Страница:
— Спокойной ночи, Артур, — сказала она.
— Спокойной ночи, — пробормотал он.
Спустя какие-то секунды он уже спал. Она села за письменный стол и прикрутила фитиль настольной лампы. Пока она ждет возвращения ловчих, можно почитать. Это отвлечет ее от долгих часов ожидания.
Нет, видно, ей не суждено сегодня погрузиться в чтение. Слова по-прежнему усеивали книжную страницу, но она не понимала их смысл. Что она сейчас читает? Декарта? Какая разница? Ее неумолимо влек новый огонек сердца Артура Стюарта. Все тропки его жизни изменились. Он перестал быть прежним. Нет, это неправда. Он был и остается Артуром.
Он почти прежний Артур. Почти такой же. Но не совсем.
Стоило ли платить за его спасение такую цену? Чтобы обрести свободу, ему пришлось потерять часть себя. Возможно, это новое "я" лучше, чем старое, но прежний Артур Стюарт навсегда исчез в прошлом, как если бы его увезли на юг и он прожил бы остальную часть своей жизни в рабстве, лишь изредка вспоминая о Хатраке. Потом эти воспоминания превратились бы в сон, а затем — в сказку, которую он рассказывал бы детишкам перед смертью…
«Дура! Глупая дура! — яростно прикрикнула на себя Пегги. — Человек меняется с каждым новым днем. Его тело стареет, сердце теряет детскую невинность, ум становится менее невежественным». Жизнь в оковах намного больше изменила бы мальчика — вернее искалечила, — чем нежное прикосновение Элвина. Очутившись в Аппалачах, Артур Стюарт потерял бы много больше. Кроме того, Пегги своими глазами видела темные тропки, которые прежде затмевали огонь его сердца, — кнута надсмотрщика, палящее солнце, выжигающее мозги, пока он трудился в поле, или веревка, которая поджидала Артура на дорогах, ведущих к восстанию рабов. Артур возглавил бы это восстание или принял в нем участие, и десятки рабовладельцев были бы убиты во сне, в своих постелях… Артур Стюарт был слишком юн, чтобы понять, что с ним случилось, однако будь он постарше и представься ему такой выбор, Пегги не сомневалась, что он выбрал бы то будущее, которое дал ему Элвин.
В некотором роде он лишился частички своей души, частички дара, а следовательно, потерял часть жизни. Но благодаря этой потере он обрел куда больше свободы, приобрел силу, так что в этой сделке он выиграл.
Однако, вспомнив, как сияло его лицо, когда он произносил слова голосом своей учительницы, Пегги не смогла удержаться и пролила-таки несколько слезинок в память о даре Артура Стюарта.
— Спокойной ночи, — пробормотал он.
Спустя какие-то секунды он уже спал. Она села за письменный стол и прикрутила фитиль настольной лампы. Пока она ждет возвращения ловчих, можно почитать. Это отвлечет ее от долгих часов ожидания.
Нет, видно, ей не суждено сегодня погрузиться в чтение. Слова по-прежнему усеивали книжную страницу, но она не понимала их смысл. Что она сейчас читает? Декарта? Какая разница? Ее неумолимо влек новый огонек сердца Артура Стюарта. Все тропки его жизни изменились. Он перестал быть прежним. Нет, это неправда. Он был и остается Артуром.
Он почти прежний Артур. Почти такой же. Но не совсем.
Стоило ли платить за его спасение такую цену? Чтобы обрести свободу, ему пришлось потерять часть себя. Возможно, это новое "я" лучше, чем старое, но прежний Артур Стюарт навсегда исчез в прошлом, как если бы его увезли на юг и он прожил бы остальную часть своей жизни в рабстве, лишь изредка вспоминая о Хатраке. Потом эти воспоминания превратились бы в сон, а затем — в сказку, которую он рассказывал бы детишкам перед смертью…
«Дура! Глупая дура! — яростно прикрикнула на себя Пегги. — Человек меняется с каждым новым днем. Его тело стареет, сердце теряет детскую невинность, ум становится менее невежественным». Жизнь в оковах намного больше изменила бы мальчика — вернее искалечила, — чем нежное прикосновение Элвина. Очутившись в Аппалачах, Артур Стюарт потерял бы много больше. Кроме того, Пегги своими глазами видела темные тропки, которые прежде затмевали огонь его сердца, — кнута надсмотрщика, палящее солнце, выжигающее мозги, пока он трудился в поле, или веревка, которая поджидала Артура на дорогах, ведущих к восстанию рабов. Артур возглавил бы это восстание или принял в нем участие, и десятки рабовладельцев были бы убиты во сне, в своих постелях… Артур Стюарт был слишком юн, чтобы понять, что с ним случилось, однако будь он постарше и представься ему такой выбор, Пегги не сомневалась, что он выбрал бы то будущее, которое дал ему Элвин.
В некотором роде он лишился частички своей души, частички дара, а следовательно, потерял часть жизни. Но благодаря этой потере он обрел куда больше свободы, приобрел силу, так что в этой сделке он выиграл.
Однако, вспомнив, как сияло его лицо, когда он произносил слова голосом своей учительницы, Пегги не смогла удержаться и пролила-таки несколько слезинок в память о даре Артура Стюарта.
Глава 19
ПЛУГ
Ловчие проснулись вскоре после того, как спасители Артура Стюарта перевезли мальчика через реку.
— Посмотри только. Кандалы целы и невредимы. Доброе, надежное железо…
— Плюнь. На них наложили хорошее заклятие, которое навело на нас сон. Наверное, они и сниматься сами могут. Но эти люди даже не подозревают, что мы, ловчие, всегда находим беглеца. Нам достаточно одного запаха.
Посмотреть на них со стороны, можно было бы решить, что они радуются бегству Артура Стюарта. Но говоря по правде, эти парни просто любили добрую погоню, им нравилось демонстрировать людям, что от ловчих не скроешься. Иногда им приходилось начинить чье-либо брюхо дробью, еще до окончания охоты, ну и что с того? Они были псами, взявшими след истекающего кровью оленя.
Ловчие шли по следу Артура Стюарта, пока не уперлись в берег реки. Осмотрев все вокруг, они переглянулись, обменявшись хмурыми взглядами. Подняв глаза, они обозрели другой берег, отыскивая огоньки сердец тех, кто бродит посреди ночи, тогда как все честные люди должны спать. Светловолосый не умел видеть далеко, но темноволосый ловчий сказал:
— Вижу огоньки, они движутся. А несколько стоят на одном месте. Ничего, в Хатраке снова возьмем след.
Элвин держал плуг в руках. Он знал, что без труда превратит его в золотой — Элвин достаточно повидал в своей жизни золота, чтобы запомнить, как оно выглядит, и показать частичкам железа, какими они должны стать. Но вместе с тем он понимал, что сейчас ему требуется не совсем обыкновенное золото. Оно слишком мягкое и холодное, как обыкновенный камень. Нет, ему нужно нечто новое, он не просто превратит железо в золото, осуществив мечту всякого алхимика, но создаст живой металл, золото, которое будет намного крепче и сильнее железа и превзойдет лучшую сталь. Это золото будет видеть и чувствовать мир вокруг себя — плуг сам станет переворачивать землю, подставляя ее огню солнца.
Элвин создаст золотой плуг, который будет знать человека и которому человек будет верить, как По Доггли и Гораций Гестер знают и доверяют друг другу. Этому плугу не понадобится ни вол, ни лошадь, ни дополнительный вес, чтобы вонзиться в почву. Плуг будет отличать плодородную землю от истощенной. Подобного золота ни разу не видели на земле; точно так же этот мир никогда не видел тонкой незримой нити, которую Элвин протянул сегодня между собой и Артуром Стюартом.
Он опустился на колени, вызвав в уме форму золота.
— Стань таким, — шепнул он железу.
Он чувствовал, как из окружающего плуг воздуха внутрь железа ринулись атомы, соединясь друг с другом, образуя частички, которые по своему весу были больше частичек железа. Атомы беспрекословно выстроились в том порядке, который Элвин им показал.
В своих руках юноша держал золотой плуг. Элвин потер пальцем металл. Ну да, самое настоящее золото, сияющее в огне горна ярко-желтым цветом, правда, оно еще мертво, еще холодно. Как научить металл быть живым? Показывать золоту образ человеческого тела бессмысленно — такой плуг Элвину не нужен. Он хотел пробудить живые атомы, продемонстрировать им, какими были и какими они могут стать. Впустить в них огонь жизни.
Огонь жизни… Элвин поднял золотой плуг, который значительно прибавил в весе, и, отвернувшись от палящего пламени, поставил его прямо посреди ярких угольев горна.
Ловчие, спокойно покачиваясь на спинах лошадей, не торопясь ехали по дороге к Хатраку, заглядывая в каждый дом, в каждую хижину, сравнивая то, что находилось в их шкатулке, с огоньками сердец местных жителей. Но их поиски не увенчались успехом. Они миновали кузницу и увидели горящий внутри огонь сердца, но то был вовсе не мальчишка, которого они искали. Это, наверное, кузнец, который выковал кандалы.
— Убил бы его на месте, — проскрежетал темноволосый ловчий. — Точно знаю, это он засунул заклятие в кандалы, чтобы мальчик без труда их скинул.
— Ничего, поймаем парнишку, вернемся сюда, — успокоил светловолосый.
Они заметили, что в старом домике неподалеку горят два огонька, но ни один из них не соответствовал образцу, который хранился в шкатулке, поэтому ловчие поехали дальше, разыскивая ребенка, которого должны были узнать с первого взгляда.
Огонь проник внутрь золота, но пламя всего лишь плавило металл. Нет, так не пойдет — плуг нуждался в жизни, а огонь нес ему смерть. Элвин восстановил в голове образ плуга и показал частичкам золота, крикнул каждому атому: «Мне нужно, чтобы вы не только своими формами повторяли формы золота, но еще держали вот этот образ. Вы должны придерживаться его, как бы ни жег огонь, какая бы сила ни давила, как бы вас ни рвали, ни уничтожали».
Он почувствовал, что его приказ услышан — в золоте наметилось движение, движение, которое мешало золоту таять в пламени и стекать в золу. Но этого мало, металл так и не обрел силы. Ни секунды не раздумывая, Элвин сунул руки в огонь и приложил к золоту, продолжая показывать металлу образ плуга, крича в своем сердце: «Вот какими нужно быть! Станьте такими!» Боль страшно жгла его, но он понимал, что руки вытаскивать нельзя, ибо лишь тот настоящий Мастер, кто является частью своего творения. Атомы услышали его и приняли форму, которой Элвин никогда не видел, но в результате этого золото теперь спокойно вбирало в себя жар огня и не таяло. Одна часть работы выполнена; правда, плуг еще не ожил, не стал таким, каким хотел сотворить его Элвин, но уже мог стоять в огне горна, не превращаясь в расплавленные струйки металла. Золото приобрело иные качества. Это золото знало, что оно есть плуг, и намеревалось навсегда остаться в этой форме.
Элвин отнял руки от металла и увидел, что на его коже, которая местами обуглилась до самых костей, весело танцует пламя. Молчаливый, как сама смерть, стиснув зубы, он сунул руки в бочонок с водой и услышал, как огонь зашипел, затухая. После чего, прежде чем боль разгорелась в полную силу, Элвин принялся лечить себя, убирая старую кожу и наращивая на ее место новую.
Вскоре, пошатываясь от усталости, ибо исцеление рук потребовало огромных сил, он подошел к горну и снова уставился в огонь на золотой плуг. Элвин заставил золото запомнить образ и держать его всегда, но этого не достаточно, чтобы оживить плуг. Металл должен понять, для чего предназначен плуг. Чтобы в дальнейшем исправно исполнять свою работу, золото должно узнать, почему оно обязано ожить. Вот в чем суть Творения; вот что хотела сказать ему Иволга три года тому назад. Творение — это не просто резьба по дереву или работа с железом, ведь плотники и кузнецы режут, гнут и плавят, принуждая вещи принять новую форму. Творение — это нечто более тонкое; ты должен сделать так, чтобы вещи сами захотели обрести новую форму, чтобы они стремились к ней. Вот что Элвин делал многие годы подряд, не понимая, что на самом деле творит. Считая, что отыскивает естественные трещинки в камне, в действительности он создавал трещинки, представляя, где они должны появиться, и показывая это атомам внутри камня. Таким образом он учил вещи принимать ту форму, которую он им предлагал.
С этим плугом он сделал то же самое, однако не случайно, а намеренно. Элвин научил золото, как обрести новые качества и держаться новой формы. Он создал нечто новое, чего не создавал никогда раньше. Но как ему научить плуг действовать, двигаться так, как никогда не двигалось золото?
Где-то в глубине души он понимал, что проблема на самом деле заключается не в плуге. Настоящей проблемой являлся Хрустальный Город, ведь кирпичи, из которых сложатся его стены, — это не просто атомы в железном плуге. Атомами города станут мужчины и женщины, которые не воспримут форму на веру, как воспринимают ее атомы, не станут в точности следовать приказам Элвина, а когда будут действовать, их поступки вполовину не будут так чисты. «Если у меня получится вселить в золото жизнь, может быть, мне удастся-таки построить из обыкновенных людей Хрустальный Город. Может быть, я найду соратников, таких же чистых душой, как атомы этого золота, и, возможно, они поймут форму Хрустального Города и полюбят ее с первого взгляда, так же, как полюбил ее я, очутившись внутри смерча, в который провел меня Тенскватава. Тогда они будут не только следовать форме, но и заставлять ее действовать. Хрустальный Город оживет, превратившись в нечто огромное, в нечто куда более величественное, нежели кто-либо из нас, потому что мы всего-навсего атомы».
Лишь тот настоящий Мастер, кто является частью своего творения.
Элвин подбежал к мехам и принялся качать их, пока угли не раскалились до такой степени, что любой другой кузнец давно удрал бы из кузницы и подождал в ночной прохладе, пока огонь немножко ослабнет. Но не Элвин. Вместо этого он подошел к горну и шагнул прямо в пламя. Он чувствовал, как на его теле горит одежда, но не обращал на это внимания. Он обнял руками плуг, прижал его к груди и одновременно стал исцелять себя, но не по кусочкам, а всего сразу, говоря телу: «Оставайся живым! Переноси огонь, который жжет тебя, в плуг!»
И одновременно с тем он сказал плугу: «Следуй примеру моего тела! Живи! Учись у моих живых частичек, пойми, что каждая часть тела занимается своим делом, и действуй подобным образом. Я не могу явить тебе форму, которую ты должен обрести, и не могу научить тебя этому, потому что сам не знаю, как это происходит. Но я могу показать тебе, что значит быть живым, показать болью своего тела, показать исцелением, борьбой за жизнь. Стань таким! Как бы тебе трудно ни пришлось, учись у меня, — это ты, будь, как я!»
Это заняло целую вечность. Элвин дрожал в огне, пока его тело боролось с жаром, отыскивая способы нести огонь, как река несет воду, и вливать его в плуг, который превратился в океан желтого пламени. И атомы, находящиеся внутри плуга, отчаянно пытались сделать то, о чем просил Элвин, — они хотели повиноваться ему, но не ведали как. Однако его зов был силен, слишком силен, чтобы его не услышать; причем услышать его приказ — мало. Они должны поверить, что Элвин желает им только добра. Они доверились ему, захотели стать живым плугом, о котором он мечтал, поэтому каждую частичку времени, по сравнению с которой секунда показалась бы вечностью, атомы пытались сделать то, пытались сотворить это, пока внутри золотого плуга не возник новый образ, который обрел жизнь — такую, какой требовал Элвин. За одно-единственное мгновение образ распространился по металлу, и плуг ожил.
Он ожил. Элвин почувствовал, как золото движется под руками, чтобы удобнее расположиться среди угольев огня, чтобы взрезать их и перевернуть, словно они были почвой. А поскольку в почве этой не могло взрасти семя жизни, плуг скользнул прочь, удаляясь от огня к краю горна. Он двигался потому, что решил оказаться в другом месте, куда и переместился. Достигнув края горна, он перевалился через него и покатился на пол кузницы.
Испытывая неизмеримые страдания, Элвин также выкатился из огня и тоже упал, распростершись на холодном земляном полу. Теперь, когда всепожирающее пламя больше не терзало его, тело принялось бороться с умиранием кожи. Оно исцеляло Элвина, следуя образу, который юноша в него заложил. Элвину не нужно было говорить ему, что делать, и направлять его. «Стань собой», — был приказ Элвина, поэтому знак, находящийся внутри живых частичек тела, повиновался образу, который стоял у юноши в голове, пока тело вновь не исцелилось. Новая кожа ровно обтянула плоть, ни следа ожога не осталось на ней.
От чего не мог Элвин избавиться, так это от памяти о боли и от слабости, поскольку на исцеление ушло много сил. Но ему было ровным счетом наплевать на это. Как бы он слаб ни был, сердце его торжествовало, потому что плуг, который лежал рядом с ним на земле, был сделан из живого золота. И вовсе не Элвин создал его, Элвин лишь научил металл, а тот в свою очередь сам сотворил себя.
Ловчие ничего не нашли, хоть и объехали весь город. И как темноволосый ловчий не всматривался вдаль, отыскивая беглецов, он так ничего и не увидел. Ни одна лошадь не скакала во тьме, унося мальчишку, ни один огонек сердца не двигался в ночи. Каким-то образом раб-полукровка спрятался от них, что, насколько они знали, было невозможно. Но, вероятно, ему все-таки удалось скрыться.
Разумнее всего было поискать там, где мальчишка жил эти годы. Надо посмотреть в гостинице, в домике у ручья, в кузнице — там, где пылали яркие огоньки сердец. Люди, живущие там, почему-то засиделись чуть ли не до рассвета. Ловчие подъехали к гостинице и привязали лошадей неподалеку от дороги. Зарядив ружья и пистолеты, они отправились на разведку. Проходя мимо гостиницы, ловчие снова вгляделись внутрь здания, тщательно обследуя каждый огонек, но ни один из них не соответствовал образцу, заключенному в шкатулке.
— Надо посмотреть в коттедже, где живет эта училка, — сказал светловолосый ловчий. — В первый раз мы ведь там его нашли.
Темноволосый ловчий глянул в сторону домика. Конечно, сквозь деревья коттедж не было видно, но то, что ловчий сейчас искал, не скроют ни деревья, ни самые крепкие стены.
— Там два человека, — произнес он наконец.
— Так, может, один из них полукровка? — предположил светловолосый ловчий.
— Судя по шкатулке, нет, — ответил темноволосый и вдруг грязно ухмыльнулся. — Учительница, живущая одна, принимает в это время ночи какого-то посетителя? Догадываюсь, кто у нее в гостях, и это вовсе не мальчишка.
— Все равно пойдем глянем, — настаивал светловолосый ловчий. — Скорее всего ты правильно рассудил, и она не будет жаловаться, если мы вдруг вломимся к ней в дверь, иначе мы расскажем всей округе, что увидели внутри ее домика, когда случайно проходили мимо поздно ночью.
Они посмеялись над этим и направились по освещенной лунным светом тропинке к домику мисс Ларнер. Они намеревались выбить ногой дверь и хорошенько повеселиться, пока училка будет скакать по комнате и выкрикивать угрозы.
Но самое смешное, что, когда они подошли к коттеджу, этот план начисто выветрился из их голов. Они абсолютно забыли, зачем сюда шли. Ловчие снова взглянули на огоньки сердец и сравнили их с тем, что лежало в шкатулке.
— Какого дьявола мы перлись сюда? — вознегодовал светловолосый ловчий. — Парень наверняка в гостинице. Мы же видим, что его здесь нет!
— Знаешь, что я подумал? — спросил темноволосый. — Может, они убили его?
— Они что, совсем чокнутые? А зачем было красть мальчишку?
— Тогда куда, по-твоему, они его запрятали, если мы ничего не видим?
— Он в гостинице. Могу поспорить, они наложили на пацана какие-то обереги. Но стоит нам открыть двери, как заклятия рухнут, и мы сразу увидим его, вот так вот.
На какое-то мгновение темноволосый ловчий подумал: «А почему бы заодно не заглянуть в домик к учительнице? Ведь на него тоже может быть наложен оберег? Почему бы нам сначала не открыть эту дверь?»
Но эта мысль мгновенно ускользнула от него, так что в следующую секунду он уже ничего не помнил — он даже не помнил, что у него родилась такая идея. Темноволосый ловчий молча побрел за своим компаньоном. Мальчик-полукровка наверняка в гостинице. Сто к одному.
Пегги, разумеется, увидела ловчих, когда те подошли к ее домику, но ни капли не испугалась. Все это время она исследовала тропки ожидающего Артура Стюарта будущего, и ни на одной из них не было того, что мальчика уведут с собой ловчие. Артура поджидало немало опасностей — это Пегги видела, — но сегодня ночью с ним ничего не случится. Поэтому она не обратила на ловчих никакого внимания. Она увидела, когда они решили уйти; увидела мысль, мелькнувшую в голове у темноволосого ловчего; увидела, как обереги повернули его и отправили прочь. Но за этим она наблюдала краешком глаза — сейчас она с головой погрузилась в изучение будущего Артура Стюарта, рассматривая, что ждет мальчика впереди.
И вдруг она поняла, что больше сдерживаться не может. Она обязана поделиться с Элвином той радостью и печалью, которую он принес сегодня ночью. Но как это сделать? Неужели она признается ему, что мисс Ларнер на самом деле светлячок, который увидел, как в огне сердца Артура Стюарта родились миллионы и миллионы новых возможностей? Она не могла держать это в себе. Несколько лет назад она хотя бы могла поделиться своим открытием с миссис Модести, от которой у Пегги не было секретов.
Нет, идти в кузницу — это сумасшествие, ведь она мечтала рассказать Элвину такое, чего не могла рассказать, не выдав своей тайны. Однако, если она останется наедине с собой в этих стенах, знание, терзающее изнутри, сведет ее с ума.
Поэтому она поднялась, отперла дверь и вышла на улицу. Никого. Она закрыла дверь и повернула в замочной скважине ключ, после чего снова заглянула в сердце Артура, чтобы увериться, что никакой опасности не возникло. Ему ничто не угрожает. Она может спокойно идти к Элвину.
И только тогда она заглянула в сердце Элвина, только тогда она увидела ужаснейшую боль, которую он перенес считанные минуты назад. Почему она этого не заметила? Почему она ничего не увидела? Только что Элвин преодолел величайший рубеж в своей жизни: он создал великое Творение, принес в этот мир нечто новое, а она все пропустила. Когда он сошелся в битве с Рассоздателем, она была далеко отсюда, в Дикэйне, и тем не менее присутствовала при его борьбе, а сейчас, находясь от Элвина в нескольких десятках ярдов… Почему она не услышала его боль, когда он извивался в огне?
Может, причиной был домик у ручья. Однажды, почти девятнадцать лет тому назад, в день, когда Элвин появился на свет, домик у ручья лишил ее дар силы и усыпил маленькую Пегги, и тогда она едва-едва не опоздала. Но нет, этого не может быть — вода больше не течет через домик, да и огонь горна куда сильнее воды.
Может быть, это Рассоздатель ее ослепил? Обозрев округу глазами светлячка, она не заметила никаких подозрительных темных пятен среди красок окружающего мира. Во всяком случае, поблизости ничего угрожающего не было. Значит, ее никто не ослеплял.
Нет, видимо, сама природа того, что творил Элвин, не хотела, чтобы Пегги что-либо узнала. Много лет тому назад Пегги не видела, чем закончилось его противостояние Рассоздателю, — сегодня ночью она не видела, как Элвин изменил юного Артура на берегу Гайо. Точно так же она не видела, что он делал в кузнице. То особое Творение, которое осуществилось сегодня, стояло вне тропок будущего, которые открывались дару Пегги.
Будет ли так всегда? Неужели каждый раз она будет терять свое волшебное зрение? Это разозлило ее и напугало. «Какой прок от моего дара, если в самый ответственный момент он подводит меня?! Нет, сейчас он мне не так уж был нужен. Элвин не нуждался в моей помощи, когда заходил в огонь. Мой дар не подводит меня, когда в нем возникает необходимость. То рушатся мои желания».
«Но сейчас я нужна ему», — подумала она. Пегги начала осторожно спускаться по склону, луна висела над горизонтом, глубокие тени пролегли по земле, пересекая предательскую тропинку. Обогнув угол кузницы, девушка поморщилась от ослепляющего огня, пылающего в горне и заливающего своим сиянием траву. Огонь полыхал ярко-красным светом, так что трава вместо зеленой стала казаться черной.
Внутри кузницы, свернувшись клубочком на земле, лицом к горну, лежал Элвин. Он тяжело и прерывисто дышал. Спит ли он? Нет. Он был полностью обнажен; ей потребовалась секунда, чтобы понять, что его одежда, наверное, сгорела в горне. Он не заметил этого, ибо тогда его больше занимала боль тела, поэтому Пегги, заглянув в огонек его сердца в поисках воспоминаний, ничего там не нашла.
Кожа Элвина была поразительно бледной и гладкой. Сегодня днем Пегги собственными глазами видела его коричневый загар, полученный под жарким солнцем. На теле его виднелись шрамы от ожогов или случайных искр — избытки работы рядом с огнем. Однако сейчас кожа Элвина стала как у младенца, и Пегги ничего не смогла с собой поделать. Она шагнула в кузницу, встала рядом с юношей на колени и нежно провела рукой по его спине. Его кожа была такой мягкой, что собственные руки показалась Пегги грубыми — казалось, одним касанием она могла поранить Элвина.
Он глубоко вздохнул. Она убрала руку.
— Элвин, — окликнула она. — Ты в порядке?
Он двинул рукой, прижимая к себе какой-то предмет, который закрывал своим телом. И действительно, она разглядела, что рядом с ним блестит что-то желтое. Золотой плуг.
— Он ожил, — пробормотал Элвин.
И как бы в подтверждение этим словам плуг под его рукой слегка шевельнулся.
Стучаться, естественно, они не стали. Глухая ночь ведь на дворе! Хозяева сразу поймут, что это не какой-то там случайный путник — к ним могли заявиться только ловчие. Стук в дверь предупредит их, даст возможность унести мальчишку.
Так что темноволосый ловчий и не пытался бесшумно вскрыть замок. Он ударил со всех сил ногой, и дверь, сорвав верхнюю щеколду, настежь распахнулась. Держа ружье наизготовку, ловчий быстро вошел в дом и оглядел гостиную. Огонь в очаге уже затухал, отбрасывая на стены неверные тени, но даже при этом неясном свете было видно, что в комнате никого нет.
— Я посмотрю на втором этаже, — предложил светловолосый ловчий. — А ты сходи на задний двор, проверь, может, они уже убежали.
Темноволосый ловчий прошел через кухню к черному ходу и выглянул на улицу. Тем временем светловолосый поднимался по лестнице.
Старушка Пег, спрятавшаяся под столом в кухне, вылезла из своего убежища. Ворвавшиеся в дом негодяи даже не позаботились повнимательнее оглядеть помещение. Она, конечно, не знала, кто эти люди, но надеялась… надеялась, что это ловчие, которые вернулись, потому что каким-то чудом Артур Стюарт умудрился сбежать и теперь они его ищут. Пег сбросила башмаки и на цыпочках проследовала в гостиную, где над камином висело заряженное ружье Горация. Она потянулась и сняла его с крюка, но рукой случайно сбила жестяной чайничек, который вечером кто-то поставил на камин, чтобы вода не остывала. Чайник, покатившись по полу, громко задребезжал; горячая вода окатила ее ноги, и она против воли тихонько зашипела.
На лестнице послышались шаги. Не обращая внимания на боль, Пег подбежала к лестнице, у которой и столкнулась со спускающимся вниз светловолосым ловчим. Дуло его ружья было направлено прямо на Пег. Хотя она в жизни не стреляла из ружья в человека, сейчас она не колебалась ни секунды. Старушка Пег нажала на курок; сильная отдача ударила в живот, согнув ее пополам и отбросив к стене рядом с кухонной дверью. Впрочем, этого она не заметила. Она видела лишь то, как покачивается светловолосый ловчий, чье лицо внезапно расслабилось и поглупело, разом напомнив Пег морду жующей траву коровы. Затем его рубаха расцвела алыми потеками, и он с грохотом рухнул на пол.
«Больше тебе не придется красть детей у мам, — подумала старушка Пег. — Не уводить тебе чернокожих туда, где их ждет палящее солнце и кнут. Я убила тебя, ловчий, и думаю, наш Господь возрадовался моему поступку. Но даже если я теперь отправлюсь в ад, все равно я рада, что поступила так».
— Посмотри только. Кандалы целы и невредимы. Доброе, надежное железо…
— Плюнь. На них наложили хорошее заклятие, которое навело на нас сон. Наверное, они и сниматься сами могут. Но эти люди даже не подозревают, что мы, ловчие, всегда находим беглеца. Нам достаточно одного запаха.
Посмотреть на них со стороны, можно было бы решить, что они радуются бегству Артура Стюарта. Но говоря по правде, эти парни просто любили добрую погоню, им нравилось демонстрировать людям, что от ловчих не скроешься. Иногда им приходилось начинить чье-либо брюхо дробью, еще до окончания охоты, ну и что с того? Они были псами, взявшими след истекающего кровью оленя.
Ловчие шли по следу Артура Стюарта, пока не уперлись в берег реки. Осмотрев все вокруг, они переглянулись, обменявшись хмурыми взглядами. Подняв глаза, они обозрели другой берег, отыскивая огоньки сердец тех, кто бродит посреди ночи, тогда как все честные люди должны спать. Светловолосый не умел видеть далеко, но темноволосый ловчий сказал:
— Вижу огоньки, они движутся. А несколько стоят на одном месте. Ничего, в Хатраке снова возьмем след.
Элвин держал плуг в руках. Он знал, что без труда превратит его в золотой — Элвин достаточно повидал в своей жизни золота, чтобы запомнить, как оно выглядит, и показать частичкам железа, какими они должны стать. Но вместе с тем он понимал, что сейчас ему требуется не совсем обыкновенное золото. Оно слишком мягкое и холодное, как обыкновенный камень. Нет, ему нужно нечто новое, он не просто превратит железо в золото, осуществив мечту всякого алхимика, но создаст живой металл, золото, которое будет намного крепче и сильнее железа и превзойдет лучшую сталь. Это золото будет видеть и чувствовать мир вокруг себя — плуг сам станет переворачивать землю, подставляя ее огню солнца.
Элвин создаст золотой плуг, который будет знать человека и которому человек будет верить, как По Доггли и Гораций Гестер знают и доверяют друг другу. Этому плугу не понадобится ни вол, ни лошадь, ни дополнительный вес, чтобы вонзиться в почву. Плуг будет отличать плодородную землю от истощенной. Подобного золота ни разу не видели на земле; точно так же этот мир никогда не видел тонкой незримой нити, которую Элвин протянул сегодня между собой и Артуром Стюартом.
Он опустился на колени, вызвав в уме форму золота.
— Стань таким, — шепнул он железу.
Он чувствовал, как из окружающего плуг воздуха внутрь железа ринулись атомы, соединясь друг с другом, образуя частички, которые по своему весу были больше частичек железа. Атомы беспрекословно выстроились в том порядке, который Элвин им показал.
В своих руках юноша держал золотой плуг. Элвин потер пальцем металл. Ну да, самое настоящее золото, сияющее в огне горна ярко-желтым цветом, правда, оно еще мертво, еще холодно. Как научить металл быть живым? Показывать золоту образ человеческого тела бессмысленно — такой плуг Элвину не нужен. Он хотел пробудить живые атомы, продемонстрировать им, какими были и какими они могут стать. Впустить в них огонь жизни.
Огонь жизни… Элвин поднял золотой плуг, который значительно прибавил в весе, и, отвернувшись от палящего пламени, поставил его прямо посреди ярких угольев горна.
Ловчие, спокойно покачиваясь на спинах лошадей, не торопясь ехали по дороге к Хатраку, заглядывая в каждый дом, в каждую хижину, сравнивая то, что находилось в их шкатулке, с огоньками сердец местных жителей. Но их поиски не увенчались успехом. Они миновали кузницу и увидели горящий внутри огонь сердца, но то был вовсе не мальчишка, которого они искали. Это, наверное, кузнец, который выковал кандалы.
— Убил бы его на месте, — проскрежетал темноволосый ловчий. — Точно знаю, это он засунул заклятие в кандалы, чтобы мальчик без труда их скинул.
— Ничего, поймаем парнишку, вернемся сюда, — успокоил светловолосый.
Они заметили, что в старом домике неподалеку горят два огонька, но ни один из них не соответствовал образцу, который хранился в шкатулке, поэтому ловчие поехали дальше, разыскивая ребенка, которого должны были узнать с первого взгляда.
Огонь проник внутрь золота, но пламя всего лишь плавило металл. Нет, так не пойдет — плуг нуждался в жизни, а огонь нес ему смерть. Элвин восстановил в голове образ плуга и показал частичкам золота, крикнул каждому атому: «Мне нужно, чтобы вы не только своими формами повторяли формы золота, но еще держали вот этот образ. Вы должны придерживаться его, как бы ни жег огонь, какая бы сила ни давила, как бы вас ни рвали, ни уничтожали».
Он почувствовал, что его приказ услышан — в золоте наметилось движение, движение, которое мешало золоту таять в пламени и стекать в золу. Но этого мало, металл так и не обрел силы. Ни секунды не раздумывая, Элвин сунул руки в огонь и приложил к золоту, продолжая показывать металлу образ плуга, крича в своем сердце: «Вот какими нужно быть! Станьте такими!» Боль страшно жгла его, но он понимал, что руки вытаскивать нельзя, ибо лишь тот настоящий Мастер, кто является частью своего творения. Атомы услышали его и приняли форму, которой Элвин никогда не видел, но в результате этого золото теперь спокойно вбирало в себя жар огня и не таяло. Одна часть работы выполнена; правда, плуг еще не ожил, не стал таким, каким хотел сотворить его Элвин, но уже мог стоять в огне горна, не превращаясь в расплавленные струйки металла. Золото приобрело иные качества. Это золото знало, что оно есть плуг, и намеревалось навсегда остаться в этой форме.
Элвин отнял руки от металла и увидел, что на его коже, которая местами обуглилась до самых костей, весело танцует пламя. Молчаливый, как сама смерть, стиснув зубы, он сунул руки в бочонок с водой и услышал, как огонь зашипел, затухая. После чего, прежде чем боль разгорелась в полную силу, Элвин принялся лечить себя, убирая старую кожу и наращивая на ее место новую.
Вскоре, пошатываясь от усталости, ибо исцеление рук потребовало огромных сил, он подошел к горну и снова уставился в огонь на золотой плуг. Элвин заставил золото запомнить образ и держать его всегда, но этого не достаточно, чтобы оживить плуг. Металл должен понять, для чего предназначен плуг. Чтобы в дальнейшем исправно исполнять свою работу, золото должно узнать, почему оно обязано ожить. Вот в чем суть Творения; вот что хотела сказать ему Иволга три года тому назад. Творение — это не просто резьба по дереву или работа с железом, ведь плотники и кузнецы режут, гнут и плавят, принуждая вещи принять новую форму. Творение — это нечто более тонкое; ты должен сделать так, чтобы вещи сами захотели обрести новую форму, чтобы они стремились к ней. Вот что Элвин делал многие годы подряд, не понимая, что на самом деле творит. Считая, что отыскивает естественные трещинки в камне, в действительности он создавал трещинки, представляя, где они должны появиться, и показывая это атомам внутри камня. Таким образом он учил вещи принимать ту форму, которую он им предлагал.
С этим плугом он сделал то же самое, однако не случайно, а намеренно. Элвин научил золото, как обрести новые качества и держаться новой формы. Он создал нечто новое, чего не создавал никогда раньше. Но как ему научить плуг действовать, двигаться так, как никогда не двигалось золото?
Где-то в глубине души он понимал, что проблема на самом деле заключается не в плуге. Настоящей проблемой являлся Хрустальный Город, ведь кирпичи, из которых сложатся его стены, — это не просто атомы в железном плуге. Атомами города станут мужчины и женщины, которые не воспримут форму на веру, как воспринимают ее атомы, не станут в точности следовать приказам Элвина, а когда будут действовать, их поступки вполовину не будут так чисты. «Если у меня получится вселить в золото жизнь, может быть, мне удастся-таки построить из обыкновенных людей Хрустальный Город. Может быть, я найду соратников, таких же чистых душой, как атомы этого золота, и, возможно, они поймут форму Хрустального Города и полюбят ее с первого взгляда, так же, как полюбил ее я, очутившись внутри смерча, в который провел меня Тенскватава. Тогда они будут не только следовать форме, но и заставлять ее действовать. Хрустальный Город оживет, превратившись в нечто огромное, в нечто куда более величественное, нежели кто-либо из нас, потому что мы всего-навсего атомы».
Лишь тот настоящий Мастер, кто является частью своего творения.
Элвин подбежал к мехам и принялся качать их, пока угли не раскалились до такой степени, что любой другой кузнец давно удрал бы из кузницы и подождал в ночной прохладе, пока огонь немножко ослабнет. Но не Элвин. Вместо этого он подошел к горну и шагнул прямо в пламя. Он чувствовал, как на его теле горит одежда, но не обращал на это внимания. Он обнял руками плуг, прижал его к груди и одновременно стал исцелять себя, но не по кусочкам, а всего сразу, говоря телу: «Оставайся живым! Переноси огонь, который жжет тебя, в плуг!»
И одновременно с тем он сказал плугу: «Следуй примеру моего тела! Живи! Учись у моих живых частичек, пойми, что каждая часть тела занимается своим делом, и действуй подобным образом. Я не могу явить тебе форму, которую ты должен обрести, и не могу научить тебя этому, потому что сам не знаю, как это происходит. Но я могу показать тебе, что значит быть живым, показать болью своего тела, показать исцелением, борьбой за жизнь. Стань таким! Как бы тебе трудно ни пришлось, учись у меня, — это ты, будь, как я!»
Это заняло целую вечность. Элвин дрожал в огне, пока его тело боролось с жаром, отыскивая способы нести огонь, как река несет воду, и вливать его в плуг, который превратился в океан желтого пламени. И атомы, находящиеся внутри плуга, отчаянно пытались сделать то, о чем просил Элвин, — они хотели повиноваться ему, но не ведали как. Однако его зов был силен, слишком силен, чтобы его не услышать; причем услышать его приказ — мало. Они должны поверить, что Элвин желает им только добра. Они доверились ему, захотели стать живым плугом, о котором он мечтал, поэтому каждую частичку времени, по сравнению с которой секунда показалась бы вечностью, атомы пытались сделать то, пытались сотворить это, пока внутри золотого плуга не возник новый образ, который обрел жизнь — такую, какой требовал Элвин. За одно-единственное мгновение образ распространился по металлу, и плуг ожил.
Он ожил. Элвин почувствовал, как золото движется под руками, чтобы удобнее расположиться среди угольев огня, чтобы взрезать их и перевернуть, словно они были почвой. А поскольку в почве этой не могло взрасти семя жизни, плуг скользнул прочь, удаляясь от огня к краю горна. Он двигался потому, что решил оказаться в другом месте, куда и переместился. Достигнув края горна, он перевалился через него и покатился на пол кузницы.
Испытывая неизмеримые страдания, Элвин также выкатился из огня и тоже упал, распростершись на холодном земляном полу. Теперь, когда всепожирающее пламя больше не терзало его, тело принялось бороться с умиранием кожи. Оно исцеляло Элвина, следуя образу, который юноша в него заложил. Элвину не нужно было говорить ему, что делать, и направлять его. «Стань собой», — был приказ Элвина, поэтому знак, находящийся внутри живых частичек тела, повиновался образу, который стоял у юноши в голове, пока тело вновь не исцелилось. Новая кожа ровно обтянула плоть, ни следа ожога не осталось на ней.
От чего не мог Элвин избавиться, так это от памяти о боли и от слабости, поскольку на исцеление ушло много сил. Но ему было ровным счетом наплевать на это. Как бы он слаб ни был, сердце его торжествовало, потому что плуг, который лежал рядом с ним на земле, был сделан из живого золота. И вовсе не Элвин создал его, Элвин лишь научил металл, а тот в свою очередь сам сотворил себя.
Ловчие ничего не нашли, хоть и объехали весь город. И как темноволосый ловчий не всматривался вдаль, отыскивая беглецов, он так ничего и не увидел. Ни одна лошадь не скакала во тьме, унося мальчишку, ни один огонек сердца не двигался в ночи. Каким-то образом раб-полукровка спрятался от них, что, насколько они знали, было невозможно. Но, вероятно, ему все-таки удалось скрыться.
Разумнее всего было поискать там, где мальчишка жил эти годы. Надо посмотреть в гостинице, в домике у ручья, в кузнице — там, где пылали яркие огоньки сердец. Люди, живущие там, почему-то засиделись чуть ли не до рассвета. Ловчие подъехали к гостинице и привязали лошадей неподалеку от дороги. Зарядив ружья и пистолеты, они отправились на разведку. Проходя мимо гостиницы, ловчие снова вгляделись внутрь здания, тщательно обследуя каждый огонек, но ни один из них не соответствовал образцу, заключенному в шкатулке.
— Надо посмотреть в коттедже, где живет эта училка, — сказал светловолосый ловчий. — В первый раз мы ведь там его нашли.
Темноволосый ловчий глянул в сторону домика. Конечно, сквозь деревья коттедж не было видно, но то, что ловчий сейчас искал, не скроют ни деревья, ни самые крепкие стены.
— Там два человека, — произнес он наконец.
— Так, может, один из них полукровка? — предположил светловолосый ловчий.
— Судя по шкатулке, нет, — ответил темноволосый и вдруг грязно ухмыльнулся. — Учительница, живущая одна, принимает в это время ночи какого-то посетителя? Догадываюсь, кто у нее в гостях, и это вовсе не мальчишка.
— Все равно пойдем глянем, — настаивал светловолосый ловчий. — Скорее всего ты правильно рассудил, и она не будет жаловаться, если мы вдруг вломимся к ней в дверь, иначе мы расскажем всей округе, что увидели внутри ее домика, когда случайно проходили мимо поздно ночью.
Они посмеялись над этим и направились по освещенной лунным светом тропинке к домику мисс Ларнер. Они намеревались выбить ногой дверь и хорошенько повеселиться, пока училка будет скакать по комнате и выкрикивать угрозы.
Но самое смешное, что, когда они подошли к коттеджу, этот план начисто выветрился из их голов. Они абсолютно забыли, зачем сюда шли. Ловчие снова взглянули на огоньки сердец и сравнили их с тем, что лежало в шкатулке.
— Какого дьявола мы перлись сюда? — вознегодовал светловолосый ловчий. — Парень наверняка в гостинице. Мы же видим, что его здесь нет!
— Знаешь, что я подумал? — спросил темноволосый. — Может, они убили его?
— Они что, совсем чокнутые? А зачем было красть мальчишку?
— Тогда куда, по-твоему, они его запрятали, если мы ничего не видим?
— Он в гостинице. Могу поспорить, они наложили на пацана какие-то обереги. Но стоит нам открыть двери, как заклятия рухнут, и мы сразу увидим его, вот так вот.
На какое-то мгновение темноволосый ловчий подумал: «А почему бы заодно не заглянуть в домик к учительнице? Ведь на него тоже может быть наложен оберег? Почему бы нам сначала не открыть эту дверь?»
Но эта мысль мгновенно ускользнула от него, так что в следующую секунду он уже ничего не помнил — он даже не помнил, что у него родилась такая идея. Темноволосый ловчий молча побрел за своим компаньоном. Мальчик-полукровка наверняка в гостинице. Сто к одному.
Пегги, разумеется, увидела ловчих, когда те подошли к ее домику, но ни капли не испугалась. Все это время она исследовала тропки ожидающего Артура Стюарта будущего, и ни на одной из них не было того, что мальчика уведут с собой ловчие. Артура поджидало немало опасностей — это Пегги видела, — но сегодня ночью с ним ничего не случится. Поэтому она не обратила на ловчих никакого внимания. Она увидела, когда они решили уйти; увидела мысль, мелькнувшую в голове у темноволосого ловчего; увидела, как обереги повернули его и отправили прочь. Но за этим она наблюдала краешком глаза — сейчас она с головой погрузилась в изучение будущего Артура Стюарта, рассматривая, что ждет мальчика впереди.
И вдруг она поняла, что больше сдерживаться не может. Она обязана поделиться с Элвином той радостью и печалью, которую он принес сегодня ночью. Но как это сделать? Неужели она признается ему, что мисс Ларнер на самом деле светлячок, который увидел, как в огне сердца Артура Стюарта родились миллионы и миллионы новых возможностей? Она не могла держать это в себе. Несколько лет назад она хотя бы могла поделиться своим открытием с миссис Модести, от которой у Пегги не было секретов.
Нет, идти в кузницу — это сумасшествие, ведь она мечтала рассказать Элвину такое, чего не могла рассказать, не выдав своей тайны. Однако, если она останется наедине с собой в этих стенах, знание, терзающее изнутри, сведет ее с ума.
Поэтому она поднялась, отперла дверь и вышла на улицу. Никого. Она закрыла дверь и повернула в замочной скважине ключ, после чего снова заглянула в сердце Артура, чтобы увериться, что никакой опасности не возникло. Ему ничто не угрожает. Она может спокойно идти к Элвину.
И только тогда она заглянула в сердце Элвина, только тогда она увидела ужаснейшую боль, которую он перенес считанные минуты назад. Почему она этого не заметила? Почему она ничего не увидела? Только что Элвин преодолел величайший рубеж в своей жизни: он создал великое Творение, принес в этот мир нечто новое, а она все пропустила. Когда он сошелся в битве с Рассоздателем, она была далеко отсюда, в Дикэйне, и тем не менее присутствовала при его борьбе, а сейчас, находясь от Элвина в нескольких десятках ярдов… Почему она не услышала его боль, когда он извивался в огне?
Может, причиной был домик у ручья. Однажды, почти девятнадцать лет тому назад, в день, когда Элвин появился на свет, домик у ручья лишил ее дар силы и усыпил маленькую Пегги, и тогда она едва-едва не опоздала. Но нет, этого не может быть — вода больше не течет через домик, да и огонь горна куда сильнее воды.
Может быть, это Рассоздатель ее ослепил? Обозрев округу глазами светлячка, она не заметила никаких подозрительных темных пятен среди красок окружающего мира. Во всяком случае, поблизости ничего угрожающего не было. Значит, ее никто не ослеплял.
Нет, видимо, сама природа того, что творил Элвин, не хотела, чтобы Пегги что-либо узнала. Много лет тому назад Пегги не видела, чем закончилось его противостояние Рассоздателю, — сегодня ночью она не видела, как Элвин изменил юного Артура на берегу Гайо. Точно так же она не видела, что он делал в кузнице. То особое Творение, которое осуществилось сегодня, стояло вне тропок будущего, которые открывались дару Пегги.
Будет ли так всегда? Неужели каждый раз она будет терять свое волшебное зрение? Это разозлило ее и напугало. «Какой прок от моего дара, если в самый ответственный момент он подводит меня?! Нет, сейчас он мне не так уж был нужен. Элвин не нуждался в моей помощи, когда заходил в огонь. Мой дар не подводит меня, когда в нем возникает необходимость. То рушатся мои желания».
«Но сейчас я нужна ему», — подумала она. Пегги начала осторожно спускаться по склону, луна висела над горизонтом, глубокие тени пролегли по земле, пересекая предательскую тропинку. Обогнув угол кузницы, девушка поморщилась от ослепляющего огня, пылающего в горне и заливающего своим сиянием траву. Огонь полыхал ярко-красным светом, так что трава вместо зеленой стала казаться черной.
Внутри кузницы, свернувшись клубочком на земле, лицом к горну, лежал Элвин. Он тяжело и прерывисто дышал. Спит ли он? Нет. Он был полностью обнажен; ей потребовалась секунда, чтобы понять, что его одежда, наверное, сгорела в горне. Он не заметил этого, ибо тогда его больше занимала боль тела, поэтому Пегги, заглянув в огонек его сердца в поисках воспоминаний, ничего там не нашла.
Кожа Элвина была поразительно бледной и гладкой. Сегодня днем Пегги собственными глазами видела его коричневый загар, полученный под жарким солнцем. На теле его виднелись шрамы от ожогов или случайных искр — избытки работы рядом с огнем. Однако сейчас кожа Элвина стала как у младенца, и Пегги ничего не смогла с собой поделать. Она шагнула в кузницу, встала рядом с юношей на колени и нежно провела рукой по его спине. Его кожа была такой мягкой, что собственные руки показалась Пегги грубыми — казалось, одним касанием она могла поранить Элвина.
Он глубоко вздохнул. Она убрала руку.
— Элвин, — окликнула она. — Ты в порядке?
Он двинул рукой, прижимая к себе какой-то предмет, который закрывал своим телом. И действительно, она разглядела, что рядом с ним блестит что-то желтое. Золотой плуг.
— Он ожил, — пробормотал Элвин.
И как бы в подтверждение этим словам плуг под его рукой слегка шевельнулся.
Стучаться, естественно, они не стали. Глухая ночь ведь на дворе! Хозяева сразу поймут, что это не какой-то там случайный путник — к ним могли заявиться только ловчие. Стук в дверь предупредит их, даст возможность унести мальчишку.
Так что темноволосый ловчий и не пытался бесшумно вскрыть замок. Он ударил со всех сил ногой, и дверь, сорвав верхнюю щеколду, настежь распахнулась. Держа ружье наизготовку, ловчий быстро вошел в дом и оглядел гостиную. Огонь в очаге уже затухал, отбрасывая на стены неверные тени, но даже при этом неясном свете было видно, что в комнате никого нет.
— Я посмотрю на втором этаже, — предложил светловолосый ловчий. — А ты сходи на задний двор, проверь, может, они уже убежали.
Темноволосый ловчий прошел через кухню к черному ходу и выглянул на улицу. Тем временем светловолосый поднимался по лестнице.
Старушка Пег, спрятавшаяся под столом в кухне, вылезла из своего убежища. Ворвавшиеся в дом негодяи даже не позаботились повнимательнее оглядеть помещение. Она, конечно, не знала, кто эти люди, но надеялась… надеялась, что это ловчие, которые вернулись, потому что каким-то чудом Артур Стюарт умудрился сбежать и теперь они его ищут. Пег сбросила башмаки и на цыпочках проследовала в гостиную, где над камином висело заряженное ружье Горация. Она потянулась и сняла его с крюка, но рукой случайно сбила жестяной чайничек, который вечером кто-то поставил на камин, чтобы вода не остывала. Чайник, покатившись по полу, громко задребезжал; горячая вода окатила ее ноги, и она против воли тихонько зашипела.
На лестнице послышались шаги. Не обращая внимания на боль, Пег подбежала к лестнице, у которой и столкнулась со спускающимся вниз светловолосым ловчим. Дуло его ружья было направлено прямо на Пег. Хотя она в жизни не стреляла из ружья в человека, сейчас она не колебалась ни секунды. Старушка Пег нажала на курок; сильная отдача ударила в живот, согнув ее пополам и отбросив к стене рядом с кухонной дверью. Впрочем, этого она не заметила. Она видела лишь то, как покачивается светловолосый ловчий, чье лицо внезапно расслабилось и поглупело, разом напомнив Пег морду жующей траву коровы. Затем его рубаха расцвела алыми потеками, и он с грохотом рухнул на пол.
«Больше тебе не придется красть детей у мам, — подумала старушка Пег. — Не уводить тебе чернокожих туда, где их ждет палящее солнце и кнут. Я убила тебя, ловчий, и думаю, наш Господь возрадовался моему поступку. Но даже если я теперь отправлюсь в ад, все равно я рада, что поступила так».