Страница:
Видя, как этот «помощник экономиста» придерживает дверь перед женщинами, независимо от их внешности и возраста, как галантно относится к любой даме, обратившейся за помощью, и как вдохновенно ухаживает за своими кактусами, женская половина «конторы» сгорала от любопытства узнать, как же он относится к собственной жене. Однако подробности его личной жизни были известны только избранным.
Известно было лишь то, что Кочкин является счастливым отцом двух десятилетних разбойников-близнецов и зятем тещи Аполлонии Андреевны, которая ездит на нем верхом. Повезло бабе с зятем.
Леню Пельцера, специалиста по налоговым проверкам, не зря прозвали Гением. Этот невысокий живчик в очках мог раскопать даже очень хитро запрятанную махинацию. Успеха он добился благодаря своему огромному опыту и потрясающей интуиции. Но ни в коем случае не благодаря усидчивости. Сегодня он мог сидеть в гордом одиночестве и терпеливо собирать головоломку, а завтра уже бросал ее, по дороге объясняя всем, что не может жить без человеческого общения.
В КОБРУ Гений не входил. Но когда подразделению требовалось провести финансовую проверку, Никита чаще всего просил заняться этим Кочкина, а тот всегда брал себе в напарники Гения…
Машина остановилась у небольшого ярко-синего особняка с белыми колоннами. Главный офис «Самоцветов» располагался в бывшем особняке графа Вельяминова-Злакова. Построен он был в восемнадцатом веке, и хотя не отличался оригинальностью, зато приятно радовал своих владельцев размерами.
Семья графа жила в Петербурге, в Москву наведывалась не так уж часто. Со временем наследники, попробовавшие пожить в таком купеческом районе, как Замоскворечье, подумали, подумали, да и продали его какому-то богатому купчине. Покупатель любил производить впечатление на друзей, а потому очень гордился своим новым приобретением. После революции усадьбу, как водится, конфисковали, дом разбили внутри на небольшие комнатки, куда вселили рабочих Кадашевских мастерских.
Время шло, все менялось. Усадьба начала потихоньку разрушаться. Какое-то время там думали разместить музей. Нашлись даже активисты, готовые по выходным мыть и реставрировать памятник архитектуры, но их порывам не суждено было реализоваться.
Сан Саныч Бурмистров достаточно быстро сообразил, что его развивающейся компании нужно много места – не только для офиса, но и для официальных приемов, а также, при необходимости, для презентаций продукции. Он поручил Тарчевскому подыскать что-нибудь подходящее, и Тарчевский взялся за дело с удовольствием. Это было одно из немногих заданий, которые он выполнял с удовольствием, а не ради денег. У него вообще была слабость к восемнадцатому веку, и этот особняк он приметил уже давно.
Было время, когда ему часто приходилось ходить мимо этого особняка, и каждый раз он с сожалением смотрел на его разрушающиеся стены. Правда, если бы ему предложили лично вложиться в ремонт или принять участие в покраске усадьбы, он бы ни за что не согласился – больше всего он ценил личный комфорт и спокойствие. И деньги. Но раз уж появилась возможность стать владельцем памятника архитектуры на халяву… то почему бы и нет.
Особняк отреставрировали, перед главным входом соорудили автомобильную стоянку, наладили подъездные дорожки, и сине-белую усадьбу вновь стало можно назвать жемчужиной. Правда, музейные активисты еще какое-то время злились, пробовали митинговать, но время ныне не для энтузиастов-босяков с ведрами и мокрыми тряпками.
Бурмистров был доволен выбором своего подчиненного. Роскошный трехэтажный особняк с флигелями, шикарный зал для приемов, уютные офисы, в центре города – и все же как бы вдали от основных магистралей. Тихо и роскошно.
…И вот теперь на стоянку перед усадьбой въехала бежевая «шестерка». Пельцер и Кочкин вышли из машины.
– Красиво, – протянул Кочкин. – Представляешь, каково соорудить бал в таком доме!
– Слушай, ты только о балах и думаешь. Пошли уж.
Друзья поднялись по ступенькам, прошли под белоснежными колоннами и оказались перед запертой дверью со встроенными микрофоном и камерой.
– Налоговая полиция, проверка, – сказал в микрофон Пельцер.
Дверь тотчас же открылась, прибывших впустили внутрь, навстречу им сразу же вышел молодой человек из службы безопасности в темном деловом костюме.
– Извините, ребята, очередная проверка, – начал на входе Пельцер. – Мы к вам уже заходили недавно, наверняка у вас все чисто, но начальство требует, сами понимаете. – Он развел руками.
Можно было обойтись и без вступления. Как и предполагал Орел, препятствий им не чинили. Проверяющим сразу же выделили специальное помещение с двумя телефонными линиями, а документы им разыскивали и приносили по первому требованию.
Кочкин же, посидев недолго с документацией, заинтересовался красотами архитектуры и, при свидетелях попросив разрешения у «начальника», то бишь у Лени, пошел на экскурсию по усадьбе, задавая попутно вопросы насчет реставрации.
Особняк был достаточно большой – три этажа и двухэтажные боковые пристройки-флигели. От центральной залы первого этажа вправо и влево уходили два коридора. Раньше это, разумеется, были не коридоры, а анфилады – комнаты, как ячейки, располагались одна за другой.
После реставрации самоцветовцы понаставили легких перегородок, анфилады аннулировали, и теперь получалось, что в оба конца здания расходятся коридоры, из которых слева и справа открываются двери в отдельные кабинеты.
С левой стороны от входа располагалась охрана, компьютерный и рекламный отделы. Справа – менеджеры, переводчики, бухгалтерия и стильная столовая для сотрудников. В одной из ячеек справа и рылся сейчас в документации Гений.
Побродив по первому этажу и наведавшись в столовую, Кочкин вернулся в центральную залу. Из середины этой залы вверх, расходясь полукругом, а потом снова сходясь, поднимались две мраморные лестницы. Пройдя по одной из них, Сергей оказался у огромного, во всю стену, зеркала. Поздоровавшись сам с собой, он повернулся.
Перед ним была еще одна огромная зала – двухсветная, занимающая центр всего второго и третьего этажей.
«Вот небось где проходили балы», – подумал почему-то Кочкин и даже представил, как он танцует тут с Наташей Ростовой, а потом бросает перчатку какому-нибудь не понравившемуся ему графу. «Извольте, сударь». Жили же люди.
На втором этаже располагалось руководство «Самоцветов». Кабинеты здесь были просторнее, да и потолки намного выше. Целых три комнаты занимал сам Бурмистров и его секретариат.
Войдя в приемную Бурмистрова, он увидел двух девушек. Одна сидела за столом, другая стояла рядом. Обе изучали какую-то бумагу. Но взгляд его обратился чуть дальше, и Сергей Силыч уже не мог двинуться с места.
Та девушка, которая стояла, подняла голову и с удивлением поглядела на молодого мужчину в форме. Затем обернулась к подруге. Послышался шепот:
– Это кто?
– Налоговики с проверкой приехали. Вынюхивают. Особняк ему понравился, как же, – ответила всезнающая секретарша Бурмистрова.
Она решительно подняла голову, желая поставить непрошеного гостя на место, но потеряла дар речи. Офицер налоговой полиции смотрел на нее такими огромными восхищенными глазами, как будто ничего более прекрасного в жизни своей не видел. Сначала она не поверила и даже обернулась – сзади было только окно. Последовала достаточно продолжительная немая сцена. Инна – а это была она – поняла вдруг, что, какие бы преданные ни были ее друзья и какой бы любящий человек ни встретился на ее пути, таким взглядом на нее уже никто и никогда больше не посмотрит. Впрочем, к великому ее разочарованию, значение восхищенного взгляда налоговика тут же и разъяснилось.
– Это же… это же… – запинаясь, начал вдруг он, пытаясь показать на что-то за ее спиной, но от возбуждения ему это никак не удавалось сделать, – это же розовый кактус! Боже, какая редкость! Как вам удалось?! Нет, вы не представляете, что это такое!
Инна с облегчением вздохнула. На какие-то секунды ей показалось, что она совсем не знает мужчин. Теперь, слава богу, все встало на свои места: сзади нее на подоконнике стояла коллекция кактусов, и один из них, похоже, так разволновал этого чудака в мундире.
В течение следующих нескольких минут она пыталась привести впечатлительного джентльмена в чувство, что-то объясняя по поводу кактусов, но ее определенно не слышали. Наконец он воскликнул:
– О господи! Девушка, вы понимаете, у меня был один, но мой коллега случайно уронил горшок, и мне так и не удалось… Пожалуйста, когда мы придем к вам с проверкой в следующий раз…
– Не надо в следующий раз. Возьмите его прямо сейчас.
– Прямо сейчас? Вы шутите?
– Нет, не шучу, берите. – Инна подошла к подоконнику и вручила кактус Кочкину.
– Богиня! – воскликнул Кочкин. – Я даже не знаю, как вас благодарить.
– Если в течение хотя бы месяца вы не нагрянете сюда снова с очередной проверкой – я уже пойму, что вы благодарны.
– Да, да, конечно. Боже, какая прелесть! – С этими словами Кочкин вышел из кабинета, нежно прижимая розовый кактус к груди.
Не отрываясь от своего сокровища, Кочкин направился в противоположное крыло, где обнаружился кабинет Тарчевского и его помощников. Можно было подумать, что майор полностью поглощен своей находкой, на самом же деле розовый отросток совсем не мешал ему профессионально отмечать все особенности интерьера.
Кочкин расшаркался перед секретаршей Тарчевского и попросил разрешения войти в кабинет усопшего – он так интересуется архитектурой. Секретарша не возражала, и Сергей в сопровождении охранника проследовал в кабинет.
Его удивили огромные стеллажи с большим количеством старых книг. Из-за них кабинет выглядел совсем несовременно. Но, учитывая специфику ювелирной компании, может быть, так и надо, подумал Кочкин. Он подошел ближе и начал читать названия книг. Черт, этот буржуй Тарчевский где-то накопал такие редкие издания… Ну вот же они, книги восемнадцатого века, – наши, итальянские, французские. Наверное, он, Кочкин, неправильно выбрал профессию, раз ему недоступно то, что так хочется иметь, а какой-то там Тарчевский держит все это на работе ради простого пижонства… Ведь совершенно ясно, что на работе нет времени читать такие книги…
Тут в комнату ворвался Николай Рудин.
– Что вам здесь нужно? – вдруг услышал он грубый оклик и увидел перед собой начальника службы безопасности «Самоцветов».
– Ничего, я просто интересовался архитектурой, вот и заглянул…
– Вы слишком долго интересуетесь архитектурой. Ходите уже второй час по зданию. Может быть, позвонить вашему начальству и сообщить, как конструктивно вы проводите время?
– Нет, нет, что вы. Не стоит подставлять моего непосредственного начальника. Он мне разрешил прогуляться, а сам занимается делом. Ему известно, что восемнадцатый век – моя слабость, знаете ли. Жаль, что я не родился тогда. Все было бы значительно проще. Вот посмотрите, вот эта книга восемнадцатого века…
Кочкин хотел прикоснуться к облюбованной книге, но Рудин завопил вне себя от раздражения:
– Хватит! Идите на место работы!
Кочкин послушно вышел из кабинета Тарчевского. Что же теперь делать? Похоже, этот нервный начальник службы безопасности все равно не даст ему осуществить задуманное, осмотреть весь особняк. Но, к его удивлению, Рудин, когда они вышли в холл, вдруг смягчился, попросил извинения и сказал, что товарищ майор может, конечно, прогуливаться по коридорам особняка, только вот заглядывать в комнаты не его дело, раз у него нет ордера на обыск. А все необходимые бумаги они ему предоставят…
2
3
4
Известно было лишь то, что Кочкин является счастливым отцом двух десятилетних разбойников-близнецов и зятем тещи Аполлонии Андреевны, которая ездит на нем верхом. Повезло бабе с зятем.
Леню Пельцера, специалиста по налоговым проверкам, не зря прозвали Гением. Этот невысокий живчик в очках мог раскопать даже очень хитро запрятанную махинацию. Успеха он добился благодаря своему огромному опыту и потрясающей интуиции. Но ни в коем случае не благодаря усидчивости. Сегодня он мог сидеть в гордом одиночестве и терпеливо собирать головоломку, а завтра уже бросал ее, по дороге объясняя всем, что не может жить без человеческого общения.
В КОБРУ Гений не входил. Но когда подразделению требовалось провести финансовую проверку, Никита чаще всего просил заняться этим Кочкина, а тот всегда брал себе в напарники Гения…
Машина остановилась у небольшого ярко-синего особняка с белыми колоннами. Главный офис «Самоцветов» располагался в бывшем особняке графа Вельяминова-Злакова. Построен он был в восемнадцатом веке, и хотя не отличался оригинальностью, зато приятно радовал своих владельцев размерами.
Семья графа жила в Петербурге, в Москву наведывалась не так уж часто. Со временем наследники, попробовавшие пожить в таком купеческом районе, как Замоскворечье, подумали, подумали, да и продали его какому-то богатому купчине. Покупатель любил производить впечатление на друзей, а потому очень гордился своим новым приобретением. После революции усадьбу, как водится, конфисковали, дом разбили внутри на небольшие комнатки, куда вселили рабочих Кадашевских мастерских.
Время шло, все менялось. Усадьба начала потихоньку разрушаться. Какое-то время там думали разместить музей. Нашлись даже активисты, готовые по выходным мыть и реставрировать памятник архитектуры, но их порывам не суждено было реализоваться.
Сан Саныч Бурмистров достаточно быстро сообразил, что его развивающейся компании нужно много места – не только для офиса, но и для официальных приемов, а также, при необходимости, для презентаций продукции. Он поручил Тарчевскому подыскать что-нибудь подходящее, и Тарчевский взялся за дело с удовольствием. Это было одно из немногих заданий, которые он выполнял с удовольствием, а не ради денег. У него вообще была слабость к восемнадцатому веку, и этот особняк он приметил уже давно.
Было время, когда ему часто приходилось ходить мимо этого особняка, и каждый раз он с сожалением смотрел на его разрушающиеся стены. Правда, если бы ему предложили лично вложиться в ремонт или принять участие в покраске усадьбы, он бы ни за что не согласился – больше всего он ценил личный комфорт и спокойствие. И деньги. Но раз уж появилась возможность стать владельцем памятника архитектуры на халяву… то почему бы и нет.
Особняк отреставрировали, перед главным входом соорудили автомобильную стоянку, наладили подъездные дорожки, и сине-белую усадьбу вновь стало можно назвать жемчужиной. Правда, музейные активисты еще какое-то время злились, пробовали митинговать, но время ныне не для энтузиастов-босяков с ведрами и мокрыми тряпками.
Бурмистров был доволен выбором своего подчиненного. Роскошный трехэтажный особняк с флигелями, шикарный зал для приемов, уютные офисы, в центре города – и все же как бы вдали от основных магистралей. Тихо и роскошно.
…И вот теперь на стоянку перед усадьбой въехала бежевая «шестерка». Пельцер и Кочкин вышли из машины.
– Красиво, – протянул Кочкин. – Представляешь, каково соорудить бал в таком доме!
– Слушай, ты только о балах и думаешь. Пошли уж.
Друзья поднялись по ступенькам, прошли под белоснежными колоннами и оказались перед запертой дверью со встроенными микрофоном и камерой.
– Налоговая полиция, проверка, – сказал в микрофон Пельцер.
Дверь тотчас же открылась, прибывших впустили внутрь, навстречу им сразу же вышел молодой человек из службы безопасности в темном деловом костюме.
– Извините, ребята, очередная проверка, – начал на входе Пельцер. – Мы к вам уже заходили недавно, наверняка у вас все чисто, но начальство требует, сами понимаете. – Он развел руками.
Можно было обойтись и без вступления. Как и предполагал Орел, препятствий им не чинили. Проверяющим сразу же выделили специальное помещение с двумя телефонными линиями, а документы им разыскивали и приносили по первому требованию.
Кочкин же, посидев недолго с документацией, заинтересовался красотами архитектуры и, при свидетелях попросив разрешения у «начальника», то бишь у Лени, пошел на экскурсию по усадьбе, задавая попутно вопросы насчет реставрации.
Особняк был достаточно большой – три этажа и двухэтажные боковые пристройки-флигели. От центральной залы первого этажа вправо и влево уходили два коридора. Раньше это, разумеется, были не коридоры, а анфилады – комнаты, как ячейки, располагались одна за другой.
После реставрации самоцветовцы понаставили легких перегородок, анфилады аннулировали, и теперь получалось, что в оба конца здания расходятся коридоры, из которых слева и справа открываются двери в отдельные кабинеты.
С левой стороны от входа располагалась охрана, компьютерный и рекламный отделы. Справа – менеджеры, переводчики, бухгалтерия и стильная столовая для сотрудников. В одной из ячеек справа и рылся сейчас в документации Гений.
Побродив по первому этажу и наведавшись в столовую, Кочкин вернулся в центральную залу. Из середины этой залы вверх, расходясь полукругом, а потом снова сходясь, поднимались две мраморные лестницы. Пройдя по одной из них, Сергей оказался у огромного, во всю стену, зеркала. Поздоровавшись сам с собой, он повернулся.
Перед ним была еще одна огромная зала – двухсветная, занимающая центр всего второго и третьего этажей.
«Вот небось где проходили балы», – подумал почему-то Кочкин и даже представил, как он танцует тут с Наташей Ростовой, а потом бросает перчатку какому-нибудь не понравившемуся ему графу. «Извольте, сударь». Жили же люди.
На втором этаже располагалось руководство «Самоцветов». Кабинеты здесь были просторнее, да и потолки намного выше. Целых три комнаты занимал сам Бурмистров и его секретариат.
Войдя в приемную Бурмистрова, он увидел двух девушек. Одна сидела за столом, другая стояла рядом. Обе изучали какую-то бумагу. Но взгляд его обратился чуть дальше, и Сергей Силыч уже не мог двинуться с места.
Та девушка, которая стояла, подняла голову и с удивлением поглядела на молодого мужчину в форме. Затем обернулась к подруге. Послышался шепот:
– Это кто?
– Налоговики с проверкой приехали. Вынюхивают. Особняк ему понравился, как же, – ответила всезнающая секретарша Бурмистрова.
Она решительно подняла голову, желая поставить непрошеного гостя на место, но потеряла дар речи. Офицер налоговой полиции смотрел на нее такими огромными восхищенными глазами, как будто ничего более прекрасного в жизни своей не видел. Сначала она не поверила и даже обернулась – сзади было только окно. Последовала достаточно продолжительная немая сцена. Инна – а это была она – поняла вдруг, что, какие бы преданные ни были ее друзья и какой бы любящий человек ни встретился на ее пути, таким взглядом на нее уже никто и никогда больше не посмотрит. Впрочем, к великому ее разочарованию, значение восхищенного взгляда налоговика тут же и разъяснилось.
– Это же… это же… – запинаясь, начал вдруг он, пытаясь показать на что-то за ее спиной, но от возбуждения ему это никак не удавалось сделать, – это же розовый кактус! Боже, какая редкость! Как вам удалось?! Нет, вы не представляете, что это такое!
Инна с облегчением вздохнула. На какие-то секунды ей показалось, что она совсем не знает мужчин. Теперь, слава богу, все встало на свои места: сзади нее на подоконнике стояла коллекция кактусов, и один из них, похоже, так разволновал этого чудака в мундире.
В течение следующих нескольких минут она пыталась привести впечатлительного джентльмена в чувство, что-то объясняя по поводу кактусов, но ее определенно не слышали. Наконец он воскликнул:
– О господи! Девушка, вы понимаете, у меня был один, но мой коллега случайно уронил горшок, и мне так и не удалось… Пожалуйста, когда мы придем к вам с проверкой в следующий раз…
– Не надо в следующий раз. Возьмите его прямо сейчас.
– Прямо сейчас? Вы шутите?
– Нет, не шучу, берите. – Инна подошла к подоконнику и вручила кактус Кочкину.
– Богиня! – воскликнул Кочкин. – Я даже не знаю, как вас благодарить.
– Если в течение хотя бы месяца вы не нагрянете сюда снова с очередной проверкой – я уже пойму, что вы благодарны.
– Да, да, конечно. Боже, какая прелесть! – С этими словами Кочкин вышел из кабинета, нежно прижимая розовый кактус к груди.
Не отрываясь от своего сокровища, Кочкин направился в противоположное крыло, где обнаружился кабинет Тарчевского и его помощников. Можно было подумать, что майор полностью поглощен своей находкой, на самом же деле розовый отросток совсем не мешал ему профессионально отмечать все особенности интерьера.
Кочкин расшаркался перед секретаршей Тарчевского и попросил разрешения войти в кабинет усопшего – он так интересуется архитектурой. Секретарша не возражала, и Сергей в сопровождении охранника проследовал в кабинет.
Его удивили огромные стеллажи с большим количеством старых книг. Из-за них кабинет выглядел совсем несовременно. Но, учитывая специфику ювелирной компании, может быть, так и надо, подумал Кочкин. Он подошел ближе и начал читать названия книг. Черт, этот буржуй Тарчевский где-то накопал такие редкие издания… Ну вот же они, книги восемнадцатого века, – наши, итальянские, французские. Наверное, он, Кочкин, неправильно выбрал профессию, раз ему недоступно то, что так хочется иметь, а какой-то там Тарчевский держит все это на работе ради простого пижонства… Ведь совершенно ясно, что на работе нет времени читать такие книги…
Тут в комнату ворвался Николай Рудин.
– Что вам здесь нужно? – вдруг услышал он грубый оклик и увидел перед собой начальника службы безопасности «Самоцветов».
– Ничего, я просто интересовался архитектурой, вот и заглянул…
– Вы слишком долго интересуетесь архитектурой. Ходите уже второй час по зданию. Может быть, позвонить вашему начальству и сообщить, как конструктивно вы проводите время?
– Нет, нет, что вы. Не стоит подставлять моего непосредственного начальника. Он мне разрешил прогуляться, а сам занимается делом. Ему известно, что восемнадцатый век – моя слабость, знаете ли. Жаль, что я не родился тогда. Все было бы значительно проще. Вот посмотрите, вот эта книга восемнадцатого века…
Кочкин хотел прикоснуться к облюбованной книге, но Рудин завопил вне себя от раздражения:
– Хватит! Идите на место работы!
Кочкин послушно вышел из кабинета Тарчевского. Что же теперь делать? Похоже, этот нервный начальник службы безопасности все равно не даст ему осуществить задуманное, осмотреть весь особняк. Но, к его удивлению, Рудин, когда они вышли в холл, вдруг смягчился, попросил извинения и сказал, что товарищ майор может, конечно, прогуливаться по коридорам особняка, только вот заглядывать в комнаты не его дело, раз у него нет ордера на обыск. А все необходимые бумаги они ему предоставят…
2
«Уф, – думал Рудин, – пронесло. Ведь этот кретин из налоговой чуть не вытащил ту самую книгу, которая закрывала пульт, открывающий лестницу, ведущую в отдел „зет-2“. И ведь главное, до сих пор никому, кроме этого сумасшедшего, не приходило в голову рассматривать эту заумную книженцию… Да, Тарчевский все правильно рассчитал».
Сам Рудин уже спускался сегодня по этой скрытой лестнице вниз – до той самой двери, которая открывается на голос Тарчевского. Он пришел утром пораньше и проник туда, пока в офисе никого не было. Мало того, у него была с собой запись голоса Бори. Но то ли Тарчевский его обманул, то ли двери не понравились интонации умирающего хозяина, а только дверь не открылась. Рудин какое-то время пытался сам на разные голоса произносить сказочный текст «сим-сим, открой дверь», результатов – ноль.
В общем, облом по всем статьям. Можно, конечно, жить, как раньше, работать на хозяина, но что завтра будет с этим хозяином? Он сам, Рудин, запустил механизм, который натравил на фирму налоговую полицию. И в конце концов они несомненно найдут, что ищут. Сегодняшние пришли просто так, осмотреться, примериться. Но следом придут и другие. Будут рыть и нароют. А с другой стороны, ну и что? Он всего лишь начальник службы безопасности. Он ничего не знает, он отвечает за безопасность и подбор кадров. И все! Если Бурмистров будет утверждать иное, Рудин отопрется.
А пока суд да дело, надо довершить начатое. Во-первых, он должен найти тех, кто грабанул и взял первую часть изумрудов. Во-вторых, все же надо попробовать открыть эту дверь, потому что, если где и есть вторая часть заказа Рихтера, только там, за этой несчастной дверью…
Рудин долго думал, кому бы довериться. Ему нужно было хотя бы с кем-то поговорить. Он больше не мог носить все в себе. Но кому доверишься? Попробуй доверься – и будут тебя всю жизнь потом шантажировать. Народ – палец в рот не клади, по локоть откусят. Но в конце концов Рудин все же решился. Он доверится своему охраннику Антону. Парень, конечно, слишком молод и простоват, зато служить будет верно и не выдаст, если что, и на шантаж не пойдет.
Этот самый Антон, Антон Баулов, пришел работать в фирму около года назад, сразу после школы, по рекомендации кого-то из охранников. Парень был хорошо физически подготовлен, занимался в школе стрельбой, и после небольших сомнений Рудин взял его с испытательным сроком и уже через некоторое время стал относиться к нему по-отечески.
Антошка был недалек, выражал свои мысли слишком прямо, зато национальное чутье имел почти такое же острое, как и сам Рудин, тот без слов чувствовал, какая необъятная злобная сила рвалась наружу из Антона.
Рудин вызвал к себе Антона и рассказал ему ужасающую историю о том, как этот гнусный масон Тарчевский обманывал фирму, а он вычислил его. И вот в среду вечером он пришел к Тарчевскому и изъял у него украденные у фирмы страшно дорогие изумруды. После этого Боря застрелился, а на него, Рудина, кто-то напал в его же подъезде и украл так и не донесенные до фирмы камни. Но сделать это мог только кто-то свой, кто следил за ним и знал об изумрудах. Поэтому он, Антошка, должен помочь начальнику во всем разобраться.
Антошка посмотрел на шефа собачьими глазами, и Рудин понял, что не ошибся в нем. Правда, выражение Антошкиного лица, его открытый от изумления рот внушали сильные сомнения, будет ли от парня толк. Но все равно начальник службы безопасности «Самоцветов» рад был уже хотя бы тому, что смог выговориться. Он приказал Антошке за всем следить, ко всему прислушиваться и, если что, сразу сообщать ему. Особо тщательно он приказал следить за женой Вероникой и за Любой, секретаршей Тарчевского. И хотя Рудин понимал, что «шерше» надо не «ля фам», а кого-то более мужественного, но пока что никаких конкретных идей насчет этого ему в голову не приходило. Бурмистров явно не причастен к происшествиям последних дней. Или так хорошо все скрывает?..
Сам Рудин уже спускался сегодня по этой скрытой лестнице вниз – до той самой двери, которая открывается на голос Тарчевского. Он пришел утром пораньше и проник туда, пока в офисе никого не было. Мало того, у него была с собой запись голоса Бори. Но то ли Тарчевский его обманул, то ли двери не понравились интонации умирающего хозяина, а только дверь не открылась. Рудин какое-то время пытался сам на разные голоса произносить сказочный текст «сим-сим, открой дверь», результатов – ноль.
В общем, облом по всем статьям. Можно, конечно, жить, как раньше, работать на хозяина, но что завтра будет с этим хозяином? Он сам, Рудин, запустил механизм, который натравил на фирму налоговую полицию. И в конце концов они несомненно найдут, что ищут. Сегодняшние пришли просто так, осмотреться, примериться. Но следом придут и другие. Будут рыть и нароют. А с другой стороны, ну и что? Он всего лишь начальник службы безопасности. Он ничего не знает, он отвечает за безопасность и подбор кадров. И все! Если Бурмистров будет утверждать иное, Рудин отопрется.
А пока суд да дело, надо довершить начатое. Во-первых, он должен найти тех, кто грабанул и взял первую часть изумрудов. Во-вторых, все же надо попробовать открыть эту дверь, потому что, если где и есть вторая часть заказа Рихтера, только там, за этой несчастной дверью…
Рудин долго думал, кому бы довериться. Ему нужно было хотя бы с кем-то поговорить. Он больше не мог носить все в себе. Но кому доверишься? Попробуй доверься – и будут тебя всю жизнь потом шантажировать. Народ – палец в рот не клади, по локоть откусят. Но в конце концов Рудин все же решился. Он доверится своему охраннику Антону. Парень, конечно, слишком молод и простоват, зато служить будет верно и не выдаст, если что, и на шантаж не пойдет.
Этот самый Антон, Антон Баулов, пришел работать в фирму около года назад, сразу после школы, по рекомендации кого-то из охранников. Парень был хорошо физически подготовлен, занимался в школе стрельбой, и после небольших сомнений Рудин взял его с испытательным сроком и уже через некоторое время стал относиться к нему по-отечески.
Антошка был недалек, выражал свои мысли слишком прямо, зато национальное чутье имел почти такое же острое, как и сам Рудин, тот без слов чувствовал, какая необъятная злобная сила рвалась наружу из Антона.
Рудин вызвал к себе Антона и рассказал ему ужасающую историю о том, как этот гнусный масон Тарчевский обманывал фирму, а он вычислил его. И вот в среду вечером он пришел к Тарчевскому и изъял у него украденные у фирмы страшно дорогие изумруды. После этого Боря застрелился, а на него, Рудина, кто-то напал в его же подъезде и украл так и не донесенные до фирмы камни. Но сделать это мог только кто-то свой, кто следил за ним и знал об изумрудах. Поэтому он, Антошка, должен помочь начальнику во всем разобраться.
Антошка посмотрел на шефа собачьими глазами, и Рудин понял, что не ошибся в нем. Правда, выражение Антошкиного лица, его открытый от изумления рот внушали сильные сомнения, будет ли от парня толк. Но все равно начальник службы безопасности «Самоцветов» рад был уже хотя бы тому, что смог выговориться. Он приказал Антошке за всем следить, ко всему прислушиваться и, если что, сразу сообщать ему. Особо тщательно он приказал следить за женой Вероникой и за Любой, секретаршей Тарчевского. И хотя Рудин понимал, что «шерше» надо не «ля фам», а кого-то более мужественного, но пока что никаких конкретных идей насчет этого ему в голову не приходило. Бурмистров явно не причастен к происшествиям последних дней. Или так хорошо все скрывает?..
3
В бывшем особняке графа Вельяминова-Злакова был полуподвальный этаж. Там фирма «Самоцветы» хранила всякий хлам. И мало кто мог предположить, что под полуподвалом есть что-то еще. Все-таки постройка восемнадцатого века. Это сейчас можно рыть хоть до Америки, заглубляя десятки подземных этажей, – земля дорогая, что поделаешь.
Боря Тарчевский, купив особняк, необычайно обрадовался столь драгоценной находке. Поставить в подвале компьютеры, посадить программиста, запугать до полусмерти, чтоб никому, никогда, – вот тебе и отдел для черной бухгалтерии. Очень удобно. Никакая проверка никогда ничего не найдет. Планы БТИ были исправлены, кому надо, заплачено, запуганный программист был посажен в свой полуподвальный «гулаг», названный «отделом „зет“. Знали о нем только Бурмистров, Тарчевский и Рудин. Ну и программист, конечно. Тоже ведь человек…
А вот о том, что подвальных этажей было два, а не один, знал только Тарчевский. Оборудованием подземелий, в отличие от всего остального в особняке, занимались приехавшие на сезон строители с Украины. И вот после того как они уехали, уже ни одна душа не смогла бы догадаться, что в особняке существует еще один подвал.
Этот второй подвал долго пустовал. Иногда Тарчевский спускался в него и представлял, как он мучает тут пленников, вырезает им куски плоти, выкалывает глаза, извращенно насилует женщин, ну и прочие кошмары. Нельзя сказать, чтобы Боря был кровожаден, он никогда в жизни не причинил никому физического вреда. Вот моральный – это да, это по его части. А что касается фантазий на тему кровожадности, так это Тарчевский просто тешил свое воображение, позволяя ему разыгрываться в любых, без ограничений, направлениях…
А когда подвернулся заказ с диадемой, Тарчевский сам сообразил, что подвал – идеальное место для его выполнения, там ничто не будет отвлекать огранщиков, конспирация полная. Он, конечно, посадит тут Игоря, давно прикормленного первоклассного ювелира, которому он и раньше поручал самые трудные заказы, и еще он привез с Урала двух очень талантливых выпускников уральского училища, «детишек», как он их называл. Этих «детишек» Тарчевский собирался взять на фабрику. И хорошо, что не успел оформить, никто про них не знает.
Что до Игоря, тот был у Тарчевского на крючке и не мог отказаться. «Детишки» хотели много денег сразу, а потому с радостью согласились. Но когда он завел их в этот мрачный подвал, «детишкам» – он это видел – сразу стало как-то не по себе. Тарчевский их успокоил, сказал, что будет появляться каждый день, за очень редкими исключениями, что за работой месяц пролетит незаметно. Зато отсюда они выйдут очень богатыми людьми. Удобства в подвале были, телевизор тоже, единственное, чего не было, – это телефона. Но не базарить же из-за телефона, когда надо работать!
И потянулись однообразные дни. С утра до вечера все трое, как уродцы-гоблины, склонившись над рабочим столом, пыхтели над работой. Первые двадцать пять камней получились исключительными. Тарчевский был счастлив, устроил им праздничный ужин и сказал, что все они на пороге большой и счастливой жизни.
Он принес им продуктов на два дня – с запасом, потому что завтра он улетает в Германию, отвезет камни и вернется послезавтра. И тогда же, ближе к вечеру, зайдет и сообщит о результатах поездки. И вот обещанный вечер наступил, а Борис так и не появился. Игорю стало немного тревожно, но Славик и Маринка над ним посмеялись – мало ли, устал человек с дороги, зайдет завтра.
«Дети» пошли спать, а Игорь сел смотреть ночные новости. И вот тут-то в анонсе какой-то программы о криминале он услышал о самоубийстве Тарчевского.
Боря Тарчевский, купив особняк, необычайно обрадовался столь драгоценной находке. Поставить в подвале компьютеры, посадить программиста, запугать до полусмерти, чтоб никому, никогда, – вот тебе и отдел для черной бухгалтерии. Очень удобно. Никакая проверка никогда ничего не найдет. Планы БТИ были исправлены, кому надо, заплачено, запуганный программист был посажен в свой полуподвальный «гулаг», названный «отделом „зет“. Знали о нем только Бурмистров, Тарчевский и Рудин. Ну и программист, конечно. Тоже ведь человек…
А вот о том, что подвальных этажей было два, а не один, знал только Тарчевский. Оборудованием подземелий, в отличие от всего остального в особняке, занимались приехавшие на сезон строители с Украины. И вот после того как они уехали, уже ни одна душа не смогла бы догадаться, что в особняке существует еще один подвал.
Этот второй подвал долго пустовал. Иногда Тарчевский спускался в него и представлял, как он мучает тут пленников, вырезает им куски плоти, выкалывает глаза, извращенно насилует женщин, ну и прочие кошмары. Нельзя сказать, чтобы Боря был кровожаден, он никогда в жизни не причинил никому физического вреда. Вот моральный – это да, это по его части. А что касается фантазий на тему кровожадности, так это Тарчевский просто тешил свое воображение, позволяя ему разыгрываться в любых, без ограничений, направлениях…
А когда подвернулся заказ с диадемой, Тарчевский сам сообразил, что подвал – идеальное место для его выполнения, там ничто не будет отвлекать огранщиков, конспирация полная. Он, конечно, посадит тут Игоря, давно прикормленного первоклассного ювелира, которому он и раньше поручал самые трудные заказы, и еще он привез с Урала двух очень талантливых выпускников уральского училища, «детишек», как он их называл. Этих «детишек» Тарчевский собирался взять на фабрику. И хорошо, что не успел оформить, никто про них не знает.
Что до Игоря, тот был у Тарчевского на крючке и не мог отказаться. «Детишки» хотели много денег сразу, а потому с радостью согласились. Но когда он завел их в этот мрачный подвал, «детишкам» – он это видел – сразу стало как-то не по себе. Тарчевский их успокоил, сказал, что будет появляться каждый день, за очень редкими исключениями, что за работой месяц пролетит незаметно. Зато отсюда они выйдут очень богатыми людьми. Удобства в подвале были, телевизор тоже, единственное, чего не было, – это телефона. Но не базарить же из-за телефона, когда надо работать!
И потянулись однообразные дни. С утра до вечера все трое, как уродцы-гоблины, склонившись над рабочим столом, пыхтели над работой. Первые двадцать пять камней получились исключительными. Тарчевский был счастлив, устроил им праздничный ужин и сказал, что все они на пороге большой и счастливой жизни.
Он принес им продуктов на два дня – с запасом, потому что завтра он улетает в Германию, отвезет камни и вернется послезавтра. И тогда же, ближе к вечеру, зайдет и сообщит о результатах поездки. И вот обещанный вечер наступил, а Борис так и не появился. Игорю стало немного тревожно, но Славик и Маринка над ним посмеялись – мало ли, устал человек с дороги, зайдет завтра.
«Дети» пошли спать, а Игорь сел смотреть ночные новости. И вот тут-то в анонсе какой-то программы о криминале он услышал о самоубийстве Тарчевского.
4
Игорь Петин родился в Москве в очень благополучной семье и посему, кончив школу, благополучно поступил в один из самых престижных вузов страны, благополучно же закончил аспирантуру, защитился и стал преподавать в альма-матер экономику социализма. Жениться он не спешил. Зачем, если всегда под рукой студенточки, аспиранточки, готовые скрасить одиночество симпатичного преподавателя? В деньгах он не нуждался: и зарплата была по тем временам вполне приличная, и при желании всегда можно подработать на репетиторстве. Словом, жил мужичок, как в раю. И жил бы так дальше, если бы не Мишка Горбачев да не один несчастный случай.
Была в его группе студенточка, видно, с Урала, говорила на «о», глазищи зеленые, сама серьезная – ужас. Такой бы красотке по ресторанам и барам, а она все учится, все в библиотеках сидит. И было бы еще что учить, а то туфта одна. Игорь и так к ней, и сяк. Не понимает. Смотрит глазищами и не понимает. Он ей: не хотите ли заняться научной работой, а она: очень хочу, но, извините, не по вашей специальности. Сначала думал – кокетничает, потом понял – нет. Просто бывают, оказывается, еще и такие экземпляры. И хоть и называл Игорь ее про себя дурой, но влюбился в нее по уши. И даже не то чтоб влюбился, но очень уж ее захотелось, ну мочи нет.
Пришлось признаваться в любви, что было совсем не в его правилах. Она серьезно все выслушала, сказала, что подумает, что у нее в планах не было до окончания института ничего такого, но на пикник в выходные поехать согласилась. И вот они неслись в его машине за город, и он так представлял, как будет заниматься с ней любовью, а она в такт движениям, серьезно, как все, что она делала, скажет: «Игорь Васильевич, не могли бы вы помедленнее, пожалуйста» или там побыстрее. Словом, смех. Он так размечтался, что не заметил выезжающий навстречу грузовик. А когда заметил, было уже поздно.
Очнулся он на следующий день в больнице, весь в гипсах и бинтах. Студентку же спасти не удалось. Ночью ему снились ее зеленые кошачьи глаза, да и днем он не мог ни о чем другом думать. Полгода он провел на больничной койке и превратился совершенно в другого человека. Ему вдруг стало на все наплевать, навалилась такая депрессия, что, даже когда Игорь совершенно выздоровел физически, он так и не вернулся в институт, а все лежал на диване дома и тупо смотрел в потолок.
Родители уже не на шутку начали опасаться за его психику, и вот тогда-то весьма кстати подвернулся один их хороший знакомый, старик ювелир Армен Саркисян, сказал, что постарается увлечь парня своей работой. Армен стал часто приходить к ним, рассказывал потрясающие истории о знаменитых людях и их не менее знаменитых ювелирных украшениях, о страшных убийствах, связанных с камнями, показывал Игорю книги по ювелирному искусству.
Вначале Игорь смотрел на Армена с таким же выражением, как и на весь окружающий мир, но постепенно начал брать в руки оставленные старым армянином книги и подолгу рассматривать их. Армен стал приносить ему камни, показывать, что нужно делать. Уже через полгода Армен начал давать Игорю кое-какие простенькие заказы. А еще через полгода имел в лице Игоря надежного помощника.
Старый ювелир, и сам помешанный на камнях, нашел в Игоре идеального ученика. Они могли часами толковать о некоторых тонкостях в оценке камней, о трудах Парацельса, изумрудной скрижали и чаше Грааля. А как-то незадолго до смерти Саркисян показал Игорю свою заветную тетрадочку, в которой, наряду со схемами нового типа огранки, которую он изобрел, мастер записывал свои стихи о камнях. Когда Саркисян умер, то оставил свою квартиру, свой инструмент и свою практику Игорю. Несколько лет Игорь, постоянно совершенствуя свое мастерство, перебивался случайными заказами. Но время шло, клиентов становилось все больше, Игорь приобретал известность.
Однажды ему позвонили и сказали, что к нему хочет наведаться какой-то большой чин российской патриархии, отец Игнатий. Этот иерарх слышал о работах Игоря и хочет лично убедиться в его профессиональной пригодности и, может быть, что-нибудь заказать. Игорь, ставший к тому времени верующим человеком, прочел много томов отечественных философов, которые все, как один, были истинными православными, и посещение отца Игнатия почел за великую честь.
Каково же было его удивление, когда пришедший человек в рясе оказался его бывшим сокурсником Ленькой Богдановским. Леньку в свое время выперли из института за распространение порнографических журналов, и, видимо, тогда он и решил обратиться в истинную веру.
– Да благословит тебя Господь, сыне, – сказал Богдановский, входя в комнату, наложив на Игоря крест и подавая руку для поцелуя.
От неожиданности Игорь руку целовать не стал, а Богдановский приказал сопровождающему его молодому человеку, чтобы тот вышел.
– Ну чего ты меня позоришь? Так трудно руку поцеловать? Сейчас этот, – указал он головой в сторону вышедшего, – доложит начальству, что ты неблагочестив, и я не смогу выбить для тебя заказ.
– Ленька, почему ты?.. – спросил Игорь Богдановского, указывая на его рясу.
– А ты почему?.. – спросил в ответ Ленька, указывая на его рабочий стол. – Никогда бы про тебя не подумал, что ты сможешь до такого дойти… – И вдруг возвысил голос: – Так жизнь сложилась, сыне! – Последнюю фразу, произнесенную с поповским завыванием, он адресовал в сторону двери, чтобы услышал сопровождающий отрок. – Короче, Игорек, я видел твои работы. Они потрясающие. Если хочешь, я за тебя замолвлю словечко, тебе будут давать заказы. У нас деньги приличные платят. Но помни, откат – первейшая вещь.
– Какой откат? – не понял Игорь.
– Процент от заказа. Ты – мне, а я дальше буду делиться…
Была в его группе студенточка, видно, с Урала, говорила на «о», глазищи зеленые, сама серьезная – ужас. Такой бы красотке по ресторанам и барам, а она все учится, все в библиотеках сидит. И было бы еще что учить, а то туфта одна. Игорь и так к ней, и сяк. Не понимает. Смотрит глазищами и не понимает. Он ей: не хотите ли заняться научной работой, а она: очень хочу, но, извините, не по вашей специальности. Сначала думал – кокетничает, потом понял – нет. Просто бывают, оказывается, еще и такие экземпляры. И хоть и называл Игорь ее про себя дурой, но влюбился в нее по уши. И даже не то чтоб влюбился, но очень уж ее захотелось, ну мочи нет.
Пришлось признаваться в любви, что было совсем не в его правилах. Она серьезно все выслушала, сказала, что подумает, что у нее в планах не было до окончания института ничего такого, но на пикник в выходные поехать согласилась. И вот они неслись в его машине за город, и он так представлял, как будет заниматься с ней любовью, а она в такт движениям, серьезно, как все, что она делала, скажет: «Игорь Васильевич, не могли бы вы помедленнее, пожалуйста» или там побыстрее. Словом, смех. Он так размечтался, что не заметил выезжающий навстречу грузовик. А когда заметил, было уже поздно.
Очнулся он на следующий день в больнице, весь в гипсах и бинтах. Студентку же спасти не удалось. Ночью ему снились ее зеленые кошачьи глаза, да и днем он не мог ни о чем другом думать. Полгода он провел на больничной койке и превратился совершенно в другого человека. Ему вдруг стало на все наплевать, навалилась такая депрессия, что, даже когда Игорь совершенно выздоровел физически, он так и не вернулся в институт, а все лежал на диване дома и тупо смотрел в потолок.
Родители уже не на шутку начали опасаться за его психику, и вот тогда-то весьма кстати подвернулся один их хороший знакомый, старик ювелир Армен Саркисян, сказал, что постарается увлечь парня своей работой. Армен стал часто приходить к ним, рассказывал потрясающие истории о знаменитых людях и их не менее знаменитых ювелирных украшениях, о страшных убийствах, связанных с камнями, показывал Игорю книги по ювелирному искусству.
Вначале Игорь смотрел на Армена с таким же выражением, как и на весь окружающий мир, но постепенно начал брать в руки оставленные старым армянином книги и подолгу рассматривать их. Армен стал приносить ему камни, показывать, что нужно делать. Уже через полгода Армен начал давать Игорю кое-какие простенькие заказы. А еще через полгода имел в лице Игоря надежного помощника.
Старый ювелир, и сам помешанный на камнях, нашел в Игоре идеального ученика. Они могли часами толковать о некоторых тонкостях в оценке камней, о трудах Парацельса, изумрудной скрижали и чаше Грааля. А как-то незадолго до смерти Саркисян показал Игорю свою заветную тетрадочку, в которой, наряду со схемами нового типа огранки, которую он изобрел, мастер записывал свои стихи о камнях. Когда Саркисян умер, то оставил свою квартиру, свой инструмент и свою практику Игорю. Несколько лет Игорь, постоянно совершенствуя свое мастерство, перебивался случайными заказами. Но время шло, клиентов становилось все больше, Игорь приобретал известность.
Однажды ему позвонили и сказали, что к нему хочет наведаться какой-то большой чин российской патриархии, отец Игнатий. Этот иерарх слышал о работах Игоря и хочет лично убедиться в его профессиональной пригодности и, может быть, что-нибудь заказать. Игорь, ставший к тому времени верующим человеком, прочел много томов отечественных философов, которые все, как один, были истинными православными, и посещение отца Игнатия почел за великую честь.
Каково же было его удивление, когда пришедший человек в рясе оказался его бывшим сокурсником Ленькой Богдановским. Леньку в свое время выперли из института за распространение порнографических журналов, и, видимо, тогда он и решил обратиться в истинную веру.
– Да благословит тебя Господь, сыне, – сказал Богдановский, входя в комнату, наложив на Игоря крест и подавая руку для поцелуя.
От неожиданности Игорь руку целовать не стал, а Богдановский приказал сопровождающему его молодому человеку, чтобы тот вышел.
– Ну чего ты меня позоришь? Так трудно руку поцеловать? Сейчас этот, – указал он головой в сторону вышедшего, – доложит начальству, что ты неблагочестив, и я не смогу выбить для тебя заказ.
– Ленька, почему ты?.. – спросил Игорь Богдановского, указывая на его рясу.
– А ты почему?.. – спросил в ответ Ленька, указывая на его рабочий стол. – Никогда бы про тебя не подумал, что ты сможешь до такого дойти… – И вдруг возвысил голос: – Так жизнь сложилась, сыне! – Последнюю фразу, произнесенную с поповским завыванием, он адресовал в сторону двери, чтобы услышал сопровождающий отрок. – Короче, Игорек, я видел твои работы. Они потрясающие. Если хочешь, я за тебя замолвлю словечко, тебе будут давать заказы. У нас деньги приличные платят. Но помни, откат – первейшая вещь.
– Какой откат? – не понял Игорь.
– Процент от заказа. Ты – мне, а я дальше буду делиться…