Снова глянул на часы. Скоро пять. Утра или вечера? Счет времени потерян.
Он обессилел, лег на холодные камни и забылся. Почувствовал под рукой винтовку и впервые вдруг понял, как становятся самоубийцами.
А всего-то прошло немногим более половины суток.
Сколько он спал и спал ли, сказать трудно. Открыл глаза - и сразу фонариком на часы. Ровно десять. Стрелки стояли. Забыл завести.
4
В это самое время три вооруженных человека вошли в коридор бесконечного лабиринта со стороны эштенского сброса.
Они углубились в черное подземелье. Громко переговаривались, пробовали шутить. Александр Сергеевич, самый предусмотрительный, шел сзади, в руках у него был уголек. Через каждые полсотни шагов на поворотах, разветвлениях он останавливался и рисовал на стене черную стрелочку, чтобы знать, куда возвращаться.
Миновали знакомую отдушину. Саша показал щель, через которую вылезал в закрытую долинку. Он очень внимательно разглядывал следы на полу, хоть и редко, но находил оленьи приметы. Не сбился поэтому с главного направления; и скоро впереди зазеленело, потом посветлело, и они вышли к широкой арке второго выхода. Вот и доказали, что лабиринт сквозной.
- Подожди-ка. - Лысенко оттеснил Сашу и пошел вперед. Метрах в десяти от выхода остановился и, присев на корточки, показал рукой: след сапога.
- Ого! - Саша снял карабин. Не тот ли самый сапог с металлическими набойками?
- Протопал туда, - уже шепотом сказал Сергеич. - Как же мы не встретились? Ведь он в пещере.
Все оглянулись. Лысенко взял у Саши фонарик. По едва заметным следам по пятну скользнувшей резины, по царапине от каблучного гвоздя - он проследил путь неизвестного до большого зала и только тогда произнес с некоторым разочарованием:
- Разошлись мы.
- С кем? - спросил Саша.
- С ним, с кем же еще. С Козинским.
Значит, он отсиживается в пещере.
Лысенко остался караулить: вдруг вернется? Сел перед входом, положил на колени двустволку, осмотрел патроны, выбрал которые с картечью. А Саша и Александр Сергеевич спустились в распадок.
Вот и кострище. Обглоданные кости. Из чащобы, захлопав крыльями, поднялись молчаливые вороны. Так и есть: под камнями остатки оленя.
- Глянь-ка сюда! - Сергеич раздвинул куст.
На ветках сушилась растянутая шкура.
- Точно, это Козинский, - сказал Саша. Карабин лежал у него на руке, он старательно оглядывал кусты можжевельника, черную рощу пихты.
Просидели в засаде часа два. Еще раз осмотрели след. Похоже, не торопится беглец, затаился в лабиринте. Неужели он их увидел? Или пещера имеет не один сквозной проход и браконьер ушел через другой, им неизвестный?
- Вернется, - сказал Сергеич. - За шкурой непременно придет. Да и мясо. Не для шакалов же старался, добро не бросит, само собой, явится. Ждать надо.
- Проверить пещеру тоже надо, - отозвался Лысенко. - Мы не обороняться пришли, а искать и найти.
И хотя это решение было более рискованным, сошлись на одном: идти в пещеру.
Двигались по неизвестным коридорам с большой осторожностью, пользовались "летучей мышью", да и то загородили стекло с передней стороны. Только под ногами освещали, чтобы видеть, куда наступаешь. Сергеич добросовестно продолжал метить углы и повороты. Прислушивались. Глухая черная могила. Ни звука.
Минул день. И тут обнаружилась находка: на полу сгоревшие почти до конца ветки. Уголек на конце одной веточки еще хранил тепло. Значит, они на верном пути. Еще колесили порядочное время; очутились в огромном, как колокол, зале, постояли над пропастью, где глубоко и глухо ворчала подземная река, подивились мрачному месту.
- Пора выбираться, хлопцы, - сказал Александр Сергеевич, ощутив мучительную тоску по солнцу.
- А ведь он где-то рядом. - Иван Лысенко повел фонариком по стенам. В зал входило пять или шесть коридоров. Каким идти?
Что-то блеснуло в луче света. Подошли, нагнулись. Железная набойка. С его сапога.
Коридор повел их выше. Заглядывали в редкие щели по сторонам. Нашлись еще обгоревшие ветки. Шел здесь Козинский. Шел! Спешил куда-то. А куда? Может быть, их услышал? Саша держал карабин наготове. Тут все решает доля секунды. Кто кого...
Шли осторожно, но светили ярко, потому что нужно было рассматривать метки на стенах. Без особой путаницы вернулись в большой зал, и, пока Сергеич с фонарем обходил стены в поисках меченого коридора, Саша отдыхал на камнях. Время шло к ночи.
- Нашел! - крикнул Сергеич. Его голос гулко и сильно прозвучал в высоте купола.
В ответ издалека, откуда-то из глубин земных, прилетел тягучий крик.
- Эхо? - спросил Саша.
- Что-то не то... - Лысенко повернулся на голос. - А ну дай мне фонарик, Александр.
- Идем вместе, - сказал Саша. - А вы, Сергеич, побудьте тут.
Чуть посвечивая, они пошли на странные звуки. Все смолкло. Коридор опускался круто вниз, развилки не встречались. Не заблудишься. Вышли в новый зал, по краям его храмово сверкали известковые натеки. С потолка свисали другие. А на каменном полу почти посредине зала лежал человек и дико смотрел в яркое круглое пятнышко электрического фонаря. Вытаращенные глаза его желто отблескивали, как у рыси. Правая рука сжимала ложе винтовки. Вдруг он уронил голову и затрясся. Тонкий вопль раздался в зале. Подумал - галлюцинация.
Козинский бился в истерике. За несколько часов лабиринт вытряс из него все человеческое.
Лесники подошли ближе. Саша светил, карабин держал на изготовку. Иван нагнулся. Козинский без сопротивления отдал винтовку и затих. Саша погасил свет. Они чуть отошли и затаили дыхание. Жуткая темнота. Козинский повозился, дыхание его сделалось ровней.
- Кто? - спросил он осмысленно, даже с угрозой.
Саша посветил фонариком. Беглец стоял. В сжатом кулаке он держал тонкий нож. Защищался или нападал?
- Иди вперед! - приказал Саша и повел лучом, куда идти.
Узнал ли он голос? Наверное, узнал: по бледному лицу скользнула странная тень. Только сейчас преступник начал соображать, что произошло. Исчез дикий страх быть заживо погребенным, но не радость освобождения, а сознание реального плена сменило один страх другим. Оружие отобрано, его ведут. Куда? Разве не ясно куда?
Саша Молчанов освещал лишь полоску дороги. Козинский все еще не был уверен, что это молодой лесник. И не знал, один ли он. Лысенко шагал тихо и чуть сзади Саши, не выдавая себя.
- Дорогу ты знаешь? - спросил Козинский, не оборачиваясь.
- Можешь не сомневаться, - ответил Саша.
Теперь беглец убедился, что его ведет Молчанов.
Он остановился и вяло повалился на пол. Но нож из руки не выпускал.
- В чем дело? - спросил Саша.
- Плохо мне. - Козинский хотел выгадать время, сообразить. Если бы только знать, где выход из пещеры! Тогда бы он сумел избавиться от конвоира.
В это время Саша неосторожно повел лучом в сторону, и беглец краем глаза увидел Лысенко.
- И ты здесь, Иван?
- Не ожидал, Владимир Семенович? Я самый. Давай топай. И не вздумай шалить, понял?
Козинский поднялся и пошел. Изредка Молчанов командовал: "Влево", "Живей", и он послушно сворачивал или ускорял шаг.
- Слушайте, хлопцы. - Неожиданно браконьер повернулся на слепящий свет фонаря и сощурился. - А ведь вы спасли мне жизнь, сам бы я ни за что не выбрался отсюда. Давайте по этому поводу сыграем мировую. Вы отпустите меня, я дам слово, что исчезну с Кавказа и ни одну тварь не трону больше. И зла на тебя, Молчанов, не затаю. Вам же легче, не возьмете греха на душу. Ведь семья у меня, сын... Должно быть снисхождение...
- Не притворяйся овечкой, Козинский! - Голос Саши не сделался мягче. Ты за все ответишь сполна. Давай топай.
Саша светил ему прямо в лицо и следил за каждым движением. Нож в руке, он это помнил.
- Иван, ты-то что молчишь? Земляк все же, вместе работали. Как ты с совестью потом уладишь?..
- Давай иди вперед! - сердито сказал Иван. - Не продаемся, понял?
- Дурачье, - с мягким сожалением сказал беглец. - Я же вам дело предлагаю. Не согласитесь, пеняйте на себя. Сбегу, тогда покоя вам не будет.
Вышли в зал, где одиноко желтел язычок пламени в керосиновом фонаре. Александр Сергеевич покачал фонарем.
- Никак, пымали? - неуверенно спросил он. - Тот самый? Куда ж ты, глупый человек, залез от нас! Ведь мы, само собой, чуть не до центра земли за тобой прошли.
- А ну, бросай нож, Козинский, не дури! - приказал Саша.
Но беглец только прижал руки к грязному плащу. Он как-то испуганно посмотрел в темноту.
- Бросай на пол, слышишь?
Лучик высвечивал фигуру Козинского и сталактитовый забор позади. До ушей дошел шум воды в пропасти на краю этого зала. Решительно, сжав губы и все так же прижимая к плащу правую руку, беглец сделал несколько шагов назад. И побежал. На грозный окрик: "Стой!" - не обратил внимания. Лысенко рванулся следом. Козинский замахнулся ножом. Лысенко отскочил и, поскользнувшись, упал.
Все это происходило в темноте, где метался только узкий луч фонарика. Саша бросился на помощь Ивану, но над ним самим уже сверкнуло лезвие ножа. Он подставил ложе карабина, удар пришелся по ружью, оно выпало. Теряя равновесие под навалившимся телом преступника, Саша все же успел поднять руку с фонарем. Снова нож... Раздался гулкий выстрел. Что-то теплое брызнуло на лицо Саши. Козинский застонал и свалился на бок.
Иван не целился, но картечь не миновала Козинского. Его рука повисла. Выпал нож. Брызнула кровь.
Молчанов вскочил. Александр Сергеевич, застывший с фонарем в трех метрах от схватки, нагнулся над Козинским. Тот лежал скрючившись и стонал.
- Все. Отвоевался, - сказал Лысенко, стараясь пересилить испуг.
Кисть правой руки браконьера была разбита.
- Свети сюда. - Александр Сергеевич поставил свой фонарь, вынул из бездонных карманов тряпицу и принялся туго бинтовать руку.
Козинский скрипел зубами и страшно матерился. Не тюрьма пугала его. Что без правой руки делать? Как стрелять?
Теперь он пошел без понукания.
Когда очутились в сквозном коридоре, Козинский свернул было влево, откуда тянуло ночной прохладой.
- Не сюда, - сказал Молчанов.
Они повернули в другую сторону, и преступник пошел за Сергеичем, придерживая правую руку перед собой. Сквозь перевязку сочилась кровь.
В широком зеве южного входа горел костер. На каменной плите перед входом стояли и сидели лесники, Котенко, еще трое чужих в плащах и с винтовками.
- Наконец-то! - воскликнул Ростислав Андреевич. Лицо у него было сердитое; видно, приготовился хорошенько отругать, но, когда за спиной смотрителя приюта увидел Козинского, проглотил горькие слова. - Явление второе, - пробормотал он, пропуская раненого. - По вашей части, товарищи.
Те, к кому были обращены слова зоолога, как по команде, сняли винтовки. Они еще не начали поиск, а преступник налицо. Не ждали такого оборота.
- Аптечка есть у кого-нибудь? - Козинский не без страха смотрел на свою руку. Он побледнел, еле держался на ногах, но присутствия духа не потерял.
Кто-то спрыгнул вниз, где стояли оседланные лошади.
- Садись, - приказали Козинскому.
- Кажется, мы сможем наконец заняться своими делами, майор? - спросил Котенко.
Один из приезжих кивнул.
- Спасибо за помощь.
На приют двинулись двумя группами: лесники с Сергеичем и зоолог впереди, а несколько сзади, сгорбившись в седле, качался Козинский в окружении трех конвоиров. Для него все кончилось.
У балагана, стаскивая с себя рюкзак, Котенко облегченно сказал:
- Гора с плеч.
Глава четырнадцатая
ТИШИНА
1
Хобик бежал куда глаза глядят.
Из проклятого распадка, через луга, сквозь кусты, все рысью, рысью, задирая голову, чтобы не повредить рога, мчался он, обезумев от горя и страха, пока не легли между ним и местом трагедии многие километры и пока не иссякли последние силы.
Но и тогда, залегши в густом березняке, Хобик испуганно вслушивался в лесную тишину. А кожа его все еще мелко дрожала, и что-то такое происходило в нем странное, и оно отпугивало сон, аппетит и покой, столь нужные животному в его жизни, полной разных опасностей и неожиданных перемен.
Сильнейшее потрясение, связанное с потерей заботливой оленухи, на какое-то время обострило восприимчивость к окружающему миру. Все опять казалось ему враждебным. Будь иначе, как при оленухе, он не пробежал бы мимо тропы своего друга Лобика. Медведь сам обнаружил запах знакомого оленя. Он тотчас свернул со своей дороги, чтобы отыскать Хобика.
Лобик обнаружил приятеля, но прежде чем успел подойти, тот вскочил и унесся еще за километр, совсем сбив с толку медведя. Упрямо двигаясь за оленем, Лобик второй раз почуял его в кустах чуть ниже открытой луговины и, опасаясь, как бы олень не удрал опять, принялся на виду у него кувыркаться в траве и играть со своими лапами. Более миролюбивых жестов в природе не существовало.
Хобик оценил поведение приятеля, но сперва высунул рогастую мордочку из кустов, осмотрелся и только тогда вышел. Одиночество в его нынешнем положении не являлось целительным лекарством.
Соблюдая строгую дистанцию метров в шесть, они покружились на поляне, а потом принялись щипать траву. Хобик выбирал сладкий, сочный пырей; медведю больше нравились кислые травы, он часто царапал землю, выкапывая неизвестные Хобику коренья, клубни, и смачно чавкал, приглашая оленя насладиться неведомым лакомством.
Отдохнув на ветерке, разгонявшем гнус, они вместе пошли по лугам, Лобик впереди, олень чуть сбоку и сзади. Поднялись на голый отрог горы, осмотрелись. Тихо вокруг. Почему-то решили перевалить скалистый хребет, долго карабкались вместе по кручам, а когда спускались, за Хобиком увязалась крупная рысь. Олень не видел ее, но чувствовал. Почти одновременно с ним учуял хищника и Лобик. Рысь умело маскировалась в скальном хаосе и все время забегала вперед, отыскивая место, откуда могла бы свалиться на спину оленя. Медведя она игнорировала: еще молод, чтобы связываться с ней.
Но всякий раз, когда рысь скрадывала расстояние и готовилась к прыжку, медведь подымал щетину на загривке и непременно оказывался между ней и оленем.
Над горами стыл летний вечер, солнце зашло, тени смазались, внизу, где леса, сделалось синё и призрачно, только среди скал еще хранился отблеск зари. Скоро ночь. Рысь спешила, охота не получалась.
Отчаявшись, голодная хищница пошла на открытую атаку. Скалы кончились, отлого падающая молодая осыпь затрудняла бег оленю, он скользил копытами по щебню, и рысь бросилась за ним, намереваясь догнать раньше, чем он уйдет в долину ручья. Хобик увидел преследователя и помчался крупно и споро. И медведь поначалу запрыгал было за приятелем, но, разглядев, от кого тот удирает, вдруг преградил дорогу рыси. Предупредительное шипение и оскал клыков не испугали его; рысь ощетинилась, выпустила когти и, задыхаясь от ярости, прыгнула на непрошеного защитника. Лобик изловчился и, хотя лапы рыси больно задели его по плечу, сам ловко содрал с нее лоскуток с рыжеватой шерстью. Раздался короткий визг, и рысь бежала.
Хобик уже исчез в темноте. Распаленный, злой медведь пошел следом, тихо урча, словно ругаясь.
Олень отыскался в лесу. Стоял, глубоко дышал, в темноте его большие глаза вспыхивали. Лобик поворчал немного и отошел в надежде поискать чего-нибудь съестного. А Хобик, ощущая со стороны приятеля заботу, успокоился и лег. Место выбрал такое, чтобы тыл прикрывался: под густейшей зарослью ожины.
Лобик шатался на опушке леса. Глубокой ночью олень почувствовал, что приятель улегся недалеко от него. Очень хорошо.
Спал медведь немного, но крепко. И Хобик совсем успокоился. Друг рядом. Крикни - и придет на помощь. Ведь у него больше не было приемной матери. Он ощущал себя сиротой.
Весь второй день они с Лобиком провели вместе. Не отходили друг от друга.
И третий день тоже.
А куда податься одиноким?
2
После короткого отдыха у себя дома Саше вновь предстояла дальняя рекогносцировка с зоологом Котенко в район самого густого скопления оленей, косуль и серн.
- Архыз останется с тобой, - сказал он матери, и Елена Кузьминична облегченно вздохнула: значит, в горах стало спокойней.
Приехал Котенко. Поговорив с хозяйкой, зоолог пошел повидать овчара. Унылый, притихший, лежал Архыз в конуре, не в силах переносить стука кованых копыт за воротами, звона стремян, голосов собирающихся - всю эту приятную для уха симфонию дальних странствий, которая будоражила кровь и заставляла повизгивать от предвкушения свободы и вольного бега.
- Что нам с тобой делать? - задумчиво сказал зоолог. - Закон нарушать нельзя, в заповедник тебя мы не возьмем. Но в горы... Слушай, Александр, а не забросить ли его к твоему тезке, к Сергеичу, на приют? До границы заповедника там рукой подать, если будет в нем надобность, заберем. А на приюте ему вольнее. Все-таки движение, свобода. Как ты?
- Я - за! Горы - родная стихия овчара.
- Тогда решено.
Архыз догадывался, что речь идет о его судьбе. Он вылез из конуры, нервно зевал и потягивался.
- Давай, Александр, бери на поводок и тронемся. Время - деньги, как любил говорить один умный часовых дел мастер. Иван, - крикнул он через забор, - у тебя все готово?
- Три минуты, Ростислав Андреевич, - раздался голос Лысенко.
- Он с нами? - спросил Саша.
- До приюта. - Котенко помялся, но не выдержал: - Ты знаешь, я договорился с главным лесничим - возьмем Ивана лесником. На твой обход.
- А я? - удивился Саша.
- Пойдешь ко мне в отдел, как решили раньше. Сдашь вступительный экзамен в университет - и считай себя младшим научным сотрудником. Тема для серьезной работы у тебя уже наметилась.
- Я сперва подумал, что вы шутите, - нерешительно сказал Саша.
- Название для темы только не пришло в голову. - Котенко сбил шляпу на затылок и посмотрел в небо. - Ну, скажем, так: "К вопросу о влиянии направленного воспитания молодняка дикого зверя на последующие взаимоотношения"...
Саша засмеялся. Зоолог сокрушенно покачал головой.
- Да, не очень, - самокритично сказал он. - Это "влияние воспитания" или "последующие взаимоотношения"... Впрочем, не в названии дело. Была бы суть, изюминка, как любят выражаться заправские ораторы.
- Где мы увидим ее, эту суть, если без Архыза?
- Все готово, Андреевич! - крикнул с улицы Лысенко. - Можно ехать.
За поселком Саша спустил овчара. Ошалело бегал он по обеим сторонам дороги, спускался к реке, обгонял лошадей, даже за стрекозами гонялся - так велика была радость, что снова в горах и свободен.
- Как маленький, - улыбнулся Котенко. - И куда все волчье в нем исчезло!
Зоолог сидел на сером мерине грузно и весомо. Полные сумы растопырились позади седла, ноги в укороченных стременах согнулись под прямым углом, чтобы на крутых подъемах облегчить лошадь. Иван Лысенко ехал впереди и непрестанно улыбался. Все ему было по душе. Вот настоящее дело! А ведь еще недавно чуть жизнь себе не сломал, связавшись с браконьерами. Спасибо, хорошие люди выручили.
Караван миновал кладку через Белую. Лысенко оглянулся и поймал взгляд Саши. Хлопцы переглянулись. С этого мостика все и началось...
Архыз вертелся около Сашиной лошади, закидывал морду, не обращая внимания на кобылу, хищно прижавшую уши, все искал Сашины глаза. Спрашивал: можно ли?
- Давай беги, - разрешил Молчанов, и Архыз исчез за поворотом.
Не пришел он, когда сделали короткий привал в буковом лесу, около старых балаганов. Не показался и к ночи у костра уже на границе лугов. И утром его не видели, хотя уже пошли на второй перевал, где высота за две тысячи метров.
- Разрешил на свою голову, - бурчал Котенко и нет-нет да и осматривал окрестность в сильный полевой бинокль.
Пустой, незаселенный рай. С началом туристского сезона в этих местах дикого зверя почти не остается, уходят в резерват, где их никто не пугает. Лишь изредка в буковом лесу можно заметить тощих кабанов или спугнуть старого, одинокого медведя.
Уже далеко за обед они прошли осыпь и почти сразу на взгорье увидели сизый дымок. Постройки приюта скрывались за березами. Кони пошли веселей.
От балагана раздался короткий собачий лай. Не злой, даже не строгий, а скорее предупредительный, такой вежливый лай.
- Вот тебе раз, - сказал Котенко. - Мы Архыза ведем, а на приюте уже своя собачка. Сергеич сообразил, что нынешний сезон не в черте заповедника живет. Завел хозяйство.
На приюте толпился молодой народ. Знакомая фигура в спортивных брюках стояла у балагана, Таня... Ладошкой отбросила она волосы со лба, Иван и Ростислав Андреевич разом обернулись к Саше. Он глядел куда-то вбок, лицо было отрешенным и серьезным.
- Не думал я, само собой, видеть вас так скоро, - с напускной суровостью встретил их Александр Сергеевич. - Гляди-ка, Татьяна, да ведь это сам молодой Молчанов с начальством! Ну, здорово, Андреевич, с прибытием тебя, Александр. Во, и Лысенко тут как тут! Иль еще кого ловить надумали?
- Нарушители завелись у тебя на приюте, - в тон ему ответил Котенко. Собак напривозили к самой границе заповедника. Кто облаивал нас?
- А это Татьянина причуда. Привела мне свою симпатию, вон она у порога возлежит, даже не поднялась. Само собой, барыня. Сырого мяса не потребляет, подавай ей вареного, воды тоже дай кипяченой...
- Будет вам, Сергеич, придумывать, - со смехом сказала Таня.
Она поздоровалась и тихо стала в стороне, посматривая на Сашу. Его настроение передалось и ей. Как сказать Саше, раз уж встретились? И возможно ли понять это, если и сама она еще не вполне поняла случившееся? Появился Виталик - и все забыла. И многолетнюю Сашину дружбу, и свою, еще девчоночью, привязанность к нему. А теперь ничего нельзя изменить.
Леди лежала у дверей балагана и, чуть склонив узенькую головку, слушала разговор. Это была холеная, чистая колли, длинношерстное симпатичное существо, созданное человеком, несомненно, в городе и для городских условий. Выразительные глаза ее смотрели умно и открыто. Ни тени коварства или жестокости не было в этом взгляде. Доброта и готовность к услуге. Собака цивилизованного двадцатого века.
Вокруг гомонили туристы. Именем этим на сей раз назывались школьницы из восьмых-девятых классов. Таня привела их с двумя учителями, чтобы показать ледник Кушта, высокогорное озеро, попробовать забраться на одну из вершин, откуда в ясные дни можно увидеть и панораму Кавказа, и далекое море.
- Куда ж вы теперь? - спросил Сергеич, оглядывая горку вьюков, набитых всякой всячиной.
Котенко показал на восток, где дымился длинный; черный Джемарук.
- В резерват, к своим зверям.
Таня решилась подойти к замкнувшемуся Саше. Он отошел от балагана и занялся карабином.
- Я не знаю, как начать... - Таня стояла над ним и нервно сжимала руки. - Но надо же когда-то, Саша... Ты слушаешь меня?
- Да, слушаю, - хрипло, с усилием сказал он и не узнал своего голоса. Зачем она встретилась? Зачем этот разговор?
Она замолчала, посмотрела по сторонам и решительно сощурилась, отчаянно собрала в кулак всю свою волю.
- Ты можешь ненавидеть, презирать меня, но так уж получилось... Я люблю его, Саша. Ничего не могу поделать. Люблю, понимаешь? А ты, ты...
Она замолчала, всхлипнула, потерла пальчиками глаза.
У Саши задрожали губы. Мучение!.. Он встал и, не глядя на нее, сказал:
- Перестань. Я все понимаю. Ты только себя терзаешь и меня. Иди, пожалуйста. Что ж поделать? Ну, иди...
Таня повернулась и пошла.
Стемнело. Саша стоял в стороне среди березок. Красные пятна трех костров светились в темноте, там гомонили девчата. Под ногами влажно шуршала молодая трава. Обильная роса ложилась на луг.
Сзади послышался шорох раздвинутых кустов. Он оглянулся. Вывалив язык, на него шел Архыз. Лапы у него заплетались от усталости. Овчар подошел, виновато ткнулся носом в ноги хозяина и, глубоко вздохнув, улегся. Все. Дома.
Саша присел, погладил влажную шерсть.
- Нагулялся? Одни мы с тобой, Архыз. Одни, - сказал он и до боли закусил губы.
3
Сколько же километров пробежал за эти полтора дня Архыз?
Прежде всего он обследовал владения Лобика и крайне удивился, нигде не встретив свежих следов медведя. Куда исчез приятель? Изощренное чутье привело овчара к месту кражи последнего свертка у браконьера. Там еще оставался слабый запах Лобика; и в ущелье, где разыгралась трагедия, он почувствовал след оленя. Но только след. Где друзья детства?
Этот район тут же перестал интересовать его. Архыз кинулся обследовать окрестные леса, и вскоре труды его увенчались успехом: нашел тропу, по которой бежал надломленный страхом, осиротевший Хобик.
Под вечер Архыз нашел и первую лежку оленя, обследовал ее, пошел дальше уже по следу. Вот место, где Хобик таился в густом березняке, высматривая поляну. Вот он выскочил, и прыжки его стали напоминать танец радости. В этом месте пахло и медведем, Архыз высоко подпрыгнул, чтобы глянуть поверх травы - нет ли Лобика. Обежав луговину, он догадался: здесь произошла встреча друзей.
Дальше следы рассказали ему о совместном переходе Хобика с медведем через крутой и скалистый перевал, о встрече с рысью и короткой драке.
Архыз забрался на скалу, чтобы осмотреться. Тотчас раздался свист, и с нижнего луга в кусты прыснуло небольшое стадо туров.
Некоторое время овчар разглядывал противоположный склон. Туда косо падало солнце, тогда как Архыз оставался в тени. Там, под солнцем, гордо и спокойно прошествовали олени - самцы, больше десятка.
Он обессилел, лег на холодные камни и забылся. Почувствовал под рукой винтовку и впервые вдруг понял, как становятся самоубийцами.
А всего-то прошло немногим более половины суток.
Сколько он спал и спал ли, сказать трудно. Открыл глаза - и сразу фонариком на часы. Ровно десять. Стрелки стояли. Забыл завести.
4
В это самое время три вооруженных человека вошли в коридор бесконечного лабиринта со стороны эштенского сброса.
Они углубились в черное подземелье. Громко переговаривались, пробовали шутить. Александр Сергеевич, самый предусмотрительный, шел сзади, в руках у него был уголек. Через каждые полсотни шагов на поворотах, разветвлениях он останавливался и рисовал на стене черную стрелочку, чтобы знать, куда возвращаться.
Миновали знакомую отдушину. Саша показал щель, через которую вылезал в закрытую долинку. Он очень внимательно разглядывал следы на полу, хоть и редко, но находил оленьи приметы. Не сбился поэтому с главного направления; и скоро впереди зазеленело, потом посветлело, и они вышли к широкой арке второго выхода. Вот и доказали, что лабиринт сквозной.
- Подожди-ка. - Лысенко оттеснил Сашу и пошел вперед. Метрах в десяти от выхода остановился и, присев на корточки, показал рукой: след сапога.
- Ого! - Саша снял карабин. Не тот ли самый сапог с металлическими набойками?
- Протопал туда, - уже шепотом сказал Сергеич. - Как же мы не встретились? Ведь он в пещере.
Все оглянулись. Лысенко взял у Саши фонарик. По едва заметным следам по пятну скользнувшей резины, по царапине от каблучного гвоздя - он проследил путь неизвестного до большого зала и только тогда произнес с некоторым разочарованием:
- Разошлись мы.
- С кем? - спросил Саша.
- С ним, с кем же еще. С Козинским.
Значит, он отсиживается в пещере.
Лысенко остался караулить: вдруг вернется? Сел перед входом, положил на колени двустволку, осмотрел патроны, выбрал которые с картечью. А Саша и Александр Сергеевич спустились в распадок.
Вот и кострище. Обглоданные кости. Из чащобы, захлопав крыльями, поднялись молчаливые вороны. Так и есть: под камнями остатки оленя.
- Глянь-ка сюда! - Сергеич раздвинул куст.
На ветках сушилась растянутая шкура.
- Точно, это Козинский, - сказал Саша. Карабин лежал у него на руке, он старательно оглядывал кусты можжевельника, черную рощу пихты.
Просидели в засаде часа два. Еще раз осмотрели след. Похоже, не торопится беглец, затаился в лабиринте. Неужели он их увидел? Или пещера имеет не один сквозной проход и браконьер ушел через другой, им неизвестный?
- Вернется, - сказал Сергеич. - За шкурой непременно придет. Да и мясо. Не для шакалов же старался, добро не бросит, само собой, явится. Ждать надо.
- Проверить пещеру тоже надо, - отозвался Лысенко. - Мы не обороняться пришли, а искать и найти.
И хотя это решение было более рискованным, сошлись на одном: идти в пещеру.
Двигались по неизвестным коридорам с большой осторожностью, пользовались "летучей мышью", да и то загородили стекло с передней стороны. Только под ногами освещали, чтобы видеть, куда наступаешь. Сергеич добросовестно продолжал метить углы и повороты. Прислушивались. Глухая черная могила. Ни звука.
Минул день. И тут обнаружилась находка: на полу сгоревшие почти до конца ветки. Уголек на конце одной веточки еще хранил тепло. Значит, они на верном пути. Еще колесили порядочное время; очутились в огромном, как колокол, зале, постояли над пропастью, где глубоко и глухо ворчала подземная река, подивились мрачному месту.
- Пора выбираться, хлопцы, - сказал Александр Сергеевич, ощутив мучительную тоску по солнцу.
- А ведь он где-то рядом. - Иван Лысенко повел фонариком по стенам. В зал входило пять или шесть коридоров. Каким идти?
Что-то блеснуло в луче света. Подошли, нагнулись. Железная набойка. С его сапога.
Коридор повел их выше. Заглядывали в редкие щели по сторонам. Нашлись еще обгоревшие ветки. Шел здесь Козинский. Шел! Спешил куда-то. А куда? Может быть, их услышал? Саша держал карабин наготове. Тут все решает доля секунды. Кто кого...
Шли осторожно, но светили ярко, потому что нужно было рассматривать метки на стенах. Без особой путаницы вернулись в большой зал, и, пока Сергеич с фонарем обходил стены в поисках меченого коридора, Саша отдыхал на камнях. Время шло к ночи.
- Нашел! - крикнул Сергеич. Его голос гулко и сильно прозвучал в высоте купола.
В ответ издалека, откуда-то из глубин земных, прилетел тягучий крик.
- Эхо? - спросил Саша.
- Что-то не то... - Лысенко повернулся на голос. - А ну дай мне фонарик, Александр.
- Идем вместе, - сказал Саша. - А вы, Сергеич, побудьте тут.
Чуть посвечивая, они пошли на странные звуки. Все смолкло. Коридор опускался круто вниз, развилки не встречались. Не заблудишься. Вышли в новый зал, по краям его храмово сверкали известковые натеки. С потолка свисали другие. А на каменном полу почти посредине зала лежал человек и дико смотрел в яркое круглое пятнышко электрического фонаря. Вытаращенные глаза его желто отблескивали, как у рыси. Правая рука сжимала ложе винтовки. Вдруг он уронил голову и затрясся. Тонкий вопль раздался в зале. Подумал - галлюцинация.
Козинский бился в истерике. За несколько часов лабиринт вытряс из него все человеческое.
Лесники подошли ближе. Саша светил, карабин держал на изготовку. Иван нагнулся. Козинский без сопротивления отдал винтовку и затих. Саша погасил свет. Они чуть отошли и затаили дыхание. Жуткая темнота. Козинский повозился, дыхание его сделалось ровней.
- Кто? - спросил он осмысленно, даже с угрозой.
Саша посветил фонариком. Беглец стоял. В сжатом кулаке он держал тонкий нож. Защищался или нападал?
- Иди вперед! - приказал Саша и повел лучом, куда идти.
Узнал ли он голос? Наверное, узнал: по бледному лицу скользнула странная тень. Только сейчас преступник начал соображать, что произошло. Исчез дикий страх быть заживо погребенным, но не радость освобождения, а сознание реального плена сменило один страх другим. Оружие отобрано, его ведут. Куда? Разве не ясно куда?
Саша Молчанов освещал лишь полоску дороги. Козинский все еще не был уверен, что это молодой лесник. И не знал, один ли он. Лысенко шагал тихо и чуть сзади Саши, не выдавая себя.
- Дорогу ты знаешь? - спросил Козинский, не оборачиваясь.
- Можешь не сомневаться, - ответил Саша.
Теперь беглец убедился, что его ведет Молчанов.
Он остановился и вяло повалился на пол. Но нож из руки не выпускал.
- В чем дело? - спросил Саша.
- Плохо мне. - Козинский хотел выгадать время, сообразить. Если бы только знать, где выход из пещеры! Тогда бы он сумел избавиться от конвоира.
В это время Саша неосторожно повел лучом в сторону, и беглец краем глаза увидел Лысенко.
- И ты здесь, Иван?
- Не ожидал, Владимир Семенович? Я самый. Давай топай. И не вздумай шалить, понял?
Козинский поднялся и пошел. Изредка Молчанов командовал: "Влево", "Живей", и он послушно сворачивал или ускорял шаг.
- Слушайте, хлопцы. - Неожиданно браконьер повернулся на слепящий свет фонаря и сощурился. - А ведь вы спасли мне жизнь, сам бы я ни за что не выбрался отсюда. Давайте по этому поводу сыграем мировую. Вы отпустите меня, я дам слово, что исчезну с Кавказа и ни одну тварь не трону больше. И зла на тебя, Молчанов, не затаю. Вам же легче, не возьмете греха на душу. Ведь семья у меня, сын... Должно быть снисхождение...
- Не притворяйся овечкой, Козинский! - Голос Саши не сделался мягче. Ты за все ответишь сполна. Давай топай.
Саша светил ему прямо в лицо и следил за каждым движением. Нож в руке, он это помнил.
- Иван, ты-то что молчишь? Земляк все же, вместе работали. Как ты с совестью потом уладишь?..
- Давай иди вперед! - сердито сказал Иван. - Не продаемся, понял?
- Дурачье, - с мягким сожалением сказал беглец. - Я же вам дело предлагаю. Не согласитесь, пеняйте на себя. Сбегу, тогда покоя вам не будет.
Вышли в зал, где одиноко желтел язычок пламени в керосиновом фонаре. Александр Сергеевич покачал фонарем.
- Никак, пымали? - неуверенно спросил он. - Тот самый? Куда ж ты, глупый человек, залез от нас! Ведь мы, само собой, чуть не до центра земли за тобой прошли.
- А ну, бросай нож, Козинский, не дури! - приказал Саша.
Но беглец только прижал руки к грязному плащу. Он как-то испуганно посмотрел в темноту.
- Бросай на пол, слышишь?
Лучик высвечивал фигуру Козинского и сталактитовый забор позади. До ушей дошел шум воды в пропасти на краю этого зала. Решительно, сжав губы и все так же прижимая к плащу правую руку, беглец сделал несколько шагов назад. И побежал. На грозный окрик: "Стой!" - не обратил внимания. Лысенко рванулся следом. Козинский замахнулся ножом. Лысенко отскочил и, поскользнувшись, упал.
Все это происходило в темноте, где метался только узкий луч фонарика. Саша бросился на помощь Ивану, но над ним самим уже сверкнуло лезвие ножа. Он подставил ложе карабина, удар пришелся по ружью, оно выпало. Теряя равновесие под навалившимся телом преступника, Саша все же успел поднять руку с фонарем. Снова нож... Раздался гулкий выстрел. Что-то теплое брызнуло на лицо Саши. Козинский застонал и свалился на бок.
Иван не целился, но картечь не миновала Козинского. Его рука повисла. Выпал нож. Брызнула кровь.
Молчанов вскочил. Александр Сергеевич, застывший с фонарем в трех метрах от схватки, нагнулся над Козинским. Тот лежал скрючившись и стонал.
- Все. Отвоевался, - сказал Лысенко, стараясь пересилить испуг.
Кисть правой руки браконьера была разбита.
- Свети сюда. - Александр Сергеевич поставил свой фонарь, вынул из бездонных карманов тряпицу и принялся туго бинтовать руку.
Козинский скрипел зубами и страшно матерился. Не тюрьма пугала его. Что без правой руки делать? Как стрелять?
Теперь он пошел без понукания.
Когда очутились в сквозном коридоре, Козинский свернул было влево, откуда тянуло ночной прохладой.
- Не сюда, - сказал Молчанов.
Они повернули в другую сторону, и преступник пошел за Сергеичем, придерживая правую руку перед собой. Сквозь перевязку сочилась кровь.
В широком зеве южного входа горел костер. На каменной плите перед входом стояли и сидели лесники, Котенко, еще трое чужих в плащах и с винтовками.
- Наконец-то! - воскликнул Ростислав Андреевич. Лицо у него было сердитое; видно, приготовился хорошенько отругать, но, когда за спиной смотрителя приюта увидел Козинского, проглотил горькие слова. - Явление второе, - пробормотал он, пропуская раненого. - По вашей части, товарищи.
Те, к кому были обращены слова зоолога, как по команде, сняли винтовки. Они еще не начали поиск, а преступник налицо. Не ждали такого оборота.
- Аптечка есть у кого-нибудь? - Козинский не без страха смотрел на свою руку. Он побледнел, еле держался на ногах, но присутствия духа не потерял.
Кто-то спрыгнул вниз, где стояли оседланные лошади.
- Садись, - приказали Козинскому.
- Кажется, мы сможем наконец заняться своими делами, майор? - спросил Котенко.
Один из приезжих кивнул.
- Спасибо за помощь.
На приют двинулись двумя группами: лесники с Сергеичем и зоолог впереди, а несколько сзади, сгорбившись в седле, качался Козинский в окружении трех конвоиров. Для него все кончилось.
У балагана, стаскивая с себя рюкзак, Котенко облегченно сказал:
- Гора с плеч.
Глава четырнадцатая
ТИШИНА
1
Хобик бежал куда глаза глядят.
Из проклятого распадка, через луга, сквозь кусты, все рысью, рысью, задирая голову, чтобы не повредить рога, мчался он, обезумев от горя и страха, пока не легли между ним и местом трагедии многие километры и пока не иссякли последние силы.
Но и тогда, залегши в густом березняке, Хобик испуганно вслушивался в лесную тишину. А кожа его все еще мелко дрожала, и что-то такое происходило в нем странное, и оно отпугивало сон, аппетит и покой, столь нужные животному в его жизни, полной разных опасностей и неожиданных перемен.
Сильнейшее потрясение, связанное с потерей заботливой оленухи, на какое-то время обострило восприимчивость к окружающему миру. Все опять казалось ему враждебным. Будь иначе, как при оленухе, он не пробежал бы мимо тропы своего друга Лобика. Медведь сам обнаружил запах знакомого оленя. Он тотчас свернул со своей дороги, чтобы отыскать Хобика.
Лобик обнаружил приятеля, но прежде чем успел подойти, тот вскочил и унесся еще за километр, совсем сбив с толку медведя. Упрямо двигаясь за оленем, Лобик второй раз почуял его в кустах чуть ниже открытой луговины и, опасаясь, как бы олень не удрал опять, принялся на виду у него кувыркаться в траве и играть со своими лапами. Более миролюбивых жестов в природе не существовало.
Хобик оценил поведение приятеля, но сперва высунул рогастую мордочку из кустов, осмотрелся и только тогда вышел. Одиночество в его нынешнем положении не являлось целительным лекарством.
Соблюдая строгую дистанцию метров в шесть, они покружились на поляне, а потом принялись щипать траву. Хобик выбирал сладкий, сочный пырей; медведю больше нравились кислые травы, он часто царапал землю, выкапывая неизвестные Хобику коренья, клубни, и смачно чавкал, приглашая оленя насладиться неведомым лакомством.
Отдохнув на ветерке, разгонявшем гнус, они вместе пошли по лугам, Лобик впереди, олень чуть сбоку и сзади. Поднялись на голый отрог горы, осмотрелись. Тихо вокруг. Почему-то решили перевалить скалистый хребет, долго карабкались вместе по кручам, а когда спускались, за Хобиком увязалась крупная рысь. Олень не видел ее, но чувствовал. Почти одновременно с ним учуял хищника и Лобик. Рысь умело маскировалась в скальном хаосе и все время забегала вперед, отыскивая место, откуда могла бы свалиться на спину оленя. Медведя она игнорировала: еще молод, чтобы связываться с ней.
Но всякий раз, когда рысь скрадывала расстояние и готовилась к прыжку, медведь подымал щетину на загривке и непременно оказывался между ней и оленем.
Над горами стыл летний вечер, солнце зашло, тени смазались, внизу, где леса, сделалось синё и призрачно, только среди скал еще хранился отблеск зари. Скоро ночь. Рысь спешила, охота не получалась.
Отчаявшись, голодная хищница пошла на открытую атаку. Скалы кончились, отлого падающая молодая осыпь затрудняла бег оленю, он скользил копытами по щебню, и рысь бросилась за ним, намереваясь догнать раньше, чем он уйдет в долину ручья. Хобик увидел преследователя и помчался крупно и споро. И медведь поначалу запрыгал было за приятелем, но, разглядев, от кого тот удирает, вдруг преградил дорогу рыси. Предупредительное шипение и оскал клыков не испугали его; рысь ощетинилась, выпустила когти и, задыхаясь от ярости, прыгнула на непрошеного защитника. Лобик изловчился и, хотя лапы рыси больно задели его по плечу, сам ловко содрал с нее лоскуток с рыжеватой шерстью. Раздался короткий визг, и рысь бежала.
Хобик уже исчез в темноте. Распаленный, злой медведь пошел следом, тихо урча, словно ругаясь.
Олень отыскался в лесу. Стоял, глубоко дышал, в темноте его большие глаза вспыхивали. Лобик поворчал немного и отошел в надежде поискать чего-нибудь съестного. А Хобик, ощущая со стороны приятеля заботу, успокоился и лег. Место выбрал такое, чтобы тыл прикрывался: под густейшей зарослью ожины.
Лобик шатался на опушке леса. Глубокой ночью олень почувствовал, что приятель улегся недалеко от него. Очень хорошо.
Спал медведь немного, но крепко. И Хобик совсем успокоился. Друг рядом. Крикни - и придет на помощь. Ведь у него больше не было приемной матери. Он ощущал себя сиротой.
Весь второй день они с Лобиком провели вместе. Не отходили друг от друга.
И третий день тоже.
А куда податься одиноким?
2
После короткого отдыха у себя дома Саше вновь предстояла дальняя рекогносцировка с зоологом Котенко в район самого густого скопления оленей, косуль и серн.
- Архыз останется с тобой, - сказал он матери, и Елена Кузьминична облегченно вздохнула: значит, в горах стало спокойней.
Приехал Котенко. Поговорив с хозяйкой, зоолог пошел повидать овчара. Унылый, притихший, лежал Архыз в конуре, не в силах переносить стука кованых копыт за воротами, звона стремян, голосов собирающихся - всю эту приятную для уха симфонию дальних странствий, которая будоражила кровь и заставляла повизгивать от предвкушения свободы и вольного бега.
- Что нам с тобой делать? - задумчиво сказал зоолог. - Закон нарушать нельзя, в заповедник тебя мы не возьмем. Но в горы... Слушай, Александр, а не забросить ли его к твоему тезке, к Сергеичу, на приют? До границы заповедника там рукой подать, если будет в нем надобность, заберем. А на приюте ему вольнее. Все-таки движение, свобода. Как ты?
- Я - за! Горы - родная стихия овчара.
- Тогда решено.
Архыз догадывался, что речь идет о его судьбе. Он вылез из конуры, нервно зевал и потягивался.
- Давай, Александр, бери на поводок и тронемся. Время - деньги, как любил говорить один умный часовых дел мастер. Иван, - крикнул он через забор, - у тебя все готово?
- Три минуты, Ростислав Андреевич, - раздался голос Лысенко.
- Он с нами? - спросил Саша.
- До приюта. - Котенко помялся, но не выдержал: - Ты знаешь, я договорился с главным лесничим - возьмем Ивана лесником. На твой обход.
- А я? - удивился Саша.
- Пойдешь ко мне в отдел, как решили раньше. Сдашь вступительный экзамен в университет - и считай себя младшим научным сотрудником. Тема для серьезной работы у тебя уже наметилась.
- Я сперва подумал, что вы шутите, - нерешительно сказал Саша.
- Название для темы только не пришло в голову. - Котенко сбил шляпу на затылок и посмотрел в небо. - Ну, скажем, так: "К вопросу о влиянии направленного воспитания молодняка дикого зверя на последующие взаимоотношения"...
Саша засмеялся. Зоолог сокрушенно покачал головой.
- Да, не очень, - самокритично сказал он. - Это "влияние воспитания" или "последующие взаимоотношения"... Впрочем, не в названии дело. Была бы суть, изюминка, как любят выражаться заправские ораторы.
- Где мы увидим ее, эту суть, если без Архыза?
- Все готово, Андреевич! - крикнул с улицы Лысенко. - Можно ехать.
За поселком Саша спустил овчара. Ошалело бегал он по обеим сторонам дороги, спускался к реке, обгонял лошадей, даже за стрекозами гонялся - так велика была радость, что снова в горах и свободен.
- Как маленький, - улыбнулся Котенко. - И куда все волчье в нем исчезло!
Зоолог сидел на сером мерине грузно и весомо. Полные сумы растопырились позади седла, ноги в укороченных стременах согнулись под прямым углом, чтобы на крутых подъемах облегчить лошадь. Иван Лысенко ехал впереди и непрестанно улыбался. Все ему было по душе. Вот настоящее дело! А ведь еще недавно чуть жизнь себе не сломал, связавшись с браконьерами. Спасибо, хорошие люди выручили.
Караван миновал кладку через Белую. Лысенко оглянулся и поймал взгляд Саши. Хлопцы переглянулись. С этого мостика все и началось...
Архыз вертелся около Сашиной лошади, закидывал морду, не обращая внимания на кобылу, хищно прижавшую уши, все искал Сашины глаза. Спрашивал: можно ли?
- Давай беги, - разрешил Молчанов, и Архыз исчез за поворотом.
Не пришел он, когда сделали короткий привал в буковом лесу, около старых балаганов. Не показался и к ночи у костра уже на границе лугов. И утром его не видели, хотя уже пошли на второй перевал, где высота за две тысячи метров.
- Разрешил на свою голову, - бурчал Котенко и нет-нет да и осматривал окрестность в сильный полевой бинокль.
Пустой, незаселенный рай. С началом туристского сезона в этих местах дикого зверя почти не остается, уходят в резерват, где их никто не пугает. Лишь изредка в буковом лесу можно заметить тощих кабанов или спугнуть старого, одинокого медведя.
Уже далеко за обед они прошли осыпь и почти сразу на взгорье увидели сизый дымок. Постройки приюта скрывались за березами. Кони пошли веселей.
От балагана раздался короткий собачий лай. Не злой, даже не строгий, а скорее предупредительный, такой вежливый лай.
- Вот тебе раз, - сказал Котенко. - Мы Архыза ведем, а на приюте уже своя собачка. Сергеич сообразил, что нынешний сезон не в черте заповедника живет. Завел хозяйство.
На приюте толпился молодой народ. Знакомая фигура в спортивных брюках стояла у балагана, Таня... Ладошкой отбросила она волосы со лба, Иван и Ростислав Андреевич разом обернулись к Саше. Он глядел куда-то вбок, лицо было отрешенным и серьезным.
- Не думал я, само собой, видеть вас так скоро, - с напускной суровостью встретил их Александр Сергеевич. - Гляди-ка, Татьяна, да ведь это сам молодой Молчанов с начальством! Ну, здорово, Андреевич, с прибытием тебя, Александр. Во, и Лысенко тут как тут! Иль еще кого ловить надумали?
- Нарушители завелись у тебя на приюте, - в тон ему ответил Котенко. Собак напривозили к самой границе заповедника. Кто облаивал нас?
- А это Татьянина причуда. Привела мне свою симпатию, вон она у порога возлежит, даже не поднялась. Само собой, барыня. Сырого мяса не потребляет, подавай ей вареного, воды тоже дай кипяченой...
- Будет вам, Сергеич, придумывать, - со смехом сказала Таня.
Она поздоровалась и тихо стала в стороне, посматривая на Сашу. Его настроение передалось и ей. Как сказать Саше, раз уж встретились? И возможно ли понять это, если и сама она еще не вполне поняла случившееся? Появился Виталик - и все забыла. И многолетнюю Сашину дружбу, и свою, еще девчоночью, привязанность к нему. А теперь ничего нельзя изменить.
Леди лежала у дверей балагана и, чуть склонив узенькую головку, слушала разговор. Это была холеная, чистая колли, длинношерстное симпатичное существо, созданное человеком, несомненно, в городе и для городских условий. Выразительные глаза ее смотрели умно и открыто. Ни тени коварства или жестокости не было в этом взгляде. Доброта и готовность к услуге. Собака цивилизованного двадцатого века.
Вокруг гомонили туристы. Именем этим на сей раз назывались школьницы из восьмых-девятых классов. Таня привела их с двумя учителями, чтобы показать ледник Кушта, высокогорное озеро, попробовать забраться на одну из вершин, откуда в ясные дни можно увидеть и панораму Кавказа, и далекое море.
- Куда ж вы теперь? - спросил Сергеич, оглядывая горку вьюков, набитых всякой всячиной.
Котенко показал на восток, где дымился длинный; черный Джемарук.
- В резерват, к своим зверям.
Таня решилась подойти к замкнувшемуся Саше. Он отошел от балагана и занялся карабином.
- Я не знаю, как начать... - Таня стояла над ним и нервно сжимала руки. - Но надо же когда-то, Саша... Ты слушаешь меня?
- Да, слушаю, - хрипло, с усилием сказал он и не узнал своего голоса. Зачем она встретилась? Зачем этот разговор?
Она замолчала, посмотрела по сторонам и решительно сощурилась, отчаянно собрала в кулак всю свою волю.
- Ты можешь ненавидеть, презирать меня, но так уж получилось... Я люблю его, Саша. Ничего не могу поделать. Люблю, понимаешь? А ты, ты...
Она замолчала, всхлипнула, потерла пальчиками глаза.
У Саши задрожали губы. Мучение!.. Он встал и, не глядя на нее, сказал:
- Перестань. Я все понимаю. Ты только себя терзаешь и меня. Иди, пожалуйста. Что ж поделать? Ну, иди...
Таня повернулась и пошла.
Стемнело. Саша стоял в стороне среди березок. Красные пятна трех костров светились в темноте, там гомонили девчата. Под ногами влажно шуршала молодая трава. Обильная роса ложилась на луг.
Сзади послышался шорох раздвинутых кустов. Он оглянулся. Вывалив язык, на него шел Архыз. Лапы у него заплетались от усталости. Овчар подошел, виновато ткнулся носом в ноги хозяина и, глубоко вздохнув, улегся. Все. Дома.
Саша присел, погладил влажную шерсть.
- Нагулялся? Одни мы с тобой, Архыз. Одни, - сказал он и до боли закусил губы.
3
Сколько же километров пробежал за эти полтора дня Архыз?
Прежде всего он обследовал владения Лобика и крайне удивился, нигде не встретив свежих следов медведя. Куда исчез приятель? Изощренное чутье привело овчара к месту кражи последнего свертка у браконьера. Там еще оставался слабый запах Лобика; и в ущелье, где разыгралась трагедия, он почувствовал след оленя. Но только след. Где друзья детства?
Этот район тут же перестал интересовать его. Архыз кинулся обследовать окрестные леса, и вскоре труды его увенчались успехом: нашел тропу, по которой бежал надломленный страхом, осиротевший Хобик.
Под вечер Архыз нашел и первую лежку оленя, обследовал ее, пошел дальше уже по следу. Вот место, где Хобик таился в густом березняке, высматривая поляну. Вот он выскочил, и прыжки его стали напоминать танец радости. В этом месте пахло и медведем, Архыз высоко подпрыгнул, чтобы глянуть поверх травы - нет ли Лобика. Обежав луговину, он догадался: здесь произошла встреча друзей.
Дальше следы рассказали ему о совместном переходе Хобика с медведем через крутой и скалистый перевал, о встрече с рысью и короткой драке.
Архыз забрался на скалу, чтобы осмотреться. Тотчас раздался свист, и с нижнего луга в кусты прыснуло небольшое стадо туров.
Некоторое время овчар разглядывал противоположный склон. Туда косо падало солнце, тогда как Архыз оставался в тени. Там, под солнцем, гордо и спокойно прошествовали олени - самцы, больше десятка.