Рослин молча пожала плечами. Как будто хотела сказать – что ж, оправдывайся, если тебе так легче.

Но ему не становилось легче.

– Проклятие, да поймите же вы! Если бы хоть один из этих людей остался жив, нас догнали бы и убили!

На этот раз она даже не пожала плечами, просто стала собирать свои травы.

Да что ж такое – Глориндель пытался его заставить убивать по прихоти, а эта маленькая дрянь не дает убивать по необходимости!

Только вот в самом ли деле эта необходимость была?..

Натан снова посмотрел на Рослин. Она была такая маленькая и грязная, нечесаная, бледная – ни за что не догадаешься, что калардинская княгиня... Натан попытался представить ее во всем великолепии ее ранга, восседающую на троне в парадном зале княжеского дворца, в подбитой соболями мантии, в тяжелой, слишком большой для нее короне на тщательно уложенных волосах... И не смог. Этого не будет, вдруг с непонятной уверенностью подумал он. Никогда не будет. Она так и останется маленькой и чумазой беглянкой... Потому что он не мог представить ее не только чистой и хорошо одетой, но и взрослой. Как будто она взрослой уже никогда не станет... или, может быть, ею и родилась.

– Что вам нужно в Тарнасе, миледи? – спросил Натан, глядя на нее сверху вниз. – Зачем вам туда? Что вы ищете? Почему вам... дома не сиделось?

Она тихонько засмеялась, не поднимая головы, и снова это был такой знакомый смех...

– Ты же знаешь почему, зачем спрашиваешь?

Он знал? Да, наверное, знал. Ей подходила эта страна. Именно эта. Так же, как и Стэйси.

– Пойдемте отсюда, – сказал Натан.

– Сейчас. – Рослин поднялась, отряхивая руки о юбку. – Я внутри плащ оставила.

Он нетерпеливо кивнул, избегая смотреть ей в лицо, отвернулся, сунув раненую руку в карман и пытаясь сжать в кулак здоровую. Не получалось – пальцы немели, ладонь грызла боль. Оставалось надеяться, что ему не придется драться в ближайшие дни. День обещал быть жарким, и Натану очень хотелось ветра, но его не было, а медленно поднимающееся солнце раскаляло пыльный воздух, нагнетая зной.

Он вздрогнул, когда Рослин позвала его изнутри, и схватился здоровой рукой за меч. Может, кто-то из бандитов выжил?.. Натан влетел в пещеру и замер, когда Рослин развернулась к нему и прижала к губам бледный палец. В ее глазах застыло напряжение.

– Тс-с, – прошептала она. – Слышишь?

Несколько мгновений он не слышал ничего, только чувствовал разительный контраст между свежим воздухом снаружи и прелым, густым воздухом пещеры. Натан почувствовал, что ему трудно дышать, и нервно рванул ворот рубашки. И вдруг услышал.

Не то стон, не то всхлип. Тоненький-тоненький.

Котенок, это котенок... не позволяй ему прикоснуться ко мне... Аманита, слышишь, не позволяй, помоги мне...

Натан сделал шаг назад. Потом еще. Нога наткнулась на что-то мягкое, Натан оступился и едва не упал. Рукоять меча вдруг стала скользкой. Оружие выпало из неуклюжей левой руки, глухо стукнуло о землю.

– Уходим отсюда. Сейчас же. Немедленно, – сказал Натан, но Рослин, кажется, не услышала его. Она протянула руку вперед, будто слепая, и шагнула в сторону, из которой слышался стон. Натан мотнул головой, будто этот беспомощный жест мог ее остановить.

– Уходим, слышите?! Нам нельзя здесь оставаться! – закричал он.

Вязкий ужас захлестнул горло ледяной петлей, сдавил. Дышать стало совершенно невозможно. Натану хотелось немедленно кинуться вон, прочь из этого смердящего ада, от мертвых тел, но больше всего – от этого слабенького полустона-полувсхлипа, едва не убившего его совсем недавно, приведя в рассадник чумы... Разум Натана твердил, что нет здесь чумных, иначе все были бы давно мертвы, но его душа знала, что это не имеет значения – не имеет значения способ, так стонет и плачет только смерть.

– Уйдемте отсюда, я прошу вас!!!

Рослин обернулась.

Может быть, его отрезвило презрение в ее лице. Может быть – ее уверенность. А может – спокойствие и безмятежность человека, не подозревающего о нависшей над ним угрозе. И в самом ли деле нависшей?..

– Я знаю, – прохрипел Натан. – Знаю, вы, эльфы, не болеете нашими людскими хворями... Но мы-то...

– Я тебя не держу, – сказала она.

И вошла в стену. То есть то, что все это время лишь казалось стеной. В углу пещеры, напротив входа в каморку Стэйси, была еще одна ниша. Слои сланца располагались здесь так, что почти полностью скрывали вход. Настоящий тайник.

Рослин скрылась в нем, и Натан вошел вслед за ней.

Помещение за проходом было совсем тесное: Натан чувствовал стенки локтями и сгибался, чтобы протиснуться вглубь. Там было почти совсем темно, но все же Натан разглядел лежащее на полу тело.

– Вытащи ее, – сказала Рослин.

Ее?.. Натан не стал раздумывать и вслепую нащупал ту, о ком говорила Рослин. Судя по весу и размеру, это был ребенок – его, вернее, ее тело было сухим и холодным, как камень.

Но она была жива.

Натан вынес ее из ниши, а потом и из пещеры, на свет, положил на траву.

Рослин неслышно вышла следом, встала рядом с ним.

Они стояли и смотрели очень, очень долго.

Это был не ребенок и, как сразу Натану показалось, даже не человек. Вернее, не совсем человек. Эльфиек Натан никогда прежде не видел – эту распознал только по продолговатым ушам точно такой же формы, как у Глоринделя. Тот, помнится, то и дело говорил каждой встречной девице, что она красива, как эльфийка. Натан иногда думал, что неплохо бы посмотреть на одну из них и узнать, правда ли они столь хороши.

На сей раз ему не удалось этого узнать. Неизвестно, какой была эта эльфийка месяц и год назад, но сейчас это был даже не скелет и не призрак – тень скелета и призрака. Серо-голубая кожа, сухая, будто пергамент, обтягивала череп и руки так туго, что была видна каждая кость. Серебристые волосы почти полностью вылезли, на голове осталось только несколько длинных редких пучков, мокрых от пота. Глаза, все еще ярко-синие, остановились и остекленели: зрачок в них сузился до размеров иголочного острия и не реагировал на свет. Рот с впавшими губами был широко раскрыт, и из него вырывалось шумное сиплое дыхание – и иногда не то стоны, не то всхлипы. На эльфийке была добротная, чистая одежда – рубашка, куртка, штаны, сапоги, – с нее ничего не сняли. Все цело, ни одного пореза, ни одной раны. Хотя, похоже, она была солдатом... хотелось добавить – при жизни, потому что это существо, хотя еще дышало, живым уже не было. Она не двигалась, только костлявые руки подрагивали, цепляясь иссохшими пальцами за изумрудную траву.

– Что с ней? – наконец смог спросить Натан.

– Не знаю, – тихо сказала Рослин. – Наверное, они хотели сделать с ней... что-то. И не рассчитали силы... или дозу.

– Эльфы не болеют, – сказал Натан. – И не умирают... так.

– Все умирают так, – сказала Рослин. Потом, помолчав, добавила, будто про себя: – Глэйв сказал, что теперь у них будет много эльфов. Эльфы нужны некромантам. Эту, видимо, захватили и хотели передать одному из них... но что-то сделали не так. С ними не было мага. Они, наверное, не знали, что нужно в таких случаях делать...

– А вы знаете?

– Нет. Пока еще... не знаю.

Эльфийка хрипела, запрокинув голову и глядя слепыми глазами на солнце. Была ли она красивой, думал Натан. И о чем успела передумать, пока не стала тем, что мы сейчас видим перед собой.

И не постигла ли уже Глоринделя ее участь.

– Что мы можем сделать? – спросил он.

– Как обычно, – спокойно сказала Рослин, и это прозвучало до того циничной и жестокой насмешкой, что Натан судорожно стиснул правую, больную, руку, боясь, что не сдержится.

Но так или иначе, она была права.

Хотя разве это ее оправдывало?..

Я тоже умею быть жестоким, подумал Натан. И сказал:

– Тогда сделайте это сами.

Рослин посмотрела на него. Он не ответил на взгляд.

Он смотрел, как Рослин встает на колени, достает из своей котомки узелок, осторожно расправляет его, начинает перебирать травы, беззвучно и сосредоточенно шевеля губами... По сравнению с пепельной кожей эльфийки, корчившейся рядом на траве, Рослин казалась почти румяной. Когда она вытряхнула из узелка горстку снадобий, Натан схватил ее за руку. Правой, раненой. Его пальцы сомкнулись на хрупком запястье Рослин, и сквозь резкую вспышку боли Натан подумал, что ничего ему не стоит сейчас сломать это запястье, просто переломить, как сухую веточку.

– Что же вы делаете, миледи, – хрипло сказал он. – Да, я чудовище, вы верно подметили, но что же вы-то делаете?

Он не дал ей ответить, отшвырнув в сторону. Расправленный платок с разложенными по нему смертоносными зельями скользнул с колен Рослин, когда она падала, яды смешались с изумрудной, пропахшей кровью травой. Натан вставил кончик меча между ребер эльфийки, там, где сердце, надавил. Она вздрогнула, выгнулась в последний раз. Ее рука вцепилась в траву и застыла, сжимая желтые головки куриной слепоты, тянувшиеся к солнцу из бледных пальцев.

Натан вынул лезвие, всадил его в землю, выдернул. Обернулся к Рослин, сидящей на земле и глядящей на него.

– Не делайте этого, – сказал он. – Слышите, миледи? Никогда не делайте. Пусть я и чудовище, но вы им можете не быть. Понимаете? Можете еще.

«Я буду, – подумал он, – вместо вас».

Рослин моргнула. Потом снова, снова. А потом вдруг рывком поднялась и кинулась к Натану. Он едва успел поднять руки, и она обхватила его за пояс, ткнувшись лицом в его грудь.

– Ты ведь не бросишь меня? – всхлипывая, быстро бормотала она. – Ведь не бросишь? Правда же, Натан? Ты не бросишь меня?

Она дрожала, и плакала, и прижималась к нему так крепко, будто боялась, что он вырвется. Натан положил тяжелую ладонь на затылок своей княгине, и его княгиня, вздрогнув, вскинула красное мокрое лицо.

Ты ведь не бросишь меня?..

Нет, хотел ответить Натан. Нет... не брошу, миледи. Я не имею права. Ведь быть рядом с вами – мой долг. А долг – это так хорошо, когда нет ничего другого.

Он хотел сказать это и сказал бы, если бы она не смотрела ему в лицо. Но она смотрела. И Натан промолчал, потому что не мог лгать ей в глаза.

Ведь в глубине души он не подумал все то, что собирался сказать. Он подумал просто: «Нет, не брошу». Только это и больше ничего.

Там действительно было только два больших города – Бреррет и Дреддер, а о Тарнасе никто даже не слышал. Правда, они не особо расспрашивали – особенно когда узнали, что их ищут.

Узнал, вернее, эльф – Эллен еще не настолько хорошо понимала тальвардский, чтобы вслушиваться в болтовню крестьян, попадавшихся им на пути. А Глориндель слушал, и, как оказалось, не всегда напрасно.

– Там впереди, сразу за поселком, застава, – сообщил он вполголоса, когда их никто не мог слышать. – Ищут мужчину и женщину из Калардина. Как думаешь, много тут валандается таких парочек?

Эллен была уверена, что немного.

С памятной ночи в лесу прошло три дня, и все это время они продвигались на юг. Не разговаривали – Эллен боялась раскрыть рот, а эльф почти не смотрел в ее сторону. Но это не было прежней пугающей отстраненностью, когда он временами на много часов замыкался в себе, и она лишь чувствовала его холодную, непонятную ярость. Сейчас же он просто будто обдумывал что-то, и отчего-то Эллен знала, что это вовсе не планы ее умерщвления. На самом деле Глориндель мог убить ее там, в лесу, так же как в любой момент прямо посреди дороги, – она даже не стала бы сопротивляться. Попытка стать убийцей выпила из нее все силы, и Эллен даже не подозревала до этого, что их осталось так мало.

Но, кажется, Глориндель действительно не желал ей зла. Больше не было глупых выходок, чудовищных преступлений и вспышек бешенства – теперь он просто ехал рядом с ней, они вместе ели и спали рядом, и он ни разу к ней не прикоснулся. Да и не заговаривал почти. Эллен предпочитала не думать, что все это значит, потому что все равно не смогла бы понять.

Но сейчас ситуация, кажется, осложнилась, и Эллен даже не знала, рада она завязавшемуся разговору или нет.

– Думаете, они ищут нас? – шепотом спросила она. Они уже довольно далеко отъехали от группы крестьян, среди которых эльф услышал столь полезную сплетню, но Эллен будто все еще боялась быть услышанной.

– А кого еще?

– Зачем? Что мы сделали?

Он посмотрел на нее – прямо, в первый раз за последние дни. И это уже был другой взгляд. Не тот, что прежде. Да, в нем скользнуло раздражение... но не то, все не то. Он смотрел на нее, будто на какого-то другого человека. Которого давно знал и... которого любил. Несмотря ни на что.

Эллен почувствовала подступающий озноб и обрадовалась, когда эльф заговорил, развеяв наваждение:

– Хороший вопрос, милая, – а разве эльфийскому принцу надо что-то делать, чтобы его разыскивали тальвардские ищейки?

Слова были те же, что и раньше, – но нет, нет, что-то новое в них появилось... снисходительность, а не пренебрежение. Впрочем, это Эллен ощутила только в первый момент, тут же осознав смысл его слов.

– И верно, – пробормотала она. – Эльфы ведь вступили в войну... Только почему они не стали искать вас раньше?

– Может, и стали, – пожал плечами Глориндель. – Может, только теперь напали на след. Та шлюшка из таверны – она могла заметить, что я эльф, и донести местным властям.

Шлюшка? Та шлюшка из таверны, вы сказали? Что, каждая женщина, которой не посчастливилось попасться вам на глаза, сразу становится шлюхой, так, милорд? Ох... ну и дура же ты, Эллен. Люди не меняются так быстро. И эльфы тоже.

– Там было полно народу, помимо нее, – сухо сказала она.

Эльф снова круто развернулся к ней и почему-то улыбнулся. Улыбка была заинтересованной и очень довольной, а в глазах у него вдруг зажглись искры.

– Как же ты все-таки на него похожа, – вполголоса проговорил он.

– На кого?

– Не важно. И кто меня узнал, тоже не важно. – Глориндель снова посмотрел на дорогу, его улыбка стала кривой. – Ага, вон уже и застава...

Дорога с этого места шла круто вниз, лес сползал по склону холма и растворялся ближе к его подножию, там, где начиналась следующая гряда. Застава соединяла почти совсем лысые склоны, лишь кое-где поросшие низким кустарником, и перекрывала единственную дорогу меж холмов. Из сторожевой башни на вершине одного из холмов тянулся сигнальный дымок.

Не обойти никак.

– Что же будем делать?

– Поедем пока, – пожал плечами Глориндель. – Посмотрим. Это всего лишь застава, а не облава, значит, вряд ли они знают точно, кого ищут. Вероятно, просто проверяют подозрительных. На месте разберемся, глядишь, что-нибудь придумаем.

Звучало не очень обнадеживающе, но Эллен хотелось ему верить. Нет, не так: хотелось ему доверять. Просто сейчас это было одно и то же.

Дорога на Бреррет пользовалась в народе популярностью, и застава обросла подобием поселка – помимо казармы для стражников, у подножия холма примостились таверна и пара лавчонок, где торговцы охотно скупали за бесценок товар, который стража отказывалась пропускать через заставу. Народу было не очень много, но достаточно, чтобы у пропускных ворот образовалась очередь.

– Куда же они все едут? – подумала вслух Эллен. Эльф только хмыкнул.

Участок дороги между зданиями образовывал маленькую площадь, посреди которой стояла виселица. Без эшафота – деревянный столб был вколочен прямо в землю. Здесь, видимо, вешали тех, кто пытался обогнуть заставу. Сейчас виселица использовалась в качестве позорного столба: к ней был привязан человек в рубище, с деревянной табличкой на шее. Эллен не могла прочесть то, что было на ней написано, но подозревала, что ничего лестного: человек был в грязи и бурых пятнах, не то от крови, не то от сока гнилых овощей, которые швырял в него каждый проходящий мимо.

Эллен задержала на нем взгляд лишь на мгновение – ей неприятно было на это смотреть. А эльф смотрел долго. Гораздо дольше, чем они могли себе позволить, памятуя о стремлении не привлекать лишнего внимания. И его лицо как-то странно исказилось, когда он пробежал глазами надпись на табличке.

– Не стоит тут стоять, – шепнула Эллен, и эльф, вздрогнув, кивнул. Его взгляд, обращенный на осужденного, был пристальным и задумчивым.

Они спешились подальше от ворот, у трактира, там, где было побольше народу – не считая, конечно, большинства, проходившего досмотр у ворот. Эллен в который раз подивилась тальвардам: в ее родной стране таможенный досмотр неизбежно сопровождался шумом, криком и драками, здесь же и всадники, и крестьяне вел и себя на удивление чинно и организованно, не прекословя стражникам и не грызясь между собой за место в очереди. А жаль, как же жаль – гам и суета сейчас были бы как нельзя более кстати.

– Погоди, – остановил Эллен Глориндель, когда она шагнула было по направлению к воротам. Она взглянула на него, ожидая объяснений, но он только напряженно указал на дверь в трактир. Эллен сглотнула, потом кивнула. Эльф по-прежнему поглядывал на осужденного у столба и крепко держал ее за локоть, и Эллен скорее откусила бы себе язык, чем стала бы ему перечить.

Они вошли в таверну. Эльф сел за стол у окна, чего прежде никогда не делал. Эллен увидела, что эти окна выходят на площадь и осужденного у виселицы отсюда видно очень хорошо. Сейчас можно было рассмотреть его без опаски, но Эллен все еще не хотелось этого делать.

– Почему вы на него смотрите? – очень тихо спросила она и тут же смолкла, когда подошла служанка, вежливо спросившая, чего угодно господам. Глориндель, по-прежнему неотрывно глядя в окно, на чистейшем тальвардском попросил мяса и вина. Его лица служанка не видела, а поднятый капюшон скрывал слишком светлые для тальварда волосы, и у Эллен оставалась надежда, что они не вызовут подозрений. Глориндель усилил эту надежду, так же не глядя бросив на стол серебряную монету. Как хорошо, что не золотую, подумала Эллен, глядя, как та с поклоном принимает аванс и отходит от стола. Это было бы слишком щедро и наверняка вызвало бы подозрения. А так они вполне могут сойти за усталых путников, готовых оплатить хорошее отношение, только и всего.

Эльф так и не ответил па вопрос Эллен, продолжая молча наблюдать за окном. Эллен тоже посмотрела туда. Снующие мимо окна люди загораживали обзор, Эллен никак не могла надолго выхватить согнутую фигуру осужденного из-за спин и повозок, и, очень быстро отчаявшись, она невольно прислушалась к гулу, стоявшему в таверне, как это прежде делал Глориндель.

– ... три телеги было, пока довез – половина погнила...

– ... а у Бреррета, сказывали, сейчас солдатня на восток идет – еще недавно на север шли, в Калардин, а теперь вдруг на восток свернули, прямо сюда...

– ... нуда, и три сотни эльфов с ними! Вместе идут, да, как есть! Племянник мой говорил, сам видал...

– ... там сестра у меня, так, говорит, все, что в доме было, пожрали, еще и корову увели...

– ... нет, не пять, врут – семь уже, и еще два за путевую грамоту, а на беса она мне, мне тут осталось-то полдня пути...

Эллен еще не слишком хорошо овладела местным наречием и не все обрывки разговоров могла понять, но, похоже, об эльфе и калардинской женщине, которых ловят на заставе, никто не упоминал. Не то чтобы это очень обнадеживало, но вдруг и впрямь просто сплетни...

– Он эльф, – вполголоса сказал Глориндель на калардинском.

Эллен быстро обернулась, проверяя, не услышал ли его кто. В трактире было людно, но гул голосов был куда как тише, чем ей хотелось бы. Потом посмотрела в окно. Толпа немного поредела, и осужденный оказался на виду – как раз в тот миг, когда кто-то лениво бросил в него гнилой репой. Человек вздрогнул от удара, но головы не поднял. Был он светлокож, русоволос, среднего телосложения. Волосы облепляли его лицо так, что были видны только рот и всклокоченная борода. Он стоял неподвижно, только иногда вздрагивая, будто все его тело сводила судорога, и стискивал зубы. Глориндель смотрел на него, подперев подбородок рукой, и в его сузившихся глазах Эллен увидела подступающую тень глухой беспричинной злобы, которую надеялась не увидеть больше никогда. Но – и это было самым странным – страха она почему-то не испытала. Уже нет.

Внешне с Глоринделем у этого человека не было совершенно ничего общего.

– Не чистый, – все так же словно про себя продолжал Глориндель. – На четверть, не более. Но эльф. – Он умолк, а потом, будто что-то обдумав, добавил: – Я не понимаю.

Действительно, это было странно. Эллен не знала, откуда у эльфа такая уверенность, что он встретил сородича, но предпочла довериться его мнению. Однако казалось странным, что этот эльф делает у позорного столба – если тальварды действительно разыскивали Глоринделя, они должны были тщательно проверять любого, кто походил на эльфа…

«А когда убедились бы, что это не он, отдали бы его некромантам, – подумала Эллен. – Продали бы. Им сейчас нужны эльфы. Много-много эльфов. Небеса, хотела бы я знать зачем».

– Вы полагаете, он...

– Я не понимаю, – будто не слыша ее, повторил Глориндель. – Пусть даже он только на четверть эльф. Никто, в ком течет эльфийская кровь, не позволит так с собой обращаться. Прежде он убьет любого, кто к нему прикоснется. А потом перегрызет себе вены, если не будет другого выхода. Но уж точно не станет стоять и...

Он вдруг поднялся так неожиданно, что Эллен, запоздало поняв, что думал он вовсе не о том, о чем она, лишь изумленно вскинула голову.

– Куда вы?!

– Я должен посмотреть.

– Сядьте! – взмолилась она, вцепившись в его рукав. На них уже оборачивались. Глориндель не сел, но и не двинулся с места: его взгляд все так же был прикован к осужденному. Внезапно он опустил глаза и встретился взглядом с Эллен.

– Знаешь, что на его табличке написано?

Она только мотнула головой, все так же цепляясь за его руку.

– Там написано: «Тот, кто пойдет назад, избежит этого, а тот, кто пойдет прямо, займет его место».

Эллен только недоуменно моргнула. Взгляд Глоринделя отяжелел.

– Он здесь вместо путевого камня. Олицетворяет запрет пересекать границу. Поняла теперь?

– Так он... ничего не сделал?! Он здесь просто для устрашения?

– Не знаю. Не важно. Он терпит это. – Глориндель стряхнул ее руку и наконец оторвал взгляд от ее лица. – И, проклятие, я намерен выяснить почему.

– Милорд, нет!

– Ваш заказ, добрые господа, – сказала служанка. Очень странно сказала. Так, будто это уже не имело значения.

Эллен поняла, что она слышала их, и эльф, без сомнения, понял тоже, но даже не взглянул на тальвардку.

– С нами нельзя так поступать, – сказал он. – С вами можно, а с нами – нельзя.

И быстрым шагом вышел прочь.

Эллен встала, чувствуя, что вот-вот откажут ноги под пронизывающим взглядом служанки и примолкших посетителей. Вышла вслед за эльфом. Еще не дойдя до порога, перешла на бег, чувствуя, как медленно поднимается к горлу спертый ком мучительно щемящего предчувствия. Но самое удивительное, что это предчувствие не было дурным.

Эллен выбежала за порог, бросила взгляд на Глоринделя, шагающего к виселице, на осужденного, на человека, идущего к виселице с другой стороны площади... и на светловолосую девочку, которая бежала за ним, а потом застыла – так же, как напротив нее застыла Эллен.

Глориндель остановился, не дойдя до виселицы пять шагов. И на том же расстоянии от нее остановился мужчина, на которого он теперь смотрел. Эллен знала этого мужчину. Она часто видела его во сне. И еще чаще им была. Не только в снах.

Они – все четверо – замерли, будто насаженные на единую ось, а центром этой оси был то ли человек, то ли эльф, имени которого они так никогда и не узнали, потому что он выполнил свою роль в их жизни, и это уже было не важно.


Натан стоял посреди дороги, крепко прижимая Рослин к себе. Ее маленький острый подбородок впивался в его предплечье почти до боли. Она не пыталась вырваться – а он боялся этого почти до одури. Впрочем, почему «почти». Он в самом деле одурел, если сделал то, что сделал. Хотя страх, вынудивший его на это, сам по себе был безумием – но Натан ничего не смог с собой поделать. Как только увидел эту заставу... и лениво зевавшего солдата, сидевшего на бочке у ворот. Тальвардского солдата, невероятно похожего на калардинца, которого далеко-далеко отсюда убил Глориндель. На заставе. Совсем не похожей на эту. Столько было дорог и столько застав... но Натану навечно врезалось в память лицо купца, у которого Глориндель отнял сначала честь, а потом жизнь.

«Миледи Рослин, вы ведь не сделаете этого снова, правда? » – подумал он как в бреду, а сам уже стискивал ее плечо, будто пытаясь предотвратить то, что вот-вот должно было случиться Она не сопротивлялась, напротив, как-то сразу обмякла в его руках, покоряясь любому его решению, пусть и не понимала – правда же не понимала? – что происходит.

И сейчас она застыла в его руках, положив тоненькие пальчики ему на предплечье, и дышала тихо, ровно, не боясь, доверяя.

А он боялся, так боялся, что его трясло, будто в лихорадке. Не Рослин, нет. Этого ощущения. Этой уверенности, которая его охватила. Безумной уверенности, что Рослин и Глориндель – один человек.

На мгновение ему захотелось провести ладонью по ее левому уху и проверить, цело ли оно. Он бы так и сделал, если бы его руки не были заняты.

– Ты ведь не бросишь меня? – тихо спросила Рослин.

Натан посмотрел на нее сверху вниз. Она запрокинула голову, и ее перевернутое личико казалось совсем маленьким. Она теперь все время его об этом спрашивала. Как будто надеялась, что если он повторит свое обещание снова и снова, то все-таки сдержит его. А Натан не мог ей сказать, что любые обещания для него ничего не значат. Давно уже. Что значение имеет только долг, и уж от него-то Натану не сбежать.

На небольшой площади перед воротами толпился народ, коротая время до досмотра за ленивым поругиванием осужденного, привязанного к столбу виселицы посреди площади, и в этой вялой жестокости было что-то такое обыденное, такое мирное, что это место вдруг показалось Натану куда более подходящим для леди Рослин, чем любое другое. Впрочем, сама она так не думала.