Страница:
всяком случае, каждый на ферме знал мотив этого гимна, хотя никто и не
осмелился бы запеть его громко. Пусть их жизнь была тяжела, пусть не все их
чаяния исполнялись, но все-таки они сознавали себя не такими, как все. Если
они голодают, то не потому, что содержат двуногих тиранов. Если труд их и
тяжел, работают они в конце концов на себя. Никто из них не ходит на задних
лапах. Ни одно животное не называет другое животное "хозяин". Все звери
равны.
Как-то раз в начале лета Визгун велел овцам следовать за ним и отвел их
на пустырь, поросший молодыми березами на дальнем конце фермы. Овцы провели
там целый день, объедая листву под надзором Визгуна. Вечером сам он
возвратился в усадьбу, но овцам велел переночевать на пустыре, благо погода
была теплая. Кончилось все тем, что овцы пробыли там всю неделю, и ни одно
животное не виделось с ними все это время. Визгун проводил с овцами большую
часть дня, сказав, что разучивает с ними новую песню, которая требует
уединения.
Как раз в день возвращения овец, прекрасным летним вечером, когда
животные закончили работу и держали путь в усадьбу, со двора раздалось
испуганное ржание лошади. Пораженные животные остановились - это был голос
Кашки. Она ржала не переставая и все бегом устремились вперед. Тут они
увидели, что ее так испугало.
Свинью, которая передвигалась на задних ножках!
Конечно, это был Визгун. Несколько неуклюже - видимо, сказывался
избыточный вес, - но все-таки удерживал равновесие, он разгуливал по двору.
Минутой позже из дверей жилого дома вышла длинная вереница свиней, все на
задних ножках. Иные проделывали это прытче остальных, а одна или две,
наоборот, ступали нетвердо и им, похоже, совсем не помешали бы тросточки для
опоры - но все успешно одолели весь путь вокруг двора. И, наконец, под
устрашающий лай псов и пронзительное кукареканье петуха, с величественной
прямой осанкой, бросая надменные взоры по сторонам, вышел Наполеон
собственной персоной с собаками, скачущими вокруг него.
Он нес с собой бич.
Воцарилась мертвая тишина. Пораженные, напуганные, сгрудившись в кучу,
смотрели животные на длинную вереницу свиней, которые неспешно вышагивали по
периметру двора. Казалось, весь мир перевернулся вверх дном. Потом наступил
момент, когда первое потрясение улеглось и когда они, вероятно, все-таки
возроптали бы - несмотря на страх перед псами и вопреки выработанной годами
привычке никогда ни в чем не перечить начальству... Но как раз в этот самый
момент, как по сигналу, хор овец оглушительно заблеял:
ЧЕТЫРЕ НОГИ - ХОРОШО, ДВЕ НОГИ - ЛУЧШЕ! ЧЕТЫРЕ - ХОРОШО, ДВЕ - ЛУЧШЕ!
ЧЕТЫРЕ - ХОРОШО, ДВЕ - ЛУЧШЕ!
И продолжалось это минут пять без перерыва. А когда овцы смолкли,
возможность как-то выразить свое недовольство была упущена, потому что
свиньи уже промаршировали в дом.
Бенджамин почувствовал, что кто-то носом прижался к его плечу. Он
оглянулся. Это была Кашка. Ее серые глаза потускнели еще больше. Не говоря
ни слова, она осторожно потянула его за гриву и повела задворками к торцовой
стене большого гумна, где были начертаны СЕМЬ ЗАПОВЕДЕЙ. Минуты две они
стояли, вглядываясь в буквы, белеющие на фоне черной, просмоленной стены.
- Я теперь вижу плохо, - сказала, наконец, Кашка. - Правда, я и в
молодости никогда не могла разобрать, что там написано. Но мне сдается, что
стена выглядит как-то не так, как раньше. Бенджамин, Семь Заповедей не
изменились?
Впервые Бенджамин отступил от своих правил. Он прочел вслух все, что
было написано на стене. Теперь там была одна-единственная заповедь:
ВСЕ ЗВЕРИ РАВНЫ,
НО НЕКОТОРЫЕ РАВНЕЕ ДРУГИХ.
После этого никому уже не показалось странным, когда на следующий день
свиньи, надзиравшие за полевыми работами, все принесли с собой бичи. Никого
не удивило, что свиньи купили себе радио, собрались установить телефон,
подписались на "Джона Буля", "Тит Битс", и "Дейли Миррор". Не показалось
странным, когда увидели Наполеона на прогулке в саду с трубкой в зубах и
даже когда свиньи выволокли весь гардероб мистера Джонса из платяного шкафа
и напялили на себя. Сам Наполеон стал носить черное пальто, охотничьи штаны
и кожаные краги, а его любимая хрюшка - шелковое муаровое платье, которое
миссис Джонс, бывало, одевала по воскресеньям.
Неделю спустя, в послеполуденное время, к ферме подкатило несколько
экипажей - депутация соседних фермеров, приехавших с ознакомительными целями
по приглашению Наполеона. Они оглядели всю ферму и выразили величайшее
восхищение увиденным, особенно мельницей. Животные пололи репу. Они работали
прилежно, едва отрывая морды от земли и не зная, кого бояться больше -
свиней или двуногих посетителей.
Весь этот вечер из дома доносились громкий смех и взрывы пения. И
звучание этих смешных голосов пробудило в обитателях фермы внезапное
любопытство. Что случилось? Что это вдруг впервые заставило людей и животных
встретиться на равных? Не сговариваясь, они единодушно решили пробраться в
сад. У калитки вышла заминка, многие побаивались идти дальше, но Кашка
показала пример. Они подкрались к дому и те, кому позволял рост, заглянули в
окно гостиной. Там, за длинным столом, сидело человек шесть фермеров и
полдюжины наиболее высокопоставленных свиней. Сам Наполеон занимал почетное
место во главе стола. Свиньи восседали на стульях вполне непринужденно.
Компания сидела за картами, но устроила перерыв, чтобы выслушать тост. По
кругу передавали большой кувшин, бокалы наполнялись пивом. Никто не замечал
заглядывающих в окно животных.
Мистер Пилькингтон из Фоксвуда поднял свой бокал.
- Через минуту, - сказал он, - я призову всех присутствующих осушить
эти бокалы. Но я чувствую, что сперва обязан сказать несколько слов.
- Для меня, - сказал он, - было источником глубокого удовлетворения - и
я уверен, что и для всех присутствующих тоже - почувствовать, что длительный
период недоверия и взаимного непонимания теперь подошел к концу. Было время,
когда (хотя не то чтобы я или кто из присутствующих разделял такие чувства),
но было время, когда к уважаемым руководителям Зверской Фермы их соседи-люди
относились - я бы не сказал "с враждебностью" - но, возможно, с определенной
долей недоверия. Имели место прискорбные недоразумения, получали
распространение ошибочные суждения. Почему-то полагали, что само
существование фермы, которой владеют и управляют свиньи, - ненормально. Что
оно будет оказывать разлагающее влияние на окружающий мир. Слишком многие
фермеры без должного исследования пришли к выводу, что на такой ферме
возобладает дух своеволия и анархии. Они беспокоились на счет возможного
отрицательного влияния на своих собственных животных и даже на
сельскохозяйственных рабочих. Однако ныне все эти сомнения полностью
рассеяны. Сегодня я и мои коллеги посетили Зверскую Ферму и собственными
глазами подробнейшим образом осмотрели ее. И что же мы обнаружили? Не только
самую современную технологию, но и дисциплину, и порядок, каковые могут
послужить образцом для всех. Я уверен, что не ошибусь, сказав, что рабочий
скот Зверской Фермы трудится больше, а кормов переводит меньше, чем какая бы
то ни было домашняя скотина в стране. Более того, я и мои спутники обратили
внимание сегодня на многое такое, что мы намерены незамедлительно внедрить и
в своих собственных владениях.
- Я закончу свои замечания, - сказал он, - тем, что подчеркну еще раз
те дружеские чувства, которые питают друг к другу и должны питать
руководители Зверской Фермы и их соседи. Между свиньями и представителями
рода человеческого нет и не может быть никаких противоречий. Они ведут одну
и ту же борьбу и сталкиваются с одинаковыми трудностями. Разве проблема
рабочий силы не стоит перед вами так же, как и перед нами?
Тут стало ясно, что мистер Пилькингтон намерен поделиться с компанией
какой-то заранее заготовленной остротой, но в течение целой минуты не был в
состоянии выговорить ее, борясь с охватившем его смехом. Поперхнувшись
несколько раз так, что его многочисленные подбородки побагровели, он,
наконец, выдавил из себя: "Если у вас есть ваш рабочий скот, то и у нас есть
так называемый рабочий класс!"
Эта шутка вызвала за столом взрыв хохота, а мистер Пилькингтон еще раз
поздравил свиней с низким уровнем кормовых затрат, продолжительностью
рабочего дня и общим состоянием дисциплины на Зверской Ферме.
- А теперь, - сказал он, - я бы попросил всех встать и проверить, полны
ли ваши бокалы. Джентльмены! - сказал он в заключение, - джентльмены, я
предлагаю тост за процветание Зверской Фермы!
В ответ раздались одобрительные возгласы, звон бокалов и топанье ног.
Наполеон так растрогался, что оставил свое место и обошел стол кругом, дабы
чокнуться с мистером Пилькингтоном, и лишь затем опрокинул свой бокал. Когда
аплодисменты стихли, Наполеон, который продолжал стоять, объявил, что и он
желает сказать несколько слов.
Как и все выступления Наполеона, эта речь была краткой и касалась самой
сути дела.
- Я тоже счастлив, - сказал он, - что период взаимного непонимания
подошел к концу. В течение долгого времени бытовали суждения,
распространяемые, - у нас есть основания так думать - одним коварным врагом,
будто есть нечто подрывное и даже революционное в воззрениях многих моих
коллег. О нас думали, будто мы стремимся к разжиганию мятежей домашнего
скота на соседних фермах. В этом нет ни капли правды. Мое заветное желание -
теперь, как и прежде - это жить в мире и поддерживать нормальные деловые
отношения со своими соседями. Кстати, эта ферма, которой я имею честь
управлять, - добавил он, - предприятие кооперативное. Имеющиеся у нас
документы на владение являются общей собственностью всех свиней.
- Я не думаю, - продолжил Наполеон, - что старые подозрения еще
тревожат наших соседей. Тем не менее, совсем недавно в заведенных на ферме
порядках были осуществлены кое-какие перемены, которые еще больше укрепят к
ней доверие. До сих пор животные фермы придерживались дурацкого обычая
обращаться друг к другу со словом "товарищ". Отныне это будет запрещено. Был
еще один очень странный обычай, происхождение которого неизвестно, - каждое
воскресенье маршировать перед черепом старого хряка, прибитом в саду на
столбе. Это тоже будет запрещено, а череп уже предан земле. Наши гости,
должно быть, видели зеленое знамя, которое развевается на флагштоке. Если
так, то вы, наверное, обратили внимание, что белые копыта и рог, ранее на
нем вышитые, теперь закрашены. Отныне и впредь у нас будет просто зеленое
знамя.
- У меня есть только одна поправка, - сказал он также, - к
замечательному и добрососедскому выступлению мистера Пилькингтона. Мистер
Пилькингтон все время говорил "Зверская Ферма". Разумеется, он не мог знать
- ибо я только теперь впервые об этом объявляю, - что название "Зверская
Ферма" отменяется. Отныне и навеки ферму следует именовать "Барской Фермой",
ибо я полагаю, что таково ее истинное и исконное название.
- Джентльмены! - закончил свое выступление Наполеон - Я предлагаю тот
же самый тост - только чуть-чуть по-другому. Вот мой тост, джентльмены: За
процветание Барской Фермы!
Снова раздались одобрительные восклицания, и бокалы были осушены до
дна. Но животным, которые наблюдали сцену снаружи, казалось, будто
происходит что-то странное. Что сделалось со свиными рылами? Взгляд старых
тусклых глаз Кашки переходил с одной морды на другую. Все как-то стало
нечетким и зыбким. На той морде было пять подбородков, на другой - четыре,
на этой - три. Когда аплодисменты стихли, компания снова взялась за карты и
вернулась к прерванной игре, а животные молча побрели прочь.
Они, однако, не прошли и двадцати ярдов, как вдруг остановились. Из
дома доносились дикие вопли. Животные бросились назад к окну. В доме
разгорался страшный скандал: крики, удары по столу, пронзительные
подозрительные взгляды, неистовые отрицания. Мистер Пилькингтон и Наполеон
оба одновременно сыграли тузом пик - это и оказалось источником конфликта.
Двенадцать глоток вопили враз, и все - совершенно одинаково. Стало
понятно, что сделалось со свиными рылами. Животные снаружи переводили взгляд
от свиньи к человеку, от человека опять к свинье, но кто был кем, различить
было уже невозможно.
ноябрь 1943 - февраль 1944
Джордж Орвелл. Скотский хутор. Сказка. Авторизированный перевод
[сокращенный] с английского Марии Кригер и Глеба Струве. Франкфурт-на-Майне,
"Посев" (Frankfurt/Main, Possev-Verlag), 3-е издание, 1971.
То же, 4-е издание, 1978.
Телесин Юлиус. Письмо в редакцию [Перевод фрагментов Animal Farm,
опущенных в посевовском издании]. // "Континент", No34 (1982, No4), сс.365-367
Джордж Орвелл. Ферма Энимал. Повесть-сказка. Перевод [впервые без
сокращений] В.П. [Владимира Прибыловского]. New York, Problems of Eastern
Europe, 1986.
Джордж Орвелл. Звероферма. Переводчик неизвестен. Самиздат, 80-е годы.
Джордж Оруэлл. Скотный двор. Перевод Ивана Полоцка// "Родник" (Рига),
1988, No36.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Повесть-притча. Перевод с английского
Владимира Прибыловского// "Литературный Киргизстан" (Фрунзе), 1989, No1.
Джордж Оруэлл. Скотный двор. Перевод Л.Беспаловой. Библиотека журнала
"Иностранная литература", 1989.
Джордж Оруэлл. Скотский уголок. Перевод Сергея Таска. В издании:
Фантастика-2. Антиутопии XX века. Москва, "Книжная палата", 1989;
сс.273-326.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Повесть-притча. Перевод с английского
Владимира Прибыловского. Фрунзе, "Ала-Тоо", 1989.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Повесть-притча. Перевод с английского
Владимира Прибыловского. Ленинград, ВТПО "Киноцентр", 1990.
Джордж Оруэлл. Скотный двор. Сказка. Перевод Д.Иванова, В.Недошивина. В
издании: Джордж Оруэлл. Том 1. 1984. Скотный двор. Пермь, "КАПИК", 1992;
сс.231-300.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Неправдоподобная история. Английский
текст с переводом Г.Ю.Щербак. Москва, "Галактика-ИГМ", 1995.
Джордж Оруэлл. Скотское хозяйство. Сказка. Перевод с английского и
послесловие Марии Карп. СПб, "Азбука-классика", 2001.
(Продолжение "Зверской Фермы" Джорджа Оруэлла)
С тех пор прошло много лет. Старый хряк Наполеон пережил всех своих
ровесников, но все-таки умер. Незадолго до смерти он совсем выжил из ума:
приказывал псам рвать друг друга без всякого на то разумного повода, пожирал
отбивные из тушек зарезанных поросят, заедал неразбавленный виски сырым
мясом казненных псов, месяцами прятался от всех в дальнем флигеле, вновь
запретил прямохождение как явное нарушение принципов Зверизма. Когда его
тушу, уже изъеденную червями, нашли в дальнем флигеле, среди животных
пронесся слух, что это молодые свиньи, не желая идти на отбивные, подсыпали
ему какой-то гадости в виски.
После смерти Наполеона свиньи несколько недель боролись за власть над
фермой, натравливая друг на друга псов. На гумне чуть ли не каждое утро
перед помостом находили новую тушку с кровавыми следами клыков на горле, а
свиньи говорили, что это очередной умерший своей смертью враг зверей,
который по заданию Человечества спаивал Наполеона все последние годы его
жизни.
Наконец все как-то утряслось. Верховной властью на ферме было объявлено
Свинское Бюро (Свинбюро) во главе со свиноводом - серым хряком средних лет
по имени Плешка. Всю близкую родню Плешки Наполеон в свое время пустил на
котлеты, но самого Плешку любил за веселый нрав, и потому его очередь пойти
на котлеты все время отодвигал.
После ознакомления с архивами фермы свиновод Плешка объявил всем
животным, что герой Восстания конь-тяжеловоз Боксер отнюдь не умер - как
гласила прежняя официальная версия - в своем стойле от старости, твердя
знаменитый афоризм "Наполеон всегда прав". Оказывается, по приказу Наполеона
старый Боксер был продан на живодерню двуногим, где его жестоко убили,
выварили его кости на клей, а мясо пустили на консервы для собак. Точно так
же, оказывается, погибли и многие другие достойные животные - герои
Восстания и строительства Мельницы. Это злой советник Наполеона кабан Визгун
облыжно объявил их агентами двуногих и несправедливо казнил.
Свиновод Плешка заявил, что необходимо восстановить чистоту принципов
Зверизма. Главная заповедь, которую выдвинул легендарный хряк Майор и
которую почему-то забыли при Наполеоне, звучит так: "Зверь да не съест
другого зверя". Слова эти были торжественно обновлены на внешней стене
гумна. Кроме того, Плешка говорил, что в очень близком будущем он
восстановит также заповедь "Все звери равны". Для введения этой заповеди в
действие нужно только, чтобы все животные достигли полного свинства, а
именно: научились хорошо читать и писать, а также заниматься руководящей и
направляющей деятельностью.
Что касается прямохождения, то к этому вопросу Плешка подошел
диалектически. Всем, кто ведет деловые переговоры с представителями
Человечества, ходить на двух ногах теперь не только не возбранялось, но и
прямо предписывалось. По этой причине некоторые гуси, как наиболее способные
к прямохождению, были введены в состав свинского комитета внешних сношений
(а потом постепенно вошли и в некоторые другие свинские комитеты -
свинкомы). Для остальных животных прямохождение не то чтобы запрещалось, но
как-то не приветствовалось. Молодые подсвинки любили прогуляться по ферме на
задних ножках, особенно если поблизости не было видно псов: псы этой моды не
одобряли.
Сам Плешка, выпив бокала три виски и пообщавшись с гусями, тоже любил
иногда побродить на задних ножках, но с годами ему это давалось все труднее
и труднее. Поэтому мода ходить на задних лапах становилась для любителей все
более опасной. Псы могли за это очень больно покусать.
Но еще более опасной стала другая ересь, которую подхватили некоторые
животные, побывавшие по служебным делам на соседних фермах. Они стали
говорить о возможности "свинства с человеческим лицом" и даже пытались
перетянуть на свою сторону Плешку. Плешка сначала их просто не понял, а
когда понял, рассвирепел. Он велел псам у всякой свиньи, замеченной в том,
что у нее человеческое лицо, отрывать хвост по самый копчик. Так оно и
делалось, причем псы исполняли приказ по своему разумению: отрывали хвосты
не только свиньям, но и овцам, гусям и курам, и не только за человеческое
лицо, но и за прямохождение, и не только по самый копчик, а иногда и по
самую голову. Плешка такое расширительное толкование своих приказаний не
одобрял и иногда устраивал псам выволочку.
За это псы очень не любили Плешку. Кончилось это тем, что они
сговорились со свиньями и выгнали Плешку из Свинбюро. Новым свиноводом
свиньи избрали хряка Брешку.
В подвале дома фермера Джонса свиновод Брешка обнаружил большую
цистерну с мазутом, которую, видимо, еще отец Джонса закопал про запас.
Брешка провел деловые переговоры с двуногим фермером Фредериком и, отдав ему
все снесенные за год куриные яйца и все запасы овечьей шерсти, получил
взамен большую трубу. Через эту трубу мазут стали перекачивать на фермы
Фредерика и других двуногих. Взамен двуногие поставляли виски, комбикорм и
солому. Через пару лет сначала свиньям, а потом и всем остальным животным
были увеличены кормовые пайки.
Из-за покупки трубы и контактов с двуногими по поводу получения от них
натуральной оплаты поставок мазута на ферме усилилось вредное влияние
двуногих. Теория "свинства с человеческим лицом" получила, как ни старались
псы, широкое распространение. Особенными приверженцами "свинства с
человеческим лицом" стали гуси. Они часто давали понять, что считают
прямохождение неотъемлемым правом наиболее умных и горластых животных, и
договаривались до абсурдных утверждений, что не только свиньи, но также и
гуси, а может быть, даже и все звери - "равнее других зверей". Некоторые из
гусей, пользуясь леностью псов, уходили за Изгородь, а потом шипели и
гоготали из-под Изгороди, сманивая овец и кур в рабство к двуногим.
Поговаривали, что за это фермер Пилькингтон хорошо их кормил.
Некоторые особо наглые гуси даже стали утверждать, что прямохождение и
человечность - это то, к чему должны стремиться все звери. За эту ересь
легавые псы сажали таких гусей в подвал на перевоспитание, а то и просто
рвали на части.
Следуя дурному примеру гусей, шипеть и гоготать (когда не слышат псы)
стали на ферме и другие животные - овцы, коровы, лошади, некоторые свиньи и
даже куры.
Чтобы досадить Пилькингтону и вообще двуногим, свиновод Брешка отправил
стаю голубей к животным соседнего старого и очень запущенного поместья
"Южное" с заданием организовать бунт зверей против тамошнего двуногого
хозяина. Бунт удался, а хозяина поместья "Южное" тамошние свиньи и псы
заперли в подвале и уморили голодом.
Отряд псов, отправленный на помощь животным "Южного", обнаружил, что
поголовье свиней там очень невелико, а овец, тягловых лошадей и кур вовсе не
имеется. Четвероногое население поместья "Южное" составлял в основном
полудикий рогатый и очень агрессивный скот, совсем не похожий на обычных
козлов, баранов и буйволов. Они не хотели признавать над собой власть
свиней, а когда увидели чужих свиней и псов, совсем озверели и били их
рогами и копытами насмерть при каждой случайной встрече. В результате, чтобы
сохранить контроль хотя бы над центральной усадьбой поместья "Южное", все
время приходилось отправлять туда все больше советников-свиней и новые
отряды псов, лошадей и овец.
От огорчения и старости свиновод Брешка умер.
После него Зверской Фермой сначала целый год правил старый клыкастый
пес Андрон. У свиновода Андрона были плохие почки, испорченные многолетним
употреблением всякой дряни на службе у Брешки. Пес Андрон не только
ужесточил наказания за гоготание и шипение, но запретил также блеянье и
кряканье. Он пытался посягнуть также и на хрюканье, но тут умер - то ли сам,
то ли его уморили свиньи. За ним к власти пришел старый хряк Черныш, брат
покойного свиновода Брешки, но тоже скоро умер. Наконец свиньи избрали
свиноводом молодого пятнистого кабана Мишку, известного своей любовью к
прямохождению.
Свиновод Мишка начал с того, что восстановил утраченную заповедь:
"Зверь да не пьет", написав ее на стене амбара очень крупными буквами выше
плешкиной заповеди "Зверь да не съест другого зверя". Вскоре выяснилось, что
он издавна был не только любителем ходить на задних ножках, но и тайным
сторонником теории "свинства с человеческим лицом".
Свиновод Мишка отозвал псов фермы из поместья "Южное". Он запретил псам
кусаться, а гусям разрешил сначала хрюкать, а потом - шипеть и гоготать -
причем везде и всюду, даже в свинкомах. За это гуси полюбили кабана Мишку.
Не спрашивая разрешения, остальные животные тоже стали везде хрюкать, шипеть
и гоготать. Пресечь их в этом, не кусая, псы не имели никакой возможности.
Некоторые гуси, без спросу начитавшись найденных на помойках винных
этикеток, стали утверждать, что изгнанный Наполеоном кабан Снежок был героем
Восстания, а вовсе не предателем и агентом двуногих. Другие гуси
провозгласили своим идеалом замученного по приказу Наполеона коня-тяжеловоза
Боксера и требовали установить памятник Боксеру у центрального гумна.
На внешней стене гумна по ночам кто-то стал писать никем не
утвержденные заповеди: "Да здравствует Боксер!", "Снежок - герой
Восстания!", "Вся власть гусям!", "Лошади равнее свиней!" и даже "Все свиньи
- козлы!".
Напрасно псы каждый день замазывали эти неутвержденные заповеди - на
следующее утро они появлялись снова. Псы изловили автора надписи "Все свиньи
- козлы!" - толстую гусыню Калерию, но кабан Мишка не разрешил псам загрызть
ее. С тех пор гусыня Калерия стала, дразня псов, ходить по всей ферме с
плакатами "А я знаю, кто козел!" и "Свиновод Мишка - пятнистая свинья".
Увидев Калерию с плакатом, псы окружали ее и яростно лаяли, но не
кусали. Калерия в ответ громко шипела, гоготала и даже норовила ущипнуть
кого-нибудь из слишком близко подошедших псов. Такие спектакли она стала
устраивать у центрального гумна каждое воскресенье. Посмотреть на бои псов с
гусыней Калерией иногда собиралась половина фермы, для многих животных это
стало главным развлечением в их скучной жизни, заменой запрещенного
алкоголя.
Старые кабаны и псы поняли, что сделали ошибку, допустив Мишку к
власти, и стали думать, как бы выгнать его из Свинбюро. Но однажды ночью
свиновод Мишка сам восстановил на стене амбара заповедь "Все звери равны"
(он написал ее чуть ниже заповеди "Зверь да не пьет", но такими же крупными
буквами) и велел провести во всех частях фермы выборы в Животные Советы. В
основном в Живсоветы были избраны молодые свиньи, гуси, утки и овцы.
Председателем главного Живсовета Мишка назначил самого себя, а во главе
почти всех других Живсоветов также встали кабаны из тех, кто помоложе. Так
как за членство в Живсоветах полагалось увеличенная кормовая пайка, а
работать живсоветчиков никто не заставлял, то большинству животным это очень
нравилось.
Все было бы хорошо, если бы не всеобщее недовольство Мишкой из-за
строгого насаждения заповеди "Зверь да не пьет". На поиски исчезнувших
осмелился бы запеть его громко. Пусть их жизнь была тяжела, пусть не все их
чаяния исполнялись, но все-таки они сознавали себя не такими, как все. Если
они голодают, то не потому, что содержат двуногих тиранов. Если труд их и
тяжел, работают они в конце концов на себя. Никто из них не ходит на задних
лапах. Ни одно животное не называет другое животное "хозяин". Все звери
равны.
Как-то раз в начале лета Визгун велел овцам следовать за ним и отвел их
на пустырь, поросший молодыми березами на дальнем конце фермы. Овцы провели
там целый день, объедая листву под надзором Визгуна. Вечером сам он
возвратился в усадьбу, но овцам велел переночевать на пустыре, благо погода
была теплая. Кончилось все тем, что овцы пробыли там всю неделю, и ни одно
животное не виделось с ними все это время. Визгун проводил с овцами большую
часть дня, сказав, что разучивает с ними новую песню, которая требует
уединения.
Как раз в день возвращения овец, прекрасным летним вечером, когда
животные закончили работу и держали путь в усадьбу, со двора раздалось
испуганное ржание лошади. Пораженные животные остановились - это был голос
Кашки. Она ржала не переставая и все бегом устремились вперед. Тут они
увидели, что ее так испугало.
Свинью, которая передвигалась на задних ножках!
Конечно, это был Визгун. Несколько неуклюже - видимо, сказывался
избыточный вес, - но все-таки удерживал равновесие, он разгуливал по двору.
Минутой позже из дверей жилого дома вышла длинная вереница свиней, все на
задних ножках. Иные проделывали это прытче остальных, а одна или две,
наоборот, ступали нетвердо и им, похоже, совсем не помешали бы тросточки для
опоры - но все успешно одолели весь путь вокруг двора. И, наконец, под
устрашающий лай псов и пронзительное кукареканье петуха, с величественной
прямой осанкой, бросая надменные взоры по сторонам, вышел Наполеон
собственной персоной с собаками, скачущими вокруг него.
Он нес с собой бич.
Воцарилась мертвая тишина. Пораженные, напуганные, сгрудившись в кучу,
смотрели животные на длинную вереницу свиней, которые неспешно вышагивали по
периметру двора. Казалось, весь мир перевернулся вверх дном. Потом наступил
момент, когда первое потрясение улеглось и когда они, вероятно, все-таки
возроптали бы - несмотря на страх перед псами и вопреки выработанной годами
привычке никогда ни в чем не перечить начальству... Но как раз в этот самый
момент, как по сигналу, хор овец оглушительно заблеял:
ЧЕТЫРЕ НОГИ - ХОРОШО, ДВЕ НОГИ - ЛУЧШЕ! ЧЕТЫРЕ - ХОРОШО, ДВЕ - ЛУЧШЕ!
ЧЕТЫРЕ - ХОРОШО, ДВЕ - ЛУЧШЕ!
И продолжалось это минут пять без перерыва. А когда овцы смолкли,
возможность как-то выразить свое недовольство была упущена, потому что
свиньи уже промаршировали в дом.
Бенджамин почувствовал, что кто-то носом прижался к его плечу. Он
оглянулся. Это была Кашка. Ее серые глаза потускнели еще больше. Не говоря
ни слова, она осторожно потянула его за гриву и повела задворками к торцовой
стене большого гумна, где были начертаны СЕМЬ ЗАПОВЕДЕЙ. Минуты две они
стояли, вглядываясь в буквы, белеющие на фоне черной, просмоленной стены.
- Я теперь вижу плохо, - сказала, наконец, Кашка. - Правда, я и в
молодости никогда не могла разобрать, что там написано. Но мне сдается, что
стена выглядит как-то не так, как раньше. Бенджамин, Семь Заповедей не
изменились?
Впервые Бенджамин отступил от своих правил. Он прочел вслух все, что
было написано на стене. Теперь там была одна-единственная заповедь:
ВСЕ ЗВЕРИ РАВНЫ,
НО НЕКОТОРЫЕ РАВНЕЕ ДРУГИХ.
После этого никому уже не показалось странным, когда на следующий день
свиньи, надзиравшие за полевыми работами, все принесли с собой бичи. Никого
не удивило, что свиньи купили себе радио, собрались установить телефон,
подписались на "Джона Буля", "Тит Битс", и "Дейли Миррор". Не показалось
странным, когда увидели Наполеона на прогулке в саду с трубкой в зубах и
даже когда свиньи выволокли весь гардероб мистера Джонса из платяного шкафа
и напялили на себя. Сам Наполеон стал носить черное пальто, охотничьи штаны
и кожаные краги, а его любимая хрюшка - шелковое муаровое платье, которое
миссис Джонс, бывало, одевала по воскресеньям.
Неделю спустя, в послеполуденное время, к ферме подкатило несколько
экипажей - депутация соседних фермеров, приехавших с ознакомительными целями
по приглашению Наполеона. Они оглядели всю ферму и выразили величайшее
восхищение увиденным, особенно мельницей. Животные пололи репу. Они работали
прилежно, едва отрывая морды от земли и не зная, кого бояться больше -
свиней или двуногих посетителей.
Весь этот вечер из дома доносились громкий смех и взрывы пения. И
звучание этих смешных голосов пробудило в обитателях фермы внезапное
любопытство. Что случилось? Что это вдруг впервые заставило людей и животных
встретиться на равных? Не сговариваясь, они единодушно решили пробраться в
сад. У калитки вышла заминка, многие побаивались идти дальше, но Кашка
показала пример. Они подкрались к дому и те, кому позволял рост, заглянули в
окно гостиной. Там, за длинным столом, сидело человек шесть фермеров и
полдюжины наиболее высокопоставленных свиней. Сам Наполеон занимал почетное
место во главе стола. Свиньи восседали на стульях вполне непринужденно.
Компания сидела за картами, но устроила перерыв, чтобы выслушать тост. По
кругу передавали большой кувшин, бокалы наполнялись пивом. Никто не замечал
заглядывающих в окно животных.
Мистер Пилькингтон из Фоксвуда поднял свой бокал.
- Через минуту, - сказал он, - я призову всех присутствующих осушить
эти бокалы. Но я чувствую, что сперва обязан сказать несколько слов.
- Для меня, - сказал он, - было источником глубокого удовлетворения - и
я уверен, что и для всех присутствующих тоже - почувствовать, что длительный
период недоверия и взаимного непонимания теперь подошел к концу. Было время,
когда (хотя не то чтобы я или кто из присутствующих разделял такие чувства),
но было время, когда к уважаемым руководителям Зверской Фермы их соседи-люди
относились - я бы не сказал "с враждебностью" - но, возможно, с определенной
долей недоверия. Имели место прискорбные недоразумения, получали
распространение ошибочные суждения. Почему-то полагали, что само
существование фермы, которой владеют и управляют свиньи, - ненормально. Что
оно будет оказывать разлагающее влияние на окружающий мир. Слишком многие
фермеры без должного исследования пришли к выводу, что на такой ферме
возобладает дух своеволия и анархии. Они беспокоились на счет возможного
отрицательного влияния на своих собственных животных и даже на
сельскохозяйственных рабочих. Однако ныне все эти сомнения полностью
рассеяны. Сегодня я и мои коллеги посетили Зверскую Ферму и собственными
глазами подробнейшим образом осмотрели ее. И что же мы обнаружили? Не только
самую современную технологию, но и дисциплину, и порядок, каковые могут
послужить образцом для всех. Я уверен, что не ошибусь, сказав, что рабочий
скот Зверской Фермы трудится больше, а кормов переводит меньше, чем какая бы
то ни было домашняя скотина в стране. Более того, я и мои спутники обратили
внимание сегодня на многое такое, что мы намерены незамедлительно внедрить и
в своих собственных владениях.
- Я закончу свои замечания, - сказал он, - тем, что подчеркну еще раз
те дружеские чувства, которые питают друг к другу и должны питать
руководители Зверской Фермы и их соседи. Между свиньями и представителями
рода человеческого нет и не может быть никаких противоречий. Они ведут одну
и ту же борьбу и сталкиваются с одинаковыми трудностями. Разве проблема
рабочий силы не стоит перед вами так же, как и перед нами?
Тут стало ясно, что мистер Пилькингтон намерен поделиться с компанией
какой-то заранее заготовленной остротой, но в течение целой минуты не был в
состоянии выговорить ее, борясь с охватившем его смехом. Поперхнувшись
несколько раз так, что его многочисленные подбородки побагровели, он,
наконец, выдавил из себя: "Если у вас есть ваш рабочий скот, то и у нас есть
так называемый рабочий класс!"
Эта шутка вызвала за столом взрыв хохота, а мистер Пилькингтон еще раз
поздравил свиней с низким уровнем кормовых затрат, продолжительностью
рабочего дня и общим состоянием дисциплины на Зверской Ферме.
- А теперь, - сказал он, - я бы попросил всех встать и проверить, полны
ли ваши бокалы. Джентльмены! - сказал он в заключение, - джентльмены, я
предлагаю тост за процветание Зверской Фермы!
В ответ раздались одобрительные возгласы, звон бокалов и топанье ног.
Наполеон так растрогался, что оставил свое место и обошел стол кругом, дабы
чокнуться с мистером Пилькингтоном, и лишь затем опрокинул свой бокал. Когда
аплодисменты стихли, Наполеон, который продолжал стоять, объявил, что и он
желает сказать несколько слов.
Как и все выступления Наполеона, эта речь была краткой и касалась самой
сути дела.
- Я тоже счастлив, - сказал он, - что период взаимного непонимания
подошел к концу. В течение долгого времени бытовали суждения,
распространяемые, - у нас есть основания так думать - одним коварным врагом,
будто есть нечто подрывное и даже революционное в воззрениях многих моих
коллег. О нас думали, будто мы стремимся к разжиганию мятежей домашнего
скота на соседних фермах. В этом нет ни капли правды. Мое заветное желание -
теперь, как и прежде - это жить в мире и поддерживать нормальные деловые
отношения со своими соседями. Кстати, эта ферма, которой я имею честь
управлять, - добавил он, - предприятие кооперативное. Имеющиеся у нас
документы на владение являются общей собственностью всех свиней.
- Я не думаю, - продолжил Наполеон, - что старые подозрения еще
тревожат наших соседей. Тем не менее, совсем недавно в заведенных на ферме
порядках были осуществлены кое-какие перемены, которые еще больше укрепят к
ней доверие. До сих пор животные фермы придерживались дурацкого обычая
обращаться друг к другу со словом "товарищ". Отныне это будет запрещено. Был
еще один очень странный обычай, происхождение которого неизвестно, - каждое
воскресенье маршировать перед черепом старого хряка, прибитом в саду на
столбе. Это тоже будет запрещено, а череп уже предан земле. Наши гости,
должно быть, видели зеленое знамя, которое развевается на флагштоке. Если
так, то вы, наверное, обратили внимание, что белые копыта и рог, ранее на
нем вышитые, теперь закрашены. Отныне и впредь у нас будет просто зеленое
знамя.
- У меня есть только одна поправка, - сказал он также, - к
замечательному и добрососедскому выступлению мистера Пилькингтона. Мистер
Пилькингтон все время говорил "Зверская Ферма". Разумеется, он не мог знать
- ибо я только теперь впервые об этом объявляю, - что название "Зверская
Ферма" отменяется. Отныне и навеки ферму следует именовать "Барской Фермой",
ибо я полагаю, что таково ее истинное и исконное название.
- Джентльмены! - закончил свое выступление Наполеон - Я предлагаю тот
же самый тост - только чуть-чуть по-другому. Вот мой тост, джентльмены: За
процветание Барской Фермы!
Снова раздались одобрительные восклицания, и бокалы были осушены до
дна. Но животным, которые наблюдали сцену снаружи, казалось, будто
происходит что-то странное. Что сделалось со свиными рылами? Взгляд старых
тусклых глаз Кашки переходил с одной морды на другую. Все как-то стало
нечетким и зыбким. На той морде было пять подбородков, на другой - четыре,
на этой - три. Когда аплодисменты стихли, компания снова взялась за карты и
вернулась к прерванной игре, а животные молча побрели прочь.
Они, однако, не прошли и двадцати ярдов, как вдруг остановились. Из
дома доносились дикие вопли. Животные бросились назад к окну. В доме
разгорался страшный скандал: крики, удары по столу, пронзительные
подозрительные взгляды, неистовые отрицания. Мистер Пилькингтон и Наполеон
оба одновременно сыграли тузом пик - это и оказалось источником конфликта.
Двенадцать глоток вопили враз, и все - совершенно одинаково. Стало
понятно, что сделалось со свиными рылами. Животные снаружи переводили взгляд
от свиньи к человеку, от человека опять к свинье, но кто был кем, различить
было уже невозможно.
ноябрь 1943 - февраль 1944
Джордж Орвелл. Скотский хутор. Сказка. Авторизированный перевод
[сокращенный] с английского Марии Кригер и Глеба Струве. Франкфурт-на-Майне,
"Посев" (Frankfurt/Main, Possev-Verlag), 3-е издание, 1971.
То же, 4-е издание, 1978.
Телесин Юлиус. Письмо в редакцию [Перевод фрагментов Animal Farm,
опущенных в посевовском издании]. // "Континент", No34 (1982, No4), сс.365-367
Джордж Орвелл. Ферма Энимал. Повесть-сказка. Перевод [впервые без
сокращений] В.П. [Владимира Прибыловского]. New York, Problems of Eastern
Europe, 1986.
Джордж Орвелл. Звероферма. Переводчик неизвестен. Самиздат, 80-е годы.
Джордж Оруэлл. Скотный двор. Перевод Ивана Полоцка// "Родник" (Рига),
1988, No36.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Повесть-притча. Перевод с английского
Владимира Прибыловского// "Литературный Киргизстан" (Фрунзе), 1989, No1.
Джордж Оруэлл. Скотный двор. Перевод Л.Беспаловой. Библиотека журнала
"Иностранная литература", 1989.
Джордж Оруэлл. Скотский уголок. Перевод Сергея Таска. В издании:
Фантастика-2. Антиутопии XX века. Москва, "Книжная палата", 1989;
сс.273-326.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Повесть-притча. Перевод с английского
Владимира Прибыловского. Фрунзе, "Ала-Тоо", 1989.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Повесть-притча. Перевод с английского
Владимира Прибыловского. Ленинград, ВТПО "Киноцентр", 1990.
Джордж Оруэлл. Скотный двор. Сказка. Перевод Д.Иванова, В.Недошивина. В
издании: Джордж Оруэлл. Том 1. 1984. Скотный двор. Пермь, "КАПИК", 1992;
сс.231-300.
Джордж Оруэлл. Ферма Животных. Неправдоподобная история. Английский
текст с переводом Г.Ю.Щербак. Москва, "Галактика-ИГМ", 1995.
Джордж Оруэлл. Скотское хозяйство. Сказка. Перевод с английского и
послесловие Марии Карп. СПб, "Азбука-классика", 2001.
(Продолжение "Зверской Фермы" Джорджа Оруэлла)
С тех пор прошло много лет. Старый хряк Наполеон пережил всех своих
ровесников, но все-таки умер. Незадолго до смерти он совсем выжил из ума:
приказывал псам рвать друг друга без всякого на то разумного повода, пожирал
отбивные из тушек зарезанных поросят, заедал неразбавленный виски сырым
мясом казненных псов, месяцами прятался от всех в дальнем флигеле, вновь
запретил прямохождение как явное нарушение принципов Зверизма. Когда его
тушу, уже изъеденную червями, нашли в дальнем флигеле, среди животных
пронесся слух, что это молодые свиньи, не желая идти на отбивные, подсыпали
ему какой-то гадости в виски.
После смерти Наполеона свиньи несколько недель боролись за власть над
фермой, натравливая друг на друга псов. На гумне чуть ли не каждое утро
перед помостом находили новую тушку с кровавыми следами клыков на горле, а
свиньи говорили, что это очередной умерший своей смертью враг зверей,
который по заданию Человечества спаивал Наполеона все последние годы его
жизни.
Наконец все как-то утряслось. Верховной властью на ферме было объявлено
Свинское Бюро (Свинбюро) во главе со свиноводом - серым хряком средних лет
по имени Плешка. Всю близкую родню Плешки Наполеон в свое время пустил на
котлеты, но самого Плешку любил за веселый нрав, и потому его очередь пойти
на котлеты все время отодвигал.
После ознакомления с архивами фермы свиновод Плешка объявил всем
животным, что герой Восстания конь-тяжеловоз Боксер отнюдь не умер - как
гласила прежняя официальная версия - в своем стойле от старости, твердя
знаменитый афоризм "Наполеон всегда прав". Оказывается, по приказу Наполеона
старый Боксер был продан на живодерню двуногим, где его жестоко убили,
выварили его кости на клей, а мясо пустили на консервы для собак. Точно так
же, оказывается, погибли и многие другие достойные животные - герои
Восстания и строительства Мельницы. Это злой советник Наполеона кабан Визгун
облыжно объявил их агентами двуногих и несправедливо казнил.
Свиновод Плешка заявил, что необходимо восстановить чистоту принципов
Зверизма. Главная заповедь, которую выдвинул легендарный хряк Майор и
которую почему-то забыли при Наполеоне, звучит так: "Зверь да не съест
другого зверя". Слова эти были торжественно обновлены на внешней стене
гумна. Кроме того, Плешка говорил, что в очень близком будущем он
восстановит также заповедь "Все звери равны". Для введения этой заповеди в
действие нужно только, чтобы все животные достигли полного свинства, а
именно: научились хорошо читать и писать, а также заниматься руководящей и
направляющей деятельностью.
Что касается прямохождения, то к этому вопросу Плешка подошел
диалектически. Всем, кто ведет деловые переговоры с представителями
Человечества, ходить на двух ногах теперь не только не возбранялось, но и
прямо предписывалось. По этой причине некоторые гуси, как наиболее способные
к прямохождению, были введены в состав свинского комитета внешних сношений
(а потом постепенно вошли и в некоторые другие свинские комитеты -
свинкомы). Для остальных животных прямохождение не то чтобы запрещалось, но
как-то не приветствовалось. Молодые подсвинки любили прогуляться по ферме на
задних ножках, особенно если поблизости не было видно псов: псы этой моды не
одобряли.
Сам Плешка, выпив бокала три виски и пообщавшись с гусями, тоже любил
иногда побродить на задних ножках, но с годами ему это давалось все труднее
и труднее. Поэтому мода ходить на задних лапах становилась для любителей все
более опасной. Псы могли за это очень больно покусать.
Но еще более опасной стала другая ересь, которую подхватили некоторые
животные, побывавшие по служебным делам на соседних фермах. Они стали
говорить о возможности "свинства с человеческим лицом" и даже пытались
перетянуть на свою сторону Плешку. Плешка сначала их просто не понял, а
когда понял, рассвирепел. Он велел псам у всякой свиньи, замеченной в том,
что у нее человеческое лицо, отрывать хвост по самый копчик. Так оно и
делалось, причем псы исполняли приказ по своему разумению: отрывали хвосты
не только свиньям, но и овцам, гусям и курам, и не только за человеческое
лицо, но и за прямохождение, и не только по самый копчик, а иногда и по
самую голову. Плешка такое расширительное толкование своих приказаний не
одобрял и иногда устраивал псам выволочку.
За это псы очень не любили Плешку. Кончилось это тем, что они
сговорились со свиньями и выгнали Плешку из Свинбюро. Новым свиноводом
свиньи избрали хряка Брешку.
В подвале дома фермера Джонса свиновод Брешка обнаружил большую
цистерну с мазутом, которую, видимо, еще отец Джонса закопал про запас.
Брешка провел деловые переговоры с двуногим фермером Фредериком и, отдав ему
все снесенные за год куриные яйца и все запасы овечьей шерсти, получил
взамен большую трубу. Через эту трубу мазут стали перекачивать на фермы
Фредерика и других двуногих. Взамен двуногие поставляли виски, комбикорм и
солому. Через пару лет сначала свиньям, а потом и всем остальным животным
были увеличены кормовые пайки.
Из-за покупки трубы и контактов с двуногими по поводу получения от них
натуральной оплаты поставок мазута на ферме усилилось вредное влияние
двуногих. Теория "свинства с человеческим лицом" получила, как ни старались
псы, широкое распространение. Особенными приверженцами "свинства с
человеческим лицом" стали гуси. Они часто давали понять, что считают
прямохождение неотъемлемым правом наиболее умных и горластых животных, и
договаривались до абсурдных утверждений, что не только свиньи, но также и
гуси, а может быть, даже и все звери - "равнее других зверей". Некоторые из
гусей, пользуясь леностью псов, уходили за Изгородь, а потом шипели и
гоготали из-под Изгороди, сманивая овец и кур в рабство к двуногим.
Поговаривали, что за это фермер Пилькингтон хорошо их кормил.
Некоторые особо наглые гуси даже стали утверждать, что прямохождение и
человечность - это то, к чему должны стремиться все звери. За эту ересь
легавые псы сажали таких гусей в подвал на перевоспитание, а то и просто
рвали на части.
Следуя дурному примеру гусей, шипеть и гоготать (когда не слышат псы)
стали на ферме и другие животные - овцы, коровы, лошади, некоторые свиньи и
даже куры.
Чтобы досадить Пилькингтону и вообще двуногим, свиновод Брешка отправил
стаю голубей к животным соседнего старого и очень запущенного поместья
"Южное" с заданием организовать бунт зверей против тамошнего двуногого
хозяина. Бунт удался, а хозяина поместья "Южное" тамошние свиньи и псы
заперли в подвале и уморили голодом.
Отряд псов, отправленный на помощь животным "Южного", обнаружил, что
поголовье свиней там очень невелико, а овец, тягловых лошадей и кур вовсе не
имеется. Четвероногое население поместья "Южное" составлял в основном
полудикий рогатый и очень агрессивный скот, совсем не похожий на обычных
козлов, баранов и буйволов. Они не хотели признавать над собой власть
свиней, а когда увидели чужих свиней и псов, совсем озверели и били их
рогами и копытами насмерть при каждой случайной встрече. В результате, чтобы
сохранить контроль хотя бы над центральной усадьбой поместья "Южное", все
время приходилось отправлять туда все больше советников-свиней и новые
отряды псов, лошадей и овец.
От огорчения и старости свиновод Брешка умер.
После него Зверской Фермой сначала целый год правил старый клыкастый
пес Андрон. У свиновода Андрона были плохие почки, испорченные многолетним
употреблением всякой дряни на службе у Брешки. Пес Андрон не только
ужесточил наказания за гоготание и шипение, но запретил также блеянье и
кряканье. Он пытался посягнуть также и на хрюканье, но тут умер - то ли сам,
то ли его уморили свиньи. За ним к власти пришел старый хряк Черныш, брат
покойного свиновода Брешки, но тоже скоро умер. Наконец свиньи избрали
свиноводом молодого пятнистого кабана Мишку, известного своей любовью к
прямохождению.
Свиновод Мишка начал с того, что восстановил утраченную заповедь:
"Зверь да не пьет", написав ее на стене амбара очень крупными буквами выше
плешкиной заповеди "Зверь да не съест другого зверя". Вскоре выяснилось, что
он издавна был не только любителем ходить на задних ножках, но и тайным
сторонником теории "свинства с человеческим лицом".
Свиновод Мишка отозвал псов фермы из поместья "Южное". Он запретил псам
кусаться, а гусям разрешил сначала хрюкать, а потом - шипеть и гоготать -
причем везде и всюду, даже в свинкомах. За это гуси полюбили кабана Мишку.
Не спрашивая разрешения, остальные животные тоже стали везде хрюкать, шипеть
и гоготать. Пресечь их в этом, не кусая, псы не имели никакой возможности.
Некоторые гуси, без спросу начитавшись найденных на помойках винных
этикеток, стали утверждать, что изгнанный Наполеоном кабан Снежок был героем
Восстания, а вовсе не предателем и агентом двуногих. Другие гуси
провозгласили своим идеалом замученного по приказу Наполеона коня-тяжеловоза
Боксера и требовали установить памятник Боксеру у центрального гумна.
На внешней стене гумна по ночам кто-то стал писать никем не
утвержденные заповеди: "Да здравствует Боксер!", "Снежок - герой
Восстания!", "Вся власть гусям!", "Лошади равнее свиней!" и даже "Все свиньи
- козлы!".
Напрасно псы каждый день замазывали эти неутвержденные заповеди - на
следующее утро они появлялись снова. Псы изловили автора надписи "Все свиньи
- козлы!" - толстую гусыню Калерию, но кабан Мишка не разрешил псам загрызть
ее. С тех пор гусыня Калерия стала, дразня псов, ходить по всей ферме с
плакатами "А я знаю, кто козел!" и "Свиновод Мишка - пятнистая свинья".
Увидев Калерию с плакатом, псы окружали ее и яростно лаяли, но не
кусали. Калерия в ответ громко шипела, гоготала и даже норовила ущипнуть
кого-нибудь из слишком близко подошедших псов. Такие спектакли она стала
устраивать у центрального гумна каждое воскресенье. Посмотреть на бои псов с
гусыней Калерией иногда собиралась половина фермы, для многих животных это
стало главным развлечением в их скучной жизни, заменой запрещенного
алкоголя.
Старые кабаны и псы поняли, что сделали ошибку, допустив Мишку к
власти, и стали думать, как бы выгнать его из Свинбюро. Но однажды ночью
свиновод Мишка сам восстановил на стене амбара заповедь "Все звери равны"
(он написал ее чуть ниже заповеди "Зверь да не пьет", но такими же крупными
буквами) и велел провести во всех частях фермы выборы в Животные Советы. В
основном в Живсоветы были избраны молодые свиньи, гуси, утки и овцы.
Председателем главного Живсовета Мишка назначил самого себя, а во главе
почти всех других Живсоветов также встали кабаны из тех, кто помоложе. Так
как за членство в Живсоветах полагалось увеличенная кормовая пайка, а
работать живсоветчиков никто не заставлял, то большинству животным это очень
нравилось.
Все было бы хорошо, если бы не всеобщее недовольство Мишкой из-за
строгого насаждения заповеди "Зверь да не пьет". На поиски исчезнувших