Страница:
Майор Белавин был в штатском. Темные брюки, рубашка с короткими рукавами – все мускулы видны. На загорелом лице отчетливо выделялись шрамы. Добропорядочный обыватель, скорее всего, принял бы его за буйного с зоны. Никите же Белавин здорово напоминал знаменитого эсэсовского громилу Отто Скорцени, хотя на самом деле майор МУРа был добрейшим человеком, отцом троих пацанов-погодков и вообще старинным Никитиным приятелем.
– Что ж, выходит, нарисовался у нас с тобой совместный клиент? – проговорил Никита. – Знакомьтесь. Наш новый сотрудник, Русанов Дмитрий Андреич.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– А чего это вы, ребята, при таком параде? У вас что, показ мод в отделении? – весело поинтересовался Белавин.
– Издеваешься, – мрачно выдавил Орел. – С утра в суд пришлось заехать, дело лопнуло, а теперь вот целый день мучаюсь. Заскочить переодеться времени не было. А у Димы – первый рабочий день. Сам понимаешь. Ладно, – поморщился он. – Показывай, что у вас тут…
– Смотри. Сначала вот это. – Белавин протянул Орлу запакованную в полиэтилен записку.
«Я не могу доказать свою невиновность. Все улики против меня. А мне не в чем оправдываться. В моей смерти прошу винить майора налоговой полиции Никиту Орла».
– Класс. – Никита немного помолчал. – Ясно,
что бред. Но зачем? Почерк сверяли?
– Конечно… Чем это ты его так достал, а, Орел?
– И ты туда же! Ничем я его не доставал. Ну был он у нас пару раз. Держался нагло, ничего не боялся. Знал, что концы спрятаны чисто. А вот зачем было убийце меня подставлять – вопрос…
– Убийцы не было.
– А мужчина в плаще?
– Ты что, Никита, наслушался-таки баек бабушки Ани? Ты ж бывший опер, должен знать, чего стоят такие показания. Тут чистое самоубийство. Эксперт проверял.
– Чего проверял-то?
– Как упал пистолет. Все точно. Упал, как и нужно.
– Ага, а убийца, значит, дурак. И должен был пяткой пистолет подтолкнуть не туда, куда надо!
– Чего ты взъелся?
– Кто-то кокнул твоего клиента, подставил меня, а вы сантиметры тут меряете – туда ли упал пистолет!
– Это наша работа. Тебе ли не знать: факты – упрямая вещь.
Никита вдруг опомнился, перешел на нормальный тон, даже улыбнулся. Ткнул друга пальцем в грудь и сказал:
– Мент поганый.
– А ты поганый сборщик налогов, – заржал в ответ Белавин. – От тебя только желание пропадает. А если честно, – сказал он вполне серьезно, – я сам не верю в самоубийство. Прямые улики подтверждают его, а косвенные полностью опровергают. Пойдемте.
8
9
10
11
– Что ж, выходит, нарисовался у нас с тобой совместный клиент? – проговорил Никита. – Знакомьтесь. Наш новый сотрудник, Русанов Дмитрий Андреич.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– А чего это вы, ребята, при таком параде? У вас что, показ мод в отделении? – весело поинтересовался Белавин.
– Издеваешься, – мрачно выдавил Орел. – С утра в суд пришлось заехать, дело лопнуло, а теперь вот целый день мучаюсь. Заскочить переодеться времени не было. А у Димы – первый рабочий день. Сам понимаешь. Ладно, – поморщился он. – Показывай, что у вас тут…
– Смотри. Сначала вот это. – Белавин протянул Орлу запакованную в полиэтилен записку.
«Я не могу доказать свою невиновность. Все улики против меня. А мне не в чем оправдываться. В моей смерти прошу винить майора налоговой полиции Никиту Орла».
– Класс. – Никита немного помолчал. – Ясно,
что бред. Но зачем? Почерк сверяли?
– Конечно… Чем это ты его так достал, а, Орел?
– И ты туда же! Ничем я его не доставал. Ну был он у нас пару раз. Держался нагло, ничего не боялся. Знал, что концы спрятаны чисто. А вот зачем было убийце меня подставлять – вопрос…
– Убийцы не было.
– А мужчина в плаще?
– Ты что, Никита, наслушался-таки баек бабушки Ани? Ты ж бывший опер, должен знать, чего стоят такие показания. Тут чистое самоубийство. Эксперт проверял.
– Чего проверял-то?
– Как упал пистолет. Все точно. Упал, как и нужно.
– Ага, а убийца, значит, дурак. И должен был пяткой пистолет подтолкнуть не туда, куда надо!
– Чего ты взъелся?
– Кто-то кокнул твоего клиента, подставил меня, а вы сантиметры тут меряете – туда ли упал пистолет!
– Это наша работа. Тебе ли не знать: факты – упрямая вещь.
Никита вдруг опомнился, перешел на нормальный тон, даже улыбнулся. Ткнул друга пальцем в грудь и сказал:
– Мент поганый.
– А ты поганый сборщик налогов, – заржал в ответ Белавин. – От тебя только желание пропадает. А если честно, – сказал он вполне серьезно, – я сам не верю в самоубийство. Прямые улики подтверждают его, а косвенные полностью опровергают. Пойдемте.
8
Майор проводил своих гостей в кабинет, где вовсю пахала следственная бригада. Три окна, у одного из них стол. Напротив стола – – роскошный телевизор. Огромные напольные часы из красного дерева, на полу – мягкий ковер, пара картин на стенах.
– Ну что ж, – протянул, удовлетворенно кивнув головой, Никита, – достаточно простая обстановка, но от пола до потолка антикварная. За исключением телевизора. Даже непонятно, как это он решился такую модернягу сюда притащить.
И тут глаза Никиты округлились.
– Ни фига себе, сколько мышей! Да у него определенно был пунктик…
Он помолчал, с любопытством оглядываясь. Мыши самой разной фактуры и в самых разных позах располагались и в других местах.
– Ну вот, теперь понятно, почему он предпочитал все время к нам в «контору» ездить, а не на дому встречаться, – произнес Никита, обойдя всю мышиную экспозицию. – Тут бы я быстро скумекал, что Боря нуждается не столько в налоговом полицае, сколько в помощи психиатра…
Белавин, стоявший посередине комнаты, кивнул на полулежащий в кресле у окна труп бывшего вице-президента «Самоцветов». Возле трупа суетился судмедэксперт.
– На фирме мы народ еще не опрашивали. Дом работница сказала, что ничего необычного в последнее время не было. – Белавин пожал плечами. – Проплаты все вовремя, все вещи, как обычно, убраны. Никаких признаков надвигающегося кризиса… Соседка, – продолжал он, – вон слышала, что погибший вроде куда-то лететь должен был. Кстати, мы действительно нашли уложенную сумку, а вот ни билета, ни загранпаспорта пока что нет. Вот вам еще одна неувязочка. Хотя, он, конечно, мог их хранить и на работе.
– Или в сейфе.
Белавин поднял руку, призывая к терпению:
– Про сейф – отдельно. Видишь эту картину за его спиной? Там он и есть.
Майор подошел, отодвинул картину и показал на кодовую панель в боковой стене огромного кабинета, за креслом, на котором покоился умерший.
– Видишь? А сейф открыт. И абсолютно пустой, – повернулся он к Никите. – Случайно обнаружили. Что он мог там хранить – неизвестно. Может, сам чего достал и в стол сунул или на работу отвез… Но что-то там было.
– С чего ты взял?
– А с того, что я знаю, чего там точно не было – так это пыли. Вот если это убийство, а не самоубийство, тогда все понятно: вскрыли, ограбили.
– А следы взлома есть? – спросил Никита.
– Нет, – вздохнул Белавин. – Хотя, в общем, это еще предстоит проверить. Входные двери тоже вроде в целости и сохранности, внизу домофон…
– Не веришь в самоубийство? – Никита внимательно оглядывал комнату.
– Сомневаюсь. Но зацепок, я тебе говорю, ноль. Выстрел в висок – все правильно. – Белавин под нял руку к своему виску. – Никаких там неправильных углов. Или неправильных поз. Я, конечно, надеюсь на результаты вскрытия… Может, что всплывет. Хотя вряд ли. – Белавин кивнул на медэксперта. – Виталик у нас медик опытный. Раз говорит все чисто, значит, чисто. Пистолет упал ровно. Как должен был упасть, так и упал.
Никита подошел к столу и начал разглядывать лежащие на нем предметы. Почти пустая поверхность. Прибор для письменных принадлежностей, промокашка, пресс-папье, пара справочников по драгоценным камням.
– Предположим, это убийство, – он резко повернулся к другу. – Значит, что – он знал убийцу и сам впустил?
– Выходит, что так, – развел руками Белавин. – Но сейф? – Он кивнул на проем в стене. – Это что, хозяин только открыл сейф, а тут его и прижучили? В таком случае зачем изображали самоубийство? Обычное ограбление поздно ночью. Состряпать алиби – пара пустяков, и зачем так мудрить…
– А он наркоманом не был? – неожиданно подал голос Русанов, склонившийся над трупом.
Никита обернулся, посмотрел на новичка нехорошим взглядом:
– Кто? Тарчевский? Ты что, Дима, Маринину читаешь?
– У него на руке след укола, – спокойно сказал Русанов. – И, кажется, довольно свежий.
Никита с Белавиным подошли к трупу. Русанов показал на крохотную, еле заметную точку на сгибе правой руки покойника:
– Вот. Неясный, но след.
– Укололся всего один раз, и крыша того… шурша и не спеша? – недовольно спросил Никита.
– Ну крыша-то у него давно шуршала, – ответил Белавин, кинув выразительный взгляд на кабинетную часть коллекции мышей.
– А Тарчевский был правша или левша? – вновь,
к неудовольствию Никиты, встрял Русанов.
– Он был левоправша, – окрысился Никита. – Пистолет выпал из правой руки, и след от укола тоже на правой руке.
– Не бери в голову, – сказал Белавин. – Сходил человек к врачу, укололся от импотенции.
– Нет, укол ему сделали здесь. Человек в темных очках и плаще, – подытожил Русанов.
Никита с Белавиным переглянулись.
– Вы кого на работу берете? – спросил Белавин, словно не замечая стоящего рядом Русанова.
– Чувак из «конторы». До капитана дослужился. Вот шпиенов и ловит на каждом шагу, – ответил Никита, тоже делая вид, что Русанова здесь как бы нету.
– И ты его взял?
– Не смог отказать начальству.
– Начальство сменилось?
– Нет, Дед удружил.
– Стареет батяня.
– Нет, он молодцом, но тот, что над ним, – из ГБ.
– Ну, тогда вашей шарашке капец. – Тут Белавин повернулся к новичку: – Дима, на хрена твоему Бэтмену колоть клиента перед убийством? Укол от инфаркта перед смертью? Или вначале отравил, а потом застрелил? Чтобы спутать следы, а? Почему тогда еще не утопил к тому же?
Русанов угрюмо молчал.
– Ну, Дима, колись, чего тебе взбрело, – поддержал Белавина Никита.
– Ничего. Ты – начальник. Я – дурак.
– Да брось ты, мы же шутили. Кто шуток не понимает, тот у нас в КОБРЕ не приживается. Что ему могли колоть?
– Ну, что-нибудь типа «сыворотки правды» – скополамина, пентанала. Вкололи – и Тарчевский сам выложил шифр сейфа, – спокойно пояснил Русанов.
– Да, – сказал Никита, – Теоретически это, конечно, Дима, возможно, но люди, с которыми мы общаемся, просто воры и жулики, а не цэрэушники, поверь.
– Ну что там ему там вкололи – это мы проверим. – Белавин достал блокнот и сделал в нем пару пометок. – Но даже если это убийство, все равно зацепок у нас – ноль.
Никита вернулся к столу и еще раз посмотрел на след от укола, потом осмотрел всю руку.
– Слушай, Сань, а ты заметил, какое у него странное пятно на пальце? – обернулся он к другу.
– Ты не лучше своего нового сотрудника, Никита, – ухмыльнулся Белавин. – Уколы, пятна… Ну где там пятно?
Орел показал на указательный палец Тарчевского:
– Синяк – не синяк.
– Мог, конечно, и случайно удариться. – Белавин склонился над трупом.
– Указательным пальцем?
– Да, не похоже. Виталик, – обернулся майор к уже завершившему свою работу медэксперту, – что ты насчет этого пятна думаешь?
– Вряд ли от удара. Если только прижало что. Или кто, – отозвался Виталик, худощавый высокий человек.
– То есть если, например, ему дали в руку пистолет, а затем помогли нажать на курок, – снова встрял Русанов. – Да?
– Дима, отдохни, – одернул его Никита. – Он что, по-твоему, не сообразил бы, что происходит?
– А сыворотка?
– Опять ты за свое! От твоей сыворотки у него только некоторые участки мозга должны блокироваться. Хоть что-то он ведь все равно бы соображал!
Взгляд, которым Русанов ответил на этот его комментарий, Никите очень не понравился.
– Ну что ж, – протянул, удовлетворенно кивнув головой, Никита, – достаточно простая обстановка, но от пола до потолка антикварная. За исключением телевизора. Даже непонятно, как это он решился такую модернягу сюда притащить.
И тут глаза Никиты округлились.
– Ни фига себе, сколько мышей! Да у него определенно был пунктик…
Он помолчал, с любопытством оглядываясь. Мыши самой разной фактуры и в самых разных позах располагались и в других местах.
– Ну вот, теперь понятно, почему он предпочитал все время к нам в «контору» ездить, а не на дому встречаться, – произнес Никита, обойдя всю мышиную экспозицию. – Тут бы я быстро скумекал, что Боря нуждается не столько в налоговом полицае, сколько в помощи психиатра…
Белавин, стоявший посередине комнаты, кивнул на полулежащий в кресле у окна труп бывшего вице-президента «Самоцветов». Возле трупа суетился судмедэксперт.
– На фирме мы народ еще не опрашивали. Дом работница сказала, что ничего необычного в последнее время не было. – Белавин пожал плечами. – Проплаты все вовремя, все вещи, как обычно, убраны. Никаких признаков надвигающегося кризиса… Соседка, – продолжал он, – вон слышала, что погибший вроде куда-то лететь должен был. Кстати, мы действительно нашли уложенную сумку, а вот ни билета, ни загранпаспорта пока что нет. Вот вам еще одна неувязочка. Хотя, он, конечно, мог их хранить и на работе.
– Или в сейфе.
Белавин поднял руку, призывая к терпению:
– Про сейф – отдельно. Видишь эту картину за его спиной? Там он и есть.
Майор подошел, отодвинул картину и показал на кодовую панель в боковой стене огромного кабинета, за креслом, на котором покоился умерший.
– Видишь? А сейф открыт. И абсолютно пустой, – повернулся он к Никите. – Случайно обнаружили. Что он мог там хранить – неизвестно. Может, сам чего достал и в стол сунул или на работу отвез… Но что-то там было.
– С чего ты взял?
– А с того, что я знаю, чего там точно не было – так это пыли. Вот если это убийство, а не самоубийство, тогда все понятно: вскрыли, ограбили.
– А следы взлома есть? – спросил Никита.
– Нет, – вздохнул Белавин. – Хотя, в общем, это еще предстоит проверить. Входные двери тоже вроде в целости и сохранности, внизу домофон…
– Не веришь в самоубийство? – Никита внимательно оглядывал комнату.
– Сомневаюсь. Но зацепок, я тебе говорю, ноль. Выстрел в висок – все правильно. – Белавин под нял руку к своему виску. – Никаких там неправильных углов. Или неправильных поз. Я, конечно, надеюсь на результаты вскрытия… Может, что всплывет. Хотя вряд ли. – Белавин кивнул на медэксперта. – Виталик у нас медик опытный. Раз говорит все чисто, значит, чисто. Пистолет упал ровно. Как должен был упасть, так и упал.
Никита подошел к столу и начал разглядывать лежащие на нем предметы. Почти пустая поверхность. Прибор для письменных принадлежностей, промокашка, пресс-папье, пара справочников по драгоценным камням.
– Предположим, это убийство, – он резко повернулся к другу. – Значит, что – он знал убийцу и сам впустил?
– Выходит, что так, – развел руками Белавин. – Но сейф? – Он кивнул на проем в стене. – Это что, хозяин только открыл сейф, а тут его и прижучили? В таком случае зачем изображали самоубийство? Обычное ограбление поздно ночью. Состряпать алиби – пара пустяков, и зачем так мудрить…
– А он наркоманом не был? – неожиданно подал голос Русанов, склонившийся над трупом.
Никита обернулся, посмотрел на новичка нехорошим взглядом:
– Кто? Тарчевский? Ты что, Дима, Маринину читаешь?
– У него на руке след укола, – спокойно сказал Русанов. – И, кажется, довольно свежий.
Никита с Белавиным подошли к трупу. Русанов показал на крохотную, еле заметную точку на сгибе правой руки покойника:
– Вот. Неясный, но след.
– Укололся всего один раз, и крыша того… шурша и не спеша? – недовольно спросил Никита.
– Ну крыша-то у него давно шуршала, – ответил Белавин, кинув выразительный взгляд на кабинетную часть коллекции мышей.
– А Тарчевский был правша или левша? – вновь,
к неудовольствию Никиты, встрял Русанов.
– Он был левоправша, – окрысился Никита. – Пистолет выпал из правой руки, и след от укола тоже на правой руке.
– Не бери в голову, – сказал Белавин. – Сходил человек к врачу, укололся от импотенции.
– Нет, укол ему сделали здесь. Человек в темных очках и плаще, – подытожил Русанов.
Никита с Белавиным переглянулись.
– Вы кого на работу берете? – спросил Белавин, словно не замечая стоящего рядом Русанова.
– Чувак из «конторы». До капитана дослужился. Вот шпиенов и ловит на каждом шагу, – ответил Никита, тоже делая вид, что Русанова здесь как бы нету.
– И ты его взял?
– Не смог отказать начальству.
– Начальство сменилось?
– Нет, Дед удружил.
– Стареет батяня.
– Нет, он молодцом, но тот, что над ним, – из ГБ.
– Ну, тогда вашей шарашке капец. – Тут Белавин повернулся к новичку: – Дима, на хрена твоему Бэтмену колоть клиента перед убийством? Укол от инфаркта перед смертью? Или вначале отравил, а потом застрелил? Чтобы спутать следы, а? Почему тогда еще не утопил к тому же?
Русанов угрюмо молчал.
– Ну, Дима, колись, чего тебе взбрело, – поддержал Белавина Никита.
– Ничего. Ты – начальник. Я – дурак.
– Да брось ты, мы же шутили. Кто шуток не понимает, тот у нас в КОБРЕ не приживается. Что ему могли колоть?
– Ну, что-нибудь типа «сыворотки правды» – скополамина, пентанала. Вкололи – и Тарчевский сам выложил шифр сейфа, – спокойно пояснил Русанов.
– Да, – сказал Никита, – Теоретически это, конечно, Дима, возможно, но люди, с которыми мы общаемся, просто воры и жулики, а не цэрэушники, поверь.
– Ну что там ему там вкололи – это мы проверим. – Белавин достал блокнот и сделал в нем пару пометок. – Но даже если это убийство, все равно зацепок у нас – ноль.
Никита вернулся к столу и еще раз посмотрел на след от укола, потом осмотрел всю руку.
– Слушай, Сань, а ты заметил, какое у него странное пятно на пальце? – обернулся он к другу.
– Ты не лучше своего нового сотрудника, Никита, – ухмыльнулся Белавин. – Уколы, пятна… Ну где там пятно?
Орел показал на указательный палец Тарчевского:
– Синяк – не синяк.
– Мог, конечно, и случайно удариться. – Белавин склонился над трупом.
– Указательным пальцем?
– Да, не похоже. Виталик, – обернулся майор к уже завершившему свою работу медэксперту, – что ты насчет этого пятна думаешь?
– Вряд ли от удара. Если только прижало что. Или кто, – отозвался Виталик, худощавый высокий человек.
– То есть если, например, ему дали в руку пистолет, а затем помогли нажать на курок, – снова встрял Русанов. – Да?
– Дима, отдохни, – одернул его Никита. – Он что, по-твоему, не сообразил бы, что происходит?
– А сыворотка?
– Опять ты за свое! От твоей сыворотки у него только некоторые участки мозга должны блокироваться. Хоть что-то он ведь все равно бы соображал!
Взгляд, которым Русанов ответил на этот его комментарий, Никите очень не понравился.
9
Вошли санитары. Уже окоченевший труп перевалили на носилки и повезли на Фрунзенскую. И тут в гостиной появился тот самый рыжеватый парень, которого Орел отправил успокаивать говорливую соседку. Причем появился он почему-то в дверях спальни Тарчевского.
– Александр Семеныч, – обратился он к Белавину, – можно вас?
Белавин удивленно воззрился на него:
– Откуда ты, прелестное дитя? И куда ты дел свою подопечную, Анну Михайловну?
– Она устала, товарищ майор. Легла отдохнуть. Сказала, допишет показания потом, без меня, – радостно сообщил парень. – Ну, я и сюда…
Повезло тебе, – усмехнулся Белавин. – Так что у тебя стряслось?
Непонятная радость на лице рыжеватого молодого человека переросла в настоящее возбуждение.
– Пойдемте, я покажу.
Он повел Белавина в соседнюю комнату. Следом потянулись и Никита с Русановым. А в след за ними перебралась в спальню и вся бригада.
Тарчевский был явно человеком с причудами. Мебель в теплых пастельных тонах, не менее дорогая, чем в кабинете. Комод, тумбочки, роскошная кровать, старинное зеркало, изящно вписавшееся в обстановку, несмотря на свою массивность. На почетном месте на подзеркальнике красовалась коллекция стеклянных мышей.
– Последовательный мужик, – прокомментировал Никита, глядя на стеклянное воинство. Затем перевел нетерпеливый взгляд на инициатора действия.
Рыжий тем временем подошел к комоду и на глазах у всех аккуратно открыл дверцу хитрого потайного ящичка.
Белавин тут же натянул резиновые перчатки и сунул руку в его нутро. На свет появился небольшой, туго перевязанный мешочек из плотного черного бархата. Вернувшись в кабинет убитого, Белавин развязал мешочек, и все трое склонились над столешницей, разглядывая кучку зеленых сверкающих камней, каждый величиной с ноготь мизинца или чуть больше.
– Похоже, про сейф те, кто грабил Тарчевского, знали. А вот о том, что могут быть и другие тайники, пожалуй, никто не догадывался. Интересно, сколько их по всей квартире? – хмыкнул майор.
– Можно? – подал голос долго молчавший после своих не пришедшихся ко двору выступлений Русанов.
Белавин молча кивнул. Русанов осторожно, двумя пальцами взял один из камешков, поднес к глазам, повертел, посмотрел на свет. Положил обратно в кучку.
– Ну удиви нас, – вздохнул Орел.
– Неограненные изумруды. Очень высокой чистоты и качества, – ответил тот. – Камни отечественные, скорее всего, с Балышевского рудника, что под Екатеринбургом. Есть там такое местечко, Балышево называется, рядом с Рефтинским водохранилищем.
– И откуда ты все знаешь? – ехидно спросил Орел.
– Пять лет назад я вел у нас в «конторе» дело о контрабанде драгоценных камней. Причем именно из Балышева. Нагляделся на них достаточно, наслушался заключений экспертов, сравнивал с другими образцами. Так что я практически на сто процентов уверен, что изумруды с Урала, и на девяносто пять – что они балышевские.
«Точно – умник», – подумал Орел. Белавин оживился, повернулся к рыжему оперативнику.
– Юрец, немедленно вези камни на экспертизу! – И спросил у Русанова: – А сколько все это добро может стоить?
Русанов Ненадолго задумался.
– Примерно под сто тысяч. Долларов, разумеется. А после огранки они станут дороже еще раза в два.
– Нет, вы подумайте, квартира какая, – снова появилась в дверях полная свежих сил соседка. Отдохнула, видимо, выпила что-то бодрящее – и в бой. – Как тут все продумано и удобно. Живут же буржуи. Жиреют на народном добре. – В руках она держала лист бумаги.
– Зато о погоде и о здоровье всегда спросят, – ехидно откликнулся Русанов.
– А че не спросить-то? Язык не отвалится. Вот если б он спросил: что вам, мол, из Германии привезти, Анна Михайловна, чтобы здоровью вашему лучше бы стало. Нет! Никогда, ничего. На одних своих мышей деньги тратил. Ни жены, ни детей, ни пролетариату помочь. Никудышный человек, одно слово. Вот, подробный отчет написала.
– И о Бэтмене тоже?
– О ком? А, об этом, что в плаще? Ну конечно, мужик хоть куда. Толстый такой, красивый.
– Вы ж говорили – тощим и незаметным.
– Я, только когда писала, поняла. Он – мститель, Зорро. За наши смешные пенсии – пулю буржуям в затылок! Так что он не может быть тощий и незаметный. Увидела бы – расцеловала.
– Анна Михайловна, вы вводите следствие в заблуждение. То он у вас такой, то сякой, – возмутился Белавин.
– А вам-то что за дело? Вы же вообще в него не верите. Не видела я ничего и не знаю. Слепая я, минус шесть. Без очков была. – Анна Михайловна гордо вышла из комнаты.
– Сочувствую тебе, Белавин, – сказал Никита. – Ладно, нам пора. Хватит путаться под ногами.
– Там ребята уже закончили с бумагами из письменного стола. Глянь, если надо, – сказал Русанов.
Никита бегло просмотрел бумаги.
– Ничего интересного. Выписки, конспекты, причем даже не по драгоценным камням. Только пара каких-то счетов…
– Пришлешь официальный запрос от своей лавки нашему начальству. Вышлю тебе копии всех изъятых здесь документов.
– Спасибо, Саня. Ты ж понимаешь, теперь у меня и впрямь появился интимный интерес к делам этой компании.
– Еще бы. – Белавин кивнул им на прощание и вернулся в роскошный кабинет Тарчевского.
Выйдя на лестничную площадку, Никита коротко, но весьма эмоционально выругался. Русанов вопросительно посмотрел на него.
– Понимаешь, напарник, о покойниках нельзя говорить плохо, но если у меня что и было по «Самоцветам», то только по этому сукину сыну Борису Тарчевскому.
Они вышли на улицу. Никита остановился и закурил.
– И приспичило ж ему ласты склеить! – Он раздраженно отбросил спичку. – Я разрабатывал именно его, второго человека в «Самоцветах». И надеялся, что рано или поздно эта птичка начнет сладко петь. А теперь, как понимаешь, он уже хрен что нам расскажет. А хотелось бы узнать, при чем тут изумруды. Мне, например, точно известно, что «Самоцветы» не имели ни официальной лицензии, ни квоты на продажу изумрудов. Ну и конечно, записка эта предсмертная… В общем, хреновые у меня предчувствия, напарник.
– Александр Семеныч, – обратился он к Белавину, – можно вас?
Белавин удивленно воззрился на него:
– Откуда ты, прелестное дитя? И куда ты дел свою подопечную, Анну Михайловну?
– Она устала, товарищ майор. Легла отдохнуть. Сказала, допишет показания потом, без меня, – радостно сообщил парень. – Ну, я и сюда…
Повезло тебе, – усмехнулся Белавин. – Так что у тебя стряслось?
Непонятная радость на лице рыжеватого молодого человека переросла в настоящее возбуждение.
– Пойдемте, я покажу.
Он повел Белавина в соседнюю комнату. Следом потянулись и Никита с Русановым. А в след за ними перебралась в спальню и вся бригада.
Тарчевский был явно человеком с причудами. Мебель в теплых пастельных тонах, не менее дорогая, чем в кабинете. Комод, тумбочки, роскошная кровать, старинное зеркало, изящно вписавшееся в обстановку, несмотря на свою массивность. На почетном месте на подзеркальнике красовалась коллекция стеклянных мышей.
– Последовательный мужик, – прокомментировал Никита, глядя на стеклянное воинство. Затем перевел нетерпеливый взгляд на инициатора действия.
Рыжий тем временем подошел к комоду и на глазах у всех аккуратно открыл дверцу хитрого потайного ящичка.
Белавин тут же натянул резиновые перчатки и сунул руку в его нутро. На свет появился небольшой, туго перевязанный мешочек из плотного черного бархата. Вернувшись в кабинет убитого, Белавин развязал мешочек, и все трое склонились над столешницей, разглядывая кучку зеленых сверкающих камней, каждый величиной с ноготь мизинца или чуть больше.
– Похоже, про сейф те, кто грабил Тарчевского, знали. А вот о том, что могут быть и другие тайники, пожалуй, никто не догадывался. Интересно, сколько их по всей квартире? – хмыкнул майор.
– Можно? – подал голос долго молчавший после своих не пришедшихся ко двору выступлений Русанов.
Белавин молча кивнул. Русанов осторожно, двумя пальцами взял один из камешков, поднес к глазам, повертел, посмотрел на свет. Положил обратно в кучку.
– Ну удиви нас, – вздохнул Орел.
– Неограненные изумруды. Очень высокой чистоты и качества, – ответил тот. – Камни отечественные, скорее всего, с Балышевского рудника, что под Екатеринбургом. Есть там такое местечко, Балышево называется, рядом с Рефтинским водохранилищем.
– И откуда ты все знаешь? – ехидно спросил Орел.
– Пять лет назад я вел у нас в «конторе» дело о контрабанде драгоценных камней. Причем именно из Балышева. Нагляделся на них достаточно, наслушался заключений экспертов, сравнивал с другими образцами. Так что я практически на сто процентов уверен, что изумруды с Урала, и на девяносто пять – что они балышевские.
«Точно – умник», – подумал Орел. Белавин оживился, повернулся к рыжему оперативнику.
– Юрец, немедленно вези камни на экспертизу! – И спросил у Русанова: – А сколько все это добро может стоить?
Русанов Ненадолго задумался.
– Примерно под сто тысяч. Долларов, разумеется. А после огранки они станут дороже еще раза в два.
– Нет, вы подумайте, квартира какая, – снова появилась в дверях полная свежих сил соседка. Отдохнула, видимо, выпила что-то бодрящее – и в бой. – Как тут все продумано и удобно. Живут же буржуи. Жиреют на народном добре. – В руках она держала лист бумаги.
– Зато о погоде и о здоровье всегда спросят, – ехидно откликнулся Русанов.
– А че не спросить-то? Язык не отвалится. Вот если б он спросил: что вам, мол, из Германии привезти, Анна Михайловна, чтобы здоровью вашему лучше бы стало. Нет! Никогда, ничего. На одних своих мышей деньги тратил. Ни жены, ни детей, ни пролетариату помочь. Никудышный человек, одно слово. Вот, подробный отчет написала.
– И о Бэтмене тоже?
– О ком? А, об этом, что в плаще? Ну конечно, мужик хоть куда. Толстый такой, красивый.
– Вы ж говорили – тощим и незаметным.
– Я, только когда писала, поняла. Он – мститель, Зорро. За наши смешные пенсии – пулю буржуям в затылок! Так что он не может быть тощий и незаметный. Увидела бы – расцеловала.
– Анна Михайловна, вы вводите следствие в заблуждение. То он у вас такой, то сякой, – возмутился Белавин.
– А вам-то что за дело? Вы же вообще в него не верите. Не видела я ничего и не знаю. Слепая я, минус шесть. Без очков была. – Анна Михайловна гордо вышла из комнаты.
– Сочувствую тебе, Белавин, – сказал Никита. – Ладно, нам пора. Хватит путаться под ногами.
– Там ребята уже закончили с бумагами из письменного стола. Глянь, если надо, – сказал Русанов.
Никита бегло просмотрел бумаги.
– Ничего интересного. Выписки, конспекты, причем даже не по драгоценным камням. Только пара каких-то счетов…
– Пришлешь официальный запрос от своей лавки нашему начальству. Вышлю тебе копии всех изъятых здесь документов.
– Спасибо, Саня. Ты ж понимаешь, теперь у меня и впрямь появился интимный интерес к делам этой компании.
– Еще бы. – Белавин кивнул им на прощание и вернулся в роскошный кабинет Тарчевского.
Выйдя на лестничную площадку, Никита коротко, но весьма эмоционально выругался. Русанов вопросительно посмотрел на него.
– Понимаешь, напарник, о покойниках нельзя говорить плохо, но если у меня что и было по «Самоцветам», то только по этому сукину сыну Борису Тарчевскому.
Они вышли на улицу. Никита остановился и закурил.
– И приспичило ж ему ласты склеить! – Он раздраженно отбросил спичку. – Я разрабатывал именно его, второго человека в «Самоцветах». И надеялся, что рано или поздно эта птичка начнет сладко петь. А теперь, как понимаешь, он уже хрен что нам расскажет. А хотелось бы узнать, при чем тут изумруды. Мне, например, точно известно, что «Самоцветы» не имели ни официальной лицензии, ни квоты на продажу изумрудов. Ну и конечно, записка эта предсмертная… В общем, хреновые у меня предчувствия, напарник.
10
Возможно, настроение у Орла улучшилось бы, знай он, что президент «Самоцветов» Александр Александрович Бурмистров пребывал в состоянии ничуть не в лучшем. Смерть Тарчевского стала для него непоправимым ударом.
Формально Тарчевский последние годы был его подчиненным, вице-президентом фирмы. Однако подчиненным очень своеобразным, если учесть, что до этого Тарчевский много лет проработал в системе Драгмета, что его связи с большинством добывающих и обрабатывающих предприятий страны, а главное, знание им всех тонкостей разрешительной системы в области торговли ювелирной продукцией, ювелиркой, на жаргоне профессионалов, делали его лицом поистине незаменимым.
Особенно хорошо Тарчевский работал с немцами – вся германская сеть висела на нем. Его преемнику придется изрядно попотеть, чтобы войти в такое же доверие. Да и связи по Балышевскому комбинату тоже были на Тарчевском.
Да черт с ними, со связями. Все восстановится постепенно. И даже не сама смерть Тарчевского так нервировала Бурмистрова, а то, как она была обставлена. Сан Саныч ни на секунду не поверил в самоубийство. Не было в мире ничего такого, что могло бы довести самодовольного Борю до суицида. Записка же лишь свидетельствовала о том, что кто-то имеет на фирму Бурмистрова большой и крепкий фарфоровый зуб. И похоже, события этой ночи – только начало.
О предсмертной записке Тарчевского Бурмистров узнал от бабульки, прибиравшейся у него дома. И хотя менты ей строго-настрого запретили говорить кому-либо о том, что она узнала, с расстройства бабулька все позабыла и тут же выложила подробности разыскавшему ее Бурмистрову.
Лихо кто-то придумал, как отдать фирму на съедение шакалам-налоговикам! Теперь этому самому Орлову, придурку с птичьей фамилией, придется наизнанку вывернуться, а хоть что-то найти, чтобы оправдаться. А искать у них есть что. До Бориной смерти фирма прочно стояла на ногах. Все проверки налоговиков ничего не давали. Все было при Боре шито-крыто – не придерешься.
А эта смерть развяжет налоговикам руки. Будут ходить тут, вынюхивать, ждать, а вдруг что обломится. Будут действовать более нагло. И не будет рядом Бори, который так хорошо умел водить их за нос. А раз так, то эти шакалы вконец обнаглеют. Точно, шакалы! Бурмистрову очень понравилось это образное определение налоговой полиции. Люди, у которых нет сил, чтоб самим что-то создать, что-то урвать, сделать что-то мощное, разбогатеть, наконец. Вот и идут в налоговики, чтобы крутиться вокруг крупных хищников, ждать падали, подбирать остатки. Одно слово – шакалы.
Придется попридержать несколько партий с изумрудами, отправлять действительно дешевую бижутерию. Сплошные убытки. Ах Боря, Боря! Как подвел… С немцами об отсрочке не договориться. Фашисты – они точность любят. Что им до наших проблем?
Но кто? Кто подставил? Конечно, недоброжелателей у такой процветающей фирмы, как ихняя, должно быть море, но это кто-то свой – кто рядом, кто многое знает. Кто?..
«И где я ошибся? – думал Бурмистров. – Кому перешел дорогу?»
Он стал в очередной раз перебирать в памяти всех возможных недругов.
В свое время он вытащил «Самоцветы» из полной задницы, когда все в стране вдруг стало рушиться. Он акционировал фирму и реконструировал. Да, он брал кредиты, которые потом не отдавал, но не отдавал не кому-то, а государству. Он все делал так, как и другие, он просто спасал свое детище. И все делал правильно.
Бурмистров стал вспоминать, как пять лет назад он встретил однокашника Толика. Тот ехал к себе на Урал и очень обрадовался, когда узнал, что Бурмистров занимается ювелирным делом, что у него есть своя фирма.
– У меня там есть зам, – сказал Толик. – Неглупый малый. Едем с нами. Он покажет тебе настоящие камни. У, какой спец по камням.
Бурмистров подумал и поехал. Вот тогда-то он и оказался на изумрудном месторождении.
Заместитель Толика оказался действительно неглупым малым. Звали его Борис Тарчевский.
– «Нет цвета, который был бы приятнее для глаз, – цитировал Боря Плиния Старшего. – Ибо мы с удовольствием смотрим только на зеленую траву и листвие древесное, а на смарагды тем охотнее, чем в сравнении с ними никакая вещь зелени не зеленее». Вот, смотрите, это неограненный камень, – вел экскурсию Боря. – Ничего примечательного, правда? А теперь смотрите, какая красота, когда он огранен…
Бурмистров так и не забыл того своего самого первого увиденного ограненного изумруда. В Москву он вернулся совершенно потрясенным. Изумруды захватили его.
Он прочитал балладу Шиллера «Поликратов перстень», о правителе Самоса Поликрате, который был удачлив во всех своих начинаниях. Одержав очередную победу в битве, Поликрат решил умилостивить богов и швырнул в море бесценный перстень с резным изумрудом. Но на следующий день перстень был обнаружен в пойманной рыбе – боги не захотели принять жертву. После этого несчастья стали преследовать Поликрата. Он обидел камень, приносящий счастье. От подарка богов отказываться нельзя.
Бурмистров, в отличие от Поликрата, и не думал отказываться от свалившегося на него подарка. Он сразу же захотел получить лицензию на огранку и продажу изумрудов, но Боря сказал безапелляционно, что лицензию получать не надо. Бурмистрова удивило тогда выражение Бориного лица – как будто он был начальник, а Сан Саныч всего лишь глупый подчиненный. Но Тарчевский тут же понял ошибку и быстро исправился, сказав уже мягко и с грузинским, «сталинским» акцентом: «Ми пойдем другим путем. Если ви разрешите».
Потом Боря изложил свой простой и гениальный план, как они будут вставлять изумруды в дешевую бижутерию и гнать их на Запад. Бурмистров и раньше не был яростным сторонником исполнения законов, но размах замысла Тарчевского его поразил. Он хотел было открыть рот и спросить «а как?», но Тарчевский его предупредил.
– Директора шахты свалим, – весело сказал Боря. – Недовольством трудящихся и подозрениями на незаконный вывоз изумрудов за границу. Пусть народ бунтует, а ГБ разбирается, что да как. Ничего не найдут, и ладно. Главное – побольше шума. Директора свалят, а на его место народ изберет его нынешнего зама, который будет вселюдно кричать, что всегда выступал против старого руководства. Тарчевский посвятил тогда Сан Саныча во все тонкости пиаровских (тогда и слова-то такого никто не знал, Боря тут обогнал свое время) технологий оболванивания пролетариата; циничность этих методов даже и во сне не снилась мелкому бизнесмену Бурмистрову. Конечно, не все ему нравилось в плане Тарчевского, но бизнес есть бизнес, прибыли обещали стать чудовищными, и он, поколебавшись скорее для формы, согласился.
– А почему ты думаешь, что новый директор будет работать на нас? – спросил он Борю.
– Не думаю, а знаю, – просто ответил Тарчевский.
– Слушай, а как же Толик? – поинтересовался Бурмистров участью своего друга, который привез его сюда и познакомил со своим замом.
– Какой Толик? – сделал круглые глаза этот самый зам и хитро улыбнулся. – Скажите ему, что передумали работать с изумрудами, что это бесперспективно.
Бурмистров быстро забыл о Толике, о бедах пролетариата, за которого он сперва, в самом начале реформ, беспокоился. Он взял Тарчевского своим замом и свел его с руководством знаменитой немецкой фирмы «Рихтер Эдельштайн». При этом Тарчевский сразу же крайне понравился лично Рихтеру, что вызвало у Бурмистрова мысли о том, не кинет ли его Боря точно так же, как своего предыдущего шефа. Но вот прошло уже пять лет, и до вчерашнего жуткого события Сан Саныч ни разу не пожалел, что послушал тогда Борю Тарчевского. Ах, если бы не вчера…
Так что же случилось вчера? Кто так напакостил ЗАО «Самоцветы» и лично Сан Санычу Бурмистрову? И что вообще происходит в стране?..
Формально Тарчевский последние годы был его подчиненным, вице-президентом фирмы. Однако подчиненным очень своеобразным, если учесть, что до этого Тарчевский много лет проработал в системе Драгмета, что его связи с большинством добывающих и обрабатывающих предприятий страны, а главное, знание им всех тонкостей разрешительной системы в области торговли ювелирной продукцией, ювелиркой, на жаргоне профессионалов, делали его лицом поистине незаменимым.
Особенно хорошо Тарчевский работал с немцами – вся германская сеть висела на нем. Его преемнику придется изрядно попотеть, чтобы войти в такое же доверие. Да и связи по Балышевскому комбинату тоже были на Тарчевском.
Да черт с ними, со связями. Все восстановится постепенно. И даже не сама смерть Тарчевского так нервировала Бурмистрова, а то, как она была обставлена. Сан Саныч ни на секунду не поверил в самоубийство. Не было в мире ничего такого, что могло бы довести самодовольного Борю до суицида. Записка же лишь свидетельствовала о том, что кто-то имеет на фирму Бурмистрова большой и крепкий фарфоровый зуб. И похоже, события этой ночи – только начало.
О предсмертной записке Тарчевского Бурмистров узнал от бабульки, прибиравшейся у него дома. И хотя менты ей строго-настрого запретили говорить кому-либо о том, что она узнала, с расстройства бабулька все позабыла и тут же выложила подробности разыскавшему ее Бурмистрову.
Лихо кто-то придумал, как отдать фирму на съедение шакалам-налоговикам! Теперь этому самому Орлову, придурку с птичьей фамилией, придется наизнанку вывернуться, а хоть что-то найти, чтобы оправдаться. А искать у них есть что. До Бориной смерти фирма прочно стояла на ногах. Все проверки налоговиков ничего не давали. Все было при Боре шито-крыто – не придерешься.
А эта смерть развяжет налоговикам руки. Будут ходить тут, вынюхивать, ждать, а вдруг что обломится. Будут действовать более нагло. И не будет рядом Бори, который так хорошо умел водить их за нос. А раз так, то эти шакалы вконец обнаглеют. Точно, шакалы! Бурмистрову очень понравилось это образное определение налоговой полиции. Люди, у которых нет сил, чтоб самим что-то создать, что-то урвать, сделать что-то мощное, разбогатеть, наконец. Вот и идут в налоговики, чтобы крутиться вокруг крупных хищников, ждать падали, подбирать остатки. Одно слово – шакалы.
Придется попридержать несколько партий с изумрудами, отправлять действительно дешевую бижутерию. Сплошные убытки. Ах Боря, Боря! Как подвел… С немцами об отсрочке не договориться. Фашисты – они точность любят. Что им до наших проблем?
Но кто? Кто подставил? Конечно, недоброжелателей у такой процветающей фирмы, как ихняя, должно быть море, но это кто-то свой – кто рядом, кто многое знает. Кто?..
«И где я ошибся? – думал Бурмистров. – Кому перешел дорогу?»
Он стал в очередной раз перебирать в памяти всех возможных недругов.
В свое время он вытащил «Самоцветы» из полной задницы, когда все в стране вдруг стало рушиться. Он акционировал фирму и реконструировал. Да, он брал кредиты, которые потом не отдавал, но не отдавал не кому-то, а государству. Он все делал так, как и другие, он просто спасал свое детище. И все делал правильно.
Бурмистров стал вспоминать, как пять лет назад он встретил однокашника Толика. Тот ехал к себе на Урал и очень обрадовался, когда узнал, что Бурмистров занимается ювелирным делом, что у него есть своя фирма.
– У меня там есть зам, – сказал Толик. – Неглупый малый. Едем с нами. Он покажет тебе настоящие камни. У, какой спец по камням.
Бурмистров подумал и поехал. Вот тогда-то он и оказался на изумрудном месторождении.
Заместитель Толика оказался действительно неглупым малым. Звали его Борис Тарчевский.
– «Нет цвета, который был бы приятнее для глаз, – цитировал Боря Плиния Старшего. – Ибо мы с удовольствием смотрим только на зеленую траву и листвие древесное, а на смарагды тем охотнее, чем в сравнении с ними никакая вещь зелени не зеленее». Вот, смотрите, это неограненный камень, – вел экскурсию Боря. – Ничего примечательного, правда? А теперь смотрите, какая красота, когда он огранен…
Бурмистров так и не забыл того своего самого первого увиденного ограненного изумруда. В Москву он вернулся совершенно потрясенным. Изумруды захватили его.
Он прочитал балладу Шиллера «Поликратов перстень», о правителе Самоса Поликрате, который был удачлив во всех своих начинаниях. Одержав очередную победу в битве, Поликрат решил умилостивить богов и швырнул в море бесценный перстень с резным изумрудом. Но на следующий день перстень был обнаружен в пойманной рыбе – боги не захотели принять жертву. После этого несчастья стали преследовать Поликрата. Он обидел камень, приносящий счастье. От подарка богов отказываться нельзя.
Бурмистров, в отличие от Поликрата, и не думал отказываться от свалившегося на него подарка. Он сразу же захотел получить лицензию на огранку и продажу изумрудов, но Боря сказал безапелляционно, что лицензию получать не надо. Бурмистрова удивило тогда выражение Бориного лица – как будто он был начальник, а Сан Саныч всего лишь глупый подчиненный. Но Тарчевский тут же понял ошибку и быстро исправился, сказав уже мягко и с грузинским, «сталинским» акцентом: «Ми пойдем другим путем. Если ви разрешите».
Потом Боря изложил свой простой и гениальный план, как они будут вставлять изумруды в дешевую бижутерию и гнать их на Запад. Бурмистров и раньше не был яростным сторонником исполнения законов, но размах замысла Тарчевского его поразил. Он хотел было открыть рот и спросить «а как?», но Тарчевский его предупредил.
– Директора шахты свалим, – весело сказал Боря. – Недовольством трудящихся и подозрениями на незаконный вывоз изумрудов за границу. Пусть народ бунтует, а ГБ разбирается, что да как. Ничего не найдут, и ладно. Главное – побольше шума. Директора свалят, а на его место народ изберет его нынешнего зама, который будет вселюдно кричать, что всегда выступал против старого руководства. Тарчевский посвятил тогда Сан Саныча во все тонкости пиаровских (тогда и слова-то такого никто не знал, Боря тут обогнал свое время) технологий оболванивания пролетариата; циничность этих методов даже и во сне не снилась мелкому бизнесмену Бурмистрову. Конечно, не все ему нравилось в плане Тарчевского, но бизнес есть бизнес, прибыли обещали стать чудовищными, и он, поколебавшись скорее для формы, согласился.
– А почему ты думаешь, что новый директор будет работать на нас? – спросил он Борю.
– Не думаю, а знаю, – просто ответил Тарчевский.
– Слушай, а как же Толик? – поинтересовался Бурмистров участью своего друга, который привез его сюда и познакомил со своим замом.
– Какой Толик? – сделал круглые глаза этот самый зам и хитро улыбнулся. – Скажите ему, что передумали работать с изумрудами, что это бесперспективно.
Бурмистров быстро забыл о Толике, о бедах пролетариата, за которого он сперва, в самом начале реформ, беспокоился. Он взял Тарчевского своим замом и свел его с руководством знаменитой немецкой фирмы «Рихтер Эдельштайн». При этом Тарчевский сразу же крайне понравился лично Рихтеру, что вызвало у Бурмистрова мысли о том, не кинет ли его Боря точно так же, как своего предыдущего шефа. Но вот прошло уже пять лет, и до вчерашнего жуткого события Сан Саныч ни разу не пожалел, что послушал тогда Борю Тарчевского. Ах, если бы не вчера…
Так что же случилось вчера? Кто так напакостил ЗАО «Самоцветы» и лично Сан Санычу Бурмистрову? И что вообще происходит в стране?..
11
Начальник службы безопасности фирмы «Самоцветы» Николай Рудин явился утром на работу в каком-то потрепанном виде. Он долго оправдывался, что вчера перепил и не мог поделить с кем-то какую-то бабу. Нашел время пить и бузить! Вообще-то в нормальной ситуации Бурмистрову было бы на это наплевать, но сегодня ему нужен советчик с трезвой головой, чтобы серьезно обсудить сложившуюся ситуацию.
Известие о смерти Тарчевского привело Рудина в состояние, близкое к шоку. По крайней мере, первый его ответ на вопрос Сан Саныча, что делать, было очевидной глупостью.
Рудин предложил приставить хвост к секретарше Тарчевского, Любе: а вдруг что и выяснится? Если бы не многолетняя четкая служба Николая в фирме «Самоцветы», Сан Саныч выгнал бы его за такое предложение, не задумываясь. Подозревать тишайшую Любу! Женщина, конечно, аппетитная, но ни в чем таком не замечена. Одна воспитывает сына, за место держится, как утопающий за соломинку. Работает четко. С Тарчевским личных отношений не имела.
Нет, нужно срочно что-то предпринимать, а у Рудина сегодня одни бабы на уме. Хорошо, что такие ситуации случаются редко, а в обычной жизни слуга он незаменимый. Завтра проспится и будет, как верный пес, служить хозяину, рыть сразу по всем направлениям, проверит всех и вся, доложит обо всем, поможет разобраться. Но это завтра, а Бурмистрову нужно сегодня! Черт! Почему все так?
Известие о смерти Тарчевского привело Рудина в состояние, близкое к шоку. По крайней мере, первый его ответ на вопрос Сан Саныча, что делать, было очевидной глупостью.
Рудин предложил приставить хвост к секретарше Тарчевского, Любе: а вдруг что и выяснится? Если бы не многолетняя четкая служба Николая в фирме «Самоцветы», Сан Саныч выгнал бы его за такое предложение, не задумываясь. Подозревать тишайшую Любу! Женщина, конечно, аппетитная, но ни в чем таком не замечена. Одна воспитывает сына, за место держится, как утопающий за соломинку. Работает четко. С Тарчевским личных отношений не имела.
Нет, нужно срочно что-то предпринимать, а у Рудина сегодня одни бабы на уме. Хорошо, что такие ситуации случаются редко, а в обычной жизни слуга он незаменимый. Завтра проспится и будет, как верный пес, служить хозяину, рыть сразу по всем направлениям, проверит всех и вся, доложит обо всем, поможет разобраться. Но это завтра, а Бурмистрову нужно сегодня! Черт! Почему все так?