Страница:
Никаких проблем.
Конечно, британец пришел еще с одним человеком, и мы все трое беседовали два с половиной часа. Дипломат по профессии был художником-пейзажистом и очень старался мне помочь. У него уже были подготовлены для меня имя и детальные данные, где искать могилу. Он, естественно, воспринял мою идею со всей душой и даже спросил меня, не смог бы я использовать его как художника, чтобы изобразить большие батальные сцены, которые я смог бы снять для фильма. Я сказал, что скоро уезжаю, но свяжусь с ним в течение месяца. По моим инструкциям мне нужно было провести только первую встречу и прервать после этого связь.
Следующим заданием было сфотографировать мою встречу с одним человеком в Восточном Иерусалиме. Этот человек был владельцем сувенирной лавки на улице Саладдина. Я разведал местность, сделал несколько кадров скрытой камерой и даже подружился с этим человеком. Он был из ООП, потому о нем стоило узнать больше.
Во время другой тренировки Итцик привез меня к одному жилому дому в Тель-Авиве и сказал, что на третьем этаже живет человек, к которому сейчас пришел гость. У меня есть 20 минут, чтобы завязать разговор с этим гостем.
– Это хамство, – сказал я.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда ты навалишь кучу у кого-то под дверью, потом позвонишь и попросишь у него туалетную бумагу. Это хамство.
Я зашел в близлежащий магазин и купил две бутылки вина «Мутон Каде». Затем я вошел в дом и посмотрел на таблички с именами жильцов над звонками. Я выбрал одну из кнопок, позвонил и сказал, что мне нужно передать пакет для одной женщины.
– О, вы, наверное, ищете Дину, – сказал голос.
– А Дина замужем? – спросил я.
– Нет, – ответили мне.
Я позвонил в дверь Дины, но ее, к счастью, не было дома. Я пошел вверх по лестнице. В этом здании, поднимаясь наверх, нужно было проходить мимо каждой квартиры. Когда я поднялся на третий этаж, где жили указанные мне люди, я взял одну из бутылок, поднял ее и уронил прямо перед нужной дверью. Затем я постучал в дверь.
– Мне очень жаль, – начал я, когда дверь открыли. – Я был наверху, чтобы встретиться с Диной, но ее не оказалось дома. К сожалению, я уронил бутылку. У вас не найдется тряпки, чтобы вытереть лужу?
И владелец квартиры, и его гость охотно помогли мне. Я предложил им разделить со мной вторую бутылку. Я провел у них два часа и узнал много об этих людях. Миссия моя завершилась успешно.
В это же время группа в Хайфе сконцентрировала свои усилия на миротворческих войсках ООН, особенно на канадцах. Канадцы были превосходной целью. Они были дружелюбные и, в большинстве своем, приятные люди. Для них Израиль был обычной западной страной. Потому они чувствовали себя здесь уютно – лучше, чем в любой арабской стране.
Было немало канадских «дувшаним» (дословно – «медовых пирогов»), которым канадские миротворческие войска ООН платили за транспортировку посланий и пакетов. Но они контрабандно перевозили через границу туда и обратно пакеты и для Моссад.
Во время двух тренировок мы провели «учебное» проникновение в здания двух полицейских участков – один раз главного управления полиции на Диценгофф-Стрит в Тель-Авиве, другой раз в главном управлении уголовной полиции Иерусалима. Человек по фамилии Цигель руководил там большим спецотделом по борьбе с мошенничеством. Одно из дел, над которым он как раз работал, называлось «Персиковое досье» (на иврите «Тик Афарсек»).
Когда мы проникли в полицейское управление, то взяли с собой одного гражданского «эксперта», который показал нам, какое дело нам нужно взять. «Персиковое досье» оказалось расследованием дела, в которое был замешан Иосиф Бург, старейший ортодоксально-религиозный министр правительства и один из самых старых израильских парламентариев.
Я не знаю, что было в досье, и что показало расследование, но я знаю, что «Персиковое досье» было выкрадено нами по указанию из бюро премьер-министра, и в результате этого все расследование провалилось из-за недостатка улик. Был ли это Бегин, Перес или Шамир не играет роли. Если у тебя в руке есть инструмент, ты воспользуешься им. И в особенности любит делать это Моссад.
Если «младшим катса» приходилось выполнять только немногие упражнения подобного рода, то тем курсантам, которых тренировали для «Невиот», такие задания поручались постоянно. Если нужно провести тренировку по нелегальному проникновению в защищенное здание, то именно такое здание и подбирают. Например, полицейский участок.
Меня очень возмущала подобная практика, и однажды я спросил, зачем мы делаем это, нарушая законы своей страны. Нам ведь предстоит работать в иностранных государствах, а не у себя дома.
Орен Рифф, которого я считал своим другом, ответил: «Когда ты ищешь что-то, то ищи там, где потерял, а не заглядывай под фонарь, только потому, что там хорошо видно», напомнив известную историю о человеке, который что-то уронил в темноте, но искал это только под уличным фонарем. Когда его спросили, почему он ищет свою пропажу именно там, а не в том месте, где потерял, тот ответил, что в темноте ничего не видно, а здесь, под фонарем, светло.
– Лучше молчи и делай свою работу, – сказал Рифф, – потому что тебя это не касается.
Затем он добавил: «Теперь послушай меня внимательно. Прекрати скулить и жаловаться. Право жаловаться ты получишь лишь только тогда, когда сам будешь выше тех людей, которых критикуешь».
В ярости я крикнул ему: «Да пошел ты!» и, хлопнув дверью, выбежал из кабинета. Я считал, что я прав. Когда я говорил с другими парнями в бюро, такими же «мелкими сошками», как и я, они все были со мной согласны. Но никто не хотел выступать, потому что каждый стремился попасть заграницу. Все они думали только об этом. С такой позицией, как у меня, далеко не уедешь. Просто ничего не выйдет.
* * *
Когда в середине ноября 1985года мы окончили курс и, наконец, стали настоящими «катса» – в общей сложности обучение продлилось три года – настроение наше было настолько плохим, что мы не устроили даже прощальную вечеринку. Одед не сдал выпускные экзамены, но стал экспертом по связи и коммуникации в бюро в Европе. Авигдор тоже не справился с последними учениями. Через посредничество Майка Харари его в качестве «киллера» передавали «в аренду» неким людям в Латинской Америке. Мишель отправился в Бельгию, а Агаси Й. стал офицером связи в Каире. Джерри взял к себе Аралех Шерф в отдел «Цафририм». В последний раз я услышал о нем, когда он начал в Йемене операцию по вывозу оттуда в Израиль парочки местных евреев. Хайм, Йоси и я оказались прикрепленными к израильской резидентуре.
Я хорошо закончил курс, но нажил себе нескольких влиятельных врагов. Эфраим Халеви, например, шеф отдела связи (Liaison), называл меня «настоящей чумой».
Во всяком случае, со временем меня должны были направить в Бельгию: для новичка это большая честь быть принятым в качестве «катса» в группу «Кидон». Итцика это совсем не устраивало. В конце концов, возможностей было не так уж много. А если я уйду, то на три – четыре года меня вообще отстранят от всех дел.
В это время я работал в группе «прыгунов» под руководством Рана, пока его не направили для проведения вербовок в Египет. Египетское телевидение показало документальный фильм с критикой Моссад под названием «Человек с насмешливыми глазами», в котором было приведено очень много внутренней информации о бюро. Но вместо того, чтобы вызвать у египтян возмущение, в посольство Израиля рванул поток добровольцев – все они хотели работать на Моссад.
После двух недель моей работы в израильской резидентуре мне поручили передать пакет, который авиакомпания «Эль-Аль» привезла с Дальнего Востока, по адресу в Панаме, который указал Майк Харари. Я поехал в аэропорт на легковушке «Субару» и был поражен, увидев пакет размером 2 х 3 х 1,5 м, полностью обмотанный в пластик, в котором, несомненно, было множество маленьких пакетиков. Он был слишком велик для моей машины, и я вызвал транспортный фургон, чтобы забрать его, привезти в бюро, переупаковать и затем переслать в Панаму.
Я спросил Ами Йаара, что было в пакетиках.
– Это тебя не касается, – сказал Йаар. – Делай, что тебе сказали.
В аэропорту пакет погрузили не в панамский самолет, как мне было сказано, а в самолет израильских ВВС. Я сказал, что это, видимо, недоразумение. Но они ответили: «Нет, нет, самолет зафрахтован Панамой».
Это был транспортный самолет С-130 «Геркулес». Вернувшись в бюро, я пожаловался. Я знал, что мы отправили туда. Я не был настолько глуп. Мы не перепродавали оружие из стран Дальнего Востока. Это могли быть только наркотики. Потому я спросил, почему для контрабанды наркотиков был использован израильский военный самолет. Мне сказали, что тип, который командует панамскими ВВС, и есть Майк Харари. Так в чем же проблема?
Я говорил об этом во время обеда и в бюро и возмущался тем, что мы поддерживаем Харари в таких его действиях. В бюро был почтовый ящик для жалоб, туда можно было направлять свою критику по компьютерной связи. Затем ее передавали в отдел внутренней безопасности. Я послал формальную жалобу. Но проблемой этой системы было то, что отправляемые жалобы попадали на стол высокопоставленным офицерам; таким образом, мою жалобу мог увидеть сам Харари.
Это была соломинка, которая сломала спину верблюду. Мой поступок больно ударил по самому уязвимому месту Харари. Он ведь не мог терпеть меня еще со времен нашей прошлой встречи.
* * *
В это время разворачивалась операция, в ходе которой меня направили на Кипр. Собственно, ехать должен был не я, но так захотел Итцик. Меня удивило, что послать решили именно меня, и волновался.
Моим заданием было выступить посредником в ходе операции, которая уже шла. Я мало знал ее подробностей, но мне нужно было встретить одного человека и наладить систему по отправке различных взрывных устройств в Европу. Я даже не знал имени моего контактного лица. Он был европейцем и связником с ООП на Кипре, а одновременно торговал оружием. Задней мыслью было убить сразу двух зайцев. Этот человек продал бы взрывчатку оружейным дилерам, через него мы вышли бы на них, навели на них полицию, а они подумали бы, что их выдала радикальная фракция ООП.
Я должен был обеспечить, чтобы оба задействованных лица в назначенное время встретились в Брюсселе для передачи товара. Сделку проводили именно в Брюсселе, потому что взрывчатка и взрыватели были отправлены из штаб-квартиры Моссад дипломатической почтой в европейскую главную резидентуру Моссад в Брюсселе. Из-за политического значения Брюсселя в этот город обычно поступает очень много дипломатической почты.
Покупателями были голландские и бельгийские торговцы оружием. Наша задумка состояла в том, чтобы втянуть обоих дилеров в сделку, сообщить о ней полиции этих стран, чтобы те начали расследование, а затем навести полицейских на место сделки и дать им арестовать ее участников с поличным. Конечно, полиции были нужны доказательства. Их с успехом и анонимно поставлял ей Моссад.
В план входило, что Мишель на своем прекрасном французском время от времени давал бы полицейским «наводку», вплоть до момента передачи товара.
Я жил на Кипре в номере отеля «Сан-Холл» с видом на порт Ларнаку. Груз был уже погружен в машину и доставлен в Бельгию. Мне следовало передать этому человеку на Кипре ключи от машины и от багажника. Затем я должен был сообщить точное время и место, где им передадут машину. Они хотели встретиться со мной на Батерфлай-Хилл, но я настоял на передаче ключей в отеле.
Этих людей бельгийская полиция взяла с поличным, стоило им подойти к машине; среди них был и тот человек, которому я передал ключи 2 февраля 1986 года. Власти конфисковали более 100 кг пластиковой взрывчатки и взрыватели.
После этого я начал собираться, чтобы вылететь домой. Но я не знал, что на Кипр меня послали по совершенно другой причине. Это было частью операции, с которой я был немного знаком еще со времен моей работы на компьютере в бюро.
Новый приказ был таким: никуда не выезжать из гостиницы и ждать звонка от одного из сотрудников отдела «Метсада», который осуществлял наблюдение за аэропортом Триполи в Ливии. Таинственное послание, которое я должен был принять по телефону, звучало так: «Цыплята вылетели из корзины». Приняв звонок, я должен был включить свой «бипер» – автоматический мини-передатчик, который бы каждые 15 секунд передавал бы один и тот же сигнал: «Цыплята вылетели из корзины». Сигнал принимался ракетным катером израильского флота и передавался израильским ВВС, чьи истребители уже ждали в воздухе этого сигнала, чтобы принудить к посадке в Израиле ливийский правительственный самолет «Гольфстрим-11».
«Цыплятами» были несколько самых радикальных и непримиримых, разыскиваемых по всему миру террористов ООП, прежде всего Абу Халид Амиль, Абу Али Мустафа, Абул Фатх Гамен и Абу эль-Аббас из руководства Народного Фронта Освобождения Палестины. Эль-Аббас руководил захватом итальянского лайнера «Акилле Лауро» и угрожал американскому полковнику Оливеру Норту, так что тот от страха купил для своего дома одну из самых дорогих систем безопасности в мире.
Ливийский диктатор Муамар аль-Каддафи пригласил их в Триполи на трехдневную встречу. В ней участвовало т. н. Совместное Руководство Революционных Сил Арабских Народов, состоящее из представителей 22 палестинских и других арабских организаций. Оно прошло в крепости Баб-аль-Азизия. Это было ответом Каддафи на маневры американского 6-го флота у ливийских берегов. Делегаты одобрили создание групп террористов-смертников для диверсионных нападений на американские объекты в США и в других странах, если американцы решатся на агрессию против Ливии или другой арабской страны.
Само собой разумеется, что Моссад прослушивал все заседания. Но также естественно палестинцы предполагали, что их подслушивают. Тогда они распространили слух, что вожди ООП собираются ранним утром на небольшом реактивном самолете вылететь из Триполи и, пройдя вдоль юго-восточного берега Кипра, приземлиться в Дамаске. Моссад задействовал двух шпионов, которые не знали друг о друге (это совершенно нормально), и оба ждали телефонного звонка. Один наблюдал за аэропортом. Он должен был увидеть, как люди сели в самолет и после его взлета сообщить другому человеку, который уже передал бы информацию о «цыплятах» мне. А я с помощью автоматического одноканального передатчика ретранслировал бы ее на ракетный катер.
На Кипр я приехал под именем Джейсона Бёртона. Половину пути туда меня вез израильский патрульный катер, затем в гавани меня пересадили на частную яхту. А, судя по отметкам в моем паспорте, я прибыл на Кипр на самолете.
Погода была холодной и ветреной, туристов было мало. Но в моей гостинице жило много палестинцев. Когда я выполнил первое задание и остался ждать телефонного звонка, мне нечем было заняться. Я мог выходить из номера, но не из отеля. Мне стоило лишь сообщить администратору, где я нахожусь, и в случае звонка меня легко бы отыскали.
Вечером 3 февраля 1986 года я увидел в холле гостиницы одного человека. Он был очень хорошо одет, носил очки в позолоченной оправе и три больших кольца на правой руке. У него была острая бородка и усы. На вид ему было около 45 лет. Его черные волосы начали седеть. Он носил дорогие кожаные туфли и специально сшитый костюм из шерсти наилучшего качества.
Он сидел в холле и листал какой-то арабский журнал, но я увидел, что внутри этого журнала лежит «Плэйбой». Я знал, что он араб и знал, что он ведет себя как важное лицо. Я решил, черт побери, мне все равно нечего делать, почему бы не установить с ним контакт.
Я реши выйти на него напрямую. Я просто подошел и сказал по-английски: «Могу я посмотреть центральный листок?
– Простите? – ответил мужчина. По-английски он говорил с сильным акцентом.
– Ну, вы знаете, «плэймэйт», девчонку в середине.
Он засмеялся и показал ее мне. Я представился как британский бизнесмен, который почти всю жизнь провел в Канаде. Наша беседа была приятна. Через некоторое время мы решили вместе поужинать. Этот человек был палестинцем, жил в Аммане и, как и я (по «легенде»), занимался импортом и экспортом. Он, очевидно, любил выпить, потому после ужина мы пошли еще в бар, где он порядочно «набрался».
Я, походя, выразил большую симпатию палестинскому освободительному движению. Я даже упомянул, что во время Ливанской войны потерял много денег из-за прерванных поставок в Бейрут. – Эти проклятые израильтяне, – сказал я.
Палестинец рассказывал о своих делах в Ливии, а в конце, заметив мою очевидную симпатию, сказал: «Израильтяне завтра нажрутся дерьма».
– Ну и здорово. А как вы это устроите?
– Мы узнали из одного источника, что израильтяне подслушали встречу ООП с Каддафи. Мы сделаем в аэропорту маленький фокус. Израильтяне подумают, что руководители ООП вместе полетят одним самолетом. А они не полетят.
Я постарался сохранить спокойствие. У меня не было санкции на установление контакта, но мне следовало что-то сделать. Наконец, в час ночи, я оставил своего «друга», зашел в номер и позвонил по номеру дежурного телефона. Я спросил Итцика.
– Его нет. Он занят.
– Я должен поговорить с ним. Это срочно. Я хочу поговорить с шефом «Цомет».
– Мне очень жаль, он тоже очень занят.
Я, уже назвав свой кодовый номер, идентифицировал себя как «катса», но невероятным образом, они не хотели меня соединять. Тогда я позвонил Аралеху Шерфу домой, но его не было. Наконец я позвонил своему другу из военно-морской разведки и попросил его пробиться туда, где находились его шефы, в штаб Подразделения 8200 на авиабазе в Галиле.
И конечно, Итцик подошел к аппарату: «Зачем ты мне звонишь?»
– Послушай, все это дело – трюк. Эти типы не полетят в этом самолете.
– Откуда ты знаешь?
Я рассказал ему всю историю, но Итцик ответил: «Звучит похоже на психологическую войну. Кроме того, тебе не давали разрешения самому устанавливать контакты».
– Это не тебе решать, – сказал я. Постепенно мы уже ругались друг с другом. – Это же смешно!
– Послушай, мы знаем, что делаем. Просто выполни свою работу. Ты еще помнишь, что должен сделать?
– Да, я помню. Но для отчета я хочу, чтобы и ты запомнил, что я тебе сказал.
– Хорошо. Делай свое дело.
Я не спал всю ночь. В полдень следующего дня мне, наконец, позвонили: «Цыплята вылетели из корзины».
К несчастью для Моссад, вылетели не они. Но я передал дальше сообщение, быстро покинул отель, пришел в порт, там сел на частную яхту, с нее пересел на ожидавший меня израильский патрульный катер, который повез меня обратно в Израиль.
* * *
В этот день, 4 февраля, израильские истребители заставили приземлиться на военно-воздушной базе Рамат-Давид близ Хайфы небольшой реактивный самолет. Но вместо вождей ООП в нем были лишь 9 маловажных ливийских и сирийских чиновников. Достаточно большой международный провал для Моссад. Через четыре часа их отпустили. Но перед этим эль-Аббас, которого израильтяне, среди прочих, и хотели захватить, провел пресс-конференцию, на которой сказал: «Скажите всему миру, чтобы он не пользовался американскими и израильскими самолетами. С этого дня мы уже не будем щадить гражданских лиц, летающих на таких самолетах».
В Дамаске сирийский министр иностранных дел Фарук аль-Шараа потребовал от Совета Безопасности ООН провести срочное заседание. Оно состоялось на той же неделе, но Соединенные Штаты наложили вето на решение, осуждающее Израиль. Генерал-майор Хикмат Шехаби, начальник генерального штаба сирийской армии сказал: «Мы ответим на это преступление, преподав тем, кто его совершил, такой урок, который они не забудут. Метод, время и место выберем мы сами». Каддафи объявил, что отдал приказ своим ВВС перехватывать над Средиземным морем израильские гражданские самолеты, принуждать их к посадке в Ливии для поиска «израильских террористов».
Ливия обвинила американский 6-й флот в том, что и он был замешан в этой операции.
Оказавшийся в замешательстве израильский премьер-министр Шимон Перес заявил комиссии Кнессета по вопросам обороны и иностранных дел, что поступила информация о том, что на борту находился высокопоставленный палестинец, потому «мы решили проверить, был ли он в самолете. Характер информации давал нам достаточное основание для решения о перехвате машины. Но она оказалась ложной».
Министр обороны Ицхак Рабин сказал: «Мы не нашли то, что надеялись найти».
Во время всех этих событий я все еще находился на борту патрульного катера, идущего в Израиль. Вскоре я узнал, что руководство Моссад хочет сделать меня ответственным за срыв операции. А чтобы меня в этот момент не было в Израиле и, чтобы я не мог защититься, капитану катера, которого я знал лично еще со времен моей службы на флоте, приказали где-то за 15км до Хайфы сымитировать поломку двигателя.
Когда катер остановился, я пил кофе. Я спросил капитана, в чем дело.
– Мотор сломался, – ответил он.
Мы стояли два дня. Мне не разрешено было пользоваться радио.
Капитан, собственно, был командиром небольшой флотилии из 11 патрульных катеров, но для этой работы выбрали именно его. Возможно, они думали, что с более молодым капитаном я смогу справиться.
А этого капитана запугать было нелегко. Несколько лет назад он прославился благодаря одному случаю. Однажды туманной ночью он заметил на экране своего радара «вонючку», т.е. неопознанную цель. Казалось, что его радиостанция как-то странно испортилась. Он мог передавать, но не принимать сигналы. Когда тень приближалась все ближе, он передал предупреждение: «Остановитесь, или буду стрелять!» Когда он уже расчехлил свою маленькую кормовую 20-мм пушку и приготовился стрелять, из тумана появился гигантский американский авианосец типа «Нимитц» и навел на катерок свои прожектора. Один лишь якорь «Нимитца» был больше всего катера. Люди долго смеялись над этим случаем.
Но над провалом с перехватом не смеялся никто, кроме арабов и палестинцев. Когда мне, наконец, разрешили сойти на берег, Орен Рифф встретил меня словами: «Теперь тебе конец».
Я начал объяснять ему, что произошло, но он сказал: «Не хочу ничего об этом слышать».
Я несколько раз пытался поговорить с Нахумом Адмони, шефом Моссад. Тогда начальник отдела кадров Амирам Арнон сказал мне, что они разрешат мне уйти. Он посоветовал мне уволиться со службы. Я сказал, что не хочу уходить, на что Арнон заявил: «Ну, хорошо, тогда мы только тебе выплатим твою зарплату».
Я подошел к Риффу и сказал, что мне нужно обязательно оговорить с Адмони. Рифф ответил; «Он не только не желает говорить с тобой, он даже не хочет, что бы ты подошел к нему с вопросами в коридоре или в лифте. А если ты попробуешь встретиться с ним за стенами бюро, он будет рассматривать это как покушение на его личность».
Это значило, что его телохранители будут в меня стрелять. Я поговорил с Шерфом, и он сказал, что тут и он ничего не может сделать.
– Но это же нечестная игра, – сказал я.
– Это не играет роли, – ответил Шерф. – Тут ты ничего не сможешь изменить.
Тогда я подал в отставку. Это было в последнюю неделю марта 1986 года.
На следующий день мне позвонил мой друг из ВМС и спросил, почему мое личное дело исчезло со специальной полки. На ней хранятся документы сотрудников Моссад, чтобы их не призывали на сборы резервистов. (Большинство людей в Израиле регулярно призывают на сборы резервистов, которые длятся по 30, 60 или 90 дней. Это касается мужчин в возрасте до 55 лет и незамужних женщин. Чем выше звание, тем дольше длятся сборы.)
Обычно, если человек уходит из Моссад, его досье передается в шкаф, где хранятся дела резервистов, с особой пометкой, что этого человека нельзя направлять на передовую. Это потому, что он слишком много знает. Поэтому мой друг, к счастью, не имея понятия о моих проблемах, спросил, с чего бы это мое дело переместилось в «нормальный» шкаф. Он предположил, что я сам этого захотел, потому что обычно после ухода из Моссад перемещение личного дела затягивается на 5–6 месяцев. А здесь все произошло за один день. Еще хуже – на деле стояла отметка о направлении меня офицером связи в христианскую армию Южного Ливана, что для бывшего офицера Моссад означало верную смерть.
Это было уже слишком. Я обсудил ситуацию с Беллой, собрал вещи и чартерным рейсом «Тауэр-Эйр» вылетел в Лондон. Там я пересел на самолет TWA до Нью-Йорка. Побыв там несколько дней, я вылетел в Омаху в гости к отцу.
Через день после моего отъезда из Израиля курьер принес в наш дом в Тель-Авиве повестку о призыве на сборы резервистов. Обычно до вручения повестки проходит 60 дней, а срок призыва устанавливается в 30 дней.
Белла взяла повестку. Но на следующий день зазвонил телефон, и ее спросили, почему офицер резерва Островский не явился на службу. Тогда Белла ответила, что меня нет в стране.
– Как так может быть? – спросил чиновник. – Он же не получил у нас отсрочку от призыва.
Но я получил. Пусть не от армии. Я сам составил себе документ об отсрочке, поставил печать и вылетел из корзины.
Через пару дней я поехал в Вашингтон и попытался установить контакт с офицерами связи Моссад. Но мне это не удалось. Никто не хотел говорить со мной. А я не рассказывал им, кто я. Затем в Вашингтон прилетела Белла, а наших двух маленьких дочерей мы самолетом отправили в Монреаль. В конце концов, мы все вместе переехали в Омаху.
Конечно, британец пришел еще с одним человеком, и мы все трое беседовали два с половиной часа. Дипломат по профессии был художником-пейзажистом и очень старался мне помочь. У него уже были подготовлены для меня имя и детальные данные, где искать могилу. Он, естественно, воспринял мою идею со всей душой и даже спросил меня, не смог бы я использовать его как художника, чтобы изобразить большие батальные сцены, которые я смог бы снять для фильма. Я сказал, что скоро уезжаю, но свяжусь с ним в течение месяца. По моим инструкциям мне нужно было провести только первую встречу и прервать после этого связь.
Следующим заданием было сфотографировать мою встречу с одним человеком в Восточном Иерусалиме. Этот человек был владельцем сувенирной лавки на улице Саладдина. Я разведал местность, сделал несколько кадров скрытой камерой и даже подружился с этим человеком. Он был из ООП, потому о нем стоило узнать больше.
Во время другой тренировки Итцик привез меня к одному жилому дому в Тель-Авиве и сказал, что на третьем этаже живет человек, к которому сейчас пришел гость. У меня есть 20 минут, чтобы завязать разговор с этим гостем.
– Это хамство, – сказал я.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда ты навалишь кучу у кого-то под дверью, потом позвонишь и попросишь у него туалетную бумагу. Это хамство.
Я зашел в близлежащий магазин и купил две бутылки вина «Мутон Каде». Затем я вошел в дом и посмотрел на таблички с именами жильцов над звонками. Я выбрал одну из кнопок, позвонил и сказал, что мне нужно передать пакет для одной женщины.
– О, вы, наверное, ищете Дину, – сказал голос.
– А Дина замужем? – спросил я.
– Нет, – ответили мне.
Я позвонил в дверь Дины, но ее, к счастью, не было дома. Я пошел вверх по лестнице. В этом здании, поднимаясь наверх, нужно было проходить мимо каждой квартиры. Когда я поднялся на третий этаж, где жили указанные мне люди, я взял одну из бутылок, поднял ее и уронил прямо перед нужной дверью. Затем я постучал в дверь.
– Мне очень жаль, – начал я, когда дверь открыли. – Я был наверху, чтобы встретиться с Диной, но ее не оказалось дома. К сожалению, я уронил бутылку. У вас не найдется тряпки, чтобы вытереть лужу?
И владелец квартиры, и его гость охотно помогли мне. Я предложил им разделить со мной вторую бутылку. Я провел у них два часа и узнал много об этих людях. Миссия моя завершилась успешно.
В это же время группа в Хайфе сконцентрировала свои усилия на миротворческих войсках ООН, особенно на канадцах. Канадцы были превосходной целью. Они были дружелюбные и, в большинстве своем, приятные люди. Для них Израиль был обычной западной страной. Потому они чувствовали себя здесь уютно – лучше, чем в любой арабской стране.
Было немало канадских «дувшаним» (дословно – «медовых пирогов»), которым канадские миротворческие войска ООН платили за транспортировку посланий и пакетов. Но они контрабандно перевозили через границу туда и обратно пакеты и для Моссад.
Во время двух тренировок мы провели «учебное» проникновение в здания двух полицейских участков – один раз главного управления полиции на Диценгофф-Стрит в Тель-Авиве, другой раз в главном управлении уголовной полиции Иерусалима. Человек по фамилии Цигель руководил там большим спецотделом по борьбе с мошенничеством. Одно из дел, над которым он как раз работал, называлось «Персиковое досье» (на иврите «Тик Афарсек»).
Когда мы проникли в полицейское управление, то взяли с собой одного гражданского «эксперта», который показал нам, какое дело нам нужно взять. «Персиковое досье» оказалось расследованием дела, в которое был замешан Иосиф Бург, старейший ортодоксально-религиозный министр правительства и один из самых старых израильских парламентариев.
Я не знаю, что было в досье, и что показало расследование, но я знаю, что «Персиковое досье» было выкрадено нами по указанию из бюро премьер-министра, и в результате этого все расследование провалилось из-за недостатка улик. Был ли это Бегин, Перес или Шамир не играет роли. Если у тебя в руке есть инструмент, ты воспользуешься им. И в особенности любит делать это Моссад.
Если «младшим катса» приходилось выполнять только немногие упражнения подобного рода, то тем курсантам, которых тренировали для «Невиот», такие задания поручались постоянно. Если нужно провести тренировку по нелегальному проникновению в защищенное здание, то именно такое здание и подбирают. Например, полицейский участок.
Меня очень возмущала подобная практика, и однажды я спросил, зачем мы делаем это, нарушая законы своей страны. Нам ведь предстоит работать в иностранных государствах, а не у себя дома.
Орен Рифф, которого я считал своим другом, ответил: «Когда ты ищешь что-то, то ищи там, где потерял, а не заглядывай под фонарь, только потому, что там хорошо видно», напомнив известную историю о человеке, который что-то уронил в темноте, но искал это только под уличным фонарем. Когда его спросили, почему он ищет свою пропажу именно там, а не в том месте, где потерял, тот ответил, что в темноте ничего не видно, а здесь, под фонарем, светло.
– Лучше молчи и делай свою работу, – сказал Рифф, – потому что тебя это не касается.
Затем он добавил: «Теперь послушай меня внимательно. Прекрати скулить и жаловаться. Право жаловаться ты получишь лишь только тогда, когда сам будешь выше тех людей, которых критикуешь».
В ярости я крикнул ему: «Да пошел ты!» и, хлопнув дверью, выбежал из кабинета. Я считал, что я прав. Когда я говорил с другими парнями в бюро, такими же «мелкими сошками», как и я, они все были со мной согласны. Но никто не хотел выступать, потому что каждый стремился попасть заграницу. Все они думали только об этом. С такой позицией, как у меня, далеко не уедешь. Просто ничего не выйдет.
* * *
Когда в середине ноября 1985года мы окончили курс и, наконец, стали настоящими «катса» – в общей сложности обучение продлилось три года – настроение наше было настолько плохим, что мы не устроили даже прощальную вечеринку. Одед не сдал выпускные экзамены, но стал экспертом по связи и коммуникации в бюро в Европе. Авигдор тоже не справился с последними учениями. Через посредничество Майка Харари его в качестве «киллера» передавали «в аренду» неким людям в Латинской Америке. Мишель отправился в Бельгию, а Агаси Й. стал офицером связи в Каире. Джерри взял к себе Аралех Шерф в отдел «Цафририм». В последний раз я услышал о нем, когда он начал в Йемене операцию по вывозу оттуда в Израиль парочки местных евреев. Хайм, Йоси и я оказались прикрепленными к израильской резидентуре.
Я хорошо закончил курс, но нажил себе нескольких влиятельных врагов. Эфраим Халеви, например, шеф отдела связи (Liaison), называл меня «настоящей чумой».
Во всяком случае, со временем меня должны были направить в Бельгию: для новичка это большая честь быть принятым в качестве «катса» в группу «Кидон». Итцика это совсем не устраивало. В конце концов, возможностей было не так уж много. А если я уйду, то на три – четыре года меня вообще отстранят от всех дел.
В это время я работал в группе «прыгунов» под руководством Рана, пока его не направили для проведения вербовок в Египет. Египетское телевидение показало документальный фильм с критикой Моссад под названием «Человек с насмешливыми глазами», в котором было приведено очень много внутренней информации о бюро. Но вместо того, чтобы вызвать у египтян возмущение, в посольство Израиля рванул поток добровольцев – все они хотели работать на Моссад.
После двух недель моей работы в израильской резидентуре мне поручили передать пакет, который авиакомпания «Эль-Аль» привезла с Дальнего Востока, по адресу в Панаме, который указал Майк Харари. Я поехал в аэропорт на легковушке «Субару» и был поражен, увидев пакет размером 2 х 3 х 1,5 м, полностью обмотанный в пластик, в котором, несомненно, было множество маленьких пакетиков. Он был слишком велик для моей машины, и я вызвал транспортный фургон, чтобы забрать его, привезти в бюро, переупаковать и затем переслать в Панаму.
Я спросил Ами Йаара, что было в пакетиках.
– Это тебя не касается, – сказал Йаар. – Делай, что тебе сказали.
В аэропорту пакет погрузили не в панамский самолет, как мне было сказано, а в самолет израильских ВВС. Я сказал, что это, видимо, недоразумение. Но они ответили: «Нет, нет, самолет зафрахтован Панамой».
Это был транспортный самолет С-130 «Геркулес». Вернувшись в бюро, я пожаловался. Я знал, что мы отправили туда. Я не был настолько глуп. Мы не перепродавали оружие из стран Дальнего Востока. Это могли быть только наркотики. Потому я спросил, почему для контрабанды наркотиков был использован израильский военный самолет. Мне сказали, что тип, который командует панамскими ВВС, и есть Майк Харари. Так в чем же проблема?
Я говорил об этом во время обеда и в бюро и возмущался тем, что мы поддерживаем Харари в таких его действиях. В бюро был почтовый ящик для жалоб, туда можно было направлять свою критику по компьютерной связи. Затем ее передавали в отдел внутренней безопасности. Я послал формальную жалобу. Но проблемой этой системы было то, что отправляемые жалобы попадали на стол высокопоставленным офицерам; таким образом, мою жалобу мог увидеть сам Харари.
Это была соломинка, которая сломала спину верблюду. Мой поступок больно ударил по самому уязвимому месту Харари. Он ведь не мог терпеть меня еще со времен нашей прошлой встречи.
* * *
В это время разворачивалась операция, в ходе которой меня направили на Кипр. Собственно, ехать должен был не я, но так захотел Итцик. Меня удивило, что послать решили именно меня, и волновался.
Моим заданием было выступить посредником в ходе операции, которая уже шла. Я мало знал ее подробностей, но мне нужно было встретить одного человека и наладить систему по отправке различных взрывных устройств в Европу. Я даже не знал имени моего контактного лица. Он был европейцем и связником с ООП на Кипре, а одновременно торговал оружием. Задней мыслью было убить сразу двух зайцев. Этот человек продал бы взрывчатку оружейным дилерам, через него мы вышли бы на них, навели на них полицию, а они подумали бы, что их выдала радикальная фракция ООП.
Я должен был обеспечить, чтобы оба задействованных лица в назначенное время встретились в Брюсселе для передачи товара. Сделку проводили именно в Брюсселе, потому что взрывчатка и взрыватели были отправлены из штаб-квартиры Моссад дипломатической почтой в европейскую главную резидентуру Моссад в Брюсселе. Из-за политического значения Брюсселя в этот город обычно поступает очень много дипломатической почты.
Покупателями были голландские и бельгийские торговцы оружием. Наша задумка состояла в том, чтобы втянуть обоих дилеров в сделку, сообщить о ней полиции этих стран, чтобы те начали расследование, а затем навести полицейских на место сделки и дать им арестовать ее участников с поличным. Конечно, полиции были нужны доказательства. Их с успехом и анонимно поставлял ей Моссад.
В план входило, что Мишель на своем прекрасном французском время от времени давал бы полицейским «наводку», вплоть до момента передачи товара.
Я жил на Кипре в номере отеля «Сан-Холл» с видом на порт Ларнаку. Груз был уже погружен в машину и доставлен в Бельгию. Мне следовало передать этому человеку на Кипре ключи от машины и от багажника. Затем я должен был сообщить точное время и место, где им передадут машину. Они хотели встретиться со мной на Батерфлай-Хилл, но я настоял на передаче ключей в отеле.
Этих людей бельгийская полиция взяла с поличным, стоило им подойти к машине; среди них был и тот человек, которому я передал ключи 2 февраля 1986 года. Власти конфисковали более 100 кг пластиковой взрывчатки и взрыватели.
После этого я начал собираться, чтобы вылететь домой. Но я не знал, что на Кипр меня послали по совершенно другой причине. Это было частью операции, с которой я был немного знаком еще со времен моей работы на компьютере в бюро.
Новый приказ был таким: никуда не выезжать из гостиницы и ждать звонка от одного из сотрудников отдела «Метсада», который осуществлял наблюдение за аэропортом Триполи в Ливии. Таинственное послание, которое я должен был принять по телефону, звучало так: «Цыплята вылетели из корзины». Приняв звонок, я должен был включить свой «бипер» – автоматический мини-передатчик, который бы каждые 15 секунд передавал бы один и тот же сигнал: «Цыплята вылетели из корзины». Сигнал принимался ракетным катером израильского флота и передавался израильским ВВС, чьи истребители уже ждали в воздухе этого сигнала, чтобы принудить к посадке в Израиле ливийский правительственный самолет «Гольфстрим-11».
«Цыплятами» были несколько самых радикальных и непримиримых, разыскиваемых по всему миру террористов ООП, прежде всего Абу Халид Амиль, Абу Али Мустафа, Абул Фатх Гамен и Абу эль-Аббас из руководства Народного Фронта Освобождения Палестины. Эль-Аббас руководил захватом итальянского лайнера «Акилле Лауро» и угрожал американскому полковнику Оливеру Норту, так что тот от страха купил для своего дома одну из самых дорогих систем безопасности в мире.
Ливийский диктатор Муамар аль-Каддафи пригласил их в Триполи на трехдневную встречу. В ней участвовало т. н. Совместное Руководство Революционных Сил Арабских Народов, состоящее из представителей 22 палестинских и других арабских организаций. Оно прошло в крепости Баб-аль-Азизия. Это было ответом Каддафи на маневры американского 6-го флота у ливийских берегов. Делегаты одобрили создание групп террористов-смертников для диверсионных нападений на американские объекты в США и в других странах, если американцы решатся на агрессию против Ливии или другой арабской страны.
Само собой разумеется, что Моссад прослушивал все заседания. Но также естественно палестинцы предполагали, что их подслушивают. Тогда они распространили слух, что вожди ООП собираются ранним утром на небольшом реактивном самолете вылететь из Триполи и, пройдя вдоль юго-восточного берега Кипра, приземлиться в Дамаске. Моссад задействовал двух шпионов, которые не знали друг о друге (это совершенно нормально), и оба ждали телефонного звонка. Один наблюдал за аэропортом. Он должен был увидеть, как люди сели в самолет и после его взлета сообщить другому человеку, который уже передал бы информацию о «цыплятах» мне. А я с помощью автоматического одноканального передатчика ретранслировал бы ее на ракетный катер.
На Кипр я приехал под именем Джейсона Бёртона. Половину пути туда меня вез израильский патрульный катер, затем в гавани меня пересадили на частную яхту. А, судя по отметкам в моем паспорте, я прибыл на Кипр на самолете.
Погода была холодной и ветреной, туристов было мало. Но в моей гостинице жило много палестинцев. Когда я выполнил первое задание и остался ждать телефонного звонка, мне нечем было заняться. Я мог выходить из номера, но не из отеля. Мне стоило лишь сообщить администратору, где я нахожусь, и в случае звонка меня легко бы отыскали.
Вечером 3 февраля 1986 года я увидел в холле гостиницы одного человека. Он был очень хорошо одет, носил очки в позолоченной оправе и три больших кольца на правой руке. У него была острая бородка и усы. На вид ему было около 45 лет. Его черные волосы начали седеть. Он носил дорогие кожаные туфли и специально сшитый костюм из шерсти наилучшего качества.
Он сидел в холле и листал какой-то арабский журнал, но я увидел, что внутри этого журнала лежит «Плэйбой». Я знал, что он араб и знал, что он ведет себя как важное лицо. Я решил, черт побери, мне все равно нечего делать, почему бы не установить с ним контакт.
Я реши выйти на него напрямую. Я просто подошел и сказал по-английски: «Могу я посмотреть центральный листок?
– Простите? – ответил мужчина. По-английски он говорил с сильным акцентом.
– Ну, вы знаете, «плэймэйт», девчонку в середине.
Он засмеялся и показал ее мне. Я представился как британский бизнесмен, который почти всю жизнь провел в Канаде. Наша беседа была приятна. Через некоторое время мы решили вместе поужинать. Этот человек был палестинцем, жил в Аммане и, как и я (по «легенде»), занимался импортом и экспортом. Он, очевидно, любил выпить, потому после ужина мы пошли еще в бар, где он порядочно «набрался».
Я, походя, выразил большую симпатию палестинскому освободительному движению. Я даже упомянул, что во время Ливанской войны потерял много денег из-за прерванных поставок в Бейрут. – Эти проклятые израильтяне, – сказал я.
Палестинец рассказывал о своих делах в Ливии, а в конце, заметив мою очевидную симпатию, сказал: «Израильтяне завтра нажрутся дерьма».
– Ну и здорово. А как вы это устроите?
– Мы узнали из одного источника, что израильтяне подслушали встречу ООП с Каддафи. Мы сделаем в аэропорту маленький фокус. Израильтяне подумают, что руководители ООП вместе полетят одним самолетом. А они не полетят.
Я постарался сохранить спокойствие. У меня не было санкции на установление контакта, но мне следовало что-то сделать. Наконец, в час ночи, я оставил своего «друга», зашел в номер и позвонил по номеру дежурного телефона. Я спросил Итцика.
– Его нет. Он занят.
– Я должен поговорить с ним. Это срочно. Я хочу поговорить с шефом «Цомет».
– Мне очень жаль, он тоже очень занят.
Я, уже назвав свой кодовый номер, идентифицировал себя как «катса», но невероятным образом, они не хотели меня соединять. Тогда я позвонил Аралеху Шерфу домой, но его не было. Наконец я позвонил своему другу из военно-морской разведки и попросил его пробиться туда, где находились его шефы, в штаб Подразделения 8200 на авиабазе в Галиле.
И конечно, Итцик подошел к аппарату: «Зачем ты мне звонишь?»
– Послушай, все это дело – трюк. Эти типы не полетят в этом самолете.
– Откуда ты знаешь?
Я рассказал ему всю историю, но Итцик ответил: «Звучит похоже на психологическую войну. Кроме того, тебе не давали разрешения самому устанавливать контакты».
– Это не тебе решать, – сказал я. Постепенно мы уже ругались друг с другом. – Это же смешно!
– Послушай, мы знаем, что делаем. Просто выполни свою работу. Ты еще помнишь, что должен сделать?
– Да, я помню. Но для отчета я хочу, чтобы и ты запомнил, что я тебе сказал.
– Хорошо. Делай свое дело.
Я не спал всю ночь. В полдень следующего дня мне, наконец, позвонили: «Цыплята вылетели из корзины».
К несчастью для Моссад, вылетели не они. Но я передал дальше сообщение, быстро покинул отель, пришел в порт, там сел на частную яхту, с нее пересел на ожидавший меня израильский патрульный катер, который повез меня обратно в Израиль.
* * *
В этот день, 4 февраля, израильские истребители заставили приземлиться на военно-воздушной базе Рамат-Давид близ Хайфы небольшой реактивный самолет. Но вместо вождей ООП в нем были лишь 9 маловажных ливийских и сирийских чиновников. Достаточно большой международный провал для Моссад. Через четыре часа их отпустили. Но перед этим эль-Аббас, которого израильтяне, среди прочих, и хотели захватить, провел пресс-конференцию, на которой сказал: «Скажите всему миру, чтобы он не пользовался американскими и израильскими самолетами. С этого дня мы уже не будем щадить гражданских лиц, летающих на таких самолетах».
В Дамаске сирийский министр иностранных дел Фарук аль-Шараа потребовал от Совета Безопасности ООН провести срочное заседание. Оно состоялось на той же неделе, но Соединенные Штаты наложили вето на решение, осуждающее Израиль. Генерал-майор Хикмат Шехаби, начальник генерального штаба сирийской армии сказал: «Мы ответим на это преступление, преподав тем, кто его совершил, такой урок, который они не забудут. Метод, время и место выберем мы сами». Каддафи объявил, что отдал приказ своим ВВС перехватывать над Средиземным морем израильские гражданские самолеты, принуждать их к посадке в Ливии для поиска «израильских террористов».
Ливия обвинила американский 6-й флот в том, что и он был замешан в этой операции.
Оказавшийся в замешательстве израильский премьер-министр Шимон Перес заявил комиссии Кнессета по вопросам обороны и иностранных дел, что поступила информация о том, что на борту находился высокопоставленный палестинец, потому «мы решили проверить, был ли он в самолете. Характер информации давал нам достаточное основание для решения о перехвате машины. Но она оказалась ложной».
Министр обороны Ицхак Рабин сказал: «Мы не нашли то, что надеялись найти».
Во время всех этих событий я все еще находился на борту патрульного катера, идущего в Израиль. Вскоре я узнал, что руководство Моссад хочет сделать меня ответственным за срыв операции. А чтобы меня в этот момент не было в Израиле и, чтобы я не мог защититься, капитану катера, которого я знал лично еще со времен моей службы на флоте, приказали где-то за 15км до Хайфы сымитировать поломку двигателя.
Когда катер остановился, я пил кофе. Я спросил капитана, в чем дело.
– Мотор сломался, – ответил он.
Мы стояли два дня. Мне не разрешено было пользоваться радио.
Капитан, собственно, был командиром небольшой флотилии из 11 патрульных катеров, но для этой работы выбрали именно его. Возможно, они думали, что с более молодым капитаном я смогу справиться.
А этого капитана запугать было нелегко. Несколько лет назад он прославился благодаря одному случаю. Однажды туманной ночью он заметил на экране своего радара «вонючку», т.е. неопознанную цель. Казалось, что его радиостанция как-то странно испортилась. Он мог передавать, но не принимать сигналы. Когда тень приближалась все ближе, он передал предупреждение: «Остановитесь, или буду стрелять!» Когда он уже расчехлил свою маленькую кормовую 20-мм пушку и приготовился стрелять, из тумана появился гигантский американский авианосец типа «Нимитц» и навел на катерок свои прожектора. Один лишь якорь «Нимитца» был больше всего катера. Люди долго смеялись над этим случаем.
Но над провалом с перехватом не смеялся никто, кроме арабов и палестинцев. Когда мне, наконец, разрешили сойти на берег, Орен Рифф встретил меня словами: «Теперь тебе конец».
Я начал объяснять ему, что произошло, но он сказал: «Не хочу ничего об этом слышать».
Я несколько раз пытался поговорить с Нахумом Адмони, шефом Моссад. Тогда начальник отдела кадров Амирам Арнон сказал мне, что они разрешат мне уйти. Он посоветовал мне уволиться со службы. Я сказал, что не хочу уходить, на что Арнон заявил: «Ну, хорошо, тогда мы только тебе выплатим твою зарплату».
Я подошел к Риффу и сказал, что мне нужно обязательно оговорить с Адмони. Рифф ответил; «Он не только не желает говорить с тобой, он даже не хочет, что бы ты подошел к нему с вопросами в коридоре или в лифте. А если ты попробуешь встретиться с ним за стенами бюро, он будет рассматривать это как покушение на его личность».
Это значило, что его телохранители будут в меня стрелять. Я поговорил с Шерфом, и он сказал, что тут и он ничего не может сделать.
– Но это же нечестная игра, – сказал я.
– Это не играет роли, – ответил Шерф. – Тут ты ничего не сможешь изменить.
Тогда я подал в отставку. Это было в последнюю неделю марта 1986 года.
На следующий день мне позвонил мой друг из ВМС и спросил, почему мое личное дело исчезло со специальной полки. На ней хранятся документы сотрудников Моссад, чтобы их не призывали на сборы резервистов. (Большинство людей в Израиле регулярно призывают на сборы резервистов, которые длятся по 30, 60 или 90 дней. Это касается мужчин в возрасте до 55 лет и незамужних женщин. Чем выше звание, тем дольше длятся сборы.)
Обычно, если человек уходит из Моссад, его досье передается в шкаф, где хранятся дела резервистов, с особой пометкой, что этого человека нельзя направлять на передовую. Это потому, что он слишком много знает. Поэтому мой друг, к счастью, не имея понятия о моих проблемах, спросил, с чего бы это мое дело переместилось в «нормальный» шкаф. Он предположил, что я сам этого захотел, потому что обычно после ухода из Моссад перемещение личного дела затягивается на 5–6 месяцев. А здесь все произошло за один день. Еще хуже – на деле стояла отметка о направлении меня офицером связи в христианскую армию Южного Ливана, что для бывшего офицера Моссад означало верную смерть.
Это было уже слишком. Я обсудил ситуацию с Беллой, собрал вещи и чартерным рейсом «Тауэр-Эйр» вылетел в Лондон. Там я пересел на самолет TWA до Нью-Йорка. Побыв там несколько дней, я вылетел в Омаху в гости к отцу.
Через день после моего отъезда из Израиля курьер принес в наш дом в Тель-Авиве повестку о призыве на сборы резервистов. Обычно до вручения повестки проходит 60 дней, а срок призыва устанавливается в 30 дней.
Белла взяла повестку. Но на следующий день зазвонил телефон, и ее спросили, почему офицер резерва Островский не явился на службу. Тогда Белла ответила, что меня нет в стране.
– Как так может быть? – спросил чиновник. – Он же не получил у нас отсрочку от призыва.
Но я получил. Пусть не от армии. Я сам составил себе документ об отсрочке, поставил печать и вылетел из корзины.
Через пару дней я поехал в Вашингтон и попытался установить контакт с офицерами связи Моссад. Но мне это не удалось. Никто не хотел говорить со мной. А я не рассказывал им, кто я. Затем в Вашингтон прилетела Белла, а наших двух маленьких дочерей мы самолетом отправили в Монреаль. В конце концов, мы все вместе переехали в Омаху.