Несколько веков тому один из магов заполучил мощнейший источник энергии Хаоса. И заигрался с обретенным могуществом так, что едва не превратил земную твердь в небесную пыль. Дабы остановить его, все остальные маги, вместе со старшими учениками, объединились в Круг. Но даже совместной мощи хватало едва-едва. Мы… – Мельник поперхнулся и закашлялся. – Они сумели накрыть то место, где обосновался взбесившийся маг, непроницаемым куполом, и оставалось только запечатать Барьер, когда Темн почувствовал угрозу и напал. Он и раньше был достаточно силен, а уж со «Слезой Создателя»… Маги и ученики гибли один за другим, и только последний из всего Круга успел закончить ритуал, но так перенапрягся, что почти выгорел сам. Темн не вырвался на свободу, но сумел воспрепятствовать Барьеру полностью сомкнуться. Осталась трещина… Совсем ничтожная, но расширяющаяся при каждом использовании магии во внешнем мире. И пока уцелевшие ученики доросли до нужного уровня, чтоб понять это, трещина превратилась в щель. А заделать ее некому. Нет в мире магов такой величины. И тогда на общем Круге, куда были приглашены все, кто хоть немного мог управлять Силой, приняли поспешное, по сути примитивное, но действенное решение – запретить применение магии, требующее прикосновения к источнику Силы, до тех пор, пока не появится тот, кто сможет уничтожить Темна, или хотя бы заделать прореху в куполе. С тех пор маги тщательно следят за выполнением уговора. Хотя клятва была составлена так, что нарушить ее может только самоубийца.
Я тряхнул потяжелевшей от избытка информации головой и решительным жестом остановил Мышату.
– Общей истории пока достаточно. В общем-то вопросов не стало меньше, но все сразу ухватить нельзя, это понятно даже мне. Но главное я уловил. Разрушитель, который грядет, это и есть тот, кого все ждут. Верно?
– Да.
– Непонятно, почему Разрушитель, а не Строитель? Ему ж заплату накладывать?
– Это в крайнем случае. А вообще-то для мира лучше, если он сможет разрушить источник Хаоса, коим до сих пор владеет и понемногу пользуется Темн. Но ты прав, Игорь, всего за раз не ухватишь. Подробнее расспросишь в пути у Лукаша. А теперь, хлопцы, пойдемте обедать…
Глава 2
Когда просека, пропетляв лесом вслед за колеей, проложенной тележными колесами, вывела нас на опушку, я непроизвольно шагнул назад, под защиту деревьев. Огромное, ничем не ограниченное пространство, открывшееся взгляду, не то чтоб испугало, но озадачило сильно. После поляны у мельницы поля, раскинувшиеся до горизонта, изумляли своей бесконечностью.
– Ты чего? – тронул меня за рукав харцызского кунтуша Лукаш. – Увидал что-то? Где?
– Да вот, – повел неопределенно рукой. – Как-то так все далеко…
Подросток презрительно сплюнул под ноги и пренебрежительно ответил:
– Разве ж то далеко? – а потом ткнул пальцем перед собой. – Видишь вон там, чуть левее от шляха, рощицу на взгорке?
Я взглянул в ту сторону и кивнул.
– Ну, так за ней уже первая на нашем пути в Дубров деревенька будет, – объяснил Лукаш и, степенно опираясь на увесистый посох, размеренным шагом продолжил путь. Мне ничего не оставалось, как сбросить с себя наваждение и двинуться следом.
– Опупение… – вдруг прибавил, смеясь, мельничук.
– Что? – переспросил я, подумав, что ослышался.
– Деревенька, говорю, Опупение называется. Смешно, да? – повторил Лукаш.
– Скорее, нелепо. С чего вдруг о себе столь неуважительно?
– О, тут целая история! Правдива или нет, судить не стану. Но рассказывают, что в то время, когда королева прислала людей, заложить у Прохода сторожевой замок, – в здешних местах уже не одно поколение стояла небольшая деревенька в десяток дворов. И барон, когда объезжал свою новую вотчину, увидав ее, удивился страшно: «Они что, опупели, здесь жить? Прямо на пути у харцызов?»
– Именно опупели? – рассмеялся я.
– Бают, что барон Студен употребил более емкое определение, – словоохотливо продолжил Лукаш, улыбаясь во весь рот. – Но карту местности следовало представить для ознакомления королеве и Большому совету. Поэтому в Оплоте подобрали более пристойное название. Именно оно и прижилось в дальнейшем.
– А что, – чуть погодя, когда веселье пошло на убыль, спросил я, – здесь и в самом деле так опасно? Из рассказов Мышаты у меня сложилось суждение о харцызах, как о жестоких и беспощадных воинах.
– Вообще, так и говорят. Но к Опупению это не относится, – помотал головой парнишка. – Хоть деревенька и примостилась почти у Южного тракта, на виду у Прохода, не было ни одного случая, чтоб харцызы напали на нее.
– Странно…
– Деда как-то обмолвился, что ничего странного. Просто – навару там для степняков на один зуб, а вот подружиться с поселянами – у них прямой резон. Те и тревогу не подымут, когда разбойники в набег пойдут и раненым харцызам помощь окажут, буде их живыми до Кара-Кермена довезти никак не удается. Новости расскажут… Сменяют или продадут чего из вещей… Возможно, и о готовящемся походе королевского войска в Заскалье предупредят… Правда, после Моровицы людей осталось так мало, что ни о каких походах никто и не помышляет.
– А все же, неужели барона не удивляет столь подозрительная симпатия со стороны разбойников к его крестьянам?
– Еще как! Но сколько ни пытались королевские стражники поймать в деревне хоть одного харцыза, те ни разу в расставленные сети не попадались. А засада вскоре начинала животами маяться, и воины возвращались в замок несолоно хлебавши. Бают, вода в ручье у Опупения особая, только для местных уроженцев и годится. Чужакам долго привыкать приходится. И – наоборот… От того деревенька с годами не разрастается, и ее жители на другие земли переходить не спешат. А еще, – несмотря на то, что на мили вокруг не было ни одной живой души, Лукаш понизил голос, – слыхивал я от привозивших на мельницу зерно мужиков, что по ночам и Змеи к ним наведываются…
– Змеи? – я недоверчиво покрутил головой. – Ну, это уж точно басни. Волчонка приручить и то не всегда удается, а тут… Я память потерял, а не рассудок.
– Не стану утверждать, будто мне все тайны открыты, – вкрадчиво продолжил Лукаш, – но, если внимательно прислушиваться к чужим разговорам, особенно когда люди уверены, что их никто не слышит, много интересного удается узнать. Порой такого, что собственным ушам не веришь. Да и Проход рядом… – паренек ткнул пальцем на юг. – Вон те темные и низкие облака над горизонтом видишь?
Я остановился, отер пот с чела, – после лесной прохлады, несмотря на близость вечера, на голой равнине солнце еще припекало всерьез, – и только потом проследил взглядом в указанном направлении.
– Вижу…
– Так это и не облака вовсе, а горы. То есть – Проход…
– Погоди, – остановил я словоохотливого паренька, из которого, после вынужденного молчания на мельнице, слова сыпались так, будто мех прохудился. – Как я понял из объяснений Мышаты, Проход – это единственный путь с севера на юг, проложенный по ущелью в горной гряде. Но я не могу разглядеть его с этого места.
– Вообще-то ты прав, – согласился парнишка. – Но люди называют, для краткости, Проходом и всю гряду, преградившую перешеек между большими водами. Только я не о том хотел сказать, отмечая близость гор… – Он удобнее поправил заплечный мешок и продолжил: – Неподалеку от ущелья, на одной из вершин, образовалось озеро… Именно там, поговаривают, и гнездятся Змеи. А до Опупения, которое и нам рядом, крылатым всего ничего. Вот и суди, много ли нелепости в этих разговорах?
– Вот как? – неуверенно произнес я. – Знаешь, пока я еще не разобрался в здешней жизни, может, ну ее, эту деревеньку? Обойдем стороной?
– Не глупи, – осадил меня Лукаш. – Россказни россказнями, а путь до Оплота не близок. Хорошо, если в две-три седмицы управимся. И все это время надо что-то есть. А много ли у нас припасов? Даже если бы деда оставил нам чуть больше медяков из кошеля атамана, так их еще потратить где-то надо. Во-вторых – никто в здравом уме не останется ночевать в чистом поле, когда рядом человеческое жилье.
– В общем-то ты прав, конечно, – кивнул я. – Трус не играет в хоккей…
– Во что не играет?
– Не обращай внимания, я сам не всегда понимаю смысл своих слов.
– Сильно ж тебя приложило, – покачал сочувственно головой Лукаш. Мышата не стал посвящать внука в детали моего появления на мельнице, а придерживался версии об ушибленной голове. – О чем это я? Ага, там переночуем, а после Опупения, в дне пути, будет деревня Перекресток. Потом еще день ногами перебирать – и увидим Дубров. Он нам не совсем по пути, и если б спешили, то свернули б в Перекрестке на большак, ведущий к Турину, и двинулись по нему на север, но в городке или замке всегда найдется возможность подзаработать. Тем более – бродячим скоморохам, какими деда велел нам сказываться.
– С этим я и не спорю. Но до Перекрестка провизии уж точно хватит… И двигаться налегке сподручнее.
– Своя ноша не тянет, – отрезал паренек. – В Опупении меня каждая собака знает, а староста и подавно. Сколько раз на мельницу наведывался. Можем у него даром поужинать и переночевать. Какой-никакой, а прибыток.
– Ну, будь по-твоему, – согласился я. Тем более что деревенька, уже хорошо видимая сквозь редкие деревья, казалась тихой и беззаботной. – Только если случится что-то, не говори, будто тебя не предупреждали.
– Брось, атаман, – отмахнулся Лукаш. – Ничего с нами не случится. Во-первых, жители тамошние дружелюбны к харцызам, а одет ты нынче соответственно. А во-вторых, я к ихнему старосте заветное слово знаю… Вот только Вернигором называться не спеши. Думаю, не стоит прежде времени всю округу о кончине атамана извещать. Погоди, пока до Мастера-хранителя доберемся… Там видно будет. Не зря ведь покойный ночью в Оплот пробирался. Знать, таился от кого-то.
– Это ж вы с дедом настояли, чтоб я в харцызские одежды облачился.
– А ты что, в путь прям в исподнем хотел двинуть? – удивился паренек. – Не спорю, добротное у тебя белье, но не для дальней же дороги. Ни от стужи, ни от колючек никакой защиты. Да и безоружным как-то несподручно… Вдруг с мертвяком или каким иным зверем столкнемся?
Я непроизвольно притронулся к эфесу дорогой сабли, по обычаю скоморохов, закрепленной за спиной. Впервые сжав рукоять оружия в ладони, я сразу понял, что хорошо знаком с этим ощущением. И, похоже, держал саблю в руке гораздо чаще, чем топор или вилы.
– Вот и пришли, – остановился Лукаш, указывая подбородком на невысокий частокол, который если еще как-то мог отпугнуть диких зверей, то совершенно никуда не годился для защиты от людей. Одновременно с его словами из ворот в ограде с громким лаем выкатилась свора собак. И хоть каждому известно, что днем сторожевые псы никогда сами не набросятся на человека, паренек удобнее перехватил тяжелый посох, готовясь в любой момент огреть слишком зарвавшегося кабыздоха.
– И вам здравствовать! – густым басом ответил староста, с прищуром вглядываясь в наши лица. – Кем будете? Откуда и куда странствуете? Тебя, добрый человек, я никогда прежде в наших краях не видал, а вот лик мальца вроде мне знаком…
– А то нет, – ответил Лукаш. – Сколько раз на мельницу заезжал, столько раз и виделись, господин староста.
– Вот те на, – изумился тот. – Лукаш, мельничук? И вправду похож. Прости, что сразу не признал. Ты завсегда мукой с ног до головы выбелен, а тут – умылся, приоделся… Каким ветром к нам занесло? Деда что ж одного оставил? Али беда какая-то приключилась?
– Да нет, хвала Создателю, господин Броун, все у нас хорошо. Деда здравствует, чего и вам желает. Упросил я его отпустить меня на пару седмиц, мир повидать…
– Дело доброе, – согласился староста. – Когда ж, как не в твои годы, на мир глядеть? А то совсем носа с мельницы не кажешь. Небось и девку-то живую за подол еще не держал… У вас же, окромя русалок в запруде да наяд в лесу, длиннокосых и вовсе не водится.
– Это завсегда успеется, штука не хитрая, – отмахнулся паренек.
– Тоже верно… – Староста заметил, что Лукашу не слишком пришлась по сердцу его шутка, и поспешил увести разговор в сторону: – А ты, добрый молодец, прости, не пойму, какого сословия будешь, кем парнишке и старому Мышате приходишься? – обратился ко мне.
– Игорь, наш давний знакомый, – поспешил ответить мельничук. – Гостил на мельнице. Теперь в путь собрался, и деда отпустил меня сопроводить его. Путешествовать вдвоем гораздо веселее.
– Да, приятный разговор заметно укорачивает дорогу, – охотно подтвердил староста. – Заночуете в деревне или торопитесь?
– Заночуем, заночуем, – засмеялся разбитной Лукаш, заметил разочарование на лице старосты и прибавил: – Деда особо просил меня поглядеть, сколько ж пирогов вы за один присест съедаете. А то, говорит, в селе пара домишек, а зерно опупенцы на помол, почитай, каждую седмицу несколькими телегами везут. Куда только мука девается?
От произнесенных хлопцем как бы в шутку слов староста скривился так, словно гнилое яблоко надкусил. Но ответил степенно и вполне искренне:
– За ужином и поглядите. А пока прошу ко мне в сад. Там прохладнее будет… Передохнете с дороги, умоетесь… Слегка перекусите. Разносолов не обещаю – гостей не ждали, жена с дочерьми в огороде весь день… Но краюха хлеба и кусок буженины найдется. А там – и женщины вернутся, вареники затеют. Пить захотите – взвар есть. Воду из колодца лучше не берите, а то животами с непривычки маяться станете. Чтоб с ней свыкнуться – не меньше месяца у нас пожить надо. Да и то – не каждому… Иной страдалец так изведется, что смотреть больно. Ну, да тебе, Лукаш, сие ведомо и, если что, товарищу подскажешь… Прошу, за мной… – указал он рукой на утоптанную стежку, ведущую вокруг дома на задворки. – Утолите только мое любопытство в одном вопросе, если можно?
– Спрашивай.
– Отчего, Игорь, ты саблю поцепил по обычаям скоморохов? Или в Кара-Кермене теперь так принято?
– От того и поцепил, – ответил я быстрее, чем Лукаш собрался с мыслями. – Что я скоморох и есть. Вернее – кулачный боец. А кунтуш харцызский, это мой последний выигрыш. У хозяина денег не было, а поверить, что я его искуснее, воин не хотел. Вот и поставил в заклад свои вещи. Глупо было бы отказываться, верно? Одежка справная, долго послужит и стоит недешево.
– Угу, угу, – кивнул староста в знак согласия, украдкой поглядывая на мои костяшки пальцев. – Вполне может быть. Харцызы, они такие… Если втемяшат себе что в голову, то идут до конца, даже если заведомо знают, что проиграют. Гордый и бесшабашный народ. При этом они свято уверены, что сильнее любого. И – хитрее.
Лукаш открыл рот, собираясь что-то сказать, но я ловко ткнул его локтем в бок, давая понять, что не стоит разочаровывать хозяина. Пускай себе думает, что он о чем-то догадался. Лишь бы не лез с дальнейшими расспросами и оставил их в покое.
Восприняв молчание гостей, как растерянность перед собственной проницательностью, и уверовав, что сумел прикоснуться к большой и важной харцызской тайне, староста и в самом деле поутих, всячески демонстрируя загадочному незнакомцу, что умеет молчать и не совать нос в чужие секреты.
Но уйти в сад им так и не удалось, – раздался топот лошадиных копыт, и на деревенский майдан вынесся небольшой отряд легковооруженных королевских стражников. Старшой осадил коня прямо перед старостой и весело произнес:
– Вот и попались, птички! Как говорится: «носил волк овец, понесли и волка!» Хо-хо-хо! Нам – награда, вам – батоги! Не ожидал от тебя, Броун!.. Не ожидал… А как божился, что даже в глаза живого харцыза не видывал.
– Окстись, Нечай, – не растерялся староста. – Где ты харцызов увидал? Лишку хватил, аль на солнцепеке перегрелся?
Услыхав столь дерзкую отповедь, десятник немного поубавил в тоне, но продолжил, поигрывая кутасами на гарде короткого кавалерийского меча:
– А вот эти два молодца, тогда кто такие? Они не из вашей деревни! И пришли не со стороны замка… Ну, изворачивайся, плут, если сможешь…
Староста подбоченился, собираясь рассмеяться стражнику в лицо, но потом сообразил, что не стоит наживать себе смертельного врага. А десятник, осмеянный перед всем отрядом, легко мог именно в такого превратиться. Поэтому сбавил спесь и ответил степенно, даже чуть заискивающе:
– Совершенно верно, Нечай. Эти добрые люди не из нашего рода. Меньшой – внук мельника Мышаты, а второй – балаганный боец…
Уверенный голос старосты был убедительнее любых слов, но вот так сразу признаться, что засада в очередной раз закончилась неудачей, десятник не мог.
– Угу, – фыркнул насмешливо. – А я – хранитель равновесия…
– Малец и в самом деле с лесной мельницы, десятник… – отозвался кто-то из стражников. – Не раз приходилось его там видеть. Всего, с ног до головы, в муке… Когда с замка зерно на помол возили.
– Ты чего? – тронул меня за рукав харцызского кунтуша Лукаш. – Увидал что-то? Где?
– Да вот, – повел неопределенно рукой. – Как-то так все далеко…
Подросток презрительно сплюнул под ноги и пренебрежительно ответил:
– Разве ж то далеко? – а потом ткнул пальцем перед собой. – Видишь вон там, чуть левее от шляха, рощицу на взгорке?
Я взглянул в ту сторону и кивнул.
– Ну, так за ней уже первая на нашем пути в Дубров деревенька будет, – объяснил Лукаш и, степенно опираясь на увесистый посох, размеренным шагом продолжил путь. Мне ничего не оставалось, как сбросить с себя наваждение и двинуться следом.
– Опупение… – вдруг прибавил, смеясь, мельничук.
– Что? – переспросил я, подумав, что ослышался.
– Деревенька, говорю, Опупение называется. Смешно, да? – повторил Лукаш.
– Скорее, нелепо. С чего вдруг о себе столь неуважительно?
– О, тут целая история! Правдива или нет, судить не стану. Но рассказывают, что в то время, когда королева прислала людей, заложить у Прохода сторожевой замок, – в здешних местах уже не одно поколение стояла небольшая деревенька в десяток дворов. И барон, когда объезжал свою новую вотчину, увидав ее, удивился страшно: «Они что, опупели, здесь жить? Прямо на пути у харцызов?»
– Именно опупели? – рассмеялся я.
– Бают, что барон Студен употребил более емкое определение, – словоохотливо продолжил Лукаш, улыбаясь во весь рот. – Но карту местности следовало представить для ознакомления королеве и Большому совету. Поэтому в Оплоте подобрали более пристойное название. Именно оно и прижилось в дальнейшем.
– А что, – чуть погодя, когда веселье пошло на убыль, спросил я, – здесь и в самом деле так опасно? Из рассказов Мышаты у меня сложилось суждение о харцызах, как о жестоких и беспощадных воинах.
– Вообще, так и говорят. Но к Опупению это не относится, – помотал головой парнишка. – Хоть деревенька и примостилась почти у Южного тракта, на виду у Прохода, не было ни одного случая, чтоб харцызы напали на нее.
– Странно…
– Деда как-то обмолвился, что ничего странного. Просто – навару там для степняков на один зуб, а вот подружиться с поселянами – у них прямой резон. Те и тревогу не подымут, когда разбойники в набег пойдут и раненым харцызам помощь окажут, буде их живыми до Кара-Кермена довезти никак не удается. Новости расскажут… Сменяют или продадут чего из вещей… Возможно, и о готовящемся походе королевского войска в Заскалье предупредят… Правда, после Моровицы людей осталось так мало, что ни о каких походах никто и не помышляет.
– А все же, неужели барона не удивляет столь подозрительная симпатия со стороны разбойников к его крестьянам?
– Еще как! Но сколько ни пытались королевские стражники поймать в деревне хоть одного харцыза, те ни разу в расставленные сети не попадались. А засада вскоре начинала животами маяться, и воины возвращались в замок несолоно хлебавши. Бают, вода в ручье у Опупения особая, только для местных уроженцев и годится. Чужакам долго привыкать приходится. И – наоборот… От того деревенька с годами не разрастается, и ее жители на другие земли переходить не спешат. А еще, – несмотря на то, что на мили вокруг не было ни одной живой души, Лукаш понизил голос, – слыхивал я от привозивших на мельницу зерно мужиков, что по ночам и Змеи к ним наведываются…
– Змеи? – я недоверчиво покрутил головой. – Ну, это уж точно басни. Волчонка приручить и то не всегда удается, а тут… Я память потерял, а не рассудок.
– Не стану утверждать, будто мне все тайны открыты, – вкрадчиво продолжил Лукаш, – но, если внимательно прислушиваться к чужим разговорам, особенно когда люди уверены, что их никто не слышит, много интересного удается узнать. Порой такого, что собственным ушам не веришь. Да и Проход рядом… – паренек ткнул пальцем на юг. – Вон те темные и низкие облака над горизонтом видишь?
Я остановился, отер пот с чела, – после лесной прохлады, несмотря на близость вечера, на голой равнине солнце еще припекало всерьез, – и только потом проследил взглядом в указанном направлении.
– Вижу…
– Так это и не облака вовсе, а горы. То есть – Проход…
– Погоди, – остановил я словоохотливого паренька, из которого, после вынужденного молчания на мельнице, слова сыпались так, будто мех прохудился. – Как я понял из объяснений Мышаты, Проход – это единственный путь с севера на юг, проложенный по ущелью в горной гряде. Но я не могу разглядеть его с этого места.
– Вообще-то ты прав, – согласился парнишка. – Но люди называют, для краткости, Проходом и всю гряду, преградившую перешеек между большими водами. Только я не о том хотел сказать, отмечая близость гор… – Он удобнее поправил заплечный мешок и продолжил: – Неподалеку от ущелья, на одной из вершин, образовалось озеро… Именно там, поговаривают, и гнездятся Змеи. А до Опупения, которое и нам рядом, крылатым всего ничего. Вот и суди, много ли нелепости в этих разговорах?
– Вот как? – неуверенно произнес я. – Знаешь, пока я еще не разобрался в здешней жизни, может, ну ее, эту деревеньку? Обойдем стороной?
– Не глупи, – осадил меня Лукаш. – Россказни россказнями, а путь до Оплота не близок. Хорошо, если в две-три седмицы управимся. И все это время надо что-то есть. А много ли у нас припасов? Даже если бы деда оставил нам чуть больше медяков из кошеля атамана, так их еще потратить где-то надо. Во-вторых – никто в здравом уме не останется ночевать в чистом поле, когда рядом человеческое жилье.
– В общем-то ты прав, конечно, – кивнул я. – Трус не играет в хоккей…
– Во что не играет?
– Не обращай внимания, я сам не всегда понимаю смысл своих слов.
– Сильно ж тебя приложило, – покачал сочувственно головой Лукаш. Мышата не стал посвящать внука в детали моего появления на мельнице, а придерживался версии об ушибленной голове. – О чем это я? Ага, там переночуем, а после Опупения, в дне пути, будет деревня Перекресток. Потом еще день ногами перебирать – и увидим Дубров. Он нам не совсем по пути, и если б спешили, то свернули б в Перекрестке на большак, ведущий к Турину, и двинулись по нему на север, но в городке или замке всегда найдется возможность подзаработать. Тем более – бродячим скоморохам, какими деда велел нам сказываться.
– С этим я и не спорю. Но до Перекрестка провизии уж точно хватит… И двигаться налегке сподручнее.
– Своя ноша не тянет, – отрезал паренек. – В Опупении меня каждая собака знает, а староста и подавно. Сколько раз на мельницу наведывался. Можем у него даром поужинать и переночевать. Какой-никакой, а прибыток.
– Ну, будь по-твоему, – согласился я. Тем более что деревенька, уже хорошо видимая сквозь редкие деревья, казалась тихой и беззаботной. – Только если случится что-то, не говори, будто тебя не предупреждали.
– Брось, атаман, – отмахнулся Лукаш. – Ничего с нами не случится. Во-первых, жители тамошние дружелюбны к харцызам, а одет ты нынче соответственно. А во-вторых, я к ихнему старосте заветное слово знаю… Вот только Вернигором называться не спеши. Думаю, не стоит прежде времени всю округу о кончине атамана извещать. Погоди, пока до Мастера-хранителя доберемся… Там видно будет. Не зря ведь покойный ночью в Оплот пробирался. Знать, таился от кого-то.
– Это ж вы с дедом настояли, чтоб я в харцызские одежды облачился.
– А ты что, в путь прям в исподнем хотел двинуть? – удивился паренек. – Не спорю, добротное у тебя белье, но не для дальней же дороги. Ни от стужи, ни от колючек никакой защиты. Да и безоружным как-то несподручно… Вдруг с мертвяком или каким иным зверем столкнемся?
Я непроизвольно притронулся к эфесу дорогой сабли, по обычаю скоморохов, закрепленной за спиной. Впервые сжав рукоять оружия в ладони, я сразу понял, что хорошо знаком с этим ощущением. И, похоже, держал саблю в руке гораздо чаще, чем топор или вилы.
– Вот и пришли, – остановился Лукаш, указывая подбородком на невысокий частокол, который если еще как-то мог отпугнуть диких зверей, то совершенно никуда не годился для защиты от людей. Одновременно с его словами из ворот в ограде с громким лаем выкатилась свора собак. И хоть каждому известно, что днем сторожевые псы никогда сами не набросятся на человека, паренек удобнее перехватил тяжелый посох, готовясь в любой момент огреть слишком зарвавшегося кабыздоха.
* * *
– Здоров будь, хозяин! – произнес громко Лукаш, когда с крыльца одного из десятка добротных домишек, стоявших вкруг, двухоконными фасадами к просторной и ухоженной площади, спустился крепко сбитый мужчина, одетый по-крестьянски неброско. Единственной дорогой деталью его одежды был широкий атласный трехцветный кушак, несколько раз обвитый вокруг отчетливо выступающего живота.– И вам здравствовать! – густым басом ответил староста, с прищуром вглядываясь в наши лица. – Кем будете? Откуда и куда странствуете? Тебя, добрый человек, я никогда прежде в наших краях не видал, а вот лик мальца вроде мне знаком…
– А то нет, – ответил Лукаш. – Сколько раз на мельницу заезжал, столько раз и виделись, господин староста.
– Вот те на, – изумился тот. – Лукаш, мельничук? И вправду похож. Прости, что сразу не признал. Ты завсегда мукой с ног до головы выбелен, а тут – умылся, приоделся… Каким ветром к нам занесло? Деда что ж одного оставил? Али беда какая-то приключилась?
– Да нет, хвала Создателю, господин Броун, все у нас хорошо. Деда здравствует, чего и вам желает. Упросил я его отпустить меня на пару седмиц, мир повидать…
– Дело доброе, – согласился староста. – Когда ж, как не в твои годы, на мир глядеть? А то совсем носа с мельницы не кажешь. Небось и девку-то живую за подол еще не держал… У вас же, окромя русалок в запруде да наяд в лесу, длиннокосых и вовсе не водится.
– Это завсегда успеется, штука не хитрая, – отмахнулся паренек.
– Тоже верно… – Староста заметил, что Лукашу не слишком пришлась по сердцу его шутка, и поспешил увести разговор в сторону: – А ты, добрый молодец, прости, не пойму, какого сословия будешь, кем парнишке и старому Мышате приходишься? – обратился ко мне.
– Игорь, наш давний знакомый, – поспешил ответить мельничук. – Гостил на мельнице. Теперь в путь собрался, и деда отпустил меня сопроводить его. Путешествовать вдвоем гораздо веселее.
– Да, приятный разговор заметно укорачивает дорогу, – охотно подтвердил староста. – Заночуете в деревне или торопитесь?
– Заночуем, заночуем, – засмеялся разбитной Лукаш, заметил разочарование на лице старосты и прибавил: – Деда особо просил меня поглядеть, сколько ж пирогов вы за один присест съедаете. А то, говорит, в селе пара домишек, а зерно опупенцы на помол, почитай, каждую седмицу несколькими телегами везут. Куда только мука девается?
От произнесенных хлопцем как бы в шутку слов староста скривился так, словно гнилое яблоко надкусил. Но ответил степенно и вполне искренне:
– За ужином и поглядите. А пока прошу ко мне в сад. Там прохладнее будет… Передохнете с дороги, умоетесь… Слегка перекусите. Разносолов не обещаю – гостей не ждали, жена с дочерьми в огороде весь день… Но краюха хлеба и кусок буженины найдется. А там – и женщины вернутся, вареники затеют. Пить захотите – взвар есть. Воду из колодца лучше не берите, а то животами с непривычки маяться станете. Чтоб с ней свыкнуться – не меньше месяца у нас пожить надо. Да и то – не каждому… Иной страдалец так изведется, что смотреть больно. Ну, да тебе, Лукаш, сие ведомо и, если что, товарищу подскажешь… Прошу, за мной… – указал он рукой на утоптанную стежку, ведущую вокруг дома на задворки. – Утолите только мое любопытство в одном вопросе, если можно?
– Спрашивай.
– Отчего, Игорь, ты саблю поцепил по обычаям скоморохов? Или в Кара-Кермене теперь так принято?
– От того и поцепил, – ответил я быстрее, чем Лукаш собрался с мыслями. – Что я скоморох и есть. Вернее – кулачный боец. А кунтуш харцызский, это мой последний выигрыш. У хозяина денег не было, а поверить, что я его искуснее, воин не хотел. Вот и поставил в заклад свои вещи. Глупо было бы отказываться, верно? Одежка справная, долго послужит и стоит недешево.
– Угу, угу, – кивнул староста в знак согласия, украдкой поглядывая на мои костяшки пальцев. – Вполне может быть. Харцызы, они такие… Если втемяшат себе что в голову, то идут до конца, даже если заведомо знают, что проиграют. Гордый и бесшабашный народ. При этом они свято уверены, что сильнее любого. И – хитрее.
Лукаш открыл рот, собираясь что-то сказать, но я ловко ткнул его локтем в бок, давая понять, что не стоит разочаровывать хозяина. Пускай себе думает, что он о чем-то догадался. Лишь бы не лез с дальнейшими расспросами и оставил их в покое.
Восприняв молчание гостей, как растерянность перед собственной проницательностью, и уверовав, что сумел прикоснуться к большой и важной харцызской тайне, староста и в самом деле поутих, всячески демонстрируя загадочному незнакомцу, что умеет молчать и не совать нос в чужие секреты.
Но уйти в сад им так и не удалось, – раздался топот лошадиных копыт, и на деревенский майдан вынесся небольшой отряд легковооруженных королевских стражников. Старшой осадил коня прямо перед старостой и весело произнес:
– Вот и попались, птички! Как говорится: «носил волк овец, понесли и волка!» Хо-хо-хо! Нам – награда, вам – батоги! Не ожидал от тебя, Броун!.. Не ожидал… А как божился, что даже в глаза живого харцыза не видывал.
– Окстись, Нечай, – не растерялся староста. – Где ты харцызов увидал? Лишку хватил, аль на солнцепеке перегрелся?
Услыхав столь дерзкую отповедь, десятник немного поубавил в тоне, но продолжил, поигрывая кутасами на гарде короткого кавалерийского меча:
– А вот эти два молодца, тогда кто такие? Они не из вашей деревни! И пришли не со стороны замка… Ну, изворачивайся, плут, если сможешь…
Староста подбоченился, собираясь рассмеяться стражнику в лицо, но потом сообразил, что не стоит наживать себе смертельного врага. А десятник, осмеянный перед всем отрядом, легко мог именно в такого превратиться. Поэтому сбавил спесь и ответил степенно, даже чуть заискивающе:
– Совершенно верно, Нечай. Эти добрые люди не из нашего рода. Меньшой – внук мельника Мышаты, а второй – балаганный боец…
Уверенный голос старосты был убедительнее любых слов, но вот так сразу признаться, что засада в очередной раз закончилась неудачей, десятник не мог.
– Угу, – фыркнул насмешливо. – А я – хранитель равновесия…
– Малец и в самом деле с лесной мельницы, десятник… – отозвался кто-то из стражников. – Не раз приходилось его там видеть. Всего, с ног до головы, в муке… Когда с замка зерно на помол возили.