Олег Говда. Рыцарь

   И если Владивой выходил из спальни, она тут же требовала к себе дочь. Или наоборот – достаточно было куда-то отлучиться Анжелине, как слуги бежали за бароном. День за днем. Ночь за ночью… Хотела этого Катаржина или так вышло, но Владивой иногда просто ненавидел падчерицу. А та, научившись разбираться в чувствах мужчин, непроизвольно отвечала взаимностью. Дошло до того, что барон вполне серьезно начал задумываться, чтобы уговорить жену отправить баронету куда-нибудь из замка. Погостить к одной из венценосных теток, или – на обучение в Академию. Но тут приключилась эта болезнь, и страсти поутихли. Зато теперь все идет к тому, что наболевшая проблема вскоре разрешится навсегда. К сожалению, не в пользу барона.
   От таких мыслей Владивой скривился, как от зубной боли, и, садясь за стол, пнул ногой некстати подвернувшегося пса.
   Необходимо что-то немедленно предпринять, но ничего путного в голову не приходило. Даже если отбросить естественное нежелание брать на совесть жизнь падчерицы, то ведь и это злодейство пришлось бы обставить таким образом, чтоб ни у кого и тени подозрения не возникло.
   Как любой дворянин и мужчина, барон великолепно владел оружием, мог оседлать дикого жеребца, отважно бросался во главе отряда на неприятеля. Мог в жару и холод сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь или врага. Знал все звериные уловки, а также военные хитрости харцызов, серых рыцарей и лесных братьев. Но любым мало-мальским планированием всегда занимались женщины, поэтому придумывание разного рода козней и далеко идущих интриг не относилось к сильным сторонам его натуры.
   Владивой тяжело вздохнул и попытался залить тревогу очередным кубком вина. Как правило, после второго кувшина становилось легче.
   – Если, господин барон, разрешит сказать… – услышал он вдруг тихий шепоток за спиной. – Мыслю, беде можно помочь…
   Владивой оборотился на голос так резко, что его верный есаул Калита даже отшатнулся. Но барон был отходчив и если не прибил сразу, то после обычно миловал. Главное было не подвернуться под горячую руку. Поэтому весь расчет есаула строился именно на этой черте характера и надежде, что легкий хмель смягчит крутой норов Владивоя и барон выслушает его.
   – Ты что-то сказал или мне послышалось?! – Но, несмотря на суровый тон, чувствовалось, что барона заинтриговали слова старого харцыза. – Говори внятней, когда к дворянину обращаешься!..
   Калита мысленно возблагодарил Перуна: «Все ж верно подгадал время», – и поклонился.
   – Как будет угодно господину барону.
   – Да, мне угодно… Так о чем это ты? И какой беде вознамерился помочь?
   – Общей… – слово было произнесено одним дыханием, так что даже губы не шевельнулись.
   – Но, но! Ты говори, да не забывайся, есаул! – Владивой нахмурился. – Что за вздор? Что у меня с тобой общего?
   – Враг, господин барон. Как обычно… – рассудительно заметил Калита. – В бою никогда не известно, в чью грудь прилетит первая стрела, но все знают, откуда ее ждать. Вот и сейчас мы в одну сторону поглядываем.
   – Гм… – Владивой внимательнее взглянул на есаула. Харцыз и бровью не повел под пристальным взглядом. – Извернулся, шельма. И отчего вы, степняки, все такие хитрованы?
   – Потому что баб меньше слушаем. Своим умом жить приучены, – буркнул в усы есаул. А вслух ответил: – Наверно, от того, что глупец в Вольной Степи долго не живет. Его либо Змий сожрет, либо исчадия Запретных земель врасплох захватят. Вот и остаются те, кто чуток умнее…
   – Может, и так… – Барон добрел на глазах, сказывалось выпитое вино. – Садись рядом, старина. Бери кувшин, угощайся.
   – Разве ж можно? – Есаул притворно замешкался, будто в растерянности от оказанной чести. Словно и не бражничал никогда с Греем за одним столом.
   – Ты, это… – ухмыльнулся барон, будучи еще достаточно трезвым, чтоб заметить фальшь в игре хитреца. – Не перестарайся, шельмец… Или мне тебя упрашивать надо? Налить собственноручно и поднести с поклоном?
   Ничего такого Калита не хотел, поскольку свирепел барон значительно быстрее, чем остывал. Поэтому в мгновение ока оказался за столом с кубком в руке и наполнил его сам, не дожидаясь слуг.
   – Здоровье господина барона! – гаркнул он браво и выпил на одном дыхании.
   А в следующее мгновение Владивой крепко схватил харцыза рукой за чуб и притянул его голову к своему лицу.
   – Теперь говори, чего удумал. Только, очень прошу, постарайся, чтобы совет твой дельным оказался. Иначе не посмотрю на былые заслуги. Тут же срублю дурную голову вместе с болтливым языком и скормлю псам!
   Калита только крякнул и, поскольку барон все еще не выпускал из кулака его волос, лишь моргнул.
   – Ну?
   – Молодая бабенка-то завсегда лучше старой будет… – промолвил тихо, но выразительно харцыз. – Одной подушку на лицо, пусть спит вечно, а другую – под венец… Тут и сказочке конец.
   Похоже, Владивой ожидал каких-то иных слов, потому что, не отпуская чуприны советчика, второй рукой ухватил его за горло.
   – Как смеешь, пес?! Удавлю!
   Но Калита уже ломился к задуманному, невзирая ни на что. Ушлый и тертый жизнью отступник хорошо понимал, что барон в любом случае сумеет где-то прислониться, а то и выпросит у Дворянского Совета право строить собственный замок. А вот ему (бежавшему от правосудия в степь, а потом – из Кара-Кермена обратно, уже спасаясь от мести харцызов) без милости Владивоя, приютившего беглеца за отличную воинскую выучку, ни в этих стенах, ни в каком-либо ином месте ничего не светит. Кроме хорошо смазанной петли. Как и его верному побратиму, не бросившему в беде товарища.
   – Хоть и прибейте, господин барон… – прохрипел, как мог убедительнее, сквозь сдавленное железными пальцами горло. – Осмелился лишь ради вашего добра. Если бы и в самом деле не ведал, как незаметно помочь, то и рта б не раскрыл. Зачем рану бередить, если не перевязывать? Ваша воля, прикажите казнить, но – выслушайте!
   Барон окончательно протрезвел и благодаря этому нужное слово из не слишком внятного хрипа вычленил: «незаметно!»…
   – Говори дальше, – промолвил спокойнее и убрал руку с кадыка синеющего лицом, но покорного Калиты. – Позволяю. Только хорошо думай над тем, что скажешь! Я ценю преданность. Но слуга, который знает слишком многое и становится болтливым, перестает быть таким!
   – И в мыслях не было, – потирая горло ладонью, ответил есаул. Потом налил себе из кувшина вина и, болезненно морщась, выпил мелкими глотками. – Тяжелая у вас рука, господин. Едва не задушили…
   – Не отвлекайся, – буркнул Владивой. – Может, еще и удавлю… Если не прогоню.
   – Тьфу, тьфу, тьфу! – сплюнул суеверно харцыз. – Не приведи Создатель. Сам ведь знаешь, что в Степи с отступниками делают. Кол – райской милостью покажется. А в любом другом месте меня, по приказу хранителей, повесят: слишком долго я разбойничал… Да и раньше кое-что за душой сыщется. Нам с Кривицей без вас, господин барон, податься некуда. Только с вашего соизволения и живы…
   Говорил есаул вроде искренне, поэтому барон не стал перебивать.
   – О том, что госпожа баронесса при смерти, никто уже и не сомневается. А когда это станет известно и королеве, она обязательно пришлет кого-то из советников или фрейлин, чтобы помочь Анжелине вступить в права наследия. И тогда уже ничего не изменить, а сейчас – все в руках Создателя и… наших.
   Владивой задумчиво хмыкнул, соглашаясь с услышанным. Пока есаул говорил дельно.
   – Вот что я придумал… – понизил голос тот, непроизвольно оглядываясь на замерших неподалеку слуг, приставленных прислуживать барону за столом. Владивой понял его верно и сделал жест юношам удалиться. – Но, чтобы успеть к приезду королевских советников, необходимо сделать дело если не сегодня, то завтра.
   – Что сделать?! – снова начал терять терпение барон. – Не томи душу, сучий потрох, говори яснее!
   Харцыз на мгновение заколебался, потому что хорошо понимал: одно дело замыслить преступление, а совершенно иное – высказать вслух. Замысел, хотя и самый подлый, не наказуем, а вот после произнесенных слов… Ступив первый шаг, человек попадает в такую быстрину, что и рад бы остановиться, да – поздно! Может, одумался б еще харцыз, но ведь речь шла всего лишь о судьбах женщины и девицы, в понимании степных традиций как бы и не людей, поэтому он отбросил сомнения и произнес:
   – Сначала придется помочь баронессе покинуть свет. По сути, совершить доброе деяние. Бедняжка так страдает. И даже лекарь сказал, что ей осталось жить считаные дни.
   Владивой кивнул, соглашаясь. Во всем, что говорил старый пройдоха, пока был только здравый смысл и никакого злодейства. Помочь умереть смертельно раненному воину и тем самым избавить от мучений никогда не считалось преступлением.
   – А после, когда утихнет переполох, возникший вследствие неожиданной кончины госпожи, и все угомонятся, – продолжал тот бойче, воодушевленный проявленным интересом барона, – как любящий муж и отец, вы просто обязаны пойти утешить дочь. В ее светелку… И пробыть с баронетой вместе до утра. У кого повернется язык осудить осиротевшего ребенка, задремавшего в объятиях скорбящего отчима? И неудивительно, в горе позабыть об иных уложениях и традициях. Главное, чтобы наш хранитель традиций, отсылая извещение о случившемся, мог абсолютно искренне засвидетельствовать перед Мастером, что Анжелина провела эту ночь вместе с вами наедине!..
   – Да, – пробормотал удивленный столь изощренным коварством Владивой. – Эта затея могла бы удасться. Во многих дворянских семьях женщины подняли бы вой, но обычай древний и не нами придуман. И хотя многие догадались бы, что все произошло не случайно, отменить закон Общей Ночи не сможет не только королева, но даже Большой Совет. Великолепно задумано! Но как это провернуть? В комнату к Анжелине я войду… Смерть матери достаточно сильное потрясение, и девочка будет не такой строптивой. А вот как остаться у нее до утра так, чтоб малышка ничего не заподозрила? А ведь это необходимое условие! В противном случае о совместной жизни и думать нечего. Либо она меня со свету сживет, либо мне придется ее опередить. Разве притвориться мертвецки пьяным от горя и прохрапеть у ее ног до утра? Вряд ли баронета будет потрясена настолько, что не смекнет покинуть комнату или не призовет слуг отнести меня в спальню… Кстати, – барон пристально взглянул советчику в глаза, – ведомо ли тебе, что за попытку посягнуть на непорочность дворянки всех причастных к этому делу сначала кастрируют, а затем колесуют? Увы, но в осуждении подобных злодеяний женщины всегда единодушны и совершенно беспощадны, а хранители Равновесия их поддержат. Если возникнет хотя бы капля подозрения, нам лучше заколоться своими мечами. Гм, подсыпать Анжелине сонного зелья?
   С того, что барон даже словом не обмолвился о судьбе жены, Калита понял: в целом его план Владивою понравился.
   – Никакого шума не будет. И обойдемся без дурмана. Вдруг кто-то заметит. Сделаем по-другому: когда все служанки уснут, мы с Кривицей незаметно проникнем в комнату к баронете, привяжем ее к кровати и заткнем рот.
   – Час от часу не легче… – помотал удивленно головой барон. – Ведь ты нападение предлагаешь. Как его утаить? А горничную куда девать? – вспомнил Владивой неотлучно находящуюся рядом с падчерицей служанку.
   – Погодите, господин барон, дослушайте сперва, – не дал сбить себя шельмец. – Есть у девицы дружок, с которым Аннет встречается каждый вечер, как только ее госпожа заснет. И возвращается лишь под утро. Причем лазит через окно. Так что никто ее отсутствия не замечает.
   – А если именно этой ночью она не уйдет? Или хахаль на свидание не позовет?
   – Не сомневайся, господин барон, обязательно позовет. Карл не из тех парней, кто любит коротать ночь в одиночку. Да и Аннет вместе ноги долго держать не умеет.
   – Похоже, ты все обдумал, – хмыкнул Владивой. – Когда успел?
   – Все не все, но думал, – не стал отрицать очевидное хитрец и продолжил выкладывать свой замысел: – Когда слуги улягутся, вы войдете к дочери. Стража это увидит, но не будет знать, что баронета в комнате одна. А войти и побеспокоить вас не осмелятся. Тем более что я с Кривицей за этим прослежу.
   – Но ты выпустил из внимания самое важное… Зайдя в комнату Анжелины и увидев, что с ней случилось, я должен буду ее развязать. Иначе суд, когда баронета расскажет обстоятельства дела, признает мои действия пособничеством разбойникам и обвинит в надругательстве.
   – Обязательно должны развязать! Вы, господин барон, ни в коем случае не имеете права поступить иначе. Еще и клятвенно пообещаете найти и достойно проучить негодяев! Но… – Шельма хитро улыбнулся и вкрадчиво продолжил: – Чья вина, если избыток выпитого вина не позволит вам исполнить свой долг?
   Есаул довольно засмеялся, видя, как выражение непонимания на лице барона сменяется догадкой.
   – Пьянство – порок простительный. И хоть подлежит осуждению, но не наказуем. Тем более, когда муж оплакивает преждевременную кончину жены… От избытка выпитого вина вы упадете посреди комнаты и уснете, не дойдя пару шагов до ложа баронеты. Мы же с Кривицей постоим до утра за порогом, чтобы вас не побеспокоили даже случайно. Утром, конечно, когда Аннет вернется к госпоже, все прояснится. И вы, господин барон, коленопреклоненно попросите прощения у падчерицы… Объясните, что с горя выпили лишку. Будете огорчены и не менее ее озабочены, но случившегося – не воротишь! Девушке, которая провела ночь наедине с мужчиной, не избавиться от дурной славы. И никто не возьмет ее брачный венец. Даже за право стать бароном. Особенно из тех надменных столичных щеголей, которые могли бы понравиться юной княжне.
   – Она меня возненавидит и будет пытаться рассказать правду, – не слишком уверенно протянул Владивой.
   – Кому? – фыркнул одноглазый проходимец. – Кто станет слушать, как благородная девица соблюла свою честь, привязанная к кровати рядом с пьяным мужчиной? Кроме того, вы и не будете отрицать, что видели девушку в постели, но подробностей не помните. И даже, если баронета каким-то чудом докажет, что все сказанное ею правда, в законе Общей Ночи не оговариваются обстоятельства, которые отменяют его действие. А что до девичьей ненависти, то если б все девки, которых только нам с Кривицей довелось испортить в набегах, убили хоть по одному харцызу, степь давно б обезлюдела. Настроение у них, что погода в начале весны: то морозцем ущипнет, то солнышком улыбнется.
   – Вообще-то… – задумчиво произнес Владивой. – Шанс на успех есть. Молодец, не зря носишь голову на плечах, есаул. Надолго ли? Га-га-га! – рассмеялся неожиданно зло и серьезно прибавил: – Вот только сделаем мы все иначе.
   – Как велишь, господин… – Калита хоть и не ожидал подобного поворота, но согласился сразу. Главного он добился: барон поборол растерянность и начал думать в нужном ключе.
   – Увы, привести силой строптивую барышню к свадебному столу, это самое глупое из решений. Даже если все королевство поверит в случайность произошедшего, жить с ней мне, а не им… Ведь выждет момент и зарежет, стервочка, сонного или пьяного… И глазом не моргнет. Еще тот характер у девицы. И убить нельзя.
   – Почему?
   – Не чужая мне Анжелина, все же дочь старшего брата. А во-вторых, подряд две смерти переполошат весь Зелен-Лог.
   – Что же предпринять? – есаул растерялся. Так хорошо обмозгованный план рушился на глазах.
   – Поступить умнее. Начать, как ты предлагал, а потом повернуть дело так, чтобы напуганная девчонка успела сбежать, прежде чем свершится злодейство. Понимаешь? Для Анжелины все будет происходить взаправду, а остальные и не заметят ничего. После только удивляться будут: «Что с баронетой случилось? То ли разум у бедняжки с горя помутился, то ли другая какая причина подтолкнула ее на безумный шаг»? Но сбежать она должна обязательно! И искать мы ее будем со всем тщанием! Землю на сажень в глубину всех рыть заставлю!
   – Напрасно вы, господин барон, столько времени потеряли, выслушивая бредни старого харцыза, – в глазах шельмы было восхищение. – Конечно же, девица должна сбежать. Как я сам не догадался… А за стенами Дуброва с баронетой может приключиться все что угодно! Намедни у Вишняков хуторяне опять мертвяка забили. Это уже третий за лето будет… Да и степным ватагам самое время показаться. Не хочу даже думать, что ожидает смазливую девку, попадись она им в руки.
   – А вот этого я от тебя не слышал! – посуровел Владивой. – Даже и думать не смейте. Пока я окончательно не решил судьбу Анжелины, чтоб и пылинка на ее платье не упала! Ты меня понял, старый греховодник?! Головой отвечаешь!
   – Все в вашей воле, господин барон, – кивнул есаул, пытаясь скрыть легкое разочарование.
   – Хорошо… А то знаю я вас. Только оставь наедине с чужой невестой. Надеюсь, ты уже думаешь над тем, как убедить Анжелину тайно покинуть замок уже этой ночью?
   Поняв, что разговор окончен, Калита встал из-за стола, уважительно поклонился и уверенно ответил:
   – Пусть господин барон не тревожится. Еще не знаю, но к вечеру обязательно придумаю. Чтоб мне остаток жизни в хлеву за свиньями навоз убирать, если баронета в бега не кинется.
   – Надеюсь, ты меня понял, – Владивой выговаривал каждое слово по отдельности, будто ворочал тяжелые камни. – Девчонка должна исчезнуть для всех, кроме меня!
   – Не сомневайтесь, господин барон. Прикажете доставить ее в ведомое лишь вам место или действовать по своему разумению?
   – Разрешаю и заранее одобряю любые твои действия. Только чтоб до утра Катаржина покинула этот мир навсегда, а Анжелина исчезла. Я после придумаю, как ее использовать.
   – Но, осмелюсь спросить: а кому отойдет венец баронессы Дубров, если обе бабы будут мертвы?
   – В том и вся прелесть, есаул… – улыбнулся Владивой. – Пока не доказана смерть баронеты, право распоряжаться ее землями принадлежит мне! Опекуну наследницы… – расправил плечи барон. – А ведь никто Анжелину мертвой не видел и не увидит… – Владивой поднялся, поощрительно похлопал отступника по плечу и как-то по-особому, слишком пристально взглянул ему в глаза. – Сделаешь как надо, до конца жизни ни в чем отказа знать не будешь. Слово дворянина.
   – А куда ж я денусь? – вздохнул бывший харцыз, выходя за дверь. – Вот только долгой ли будет моя сытая жизнь? Хоть самому вслед за девицей убираться куда подальше. Только некуда, куда не кинь – кругом клин. Если б знать, что одно доброе дело остальные грехи перевесит, можно б попытаться судьбу изменить. А так, чего суетиться? Собственным горбом научен, что благодарность людская короче овечьего хвоста. Ну, а у барышень она и вовсе с комариный нос. Анжелина будет признательна своим спасителям, пока в безопасном месте не окажется. А потом дознаватели припомнят нам с побратимом Кривицей прежние похождения, и затанцуем мы свой последний гопак хоть и в разных петлях, да на одной ветке.
   Старый отступник в растерянности поскреб затылок, привычно поглаживая кончиками пальцев чубук заткнутой за пояс трубки.
   – И все ж пойду посоветуюсь с одноглазой оглоблей. Иногда и у него дельные мысли бывают. Тем более что хоть шея у каждого своя, да у обоих на той же веревке подвешена.

* * *

   Кривица, как обычно, сидел в трактире «Жареная Гусыня» и неспешно потягивал что-то из глиняной кружки, лениво отгоняя зеленой веткой совершенно бесцеремонных мух.
   Раньше веселый трактир назывался «Жареный Гусь» и принадлежал Беримясу, мужику мощному и никогда не терявшемуся, если подвыпившему клиенту надо было засветить между глаз. Но вот уже скоро год, как он в несколько дней умер от какой-то хвори, непрерывно жалуясь на невыносимое жжение в желудке и запивая эту боль ведрами вина и пива, пока не свалился замертво. Замковый лекарь Дрогопис и хранитель Повест, посовещавшись, решили, что всему виной случайно попавшая в пищу отрава для крыс, которую Беримяс сам же на прошлой седмице в аптеке у Дрогописа и купил.
   Многие думали, что после смерти мужа Ядринка, бывшая втрое моложе не такого уж и старого Беримяса, быстро продаст заведение и исчезнет из Дуброва вместе с первым купеческим караваном, направляющимся в столицу, но случилось иначе. Уже на следующий после похорон день у двоих чересчур падких на дармовую сладость и заглядывавшихся на смазливую молодку еще при жизни Беримяса отцов семейств почему-то оказались до крови расцарапаны лица. На вывеске трактира сменилось и прибавилось несколько букв, а кутил, решивших, что в заведении, принадлежащем женщине, можно и побуянить, мигом образумил Кривица.
   И поселился в своем закутке навсегда. Сплетничали, что он и ночует там же, за столом… Но любому, кто хоть раз видел Ядринку, станет понятно, что находиться под одной крышей с такой кралей и ночевать в общей зале может только слепой или больной. А побратим Калиты хоть и потерял в бою один глаз, вторым видел как бы не лучше, чем иной двумя. И со здоровьем у сорокалетнего отступника было все хорошо…
   Порой есаулу казалось, что Беримяс отправился до срока к Создателю не без помощи побратима, но как водится в таких случаях – спрашивать не стал. Потому что уж если из-за многолетней привычки к воле сам до сих пор не удосужился завести себе хозяйку или мало-мальски постоянную зазнобу, то нечего других осуждать… Каждая птица вьет себе гнездо, как умеет.
   – Здравствуй, одноглазый, – уселся Калита рядом с побратимом, зная, что тот не любит, когда ему загораживают зал.
   – Давно не виделись, – как всегда приветливо буркнул тот. – Чего приперся, старый пес? Убить кого надо?… А сам что, уже сабли в дрожащей ручонке удержать не можешь?
   – Не, братка, тут дела поважнее обмозговать надобно, – не поддержал обычной перебранки есаул. И Кривица сразу насторожился. Обычно после того, как его побратим начинал говорить таким голосом, им приходилось убегать из насиженных мест. А за последние месяцы одноглазый уж больно привык к хлебному месту да ласковой хозяйке. И совершенно не хотел менять ее мягкую постель и щедрый стол на черствый калач и седло под головой.
   – Не надоело тебе, старый дурень, по свету скитаться? Глупые люди прозвище давали… Ну какая из тебя Калита, коли ты гроша ломаного в руках удержать не умеешь. Только-только у барона пригрелся, и опять за старое?
   – Не гуди, братка. О нашем господине и пекусь.
   – Тогда, да… Если для Владивоя, тогда извини… Говори, что делать надо.
   – Для начала хорошо б горло промочить… – намекнул на привилегированное положение побратима Калита. Мол, я и сам могу служанку окликнуть, но ведь тебе поднесут и быстрее, и – из личных запасов хозяйки.
   Кривица не стал мудрить и подал условленный знак.
   Но Ядринка и сама уже спешила к ихнему столику. Половину жизни проведя в трактире, помогая мужу вести хозяйство, молодая женщина научилась хорошо разбираться в мимике мужчин. А то ведь ближе к ночи их речь не всегда понятна даже им самим. Да и побратим ее одноглазого стража захаживал сюда не так часто. «Жареная Гусыня» предназначалась для горожан победнее, а Калита – есаул. Считай, правая рука барона! Отчего ж дальновидной женщине не потрафить милому дружку, заполучив заодно покровителя и в самом замке? Поэтому вскоре на столе перед побратимами появился жбан запотевшего пива и нарубанная большими ломтями тарань. Выждав минутку и поняв, что мужчинам пока больше ничего не надо, Ядринка, чуть покачивая бедрами, неспешно удалилась.
   – Хороша, – одобрил Калита. – Умеешь ты, братка, обустраиваться…
   – Поговорку о ласковом теляти знаешь?
   – Не знаю, что ты там сосешь, – хохотнул Калита, – но на теленка, уж поверь на слово, никак не похож. Тот еще волчара…
   – Или пей, или говори, чего надо, или – проваливай! Не хватало еще нам с тобой начать бабу делить, – проворчал Кривица.
   – Да ты что, братка, окстись! – возмутился есаул. – И в мыслях не было!.. Любка побратима неприкасаема! Тут на мне греха нет! Поклялся бы, да нечем. А дело у меня такое… Надо помочь Владивою остаться бароном в Дуброве и после смерти баронессы.
   Кривица только крякнул и непроизвольно прикоснулся к пустой глазнице.
   – Отчего не Ханом Кара-Кермена? Нам ведь это раз плюнуть, нет? Калита, твоя задумка мне не кажется забавной. Дознаватели хранителей не добрее харцызских! – Одноглазый воин жадно отпил из кружки. Вытер усы и продолжил чуть спокойнее: – Ох, братишка, опять ты за старое… Вспомни, как нам пришлось драпать в Степь из Турина? А все потому, что тебе пришла в голову отличная мысль: наняться в охрану к столичному купцу, пустившего по миру твоих родителей? И больше года заставлял меня верой и правдой служить этому жирному борову, выжидая своего часа.
   – Так ведь по-моему все вышло! – оживился, вспоминая былое, есаул, возбужденно покусывая кончики длинных вислых усов. – Глупец проникся к нам таким доверием, что отправился на ярмарку закупать товары, не взяв с собой, кроме нас, ни одного охранника! Еще и дочку с собой прихватил. Мол, засиделась в девках, пора и себя показать, и как другие живут – поглядеть.
   – Вот и следовало втихую перерезать ему глотку. Но тебе непременно надо было сперва позабавиться с Мартой. Коль так уж зудело, то и увез бы девку с собой. А потом – хоть сам пользуйся, хоть лесным братьям продай…
   – Да она сама была не прочь… – ухмыльнулся есаул. – Прав был купец, засиделась в девках.