Зимой побег дочери не удался, и Колов бесполезно прождал Машу до глубокой темноты. Елизавета Дмитриевна металась по квартире, не находя себе места, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Вдруг это они? Но, увы! И вот снова то же самое, те же метания, страхи, тревожное ожидание. Сердце ноет, в голове проносятся картины одна страшней другой. В означенный день беглецы не появились. Наутро Стрельникова уже поджидала следователя на улице. Ей не хотелось заходить в полицейское управление.
Сердюков не слишком обрадовался, узрев просительницу еще издалека. Опять слезы, стенания, всякие глупости, предчувствия и все такое! Сердюков оказался абсолютно прав. Елизавета Дмитриевна действительно не удержалась и уже с первых же слов начала всхлипывать. Она сбивчиво поведала о первом неудачном побеге и о том, что теперь условленный срок вышел. Она боится, что сумасшедший зять совершил нечто ужасное. Материнское сердце все извелось от тревоги. Сердюков слушал и размышлял. Будучи в Выборге, он убедился, причины смерти Теодора Корхонэна никто толком и не выяснял. Ограничились рассказами сына и дворового человека, бывших при этом. Тело не нашли, и дело было закрыто. Но разговор с Кайсой Byори породил многочисленные подозрения и вопросы. Что ж, может быть, именно теперь их и задать молодому человеку и его матери? Уж слишком многие их проблемы разрешились со смертью старшего Корхонэна! Особенное, если предположить, что Генрих был действительно не в себе и ему грозила лечебница, а Аглае Францевне развод с мужем. Следователь вынырнул из своих размышлений и понял, что Стрельникова все еще стенает, полагая, что он внимательно слушает собеседницу.
– И ведь надо же, ведь нынче у Маши именины! – всхлипывала Елизавета Дмитриевна.
– Именины! Замечательно! Вот вам и повод оказаться в поместье. Кто осмелится не пустить родную мать, прибывшую на именины дочери! А заодно вы и меня пригласите, как старого доброго друга семьи. Может иногда полицейский позволить себе немного простых радостей?
Он засмеялся, потер руки, как делал частенько, когда ему приходила в голову хорошая идея, и, взяв Стрельникову под локоток, увлек прочь.
И вот они уже около старого дома. Навстречу с громким злым лаем бежит огромная черная собака.
– Лайен! Ты не узнал меня? – Елизавета Дмитриевна переминалась с ноги на ногу. Вот-вот появятся хозяева, и все прояснится. – Вы не бойтесь, он пес разумный, он вас не укусит.
Сердюков опасливо подтянул ногу обратно в коляску, из которой собирался выпрыгнуть. Из дома поспешно вышла Аглая Францевна.
– Душенька, Елизавета Дмитриевна! Мы вас не ждали! – В ее голосе слышались настороженность и некоторое раздражение.
– То-то я и гляжу, что не ждали. Никто нас не встретил, на станции пришлось извозчика брать. А ведь я телеграмму посылала, что прибуду на Машенькины именины, – скороговоркой выпалила Стрельникова заготовленную заранее ложь.
– Телеграмму? – растерянно повторила хозяйка имения и оглянулась назад, словно там могла оказаться телеграмма, о которой ей не доложила прислуга. – Впрочем, конечно, именины! Да, разумеется. Конечно…
Аглая Францевна пыталась понять, как ей поступить, кто этот высокий человек, прибывший вместе со Стрельниковой. Как она некстати со своим визитом!
– Где моя дочь? – Подойдя к баронессе, Елизавета Дмитриевна не произнесла положенных приветствий. Она уже видела, что Аглая растерялась, а Маша не выбегает из дома встретить мать, значит ее нет!
– Маши нет, – с расстановкой произнесла баронесса.
– Где же она? Когда будет? – Елизавета Дмитриевна взволнованно задышала. Ее опасения оправдываются!
– Даже и не знаю, что вам сказать. Ведь она убежала из дому! Убежала с любовником! И Генрих в данный момент преследует их! – произнося это, баронесса поглядывала в сторону незнакомца, который поспешно шел к дамам.
– Ваш сын пустился в погоню за беглой женой и ее любовником? – переспросил мужчина резким голосом, словно он тут хозяин. – Тогда вам необходима помощь полиции, и она уже тут! Позвольте представиться, следователь полиции Сердюков Константин Митрофанович, из Петербурга.
Он сдержанно поклонился. Баронесса смотрела ошарашенно. Мать Маши привезла полицейского!
– Вы знали! – ахнула она, обращаясь к Стрельниковой. – Вы знали о готовящемся побеге! Какое бесстыдство! Как вы воспитали свою дочь! Это так безнравственно, и вы еще посмели явиться сюда! – Баронесса задрожала от негодования.
– Безнравственным был ваш жестокий обман. Вы посулили моей дочери райские кущи, а на самом деле она оказалась в сумасшедшем доме! – вспылила Елизавета Дмитриевна.
– Вы и в юности были наивной, Лиза! Остались таковой и в старости! – язвительно заметила баронесса. – Да разве бы я позволила моему сыну жениться на вашей бесприданнице, коли его здоровье не внушало бы опасений? Мы, все четверо, могли прекрасно найти общий язык и понять друг друга. Но нам помешал этот неуемный человек, он сбил вашу дочь с пути. Да и вас, судя по всему!
Елизавета Дмитриевна покраснела от слов Аглаи Францевны. Давненько ее так не унижали! От прежней приязни между двумя старинными подругами не осталось и следа.
– Дамы! – вмешался в этот эмоциональный диалог следователь. – Оставьте ваши взаимные попреки! Сударыня, лучше скажите, когда вы ожидаете какие-нибудь известия? – обратился он к баронессе.
Та открыла рот, чтобы ответить, но осеклась, глядя за спину Сердюкова.
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Сердюков не слишком обрадовался, узрев просительницу еще издалека. Опять слезы, стенания, всякие глупости, предчувствия и все такое! Сердюков оказался абсолютно прав. Елизавета Дмитриевна действительно не удержалась и уже с первых же слов начала всхлипывать. Она сбивчиво поведала о первом неудачном побеге и о том, что теперь условленный срок вышел. Она боится, что сумасшедший зять совершил нечто ужасное. Материнское сердце все извелось от тревоги. Сердюков слушал и размышлял. Будучи в Выборге, он убедился, причины смерти Теодора Корхонэна никто толком и не выяснял. Ограничились рассказами сына и дворового человека, бывших при этом. Тело не нашли, и дело было закрыто. Но разговор с Кайсой Byори породил многочисленные подозрения и вопросы. Что ж, может быть, именно теперь их и задать молодому человеку и его матери? Уж слишком многие их проблемы разрешились со смертью старшего Корхонэна! Особенное, если предположить, что Генрих был действительно не в себе и ему грозила лечебница, а Аглае Францевне развод с мужем. Следователь вынырнул из своих размышлений и понял, что Стрельникова все еще стенает, полагая, что он внимательно слушает собеседницу.
– И ведь надо же, ведь нынче у Маши именины! – всхлипывала Елизавета Дмитриевна.
– Именины! Замечательно! Вот вам и повод оказаться в поместье. Кто осмелится не пустить родную мать, прибывшую на именины дочери! А заодно вы и меня пригласите, как старого доброго друга семьи. Может иногда полицейский позволить себе немного простых радостей?
Он засмеялся, потер руки, как делал частенько, когда ему приходила в голову хорошая идея, и, взяв Стрельникову под локоток, увлек прочь.
И вот они уже около старого дома. Навстречу с громким злым лаем бежит огромная черная собака.
– Лайен! Ты не узнал меня? – Елизавета Дмитриевна переминалась с ноги на ногу. Вот-вот появятся хозяева, и все прояснится. – Вы не бойтесь, он пес разумный, он вас не укусит.
Сердюков опасливо подтянул ногу обратно в коляску, из которой собирался выпрыгнуть. Из дома поспешно вышла Аглая Францевна.
– Душенька, Елизавета Дмитриевна! Мы вас не ждали! – В ее голосе слышались настороженность и некоторое раздражение.
– То-то я и гляжу, что не ждали. Никто нас не встретил, на станции пришлось извозчика брать. А ведь я телеграмму посылала, что прибуду на Машенькины именины, – скороговоркой выпалила Стрельникова заготовленную заранее ложь.
– Телеграмму? – растерянно повторила хозяйка имения и оглянулась назад, словно там могла оказаться телеграмма, о которой ей не доложила прислуга. – Впрочем, конечно, именины! Да, разумеется. Конечно…
Аглая Францевна пыталась понять, как ей поступить, кто этот высокий человек, прибывший вместе со Стрельниковой. Как она некстати со своим визитом!
– Где моя дочь? – Подойдя к баронессе, Елизавета Дмитриевна не произнесла положенных приветствий. Она уже видела, что Аглая растерялась, а Маша не выбегает из дома встретить мать, значит ее нет!
– Маши нет, – с расстановкой произнесла баронесса.
– Где же она? Когда будет? – Елизавета Дмитриевна взволнованно задышала. Ее опасения оправдываются!
– Даже и не знаю, что вам сказать. Ведь она убежала из дому! Убежала с любовником! И Генрих в данный момент преследует их! – произнося это, баронесса поглядывала в сторону незнакомца, который поспешно шел к дамам.
– Ваш сын пустился в погоню за беглой женой и ее любовником? – переспросил мужчина резким голосом, словно он тут хозяин. – Тогда вам необходима помощь полиции, и она уже тут! Позвольте представиться, следователь полиции Сердюков Константин Митрофанович, из Петербурга.
Он сдержанно поклонился. Баронесса смотрела ошарашенно. Мать Маши привезла полицейского!
– Вы знали! – ахнула она, обращаясь к Стрельниковой. – Вы знали о готовящемся побеге! Какое бесстыдство! Как вы воспитали свою дочь! Это так безнравственно, и вы еще посмели явиться сюда! – Баронесса задрожала от негодования.
– Безнравственным был ваш жестокий обман. Вы посулили моей дочери райские кущи, а на самом деле она оказалась в сумасшедшем доме! – вспылила Елизавета Дмитриевна.
– Вы и в юности были наивной, Лиза! Остались таковой и в старости! – язвительно заметила баронесса. – Да разве бы я позволила моему сыну жениться на вашей бесприданнице, коли его здоровье не внушало бы опасений? Мы, все четверо, могли прекрасно найти общий язык и понять друг друга. Но нам помешал этот неуемный человек, он сбил вашу дочь с пути. Да и вас, судя по всему!
Елизавета Дмитриевна покраснела от слов Аглаи Францевны. Давненько ее так не унижали! От прежней приязни между двумя старинными подругами не осталось и следа.
– Дамы! – вмешался в этот эмоциональный диалог следователь. – Оставьте ваши взаимные попреки! Сударыня, лучше скажите, когда вы ожидаете какие-нибудь известия? – обратился он к баронессе.
Та открыла рот, чтобы ответить, но осеклась, глядя за спину Сердюкова.
Глава тридцать восьмая
Корхонэн и Юха подошли к острову в девятом часу утра. Они уже были совершенно измотаны поисками, на которые были брошены все люди с Сиреневой виллы, обследовавшие другие острова, а Генрих по понятным причинам направился к Ловушке. К тому же, кроме него и Юхи, охотников высаживаться на проклятый остров не было. Уже огибая его, преследователи увидели обломки лодки, которые носились в воде. Значит, подозрения Генриха были правильны, беглецы пытались укрыться в самом труднодоступном месте, но, судя по всему, им не повезло! О Господи, только бы Маша не пострадала! Он не вынесет ее гибели!
Генрих в величайшем возбуждении налег на весла, и они стремительно ворвались в полосу прибоя. Зная каждый поворот на опасном пути, Генрих, ловко орудуя веслами, вел лодку меж камней. Юха не отставал от хозяина. Вдвоем они относительно спокойно прошли гряду и высадились на берег.
– Ступай сам знаешь куда, посмотри, все ли там по-прежнему. Я же пройдусь по берегу. Увидишь любого мужчину – стреляй!
Юха послушно кивнул и, прихватив ружье, стал быстро взбираться на берег. Он двинулся в сторону подземелья, где находились останки его старого господина. Генрих же, с револьвером в кармане, чуть ли не бегом бросился вдоль берега и почти сразу же увидел свою жену. Она сидела, опершись спиной о ствол невысокого дерева. Ее одежда, волосы были совершенно мокрыми. Но, похоже, что данное обстоятельство ее совершенно не волновало. Машино лицо имело какое-то странное, отрешенное выражение, словно она видела нечто, чего не дано узреть другим. Он осторожно приблизился к ней и тут обнаружил, что за большим камнем в кустах лежит тело соперника. То, что это было уже именно тело, неживое и потому не представлявшее угрозы, не вызывало никаких сомнений. Сердце барона заколотилось. Удача снова повернулась лицом! Он никого не будет убивать, на его руках не будет крови этого несчастного. Ведь он же уже умирал однажды, но то была выдумка. А теперь умер по-настоящему! И Маша теперь принадлежит только ему, Генриху! Судьба все расставила по своим местам! Порок наказан! Жена возвращается к законному мужу! И ей некого будет винить! Ведь не упрекать же волны за то, что они забрали ее любовника!
– Машенька? – Барон осторожно поддел ногой камешек, чтобы привлечь внимание жены.
Маша повернулась в его сторону и посмотрела как-будто сквозь стекло.
– Маша! Это я, твой муж! Я прибыл, чтобы спасти тебя! Посмотри, ты вся промокла, тебе надо скорее вернуться домой, лечь в постель! Я ведь знаю твою чудесную тайну! – Он деланно шутливо погрозил ей пальцем, пытаясь улыбаться.
– Да-да, ты прав! Пойдем! Я очень замерзла! – неожиданно кротко ответила супруга.
Генрих насторожился. Он ожидал отпора, криков, сопротивления. Хотя кто их, женщин, разберет? Что ей теперь остается – сидеть у трупа Колова? Маша попыталась встать, но не смогла. Барон поспешил ей на помощь, она оперлась на его руку. Рука Маши была ледяной.
– Ведь мы не оставим его здесь, не так ли? – произнесла она просительно, указывая на тело Михаила.
– Хорошо, но только с условием, что теперь навсегда, слышишь, навсегда будешь моей, и только моей. Что ты забудешь этого человека! Ты не будешь противиться моей любви!
– Разумеется, Генрих! Я сделаю все, что ты пожелаешь… – произнесла покорно Маша и с тоской посмотрела на распростертое безжизненное тело. По ее измученному лицу текли тихие слезы.
Вдруг появился Юха. Хозяин и слуга обменялись выразительными взглядами, и Юха отрицательно замотал головой.
– Ах вот оно что! – догадался Генрих. – Ты была там! Ты видела его! Вот откуда эта подозрительная покорность! Ты задумала объявить всему свету о своей страшной находке и тем самым избавиться от меня!
Маша рванулась в сторону, от прежней кротости не осталось и следа. Глаза ее загорелись лютой ненавистью.
– Убийца! Безумный убийца! Сумасшедший! Неужели ты возомнил, что я и впрямь смирюсь и отдам тебе свою жизнь? Никогда! Лучше смерть!
– Нет! Ты просто так не покоришься, я знаю, но ради нашего ребенка тебе придется смириться! – И Генрих крепко схватил ее за локоть.
– Нашего? – зашипела Маша, пытаясь вывернуться. – Нашего? Ну уж нет! Ты способен на многое, но произвести на свет потомство тебе не под силу! – И она зло засмеялась.
Генриха как током ударило. Его лицо перекосилось. С невероятной силой он схватил жену и потащил ее к обрыву. Маша отчаянно вырывалась. Нет, теперь она ни за что не желала умирать! Она поклялась Михаилу! Она должна отомстить злодею за свою погубленную жизнь. За нерастраченную любовь, за смерть Колова. Они должны жить, Маша и ее ребенок. Ведь только так будет и дальше жить с нею Михаил!
Все ближе и ближе роковой край. Внизу злобно ревут волны, и камни поджидают очередную жертву.
– Ты хотела покинуть меня? Не выйдет! Ты будешь со мной навеки! Ты хотела смерти? Мы уйдем вместе! – прорычал Генрих, делая последний шаг к пропасти.
В этот миг раздался крик Юхи.
– Назад, барыня!
Но при этом он смотрел на хозяина и показывал ему рукой в другую сторону. Маша поняла возглас Юхи, а вот Генрих нет, он среагировал на его жест. Барон машинально обернулся, ослабив тиски рук. Маша отпрянула назад. И в это мгновение Юха с ужасным воем рванулся вперед, сбил с ног Генриха, и оба полетели вниз с обрывистого берега.
Маша со стоном упала без сознания.
Генрих в величайшем возбуждении налег на весла, и они стремительно ворвались в полосу прибоя. Зная каждый поворот на опасном пути, Генрих, ловко орудуя веслами, вел лодку меж камней. Юха не отставал от хозяина. Вдвоем они относительно спокойно прошли гряду и высадились на берег.
– Ступай сам знаешь куда, посмотри, все ли там по-прежнему. Я же пройдусь по берегу. Увидишь любого мужчину – стреляй!
Юха послушно кивнул и, прихватив ружье, стал быстро взбираться на берег. Он двинулся в сторону подземелья, где находились останки его старого господина. Генрих же, с револьвером в кармане, чуть ли не бегом бросился вдоль берега и почти сразу же увидел свою жену. Она сидела, опершись спиной о ствол невысокого дерева. Ее одежда, волосы были совершенно мокрыми. Но, похоже, что данное обстоятельство ее совершенно не волновало. Машино лицо имело какое-то странное, отрешенное выражение, словно она видела нечто, чего не дано узреть другим. Он осторожно приблизился к ней и тут обнаружил, что за большим камнем в кустах лежит тело соперника. То, что это было уже именно тело, неживое и потому не представлявшее угрозы, не вызывало никаких сомнений. Сердце барона заколотилось. Удача снова повернулась лицом! Он никого не будет убивать, на его руках не будет крови этого несчастного. Ведь он же уже умирал однажды, но то была выдумка. А теперь умер по-настоящему! И Маша теперь принадлежит только ему, Генриху! Судьба все расставила по своим местам! Порок наказан! Жена возвращается к законному мужу! И ей некого будет винить! Ведь не упрекать же волны за то, что они забрали ее любовника!
– Машенька? – Барон осторожно поддел ногой камешек, чтобы привлечь внимание жены.
Маша повернулась в его сторону и посмотрела как-будто сквозь стекло.
– Маша! Это я, твой муж! Я прибыл, чтобы спасти тебя! Посмотри, ты вся промокла, тебе надо скорее вернуться домой, лечь в постель! Я ведь знаю твою чудесную тайну! – Он деланно шутливо погрозил ей пальцем, пытаясь улыбаться.
– Да-да, ты прав! Пойдем! Я очень замерзла! – неожиданно кротко ответила супруга.
Генрих насторожился. Он ожидал отпора, криков, сопротивления. Хотя кто их, женщин, разберет? Что ей теперь остается – сидеть у трупа Колова? Маша попыталась встать, но не смогла. Барон поспешил ей на помощь, она оперлась на его руку. Рука Маши была ледяной.
– Ведь мы не оставим его здесь, не так ли? – произнесла она просительно, указывая на тело Михаила.
– Хорошо, но только с условием, что теперь навсегда, слышишь, навсегда будешь моей, и только моей. Что ты забудешь этого человека! Ты не будешь противиться моей любви!
– Разумеется, Генрих! Я сделаю все, что ты пожелаешь… – произнесла покорно Маша и с тоской посмотрела на распростертое безжизненное тело. По ее измученному лицу текли тихие слезы.
Вдруг появился Юха. Хозяин и слуга обменялись выразительными взглядами, и Юха отрицательно замотал головой.
– Ах вот оно что! – догадался Генрих. – Ты была там! Ты видела его! Вот откуда эта подозрительная покорность! Ты задумала объявить всему свету о своей страшной находке и тем самым избавиться от меня!
Маша рванулась в сторону, от прежней кротости не осталось и следа. Глаза ее загорелись лютой ненавистью.
– Убийца! Безумный убийца! Сумасшедший! Неужели ты возомнил, что я и впрямь смирюсь и отдам тебе свою жизнь? Никогда! Лучше смерть!
– Нет! Ты просто так не покоришься, я знаю, но ради нашего ребенка тебе придется смириться! – И Генрих крепко схватил ее за локоть.
– Нашего? – зашипела Маша, пытаясь вывернуться. – Нашего? Ну уж нет! Ты способен на многое, но произвести на свет потомство тебе не под силу! – И она зло засмеялась.
Генриха как током ударило. Его лицо перекосилось. С невероятной силой он схватил жену и потащил ее к обрыву. Маша отчаянно вырывалась. Нет, теперь она ни за что не желала умирать! Она поклялась Михаилу! Она должна отомстить злодею за свою погубленную жизнь. За нерастраченную любовь, за смерть Колова. Они должны жить, Маша и ее ребенок. Ведь только так будет и дальше жить с нею Михаил!
Все ближе и ближе роковой край. Внизу злобно ревут волны, и камни поджидают очередную жертву.
– Ты хотела покинуть меня? Не выйдет! Ты будешь со мной навеки! Ты хотела смерти? Мы уйдем вместе! – прорычал Генрих, делая последний шаг к пропасти.
В этот миг раздался крик Юхи.
– Назад, барыня!
Но при этом он смотрел на хозяина и показывал ему рукой в другую сторону. Маша поняла возглас Юхи, а вот Генрих нет, он среагировал на его жест. Барон машинально обернулся, ослабив тиски рук. Маша отпрянула назад. И в это мгновение Юха с ужасным воем рванулся вперед, сбил с ног Генриха, и оба полетели вниз с обрывистого берега.
Маша со стоном упала без сознания.
Глава тридцать девятая
К Аглае Францевне бегом приближался садовник. Он находился в одной из лодок, посланных на поиски. Люди с этой лодки видели, как с крутого берега острова Ловушка упали два человека. Хотели подойти к берегу и помочь, но безуспешно. Они также видели лежащее поодаль тело. Наверное, это была Мария Ильинична, платье похожее. При этом известии Елизавета Дмитриевна громко вскрикнула.
– Вот что, сударыня. Прикажите снарядить еще лодку, дайте мне людей, я выйду в море, – решительно заявил Сердюков, обращаясь к хозяйке поместья.
На веслах он в последний раз сидел в гимназические годы, но это его не смущало. Настораживало иное. Никто из людей не желал в такой сильный шторм рисковать собой, отправиться на эту чертову Ловушку, чтобы, скорей всего, забрать там бездыханные тела. Наконец согласились садовник и конюх. Решено было, что полицейский пойдет в первой лодке, а они следом, на всякий случай, чтобы забрать по возможности всех.
Когда мыза уже скрылась из виду и страшный остров был, казалось, совсем рядом, ветер вдруг стих, как по команде. Вода успокоилась и превратилась в ровную, гладкую, как зеркало, поверхность. Константину Митрофановичу оставалось только дивиться метаморфозам природы.
– Везет вам, ваше высокоблагородие! – крикнули из соседней лодки. – Теперь подойти к берегу раз плюнуть, не то что надысь!
В полосе прибоя Сердюков увидел два изуродованных тела, которые мотало среди камней, швыряло, било. Спутники полицейского признали хозяина, барона Генриха, и Юху. Не сразу, но все же им удалось втащить тела в лодку. Маша лежала на берегу. Глаза ее были закрыты, и поначалу Сердюков решил, что она тоже мертва, но когда он наклонился к ней, то почувствовал биение жизни. Он побрызгал ей в лицо, но женщина не приходила в себя. Сердюков поднял ее на руки и поспешил к лодке.
Она открыла глаза, посмотрела на склонившееся над ней незнакомое лицо и снова потеряла сознание. И только уже в поместье, в своей постели, рядом с матерью, она пришла в себя окончательно. Увидев, что дочь очнулась, Стрельникова перекрестилась и поспешила за Сердюковым.
– Мама! – удивилась Маша. – А где… – Она запнулась.
– Твой муж погиб, погиб и Юха. Полицейский следователь нашел обоих, их привезли вместе с тобой. Если бы не он, ты бы пропала.
«Если бы не Юха, Юха-Без-Уха, – подумала про себя Маша. – Царствие ему небесное!»
Вошел Сердюков. Поздоровался, представился. Маша поспешно пошарила за пазухой и достала смятый комочек. Полицейский развернул его. Буквы почти расплылись, но кое-что еще можно было разобрать. Маша сбивчиво, волнуясь и подавляя желание разрыдаться, рассказала ему подробности побега, описала место, где они нашли останки Теодора. Теперь необходимо было снова отправляться на проклятый остров, чтобы вывезти тело барона и на месте собрать доказательства преступления Генриха.
– Вы нашли только моего мужа и Юху? – тревожно спросила Маша. – А тело Михаила Колова? Он должен быть погребен по-христиански!
– Не беспокойтесь, Мария Ильинична! Я торопился скорей доставить вас домой, боясь за вашу жизнь. Потому и не искал тела господина Колова.
Маша в изнеможении упала на подушки, слезы полились сами собой. Она снова, во второй раз переживала смерть Миши! Мать хлопотала вокруг нее. Удивительно, но после всего, что довелось пережить, она тем не менее не простыла и не заболела. Но как может чувствовать себя женщина, на глазах которой погиб любимый человек и которая сама была на краю гибели! Обрадованная чудесным спасением, Елизавета Дмитриевна ни на шаг не отходила от дочери.
Аглая Францевна тоже находилась рядом со своим сыном. Вместе с Кайсой они обмывали тело Генриха, одевали его и готовили к погребению. Уже послали за священником и гробовщиком. В тот миг, когда она увидела его, в ней что-то надломилось и она точно заледенела. Кайса с опаской поглядывала на хозяйку. Чудно, единственный сын погиб, а она ни слезинки не проронила! Аглая Францевна пребывала словно во сне. В этом сне снова явилась в дом чудом спасшаяся невестка. В этом сне высокий белобрысый полицейский что-то нудно и долго говорил ей о покойном муже. Нашли тело Теодора? На острове? Прикованного к стене? Сын – убийца? Письменные доказательства? Нет, это немыслимо. Немыслимо больше терпеть всех этих людей, которые не понимают, что для нее теперь все равно, кто убил мужа. Какая разница – убивал или не убивал Генрих. Ведь Генриха теперь самого нет. Генриха нет! Это невозможно! Так не должно быть!
Она с величайшей нежностью провела рукой по его изуродованному лбу. Притронулась к губам. Милый мальчик. Ты так и не познал истинной любви. Она не дала тебе того, чего ты жаждал. Плохая жена, недостойная тебя! Ты так мучился в этом негостеприимном мире. Но ничего, теперь ты успокоишься среди своих чудесных фантастических образов. Иди к ним. Они ждут тебя, и я последую за тобой. Ненаглядный мой сынок, никто не любил тебя, кроме твоей матери!
Она поцеловала его, спокойно вышла и спустилась в подвал. Все это время под ногами вертелся Лайен, скулил, стонал, подвывал, пытался встать на лапы и приблизиться к хозяину. После ухода баронессы собака замерла на полу, охраняя последний сон своего господина.
Дворник, садовник и Сердюков битый час ломали крепкую дверь подвала. За ними толпилась прислуга. Наконец, одна из дубовых досок треснула, дверь поддалась и со скрипом отворилась. Полицейский ворвался внутрь, освещая путь лампой. За ним поспешила и Маша. Они сразу увидели баронессу. Аглая Францевна сидела в высоком кресле, выпрямив спину и гордо подняв аккуратно причесанную голову. Ее высохшие руки, украшенные кольцами, лежали на коленях. Она смотрела вперед, и торжественное выражение ее лица поразило Машу. Ей было жаль свекровь, она смутно восхищалась этой женщиной, столь самоотверженно любившей свое безумное чадо. Аглая Францевна не подавала признаков жизни, хотя при ней не было обнаружено ни следов яда, ни смертельного укола. Складывалось впечатление, что она просто села, сложила руки и призвала смерть.
Сердюков отошел от покойной и посветил по сторонам. Со всех сторон на него глядели огромные глаза странных мистических существ. Их тела, позы, краски были неописуемы. Они жили в непостижимом и притягательном мире, где теперь очутился и их создатель и куда поспешила его мать. А со двора несся протяжный жуткий собачий вой.
– Вот что, сударыня. Прикажите снарядить еще лодку, дайте мне людей, я выйду в море, – решительно заявил Сердюков, обращаясь к хозяйке поместья.
На веслах он в последний раз сидел в гимназические годы, но это его не смущало. Настораживало иное. Никто из людей не желал в такой сильный шторм рисковать собой, отправиться на эту чертову Ловушку, чтобы, скорей всего, забрать там бездыханные тела. Наконец согласились садовник и конюх. Решено было, что полицейский пойдет в первой лодке, а они следом, на всякий случай, чтобы забрать по возможности всех.
Когда мыза уже скрылась из виду и страшный остров был, казалось, совсем рядом, ветер вдруг стих, как по команде. Вода успокоилась и превратилась в ровную, гладкую, как зеркало, поверхность. Константину Митрофановичу оставалось только дивиться метаморфозам природы.
– Везет вам, ваше высокоблагородие! – крикнули из соседней лодки. – Теперь подойти к берегу раз плюнуть, не то что надысь!
В полосе прибоя Сердюков увидел два изуродованных тела, которые мотало среди камней, швыряло, било. Спутники полицейского признали хозяина, барона Генриха, и Юху. Не сразу, но все же им удалось втащить тела в лодку. Маша лежала на берегу. Глаза ее были закрыты, и поначалу Сердюков решил, что она тоже мертва, но когда он наклонился к ней, то почувствовал биение жизни. Он побрызгал ей в лицо, но женщина не приходила в себя. Сердюков поднял ее на руки и поспешил к лодке.
Она открыла глаза, посмотрела на склонившееся над ней незнакомое лицо и снова потеряла сознание. И только уже в поместье, в своей постели, рядом с матерью, она пришла в себя окончательно. Увидев, что дочь очнулась, Стрельникова перекрестилась и поспешила за Сердюковым.
– Мама! – удивилась Маша. – А где… – Она запнулась.
– Твой муж погиб, погиб и Юха. Полицейский следователь нашел обоих, их привезли вместе с тобой. Если бы не он, ты бы пропала.
«Если бы не Юха, Юха-Без-Уха, – подумала про себя Маша. – Царствие ему небесное!»
Вошел Сердюков. Поздоровался, представился. Маша поспешно пошарила за пазухой и достала смятый комочек. Полицейский развернул его. Буквы почти расплылись, но кое-что еще можно было разобрать. Маша сбивчиво, волнуясь и подавляя желание разрыдаться, рассказала ему подробности побега, описала место, где они нашли останки Теодора. Теперь необходимо было снова отправляться на проклятый остров, чтобы вывезти тело барона и на месте собрать доказательства преступления Генриха.
– Вы нашли только моего мужа и Юху? – тревожно спросила Маша. – А тело Михаила Колова? Он должен быть погребен по-христиански!
– Не беспокойтесь, Мария Ильинична! Я торопился скорей доставить вас домой, боясь за вашу жизнь. Потому и не искал тела господина Колова.
Маша в изнеможении упала на подушки, слезы полились сами собой. Она снова, во второй раз переживала смерть Миши! Мать хлопотала вокруг нее. Удивительно, но после всего, что довелось пережить, она тем не менее не простыла и не заболела. Но как может чувствовать себя женщина, на глазах которой погиб любимый человек и которая сама была на краю гибели! Обрадованная чудесным спасением, Елизавета Дмитриевна ни на шаг не отходила от дочери.
Аглая Францевна тоже находилась рядом со своим сыном. Вместе с Кайсой они обмывали тело Генриха, одевали его и готовили к погребению. Уже послали за священником и гробовщиком. В тот миг, когда она увидела его, в ней что-то надломилось и она точно заледенела. Кайса с опаской поглядывала на хозяйку. Чудно, единственный сын погиб, а она ни слезинки не проронила! Аглая Францевна пребывала словно во сне. В этом сне снова явилась в дом чудом спасшаяся невестка. В этом сне высокий белобрысый полицейский что-то нудно и долго говорил ей о покойном муже. Нашли тело Теодора? На острове? Прикованного к стене? Сын – убийца? Письменные доказательства? Нет, это немыслимо. Немыслимо больше терпеть всех этих людей, которые не понимают, что для нее теперь все равно, кто убил мужа. Какая разница – убивал или не убивал Генрих. Ведь Генриха теперь самого нет. Генриха нет! Это невозможно! Так не должно быть!
Она с величайшей нежностью провела рукой по его изуродованному лбу. Притронулась к губам. Милый мальчик. Ты так и не познал истинной любви. Она не дала тебе того, чего ты жаждал. Плохая жена, недостойная тебя! Ты так мучился в этом негостеприимном мире. Но ничего, теперь ты успокоишься среди своих чудесных фантастических образов. Иди к ним. Они ждут тебя, и я последую за тобой. Ненаглядный мой сынок, никто не любил тебя, кроме твоей матери!
Она поцеловала его, спокойно вышла и спустилась в подвал. Все это время под ногами вертелся Лайен, скулил, стонал, подвывал, пытался встать на лапы и приблизиться к хозяину. После ухода баронессы собака замерла на полу, охраняя последний сон своего господина.
Дворник, садовник и Сердюков битый час ломали крепкую дверь подвала. За ними толпилась прислуга. Наконец, одна из дубовых досок треснула, дверь поддалась и со скрипом отворилась. Полицейский ворвался внутрь, освещая путь лампой. За ним поспешила и Маша. Они сразу увидели баронессу. Аглая Францевна сидела в высоком кресле, выпрямив спину и гордо подняв аккуратно причесанную голову. Ее высохшие руки, украшенные кольцами, лежали на коленях. Она смотрела вперед, и торжественное выражение ее лица поразило Машу. Ей было жаль свекровь, она смутно восхищалась этой женщиной, столь самоотверженно любившей свое безумное чадо. Аглая Францевна не подавала признаков жизни, хотя при ней не было обнаружено ни следов яда, ни смертельного укола. Складывалось впечатление, что она просто села, сложила руки и призвала смерть.
Сердюков отошел от покойной и посветил по сторонам. Со всех сторон на него глядели огромные глаза странных мистических существ. Их тела, позы, краски были неописуемы. Они жили в непостижимом и притягательном мире, где теперь очутился и их создатель и куда поспешила его мать. А со двора несся протяжный жуткий собачий вой.
Глава сороковая
Пережив столько ужасных потрясений, похоронив мужа, свекровь, Юху, Маша хотела навсегда покинуть Сиреневую виллу. Но одно обстоятельство поколебало ее решение. Тела Миши не нашли. Когда полицейский сообщил ей об этом, она не поверила своим ушам. Ведь он оставался там, на берегу, за высоким камнем. Обшарили весь остров. Нет, как и не бывало! Может, он все же остался жив, может, случилось чудо, и он выбрался с острова? Подобрали случайные рыбаки? Нет, отвечал голос разума, не мучай себя напрасной надеждой. Сама же видела, как ужасна была рана, как похолодело тело, застыл взгляд. И все же надежда умирает последней. А если Колов вернется, где он будет ее искать? Поэтому Маша не уехала ни через месяц, ни через полгода. А там пришла пора решать, кем будет малыш – Стрельниковым, Коловым или наследником имения бароном Корхонэном. По закону теперь она, Маша, и ее будущий ребенок являлись единственными наследниками титула, поместья, денег. Поначалу Маша даже и думать не хотела о том, чтобы продолжать носить ненавистное ей имя. Но разумная Елизавета Дмитриевна постепенно внушила дочери мысль, что теперь, когда нет уже на свете ни Михаила, ни Генриха, какой прок наказывать себя. Кому тогда пойдет имение? В казну? Да и чем провинилось невинное, еще не родившееся дитя. Маше противно было слушать подобные увещевания матери, но она понимала, что все же ей придется смириться с прозой жизни. Елизавета Дмитриевна, наконец, зажила, как мечтала. И Маша с грустью думала, что ж, пусть хоть маменьку порадуют эти богатства! Молодая баронесса теперь распоряжалась в доме как полновластная хозяйка. Своей правой рукой она естественно сделала Кайсу, повысив ее до звания домоправительницы. И старинный дом, и глухой лес вокруг, и остров-сад с затейливым мостом, и крутой берег – все теперь принадлежало ей. Но ничто не радовало Машу. Слишком высокую цену заплатила она за это великолепие. Не раздумывая ни единого мига, она бы отдала это все разом, только бы Миша был жив. Евдокия Осиповна Колова каждый день молила Бога, чтобы он послал ей весточку о сыне. Но Господь не слышал ее молитв. Миша исчез из дома неожиданно, оставив письмо, из которого Коловы мало что поняли. И вот ни слуху ни духу. Даня тем временем благополучно провалил экзамены, был исключен из гимназии, не закончив курса, и теперь работал приказчиком в галантерейной лавке. Ганя же еще грыз гранит наук, но дела его были столь же плохи, и он явно должен был последовать за братом. Родители Коловы сокрушались, был один толковый сынок, да и тот пропал. Бедность глядела на них из всех углов. Евдокия Осиповна постарела, а ее муж и вовсе превратился в дряхлого старика.
Однажды в дверь их скромного жилища постучали. Ганя, оторвав голову от ненавистного учебника, пошел отворить дверь. Рассыльный требовал Евдокию Осиповну, на имя которой был прислан пакет. Женщина недоуменно повертела пакет, надписанный незнакомым почерком, и разорвала его. Внутри оказался банковский вексель на тысячу рублей. Она охнула и схватилась за сердце. Таких денег в семействе Коловых отродясь не водилось.
– Сынок! Мишенька! Жив, голубчик! Не забыл родителей! Услышал Господь молитвы матери!
Она бросилась трясти конверт – не выпадет ли письмо, но, увы, там более ничего не оказалось.
Маша глубоко вдохнула и прикрыла глаза. Сын! У нее теперь есть сын! Она и представить себе не могла, какие чувства испытывает женщина с появлением на свет сына! Она вспомнила покойную баронессу, ее фанатичную любовь к своему чаду. Теперь Маша ее очень хорошо понимала!
Когда Маша взяла на руки пищащий кулек, Елизавета Дмитриевна не выдержала и разрыдалась.
– Мама, прошу тебя, не будем теперь плакать! – взмолилась Маша, у которой самой глаза были на мокром месте. – Давай-ка получше разглядим нашего мальчика!
Баронесса Мария Корхонэн крестила своего новорожденного сына в той самой церкви, где она венчалась с покойным мужем Генрихом Корхонэном. Немногочисленные гости, родня Корхонэнов, прислуга из поместья, мать баронессы. Из Петербурга прибыли два столичных доктора Скоробогатов и Миронов, а также следователь полиции Сердюков в качестве старого друга семьи. Ребенок вел себя на удивление спокойно, почти не плакал на руках Кайсы Byори. Маша поначалу хотела, чтобы та стала крестной матерью, но Кайса оказалась лютеранской веры. Крестным же отцом неожиданно для себя стал Сердюков. Когда он получил приглашение из Сиреневой виллы, то смутился и растрогался, так как доселе ему, одинокому, холостому, замкнутому человеку, еще не доводилось выступать в такой почетной и торжественной роли. Константин Митрофанович немного испуганно поглядывал на виновника торжества, который посапывал под монотонное бормотанье священника. И только когда младенца стали раздевать да опускать в воду, он испугался и, как положено всем малышам, завопил на всю церковь. Ребенка нарекли Михаилом. Гости умилялись, обряд подходил к концу. Кайса стала заворачивать мальчика. Маша присела на скамью.
Кайса, передав дитя на руки счастливой бабушке, тоже хотела присесть на минуточку, покуда гости толпились с поздравлениями. В этот момент к ней подошел Сердюков. Его лицо уже приняло обычное деловое и замкнутое выражение. Отозвав ее в сторону, он вполголоса спросил:
– А что, сударыня, вас, вероятно, теперь все устраивает в вашем нынешнем положении?
Кайса насторожилась. Она-то теперь хорошо знала, что следователь просто так интересоваться ее особой не будет и вопрос он задал не из вежливого желания поддержать разговор.
– Жалованье хорошее, обращение и того лучше. Что мне еще желать, – ответила Вуори и пожала плечами.
Маленький хозяин Сиреневой виллы все никак не мог успокоиться. Кайса с улыбкой проводила взглядом Стрельникову с внуком.
– У вас цепкий взгляд, хорошая память, вы сдержанны, последовательны и дисциплинированны. Из вас вышел бы идеальный сотрудник, – прошептал над самым ухом Сердюков. – Не желаете ли вы поступить на службу в полицию?
Собеседница вздрогнула от неожиданного предложения и посмотрела на следователя с недоумением. Со стороны можно было подумать, что полицейский вознамерился поухаживать за ней и сейчас шепчет нечто неприличное.
– Смеетесь вы, что ли, надо мной, ваше высокоблагородие? Какой такой из меня, провинциальной бабы, полицейский? Я не умею стрелять из револьвера и гоняться за ворами и убийцами.
– Научиться стрелять – дело нехитрое. Важнее другое. Видеть, думать, анализировать. Сыскной департамент посодействовал бы вам, перебрались бы в столицу, поступили на курсы медицинских сестер. У вас рука крепкая, я знаю. Я бы вас заданьицами снабжал, а вы бы за свою работу получали вознаграждение. А для конспирации имя можно подобрать другое. К примеру, Венера. Богиня любви и красоты у древних. Что вы скажете на мое предложение?
Сердюков в ожидании ответа и не заметил, что сидевшая неподалеку молодая баронесса Корхонэн вдруг пришла в страшное волнение.
Вдоль противоположной стены храма, в полумраке, прихрамывая прошел какой-то человек. Маша вздрогнула. Вскочила. Человек, не глядя по сторонам, быстро шел к выходу. Она бросилась ему вслед. Хотела крикнуть, позвать, но голос от волнения пропал. Незнакомец вышел на паперть и исчез. Маша растерянно озиралась по сторонам. Нищие при виде ее оживились и пододвинулись ближе в надежде на щедрое подаяние. Кроме этих сирых и убогих, на паперти не было никого. Холод пронизал Машу насквозь, но она не чувствовала его. Нет, она не могла ошибиться. Эту прихрамывающую походку она узнала бы где угодно! Мишенька, родной! Неужели это все-таки ты? Неужели ты вернулся ко мне, как и обещал? Ну где же ты?
Любимый, я буду ждать тебя вечно!
4 апреля 2002 года
Однажды в дверь их скромного жилища постучали. Ганя, оторвав голову от ненавистного учебника, пошел отворить дверь. Рассыльный требовал Евдокию Осиповну, на имя которой был прислан пакет. Женщина недоуменно повертела пакет, надписанный незнакомым почерком, и разорвала его. Внутри оказался банковский вексель на тысячу рублей. Она охнула и схватилась за сердце. Таких денег в семействе Коловых отродясь не водилось.
– Сынок! Мишенька! Жив, голубчик! Не забыл родителей! Услышал Господь молитвы матери!
Она бросилась трясти конверт – не выпадет ли письмо, но, увы, там более ничего не оказалось.
Маша глубоко вдохнула и прикрыла глаза. Сын! У нее теперь есть сын! Она и представить себе не могла, какие чувства испытывает женщина с появлением на свет сына! Она вспомнила покойную баронессу, ее фанатичную любовь к своему чаду. Теперь Маша ее очень хорошо понимала!
Когда Маша взяла на руки пищащий кулек, Елизавета Дмитриевна не выдержала и разрыдалась.
– Мама, прошу тебя, не будем теперь плакать! – взмолилась Маша, у которой самой глаза были на мокром месте. – Давай-ка получше разглядим нашего мальчика!
Баронесса Мария Корхонэн крестила своего новорожденного сына в той самой церкви, где она венчалась с покойным мужем Генрихом Корхонэном. Немногочисленные гости, родня Корхонэнов, прислуга из поместья, мать баронессы. Из Петербурга прибыли два столичных доктора Скоробогатов и Миронов, а также следователь полиции Сердюков в качестве старого друга семьи. Ребенок вел себя на удивление спокойно, почти не плакал на руках Кайсы Byори. Маша поначалу хотела, чтобы та стала крестной матерью, но Кайса оказалась лютеранской веры. Крестным же отцом неожиданно для себя стал Сердюков. Когда он получил приглашение из Сиреневой виллы, то смутился и растрогался, так как доселе ему, одинокому, холостому, замкнутому человеку, еще не доводилось выступать в такой почетной и торжественной роли. Константин Митрофанович немного испуганно поглядывал на виновника торжества, который посапывал под монотонное бормотанье священника. И только когда младенца стали раздевать да опускать в воду, он испугался и, как положено всем малышам, завопил на всю церковь. Ребенка нарекли Михаилом. Гости умилялись, обряд подходил к концу. Кайса стала заворачивать мальчика. Маша присела на скамью.
Кайса, передав дитя на руки счастливой бабушке, тоже хотела присесть на минуточку, покуда гости толпились с поздравлениями. В этот момент к ней подошел Сердюков. Его лицо уже приняло обычное деловое и замкнутое выражение. Отозвав ее в сторону, он вполголоса спросил:
– А что, сударыня, вас, вероятно, теперь все устраивает в вашем нынешнем положении?
Кайса насторожилась. Она-то теперь хорошо знала, что следователь просто так интересоваться ее особой не будет и вопрос он задал не из вежливого желания поддержать разговор.
– Жалованье хорошее, обращение и того лучше. Что мне еще желать, – ответила Вуори и пожала плечами.
Маленький хозяин Сиреневой виллы все никак не мог успокоиться. Кайса с улыбкой проводила взглядом Стрельникову с внуком.
– У вас цепкий взгляд, хорошая память, вы сдержанны, последовательны и дисциплинированны. Из вас вышел бы идеальный сотрудник, – прошептал над самым ухом Сердюков. – Не желаете ли вы поступить на службу в полицию?
Собеседница вздрогнула от неожиданного предложения и посмотрела на следователя с недоумением. Со стороны можно было подумать, что полицейский вознамерился поухаживать за ней и сейчас шепчет нечто неприличное.
– Смеетесь вы, что ли, надо мной, ваше высокоблагородие? Какой такой из меня, провинциальной бабы, полицейский? Я не умею стрелять из револьвера и гоняться за ворами и убийцами.
– Научиться стрелять – дело нехитрое. Важнее другое. Видеть, думать, анализировать. Сыскной департамент посодействовал бы вам, перебрались бы в столицу, поступили на курсы медицинских сестер. У вас рука крепкая, я знаю. Я бы вас заданьицами снабжал, а вы бы за свою работу получали вознаграждение. А для конспирации имя можно подобрать другое. К примеру, Венера. Богиня любви и красоты у древних. Что вы скажете на мое предложение?
Сердюков в ожидании ответа и не заметил, что сидевшая неподалеку молодая баронесса Корхонэн вдруг пришла в страшное волнение.
Вдоль противоположной стены храма, в полумраке, прихрамывая прошел какой-то человек. Маша вздрогнула. Вскочила. Человек, не глядя по сторонам, быстро шел к выходу. Она бросилась ему вслед. Хотела крикнуть, позвать, но голос от волнения пропал. Незнакомец вышел на паперть и исчез. Маша растерянно озиралась по сторонам. Нищие при виде ее оживились и пододвинулись ближе в надежде на щедрое подаяние. Кроме этих сирых и убогих, на паперти не было никого. Холод пронизал Машу насквозь, но она не чувствовала его. Нет, она не могла ошибиться. Эту прихрамывающую походку она узнала бы где угодно! Мишенька, родной! Неужели это все-таки ты? Неужели ты вернулся ко мне, как и обещал? Ну где же ты?
Любимый, я буду ждать тебя вечно!
4 апреля 2002 года