Страница:
Андрей Орлов
Штрафбат. Приказано уничтожить
«Идеальным исходом войны на Востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мёртвым рядом с ним».
Рандольф Черчилль, сын Уинстона Черчилля
«Здесь, где окна все – бойницы,
Здесь, где смерть таят кусты,
Здесь, глотнув чужой землицы,
Одураченные фрицы
Превращаются в кресты».
Д. Бедный
Часть первая
– Разрешите?
– Да, входите, Зорин, присаживайтесь. Добрый день.
«С чего бы он добрый?» – подумал Алексей, переступая порог.
– Здравия желаю, товарищ капитан государственной безопасности. – Тиская пилотку, он примостился на колченогом табурете, исподлобья оглядывая не блещущую роскошью обстановку. Три стула, стол, портрет генералиссимуса в рамочке. Рядом – рамочка поменьше: Виктор Семенович Абакумов, комиссар ГБ 2-го ранга, начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ, выше которого только небо и тот… который рядом. Некогда особистам, обслуживающим наступающие части Красной армии, с комфортом обустраивать свои кабинеты.
Работник военной контрразведки поставил жирную точку на сером листе, убрал написанное в стол и воззрился на «посетителя». Молчание затягивалось. В облике ответственного работника не было ни одной ярко выраженной черты – все усредненное, стандартное, легко забываемое – кроме разве что щеголеватого кителя, который недавно постирали и погладили. В 43-м году на базе Управления особых отделов Народного комиссариата внутренних дел СССР было создано и передано в ведение Народного же комиссариата обороны Главное управление контрразведки СМЕРШ. Бывшие особисты стали военными, им были присвоены общеармейские звания – без приставки «государственной безопасности» в персональном звании. Но данный экземпляр Зорина не поправил. Очевидно, ностальгировал по прошлому.
– Оперуполномоченный отделения контрразведки 34-го мотострелкового батальона капитан Хасин, – растягивая буквы, представился наконец опер и снова замолчал – зарылся в ящик стола и принялся там что-то искать. Порыскав глазами по сторонам, Зорин заметил в помещении еще одного человека – средних лет майор сидел в углу на табурете, забросив ногу на ногу, перелистывал содержимое толстой папки и демонстративно не смотрел на сержанта. Над головой майора красовался плакат, изображающий пролетарскую дивчину строгих нравов, прикладывающую палец к губам. Надпись предупреждала: «Не болтай!»
Под арест сержанта Зорина, слава богу, не закатали. Он был одет по форме, хотя и с погонами рядового. Пилотка, выданная скуповатым завхозом батальона, в расположении которого он так чудесно оказался, имела такой вид, словно семеро в ней уже скончались, ремень состоял из сплошных трещин и грозил порваться от неловкого вдоха, а вот портянки выдали почему-то зимние, и носить их в первые дни теплой осени было сущим наказанием.
– Итак, начнем. – Уполномоченный Хасин извлек из ящика тонкое личное дело, бегло перелистал и что-то дописал в конце – видимо, дополнил список смертных грехов. И снова замолчал – наткнулся в деле фигуранта на что-то интересное. В открытую форточку было слышно, как в динамике, закрепленном на дереве, диктор Левитан нудно перечисляет населенные пункты, отбитые у врага. Способностью сохранять терпение при общении с работниками определенных структур Алексей уже обзавелся, поэтому помалкивал. Лучше не думать о страшном. Теперь он живет по принципу: если утром проснулся – уже хорошо. А если еще и выспался…
– Интересная у вас биография, Алексей Петрович, – помедлив, выдал контрразведчик. – Интересная, но, как говорится, проблемная. Двадцать четыре года, коренной сибиряк, в Новосибирском институте военных инженеров транспорта не доучились. По причине самой похвальной: ушли на фронт. Из служащих, в семье ни одного врага народа… хм, что за семья такая? Успешная сдача норм ГТО, «Ворошиловский стрелок» второй категории, автомобильные курсы при ОСОАВИАХИМ, увлекались парашютным спортом. Всё блестяще. А дальше – еще лучше. Боевой разведчик, три медали, богатый послужной список. Успешное выполнение всех заданий командования. И вот конфуз. В июле текущего сорок четвертого года вашу разведгруппу постигла неудача. Захват вражеского «языка», и вместо того, чтобы вернуться на передний край проторенной дорогой, вы повели группу через минное поле – в итоге четверо погибших, включая «языка».
– С этим делом давно разобрались, товарищ капитан, – устало вымолвил Зорин. – Маршрут отхода был прописан штабом дивизии, а именно – заместителем начальника разведотдела майором Глахотным, оказавшимся впоследствии немецким шпионом – настоящим, кстати, шпионом, товарищ капитан.
– Последнее ваше замечание как расценивать? – сомкнул брови Хасин, а майор в углу оторвался от своей папки и с интересом глянул на говорящего.
– Простите, товарищ капитан, вырвалось.
– Ладно, об этом позднее. – Работник СМЕРШ тонко ухмыльнулся. – Вас арестовали через день – за избиение майора Глахотного… в ту пору он еще не был разоблачен как немецкий шпион, так что, как ни крути, поступок ваш тянул на воинское преступление, предусмотренное Дисциплинарным уставом. Военный трибунал 45-й стрелковой дивизии приговорил вас к высшей мере социальной защиты – расстрелу, но в последний момент смертная казнь была заменена тремя месяцами штрафного подразделения. Вы служили в штрафной роте, и, надо признаться, неплохо служили, хотя смыть свою вину кровью вам так и не удалось. Похвальная инициатива в бою под Калиничами, куда прорвался парашютный десант фашистов. Вы приняли командование отделением и успешно выполнили поставленную командиром роты задачу. Вы были на хорошем счету у ныне покойного капитана Кумарина и покойного оперуполномоченного контрразведки Чулымова. Участие в успешных операциях под Хохловкой и Кижичем, на выступе у Казначеевки – когда погибло до девяноста процентов списочного состава вашей роты. Взятие Гожеля, Гмеричей. И полное уничтожение противником вашего подразделения в районе высоты 567, когда сводная группа полковника Шапилова попала в западню. А дальше начинаются домыслы, измышления и ничем не подтвержденные факты. – Корчить иезуитские гримасы оперуполномоченный умел. – По вашим словам, спастись удалось горстке солдат – и в плен сдаваться вы ни в коем случае не хотели…
– К лесу ползли, – буркнул Зорин. – Встать невозможно было. А немцы на опушке – и здравствуйте… Не волнуйтесь, товарищ капитан, в плену мы пробыли не больше часа. Если вы считаете, что за это время гитлеровская пропаганда успела отложить в нас личинку, то вы ошибаетесь.
От внимания не укрылось, как усмехнулся и вновь уткнулся в свои бумаги майор в углу. Капитан побагровел, но решил не взрываться раньше положенного срока.
– А вы нахальны не только в бою, Зорин. Итак, согласно вашим показаниям… – Опер сделал многозначительную паузу. В деле все было записано, но говорить он, похоже, устал.
– Рядовые Бязликов и Казаченко продались немцам, – продолжал за него Алексей, – но долго после этого не жили. Остальные бежали, уничтожив немецкий конвой. Двое при побеге погибли – фамилий, к сожалению, не помню. Выжили десять человек. Выбирались из окружения. Группу вел капитан госбезопасности Чулымов, геройски погибший в стычке с неприятелем. В первом же бою мы потеряли Алтыгова, потом Чулымова. Помогли партизанам из отряда Йонатана Фильмана…
При упоминании имени оба офицера поморщились.
– Партизанскую базу немцы засекли в ту же ночь, – продолжал Зорин. – Мы вырвались… в противном случае, товарищ капитан, нас бы партизаны расстреляли – по причинам, надеюсь, всем понятным. Прошу прощения, что не вступили в бой с превосходящими силами противника – хотелось выжить, чтобы еще повоевать. На бандеровском хуторе попали в засаду, приняли бой, потеряли рядового Чеботаева. В стычке с боевиками из Армии Крайовой погиб Ралдыгин. Взяли в плен майора так называемой Русской освободительной армии Сосновского и его немецкого коллегу штурмбанфюрера СС Гельмута Штайнера. Сосновский вывел нас на абверштелле под Барковичами – разведшколу абвера, из которой, в связи с наступлением советских войск, эвакуировали секретную документацию. С этой целью в школу прибыл взвод солдат из Жмеричей. Взвод мы уничтожили полностью. Начальнику школы, подполковнику абвера Герхарду Хофферу удалось бежать. – Зорину как-то не хотелось говорить о том, что начальник школы, суровый прусский воин, был отпущен лично им за «примерное поведение». Он поспешил перейти к главному.
– Грузовик с документацией мы захватили, но попали под огонь второго взвода, идущего на выручку своим. В бою погибли смертью храбрых Фикусов, Новицкий, Игумнов. Троим удалось вырваться – мне, Гурвичу, Шельнису.
– Замечательная история, Зорин, – В голосе капитана прорезались ироничные нотки. – Вы у нас просто герой месяца. Вышли с доблестью из окружения – с такими невероятными приключениями. Предлагаете поверить в эту бессмысленную басню? Ну, хорошо, допустим. И розовая майка, которую вы прицепили к кабине грузовика…
– Надеюсь, вы понимаете, товарищ капитан, что это не глумление над советской властью, которую мы беззаветно и преданно любим? – Зорин сделал все возможное, чтобы в голосе зазвенела сталь, – Это было единственное, что нашлось под рукой, чтобы как-то… обозначить нашу принадлежность. Ведь танки могли открыть огонь. Не в наших жизнях было дело, а в бесценных архивах школы, которыми был набит грузовик! Я не специалист, товарищ майор, но в этом архиве – собрание секретной документации о действующих на советской территории гитлеровских агентах. У многих – должности, положение, безупречные «легенды»! Кстати, товарищ капитан, где мои товарищи Гурвич и Шельнис? Нас разобщили, я не видел их два дня!
– Соскучились по своим сообщникам? – ухмыльнулся особист. – Их допрашивают, все живы, не волнуйтесь. И показания Шельниса и Гурвича, должен вас известить, несколько отличаются от ваших.
«Неужели?» – подумал Алексей.
– Как же вы так, Зорин? Не договорились врать складно?
В глазах «интервьюера» заплясал холодный огонек, а Зорина вдруг охватило странное чувство – злое, праведное, сильное. Нет, не неприязнь к советской власти, к делу партии Ленина, ко всему, что вкладывали в него всю сознательную жизнь и на совесть вложили. Но он понял с пронзительной ясностью, как ненавидит всех этих трусливых, скользких, самоуверенных «прилипал», окопавшихся везде – в армии, на гражданке… Сосущих кровь из нормальных людей, не дающих жить, подозревающих всех и каждого, не представляющих из себя ровно ничего, паразитов, захребетников, реальных вредителей, потенциальных трусов и предателей, мнящих себя богами! С каким бы удовольствием он разрядил ППШ в эту самоуверенную глумливую рожу… И что-то не понравилось контрразведчику в лице рядового штрафной роты. Насторожился, покосился, как бы невзначай, на верхний ящик стола, где лежал пистолет. Но Зорин был уже спокоен, безучастно смотрел в окно, где шевелились на ветру ветви бука – и особист расслабился, снова напялил деловую мину.
– Итак, другой версии, как вы провели это лето, у вас, Зорин, полагаю, нет? Вы упрямо стоите на своем?
– Грузовик, набитый архивами разведшколы, ничего не стоит, товарищ капитан? Данная информация нашим органам не нужна? Нам плевать, кто там окопался у нас в тылу?
– Мы еще разберемся, что вы там привезли, – процедил сквозь прокуренные зубы капитан. – Первое впечатление после поверхностного знакомства с документами, хм, довольно неоднозначное. Имеются признаки, указывающие на то, что их изготовили в абвере.
– Вы не поверите, товарищ капитан, – рассмеялся Зорин, – но их действительно изготовили в абвере.
– А ну, хватит! – Уполномоченный рассвирепел, подпрыгнул и так хлопнул ладонью по столешнице, что самому стало больно. «Рыба, – подумал Алексей. – Ну что ж, рядовой такой-то признан если не причастным, то вполне пригодным к антисоветской террористической деятельности…»
– Действительно, хватит, капитан, – безымянный майор захлопнул папку и пружинисто поднялся. – Вы несете полную чушь. Когда научитесь отдавать отчет своим действиям и поступкам? – В голосе майора зазвенели тяжелым металлом начальственные нотки, и Хасин съежился, поджал губы, остерегся выступать поперек.
Майор одернул полы гимнастерки и представился:
– Майор Шилов. Третий отдел СМЕРШ – борьба с агентурой, забрасываемой в тыл Красной Армии. Вы блестяще провели импровизированную операцию, Зорин. Доставленные вами архивы бесценны – эксперты уверены, что это полная документация разведшколы за последние несколько лет. Уполномочен вас поздравить. – Глаза майора потеплели, он протянул руку, и слегка ошарашенный Зорин машинально ее пожал. – С вас снимаются обвинения, вы восстанавливаетесь в сержантском звании и будете представлены к правительственной награде – соответствующие бумаги перешлют в штаб армии. Аналогично обвинения снимаются с ваших подчиненных Гурвича и Шельниса, все направляются для прохождения дальнейшей службы в свои подразделения. С соответствующими документами, если есть желание, можете ознакомиться. Удачи, сержант, благодарю за службу.
Мир качнулся в глазах Зорина. Он схватился за край стола, чтобы не упасть, голова закружилась веселой каруселью. Как в тумане, плыли перед глазами сочувственно-снисходительное лицо майора Шилова, пристыженная физиономия особиста Хасина, который лез из кожи, делая свою работу, а его бессовестно обманули, не известили о планах начальства. Растерянный, оглушенный, забывший о том, как надо радоваться, он шел по коридору, машинально отдавал кому-то честь, уступал дорогу связистам, мотающим кабель, деловым канцеляристам.
«Комитет по встрече» уже изготовился. Ефрейтор Мишка Вершинин – а еще недавно рядовой, какая «блестящая» карьера! – лучший друг по разведроте, чернявый, смешливый, вылитый казачок, хотя родом из Мурманска, уже стоял на крыльце и важно надувал щеки, изображая торжественный туш. Расхохотался, обнял – живой, чертила! Из «Виллиса», придерживая кобуру, выпрыгнул командир разведроты капитан Калмаков – совсем не изменился, если не считать свежего шрама под глазом, перекосившего лицо. Подошел, сдержанно посмеиваясь в прокуренные усы.
– Герой, твою мать, сто чертей тебе в задницу! Ну, чего шарами лупаешь, сержант Зорин? Честь отдай по уставу, да обними отца-командира, или загордился в своем «элитном» штрафном подразделении?
Это было неплохое начало дня. Он приходил в себя, заново рождался, смывал позор и потрясения последнего месяца. Обнимался со смущенным и несколько озадаченным Гурвичем, уже и не надеявшимся обрести видимость вольной жизни, с разжалованным офицером интендантской службы Шельнисом, который после допросов в СМЕРШе продолжал трястись, как бубен.
Городок Бобыш, занятый подразделениями 34-го мотострелкового батальона, располагался в ближнем тылу. Части и соединения 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева продолжали выдавливать немцев и местных коллаборационистов из приграничных областей Западной Украины. Передовые части прорвали глубоко эшелонированную оборону, ушли на запад и у границы Польши увязли в тяжелых позиционных боях. Соединения вермахта, щедро разбавленные подразделениями Ваффен СС, оборонялись отчаянно, с упорством обреченных, периодически переходя в контратаки. Наступление захлебывалось, дневные переходы становились короче, обескровленные части переходили к обороне, дожидаясь подвоза пополнения и боеприпасов.
Вечером восьмого сентября гвардии сержант Зорин уже находился в распоряжении роты, знакомился с бойцами отделения, среди которых знал только Мишку Вершинина, и вникал во всю эту непростую ситуацию.
Положение на театре военных действий складывалось весьма странное. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов взломали оборону противника и вели боевые действия в восточных областях Словакии, Венгрии, Румынии. На севере – образцово-показательная операция «Багратион», проведенная маршалом Рокоссовским: освобождение Белоруссии, победоносное шествие по Восточной Польше с попутной ликвидацией очагов сопротивления. Немцы отступали организованно, умно, применяя отработанную тактику «эластичной обороны», позволяющую путем сокращения периметра фронта компенсировать растущие потери в живой силе и технике. И все же времени на перегруппировку у них не было. Красная армия давила…
И встала на Висле – обескровленная, уставшая, подчиняясь странному приказу Ставки. Встала в дневном переходе от истекающей кровью Варшавы, где повстанческие части Армии Крайовой уже месяц отбивались от превосходящих сил корпусной группы обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Залевски. Восстание захлебывалось, мирные жители гибли тысячами, каратели и солдаты 29-й гренадерской дивизии Каминского, входящей в самопровозглашенную РОНА – Русскую освободительную народную армию – проводили массовые расстрелы, сжигали дома, вывозили имущество. И все это происходило на глазах у советских войск, не имеющих приказа брать Варшаву.
45-я стрелковая дивизия, в полках которой оставалось не более половины штатного состава, за первую декаду сентября продвинулась лишь на двенадцать километров. Передовые штурмовые группы при поддержке эскадрильи истребителей выбили немцев из городка Дербенец и едва не потерялись в глухих дубово-буковых лесах приграничной полосы. Позиции дивизии оказались растянуты, связисты не спали сутками, мотая провода. Обещанное подкрепление запаздывало. Нервозность командования дивизии передавалась командирам подразделений. Внятных приказов не было – похоже, наступление тормозилось по всему 1-му Украинскому. Разведка сообщала, что на территории противника, в десятикилометровой прифронтовой полосе, происходят загадочные перемещения живой силы и техники. Как будто вымотанные части спешно отводятся в тыл, а вместо них заступают новые, и готовится серьезный контрудар – причем отнюдь не пехотой.
Одиннадцатого сентября из штаба армии спустилась директива: частям 45-й стрелковой дивизии генерала-майора Сидельникова, при поддержке батальона тяжелых танков КВ-8, срочно выдвинуться на рубеж Володич – Грозино и, не дожидаясь контрнаступления немцев, взять ряд ключевых высот у крупного населенного пункта Багровичи. Фланги фронта пришлось оголить, подразделения стягивались для удара – два мотострелковых полка, две батареи 76-мм полевых орудий.
Двое суток отделение разведчиков сержанта Зорина ползало по кустам, наблюдая за обстановкой в прифронтовой полосе. Навестили хутор, занятый немцами, вернулись с «языком» – вполне разговорчивым обер-лейтенантом Рудольфом Готбергом, заместителем командира дивизиона легких самоходных артиллерийских установок «Wespe». «Язык» в непринужденной беседе поведал, что не любит Гитлера, симпатизирует расстрелянному главарю заговорщиков Клаусу фон Штауффенбергу, имеет двух голодных детишек в Нюрнберге, любимую жену Гертруду там же, и умирать как-то не рвется. А что касается информации по существу, то сведений о готовящемся наступлении советских войск у командования вермахта нет, фронт на данном участке прикрывают два потрепанных пехотных батальона, четыре дивизиона этих самых «Wespe» и батарея самоходных гаубиц «Grille» с неполным боезапасом.
Наутро оба мотострелковых полка после массированной артиллерийской подготовки бросились в наступление, смяли оборону на ключевых высотах и практически сходу взяли Багровичи, потеряв около ста человек убитыми и ранеными. Отступающих немцев не преследовали. Просто отправили вслед тех же разведчиков, доложивших, что те организованно отошли в район Жварина – небольшой деревушки в живописных холмах Прикарпатья. Оттуда доносятся звуки работающей техники, девичьи крики и хор губных гармошек, исполняющих классическую «Майне кляйне». «Эх, – прокомментировал Вершинин, – артиллерией бы отработать гадов, а то для нас – война, а для фрицев – увеселительная прогулка. Слушай, Леха, а может, они не соображают, что до Берлина рукой подать?»
До Берлина, по приблизительным расчетам, оставалось километров восемьсот. Никто не знал, что вся эта долгая история под названием Великая Отечественная растянется еще на восемь месяцев. Провидению было угодно, чтобы закрепившаяся в районе Багровичей дивизия не пошла дальше – в противном случае она угодила бы в котел. В разрыв между 45-й стрелковой дивизией и ее южным соседом, 12-м гвардейским корпусом генерала Рохтина, устремились тяжелые «Тигры» танковой дивизии СС «Мертвая голова», неведомо как оказавшиеся на данном участке фронта.
Это стало громом средь ясного неба! Батарею «сорокопяток» Рохтина смяли за полчаса, рассеяли стрелковую роту, прикрывающую фланг. Десятки танков по широкой дуге – через перелески, поля, овраги, редкие деревни – стали охватывать с юга растянувшиеся позиции 45-й дивизии.
Но немец в сорок четвертом был уже не тот, что в сорок первом. Да и Красная армия разучилась в панике отступать. Резерв Рохтина своевременно прибыл поддержать соседей. В спину немецким танкам ударили их же собственные тяжелые противотанковые гранатометы «Панцершрек». Танки пылали, как веселые пионерские костры. Разбегались экипажи, залегла и стала отползать под плотным огнем пехота. Двенадцать «тигров» чадили страшным черным дымом посреди ромашкового поля. С запозданием открыли огонь противотанковые ружья с другой стороны – нашлись резервы и у генерала Сидельникова. Еще два танка встали и задымились. Остальные отползали, огрызаясь из орудий. Контрнаступление захлебнулось.
Однако терять прославленную, закаленную в боях дивизию немцы не хотели. Под прикрытием артиллерии по полю ползали БРЭМы «Бергепантер», бронированные ремонтно-эвакуационные машины. Цепляли кранами, установленными на платформах, не слишком поврежденные танки, буксировали в тыл. За несколько часов танковые части были отведены за линию фронта, а чтобы русские чего не удумали, в воздух с замаскированного аэродрома в Плюжице была поднята эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, которая полчаса утюжила пустую линию фронта, швыряясь бомбами и треща пушками из подкрыльных гондол.
На изломанной передовой установилось шаткое затишье. У соседей тоже не наблюдалось особых наступательных порывов. Помалкивала Ставка. Войска по обе линии фронта зализывали раны, принимали пополнение, настороженно следили за телодвижениями противника. Но в то же время с обеих воюющих сторон велась работа – разведчикам заскучать не давали.
14 сентября третий взвод разведроты капитана Калмакова под покровом темноты убыл в неизвестном направлении, и два дня о его судьбе вестей не было. В расположении роты, расквартированной на западной окраине Багровичей в брошенных жителями избах, царило нервозное ожидание. «На чемоданах сидим», – шутил командир первого взвода лейтенант Нахальцев, с лихвой оправдывающий свою фамилию. Форму не снимали, оружие и снаряжение держали наготове. «Торчим тут без толку, – ворчали рвущиеся в бой энтузиасты. – Кислород зазря поглощаем, углекислый газ выделяем». И, кажется, дождались. После обеда 17 сентября Калмакова срочно вызвали в штаб дивизии. Вернулся капитан через час – деловой, собранный. Провел короткую беседу с командирами взводов, после чего объявил построение в закрытом дворике при полной амуниции. Полсотни бойцов – обученных, обстрелянных, владеющих любым оружием, умеющих думать головой – удивленно повернули головы, когда комроты, отыскав глазами Зорина, поманил его пальцем.
– Зорин, Вершинин, ко мне. Для вас особое поручение.
Калмаков объяснил создавшуюся ситуацию уже в сенях своей штабной избушки:
– Рота уходит на задание в направлении Обжиша – это на запад. Там соединимся с третьим взводом. В расположении противника зафиксированы скрытые маневры, приказано установить их характер, возможна разведка боем… но вас двоих это не касается. Задание ответственное, Зорин, отнесись серьезно. Фронтовое управление СМЕРШ проводит радиоигру, чтобы обмануть противника и отвлечь основные части его войск от точки готовящегося удара. Операцию осуществляет 11-й шифровальный отдел СМЕРШ. Радиоигру поведут из Слеповца – это городок километрах в сорока к северу. Территория от немцев освобожденная, но они по-прежнему где-то здесь. Сам понимаешь, фронт в этих краях – понятие зыбкое и неуверенное. От вас требуется проводить группу шифровальщиков из разведотдела армии в Слеповец, в секретную часть. Там их уже ждут. Отвечаете за товарищей головой. Если с кем-то из них что случится – пойдете под трибунал. И не говори, Зорин, что тебе под трибунал не привыкать ходить, однажды удача и отвернуться может… Уяснили задание? Марш к штабу, через полчаса будет машина. Двух сопровождающих должно хватить – все же не по немецкой территории поедете. Поступаете в распоряжение старшего шифровальной группы. Если он сочтет, что в Слеповце вам делать нечего, – пулей обратно, нехрен там бездельничать, когда война идет.
– Мы не ослышались, товарищ капитан? – Зорин переглянулся с расстроенным Мишкой. – Мы, боевые разведчики, должны нянькаться с какими-то шифровальщиками? В то время, когда рота уходит на выполнение боевого задания?
– А ну цыц! – разозлился Калмаков. – Это приказ, Зорин, так что будь любезен. Персоны важные, повторяю – если с ними что-то случится…
– Да, входите, Зорин, присаживайтесь. Добрый день.
«С чего бы он добрый?» – подумал Алексей, переступая порог.
– Здравия желаю, товарищ капитан государственной безопасности. – Тиская пилотку, он примостился на колченогом табурете, исподлобья оглядывая не блещущую роскошью обстановку. Три стула, стол, портрет генералиссимуса в рамочке. Рядом – рамочка поменьше: Виктор Семенович Абакумов, комиссар ГБ 2-го ранга, начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ, выше которого только небо и тот… который рядом. Некогда особистам, обслуживающим наступающие части Красной армии, с комфортом обустраивать свои кабинеты.
Работник военной контрразведки поставил жирную точку на сером листе, убрал написанное в стол и воззрился на «посетителя». Молчание затягивалось. В облике ответственного работника не было ни одной ярко выраженной черты – все усредненное, стандартное, легко забываемое – кроме разве что щеголеватого кителя, который недавно постирали и погладили. В 43-м году на базе Управления особых отделов Народного комиссариата внутренних дел СССР было создано и передано в ведение Народного же комиссариата обороны Главное управление контрразведки СМЕРШ. Бывшие особисты стали военными, им были присвоены общеармейские звания – без приставки «государственной безопасности» в персональном звании. Но данный экземпляр Зорина не поправил. Очевидно, ностальгировал по прошлому.
– Оперуполномоченный отделения контрразведки 34-го мотострелкового батальона капитан Хасин, – растягивая буквы, представился наконец опер и снова замолчал – зарылся в ящик стола и принялся там что-то искать. Порыскав глазами по сторонам, Зорин заметил в помещении еще одного человека – средних лет майор сидел в углу на табурете, забросив ногу на ногу, перелистывал содержимое толстой папки и демонстративно не смотрел на сержанта. Над головой майора красовался плакат, изображающий пролетарскую дивчину строгих нравов, прикладывающую палец к губам. Надпись предупреждала: «Не болтай!»
Под арест сержанта Зорина, слава богу, не закатали. Он был одет по форме, хотя и с погонами рядового. Пилотка, выданная скуповатым завхозом батальона, в расположении которого он так чудесно оказался, имела такой вид, словно семеро в ней уже скончались, ремень состоял из сплошных трещин и грозил порваться от неловкого вдоха, а вот портянки выдали почему-то зимние, и носить их в первые дни теплой осени было сущим наказанием.
– Итак, начнем. – Уполномоченный Хасин извлек из ящика тонкое личное дело, бегло перелистал и что-то дописал в конце – видимо, дополнил список смертных грехов. И снова замолчал – наткнулся в деле фигуранта на что-то интересное. В открытую форточку было слышно, как в динамике, закрепленном на дереве, диктор Левитан нудно перечисляет населенные пункты, отбитые у врага. Способностью сохранять терпение при общении с работниками определенных структур Алексей уже обзавелся, поэтому помалкивал. Лучше не думать о страшном. Теперь он живет по принципу: если утром проснулся – уже хорошо. А если еще и выспался…
– Интересная у вас биография, Алексей Петрович, – помедлив, выдал контрразведчик. – Интересная, но, как говорится, проблемная. Двадцать четыре года, коренной сибиряк, в Новосибирском институте военных инженеров транспорта не доучились. По причине самой похвальной: ушли на фронт. Из служащих, в семье ни одного врага народа… хм, что за семья такая? Успешная сдача норм ГТО, «Ворошиловский стрелок» второй категории, автомобильные курсы при ОСОАВИАХИМ, увлекались парашютным спортом. Всё блестяще. А дальше – еще лучше. Боевой разведчик, три медали, богатый послужной список. Успешное выполнение всех заданий командования. И вот конфуз. В июле текущего сорок четвертого года вашу разведгруппу постигла неудача. Захват вражеского «языка», и вместо того, чтобы вернуться на передний край проторенной дорогой, вы повели группу через минное поле – в итоге четверо погибших, включая «языка».
– С этим делом давно разобрались, товарищ капитан, – устало вымолвил Зорин. – Маршрут отхода был прописан штабом дивизии, а именно – заместителем начальника разведотдела майором Глахотным, оказавшимся впоследствии немецким шпионом – настоящим, кстати, шпионом, товарищ капитан.
– Последнее ваше замечание как расценивать? – сомкнул брови Хасин, а майор в углу оторвался от своей папки и с интересом глянул на говорящего.
– Простите, товарищ капитан, вырвалось.
– Ладно, об этом позднее. – Работник СМЕРШ тонко ухмыльнулся. – Вас арестовали через день – за избиение майора Глахотного… в ту пору он еще не был разоблачен как немецкий шпион, так что, как ни крути, поступок ваш тянул на воинское преступление, предусмотренное Дисциплинарным уставом. Военный трибунал 45-й стрелковой дивизии приговорил вас к высшей мере социальной защиты – расстрелу, но в последний момент смертная казнь была заменена тремя месяцами штрафного подразделения. Вы служили в штрафной роте, и, надо признаться, неплохо служили, хотя смыть свою вину кровью вам так и не удалось. Похвальная инициатива в бою под Калиничами, куда прорвался парашютный десант фашистов. Вы приняли командование отделением и успешно выполнили поставленную командиром роты задачу. Вы были на хорошем счету у ныне покойного капитана Кумарина и покойного оперуполномоченного контрразведки Чулымова. Участие в успешных операциях под Хохловкой и Кижичем, на выступе у Казначеевки – когда погибло до девяноста процентов списочного состава вашей роты. Взятие Гожеля, Гмеричей. И полное уничтожение противником вашего подразделения в районе высоты 567, когда сводная группа полковника Шапилова попала в западню. А дальше начинаются домыслы, измышления и ничем не подтвержденные факты. – Корчить иезуитские гримасы оперуполномоченный умел. – По вашим словам, спастись удалось горстке солдат – и в плен сдаваться вы ни в коем случае не хотели…
– К лесу ползли, – буркнул Зорин. – Встать невозможно было. А немцы на опушке – и здравствуйте… Не волнуйтесь, товарищ капитан, в плену мы пробыли не больше часа. Если вы считаете, что за это время гитлеровская пропаганда успела отложить в нас личинку, то вы ошибаетесь.
От внимания не укрылось, как усмехнулся и вновь уткнулся в свои бумаги майор в углу. Капитан побагровел, но решил не взрываться раньше положенного срока.
– А вы нахальны не только в бою, Зорин. Итак, согласно вашим показаниям… – Опер сделал многозначительную паузу. В деле все было записано, но говорить он, похоже, устал.
– Рядовые Бязликов и Казаченко продались немцам, – продолжал за него Алексей, – но долго после этого не жили. Остальные бежали, уничтожив немецкий конвой. Двое при побеге погибли – фамилий, к сожалению, не помню. Выжили десять человек. Выбирались из окружения. Группу вел капитан госбезопасности Чулымов, геройски погибший в стычке с неприятелем. В первом же бою мы потеряли Алтыгова, потом Чулымова. Помогли партизанам из отряда Йонатана Фильмана…
При упоминании имени оба офицера поморщились.
– Партизанскую базу немцы засекли в ту же ночь, – продолжал Зорин. – Мы вырвались… в противном случае, товарищ капитан, нас бы партизаны расстреляли – по причинам, надеюсь, всем понятным. Прошу прощения, что не вступили в бой с превосходящими силами противника – хотелось выжить, чтобы еще повоевать. На бандеровском хуторе попали в засаду, приняли бой, потеряли рядового Чеботаева. В стычке с боевиками из Армии Крайовой погиб Ралдыгин. Взяли в плен майора так называемой Русской освободительной армии Сосновского и его немецкого коллегу штурмбанфюрера СС Гельмута Штайнера. Сосновский вывел нас на абверштелле под Барковичами – разведшколу абвера, из которой, в связи с наступлением советских войск, эвакуировали секретную документацию. С этой целью в школу прибыл взвод солдат из Жмеричей. Взвод мы уничтожили полностью. Начальнику школы, подполковнику абвера Герхарду Хофферу удалось бежать. – Зорину как-то не хотелось говорить о том, что начальник школы, суровый прусский воин, был отпущен лично им за «примерное поведение». Он поспешил перейти к главному.
– Грузовик с документацией мы захватили, но попали под огонь второго взвода, идущего на выручку своим. В бою погибли смертью храбрых Фикусов, Новицкий, Игумнов. Троим удалось вырваться – мне, Гурвичу, Шельнису.
– Замечательная история, Зорин, – В голосе капитана прорезались ироничные нотки. – Вы у нас просто герой месяца. Вышли с доблестью из окружения – с такими невероятными приключениями. Предлагаете поверить в эту бессмысленную басню? Ну, хорошо, допустим. И розовая майка, которую вы прицепили к кабине грузовика…
– Надеюсь, вы понимаете, товарищ капитан, что это не глумление над советской властью, которую мы беззаветно и преданно любим? – Зорин сделал все возможное, чтобы в голосе зазвенела сталь, – Это было единственное, что нашлось под рукой, чтобы как-то… обозначить нашу принадлежность. Ведь танки могли открыть огонь. Не в наших жизнях было дело, а в бесценных архивах школы, которыми был набит грузовик! Я не специалист, товарищ майор, но в этом архиве – собрание секретной документации о действующих на советской территории гитлеровских агентах. У многих – должности, положение, безупречные «легенды»! Кстати, товарищ капитан, где мои товарищи Гурвич и Шельнис? Нас разобщили, я не видел их два дня!
– Соскучились по своим сообщникам? – ухмыльнулся особист. – Их допрашивают, все живы, не волнуйтесь. И показания Шельниса и Гурвича, должен вас известить, несколько отличаются от ваших.
«Неужели?» – подумал Алексей.
– Как же вы так, Зорин? Не договорились врать складно?
В глазах «интервьюера» заплясал холодный огонек, а Зорина вдруг охватило странное чувство – злое, праведное, сильное. Нет, не неприязнь к советской власти, к делу партии Ленина, ко всему, что вкладывали в него всю сознательную жизнь и на совесть вложили. Но он понял с пронзительной ясностью, как ненавидит всех этих трусливых, скользких, самоуверенных «прилипал», окопавшихся везде – в армии, на гражданке… Сосущих кровь из нормальных людей, не дающих жить, подозревающих всех и каждого, не представляющих из себя ровно ничего, паразитов, захребетников, реальных вредителей, потенциальных трусов и предателей, мнящих себя богами! С каким бы удовольствием он разрядил ППШ в эту самоуверенную глумливую рожу… И что-то не понравилось контрразведчику в лице рядового штрафной роты. Насторожился, покосился, как бы невзначай, на верхний ящик стола, где лежал пистолет. Но Зорин был уже спокоен, безучастно смотрел в окно, где шевелились на ветру ветви бука – и особист расслабился, снова напялил деловую мину.
– Итак, другой версии, как вы провели это лето, у вас, Зорин, полагаю, нет? Вы упрямо стоите на своем?
– Грузовик, набитый архивами разведшколы, ничего не стоит, товарищ капитан? Данная информация нашим органам не нужна? Нам плевать, кто там окопался у нас в тылу?
– Мы еще разберемся, что вы там привезли, – процедил сквозь прокуренные зубы капитан. – Первое впечатление после поверхностного знакомства с документами, хм, довольно неоднозначное. Имеются признаки, указывающие на то, что их изготовили в абвере.
– Вы не поверите, товарищ капитан, – рассмеялся Зорин, – но их действительно изготовили в абвере.
– А ну, хватит! – Уполномоченный рассвирепел, подпрыгнул и так хлопнул ладонью по столешнице, что самому стало больно. «Рыба, – подумал Алексей. – Ну что ж, рядовой такой-то признан если не причастным, то вполне пригодным к антисоветской террористической деятельности…»
– Действительно, хватит, капитан, – безымянный майор захлопнул папку и пружинисто поднялся. – Вы несете полную чушь. Когда научитесь отдавать отчет своим действиям и поступкам? – В голосе майора зазвенели тяжелым металлом начальственные нотки, и Хасин съежился, поджал губы, остерегся выступать поперек.
Майор одернул полы гимнастерки и представился:
– Майор Шилов. Третий отдел СМЕРШ – борьба с агентурой, забрасываемой в тыл Красной Армии. Вы блестяще провели импровизированную операцию, Зорин. Доставленные вами архивы бесценны – эксперты уверены, что это полная документация разведшколы за последние несколько лет. Уполномочен вас поздравить. – Глаза майора потеплели, он протянул руку, и слегка ошарашенный Зорин машинально ее пожал. – С вас снимаются обвинения, вы восстанавливаетесь в сержантском звании и будете представлены к правительственной награде – соответствующие бумаги перешлют в штаб армии. Аналогично обвинения снимаются с ваших подчиненных Гурвича и Шельниса, все направляются для прохождения дальнейшей службы в свои подразделения. С соответствующими документами, если есть желание, можете ознакомиться. Удачи, сержант, благодарю за службу.
Мир качнулся в глазах Зорина. Он схватился за край стола, чтобы не упасть, голова закружилась веселой каруселью. Как в тумане, плыли перед глазами сочувственно-снисходительное лицо майора Шилова, пристыженная физиономия особиста Хасина, который лез из кожи, делая свою работу, а его бессовестно обманули, не известили о планах начальства. Растерянный, оглушенный, забывший о том, как надо радоваться, он шел по коридору, машинально отдавал кому-то честь, уступал дорогу связистам, мотающим кабель, деловым канцеляристам.
«Комитет по встрече» уже изготовился. Ефрейтор Мишка Вершинин – а еще недавно рядовой, какая «блестящая» карьера! – лучший друг по разведроте, чернявый, смешливый, вылитый казачок, хотя родом из Мурманска, уже стоял на крыльце и важно надувал щеки, изображая торжественный туш. Расхохотался, обнял – живой, чертила! Из «Виллиса», придерживая кобуру, выпрыгнул командир разведроты капитан Калмаков – совсем не изменился, если не считать свежего шрама под глазом, перекосившего лицо. Подошел, сдержанно посмеиваясь в прокуренные усы.
– Герой, твою мать, сто чертей тебе в задницу! Ну, чего шарами лупаешь, сержант Зорин? Честь отдай по уставу, да обними отца-командира, или загордился в своем «элитном» штрафном подразделении?
Это было неплохое начало дня. Он приходил в себя, заново рождался, смывал позор и потрясения последнего месяца. Обнимался со смущенным и несколько озадаченным Гурвичем, уже и не надеявшимся обрести видимость вольной жизни, с разжалованным офицером интендантской службы Шельнисом, который после допросов в СМЕРШе продолжал трястись, как бубен.
Городок Бобыш, занятый подразделениями 34-го мотострелкового батальона, располагался в ближнем тылу. Части и соединения 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева продолжали выдавливать немцев и местных коллаборационистов из приграничных областей Западной Украины. Передовые части прорвали глубоко эшелонированную оборону, ушли на запад и у границы Польши увязли в тяжелых позиционных боях. Соединения вермахта, щедро разбавленные подразделениями Ваффен СС, оборонялись отчаянно, с упорством обреченных, периодически переходя в контратаки. Наступление захлебывалось, дневные переходы становились короче, обескровленные части переходили к обороне, дожидаясь подвоза пополнения и боеприпасов.
Вечером восьмого сентября гвардии сержант Зорин уже находился в распоряжении роты, знакомился с бойцами отделения, среди которых знал только Мишку Вершинина, и вникал во всю эту непростую ситуацию.
Положение на театре военных действий складывалось весьма странное. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов взломали оборону противника и вели боевые действия в восточных областях Словакии, Венгрии, Румынии. На севере – образцово-показательная операция «Багратион», проведенная маршалом Рокоссовским: освобождение Белоруссии, победоносное шествие по Восточной Польше с попутной ликвидацией очагов сопротивления. Немцы отступали организованно, умно, применяя отработанную тактику «эластичной обороны», позволяющую путем сокращения периметра фронта компенсировать растущие потери в живой силе и технике. И все же времени на перегруппировку у них не было. Красная армия давила…
И встала на Висле – обескровленная, уставшая, подчиняясь странному приказу Ставки. Встала в дневном переходе от истекающей кровью Варшавы, где повстанческие части Армии Крайовой уже месяц отбивались от превосходящих сил корпусной группы обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Залевски. Восстание захлебывалось, мирные жители гибли тысячами, каратели и солдаты 29-й гренадерской дивизии Каминского, входящей в самопровозглашенную РОНА – Русскую освободительную народную армию – проводили массовые расстрелы, сжигали дома, вывозили имущество. И все это происходило на глазах у советских войск, не имеющих приказа брать Варшаву.
45-я стрелковая дивизия, в полках которой оставалось не более половины штатного состава, за первую декаду сентября продвинулась лишь на двенадцать километров. Передовые штурмовые группы при поддержке эскадрильи истребителей выбили немцев из городка Дербенец и едва не потерялись в глухих дубово-буковых лесах приграничной полосы. Позиции дивизии оказались растянуты, связисты не спали сутками, мотая провода. Обещанное подкрепление запаздывало. Нервозность командования дивизии передавалась командирам подразделений. Внятных приказов не было – похоже, наступление тормозилось по всему 1-му Украинскому. Разведка сообщала, что на территории противника, в десятикилометровой прифронтовой полосе, происходят загадочные перемещения живой силы и техники. Как будто вымотанные части спешно отводятся в тыл, а вместо них заступают новые, и готовится серьезный контрудар – причем отнюдь не пехотой.
Одиннадцатого сентября из штаба армии спустилась директива: частям 45-й стрелковой дивизии генерала-майора Сидельникова, при поддержке батальона тяжелых танков КВ-8, срочно выдвинуться на рубеж Володич – Грозино и, не дожидаясь контрнаступления немцев, взять ряд ключевых высот у крупного населенного пункта Багровичи. Фланги фронта пришлось оголить, подразделения стягивались для удара – два мотострелковых полка, две батареи 76-мм полевых орудий.
Двое суток отделение разведчиков сержанта Зорина ползало по кустам, наблюдая за обстановкой в прифронтовой полосе. Навестили хутор, занятый немцами, вернулись с «языком» – вполне разговорчивым обер-лейтенантом Рудольфом Готбергом, заместителем командира дивизиона легких самоходных артиллерийских установок «Wespe». «Язык» в непринужденной беседе поведал, что не любит Гитлера, симпатизирует расстрелянному главарю заговорщиков Клаусу фон Штауффенбергу, имеет двух голодных детишек в Нюрнберге, любимую жену Гертруду там же, и умирать как-то не рвется. А что касается информации по существу, то сведений о готовящемся наступлении советских войск у командования вермахта нет, фронт на данном участке прикрывают два потрепанных пехотных батальона, четыре дивизиона этих самых «Wespe» и батарея самоходных гаубиц «Grille» с неполным боезапасом.
Наутро оба мотострелковых полка после массированной артиллерийской подготовки бросились в наступление, смяли оборону на ключевых высотах и практически сходу взяли Багровичи, потеряв около ста человек убитыми и ранеными. Отступающих немцев не преследовали. Просто отправили вслед тех же разведчиков, доложивших, что те организованно отошли в район Жварина – небольшой деревушки в живописных холмах Прикарпатья. Оттуда доносятся звуки работающей техники, девичьи крики и хор губных гармошек, исполняющих классическую «Майне кляйне». «Эх, – прокомментировал Вершинин, – артиллерией бы отработать гадов, а то для нас – война, а для фрицев – увеселительная прогулка. Слушай, Леха, а может, они не соображают, что до Берлина рукой подать?»
До Берлина, по приблизительным расчетам, оставалось километров восемьсот. Никто не знал, что вся эта долгая история под названием Великая Отечественная растянется еще на восемь месяцев. Провидению было угодно, чтобы закрепившаяся в районе Багровичей дивизия не пошла дальше – в противном случае она угодила бы в котел. В разрыв между 45-й стрелковой дивизией и ее южным соседом, 12-м гвардейским корпусом генерала Рохтина, устремились тяжелые «Тигры» танковой дивизии СС «Мертвая голова», неведомо как оказавшиеся на данном участке фронта.
Это стало громом средь ясного неба! Батарею «сорокопяток» Рохтина смяли за полчаса, рассеяли стрелковую роту, прикрывающую фланг. Десятки танков по широкой дуге – через перелески, поля, овраги, редкие деревни – стали охватывать с юга растянувшиеся позиции 45-й дивизии.
Но немец в сорок четвертом был уже не тот, что в сорок первом. Да и Красная армия разучилась в панике отступать. Резерв Рохтина своевременно прибыл поддержать соседей. В спину немецким танкам ударили их же собственные тяжелые противотанковые гранатометы «Панцершрек». Танки пылали, как веселые пионерские костры. Разбегались экипажи, залегла и стала отползать под плотным огнем пехота. Двенадцать «тигров» чадили страшным черным дымом посреди ромашкового поля. С запозданием открыли огонь противотанковые ружья с другой стороны – нашлись резервы и у генерала Сидельникова. Еще два танка встали и задымились. Остальные отползали, огрызаясь из орудий. Контрнаступление захлебнулось.
Однако терять прославленную, закаленную в боях дивизию немцы не хотели. Под прикрытием артиллерии по полю ползали БРЭМы «Бергепантер», бронированные ремонтно-эвакуационные машины. Цепляли кранами, установленными на платформах, не слишком поврежденные танки, буксировали в тыл. За несколько часов танковые части были отведены за линию фронта, а чтобы русские чего не удумали, в воздух с замаскированного аэродрома в Плюжице была поднята эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, которая полчаса утюжила пустую линию фронта, швыряясь бомбами и треща пушками из подкрыльных гондол.
На изломанной передовой установилось шаткое затишье. У соседей тоже не наблюдалось особых наступательных порывов. Помалкивала Ставка. Войска по обе линии фронта зализывали раны, принимали пополнение, настороженно следили за телодвижениями противника. Но в то же время с обеих воюющих сторон велась работа – разведчикам заскучать не давали.
14 сентября третий взвод разведроты капитана Калмакова под покровом темноты убыл в неизвестном направлении, и два дня о его судьбе вестей не было. В расположении роты, расквартированной на западной окраине Багровичей в брошенных жителями избах, царило нервозное ожидание. «На чемоданах сидим», – шутил командир первого взвода лейтенант Нахальцев, с лихвой оправдывающий свою фамилию. Форму не снимали, оружие и снаряжение держали наготове. «Торчим тут без толку, – ворчали рвущиеся в бой энтузиасты. – Кислород зазря поглощаем, углекислый газ выделяем». И, кажется, дождались. После обеда 17 сентября Калмакова срочно вызвали в штаб дивизии. Вернулся капитан через час – деловой, собранный. Провел короткую беседу с командирами взводов, после чего объявил построение в закрытом дворике при полной амуниции. Полсотни бойцов – обученных, обстрелянных, владеющих любым оружием, умеющих думать головой – удивленно повернули головы, когда комроты, отыскав глазами Зорина, поманил его пальцем.
– Зорин, Вершинин, ко мне. Для вас особое поручение.
Калмаков объяснил создавшуюся ситуацию уже в сенях своей штабной избушки:
– Рота уходит на задание в направлении Обжиша – это на запад. Там соединимся с третьим взводом. В расположении противника зафиксированы скрытые маневры, приказано установить их характер, возможна разведка боем… но вас двоих это не касается. Задание ответственное, Зорин, отнесись серьезно. Фронтовое управление СМЕРШ проводит радиоигру, чтобы обмануть противника и отвлечь основные части его войск от точки готовящегося удара. Операцию осуществляет 11-й шифровальный отдел СМЕРШ. Радиоигру поведут из Слеповца – это городок километрах в сорока к северу. Территория от немцев освобожденная, но они по-прежнему где-то здесь. Сам понимаешь, фронт в этих краях – понятие зыбкое и неуверенное. От вас требуется проводить группу шифровальщиков из разведотдела армии в Слеповец, в секретную часть. Там их уже ждут. Отвечаете за товарищей головой. Если с кем-то из них что случится – пойдете под трибунал. И не говори, Зорин, что тебе под трибунал не привыкать ходить, однажды удача и отвернуться может… Уяснили задание? Марш к штабу, через полчаса будет машина. Двух сопровождающих должно хватить – все же не по немецкой территории поедете. Поступаете в распоряжение старшего шифровальной группы. Если он сочтет, что в Слеповце вам делать нечего, – пулей обратно, нехрен там бездельничать, когда война идет.
– Мы не ослышались, товарищ капитан? – Зорин переглянулся с расстроенным Мишкой. – Мы, боевые разведчики, должны нянькаться с какими-то шифровальщиками? В то время, когда рота уходит на выполнение боевого задания?
– А ну цыц! – разозлился Калмаков. – Это приказ, Зорин, так что будь любезен. Персоны важные, повторяю – если с ними что-то случится…