Страница:
на камине в гостиной.
Когда, спускаясь по ступенькам, они выходили из дома, кто-то вдруг
хватился, что с ними нет Молли. Пришлось вернуться назад. Оказалось, что
Молли отстала от всех и застряла в самой роскошной спальне. Взяв кусок
голубой ленты с туалетного столика миссис Джонс, Молли примеряла его себе
через плечо, любуясь своим отражением в зеркале с самым глупейшим видом. Ее
жестоко выругали и покинули дом.
Несколько свиных окороков, висевших на кухне, взяли с собой для
погребения, да еще Боксер проломил ударом копыта пивной бочонок в буфетной -
больше в доме ничего не тронули. Тут же на месте они приняли единодушное
решение сохранить дом как музей. Ни у кого и мысли не возникло, что
кто-нибудь из них захочет тут поселиться.
После завтрака Снежок и Наполеон вновь собрали всех животных.
- Товарищи звери! - сказал Снежок. - Сейчас половина седьмого, и
впереди у нас долгий день. Сегодня мы начнем сенокос. Но сначала нам
предстоит еще одно неотложное дело.
Свиньи открылись, что за последние три месяца они выучились читать и
писать - по найденному ими на помойке старому букварю, когда-то
принадлежавшему детям мистера Джонса. Наполеон послал за ведрами с черной и
белой краской и повел всех вниз, к выходившим на главную дорогу воротам,
которые были окованы пятью железными скрепами. Там Снежок, у которого был
самый лучший почерк, замазал кистью слова "Барская Ферма" на верхней
железной планке и вместо этого вывел: "Зверская Ферма". Именно так она
должна была теперь называться. После этого они возвратились в усадьбу, где
Снежок и Наполеон послали за стремянкой, велев приставить ее к торцовой
стенке большого гумна. Они объяснили, что трехмесячными усилиями свиней
принципы Зверизма сведены ныне к Семи Заповедям. Эти СЕМЬ ЗАПОВЕДЕЙ будут
теперь начертаны на стене. Они образуют нерушимый закон, по которому отныне
и навеки будут жить все звери фермы. Не без труда (потому что свинье нелегко
удержать равновесие на ступеньках лестницы) Снежок взобрался наверх и
принялся за работу, а Визгун несколькими ступеньками ниже держал ведро с
краской. Заповеди были выведены большими белыми буквами на просмоленной
стене, и каждый мог прочесть эти буквы с тридцати ярдов. Они гласили:
1. Всякое двуногое существо - ВРАГ.
2. Всякое четвероногое или пернатое существо - ДРУГ.
3. Зверь не носит одежду.
4. Зверь не спит в кровати.
5. Зверь не пьет спиртное.
6. Да не убьет зверь другого зверя.
7. Все звери равны.
Все это было выведено очень красиво и, не считая того, что вместо
"друг" на самом деле получилось "дург", да еще буква "с" смотрела в одном
месте не в ту сторону, все остальное было написано совершенно правильно.
Снежок огласил текст Заповедей. Все согласно закивали, а самые умные из
животных тут же принялись заучивать заповеди наизусть.
- А теперь, товарищи, - сказал Снежок, отбросив кисть, - на сенокос!
Уберем сено быстрее, чем работники Джонса, пусть это будет делом нашей
чести!
В эту минуту все три коровы, которые давно переминались с ноги на ногу,
громко замычали. Бедняг не доили уже целые сутки, и они просто лопались от
переполнявшего их молока. После недолгих размышлений свиньи послали за
подойниками и справились с делом довольно успешно - раздвоенные копытца
свиней, как оказалось, были вполне приспособлены для этой задачи. После
дойки набралось целых пять ведер пенящегося жирного молока, на которое
многие из животных смотрели с неподдельным интересом.
- Что мы с ним сделаем? - спросил кто-то.
- Джонс иногда добавлял немного молока в наше пойло - прокудахтала
какая-то курица.
- Не думайте об этом, товарищи, - воскликнул Наполеон, заслонив
молочные ведра собою. - О молоке позаботятся. Сенокос сейчас важнее всего.
Товарищ Снежок поведет вас. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
Вперед, товарищи! Дело не ждет!
И животные строем зашагали на работу. Вернувшись вечером, они заметили,
что молоко куда-то исчезло.
Как они работали и сколько пота пролили на этом сенокосе! Но труды их
не пропали даром, потому что результат уборки превзошел все их ожидания.
Работалось иногда очень трудно: все инструменты были приспособлены под
людей, а не под животных, и главным препятствием было то, что ни одно из
животных не могло справиться с орудиями, применение которых требовало
хождения на двух ногах. Свиньи, однако, проявляли чудеса изобретательности и
так или иначе находили выход из любого положения. Что же касается лошадей,
то они прекрасно знали каждую пядь земли, а в косьбе и скирдовании понимали
едва ли не больше, чем Джонс и его работники.
Само собой сложилось, что свиньи не принимали непосредственного участия
в работах, а только руководили и надзирали за остальными - благодаря
превосходству в знаниях обязанность руководить легла на них самым
естественным образом. Боксер и Кашка сами впрягались в сенокосилку или
большие ворошильные грабли на конной тяге (разумеется, без всяких удил и
поводьев) и ходили размеренно кругами по лугу, а свинья шла сзади и по мере
необходимости отдавала команды: "Но-о, товарищ зверь! Пошел!" или "Тпру,
товарищ зверь! Тпру!". В ворошении и уборке скошенного сена приняли участие
все животные, даже самые мелкие. Даже утки и куры, невзирая на жару,
трудились весь день, перенося крохотные пучки травы в своих клювиках.
В итоге они разделались с сенокосом на два дня раньше, чем в прошлом
году работники Джонса. Уборку удалось провести совершенно без потерь, зоркие
куры и утки подобрали все до последнего стебелька. И ни одно животное не
украло ни травинки.
Все лето дела на ферме шли как по маслу. Животные никогда в жизни даже
и не подозревали, что могут чувствовать себя такими счастливыми. Каждый
глоток еды доставлял им самое острое наслаждение, потому что это теперь и
вправду была ИХ пища, которую они сами производили для себя, а не подачка
жадного хозяина. Теперь, когда никчемные двуногие паразиты исчезли, даже
несмотря на всю неопытность животных и еды и свободного времени у них было
больше. Их ожидали многочисленные непредвиденные трудности: например, в
самом конце сезона, во время уборки хлеба, пришлось вместо молотьбы
дедовским способом вытаптывать зерна из колосьев, а провеивать зерно - силой
собственного дыхания, потому что ни молотилки, ни веялки на ферме не было.
Но сообразительность свиней и мощная мускулатура Боксера помогали
выпутываться из всех затруднений.
Непомерные силы Боксера были предметом всеобщего восхищения. И во
времена Джонса он был усердным работягой, теперь же он просто вкалывал за
троих. Бывали дни, когда казалось, что все на ферме держится на его могучих
плечах. С утра до ночи он таскал или подталкивал, всегда находясь там, где
труднее. Он договорился с петухом, чтобы тот будил его по утрам на полчаса
раньше всех остальных, и до начала дневных работ один добровольно трудился
там, где, по его мнению, это было всего нужнее. В ответ на любое
затруднение, на любую неудачу он говорил: "Я буду работать еще упорней!" Эти
слова стали его девизом.
Но и все остальные старались в меру своих сил. Куры и утки, например,
подбирая упавшие колоски, сберегли зерна на целых пять бушелей. Никто не
воровал, никто не жаловался на еду, а ссоры, взаимные щепки и зависть,
которые в прежние времена были повседневным явлением, теперь почти исчезли.
Никто не ленился - или почти никто. Молли, правда, не очень хорошо
поднималась по утрам и имела обыкновение уходить с работы пораньше под
предлогом мозолей на копытах. Странновато выглядело поведение кошки. Очень
скоро все заметили, что ее обычно невозможно найти перед началом работ, она
пропадала где-то часами - а потом, как ни в чем не бывало, приходила к обеду
или вечером после окончания рабочего дня. Но у нее всегда были такие
исключительные уважительные причины и мурлыкала она так проникновенно, что
усомниться в ее добрых намерениях было невозможно.
Старый осел Бенджамин, казалось, нисколько не изменился после
Восстания. Он выполнял свою работу с той же неторопливой тщательностью, как
при Джонсе, ни от каких заданий не увиливал, но и не надрывался на
добровольных сверхурочных. О Восстании и его последствиях он своего мнения
не высказывал. Когда его прямо спрашивали, чувствует ли он себя счастливей
после изгнания Джонса, он обыкновенно произносил что-нибудь вроде:
- Ослы живут долго. Никто из вас еще не видел дохлого осла.
Приходилось довольствоваться этим туманным ответом.
По воскресеньям не работали. Завтракали на час позже, чем обычно, а
после завтрака происходила церемония, которая неукоснительно соблюдалась
каждую неделю. Сначала поднимали флаг. Снежку попалась в подсобке для
инструментов старая зеленая скатерть миссис Джонс, на которой он белой
краской намалевал рог и копыта. Каждое воскресное утро поднимали теперь эту
скатерть на флагштоке бывшего жилого дома. "Зеленый цвет нашего знамени, -
объяснял Снежок, - обозначает луга и пастбища Англии, а копыто и рог
символизируют грядущую Республику Зверей, которую мы создадим после полной и
окончательной победой над родом человеческим".
После подъема флага все животные собирались на большом гумне на общее
собрание или Совет. Здесь намечались работы на предстоящую неделю и велось
обсуждение предлагаемых постановлений. Авторами и инициаторами всех
постановлений Совета всегда были свиньи. Другие животные скоро усвоили сам
обычай голосования, но самостоятельно выдвигать предложения так и не
научились.
Активнее всех в обсуждении проектов постановлений участвовали оба хряка
- Снежок и Наполеон. Было, однако, замечено, что эта парочка никогда ни в
чем не бывает согласна. Что бы ни предлагал один из них, другой непременно
был против. Даже когда возникала идея - сама по себе не вызывавшая
разногласий - небольшой лужок за садом отвести под пастбище для тех
животных, которые по старости утратят трудоспособность, Снежок и Наполеон
сцепились по вопросу о пенсионном возрасте для каждой породы животных.
Совет всегда заканчивался пением "Всех животных Британии".
Послеобеденное время отводилось для воскресных развлечений.
Свиньи превратили подсобку, где раньше хранились инструменты и упряжь,
в свою штаб-квартиру. По книгам, вынесенным из дома, они вечерами изучали
здесь кузнечное дело, плотницкое искусство и другие необходимые ремесла.
Снежок, кроме этого, занялся созданием "животкомов", или Животных Комитетов.
В этом ему не было равных. Он организовал Комитет по Производству Яиц для
кур и Лигу Чистых Хвостов для коров, Комитет Перековки Диких Товарищей (с
целью перевоспитания крыс и зайцев), Движение за Самую Белую Шерсть для овец
и многое другое - помимо обучения чтению и письму.
В своем большинстве эти затеи потерпели крах. Попытка приручить диких
животных провалилась почти с самого начала. Они продолжали жить по-старому,
а когда к ним проявляли великодушие, просто старались извлечь из этого
максимальные выгоды. В Животком Перековки вошла кошка и в течение нескольких
первых дней работала в нем очень активно. Однажды ее видели сидящей на
крыше, где она проводила воспитательную беседу с воробьями, которые,
впрочем, были вне пределов ее досягаемости. Она говорила им, что все звери
теперь - товарищи и что любой воробей может, если захочет, подлететь и
посидеть у нее на лапке. Воробьи, однако, держались от нее подальше.
Занятия чтением и письмом, впрочем, пользовались большим успехом. К
осени каждое животное на ферме в той или иной степени повысило свой
образовательный уровень. Что касается свиней, то они давно овладели грамотой
в совершенстве. Сравнительно неплохо выучились читать собаки, но, если не
считать Семи Заповедей, чтение их мало интересовало. Коза Мюриель превзошла
в чтении даже собак и иногда по вечерам, бывало, зачитывала для окружающих
обрывки газетных статей, которые ей попадались на помойке. Бенджамин читал
не хуже любой свиньи, но своих способностей особо не применял. "Насколько я
знаю, - говорил он, - на свете нет ничего такого, что действительно стоит
прочтения". Кашка выучила весь алфавит, но слова складывать не умела.
Боксеру не удалось пойти дальше буквы "Г". Он своим огромным копытом выводил
в пыли буквы "А, Б, В, Г", а потом стоял и вглядывался, сдвинув уши назад,
потряхивая временами гривой и стараясь изо всех сил припомнить, что там
дальше, и всегда безуспешно. Иногда, правда, он брался учить "Д, Е, Ж, З",
но к тому моменту, когда он осваивал их, оказывалось, что буквы "А, Б, В, Г"
начисто улетучились из его памяти. Наконец, он решил удовлетвориться
четырьмя первыми буквами алфавита и обыкновенно писал их дважды или трижды
на дню, чтобы освежить их в памяти. Молли отказалась учить что-либо еще
кроме литер, из которых складывалось ее имя. Она очень искусно выкладывала
их из прутиков, украшала парой-другой цветочков и разгуливала вокруг, не
сводя с них восхищенного взора.
Все остальные не продвинулись дальше буквы "A". Кроме того, выяснилось,
что самые неспособные животные, например овцы, куры и утки, не в силах
запомнить наизусть даже Семь Заповедей. После некоторого размышления Снежок
объявил, что Семь Заповедей можно на деле свести к единственному принципу, а
именно: "Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо". "Этот принцип, - сказал
он, - вполне выражает сущность Зверизма. Всякий, кто его прочно усвоил,
застрахован от человеческого влияния". Птицы поначалу возражали, потому что
им показалось, будто у них тоже две ноги, но Снежок с легкостью переубедил
их.
- Птичье крыло, товарищи звери, - сказал он, - не есть орган действия
или преступного бездействия. Крыло - орган ПЕРЕДВИЖЕНИЯ, то есть НОГА.
Отличительный признак человека - это РУКА, орудие его бесчисленных
злодеяний.
Птицы не поняли длинных слов, которые употребил Снежок, но приняли его
объяснение на веру. Животные не слишком одаренные все до единого стали
заучивать новый афоризм наизусть. Слова ЧЕТЫРЕ - ХОРОШО, ДВЕ - ПЛОХО
начертали на торцовой стенке гумна выше Семи Заповедей и более крупными
буквами. Выучив это правило наизусть, овцы очень полюбили его. Лежа на лугу,
они часто начинали блеять хором: "Четыре - хорошо, две - плохо, четыре -
хорошо, две - плохо..." и могли твердить это часами, нисколько не уставая.
Наполеон к комитетам Снежка не проявлял видимого интереса. Он говорил,
что забота о подрастающем поколении гораздо важнее и перспективнее всего,
что можно сделать для взрослых. Джесси и Блюбель ощенились сразу после
сенокоса, родив в общей сложности девятерых щенят. Как только щенки смогли
обходиться без материнского молока, Наполеон забрал их, сказав, что сам
займется их воспитанием. Он поселил щенков на сеновале, куда можно было
попасть только по приставной лестнице из подсобки для инструментов, и держал
их там в таком уединении, что на ферме скоро забыли об их существовании.
Тайна исчезновения молока раскрылась быстро. Это молоко каждый день
замешивали теперь в свиное пойло. Подоспели ранние сорта яблок, и сад
завалило падалицей. Сначала животные считали самим собою разумеющимся, что
эти яблоки следует разделить поровну между всеми, но тут последовал приказ
снести их в подсобку - в распоряжение свиней. Тут некоторые из животных было
возроптали, но без толку. У свиней было полное единодушие по этому вопросу -
даже у Снежка с Наполеоном. Миссия разъяснить необходимость такого решения
была возложена на Визгуна.
- Товарищи звери! - хрюкал Визгун. - Вы, надеюсь, не думаете, что мы,
свиньи - просто эгоисты, ищем для себя привилегий - и потому пьем молоко и
лопаем яблоки? Если хотите знать, многие из нас не любят ни молока, ни
яблок. Я сам, например, их терпеть не могу! Единственная цель, которую
преследует данное решение, - это поддержать наше здоровье. Молоко и яблоки
(и это научно доказанный факт, товарищи!) содержат вещества, совершенно
необходимые для здоровья свиней. Мы, свиньи, - животные умственного труда,
мы - руководящая и направляющая сила этой фермы. День и ночь мы заботимся о
всеобщем благосостоянии. Это ради ВАС мы пьем это молоко и давимся яблоками!
Знаете ли вы, что будет, если мы, свиньи, не сможем больше справляться со
своими обязанностями? Джонс вернется! Да-да, Джонс вернется! Неужели,
товарищи, - вопил Визгун почти умоляюще, прыгая во все стороны и размахивая
хвостиком, - неужели кто-нибудь из вас хочет снова увидеть Джонса?
Уж если и было что-то на свете, в чем животные были уверены, так это в
том, что они не желают возвращения Джонса. Как только вопрос о яблоках
предстал перед ними в этом свете, им уже было нечего возразить. Важность
поддержания свиней в добром здравии была очевидной. Без дальнейших споров
было решено, что молоко и попадавшие яблоки (а заодно и основной урожай
яблок, как только они созреют) пойдут только на свиней.
К концу лета слухи о том, что происходит на Зверской Ферме, облетели
всю округу. Каждый день Снежок и Наполеон снаряжали стаи голубей, давая им
одно и то же задание: заводить связи с домашней скотиной на других фермах,
рассказывать им историю Восстания и обучать их пению "Всех животных
Британии".
Почти все это время мистер Джонс провел в пивном баре "Рыжий Лев" в
Виллингдоне, жалуясь всем, у кого была охота его слушать, на постигшую его
великую несправедливость, на подлых, ничтожных скотов, осмелившихся
посягнуть на священное право частной собственности. Другие фермеры в общем
сочувствовали ему, но на первых порах никакой особенной помощи не оказали.
Каждый из них в душе надеялся извлечь из неприятностей Джонса какую-нибудь
пользу для себя.
К счастью для животных, владельцы двух ближайших соседних ферм на дух
не выносили друг друга. Земли обширной, но запущенной фермы Фоксвуд сильно
заросли кустарником, хозяйство там велось по старинке, пастбища были
истощены, а живые изгороди находились в безобразном состоянии. Владелец
Фоксвуда мистер Пилькингтон, джентльмен и человек легкомысленный, большую
часть своего времени проводил, смотря по сезону, на рыбалке или охоте. Ферма
Пинчфильд была поменьше, но содержалась лучше. Владелец ее мистер Фредерик,
упрямый и желчный человек, постоянно был занят тяжбами с соседями и слыл
большим скупердяем. Мистер Пилькингтон и мистер Фредерик до того не терпели
друг друга, что даже во имя защиты своих собственных интересов вряд ли бы
смогли о чем-нибудь договориться.
Тем не менее, их обоих не на шутку напугало восстание на Барской Ферме,
и они были сильно озабочены тем, как предотвратить распространение слишком
подробных сведений о нем среди своих животных. Сначала они делали вид, будто
их смешит сама мысль о домашней скотине, самостоятельно управляющей на
ферме. "Все это кончится в течение двух недель", - говорили они. Они
распускали слухи, будто животные на Барской Ферме (они не выносили названия
"Зверская Ферма" и упорно продолжали именовать ее по-старому) все время
грызутся друг с другом и дохнут от голода. Когда прошло время, а животные от
голода явно не вымерли, Фредерик и Пилькингтон сменили пластинку и стали
твердить об ужасных пороках, царящих на ферме. Они утверждали, что животные
там практикуют каннибализм, пытают друг друга раскаленными докрасна
подковами и ввели общность самок. "Вот к чему приводит восстание против
законов Природы", - говорили Фредерик и Пилькингтон.
Тем не менее, в полной мере никто этим россказням не верил. Слухи о
ферме чудес, откуда изгнали двуногих и где животные управляют собой сами,
продолжали циркулировать в смутном и искаженном виде, и в течение года по
всей стране прокатилась волна неповиновения. Быки, которые раньше всегда
вели себя дисциплинированно, вдруг превращались в бешеных диких зверей, овцы
ломали изгороди и объедали посевы клевера, коровы опрокидывали подойники,
верховые лошади вместо того, чтобы брать препятствие, перебрасывали через
него седока.
А кроме того, мелодия и даже слова "Всех животных Британии" стали
известны повсюду. Они распространялись с поразительной быстротой. Двуногие
не могли скрывать своей ярости, когда слышали эту песню, хотя и делали вид,
что она им кажется просто нелепой. Они говорили, что не могут себе
представить, как это, даже будучи безмозглой скотиной, можно петь такую
галиматью. Но любое животное, которое они заставали за пением, люди бичевали
до полусмерти. И все-таки с песней нельзя было справиться. Черные дрозды
высвистывали ее из кустов живой изгороди, голуби нашептывали ее с вязов, она
перебивала громыхание кузниц и звоны церковных колоколов. И когда люди
слышали ее, они втайне трепетали, чувствуя в ней предвестие своей будущей
гибели.
В начале октября, когда урожай был снят, сложен в стога и частично
обмолочен, стайка голубей, сделав круг в воздухе, в дичайшем возбуждении
опустилась во дворе Зверской Фермы. Как оказалось, Джонс со своими
работниками и полудюжиной добровольцев из Фоксвуда и Пинчфильда вторгся на
территорию фермы через главные ворота, окованные пятью железными скрепами, и
направляется вверх по проселку, ведущему к усадьбе. Вооружены они были
палками, а Джонс шествовал впереди всех с охотничьим ружьем в руках.
Намерения людей были очевидны: они явно собирались отбить ферму.
Этого давно ожидали, и все необходимые приготовления были сделаны
заранее. Оборону фермы возглавил Снежок, который изучил найденную в доме
старую книгу о походах Юлия Цезаря. Он быстро отдал нужные приказания, и уже
через пару минут каждое животное заняло свое заранее назначенное место.
Первую атаку Снежок предпринял, как только люди приблизились к усадьбе.
Все 35 голубей взлетели разом и закружились над головами захватчиков,
забрасывая их липким пометом, а пока внимание людей было отвлечено к небу,
вперед выскочили спрятанные за оградой гуси и стали злодейским образом
клевать их за икры. Это была как бы небольшая разведка боем с целью внести в
ряды противника легкое замешательство. Люди легко отбились от гусей палками.
Но тут Снежок задействовал вторую линию обороны. Возглавленное самим
Снежком стадо овец и баранов, а с ними Мюриель и Бенджамин, - лавиной
ринулось на людей. Звери кололи своих врагов рогами, толкали их со всех
сторон, а Бенджамин, развернувшись задом, лупил их своими крохотными
копытцами. И опять люди легко отбились палками и коваными сапогами, и тогда,
по пронзительному визгу, который был условным сигналом к отходу на заранее
подготовленные позиции, все животные разом повернули назад и через открытые
ворота убежали на скотный двор.
У людей вырвался крик торжества. Они увидели - так им показалось -
паническое бегство животных и ринулись за ними вслед безо всякого порядка.
Именно этого и добивался Снежок. Как только люди достаточно углубились во
двор, три лошади, три коровы и все свиньи, которые укрывшись в коровнике,
залегли в засаде, внезапно возникли у них в тылу, отрезав путь к
отступлению.
Снежок дал сигнал к атаке, а сам бросился прямо на Джонса. Увидев это,
фермер поднял ружье и выстрелил. Дробь прочертила глубокие кровавые раны на
спине Снежка, а одна овца была застрелена насмерть. Ни на секунду не
останавливаясь, Снежок налетел на фермера и все шесть пудов своего веса
бросил ему под ноги. Джонс опрокинулся в навозную кучу, и ружье вывалилось
из его рук.
Но особенно устрашающее впечатление на захватчиков произвел Боксер. Он
вставал на дыбы и бил своими огромными, подбитыми железом копытами как
бешеный. Первый же его удар настиг мальчишку-конюха из Фоксвуда, который
получил по лбу копытом и распростерся в грязи, не подавая признаков жизни.
При виде этого несколько человек отшвырнули свои дубины и обратились в
бегство.
Двуногих охватила паника, и уже в следующую минуту животные гонялись за
ними по всему двору. Их кололи рогами, били копытами, кусали и топтали. Не
было такого животного на ферме, которое бы, как умело, не свело бы с ними
своих счетов. Даже кошка неожиданно спрыгнула с крыши на плечи пастуха и
запустила ему в горло свои когти, от чего тот в ужасе завопил. В ту минуту,
когда ворота вдруг оказались свободными, люди уже были рады возможности
вырваться за пределы двора и удрать по главной дороге. Уже через пять минут
после вторжения во двор двуногие постыдно убегали тем же путем, которым
пришли, а следом за ними, громко шипя, бежали гуси и щипали их за икры.
Все люди, за исключением одного, покинули ферму. Вернувшийся во двор
Боксер потрогал копытом конюха, который ничком лежал в грязи, и попытался
перевернуть его. Парень не шевельнулся.
- Он умер, - сказал Боксер печально. - Я не хотел этого. Я забыл про
свои подковы. Я, - правда, - сделал это не нарочно!
- Ни к чему эти сантименты, товарищ! - воскликнул Снежок. Из ран Снежка
сочилась кровь. - На войне как на войне. Только мертвый двуногий - хороший
двуногий.
- Я никого не хотел убивать, даже двуногих, - повторял Боксер, и глаза
его были полны слез.
- А где Молли? - воскликнул кто-то.
И действительно, Молли пропала. На минуту возник великий переполох, так
как все за нее испугались. Что с нею сделали люди - может быть, увели в
Когда, спускаясь по ступенькам, они выходили из дома, кто-то вдруг
хватился, что с ними нет Молли. Пришлось вернуться назад. Оказалось, что
Молли отстала от всех и застряла в самой роскошной спальне. Взяв кусок
голубой ленты с туалетного столика миссис Джонс, Молли примеряла его себе
через плечо, любуясь своим отражением в зеркале с самым глупейшим видом. Ее
жестоко выругали и покинули дом.
Несколько свиных окороков, висевших на кухне, взяли с собой для
погребения, да еще Боксер проломил ударом копыта пивной бочонок в буфетной -
больше в доме ничего не тронули. Тут же на месте они приняли единодушное
решение сохранить дом как музей. Ни у кого и мысли не возникло, что
кто-нибудь из них захочет тут поселиться.
После завтрака Снежок и Наполеон вновь собрали всех животных.
- Товарищи звери! - сказал Снежок. - Сейчас половина седьмого, и
впереди у нас долгий день. Сегодня мы начнем сенокос. Но сначала нам
предстоит еще одно неотложное дело.
Свиньи открылись, что за последние три месяца они выучились читать и
писать - по найденному ими на помойке старому букварю, когда-то
принадлежавшему детям мистера Джонса. Наполеон послал за ведрами с черной и
белой краской и повел всех вниз, к выходившим на главную дорогу воротам,
которые были окованы пятью железными скрепами. Там Снежок, у которого был
самый лучший почерк, замазал кистью слова "Барская Ферма" на верхней
железной планке и вместо этого вывел: "Зверская Ферма". Именно так она
должна была теперь называться. После этого они возвратились в усадьбу, где
Снежок и Наполеон послали за стремянкой, велев приставить ее к торцовой
стенке большого гумна. Они объяснили, что трехмесячными усилиями свиней
принципы Зверизма сведены ныне к Семи Заповедям. Эти СЕМЬ ЗАПОВЕДЕЙ будут
теперь начертаны на стене. Они образуют нерушимый закон, по которому отныне
и навеки будут жить все звери фермы. Не без труда (потому что свинье нелегко
удержать равновесие на ступеньках лестницы) Снежок взобрался наверх и
принялся за работу, а Визгун несколькими ступеньками ниже держал ведро с
краской. Заповеди были выведены большими белыми буквами на просмоленной
стене, и каждый мог прочесть эти буквы с тридцати ярдов. Они гласили:
1. Всякое двуногое существо - ВРАГ.
2. Всякое четвероногое или пернатое существо - ДРУГ.
3. Зверь не носит одежду.
4. Зверь не спит в кровати.
5. Зверь не пьет спиртное.
6. Да не убьет зверь другого зверя.
7. Все звери равны.
Все это было выведено очень красиво и, не считая того, что вместо
"друг" на самом деле получилось "дург", да еще буква "с" смотрела в одном
месте не в ту сторону, все остальное было написано совершенно правильно.
Снежок огласил текст Заповедей. Все согласно закивали, а самые умные из
животных тут же принялись заучивать заповеди наизусть.
- А теперь, товарищи, - сказал Снежок, отбросив кисть, - на сенокос!
Уберем сено быстрее, чем работники Джонса, пусть это будет делом нашей
чести!
В эту минуту все три коровы, которые давно переминались с ноги на ногу,
громко замычали. Бедняг не доили уже целые сутки, и они просто лопались от
переполнявшего их молока. После недолгих размышлений свиньи послали за
подойниками и справились с делом довольно успешно - раздвоенные копытца
свиней, как оказалось, были вполне приспособлены для этой задачи. После
дойки набралось целых пять ведер пенящегося жирного молока, на которое
многие из животных смотрели с неподдельным интересом.
- Что мы с ним сделаем? - спросил кто-то.
- Джонс иногда добавлял немного молока в наше пойло - прокудахтала
какая-то курица.
- Не думайте об этом, товарищи, - воскликнул Наполеон, заслонив
молочные ведра собою. - О молоке позаботятся. Сенокос сейчас важнее всего.
Товарищ Снежок поведет вас. Я присоединюсь к вам через несколько минут.
Вперед, товарищи! Дело не ждет!
И животные строем зашагали на работу. Вернувшись вечером, они заметили,
что молоко куда-то исчезло.
Как они работали и сколько пота пролили на этом сенокосе! Но труды их
не пропали даром, потому что результат уборки превзошел все их ожидания.
Работалось иногда очень трудно: все инструменты были приспособлены под
людей, а не под животных, и главным препятствием было то, что ни одно из
животных не могло справиться с орудиями, применение которых требовало
хождения на двух ногах. Свиньи, однако, проявляли чудеса изобретательности и
так или иначе находили выход из любого положения. Что же касается лошадей,
то они прекрасно знали каждую пядь земли, а в косьбе и скирдовании понимали
едва ли не больше, чем Джонс и его работники.
Само собой сложилось, что свиньи не принимали непосредственного участия
в работах, а только руководили и надзирали за остальными - благодаря
превосходству в знаниях обязанность руководить легла на них самым
естественным образом. Боксер и Кашка сами впрягались в сенокосилку или
большие ворошильные грабли на конной тяге (разумеется, без всяких удил и
поводьев) и ходили размеренно кругами по лугу, а свинья шла сзади и по мере
необходимости отдавала команды: "Но-о, товарищ зверь! Пошел!" или "Тпру,
товарищ зверь! Тпру!". В ворошении и уборке скошенного сена приняли участие
все животные, даже самые мелкие. Даже утки и куры, невзирая на жару,
трудились весь день, перенося крохотные пучки травы в своих клювиках.
В итоге они разделались с сенокосом на два дня раньше, чем в прошлом
году работники Джонса. Уборку удалось провести совершенно без потерь, зоркие
куры и утки подобрали все до последнего стебелька. И ни одно животное не
украло ни травинки.
Все лето дела на ферме шли как по маслу. Животные никогда в жизни даже
и не подозревали, что могут чувствовать себя такими счастливыми. Каждый
глоток еды доставлял им самое острое наслаждение, потому что это теперь и
вправду была ИХ пища, которую они сами производили для себя, а не подачка
жадного хозяина. Теперь, когда никчемные двуногие паразиты исчезли, даже
несмотря на всю неопытность животных и еды и свободного времени у них было
больше. Их ожидали многочисленные непредвиденные трудности: например, в
самом конце сезона, во время уборки хлеба, пришлось вместо молотьбы
дедовским способом вытаптывать зерна из колосьев, а провеивать зерно - силой
собственного дыхания, потому что ни молотилки, ни веялки на ферме не было.
Но сообразительность свиней и мощная мускулатура Боксера помогали
выпутываться из всех затруднений.
Непомерные силы Боксера были предметом всеобщего восхищения. И во
времена Джонса он был усердным работягой, теперь же он просто вкалывал за
троих. Бывали дни, когда казалось, что все на ферме держится на его могучих
плечах. С утра до ночи он таскал или подталкивал, всегда находясь там, где
труднее. Он договорился с петухом, чтобы тот будил его по утрам на полчаса
раньше всех остальных, и до начала дневных работ один добровольно трудился
там, где, по его мнению, это было всего нужнее. В ответ на любое
затруднение, на любую неудачу он говорил: "Я буду работать еще упорней!" Эти
слова стали его девизом.
Но и все остальные старались в меру своих сил. Куры и утки, например,
подбирая упавшие колоски, сберегли зерна на целых пять бушелей. Никто не
воровал, никто не жаловался на еду, а ссоры, взаимные щепки и зависть,
которые в прежние времена были повседневным явлением, теперь почти исчезли.
Никто не ленился - или почти никто. Молли, правда, не очень хорошо
поднималась по утрам и имела обыкновение уходить с работы пораньше под
предлогом мозолей на копытах. Странновато выглядело поведение кошки. Очень
скоро все заметили, что ее обычно невозможно найти перед началом работ, она
пропадала где-то часами - а потом, как ни в чем не бывало, приходила к обеду
или вечером после окончания рабочего дня. Но у нее всегда были такие
исключительные уважительные причины и мурлыкала она так проникновенно, что
усомниться в ее добрых намерениях было невозможно.
Старый осел Бенджамин, казалось, нисколько не изменился после
Восстания. Он выполнял свою работу с той же неторопливой тщательностью, как
при Джонсе, ни от каких заданий не увиливал, но и не надрывался на
добровольных сверхурочных. О Восстании и его последствиях он своего мнения
не высказывал. Когда его прямо спрашивали, чувствует ли он себя счастливей
после изгнания Джонса, он обыкновенно произносил что-нибудь вроде:
- Ослы живут долго. Никто из вас еще не видел дохлого осла.
Приходилось довольствоваться этим туманным ответом.
По воскресеньям не работали. Завтракали на час позже, чем обычно, а
после завтрака происходила церемония, которая неукоснительно соблюдалась
каждую неделю. Сначала поднимали флаг. Снежку попалась в подсобке для
инструментов старая зеленая скатерть миссис Джонс, на которой он белой
краской намалевал рог и копыта. Каждое воскресное утро поднимали теперь эту
скатерть на флагштоке бывшего жилого дома. "Зеленый цвет нашего знамени, -
объяснял Снежок, - обозначает луга и пастбища Англии, а копыто и рог
символизируют грядущую Республику Зверей, которую мы создадим после полной и
окончательной победой над родом человеческим".
После подъема флага все животные собирались на большом гумне на общее
собрание или Совет. Здесь намечались работы на предстоящую неделю и велось
обсуждение предлагаемых постановлений. Авторами и инициаторами всех
постановлений Совета всегда были свиньи. Другие животные скоро усвоили сам
обычай голосования, но самостоятельно выдвигать предложения так и не
научились.
Активнее всех в обсуждении проектов постановлений участвовали оба хряка
- Снежок и Наполеон. Было, однако, замечено, что эта парочка никогда ни в
чем не бывает согласна. Что бы ни предлагал один из них, другой непременно
был против. Даже когда возникала идея - сама по себе не вызывавшая
разногласий - небольшой лужок за садом отвести под пастбище для тех
животных, которые по старости утратят трудоспособность, Снежок и Наполеон
сцепились по вопросу о пенсионном возрасте для каждой породы животных.
Совет всегда заканчивался пением "Всех животных Британии".
Послеобеденное время отводилось для воскресных развлечений.
Свиньи превратили подсобку, где раньше хранились инструменты и упряжь,
в свою штаб-квартиру. По книгам, вынесенным из дома, они вечерами изучали
здесь кузнечное дело, плотницкое искусство и другие необходимые ремесла.
Снежок, кроме этого, занялся созданием "животкомов", или Животных Комитетов.
В этом ему не было равных. Он организовал Комитет по Производству Яиц для
кур и Лигу Чистых Хвостов для коров, Комитет Перековки Диких Товарищей (с
целью перевоспитания крыс и зайцев), Движение за Самую Белую Шерсть для овец
и многое другое - помимо обучения чтению и письму.
В своем большинстве эти затеи потерпели крах. Попытка приручить диких
животных провалилась почти с самого начала. Они продолжали жить по-старому,
а когда к ним проявляли великодушие, просто старались извлечь из этого
максимальные выгоды. В Животком Перековки вошла кошка и в течение нескольких
первых дней работала в нем очень активно. Однажды ее видели сидящей на
крыше, где она проводила воспитательную беседу с воробьями, которые,
впрочем, были вне пределов ее досягаемости. Она говорила им, что все звери
теперь - товарищи и что любой воробей может, если захочет, подлететь и
посидеть у нее на лапке. Воробьи, однако, держались от нее подальше.
Занятия чтением и письмом, впрочем, пользовались большим успехом. К
осени каждое животное на ферме в той или иной степени повысило свой
образовательный уровень. Что касается свиней, то они давно овладели грамотой
в совершенстве. Сравнительно неплохо выучились читать собаки, но, если не
считать Семи Заповедей, чтение их мало интересовало. Коза Мюриель превзошла
в чтении даже собак и иногда по вечерам, бывало, зачитывала для окружающих
обрывки газетных статей, которые ей попадались на помойке. Бенджамин читал
не хуже любой свиньи, но своих способностей особо не применял. "Насколько я
знаю, - говорил он, - на свете нет ничего такого, что действительно стоит
прочтения". Кашка выучила весь алфавит, но слова складывать не умела.
Боксеру не удалось пойти дальше буквы "Г". Он своим огромным копытом выводил
в пыли буквы "А, Б, В, Г", а потом стоял и вглядывался, сдвинув уши назад,
потряхивая временами гривой и стараясь изо всех сил припомнить, что там
дальше, и всегда безуспешно. Иногда, правда, он брался учить "Д, Е, Ж, З",
но к тому моменту, когда он осваивал их, оказывалось, что буквы "А, Б, В, Г"
начисто улетучились из его памяти. Наконец, он решил удовлетвориться
четырьмя первыми буквами алфавита и обыкновенно писал их дважды или трижды
на дню, чтобы освежить их в памяти. Молли отказалась учить что-либо еще
кроме литер, из которых складывалось ее имя. Она очень искусно выкладывала
их из прутиков, украшала парой-другой цветочков и разгуливала вокруг, не
сводя с них восхищенного взора.
Все остальные не продвинулись дальше буквы "A". Кроме того, выяснилось,
что самые неспособные животные, например овцы, куры и утки, не в силах
запомнить наизусть даже Семь Заповедей. После некоторого размышления Снежок
объявил, что Семь Заповедей можно на деле свести к единственному принципу, а
именно: "Четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо". "Этот принцип, - сказал
он, - вполне выражает сущность Зверизма. Всякий, кто его прочно усвоил,
застрахован от человеческого влияния". Птицы поначалу возражали, потому что
им показалось, будто у них тоже две ноги, но Снежок с легкостью переубедил
их.
- Птичье крыло, товарищи звери, - сказал он, - не есть орган действия
или преступного бездействия. Крыло - орган ПЕРЕДВИЖЕНИЯ, то есть НОГА.
Отличительный признак человека - это РУКА, орудие его бесчисленных
злодеяний.
Птицы не поняли длинных слов, которые употребил Снежок, но приняли его
объяснение на веру. Животные не слишком одаренные все до единого стали
заучивать новый афоризм наизусть. Слова ЧЕТЫРЕ - ХОРОШО, ДВЕ - ПЛОХО
начертали на торцовой стенке гумна выше Семи Заповедей и более крупными
буквами. Выучив это правило наизусть, овцы очень полюбили его. Лежа на лугу,
они часто начинали блеять хором: "Четыре - хорошо, две - плохо, четыре -
хорошо, две - плохо..." и могли твердить это часами, нисколько не уставая.
Наполеон к комитетам Снежка не проявлял видимого интереса. Он говорил,
что забота о подрастающем поколении гораздо важнее и перспективнее всего,
что можно сделать для взрослых. Джесси и Блюбель ощенились сразу после
сенокоса, родив в общей сложности девятерых щенят. Как только щенки смогли
обходиться без материнского молока, Наполеон забрал их, сказав, что сам
займется их воспитанием. Он поселил щенков на сеновале, куда можно было
попасть только по приставной лестнице из подсобки для инструментов, и держал
их там в таком уединении, что на ферме скоро забыли об их существовании.
Тайна исчезновения молока раскрылась быстро. Это молоко каждый день
замешивали теперь в свиное пойло. Подоспели ранние сорта яблок, и сад
завалило падалицей. Сначала животные считали самим собою разумеющимся, что
эти яблоки следует разделить поровну между всеми, но тут последовал приказ
снести их в подсобку - в распоряжение свиней. Тут некоторые из животных было
возроптали, но без толку. У свиней было полное единодушие по этому вопросу -
даже у Снежка с Наполеоном. Миссия разъяснить необходимость такого решения
была возложена на Визгуна.
- Товарищи звери! - хрюкал Визгун. - Вы, надеюсь, не думаете, что мы,
свиньи - просто эгоисты, ищем для себя привилегий - и потому пьем молоко и
лопаем яблоки? Если хотите знать, многие из нас не любят ни молока, ни
яблок. Я сам, например, их терпеть не могу! Единственная цель, которую
преследует данное решение, - это поддержать наше здоровье. Молоко и яблоки
(и это научно доказанный факт, товарищи!) содержат вещества, совершенно
необходимые для здоровья свиней. Мы, свиньи, - животные умственного труда,
мы - руководящая и направляющая сила этой фермы. День и ночь мы заботимся о
всеобщем благосостоянии. Это ради ВАС мы пьем это молоко и давимся яблоками!
Знаете ли вы, что будет, если мы, свиньи, не сможем больше справляться со
своими обязанностями? Джонс вернется! Да-да, Джонс вернется! Неужели,
товарищи, - вопил Визгун почти умоляюще, прыгая во все стороны и размахивая
хвостиком, - неужели кто-нибудь из вас хочет снова увидеть Джонса?
Уж если и было что-то на свете, в чем животные были уверены, так это в
том, что они не желают возвращения Джонса. Как только вопрос о яблоках
предстал перед ними в этом свете, им уже было нечего возразить. Важность
поддержания свиней в добром здравии была очевидной. Без дальнейших споров
было решено, что молоко и попадавшие яблоки (а заодно и основной урожай
яблок, как только они созреют) пойдут только на свиней.
К концу лета слухи о том, что происходит на Зверской Ферме, облетели
всю округу. Каждый день Снежок и Наполеон снаряжали стаи голубей, давая им
одно и то же задание: заводить связи с домашней скотиной на других фермах,
рассказывать им историю Восстания и обучать их пению "Всех животных
Британии".
Почти все это время мистер Джонс провел в пивном баре "Рыжий Лев" в
Виллингдоне, жалуясь всем, у кого была охота его слушать, на постигшую его
великую несправедливость, на подлых, ничтожных скотов, осмелившихся
посягнуть на священное право частной собственности. Другие фермеры в общем
сочувствовали ему, но на первых порах никакой особенной помощи не оказали.
Каждый из них в душе надеялся извлечь из неприятностей Джонса какую-нибудь
пользу для себя.
К счастью для животных, владельцы двух ближайших соседних ферм на дух
не выносили друг друга. Земли обширной, но запущенной фермы Фоксвуд сильно
заросли кустарником, хозяйство там велось по старинке, пастбища были
истощены, а живые изгороди находились в безобразном состоянии. Владелец
Фоксвуда мистер Пилькингтон, джентльмен и человек легкомысленный, большую
часть своего времени проводил, смотря по сезону, на рыбалке или охоте. Ферма
Пинчфильд была поменьше, но содержалась лучше. Владелец ее мистер Фредерик,
упрямый и желчный человек, постоянно был занят тяжбами с соседями и слыл
большим скупердяем. Мистер Пилькингтон и мистер Фредерик до того не терпели
друг друга, что даже во имя защиты своих собственных интересов вряд ли бы
смогли о чем-нибудь договориться.
Тем не менее, их обоих не на шутку напугало восстание на Барской Ферме,
и они были сильно озабочены тем, как предотвратить распространение слишком
подробных сведений о нем среди своих животных. Сначала они делали вид, будто
их смешит сама мысль о домашней скотине, самостоятельно управляющей на
ферме. "Все это кончится в течение двух недель", - говорили они. Они
распускали слухи, будто животные на Барской Ферме (они не выносили названия
"Зверская Ферма" и упорно продолжали именовать ее по-старому) все время
грызутся друг с другом и дохнут от голода. Когда прошло время, а животные от
голода явно не вымерли, Фредерик и Пилькингтон сменили пластинку и стали
твердить об ужасных пороках, царящих на ферме. Они утверждали, что животные
там практикуют каннибализм, пытают друг друга раскаленными докрасна
подковами и ввели общность самок. "Вот к чему приводит восстание против
законов Природы", - говорили Фредерик и Пилькингтон.
Тем не менее, в полной мере никто этим россказням не верил. Слухи о
ферме чудес, откуда изгнали двуногих и где животные управляют собой сами,
продолжали циркулировать в смутном и искаженном виде, и в течение года по
всей стране прокатилась волна неповиновения. Быки, которые раньше всегда
вели себя дисциплинированно, вдруг превращались в бешеных диких зверей, овцы
ломали изгороди и объедали посевы клевера, коровы опрокидывали подойники,
верховые лошади вместо того, чтобы брать препятствие, перебрасывали через
него седока.
А кроме того, мелодия и даже слова "Всех животных Британии" стали
известны повсюду. Они распространялись с поразительной быстротой. Двуногие
не могли скрывать своей ярости, когда слышали эту песню, хотя и делали вид,
что она им кажется просто нелепой. Они говорили, что не могут себе
представить, как это, даже будучи безмозглой скотиной, можно петь такую
галиматью. Но любое животное, которое они заставали за пением, люди бичевали
до полусмерти. И все-таки с песней нельзя было справиться. Черные дрозды
высвистывали ее из кустов живой изгороди, голуби нашептывали ее с вязов, она
перебивала громыхание кузниц и звоны церковных колоколов. И когда люди
слышали ее, они втайне трепетали, чувствуя в ней предвестие своей будущей
гибели.
В начале октября, когда урожай был снят, сложен в стога и частично
обмолочен, стайка голубей, сделав круг в воздухе, в дичайшем возбуждении
опустилась во дворе Зверской Фермы. Как оказалось, Джонс со своими
работниками и полудюжиной добровольцев из Фоксвуда и Пинчфильда вторгся на
территорию фермы через главные ворота, окованные пятью железными скрепами, и
направляется вверх по проселку, ведущему к усадьбе. Вооружены они были
палками, а Джонс шествовал впереди всех с охотничьим ружьем в руках.
Намерения людей были очевидны: они явно собирались отбить ферму.
Этого давно ожидали, и все необходимые приготовления были сделаны
заранее. Оборону фермы возглавил Снежок, который изучил найденную в доме
старую книгу о походах Юлия Цезаря. Он быстро отдал нужные приказания, и уже
через пару минут каждое животное заняло свое заранее назначенное место.
Первую атаку Снежок предпринял, как только люди приблизились к усадьбе.
Все 35 голубей взлетели разом и закружились над головами захватчиков,
забрасывая их липким пометом, а пока внимание людей было отвлечено к небу,
вперед выскочили спрятанные за оградой гуси и стали злодейским образом
клевать их за икры. Это была как бы небольшая разведка боем с целью внести в
ряды противника легкое замешательство. Люди легко отбились от гусей палками.
Но тут Снежок задействовал вторую линию обороны. Возглавленное самим
Снежком стадо овец и баранов, а с ними Мюриель и Бенджамин, - лавиной
ринулось на людей. Звери кололи своих врагов рогами, толкали их со всех
сторон, а Бенджамин, развернувшись задом, лупил их своими крохотными
копытцами. И опять люди легко отбились палками и коваными сапогами, и тогда,
по пронзительному визгу, который был условным сигналом к отходу на заранее
подготовленные позиции, все животные разом повернули назад и через открытые
ворота убежали на скотный двор.
У людей вырвался крик торжества. Они увидели - так им показалось -
паническое бегство животных и ринулись за ними вслед безо всякого порядка.
Именно этого и добивался Снежок. Как только люди достаточно углубились во
двор, три лошади, три коровы и все свиньи, которые укрывшись в коровнике,
залегли в засаде, внезапно возникли у них в тылу, отрезав путь к
отступлению.
Снежок дал сигнал к атаке, а сам бросился прямо на Джонса. Увидев это,
фермер поднял ружье и выстрелил. Дробь прочертила глубокие кровавые раны на
спине Снежка, а одна овца была застрелена насмерть. Ни на секунду не
останавливаясь, Снежок налетел на фермера и все шесть пудов своего веса
бросил ему под ноги. Джонс опрокинулся в навозную кучу, и ружье вывалилось
из его рук.
Но особенно устрашающее впечатление на захватчиков произвел Боксер. Он
вставал на дыбы и бил своими огромными, подбитыми железом копытами как
бешеный. Первый же его удар настиг мальчишку-конюха из Фоксвуда, который
получил по лбу копытом и распростерся в грязи, не подавая признаков жизни.
При виде этого несколько человек отшвырнули свои дубины и обратились в
бегство.
Двуногих охватила паника, и уже в следующую минуту животные гонялись за
ними по всему двору. Их кололи рогами, били копытами, кусали и топтали. Не
было такого животного на ферме, которое бы, как умело, не свело бы с ними
своих счетов. Даже кошка неожиданно спрыгнула с крыши на плечи пастуха и
запустила ему в горло свои когти, от чего тот в ужасе завопил. В ту минуту,
когда ворота вдруг оказались свободными, люди уже были рады возможности
вырваться за пределы двора и удрать по главной дороге. Уже через пять минут
после вторжения во двор двуногие постыдно убегали тем же путем, которым
пришли, а следом за ними, громко шипя, бежали гуси и щипали их за икры.
Все люди, за исключением одного, покинули ферму. Вернувшийся во двор
Боксер потрогал копытом конюха, который ничком лежал в грязи, и попытался
перевернуть его. Парень не шевельнулся.
- Он умер, - сказал Боксер печально. - Я не хотел этого. Я забыл про
свои подковы. Я, - правда, - сделал это не нарочно!
- Ни к чему эти сантименты, товарищ! - воскликнул Снежок. Из ран Снежка
сочилась кровь. - На войне как на войне. Только мертвый двуногий - хороший
двуногий.
- Я никого не хотел убивать, даже двуногих, - повторял Боксер, и глаза
его были полны слез.
- А где Молли? - воскликнул кто-то.
И действительно, Молли пропала. На минуту возник великий переполох, так
как все за нее испугались. Что с нею сделали люди - может быть, увели в