Страница:
На мгновение ей захотелось, чтобы она никогда не работала в Службе, чтобы не было этого момента, чтобы ее рука не потянула переключатель.
Но чья же еще рука? – спросила она себя. Кто же другой должен взять на себя эту ответственность, если мне это не под силу? Все рабы прошлого ждут, чтобы она принесла им свободу. Все еще неродившиеся дети бесчисленных поколений ждут, чтобы она спасла их от неизбежной гибели мира. Дико ждет, когда она отправит ее, чтобы выполнить главное дело своей жизни.
Она сжала рукоятку переключателя.
– Я люблю вас, – сказала Тагири. – Я люблю вас всех.
И потянула рукоятку вниз.
Но чья же еще рука? – спросила она себя. Кто же другой должен взять на себя эту ответственность, если мне это не под силу? Все рабы прошлого ждут, чтобы она принесла им свободу. Все еще неродившиеся дети бесчисленных поколений ждут, чтобы она спасла их от неизбежной гибели мира. Дико ждет, когда она отправит ее, чтобы выполнить главное дело своей жизни.
Она сжала рукоятку переключателя.
– Я люблю вас, – сказала Тагири. – Я люблю вас всех.
И потянула рукоятку вниз.
Глава 10
Прибытие
Сказал ли Господь, что Кристофоро первым увидит новую землю? Если да, то пророчество должно сбыться. Если не сказал, то Кристофоро может позволить Родриго де Триана утверждать, что он первым увидел ее. Почему Кристофоро никак не может вспомнить точные слова Господа? Самый важный момент в его жизни до сегодняшнего дня, а он начисто забыл слова.
Однако теперь уже не оставалось ни малейших сомнений. В лунном свете, пробивающемся сквозь облака, каждый мог разглядеть землю. Родриго де Триана, с его острым зрением, первым увидел ее час назад: в два часа ночи, когда это была всего лишь тень, немного отличавшаяся по цвету от горизонта на западе. Теперь вокруг Родриго собрались другие матросы, от души поздравляли его, со смехом напоминали ему о его долгах как действительных, так и вымышленных. Они делали это не без основания, поскольку первому, кто увидит землю, было обещано выплачивать пожизненно десять тысяч мараведи в год. Этого хватило бы, чтобы содержать богатый дом, со слугами; эти деньги сделали бы де Триана господином.
Но что же тогда видел Кристофоро еще раньше, в десять вечера? Земля тогда, должно быть, была тоже недалеко. Ведь не прошло и четырех часов, как Триана увидел ее. Кристофоро видел свет, двигавшийся вверх и вниз, как будто ему подавали сигнал, приглашая приблизиться. Господь показал ему землю, и раз уж ему нужно выполнить веление Бога, он должен заявить о своих правах первооткрывателя.
– Прости, Родриго, – окликнул его Кристофоро со своего места около руля. – Но земля, которую вы сейчас видите, наверняка та же, что я увидел в десять часов вечера.
На палубе воцарилась тишина.
– Дон Педро Гутьерес подошел ко мне, когда я позвал его, – сказал Кристофоро. – Дон Педро, что мы оба увидели?
– Свет, – ответил дон Педро. – На западе, где сейчас видна земля.
Он был королевским мажордомом. Или, если называть вещи своими именами, королевским шпионом. Все знали, что он не особенно дружит с Колоном. Но для простых моряков все господа всегда заодно, как, несомненно, и сейчас.
– Я крикнул “земля!” раньше всех, – сказал де Триана, – вы ведь промолчали, дон Кристобаль.
– Признаю, что я сомневался, – сказал Кристофоро. – Море штормило, и я сомневался, может ли быть земля так близко. Я убедил себя, что это не может быть землей, и не сказал ничего, потому что не хотел возбуждать ложные надежды. Но дон Педро – мой свидетель, а то, что мы сейчас видим, доказывает правоту моих слов.
Де Триана был разъярен тем, что, по его мнению, являлось откровенным воровством.
– Все эти часы я напряженно всматривался на запад. Свет в небе – это еще не земля. Никто не увидел землю раньше меня, никто!
Санчес, королевский инспектор – официальный представитель короля, который к тому же вел дневник путешествия, немедленно вмешался; его голос резко, как удар кнута, прозвучал над палубой:
– Немедленно замолчите. Не забывайте, что вы отправились в путь по королевскому приказу, и никто не смеет ставить под сомнение слово королевского адмирала.
Это было довольно смелое выступление с его стороны, поскольку титул адмирала Открытого Моря будет присвоен Кристофоро, только если он достигнет Чипангу и вернется в Испанию. А Кристофоро хорошо помнил, что прошлой ночью, когда дон Педро подтвердил, что видел тот же свет, Санчес настаивал, что никакого света нет и на западе ничего не видно. Если кто-то и мог поставить под сомнение утверждение Кристофоро, что он первый увидел землю, то это был Санчес. И все же он поддержал если не свидетельство Кристофоро, то его авторитет.
Это уже хорошо.
– Родриго, у тебя действительно зоркий глаз, – сказал Кристофоро. – Если бы кто-то на берегу не зажег огонь – факел или костер, – я ничего бы не увидел. Но Бог привлек мой взгляд к берегу этим светом, и ты просто подтвердил то, что Бог уже показал мне.
Люди молчали, но Кристофоро понимал, что ему не удалось убедить их. Еще секунду назад они радовались тому, как внезапно разбогател один из них, а теперь они увидели, что награду, как всегда вырывают из рук простого человека. Они, конечно, будут думать, что Кристофоро и дон Педро солгали, что они действовали из зависти. Они не могут понять, что он выполняет веление Бога и потом Бог щедро наградит его, так что ему не нужно отнимать деньги у простого матроса. Но Кристофоро не осмеливался хоть в чем-то отступить от указаний Всевышнего. Если Бог предопределил, что он будет первым, кто увидит далекие царства Востока, то тогда Кристофоро не сможет нарушить волю Господню, даже из симпатии к Триана. Поскольку, поступи он иначе, слухи об этом быстро расползутся, и люди будут думать, что Кристофоро отступился не из доброты и сострадания, а из-за того, что совесть заставила его отдать деньги. Его слова о том, что он первым увидел землю, должны навсегда остаться никем не опровергнутыми, иначе воля Господа останется невыполненной. Что же касается Родриго де Триана, то Бог, наверняка, щедро вознаградит его за его утрату.
Теперь, когда долгая борьба должна была вот-вот принести свои плоды, Кристофоро очень хотелось, чтобы Господь смилостивился, и не посылал ему больше тяжких испытаний.
Хунакпу встал и, осторожно переступая, начал тщательно собирать эти пластинки и укладывать их в кучу около дерева. Наибольшая опасность, связанная с доставкой Хунакпу, заключалась в том, что сфера его темпорального поля могла перерезать ствол дерева, в результате чего верхняя его часть упала бы на него и его груз. Поэтому ученые постарались посадить Хунакпу как можно ближе к кромке воды, но так, чтобы аппарат не упал в океан. Однако измерения оказались неточными. Одно большое дерево стояло менее чем в трех метрах от кромки поля.
Неважно. В дерево он не врезался. Небольшая ошибка в расчетах поля состояла л том, что ученые увеличили его размеры, а не уменьшили. Если бы они сделали наоборот, то часть оборудования оказалась бы утраченной. Оставалось надеяться, что расчеты времени приземления были точнее, и он успеет выполнить свою задачу до появления европейцев.
Недавно рассвело. Хунакпу опасался, что его обнаружат слишком рано. Эта часть берега была выбрана потому, что люди редко бывали тут, и только если ученые ошиблись с датой прибытия на несколько недель, ему грозила опасность, что его кто-нибудь увидит. Но в своих действиях он должен был рассчитывать на худшее. Ему следовало соблюдать осторожность.
Вскоре все было спрятано в кустах. Он опять обрызгал себя жидкостью для отпугивания насекомых, чтобы лишний раз подстраховаться, и начал перетаскивать весь груз с берега в укромное место среди скал, в километре от воды.
На это занятие ушла основная часть дня. Затем он отдохнул и позволил себе помечтать о будущем. И вот я здесь, на земле моих предков или, по крайней мере, неподалеку оттуда. Отступать мне некуда. Если я потерплю неудачу, меня принесут в жертву Уицилопочтли, возможно, или какому-нибудь сапотекскому божеству. Даже если у Дико и Кемаля все пройдет гладко, они прибудут сюда несколько лет спустя. А пока я один в этом мире и могу полагаться только на себя. Если же другие потерпят неудачи, в моих силах ликвидировать Колумба. Все, что мне предстоит сделать, это превратить сапотеков в великую нацию, установить связь с тарасками, ускорить развитие судостроения, а также выплавки и обработки железа, блокировать тлакскаланов, свергнуть власть мексиканцев и подготовить этих людей к новой религии, не предусматривающей человеческих жертвоприношений. Разве это невыполнимо?
На бумаге все выглядело легко и просто. Такие логичные, такие простые переходы от одного этапа к следующему. Но сейчас, не зная никого в округе, оказавшись в одиночестве со своим сложным и хрупким оборудованием, которое в случае поломки нельзя будет ни отремонтировать, ни заменить…
Ну, хватит об этом, сказал он себе. У меня еще остается несколько часов до наступления темноты. Я должен выяснить, когда я прибыл сюда. У меня назначена встреча.
Еще до наступления темноты он подошел к Атетульке, ближайшей деревне сапотеков. И благодаря тому, что неоднократно наблюдал за жизнью этой деревни с помощью Трусайта II, быстро понял, какой сегодня день недели – по тому, чем занимались жители. Что касается даты, то в темпоральном поле не произошло сколько-нибудь существенных ошибок: он прибыл, как было намечено, и теперь мог познакомиться с деревней утром.
Он содрогнулся при мысли о том, что ему предстоит сделать, чтобы приготовиться к встрече, а затем в сумерках пошел назад, к своему тайнику. Он подождал ягуара, своего старого знакомца по прежним наблюдениям, свалил его на землю стрелой с транквилизатором, затем убил и снял шкуру. Теперь он мог появиться в деревню, закутанный в нее. Вряд ли жители деревни осмелятся коснуться Человека-Ягуара, в особенности, если он назовет себя королем майя, пришедшим из таинственной подземной страны Шибальба. Дни величия империи майя давно ушли в прошлое, но тем не менее, их хорошо помнили. Сапотеки постоянно жили в тени великой цивилизации майя прошедших столетий. Вмешавшиеся явились Колумбу в образе Бога, в которого он верил – Хунакпу поступит так же. Разница была лишь в том, что ему придется прожить остаток своей жизни с людьми, которых он будет обманывать и успешно манипулировать ими.
В то далекое теперь время все это казалось превосходной идеей.
Днем выяснилось, что он был прав. Подходы к берегу оказались предательски опасными, и только благодаря умелому маневрированию Кристофоро сумел довести суда до берега. Пусть теперь скажут, что я плохой моряк, подумал он. Даже сам Пинсон не смог бы этого сделать лучше, чем я.
Однако никто из моряков, похоже, не был расположен признать его мастерство судовождения. Они все еще не могли простить ему истории с наградой Трианы. Ну, пусть дуются. Прежде чем путешествие закончится, все они разбогатеют. Разве Господь не обещал ему столько золота, что даже большому флоту будет не под силу перевезти его? Или Кристофоро подвела память, и Господь не говорил этого?
Почему Он не разрешил мне записать его слова, когда они еще были свежи в памяти! Но на это был запрет, и Кристофоро пришлось положиться только на свою память. Ему было сказано, что здесь было золото, и он доставит его домой.
– На этой широте мы, должно быть, находимся у побережья Чипангу, – сказал Кристофоро Санчесу.
– Вы так думаете? – спросил Санчес. – Я не могу себе представить часть испанского побережья, где не было бы никаких признаков человеческого жилья.
– Вы забыли свет, который мы видели прошлой ночью, – сказал дон Педро. Санчес промолчал.
– А вы когда-нибудь видели землю, покрытую такой пышной растительностью, – сказал дон Педро.
– Господь благословил это место, – ответил Кристофоро. – И он вручил ее нашим христианским монархам – королю и королеве.
Каравеллы двигались медленно, опасаясь сесть на мель на этом мелководье. Когда они приблизились к ослепительно белому песчаному берегу, из тени леса появились человеческие фигуры.
– Люди! – крикнул один из матросов. И в этом нельзя было усомниться, поскольку на них не было ничего, кроме узенькой полоски на поясе. У них была темная кожа, однако, подумал Кристофоро, не настолько темная, как у африканцев, которых он видел раньше. И волосы у них были не курчавые, а прямые.
– Таких людей, как эти, – сказал Санчес, – я никогда раньше не встречал.
– Это потому, что вы никогда раньше не бывали в Индии, – объяснил Кристофоро.
– На луне я тоже не бывал, – пробурчал Санчес.
– А вы читали Марко Поло? Эти люди на берегу, не китайцы, потому что глаза у них не узкие и не раскосые. Да и кожа у них не желтая и не черная, а скорее красноватая, откуда следует, что они индийцы.
– Так, значит, все-таки это не Чипангу? – спросил дон Педро.
– Это удаленный от берега остров. Мы, вероятно, забрались слишком далеко на север. Чипангу находится к югу отсюда или к юго-западу. Мы не знаем, насколько точными были наблюдения Поло. Он ведь не был штурманом.
– А вы что, штурман? – сухо спросил Санчес. Кристофоро даже не потрудился взглянуть на него с высокомерием, которое тот заслужил.
– Я же сказал, что мы достигнем Востока, сеньор, поплыв на запад, и вот мы здесь.
– Мы находимся где-то, – сказал Санчес, – но никто не может сказать, где расположено это место на зеленой земле Господа нашего.
– Клянусь вам святыми ранами Господними, что мы на Востоке.
– Я восхищаюсь уверенностью адмирала. И вот опять прозвучал этот титул – адмирал. В словах чувствовалось сомнение, и тем не менее он употребил звание, которое присвоят Кристофоро лишь в случае успеха его экспедиции. Или он воспользовался титулом, чтобы выразить иронию? Уж не насмехаются ли над ним?
Рулевой обратился к нему:
– Поворачивать к берегу, сеньор?
– Море еще слишком неспокойно, – отозвался Кристофоро. – Видно, как волны разбиваются о скалы. Нам придется обойти весь остров и найти проход. Держите на два румба к юго-западу, пока не обогнем южный конец рифа, а затем поверните на запад.
Та же команда была передана и на две другие каравеллы. Индейцы на берегу махали им руками, выкрикивая что-то непонятное. Невежественные и голые – не пристало эмиссару христианского короля первому завязывать знакомство с самыми бедными, похоже, жителями этой страны. Миссионеры-иезуиты пробирались в самые дальние уголки Востока. Теперь, когда их заметили, наверняка придет кто-то, знающий латынь, чтобы приветствовать пришельцев.
Примерно в полдень, когда корабли повернули на север, вдоль западного берега острова, они заметили бухту, которая могла служить удобным проходом. Теперь уже стало ясно, что это остров такой маленький, что даже иезуиты не сочли нужным послать туда своих миссионеров. Кристофоро примирился с тем, что придется подождать еще день-два, пока они не найдут кого-то, достойного приветствовать эмиссаров короля и королевы.
Когда Кристофоро спускался в шлюпку, небо очистилось от облаков, и лучи яркого солнца обжигали кожу. Вслед за ним по трапу спустились Санчес и дон Педро и, как всегда трясущийся, Родриго де Эскобедо, нотариус, который должен был вести официальный протокол всего, что делалось от имени их величеств. При дворе он, многообещающий молодой чиновник, славился изящной фигурой, но на борту судна быстро превратился в бледную тень. Его постоянно рвало, и он то и дело метался от своей каюты к краю фальшборта, а потом, пошатываясь, возвращался обратно – когда у него вообще хватало сил подняться с постели. К этому времени он уже несколько попривык к морской качке и лучше держался на ногах, а пища, которую ел, не выплескивалась на борт каравеллы. Однако вчерашний шторм опять свалил его, и то, что он спустился на берег и смог выполнить свои обязанности, ради которых и был послан в экспедицию, можно было считать проявлением истинного мужества. Кристофоро, восхищенный его силой воли, решил, что ни в одном судовом журнале его каравелл не будет упомянута морская болезнь Эскобеды. Пусть он войдет в историю достойным человеком.
Кристофоро заметил, что шлюпка с каравеллы Пинсона отошла от судна раньше, чем все королевские чиновники спустились в его шлюпку. Пинсон еще пожалеет, если надеется первым ступить на землю этого острова. Что бы он ни думал обо мне как о моряке, я все еще остаюсь эмиссаром короля Арагона и королевы Кастилии, и с его стороны – предательство опередить меня в столь важной миссии.
На полдороге к берегу Пинсон, по-видимому, понял это, и лодка его остановилась и не двигалась, пока шлюпка Кристофоро не прошла мимо и, не сбавляя хода, выскочила на берег. Прежде чем она остановилась, Кристофоро перескочил через борт и пошел по мелководью, где небольшие волны доставали ему до пояса, а откатываясь, тянули за собой меч, висевший у бедра. Выйдя из воды, он поднял высоко над головой королевское знамя и зашагал широким шагом по гладкому влажному песку. Он шагал так, пока не пересек линию прилива и там, на сухом песке, стал на колени и поцеловал землю. Затем поднялся и, повернувшись, посмотрел на оставшихся позади. Они, как и он, стояли на коленях и целовали землю.
– Этот небольшой остров будет отныне носить имя нашего Спасителя, который привел нас сюда.
Эскобедо написал на бумаге, положенной на небольшой ящичек, принесенный им с каравеллы: “Сан Сальвадор”.
– Эта земля отныне является владением их величеств короля Фердинандо и королевы Изабеллы, наших повелителей и слуг Христовых.
Они подождали, пока Эскобедо записал слова Кристофоро. Затем Кристофоро подписал этот документ, а за ним то же проделали и все остальные. Никто не осмелился поставить свою подпись выше его, да и по размеру буквы их подписей были вдвое меньше.
Только после этого туземцы начали появляться из леса. Их было много, все обнаженные, без оружия, коричневые, как кора деревьев. На фоне яркой зелени деревьев и подлеска их кожа выглядела почти красной. Они приближались робко, почтительно, с выражением благоговейного трепета на лицах.
– Они все – дети? – спросил Эскобедо.
– Дети? – удивился дон Педро.
– Они же все безбородые, – пояснил Эскобедо.
– Наш капитан тоже бреется, – сказал дон Педро.
– У них даже бакенбардов нет, – заметил Эскобедо.
Санчес, услышав их, громко расхохотался.
– Они же совершенно голые, а вы смотрите на их подбородки, чтобы убедиться в том, что это – мужчины.
Пинсон, оценив шутку, расхохотался еще громче и стал пересказывать ее другим.
Туземцы, услышав хохот, тоже засмеялись. Они не могли удержаться, чтобы не привстать и не коснуться рукой бород тех испанцев, что стояли ближе к ним. Было очевидно, что у них нет никаких враждебных намерений, и поэтому испанцы позволили им это со смехом и шутками.
Хотя у Кристофоро не было бороды, которая привлекла бы их внимание, они явно поняли, что он тут главный, и именно к нему подошел самый старший из туземцев. Кристофоро попытался заговорить с ним на нескольких языках, в том числе на латыни, испанском, португальском и генуэзском, но все было безрезультатно. Эскобедо попробовал греческий, а брат Пинсона, Висент Яньес, ломаный мавританский, которому он научился за те несколько лет, что промышлял контрабандой вдоль побережья.
– Они вообще не умеют говорить, – сказал Кристофоро. Затем он протянул руку к золотому украшению, вдетому в мочку уха вождя.
Не говоря ни слова, тот улыбнулся, вынул украшение из уха и вложил его в руку Кристофоро.
Испанцы с облегчением вздохнули. Выходит, что эти туземцы, умеют они говорить или нет, неплохо разбираются в ценности вещей. И все золото, которое у них есть, теперь принадлежит Испании.
– А еще, – сказал Кристофоро, – где вы его берете?
Увидев, что его не понимают, Кристофоро прибегнул к помощи пантомимы, стал копаться в песке и “нашел” там золотое украшение. Затем указал рукой вглубь острова.
Старик решительно покачал головой и указал в сторону моря, на юго-запад.
– Золота, очевидно, на этом острове нет, – сказал Кристофоро. – Вряд ли можно было ожидать, что на таком маленьком и бедном острове, как этот, есть золотые разработки, иначе тут были бы королевские чиновники из Чипангу, чтобы наблюдать за тем, как его выкапывают.
Он вложил золотую вещицу в руку старика. Остальным испанцам сказал:
– Мы скоро увидим золото в таких количествах, что эта вещица покажется нам пустяком.
Но старик отказался взять назад безделушку. Он настойчиво совал ее в руки Кристофоро. Это был тот неоспоримый знак, которого он искал. Золото с этого острова дает ему Бог. Кто же по доброй воле расстанется с такой драгоценностью, если его не побудит к этому Всевышний? Мечта Кристофоро о крестовом походе для освобождения Константинополя, а затем Святой земли будет возмещена благодаря украшениям дикарей.
– Ну что ж, я беру это во имя моих повелителей, короля и королевы Испании, – произнес он. – Теперь мы отправимся на поиски того места, где рождается золото.
Поэтому ему нужно было опередить их, предстать перед ними как божество. И в результате он сам должен сделать их своими пленниками. Там, в Джубе, он беспечно полагал, что его план обязательно сработает. Однако здесь, среди криков птиц и гуденья насекомых болотистой земли Чиапаса, его замысел казался нелепым, а сама операция болезненной и вызывающей смущение.
Ему придется имитировать самый зверский обряд королевского жертвоприношения, после которого король, однако, остается живым. И почему это майя были так изобретательны, когда причиняли себе боль и увечья?
Все остальное было готово. Он спрятал библиотеку утраченного будущего в предназначенном для нее постоянном укрытии и заделал отверстие. Он уложил все, что ему потребуется позднее в водонепроницаемые контейнеры и запомнил приметы на местности, которые помогут ему впоследствии найти свои клады. А все то, что потребуется ему сейчас, в первый год, было упаковано так, чтобы не привлечь внимания сапотеков. Сам он был раздет догола, тело разрисовано, а шевелюра украшена перьями, бусами и тому подобными драгоценностями, чтобы напоминать короля майя после крупной победы. Но что более важно, с его головы и плеч свисала шкура убитого им ягуара.
Через полчаса группа, вышедшая из деревни Атетулька на охоту за будущей жертвой, дойдет до поляны, где он находится. Чтобы кровь его преждевременно не свернулась, он должен был ждать до последней минуты. Наконец он вздохнул, опустился на колени на мягкий ковер из опавших листьев, достал местное обезболивающее средство. Майя проводили эту операцию без анестезии, напомнил он себе, одновременно щедро намазывая свой пенис, а затем подождал несколько минут, пока тот потерял чувствительность. Потом, с помощью шприца для подкожных инъекций обезболил всю область гениталий, надеясь, что ему представится возможность повторно нанести местный анестетик часа через четыре, когда его действие начнет ослабевать.
Один настоящий шип ската и пять искусных имитаций из различных металлов. Он поочередно брал их в руку и втыкал в плоть перпендикулярно члену. Кровь текла обильно и залила ему ноги. Сначала шип ската, затем серебряный, золотой, медный, бронзовый и железный. Хотя боль совершенно не ощущалась, к концу операции он почувствовал головокружение. От потери крови? Он усомнился в этом. Скорее всего это была психологическая реакция на протыкание собственного пениса. Да, быть королем майя – дело нелегкое. А смог бы он проделать это без обезболивания? Хунакпу опять усомнился, вознося хвалу своим предкам и одновременно содрогаясь от их варварства.
Когда группа охотников тихо приблизилась к поляне, Хунакпу стоял там в луче мощной лампы, зажатой у него между ног и направленной вверх. Металлические шипы сияли и мерцали, когда по телу Хунакпу пробегала дрожь. Как он и рассчитывал, охотники, остолбенев, уставились на кровь, все еще стекающую по его ногам и капающую с кончика пениса. Они также заметили узоры на его теле и, как он и ожидал, сразу же поняли всю важность его появления. Они распростерлись перед ним на земле.
– Я Хунакпу Один, – сказал он на языке майя. Затем, перейдя на язык сапотеков, продолжал:
– Я Хунакпу Один. Я пришел из Шибальбы к вам, собаки Атетульки. Я решил, что вы больше не будете собаками, а станете людьми. Если вы будете подчиняться мне, то вы и все, говорящие на языке сапотеков, станут хозяевами этой земли. Ваши сыновья не будут больше попадать на алтарь Уицилопочтли, потому что я сломаю хребет мексиканцам, я вырву сердце у Тласкалы, а ваши суда причалят к берегам всех островов мира.
Однако теперь уже не оставалось ни малейших сомнений. В лунном свете, пробивающемся сквозь облака, каждый мог разглядеть землю. Родриго де Триана, с его острым зрением, первым увидел ее час назад: в два часа ночи, когда это была всего лишь тень, немного отличавшаяся по цвету от горизонта на западе. Теперь вокруг Родриго собрались другие матросы, от души поздравляли его, со смехом напоминали ему о его долгах как действительных, так и вымышленных. Они делали это не без основания, поскольку первому, кто увидит землю, было обещано выплачивать пожизненно десять тысяч мараведи в год. Этого хватило бы, чтобы содержать богатый дом, со слугами; эти деньги сделали бы де Триана господином.
Но что же тогда видел Кристофоро еще раньше, в десять вечера? Земля тогда, должно быть, была тоже недалеко. Ведь не прошло и четырех часов, как Триана увидел ее. Кристофоро видел свет, двигавшийся вверх и вниз, как будто ему подавали сигнал, приглашая приблизиться. Господь показал ему землю, и раз уж ему нужно выполнить веление Бога, он должен заявить о своих правах первооткрывателя.
– Прости, Родриго, – окликнул его Кристофоро со своего места около руля. – Но земля, которую вы сейчас видите, наверняка та же, что я увидел в десять часов вечера.
На палубе воцарилась тишина.
– Дон Педро Гутьерес подошел ко мне, когда я позвал его, – сказал Кристофоро. – Дон Педро, что мы оба увидели?
– Свет, – ответил дон Педро. – На западе, где сейчас видна земля.
Он был королевским мажордомом. Или, если называть вещи своими именами, королевским шпионом. Все знали, что он не особенно дружит с Колоном. Но для простых моряков все господа всегда заодно, как, несомненно, и сейчас.
– Я крикнул “земля!” раньше всех, – сказал де Триана, – вы ведь промолчали, дон Кристобаль.
– Признаю, что я сомневался, – сказал Кристофоро. – Море штормило, и я сомневался, может ли быть земля так близко. Я убедил себя, что это не может быть землей, и не сказал ничего, потому что не хотел возбуждать ложные надежды. Но дон Педро – мой свидетель, а то, что мы сейчас видим, доказывает правоту моих слов.
Де Триана был разъярен тем, что, по его мнению, являлось откровенным воровством.
– Все эти часы я напряженно всматривался на запад. Свет в небе – это еще не земля. Никто не увидел землю раньше меня, никто!
Санчес, королевский инспектор – официальный представитель короля, который к тому же вел дневник путешествия, немедленно вмешался; его голос резко, как удар кнута, прозвучал над палубой:
– Немедленно замолчите. Не забывайте, что вы отправились в путь по королевскому приказу, и никто не смеет ставить под сомнение слово королевского адмирала.
Это было довольно смелое выступление с его стороны, поскольку титул адмирала Открытого Моря будет присвоен Кристофоро, только если он достигнет Чипангу и вернется в Испанию. А Кристофоро хорошо помнил, что прошлой ночью, когда дон Педро подтвердил, что видел тот же свет, Санчес настаивал, что никакого света нет и на западе ничего не видно. Если кто-то и мог поставить под сомнение утверждение Кристофоро, что он первый увидел землю, то это был Санчес. И все же он поддержал если не свидетельство Кристофоро, то его авторитет.
Это уже хорошо.
– Родриго, у тебя действительно зоркий глаз, – сказал Кристофоро. – Если бы кто-то на берегу не зажег огонь – факел или костер, – я ничего бы не увидел. Но Бог привлек мой взгляд к берегу этим светом, и ты просто подтвердил то, что Бог уже показал мне.
Люди молчали, но Кристофоро понимал, что ему не удалось убедить их. Еще секунду назад они радовались тому, как внезапно разбогател один из них, а теперь они увидели, что награду, как всегда вырывают из рук простого человека. Они, конечно, будут думать, что Кристофоро и дон Педро солгали, что они действовали из зависти. Они не могут понять, что он выполняет веление Бога и потом Бог щедро наградит его, так что ему не нужно отнимать деньги у простого матроса. Но Кристофоро не осмеливался хоть в чем-то отступить от указаний Всевышнего. Если Бог предопределил, что он будет первым, кто увидит далекие царства Востока, то тогда Кристофоро не сможет нарушить волю Господню, даже из симпатии к Триана. Поскольку, поступи он иначе, слухи об этом быстро расползутся, и люди будут думать, что Кристофоро отступился не из доброты и сострадания, а из-за того, что совесть заставила его отдать деньги. Его слова о том, что он первым увидел землю, должны навсегда остаться никем не опровергнутыми, иначе воля Господа останется невыполненной. Что же касается Родриго де Триана, то Бог, наверняка, щедро вознаградит его за его утрату.
Теперь, когда долгая борьба должна была вот-вот принести свои плоды, Кристофоро очень хотелось, чтобы Господь смилостивился, и не посылал ему больше тяжких испытаний.
* * *
Ни одно измерение не бывает точным. Предполагалось, что темпоральное поле образует идеальную сферу, с помощью которой находящиеся во внутренней части полушария путешественники и их груз отправятся в прошлое, а в будущем останется металлическая чаша. Но расчеты оказались неточными, и Хунакпу, плавно, как в колыбели, раскачивался в остатке чаши, куске металла, – настолько тонком, что сквозь него он различал листья деревьев. На мгновение он задумался, как ему выбраться оттуда, потому что столь тонкая кромка металла наверняка рассечет ему кожу. Но прошло немного времени, и металл под воздействием внутреннего напряжения рассыпался и упал на землю крохотными пластинками. Его груз рухнул наземь среди этих обломков.Хунакпу встал и, осторожно переступая, начал тщательно собирать эти пластинки и укладывать их в кучу около дерева. Наибольшая опасность, связанная с доставкой Хунакпу, заключалась в том, что сфера его темпорального поля могла перерезать ствол дерева, в результате чего верхняя его часть упала бы на него и его груз. Поэтому ученые постарались посадить Хунакпу как можно ближе к кромке воды, но так, чтобы аппарат не упал в океан. Однако измерения оказались неточными. Одно большое дерево стояло менее чем в трех метрах от кромки поля.
Неважно. В дерево он не врезался. Небольшая ошибка в расчетах поля состояла л том, что ученые увеличили его размеры, а не уменьшили. Если бы они сделали наоборот, то часть оборудования оказалась бы утраченной. Оставалось надеяться, что расчеты времени приземления были точнее, и он успеет выполнить свою задачу до появления европейцев.
Недавно рассвело. Хунакпу опасался, что его обнаружат слишком рано. Эта часть берега была выбрана потому, что люди редко бывали тут, и только если ученые ошиблись с датой прибытия на несколько недель, ему грозила опасность, что его кто-нибудь увидит. Но в своих действиях он должен был рассчитывать на худшее. Ему следовало соблюдать осторожность.
Вскоре все было спрятано в кустах. Он опять обрызгал себя жидкостью для отпугивания насекомых, чтобы лишний раз подстраховаться, и начал перетаскивать весь груз с берега в укромное место среди скал, в километре от воды.
На это занятие ушла основная часть дня. Затем он отдохнул и позволил себе помечтать о будущем. И вот я здесь, на земле моих предков или, по крайней мере, неподалеку оттуда. Отступать мне некуда. Если я потерплю неудачу, меня принесут в жертву Уицилопочтли, возможно, или какому-нибудь сапотекскому божеству. Даже если у Дико и Кемаля все пройдет гладко, они прибудут сюда несколько лет спустя. А пока я один в этом мире и могу полагаться только на себя. Если же другие потерпят неудачи, в моих силах ликвидировать Колумба. Все, что мне предстоит сделать, это превратить сапотеков в великую нацию, установить связь с тарасками, ускорить развитие судостроения, а также выплавки и обработки железа, блокировать тлакскаланов, свергнуть власть мексиканцев и подготовить этих людей к новой религии, не предусматривающей человеческих жертвоприношений. Разве это невыполнимо?
На бумаге все выглядело легко и просто. Такие логичные, такие простые переходы от одного этапа к следующему. Но сейчас, не зная никого в округе, оказавшись в одиночестве со своим сложным и хрупким оборудованием, которое в случае поломки нельзя будет ни отремонтировать, ни заменить…
Ну, хватит об этом, сказал он себе. У меня еще остается несколько часов до наступления темноты. Я должен выяснить, когда я прибыл сюда. У меня назначена встреча.
Еще до наступления темноты он подошел к Атетульке, ближайшей деревне сапотеков. И благодаря тому, что неоднократно наблюдал за жизнью этой деревни с помощью Трусайта II, быстро понял, какой сегодня день недели – по тому, чем занимались жители. Что касается даты, то в темпоральном поле не произошло сколько-нибудь существенных ошибок: он прибыл, как было намечено, и теперь мог познакомиться с деревней утром.
Он содрогнулся при мысли о том, что ему предстоит сделать, чтобы приготовиться к встрече, а затем в сумерках пошел назад, к своему тайнику. Он подождал ягуара, своего старого знакомца по прежним наблюдениям, свалил его на землю стрелой с транквилизатором, затем убил и снял шкуру. Теперь он мог появиться в деревню, закутанный в нее. Вряд ли жители деревни осмелятся коснуться Человека-Ягуара, в особенности, если он назовет себя королем майя, пришедшим из таинственной подземной страны Шибальба. Дни величия империи майя давно ушли в прошлое, но тем не менее, их хорошо помнили. Сапотеки постоянно жили в тени великой цивилизации майя прошедших столетий. Вмешавшиеся явились Колумбу в образе Бога, в которого он верил – Хунакпу поступит так же. Разница была лишь в том, что ему придется прожить остаток своей жизни с людьми, которых он будет обманывать и успешно манипулировать ими.
В то далекое теперь время все это казалось превосходной идеей.
* * *
Кристофоро запретил капитанам всех судов приближаться к земле, пока полностью не рассветет. Это был неизвестный берег, и, хотя они сгорали от нетерпения вновь ступить на твердую почву, не было смысла рисковать хотя бы одним судном, когда впереди их могли ожидать рифы и скалы.Днем выяснилось, что он был прав. Подходы к берегу оказались предательски опасными, и только благодаря умелому маневрированию Кристофоро сумел довести суда до берега. Пусть теперь скажут, что я плохой моряк, подумал он. Даже сам Пинсон не смог бы этого сделать лучше, чем я.
Однако никто из моряков, похоже, не был расположен признать его мастерство судовождения. Они все еще не могли простить ему истории с наградой Трианы. Ну, пусть дуются. Прежде чем путешествие закончится, все они разбогатеют. Разве Господь не обещал ему столько золота, что даже большому флоту будет не под силу перевезти его? Или Кристофоро подвела память, и Господь не говорил этого?
Почему Он не разрешил мне записать его слова, когда они еще были свежи в памяти! Но на это был запрет, и Кристофоро пришлось положиться только на свою память. Ему было сказано, что здесь было золото, и он доставит его домой.
– На этой широте мы, должно быть, находимся у побережья Чипангу, – сказал Кристофоро Санчесу.
– Вы так думаете? – спросил Санчес. – Я не могу себе представить часть испанского побережья, где не было бы никаких признаков человеческого жилья.
– Вы забыли свет, который мы видели прошлой ночью, – сказал дон Педро. Санчес промолчал.
– А вы когда-нибудь видели землю, покрытую такой пышной растительностью, – сказал дон Педро.
– Господь благословил это место, – ответил Кристофоро. – И он вручил ее нашим христианским монархам – королю и королеве.
Каравеллы двигались медленно, опасаясь сесть на мель на этом мелководье. Когда они приблизились к ослепительно белому песчаному берегу, из тени леса появились человеческие фигуры.
– Люди! – крикнул один из матросов. И в этом нельзя было усомниться, поскольку на них не было ничего, кроме узенькой полоски на поясе. У них была темная кожа, однако, подумал Кристофоро, не настолько темная, как у африканцев, которых он видел раньше. И волосы у них были не курчавые, а прямые.
– Таких людей, как эти, – сказал Санчес, – я никогда раньше не встречал.
– Это потому, что вы никогда раньше не бывали в Индии, – объяснил Кристофоро.
– На луне я тоже не бывал, – пробурчал Санчес.
– А вы читали Марко Поло? Эти люди на берегу, не китайцы, потому что глаза у них не узкие и не раскосые. Да и кожа у них не желтая и не черная, а скорее красноватая, откуда следует, что они индийцы.
– Так, значит, все-таки это не Чипангу? – спросил дон Педро.
– Это удаленный от берега остров. Мы, вероятно, забрались слишком далеко на север. Чипангу находится к югу отсюда или к юго-западу. Мы не знаем, насколько точными были наблюдения Поло. Он ведь не был штурманом.
– А вы что, штурман? – сухо спросил Санчес. Кристофоро даже не потрудился взглянуть на него с высокомерием, которое тот заслужил.
– Я же сказал, что мы достигнем Востока, сеньор, поплыв на запад, и вот мы здесь.
– Мы находимся где-то, – сказал Санчес, – но никто не может сказать, где расположено это место на зеленой земле Господа нашего.
– Клянусь вам святыми ранами Господними, что мы на Востоке.
– Я восхищаюсь уверенностью адмирала. И вот опять прозвучал этот титул – адмирал. В словах чувствовалось сомнение, и тем не менее он употребил звание, которое присвоят Кристофоро лишь в случае успеха его экспедиции. Или он воспользовался титулом, чтобы выразить иронию? Уж не насмехаются ли над ним?
Рулевой обратился к нему:
– Поворачивать к берегу, сеньор?
– Море еще слишком неспокойно, – отозвался Кристофоро. – Видно, как волны разбиваются о скалы. Нам придется обойти весь остров и найти проход. Держите на два румба к юго-западу, пока не обогнем южный конец рифа, а затем поверните на запад.
Та же команда была передана и на две другие каравеллы. Индейцы на берегу махали им руками, выкрикивая что-то непонятное. Невежественные и голые – не пристало эмиссару христианского короля первому завязывать знакомство с самыми бедными, похоже, жителями этой страны. Миссионеры-иезуиты пробирались в самые дальние уголки Востока. Теперь, когда их заметили, наверняка придет кто-то, знающий латынь, чтобы приветствовать пришельцев.
Примерно в полдень, когда корабли повернули на север, вдоль западного берега острова, они заметили бухту, которая могла служить удобным проходом. Теперь уже стало ясно, что это остров такой маленький, что даже иезуиты не сочли нужным послать туда своих миссионеров. Кристофоро примирился с тем, что придется подождать еще день-два, пока они не найдут кого-то, достойного приветствовать эмиссаров короля и королевы.
Когда Кристофоро спускался в шлюпку, небо очистилось от облаков, и лучи яркого солнца обжигали кожу. Вслед за ним по трапу спустились Санчес и дон Педро и, как всегда трясущийся, Родриго де Эскобедо, нотариус, который должен был вести официальный протокол всего, что делалось от имени их величеств. При дворе он, многообещающий молодой чиновник, славился изящной фигурой, но на борту судна быстро превратился в бледную тень. Его постоянно рвало, и он то и дело метался от своей каюты к краю фальшборта, а потом, пошатываясь, возвращался обратно – когда у него вообще хватало сил подняться с постели. К этому времени он уже несколько попривык к морской качке и лучше держался на ногах, а пища, которую ел, не выплескивалась на борт каравеллы. Однако вчерашний шторм опять свалил его, и то, что он спустился на берег и смог выполнить свои обязанности, ради которых и был послан в экспедицию, можно было считать проявлением истинного мужества. Кристофоро, восхищенный его силой воли, решил, что ни в одном судовом журнале его каравелл не будет упомянута морская болезнь Эскобеды. Пусть он войдет в историю достойным человеком.
Кристофоро заметил, что шлюпка с каравеллы Пинсона отошла от судна раньше, чем все королевские чиновники спустились в его шлюпку. Пинсон еще пожалеет, если надеется первым ступить на землю этого острова. Что бы он ни думал обо мне как о моряке, я все еще остаюсь эмиссаром короля Арагона и королевы Кастилии, и с его стороны – предательство опередить меня в столь важной миссии.
На полдороге к берегу Пинсон, по-видимому, понял это, и лодка его остановилась и не двигалась, пока шлюпка Кристофоро не прошла мимо и, не сбавляя хода, выскочила на берег. Прежде чем она остановилась, Кристофоро перескочил через борт и пошел по мелководью, где небольшие волны доставали ему до пояса, а откатываясь, тянули за собой меч, висевший у бедра. Выйдя из воды, он поднял высоко над головой королевское знамя и зашагал широким шагом по гладкому влажному песку. Он шагал так, пока не пересек линию прилива и там, на сухом песке, стал на колени и поцеловал землю. Затем поднялся и, повернувшись, посмотрел на оставшихся позади. Они, как и он, стояли на коленях и целовали землю.
– Этот небольшой остров будет отныне носить имя нашего Спасителя, который привел нас сюда.
Эскобедо написал на бумаге, положенной на небольшой ящичек, принесенный им с каравеллы: “Сан Сальвадор”.
– Эта земля отныне является владением их величеств короля Фердинандо и королевы Изабеллы, наших повелителей и слуг Христовых.
Они подождали, пока Эскобедо записал слова Кристофоро. Затем Кристофоро подписал этот документ, а за ним то же проделали и все остальные. Никто не осмелился поставить свою подпись выше его, да и по размеру буквы их подписей были вдвое меньше.
Только после этого туземцы начали появляться из леса. Их было много, все обнаженные, без оружия, коричневые, как кора деревьев. На фоне яркой зелени деревьев и подлеска их кожа выглядела почти красной. Они приближались робко, почтительно, с выражением благоговейного трепета на лицах.
– Они все – дети? – спросил Эскобедо.
– Дети? – удивился дон Педро.
– Они же все безбородые, – пояснил Эскобедо.
– Наш капитан тоже бреется, – сказал дон Педро.
– У них даже бакенбардов нет, – заметил Эскобедо.
Санчес, услышав их, громко расхохотался.
– Они же совершенно голые, а вы смотрите на их подбородки, чтобы убедиться в том, что это – мужчины.
Пинсон, оценив шутку, расхохотался еще громче и стал пересказывать ее другим.
Туземцы, услышав хохот, тоже засмеялись. Они не могли удержаться, чтобы не привстать и не коснуться рукой бород тех испанцев, что стояли ближе к ним. Было очевидно, что у них нет никаких враждебных намерений, и поэтому испанцы позволили им это со смехом и шутками.
Хотя у Кристофоро не было бороды, которая привлекла бы их внимание, они явно поняли, что он тут главный, и именно к нему подошел самый старший из туземцев. Кристофоро попытался заговорить с ним на нескольких языках, в том числе на латыни, испанском, португальском и генуэзском, но все было безрезультатно. Эскобедо попробовал греческий, а брат Пинсона, Висент Яньес, ломаный мавританский, которому он научился за те несколько лет, что промышлял контрабандой вдоль побережья.
– Они вообще не умеют говорить, – сказал Кристофоро. Затем он протянул руку к золотому украшению, вдетому в мочку уха вождя.
Не говоря ни слова, тот улыбнулся, вынул украшение из уха и вложил его в руку Кристофоро.
Испанцы с облегчением вздохнули. Выходит, что эти туземцы, умеют они говорить или нет, неплохо разбираются в ценности вещей. И все золото, которое у них есть, теперь принадлежит Испании.
– А еще, – сказал Кристофоро, – где вы его берете?
Увидев, что его не понимают, Кристофоро прибегнул к помощи пантомимы, стал копаться в песке и “нашел” там золотое украшение. Затем указал рукой вглубь острова.
Старик решительно покачал головой и указал в сторону моря, на юго-запад.
– Золота, очевидно, на этом острове нет, – сказал Кристофоро. – Вряд ли можно было ожидать, что на таком маленьком и бедном острове, как этот, есть золотые разработки, иначе тут были бы королевские чиновники из Чипангу, чтобы наблюдать за тем, как его выкапывают.
Он вложил золотую вещицу в руку старика. Остальным испанцам сказал:
– Мы скоро увидим золото в таких количествах, что эта вещица покажется нам пустяком.
Но старик отказался взять назад безделушку. Он настойчиво совал ее в руки Кристофоро. Это был тот неоспоримый знак, которого он искал. Золото с этого острова дает ему Бог. Кто же по доброй воле расстанется с такой драгоценностью, если его не побудит к этому Всевышний? Мечта Кристофоро о крестовом походе для освобождения Константинополя, а затем Святой земли будет возмещена благодаря украшениям дикарей.
– Ну что ж, я беру это во имя моих повелителей, короля и королевы Испании, – произнес он. – Теперь мы отправимся на поиски того места, где рождается золото.
* * *
Группа сапотеков, которую Хунакпу увидел в лесу, была отнюдь не самой безопасной для него. Она искала пленника для жертвоприношения в начале сезона дождей. Сначала они решат, что Хунакпу вполне подойдет им для этой цели. Им никогда еще не случалось встречать такого высокого, сильного мужчину, и он, несомненно, представит собой особую ценность в качестве жертвы.Поэтому ему нужно было опередить их, предстать перед ними как божество. И в результате он сам должен сделать их своими пленниками. Там, в Джубе, он беспечно полагал, что его план обязательно сработает. Однако здесь, среди криков птиц и гуденья насекомых болотистой земли Чиапаса, его замысел казался нелепым, а сама операция болезненной и вызывающей смущение.
Ему придется имитировать самый зверский обряд королевского жертвоприношения, после которого король, однако, остается живым. И почему это майя были так изобретательны, когда причиняли себе боль и увечья?
Все остальное было готово. Он спрятал библиотеку утраченного будущего в предназначенном для нее постоянном укрытии и заделал отверстие. Он уложил все, что ему потребуется позднее в водонепроницаемые контейнеры и запомнил приметы на местности, которые помогут ему впоследствии найти свои клады. А все то, что потребуется ему сейчас, в первый год, было упаковано так, чтобы не привлечь внимания сапотеков. Сам он был раздет догола, тело разрисовано, а шевелюра украшена перьями, бусами и тому подобными драгоценностями, чтобы напоминать короля майя после крупной победы. Но что более важно, с его головы и плеч свисала шкура убитого им ягуара.
Через полчаса группа, вышедшая из деревни Атетулька на охоту за будущей жертвой, дойдет до поляны, где он находится. Чтобы кровь его преждевременно не свернулась, он должен был ждать до последней минуты. Наконец он вздохнул, опустился на колени на мягкий ковер из опавших листьев, достал местное обезболивающее средство. Майя проводили эту операцию без анестезии, напомнил он себе, одновременно щедро намазывая свой пенис, а затем подождал несколько минут, пока тот потерял чувствительность. Потом, с помощью шприца для подкожных инъекций обезболил всю область гениталий, надеясь, что ему представится возможность повторно нанести местный анестетик часа через четыре, когда его действие начнет ослабевать.
Один настоящий шип ската и пять искусных имитаций из различных металлов. Он поочередно брал их в руку и втыкал в плоть перпендикулярно члену. Кровь текла обильно и залила ему ноги. Сначала шип ската, затем серебряный, золотой, медный, бронзовый и железный. Хотя боль совершенно не ощущалась, к концу операции он почувствовал головокружение. От потери крови? Он усомнился в этом. Скорее всего это была психологическая реакция на протыкание собственного пениса. Да, быть королем майя – дело нелегкое. А смог бы он проделать это без обезболивания? Хунакпу опять усомнился, вознося хвалу своим предкам и одновременно содрогаясь от их варварства.
Когда группа охотников тихо приблизилась к поляне, Хунакпу стоял там в луче мощной лампы, зажатой у него между ног и направленной вверх. Металлические шипы сияли и мерцали, когда по телу Хунакпу пробегала дрожь. Как он и рассчитывал, охотники, остолбенев, уставились на кровь, все еще стекающую по его ногам и капающую с кончика пениса. Они также заметили узоры на его теле и, как он и ожидал, сразу же поняли всю важность его появления. Они распростерлись перед ним на земле.
– Я Хунакпу Один, – сказал он на языке майя. Затем, перейдя на язык сапотеков, продолжал:
– Я Хунакпу Один. Я пришел из Шибальбы к вам, собаки Атетульки. Я решил, что вы больше не будете собаками, а станете людьми. Если вы будете подчиняться мне, то вы и все, говорящие на языке сапотеков, станут хозяевами этой земли. Ваши сыновья не будут больше попадать на алтарь Уицилопочтли, потому что я сломаю хребет мексиканцам, я вырву сердце у Тласкалы, а ваши суда причалят к берегам всех островов мира.