Онищенко Алексей. Сплошное свинство

   — Но самое главное, — придвинулась поближе ко мне Катя, — самое главное заключается не в настоящем моменте, а в будущем. Ты обретешь смысл жизни. Ты почувствуешь, какая это прекрасная вещь — вести за собой людей к счастью и постоянно одерживать все новые и новые победы. В твоих жилах будет течь не кровь, а гореть огонь. И ты почувствуешь, что никто и ничто, ни Бог, ни дьявол, не смогут помешать тебе в движении к твоей цели. Это самое лучшее чувство на свете. Выше его нет ничего!
   Я откашлялся и с честью выдержал взгляд девушки.
   — Знаешь, твои обещания звучат очень заманчиво. Но я не экстремал по натуре, хотя и вляпываюсь постоянно бог весть во что. Мне хватает адреналина в крови. И тот кайф, который я получаю от вполне обычных вещей, меня полностью устраивает. Поэтому мое предложение остается прежним. Я довольно обеспечен и могу купить тебе дом в любой стране мира. Кроме того, я оплачу все пластические операции. Мы наймем самых лучших гинекологов, и они отремонтируют твои женские достоинства. Еще я положу на твой счет в швейцарском банке круглую сумму, и ты будешь жить на проценты. Купишь новый паспорт и новое лицо. Твой сумасшедший босс никогда тебя не найдет…
   — Хватит! — перебила меня Катя. — Я думала, ты умнее и сможешь оценить красоту и мощь нашей идеи. Но раз нет, так нет. Я не настаиваю. Ты все равно будешь у нас. Только процесс немного растянется во времени, и тебе будет немного больно. Самую малость — я лично прослежу, чтобы тебе не причинили особого вреда.
   — Ты очень любезна, — пробормотал я.
   — Спасибо за чай, — улыбнулась Катя и поднялась с кровати. — До скорого свиданья!
   — Прощай!
   Девушка гордо вскинула голову и, не оборачиваясь, вышла из сторожки. Я стоял у распахнутой двери и наблюдал, как дядя Миша, ворча что-то под нос, открывает калитку. Ко мне подошел Горан и недвусмысленно повел стволом автомата вслед удаляющейся гостье.
   — Мы можем решить одну проблему прямо сейчас.
   Я положил руку на мокрую сталь «Калашникова».
   — Нет, не надо.
   — Но почему?
   — Ты не решишь проблему — ты только озлобишь всех, кто приехал вместе с ней.
   — Нападающие потеряют предводителя! — не унимался Горан. — Тело без мозга — безобидный кусок мяса!
   — У них и так нет мозга, — вздохнул я. — А если мы убьем Катю прямо сейчас, ее сторонники просто перережут всех, кого найдут в лагере. Ты этого хочешь?
   — По крайней мере, мы дорого продадим свои жизни, — пожал плечами серб. — Разве в этом нет смысла?
   — Единственный смысл я вижу в том, чтобы остаться живыми… Закрывайте калитку и приготовьтесь к атаке…
   Минут пятнадцать мы провели в томительном ожидании. Горан снова залез на дерево. Правда, уже не на тополь, а на клен, росший довольно далеко от забора. Для снайпера эта позиция была неудобной, но как наблюдательный пункт годилась вполне. Мы ведь ничего не видели из-за забора — в первую очередь потому, что погода стала еще более мерзкой. Дождь шел такой силы, что потоки не успевали стекать с асфальтовых дорожек в дренажные отводы и мы ходили по щиколотку в воде. От порывов ветра треснуло оконное стекло в сторожке. Я боялся, что в такой шквал мы не увидим группу захвата «Стоящих», если Катя догадается послать их в обход и атаковать лагерь с другой стороны. Возможно, разумнее было бы организовать оборону одного лишь летнего кинотеатра. Я надеялся, что все колонисты уже успели забраться на его крышу. Там мы смогли бы сосредоточить более плотную огневую мощь. Однако такой вариант годился только в случае незамедлительного прибытия вертолета: крыша кинотеатра отлично простреливалась, и несколько человек вполне могли хладнокровно расстрелять всех, кто находился наверху, в то время как мы оборонялись бы внизу от основной массы нападавших.
   Я в очередной раз призвал Свина, но ответа не было. Теперь я уже не подозревал его в попытках еще раз вкусить похабной радости от Риммы. Какой бы свиньей ни был мой старший офицер, он всегда отличался трезвостью суждений и ни за что не позволил бы себе расслабиться в столь ответственный момент. Значит, с ним что-то случилось, полезли в голову мрачные мысли. Я попытался прогнать их, но получалось плохо. Под потоками хлябей небесных, в десяти шагах от смерти, я внезапно осознал, что желаю добра своему старшему офицеру. Это чувство было для меня крайне необычным, поскольку я запретил себе испытывать какие-либо чувства уже много лет назад. Но сейчас в области сердца что-то шевельнулось. Какой-то крохотный лучик тепла, связанный с Свином. Я не хотел, чтобы он погиб и попал на суд случайным образом. Я желал, чтобы Свин выбрался и, сопровождаемый Ангелом, спокойно отправился в трехмесячный карантин, а затем воплотился бы в облюбованной им рязанской семье частных предпринимателей. Когда я думал об этом, в моей груди происходило что-то новое. Я не был готов к таким чувствам и поэтому преувеличенно рьяно переключился на Горана, который слез с клена и теперь подходил ко мне, чтобы поведать о результатах наблюдения.
   — Ну что там? Они послали группу в обход?
   — Нет. Собираются идти в лобовую атаку. Я думаю, КрАЗ вышибет ворота, а автобусы с группами захвата на крыше подъедут к забору.
   Что ж, комбинация вполне предсказуемая. Но я не мог придумать какую-либо хитрость: силы были слишком неравными.
   — И вот еще что, — наклонился к самому моему уху серб. — По-моему, они готовят ложную посадочную площадку для вертолета.
   — Что?!
   — Человек двадцать заняты тем, что собирают хворост и складывают его в кучу. Поджечь ее им пока не удалось: дерево слишком мокрое. Но, насколько я видел, у них есть несколько канистр с бензином, а может, и сигнальные шашки.
   Вот это был сюрприз… Только сейчас я вспомнил, что мы не сообщили летчикам точного места эвакуации. Если они увидят пламя и светящиеся искры сигнальных огней, вполне могут решить, что мы ждем их за территорией лагеря. Таким образом, наша надежда на спасение попадет прямиком в руки «Стоящих».
   — Черт, откуда они знают про вертолет? — пробормотал я, чтобы скрыть растерянность.
   — Они вообще много знают, — поморщился серб. — Слишком много, чтобы это могло выглядеть простым совпадением. Среди нас есть стукач.
   — И почти у всех есть мобильные телефоны… Сейчас не время играть в гестапо, — сказал я и подозвал к себе Черногорцева.
   — Постарайтесь как можно быстрее вернуться в корпус 2-А. На верхнем этаже найдете рацию. Немедленно свяжитесь с пилотами вертолета и скажите, что мы будем их ждать на крыше летнего кинотеатра. А на костер и сигнальные огни пусть не обращают внимания. Вам все понятно?
   — Да.
   — Это очень важно. Только крыша кинотеатра! Давайте быстрее! Как только сообщите вертолету информацию, возвращайтесь обратно! У нас каждый ствол на счету…
   Финансовый спекулянт скрылся в пелене дождевых капель.
   — Кажется, скоро начнут, — поделился своими предчувствиями Горан.
   — Ну что же, по местам! — приказал я, чувствуя себя если не реинкарнацией Константина Заслонова, то, по крайней мере, сумасшедшим, вообразившим, что он, ну скажем, легендарный комдив Гражданской войны начала прошлого века.
   Мы с дядей Мишей вошли в сторожку. Сторож проверил механизм пулемета и пожаловался на боли в голове. Я признал, что боли эти неудивительны, более того — совершенно естественны в сложившейся ситуации. У меня самого поднялась температура, а как иначе, если я несколько часов ходил в мокрой одежде.
   — Тут дело не только в ситуации, — перебил меня дядя Миша. — Что-то будет. Что-то случится.
   — Разумеется, — согласился я, стараясь не думать о том, что именно должно случиться. Вариантов, как ни крути, крайне мало.
   — Не понимаешь ты меня, сынок, — вздохнул сторож. — Не про этих выродков я говорю. Погода меня беспокоит.
   Я признал, что погода могла бы быть и получше. Дядя Миша осведомился о месте моего рождения и, узнав, что большую часть жизни я провел в Москве, покачал головой, очевидно, сожалея о моей несмышлености. Выяснилось, что он боялся шторма. Лагерь находился почти возле самого берега. Настоящие бури случались здесь крайне редко. На памяти дяди Миши их было всего две. Одна — сразу после войны, другая — в середине восьмидесятых.
   — И что, сильно трясло? — поинтересовался я, осторожно выглядывая в окно.
   — Трясло, может, и не сильно. Но вода километра на два вглубь пробралась.
   — То есть как на два километра?!
   — Очень просто. Волны большие были. Как пошла стена метров в десять высотой, так и смела все на своем пути. От лагеря одни ошметки остались. Несколько лет потом отстраивали.
   — Зачем же строить лагерь в таком месте?
   — Так ведь редко море волнуется. Море — оно доброе, пока его люди не взбаламутят…
   Я вспомнил о Блуждающем Сгустке. Не хотелось верить, что возмущение стихии вызвали мы со Свином. Но моя вера мало кого интересовала.
   — Раньше систем оповещения много было, — продолжал сторож. — Буи всякие с передатчиками далеко в море закидывали. Самолеты летали. Сейсмологи у нас паслись стаями. А теперь… Если волна пойдет — не только нам, многим еще достанется.
   — Все обойдется, — сказал я, не веря своим словам.
   — Дай бог, — вздохнул дядя Миша.
   Штурм, как и положено, начался резко и внезапно. Сначала синхронно зажглись фары грузовиков и автобусов. Затем послышалось урчание моторов. Через мгновение КрАЗ, стоявший ближе всего к нам, сорвался с места и, набирая скорость, понесся по направлению к воротам.
   — Бей по кабине! — крикнул я дяде Мише.
   Он приложился к «Дегтяреву» и нажал на спуск. Сторожка наполнилась ритмичным грохотом. На пол посыпались стреляные гильзы.
   В действиях сторожа чувствовалась определенная сноровка: я даже успел подумать, что служил дядя Миша, вероятнее всего, не в простых войсках. Пули, выпущенные им, в пыль разнесли лобовое стекло грузовика. Голова водителя разлетелась на куски. Но нам это мало помогло. Многотонная машина уже набрала ускорение. Неуправляемая груда железа с пылающей кабиной врезалась в ворота. Раздался отвратительный скрежет металла. Мощный капот КрАЗа выдернул из асфальта столбы, на которых крепились ворота. Бесполезное железо со свистом отлетело в сторону. КрАЗ проехал еще несколько метров и уткнулся в тополь, на котором еще совсем недавно сидел Горан. Наш первый и основной заслон, таким образом, был сметен всего за несколько секунд.
   Я схватил дядю Мишу за локоть и выволок его на улицу. Мы спрятались за большой чугунной урной и выставили пулемет на треногу. Патроны для кольта я пока берег, припасая обе обоймы на случай, когда станет по-настоящему жарко.
   Между тем к забору приблизился «Икарус» с людьми на крыше. Я не видел этого, но догадался по отчаянной стрельбе Горана, вновь забравшегося на свой наблюдательный пост. Серб бил короткими очередями, прицельно. Не сомневаюсь, ему удалось свалить нескольких нападавших. Но общей картине это помогло мало. Автобус все равно подъехал вплотную к забору, и на нас хлынул людской поток. Нападавшие бежали по крыше, перепрыгивали через верхнюю кромку забора и спрыгивали вниз на землю. Раздались первые выстрелы с нашей стороны. Я выбрал удачное расположение стрелков: не столько тактически, сколько психологически. Боевики «Стоявших» явно не ожидали такого отпора, поэтому несколько из них упало в большие, пенящиеся крохотными фонтанчиками лужи с простреленными головами. Стреляли все, в том числе бородатый писатель детективов. Видимо, он не зря читал Джека Лондона. Хотя, может, просто испугался и включил автопилот, не знаю…
   Засада возле забора —на мгновение остудила пыл нападавших. Но только на мгновение. Да и не там планировался главный удар: основная масса атакующих устремилась, естественно, сквозь сорванные ворота. Их было много, очень много. Едва бросив взгляд на мокрую, хлюпающую сапогами по грязи толпу, я понял, что на нас бежит по крайней мере пятьдесят человек. К счастью, они не обладали опытом настоящих боевых действий. Да и откуда? Одно дело — выкручивать руки мирным людям, которые в жизни убили разве что с десяток тараканов на кухне. Совсем другое — играться во взрослые игрушки под названием «бой». Активисты «Стоящих» бежали почти в полный рост, без всяких петляний, сплошной монолитной стеной. Не воспользоваться такой потрясающей тактической ошибкой мог только слепой идиот.
   Когда основная масса нападавших достигла проема ворот и естественным образом уплотнилась, я тронул дядю Мишу за плечо.
   — Сейчас самое время…
   Он пробормотал под нос слова покаяния к Богу. Я разобрал лишь половину. Смысл молитвы заключался в том, что стрелять в православных христиан в общем-то плохо, но, тем не менее, приходится. Дядя Миша признался Всевышнему, что делает он это не по злобе, а исключительно из-за сложившихся печальных обстоятельств, и нажал на спусковой крючок.
   Тугая очередь раскаленного свинца распотрошила людскую массу. Полагаю, почти половина нападавших умерла на месте. Еще больше боевиков рухнуло на землю, громко крича от боли. Кому-то пули раздробили кость, кто-то, воя от страха, зажимал руками хлеставшую из разорванного живота кровь.
   Но задние ряды не смогли вовремя осознать происшедшее и поэтому продолжали движение, толкая впереди идущих товарищей на крайне неприятное свидание со смертью. Дядя Миша стрелял долго, почти не целясь. И когда в коробке наконец закончились патроны, вся земля около ворот была усеяна телами нападавших.
   Услышав холостой щелчок, сторож немедленно принялся за смену ленты. Я несколько раз выстрелил из кольта в сторону нападавших: они не должны были сообразить, что у нас заминка с боеприпасами.
   Засада у забора тоже отбилась. В первую очередь отличился, конечно, Горан. Другие колонисты тоже не сплоховали, завалив, общими усилиями, человек десять боевиков. Может, им и будут сниться потом плохие сны, но на данный момент они спасли свое право жить таким образом, как им хотелось.
   Чуть в стороне от лагеря раздалось три долгих протяжных гудка. Нападавшие, точнее, те из них, кто остался на ногах, поспешили назад. Они оставили своих раненых и убитых товарищей недалеко от наших позиций, под дождем. Картина была не для слабонервных: сквозь прибиваемые дождем к земле клубы порохового дыма виднелись ползающие, катающиеся по земле люди. И еще я заметил одинокую фигуру в бордовом балахоне с капюшоном. Смерть тихо плыла над окровавленным асфальтом, принимая в свои руки все новые и новые души…
   — Надо собрать оружие у покойников, — прокричал я с помощью сложенных рупором рук Горану.
   Он отдал приказания стрелкам, сидевшим в засаде у забора. Я же оставил дядю Мишу возле урны и пополз к воротам. Но сторож не захотел исполнять роль пассивного наблюдателя: я услышал за спиной его натужное сипенье.
   Мы обследовали несколько убитых. Добыча оказалась достойной: три автомата Калашникова, пять полных магазинов. С таким боекомплектом мы могли продержаться еще некоторое время. Дядя Миша, повинуясь природному инстинкту хозяина, прихватил даже валявшуюся на земле двустволку. В данной ситуации от нее нам было мало пользы. Но какое же сердце старого охотника устоит перед вороненой сталью и полированным прикладом из карельской березы…
   Я показал сторожу знаками, что пора возвращаться на исходные позиции. Он согласно кивнул, но у неба имелись свои планы насчет наших передвижений. Едва начав движение, мы услышали довольно сильный шепот.
   — Дяденьки, дяденьки, помогите! — стелились вдоль луж хриплые звуки.
   Я обернулся и увидел раненого подростка. На вид ему было около четырнадцати лет, но вполне возможно, что и меньше. Сухощавый белобрысый паренек в камуфляжном костюме, без малейших признаков растительности на лице. Он лежал скособочась и держал руку на уровне груди. Я сразу заметил, что у парня пробито легкое. Из рваного окровавленного отверстия слышалось какое-то булькание. Парень был бледен и испуган. Я не разбирался в медицине, но мог сказать, что жить ему осталось недолго. Несколько часов при должном уходе. Хотя кто ему мог обеспечить этот самый должный уход в данный момент, в лагере имени Константина Заслонова, я решительно не представлял.
   — Помогите, — еще раз попросил подросток. — Грудь очень болит.
   — Что же это за сволочи! — выругался дядя Миша. — Детей гонят на верную смерть.
   Парень смотрел на нас просящими глазами. Не знаю уж, зачем он приехал сюда. Впрочем, так всегда бывает. Непреложный закон любой войны: упитанные сволочи сидят в уютной безопасности, в то время как худенькие пацаны распарывают друг другу животы за их идеи. Я отчего-то не сомневался, что и Катя, и Сафонов наблюдали за атакой со стороны. А даже если и участвовали в ней, то остались живы и, более того, не получили ни единой царапины…
   — Лежи спокойно, — крикнул подростку дядя Миша. — Сейчас что-нибудь придумаем…
   — Плохая идея, — попытался остановить его я. — Там полно его товарищей. К тому же вторая атака может начаться с минуты на минуту.
   — Ну не оставлять же пацана, — покосился на меня сторож.
   — Мы очень сильно рискуем…
   — Мы всегда рискуем. Надо только знать, для чего…
   Невзирая на мои просьбы, сторож пополз в направлении мальчика. Между тем местом, где лежали мы, и подростком было метров семь-восемь. Дальше — ворота, а за ними — территория, полностью простреливаемая «Стоящими».
   — Глубоко не дыши! — кричал дядя Миша, работая локтями. — Голову положи на асфальт! Не пробуй подняться сам, я сейчас помогу…
   Он хотел помочь. Он очень хотел помочь. Он был настоящим человеком. С большой буквы. Я бы даже мог испытать гордость за сторожа, если бы не знал, что из-за таких людей с большой буквы мы проиграли все войны за последние пятьдесят лет. Врага не жалеют, врага убивают. Даже если он едва вырос из коротких штанишек. Грустно, но побеждают только беспощадные убийцы…
   Когда сторож почти подполз к подростку, тот внезапно перевернулся на другой бок. Я увидел у него в руках автомат. Дуло смотрело прямо в грудь дяде Мише.
   — Осторожнее! — закричал я что есть сил.
   Но было уже поздно. Раненый мальчик крепко держал оружие. Промахнуться с расстояния одного метра он не мог. И, судя по всему, не желал.
   — Да ты что, парень?! — удивился такому повороту событий дядя Миша. — Зачем за автомат схватился? Я же тебе помочь хочу! Слышишь? Помочь…
   — Детям своим помогай, старый осел, — процедил сквозь зубы мальчишка. Он по-прежнему был бледен. Но выражение страдания пропало с лица. Напротив, в глазах светился какой-то торжествующий сумасшедший блеск. Кто бы ни придумал идеологию «Стоящих», он был мастером своего дела. Такую горячую, фанатичную веру приветствуют инквизиторы всех времен и народов: парень был фактически при смерти, но радовался только тому, что в последние мгновения ему удастся утащить с собой на тот свет несколько неприятелей.
   Дядя Миша застыл в изумлении. В руках он держал двустволку. При желании мог даже из нее выстрелить: предыдущий хозяин оружия так и не успел нажать на спусковой крючок. Но сторож почему-то медлил.
   Тело паренька скрутил спазм боли. Автомат заходил ходуном в его тонких щуплых руках. На миг дядя Миша оказался в стороне от линии огня. Второго такого момента могло и не представиться.
   — Стреляй! — громко крикнул я, освобождая руку с кольтом.
   — Брось оружие! — проигнорировал мою просьбу дядя Миша. Он столько лет наблюдал за покоем отдыхающих пионеров. И сейчас, как мне представляется, просто не мог разнести голову одному из них. Да-да, для меня мальчишка был опасным противником. Для сторожа — всего лишь пацаном, по недоразумению сменившим шорты, белую рубашку и пилотку на измазанный в грязи камуфляж.
   — Вам лучше сдаться, — прохрипел парень, пуская губами кровавые пузыри.
   — Брось оружие, олух! — повторил дядя Миша. — Тебе в больницу срочно надо…
   — Стреляй, ну, пожалуйста, стреляй! — одними губами попросил я.
   — Какая больница? — скривился парень. — Сдавайтесь!
   Дядя Миша подполз к нему почти вплотную и протянул руку, намереваясь взяться за дуло автомата.
   — Брось оружие! Сейчас мы тебя перевяжем. Глядишь, все обойдется.
   — Нет! — взвизгнул паренек и попытался отодвинуться.
   — Стреляй! — вскинул руку с кольтом я.
   Дядя Миша взялся рукой за дуло автомата. Подросток в панике дернулся и нажал на курок. Раздалась короткая очередь. Тело сторожа подпрыгнуло вверх и тут же безжизненно распласталось на земле. Я два раза выстрелил подростку в живот. Он выпустил автомат из рук и повалился на спину.
   — Что случилось? — раздался за моей спиной крик Горана.
   Я подполз к дяде Мише, перевернул его тело лицом вверх, пощупал сонную артерию. Сторож был мертв, все пули попали ему точно в область сердца. А подросток, тем не менее, еще жил. Правда, он не мог пошевелиться от боли — только смотрел в небо и хватал воздух пересохшими губами.
   — Дядя Миша хотел спасти этого мальчишку, — пояснил я подползшему ко мне сербу. — А он засандалил ему в грудь из «калаша»…
   — Обычное дело, — хмыкнул Горан. — Если хочешь победить, надо забыть о жалости и никогда не колебаться. В любом другом случае — проиграешь.
   Серб взял из рук покойного дяди Миши двустволку и приставил дуло к виску подростка.
   — Давай поспешим, — хмуро сказал я, после того как Горан спустил курок. — Нам надо подумать, как отразить следующую атаку…
 
   Вариантов было немного. Осиротевший «Дегтярев» я передал на попечение Горану. Собранные автоматы и боеприпасы равномерно распределили между стрелками. Слава богу, все мы учились в доброй советской школе и ходили на уроки НВП, поэтому объяснять, как надо пользоваться автоматом Калашникова, мне не пришлось. Беспокойство, как и раньше, вызывала потенциальная возможность окружения лагеря атакующими и одновременный удар с разных сторон. Я стер водяную изморось с циферблата своего «Патэка» и убедился, что, по самым оптимистичным расчетам, вертолет следовало ожидать не раньше чем минут через двадцать. Странно было и то, что Черногорцев до сих пор не вернулся. Да и Свин по всем правилам приличия давно должен был дать знать о себе.
   — Они готовятся, — предупредил меня Горан.
   В стане нападавших раздался длинный протяжный гудок: Затем оставшийся на ходу грузовик тронулся с места. На этот раз он ехал медленно, не торопясь.
   — Они используют машину в качестве прикрытия! — крикнул серб.
   — Вижу… Давай, стягивай людей сюда. Попробуем выставить огневой щит.
   Все имевшиеся в моем расположении защитники лагеря сгруппировались под прикрытием чугунной урны. Я подождал, пока грузовик приблизится на расстояние, достаточное для ведения прицельного огня, и крикнул:
   — Бейте по кабине и под колеса! Поехали!
   Восемь автоматов одновременно выплюнули пламя из стволов. Сердитым басом зарокотал пулемет Дегтярева. Лобовое стекло КрАЗа с треском полетело в грязь. Огромные шины лопнули в нескольких местах, с пневматическим свистом выпуская из себя сжатый воздух.
   Но особых плодов наши выстрелы не принесли: «Стоящие» учли печальный опыт первой атаки. Водитель грузовика спрятался от пуль под сиденьем кабины. Ему достаточно было нажимать на педаль газа и держать руль в установленном положении. Шины лопнули, это верно. Грузовик немного накренился, однако продолжал ползти, скрежеща дисками об асфальт. Нескольких следовавших за ним боевиков мы, полагаю, вырубили. Но основная их масса скрылась в кузове, прошибить который не смогла бы и гораздо большая батарея Калашниковых.
   — Восемь, шесть, пять, три, — считал я оставшиеся до ворот метры, расстреливая очередной рожок.
   Бесполезно. Дымящийся, с изрешеченной пулями кабиной, КрАЗ все-таки миновал ворота и остановился. Кузов немного приподнялся, его верхняя кромка ощетинилась дулами автоматов. Я понял, что весьма скоро предстану перед небесным судом. Минуты три, не больше. И в это, время под моими ногами затряслась земля.
   Поначалу я подумал, что атакующие взорвали несколько гранат. Впрочем, пламени я не увидел и потому повернулся за разъяснением к Горану. Но серб смотрел куда-то за мое плечо расширившимися от страха и удивления глазами. Я проследил за его взглядом и понял, что его так испугало.
   Это была волна. Огромная серая волна с грязной кромкой пены на гребне. Высотой больше человеческого роста. Любой, даже самый мужественный человек начнет заикаться от страха, увидев такое осязаемое выражение гнева морской стихии. Волна неслась со страшной скоростью, поглощая все на своем пути. Деревья, кусты, скамейки, легковые автомобили колонистов — все мгновенно исчезало в мутной серой водяной каше. Дядя Миша оказался прав — море вышло из берегов и со страстью обрушилось на беззащитный пионерский лагерь.
   — На сторожку! — закричал где-то рядом Горан.
   Я понял, что серб прав. Крыша сторожки оказалась единственным близлежащим местом, до которого вода не могла дотянуться. Мы вскочили на ноги и бросились к спасительному маленькому домику из белого кирпича. За спиной грозно рокотала приближающаяся водная масса. В какой-то момент боевики «Стоящих» открыли огонь. Но через мгновение и они заметили опасность.
   Из обороняющихся на сторожку успели забраться только мы с Гораном и гламурный фотограф. Остальных накрыла волна. Пенящаяся вода с грохотом ударила о белые стены. Нас с головой накрыло облаком брызг. Я повалился с ног и придавил собою фотографа. Горан каким-то чудом удержался на ногах и даже успел выстрелить в сторону нападавших. Впрочем, его воинственный пыл был излишним: «Стоящим» и так здорово досталось.