Страница:
Сколько годов, даже столетий пронеслось над этими горами! Многое, конечно, изменилось, но человеческая жизнь слишком коротка, чтобы заметить эти медленные перемены. И потому кажется, что в природе все накрепко утвердилось и никогда ничего не происходит. Разве великие события какие. Но они не в счет.
Тут снова Саше вспомнился печальный каштановый лес, и он вдруг представил себе, как все больше и больше падают старые деревья и как зарастает Темплеуха, а за ней и все другие горы бестолковой осиной. Кавказ становится однообразно серым и некрасивым, отсюда уходят дикие звери, которым не по вкусу такая унылая пища, как белесая осиновая кора. Страшно! Он широко открыл глаза, чтобы спугнуть неприятное видение, и так глубоко вздохнул, что Самур поднял голову и зевнул. Словно спросил: "В чем дело, хозяин?"
- Спи, Самур, - прошептал Саша и повернулся на другой бок.
* * *
- Вставай, Александр! Смотри, где солнце.
Егор Иванович шлепал по ватному одеялу, а Саша с трудом приходил в себя.
Наконец он сел на топчане, почувствовал холодок свежего утра и, сладко потянувшись, зевнул во весь рот. Рыжий прошелся по одеялу и потерся боком о Сашину майку; его хвост стоял как палка, усы распушились, он музыкально мурлыкал. Утреннее приветствие.
- Сегодня идем домой, - сказал отец. - Твои лесные университеты кончились. Поживешь с матерью, съездишь в город, а там опять школа. Смотри, как время бежит! Еще год - и ты совсем взрослый, Александр.
Егор Иванович был в то утро оживлен, в приподнятом настроении. Чистенький карабин уже стоял у порога, набитый, ладно увязанный мешок лежал рядом. Молчанов возился с удочками и проверял крючки.
Заметив приготовления, Саша вскочил, в одно мгновение оделся и подскочил к отцу:
- Порыбалим?
- Иначе нечего есть. Все под метелку. Хоть рыбку пожуем.
- Это можно.
Саше страшно хотелось первому вытащить форель и еще раз доказать отцу, что неудача на озере Кардывач никоим образом не зависела от его личного мастерства.
Он нашел прекрасную ямку, стал в тени за камнем и закинул удочку. Он увидел, как две форели, стоявшие в прозрачной воде головами навстречу потоку, тотчас бросились на червя, стараясь опередить друг друга, и та, что побольше, схватила наживку. Он подсек и, уже больше не таясь, выхватил серебряную полоску из воды и затанцевал от радости. Егор Иванович стоял невдалеке и усмехался в черные усы.
Рыжий подлетел к добыче, плотоядно облизываясь, но получил щелчка и недовольно отступил. Самур, как существо более положительное, спокойно лежал на прибрежных камнях. В эту минуту выхватил свою первую добычу Егор Иванович. Коротко глянув на сына, он нарочно медленно снял рыбу с крючка и положил около себя. Саша подбежал посмотреть.
- У меня больше, - сказал он.
И умчался к своей яме. Время - деньги.
Минут двадцать потребовалось им, чтобы выудить полтора десятка рыбок. Серебряная, с двумя рядами красноватых и черных пятен на боках, горная форель не отличается особой величиной. Так, с карандаш или чуть больше. Но вкус!..
У нее совсем нет того запаха тины или стоячей воды, который сопутствует речной и озерной рыбе. Чисто-белое мясо без костей легонько припахивает свежим снегом. Аромат этот просто непревзойденный. Корочка зажаренной форели похрустывает. После трапезы остается один только тонкий позвоночник.
Завтракали так: лесник делился с Рыжим, Саша - с Самуром. Молодой Молчанов съел больше, поэтому больше досталось и Самуру. Кот тоже вроде бы наелся, он даже бегал куда-то с рыбьими головками, прятал на тот случай, если придется остаться одному.
Рыжий провожал хозяев, наверное, за целый километр. Бежал сбоку, поставив хвост вертикально, мяукал, терся об ноги и даже на Самура смотрел как-то очень по-дружески. Прощались, какие уж тут могут быть счеты. Когда теперь увидятся...
Устав от беготни, кот смирился, потоптался на месте и отправился сторожить опустевший дом.
7
Вернувшись после этого путешествия в Камышки, Саша еще раз почувствовал на себе всю силу материнской любви. Даже час разлуки с сыном казался для Елены Кузьминичны бесконечно мучительным, она ходила за ним тенью, караулила у калитки и немедленно тащила домой, мыла, чистила и кормила, кормила, кормила, вздыхая от жалости, когда сын плохо, как ей казалось, ел. Или вскакивала среди ночи и стояла над его постелью, если он вдруг ворочался, а еще хуже - стонал, увидев во сне что-нибудь сказочное и страшное.
Не будем к ней строги: Саша один у Елены Кузьминичны, да и то не рядом, а по воле отца за горами, и видела она сына слишком уж редко.
Прошел и этот счастливый, ужасно быстрый последний месяц в родительском доме. Саша раздался в плечах, побелел, лицо у него округлилось, то есть сделался он таким, каким и хотела видеть его мать: здоровым и счастливым. И тогда наступил день отъезда.
Самур вертелся около Саши, преданно засматривал ему в глаза и откровенно грустил. Он подбегал, терся о новые брюки юноши и после этого демонстративно отходил к калитке. Намек был настолько прозрачный, а морда Шестипалого настолько зовущей, что Саша не вытерпел и, улучив минуту, бросился на улицу, а оттуда к реке, через кладки - и в лес. Самуру только этого и хотелось. Ну с кем еще побегаешь? Не с Егором Ивановичем же!
Последняя прогулка перед расставанием была недолгой. Они только успели добежать до лесной возвышенности, где между камней в тайнике у Саши лежал отличный вязовый лук и стрелы с наконечниками из пулевых оболочек. Лук этот он сделал, еще когда ходил в шестой или в седьмой класс, пользовался им и в восьмом, и в девятом, но уже не на виду у всех, а в глубокой тайне, потому что ему по возрасту скорее пристала бы ныне шестнадцатикалиберная "тулка", а не эта детская забава. И все-таки он не выдержал, достал из тайника свое детское оружие и на глазах у Самура врезал в белый круг на скале одну за другой четыре стрелы. Чокнувшись о камень, они со звоном гнулись и падали, Самур подхватывал их и галопом относил Саше. Ему очень нравилась эта безобидная игра, и он продолжал бы ее до самого вечера, но нашему Робину Гуду пришлось опустить лук, потому что из поселка донеслись крики матери, уже беспокоившейся, куда это запропастился Саша.
- Надо топать, - сказал он Самуру.
Лук и стрелы пришлось запрятать. Сделал он это с особой тщательностью. Когда еще придется!..
Не будем описывать сцену прощания. Как обычно, не обошлось без слез и бесконечных уговоров беречь себя, не делать того и другого. Причем как-то так случилось, что все самое важное, с точки зрения Елены Кузьминичны, она за истекший месяц высказать не успела и теперь с болезненной торопливостью советовала, уговаривала, приказывала и все пугалась, что забудет что-нибудь такое, без чего Сашеньке станет очень трудно. И все старалась дотронуться до него, погладить, прижаться к нему. Она уж вовсе было расстроила парня, но тут Егор Иванович обнял жену за плечи, сказал: "Целуйтесь", а потом отвел ее в сторону.
Машина тронулась. Мать, конечно, плакала. Саше стало не по себе, он сжал зубы, а сам махал рукой и тут только вспомнил, что с отцом-то так и не успел... Вскочил в кузове, широко расставил ноги и закричал:
- До свидания, ба-тя!
Батей он никогда Егора Ивановича не звал, но это слово отчетливо выкрикивалось, куда лучше, чем холодноватое "отец" или слишком уж сентиментальное "папа".
До поворота Саша успел заметить, как отец махнул ему и как слабо подняла руку мама. Машина вильнула, и он плюхнулся на свои вещи.
Через два дня Саша деловито оправлял свою постель в интернате. Последний год...
Скоро после начала занятий школу, как теперь принято и узаконено, послали собирать виноград в один из черноморских совхозов, и Саша Молчанов вместе со сверстниками начал радостные сборы. Как же, поездка к морю, винограда вволю и, вдобавок ко всему, нет уроков. Куда уж лучше! Но тут ему передали, что зовет Борис Васильевич, и он, недоумевая, пошел к учителю географии, который находился, как сказали, у самой директрисы.
Борис Васильевич был черный, "цыганистый", он ухитрился сохранить и к сорока трем годам что-то юношеское и удалое - веселую походку, неожиданные словечки, резкие движения, блеск в глазах и даже озорную улыбку, когда предстояло сделать что-нибудь отчаянное, заманчивую "акцию", как он любил говорить.
И сейчас Саша заметил на худощавом лице учителя это самое настроение, но он подавил его и стал серьезным, как и строгая директриса, которая сидела тут же за своим столом. Наверное, она все-таки переживала, ведь учебный план нарушался, а сказать ничего нельзя, потому что виноград - это виноград и, кроме учебы, у всех питомцев и у нее самой есть еще гражданские обязанности, которые... Ну, в общем, известно, как расценивается неповиновение приказу районо; оснований для особой радости у директрисы не имелось.
Борис Васильевич кашлянул в кулак и сказал:
- Мы решили, - тут он коротко глянул на директрису, и та наклонила голову, соглашаясь, - мы решили, Александр Молчанов, поручить тебе особое задание и освободить от поездки на трудовой фронт. От этого задания зависит, если угодно, честь школы.
Седая голова директрисы еще чуть-чуть наклонилась.
- Садись. Дело вот в чем. Мы давно задумали собрать в Желтой Поляне воинов Советской Армии, которые отстояли Кавказ от немцев. Время пришло. Недавно школа разослала приглашения. Много приглашений. Надеемся, что ветераны войны отзовутся и приедут. Тогда мы вместе с ними пройдем по местам, где шли великие битвы, по перевалам Западного Кавказа. Ты понял?
Саша сказал "да". Чего ж не понять. Только что это за особое поручение?
- Вероятно, придется заранее подготовить маршрут, - продолжал географ. - Для этого тебе - слушай внимательно! - придется отыскать Егора Ивановича, передать ему вот этот пакет, - он приподнял над столом конверт, - а если возможно, то и пройти с отцом по маршруту, не позже пятнадцатого спуститься сюда, чтобы мы могли изучить заявленный маршрут, подготовить базы для ночлега и все такое. Я постараюсь встретить вас у одного из перевалов. Место свидания - ну, скажем, приют Прохладный. Время... Давай обсудим время. Если пятнадцатое?
Саша кивнул. Можно и пятнадцатого. Он только спросил:
- А когда ветераны?..
- Они приедут не позже двадцатого. Мы отзовем из совхоза всех наших лучших учеников-краеведов и сделаемся проводниками и участниками знаменательного похода.
- А ветераны, они здорово древ... - Саша прикусил язык и быстро поправился: - Они смогут подняться?
- Приедут - увидим. - Борис Васильевич не улыбнулся. Сам-то он тоже ветеран. - Еще вопросы?
- Когда идти?
- А ты хочешь идти, а не ехать?
- Отца в Камышках не будет. Но я знаю, где его отыскать.
- Темплеуха?
- Да.
- Тогда, конечно, есть смысл идти по горам. Может, тебе дать попутчика, чтобы не скучно?
- Не надо. Я быстро.
- Быстро, но осмотрительно. Впрочем, до первого перевала ты можешь пройти с туристами, а уж там...
- Я ходил в одиночку, Борис Васильевич. Дорогу туда знаю. Правила тоже.
- Ну, тогда... - Учитель посмотрел на директрису.
Она поднялась и протянула руку.
- Желаю тебе, Саша, удачи. Помни, дело серьезное, честь школы.
Он осторожно пожал руку. И разговор, и рукопожатие убедили его, что поручение действительно серьезное.
Когда Саша кончал сборы, в интернат заглянул Борис Васильевич. Он проверил Сашин рюкзак, одежду. Похлопал по плечу и вдруг сказал:
- Самый большой привет отцу. Как он?
- Ничего, - сказал Саша. - В форме.
- Буду рад видеть его здесь. Посидим за стаканом вина, вспомним былое.
- Вы так ничего и не рассказали мне...
- Потом, потом. Ходи, хлопец, удачи тебе и гладкой дороги.
- Уж куда глаже, - смеясь сказал Саша. - Вверх-вниз по камешкам.
Вот так, в пасмурный день сентября, Саша Молчанов с палкой в руке и рюкзаком за плечами оказался возле избушки лесника и здесь нашел еле живого Самура, отпугнул Монашку и, удивляясь, почему нет Рыжего, начал с того, что перетащил Самура под сухой навес и стал лечить.
Случаются встречи и совпадения, которые дают начало новым событиям и происшествиям.
Как на этот раз.
Глава третья
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ПАСЕКУ И ДАЛЬШЕ В ГОРЫ
1
Саша уселся около Самура и стал думать, пытаясь доискаться до причины случившегося. Как очутилась отцовская собака у домика без хозяина, кто стрелял в Самура и где, наконец, отец? Происшествие выглядело очень странным, даже страшным, в голову приходили мысли о злоумышленниках. Если стреляли в Самура, то могли стрелять и в отца. Вдруг он тоже лежит где-нибудь поблизости и ему уже не нужна никакая помощь? Или, раненный, ползет по лесу, тщетно надеясь на счастливое избавление. Если бы Самур мог встать! Но Шестипалый лежал, откинув голову, бока у него запали, все ребра были на виду. Он тяжело дышал. Будет ли жив, это еще вопрос.
Вечерело. Громче шумела помутневшая река.
Саша решил поскорее сделать обход. Первый круг, еще в сухой штормовке и брюках, он завершил за полчаса, оглядел все лесные закоулки близ сторожки. Потом пошел по второму, более широкому, кругу.
Мокрые ветки обдавали его водой, одежда быстро промокла. Кеды скользили по листве и камням. Саша быстро выдохся, но все же обошел довольно большую площадь, заглядывая под кусты и прислушиваясь к каждому звуку. Тишина стояла невероятная. Не пели птицы, не звенели комары. Листва отяжелела и обвисла. Саша изредка кричал, свистел, но никто не отозвался. С трудом выбрался на тропу, близ которой нашел Самура. Внимательно пригляделся и тогда увидел следы от сапог, еще не смытые дождем. На глинистом подъеме особенно четко отпечатались подошвы крупных резиновых сапог с косой узорчатой елочкой. И еще два следа, один тоже от резины, второй от кирзы. Так, значит, шли трое. Отпечатки отцовских сапог он знал отлично: сколько раз ходил за ним по пятам - хочешь не хочешь, а запомнишь. Отцовские сапоги здесь не ступали, по крайней мере во время дождя. Значит, избушку посетили чужие. Кто? Они пытались уничтожить Самура. Зачем? И как Самур оказался здесь один?
Саша опять вышел к ограде и хотел отворить дверку, но бросил взгляд на угол двора и замер от неожиданности.
Небольшой серый волк с черной полосой вдоль спины стоял над Самуром и подталкивал его носом, словно просил встать, а Самур лишь слабо подымал голову и тут же ронял ее на землю, безвольно закрывая глаза.
Саша переступил с ноги на ногу. Куртка зашуршала о жердевую ограду. Волк молниеносно развернулся и глянул в его сторону злым желтым глазом. И тут Саша догадался, что это волчица. Он только успел подумать, уж не подруга ли Шестипалого, как Монашка сделала прыжок, кусты ежевичника спружинили, и все затихло. Как не было. Привидение.
- Самур, что случилось? - спросил он, опускаясь перед собакой.
Овчар устало прикрыл глаза: "После, после". Его откинутая голова говорила об опасной слабости. Еле живой, не до расспросов.
Саша промыл рану тем самым вонючим раствором, который не раз употреблял Егор Иванович. Пузырек нашелся под стрехой. Почти насильно покормил он Самура говядиной из консервной банки, укрыл на ночь сухой тряпкой, но не ушел, а еще некоторое время сидел рядом, пока не продрог окончательно и пока ночь не спустилась в долину, накинув черное покрывало даже на ближние деревья и кусты. Сделалась темень, хоть глаз выколи.
Тогда он вошел в дом, растопил печку, разделся и, пока одежда высыхала, дремал у печной дверцы, смотрел на пятна огня на стене и на полу, а мысли всё вертелись около загадочных происшествий, и от этих мыслей не было покоя. Где отец? Что с ним?
Он уснул, твердо решив чем свет бежать в Камышки. Но получилось не так.
У загадочного происшествия было свое продолжение.
2
Входная дверь открывалась внутрь и не запиралась. Когда она скрипнула, Саша мгновенно открыл глаза и сжался. В хате было еще темно, рассвет только вползал в запотевшее оконце. Дверь еще раз скрипнула, и маленькая тень просунулась снаружи.
- Рыжий! - с радостным облегчением сказал Саша и перевел дух. Напугался.
Раздалось отчаянное "мр-р!". Кот в два прыжка оказался на коленях Саши и обдал его брызгами воды и запахом мокрой шерсти. Он оттолкнул Рыжего, хотел спросить, где пропадал, но кот опять прижался к нему, и Саша почувствовал, какой у него толстый живот. Ясно, с охоты. Мышей тут мало, зато соней-полчков предостаточно.
С котом стало веселей.
Саша больше не мог лежать. Он быстро наварил жидкой каши из перловки с мясом, остудил и, сопровождаемый Рыжим, пошел к Самуру.
Тому, кажется, полегчало. Он даже попробовал повернуться. И голову поднял легко. И взгляд стал осмысленней. Отрадные перемены. Саша накормил овчара и осмотрел рану. Кажется, все в порядке.
- Ухожу, - сказал он. - Серьезное дело, Самур. Вот миска, Рыжего к ней не подпускай, ешь сам. Послезавтра вернусь, понял? А может, и раньше. Чтобы поднялся, а то серый волк придет, съест...
Самур проводил его тоскующим взглядом. И немного поскулил.
Погода не улучшалась. В складках долины лежали клочья белого и плотного тумана, река вздулась, гремела камнями.
Рыжий бежал впереди и путался под ногами. Без Самура он ощущал особую ответственность за хозяина и, если бы Саша не прогнал его, ушел бы с ним, наверное, до самых Камышков.
Тропа виляла по правому берегу реки, подымалась на откосах, а местами шла так низко, что вода захлестывала ее, и Саша, вымочив ноги, уже не обходил мутные потоки, а шел по воде напрямик. Но скоро начался подъем, тропа повернула в ущелье и змейкой полезла на небольшой перевал по густому буковому лесу.
Все здесь выглядело веселей, чем в каштановом лесу. Беловатые стволы бука, его светло-зеленая, прозрачная листва создавали праздничное настроение, редкий подлесок тоже состоял из молодого бука - он густо поднялся на полянках, как в детском саду под присмотром взрослых, и, видимо, чувствовал себя отлично. Под ногами не чавкало. Каменистая почва вобрала дождевую воду, только палый лист пружинил. Орешки еще не падали, и потому в буковом лесу звери пока не встречались.
Миновав перевальчик, Саша впервые за последние двое суток увидел кусок голубого неба. Отличный признак. Именно отсюда и двигалась в горы хорошая погода. Он пошел быстрей, потому что беспокойство за отца не проходило.
Где-то невдалеке, как он помнил, располагалась совхозная пасека. Таких пасек в горах великое множество, они разрешаются в черте заповедника, потому что пчелы очень нужны для опыления каштана, груши и черешни. Егор Иванович не очень одобрительно относился к лишнему народу в этой охраняемой зоне, но с пасеками пришлось смириться. Обычно на каждые сто ульев полагался пасечник, жили они месяцами в полном одиночестве, только раза три за лето приходили из совхоза вьючные лошади, забирали мед, воск и привозили отшельникам продукты. Житье, прямо сказать, не очень веселенькое. Шли на такую работу неохотно, и, может, потому среди пасечников попадались всякие люди, не только влюбленные в природу, ее друзья, но и скрытые недруги. На той пасеке, что по Сашиной дороге, жил Михаил Васильевич Циба, земляк молчановский, тоже родом из Камышков.
К большой поляне Саша вышел часам к двум. По горам уже гуляло солнце, яркие пятна света легко скользили с увала на увал. Лес согревался, даль просветилась, но на небе еще оставалось много тяжелых, серых облаков. Поляна с некошеной травой и черными от дождя колодами ульев выглядела прямо сказочной. Осенние цветы, трава по пояс, а вокруг темный лес. В стороне, у леса, стоял домик, над ним курился дым, и пахло почему-то дрожжами и кислотой.
Циба стоял у большой кадушки и, перегнувшись в нее, что-то делая. Заслышав шаги, он испуганно, как показалось Саше, выпрямился. Но лицо его враз расплылось, когда увидел знакомого:
- А-а! Вон кто пожаловал к нам! Какими судьбами, Александр? - Он называл Сашу, как и отец, должно быть, запомнил. - Скидай обувку. Садись и рассказывай, как там житье-бытье у моря. Постой, постой, ты ж должон быть на уроках? Аль убёг со школы?
Последние слова он сказал с каким-то радостным восторгом, словно о подвиге. Вообще говорить Циба горазд. Он когда и в поселке встречал, так просто закидывал словами, а уж тут, в одиночестве, и подавно. Наскучило без собеседника. С кем в лесу потолкуешь-то?
Михаил Васильевич с лица такой, что запоминается. Намного старше Саши и намного моложе Егора Ивановича, он только перевалил на четвертый десяток, а уж волос почему-то лишился, лишь по бокам да на затылке осталась самая малость. Вся голова сверху блестела. Лоб имел заметный, проще сказать огромный и выпуклый, как у мыслителя Сократа, он над всем лицом у него возвышался, и наблюдательный человек, оценив крупный лоб и большую голову, начинал думать, что облысел Циба, должно быть, потому, что просто не хватило волос на такую крупную голову. Ему от этого не легче, тридцать второй год, а все один - никто из девчат не идет за него, за лысого-то. Смеются. Да и вообще он не сумел устроиться в жизни. Все не как у других. Из школы ушел в четвертом классе, дела никакого не освоил, и все, бывало, сидел на бревнышках около дома и выстругивал ножом никому не нужных человечков и зверушек. У отца его имелась своя пасека, ну, затаскивал его отец, понуждал работать, так и набил руку на пчелах, оттого подался в совхозные пчеловоды, где всегда нехватка в народе и принимают каждого, кто пчелу от оси отличить может.
По какой-то причине и щеки у него тоже не густо зарастали, брился он редко, и всегда пушились у него от висков, на подбородке и на верхней губе реденькие, нежно-золотые и мягкие волосики, делали его личико под большим лбом деликатным, не мужицким; а если добавить два слова про глаза, так придется сказать, что они у него словно от другого человека взятые небольшие, светлые и уныло-задумчивые. Чистая девица, если повязать голову платочком для скрытия лысины да гладенько побрить. Не очень удачная девица и все тут.
А так широк в плечах, низкорослый, но крепенький, всегда в клетчатой рубахе навыпуск, чуть не до колен, и в черных штанах, заправленных в большие резиновые сапоги.
Вот эти-то сапоги сразу и привлекли Сашино внимание, он и смотрел больше на них, а не в лицо Цибе, особенно когда увидел отпечаток, очень похожий на ту елочку, что наследила у лесной избушки. Он поначалу хотел было рассказать Цибе всю историю с Самуром, но вовремя хватился и на все вопросы отвечал так:
- Послали со срочным письмом в заповедник.
- Ого, с уроков, значит. Что за срочность такая выдалась?
- Разрешение для экскурсии надо получить.
- Ух ты! А позвонить не догадались? Нет, Александр, наврали они тебе, тут другое какое-нибудь дело прописано в этом письме. А может, ты мне просто врешь. Ну ладно, твое дело, значит, в Камышки, к папе-маме? Далеконько топать придется. Пожевать хочешь? Ты честно, мы свои все же.
Он плотно закрыл мешковиной бочку и заложил ее досками, но дух от нее шел понятный: солонина. Саша пошел за пасечником в хатку.
- Пей, - сказал Циба и поставил перед ним кружку.
Саша думал - квас, глотнул и брезгливо отодвинул кружку.
- Бражка?
- Для нашего брата первое дело. Опрокинь с устатку. Помогает.
- Ты отца не встречал? - спросил Саша, еще дальше отодвигая хмельное питье.
- Нет. А что? Должон быть в наших краях?
- Ищу его, боюсь, что в обходе, тогда зря в Камышки протопаю.
- На сторожке был? - Циба не сумел упрятать напряжение, с каким задал вопрос.
- Не догадался, - слукавил Саша.
Циба сразу обмяк, напряжение исчезло.
- А зря. Мог там и отыскать. Он, случается, живет у реки... Меду хочешь? У меня гдей-то соты были.
Циба принес кусок сотов, хлеб. Саша с удовольствием стал есть, а пасечник уселся напротив, закурил и, вдруг засмеявшись, начал рассказывать:
- А у меня тут медведь один прикармливается. Дурной, что ли? Хочу приучить, может, ручным сделаю, пойду по городам с бубном, как цыгане ходят. Понимаешь, сижу намедни у костра, воск вытапливаю, а он вышел из лесу и стоит себе, нюхает. Оно, конечно, медом пахнет от воска-то, ему страсть охота. Я сижу. Он ближе, еще ближе. Такой, знаешь, гладкий, глазки хитрые, желтые. Не боится, гад. Ну, тогда говорю ему: "Давай отседова!" И камнем запустил. Увернулся, чертяка, но не уходит, духа моего не чует, медовый запах пересиливает. И все носом водит, стерва. Так весь день и проторчал по соседству. Поднялся я - смотрю, побежал. А ночью приходил котел вылизывать, все гремел. Потом еще являлся. Стал я ему класть косточки разные, хлеб, значит, старые соты. Подбирает, все ближе ко мне подходит, за своего, значит, признал. Веришь, уже метров на двадцать подходил, совсем не боится.
- Смотри, - сказал Саша, - приучишь, он тебе пасеку расшвыряет. Рассказывали про таких хулиганистых. Их только повадь.
- А ружье на что? - сказал Циба и осекся. Ружье-то он не имел права держать, все-таки в заповеднике. - Да и какое оно ружье, так, для острастки, - добавил он, смягчая неловкость. - Хочешь глянуть на медведя? Он где-нибудь рядом. Подразню медом - не удержится, выйдет.
В другое бы время Саша с удовольствием, но сейчас... Не до комедий ему. Отец неизвестно где, Самур ранен, задание не выполнено, время идет. В общем, гнетущие заботы, какой там медведь.
- Пойду, надо торопиться. - Он стал собираться.
- А зря. Такую кинокомедию не вот-те увидишь. - Циба тоже встал, подтянул брюки на уже заметном животике.
- Ты вчера за перевальчик не ходил? - спросил вдруг Саша и снова скользнул взглядом по сапогам.
Тут снова Саше вспомнился печальный каштановый лес, и он вдруг представил себе, как все больше и больше падают старые деревья и как зарастает Темплеуха, а за ней и все другие горы бестолковой осиной. Кавказ становится однообразно серым и некрасивым, отсюда уходят дикие звери, которым не по вкусу такая унылая пища, как белесая осиновая кора. Страшно! Он широко открыл глаза, чтобы спугнуть неприятное видение, и так глубоко вздохнул, что Самур поднял голову и зевнул. Словно спросил: "В чем дело, хозяин?"
- Спи, Самур, - прошептал Саша и повернулся на другой бок.
* * *
- Вставай, Александр! Смотри, где солнце.
Егор Иванович шлепал по ватному одеялу, а Саша с трудом приходил в себя.
Наконец он сел на топчане, почувствовал холодок свежего утра и, сладко потянувшись, зевнул во весь рот. Рыжий прошелся по одеялу и потерся боком о Сашину майку; его хвост стоял как палка, усы распушились, он музыкально мурлыкал. Утреннее приветствие.
- Сегодня идем домой, - сказал отец. - Твои лесные университеты кончились. Поживешь с матерью, съездишь в город, а там опять школа. Смотри, как время бежит! Еще год - и ты совсем взрослый, Александр.
Егор Иванович был в то утро оживлен, в приподнятом настроении. Чистенький карабин уже стоял у порога, набитый, ладно увязанный мешок лежал рядом. Молчанов возился с удочками и проверял крючки.
Заметив приготовления, Саша вскочил, в одно мгновение оделся и подскочил к отцу:
- Порыбалим?
- Иначе нечего есть. Все под метелку. Хоть рыбку пожуем.
- Это можно.
Саше страшно хотелось первому вытащить форель и еще раз доказать отцу, что неудача на озере Кардывач никоим образом не зависела от его личного мастерства.
Он нашел прекрасную ямку, стал в тени за камнем и закинул удочку. Он увидел, как две форели, стоявшие в прозрачной воде головами навстречу потоку, тотчас бросились на червя, стараясь опередить друг друга, и та, что побольше, схватила наживку. Он подсек и, уже больше не таясь, выхватил серебряную полоску из воды и затанцевал от радости. Егор Иванович стоял невдалеке и усмехался в черные усы.
Рыжий подлетел к добыче, плотоядно облизываясь, но получил щелчка и недовольно отступил. Самур, как существо более положительное, спокойно лежал на прибрежных камнях. В эту минуту выхватил свою первую добычу Егор Иванович. Коротко глянув на сына, он нарочно медленно снял рыбу с крючка и положил около себя. Саша подбежал посмотреть.
- У меня больше, - сказал он.
И умчался к своей яме. Время - деньги.
Минут двадцать потребовалось им, чтобы выудить полтора десятка рыбок. Серебряная, с двумя рядами красноватых и черных пятен на боках, горная форель не отличается особой величиной. Так, с карандаш или чуть больше. Но вкус!..
У нее совсем нет того запаха тины или стоячей воды, который сопутствует речной и озерной рыбе. Чисто-белое мясо без костей легонько припахивает свежим снегом. Аромат этот просто непревзойденный. Корочка зажаренной форели похрустывает. После трапезы остается один только тонкий позвоночник.
Завтракали так: лесник делился с Рыжим, Саша - с Самуром. Молодой Молчанов съел больше, поэтому больше досталось и Самуру. Кот тоже вроде бы наелся, он даже бегал куда-то с рыбьими головками, прятал на тот случай, если придется остаться одному.
Рыжий провожал хозяев, наверное, за целый километр. Бежал сбоку, поставив хвост вертикально, мяукал, терся об ноги и даже на Самура смотрел как-то очень по-дружески. Прощались, какие уж тут могут быть счеты. Когда теперь увидятся...
Устав от беготни, кот смирился, потоптался на месте и отправился сторожить опустевший дом.
7
Вернувшись после этого путешествия в Камышки, Саша еще раз почувствовал на себе всю силу материнской любви. Даже час разлуки с сыном казался для Елены Кузьминичны бесконечно мучительным, она ходила за ним тенью, караулила у калитки и немедленно тащила домой, мыла, чистила и кормила, кормила, кормила, вздыхая от жалости, когда сын плохо, как ей казалось, ел. Или вскакивала среди ночи и стояла над его постелью, если он вдруг ворочался, а еще хуже - стонал, увидев во сне что-нибудь сказочное и страшное.
Не будем к ней строги: Саша один у Елены Кузьминичны, да и то не рядом, а по воле отца за горами, и видела она сына слишком уж редко.
Прошел и этот счастливый, ужасно быстрый последний месяц в родительском доме. Саша раздался в плечах, побелел, лицо у него округлилось, то есть сделался он таким, каким и хотела видеть его мать: здоровым и счастливым. И тогда наступил день отъезда.
Самур вертелся около Саши, преданно засматривал ему в глаза и откровенно грустил. Он подбегал, терся о новые брюки юноши и после этого демонстративно отходил к калитке. Намек был настолько прозрачный, а морда Шестипалого настолько зовущей, что Саша не вытерпел и, улучив минуту, бросился на улицу, а оттуда к реке, через кладки - и в лес. Самуру только этого и хотелось. Ну с кем еще побегаешь? Не с Егором Ивановичем же!
Последняя прогулка перед расставанием была недолгой. Они только успели добежать до лесной возвышенности, где между камней в тайнике у Саши лежал отличный вязовый лук и стрелы с наконечниками из пулевых оболочек. Лук этот он сделал, еще когда ходил в шестой или в седьмой класс, пользовался им и в восьмом, и в девятом, но уже не на виду у всех, а в глубокой тайне, потому что ему по возрасту скорее пристала бы ныне шестнадцатикалиберная "тулка", а не эта детская забава. И все-таки он не выдержал, достал из тайника свое детское оружие и на глазах у Самура врезал в белый круг на скале одну за другой четыре стрелы. Чокнувшись о камень, они со звоном гнулись и падали, Самур подхватывал их и галопом относил Саше. Ему очень нравилась эта безобидная игра, и он продолжал бы ее до самого вечера, но нашему Робину Гуду пришлось опустить лук, потому что из поселка донеслись крики матери, уже беспокоившейся, куда это запропастился Саша.
- Надо топать, - сказал он Самуру.
Лук и стрелы пришлось запрятать. Сделал он это с особой тщательностью. Когда еще придется!..
Не будем описывать сцену прощания. Как обычно, не обошлось без слез и бесконечных уговоров беречь себя, не делать того и другого. Причем как-то так случилось, что все самое важное, с точки зрения Елены Кузьминичны, она за истекший месяц высказать не успела и теперь с болезненной торопливостью советовала, уговаривала, приказывала и все пугалась, что забудет что-нибудь такое, без чего Сашеньке станет очень трудно. И все старалась дотронуться до него, погладить, прижаться к нему. Она уж вовсе было расстроила парня, но тут Егор Иванович обнял жену за плечи, сказал: "Целуйтесь", а потом отвел ее в сторону.
Машина тронулась. Мать, конечно, плакала. Саше стало не по себе, он сжал зубы, а сам махал рукой и тут только вспомнил, что с отцом-то так и не успел... Вскочил в кузове, широко расставил ноги и закричал:
- До свидания, ба-тя!
Батей он никогда Егора Ивановича не звал, но это слово отчетливо выкрикивалось, куда лучше, чем холодноватое "отец" или слишком уж сентиментальное "папа".
До поворота Саша успел заметить, как отец махнул ему и как слабо подняла руку мама. Машина вильнула, и он плюхнулся на свои вещи.
Через два дня Саша деловито оправлял свою постель в интернате. Последний год...
Скоро после начала занятий школу, как теперь принято и узаконено, послали собирать виноград в один из черноморских совхозов, и Саша Молчанов вместе со сверстниками начал радостные сборы. Как же, поездка к морю, винограда вволю и, вдобавок ко всему, нет уроков. Куда уж лучше! Но тут ему передали, что зовет Борис Васильевич, и он, недоумевая, пошел к учителю географии, который находился, как сказали, у самой директрисы.
Борис Васильевич был черный, "цыганистый", он ухитрился сохранить и к сорока трем годам что-то юношеское и удалое - веселую походку, неожиданные словечки, резкие движения, блеск в глазах и даже озорную улыбку, когда предстояло сделать что-нибудь отчаянное, заманчивую "акцию", как он любил говорить.
И сейчас Саша заметил на худощавом лице учителя это самое настроение, но он подавил его и стал серьезным, как и строгая директриса, которая сидела тут же за своим столом. Наверное, она все-таки переживала, ведь учебный план нарушался, а сказать ничего нельзя, потому что виноград - это виноград и, кроме учебы, у всех питомцев и у нее самой есть еще гражданские обязанности, которые... Ну, в общем, известно, как расценивается неповиновение приказу районо; оснований для особой радости у директрисы не имелось.
Борис Васильевич кашлянул в кулак и сказал:
- Мы решили, - тут он коротко глянул на директрису, и та наклонила голову, соглашаясь, - мы решили, Александр Молчанов, поручить тебе особое задание и освободить от поездки на трудовой фронт. От этого задания зависит, если угодно, честь школы.
Седая голова директрисы еще чуть-чуть наклонилась.
- Садись. Дело вот в чем. Мы давно задумали собрать в Желтой Поляне воинов Советской Армии, которые отстояли Кавказ от немцев. Время пришло. Недавно школа разослала приглашения. Много приглашений. Надеемся, что ветераны войны отзовутся и приедут. Тогда мы вместе с ними пройдем по местам, где шли великие битвы, по перевалам Западного Кавказа. Ты понял?
Саша сказал "да". Чего ж не понять. Только что это за особое поручение?
- Вероятно, придется заранее подготовить маршрут, - продолжал географ. - Для этого тебе - слушай внимательно! - придется отыскать Егора Ивановича, передать ему вот этот пакет, - он приподнял над столом конверт, - а если возможно, то и пройти с отцом по маршруту, не позже пятнадцатого спуститься сюда, чтобы мы могли изучить заявленный маршрут, подготовить базы для ночлега и все такое. Я постараюсь встретить вас у одного из перевалов. Место свидания - ну, скажем, приют Прохладный. Время... Давай обсудим время. Если пятнадцатое?
Саша кивнул. Можно и пятнадцатого. Он только спросил:
- А когда ветераны?..
- Они приедут не позже двадцатого. Мы отзовем из совхоза всех наших лучших учеников-краеведов и сделаемся проводниками и участниками знаменательного похода.
- А ветераны, они здорово древ... - Саша прикусил язык и быстро поправился: - Они смогут подняться?
- Приедут - увидим. - Борис Васильевич не улыбнулся. Сам-то он тоже ветеран. - Еще вопросы?
- Когда идти?
- А ты хочешь идти, а не ехать?
- Отца в Камышках не будет. Но я знаю, где его отыскать.
- Темплеуха?
- Да.
- Тогда, конечно, есть смысл идти по горам. Может, тебе дать попутчика, чтобы не скучно?
- Не надо. Я быстро.
- Быстро, но осмотрительно. Впрочем, до первого перевала ты можешь пройти с туристами, а уж там...
- Я ходил в одиночку, Борис Васильевич. Дорогу туда знаю. Правила тоже.
- Ну, тогда... - Учитель посмотрел на директрису.
Она поднялась и протянула руку.
- Желаю тебе, Саша, удачи. Помни, дело серьезное, честь школы.
Он осторожно пожал руку. И разговор, и рукопожатие убедили его, что поручение действительно серьезное.
Когда Саша кончал сборы, в интернат заглянул Борис Васильевич. Он проверил Сашин рюкзак, одежду. Похлопал по плечу и вдруг сказал:
- Самый большой привет отцу. Как он?
- Ничего, - сказал Саша. - В форме.
- Буду рад видеть его здесь. Посидим за стаканом вина, вспомним былое.
- Вы так ничего и не рассказали мне...
- Потом, потом. Ходи, хлопец, удачи тебе и гладкой дороги.
- Уж куда глаже, - смеясь сказал Саша. - Вверх-вниз по камешкам.
Вот так, в пасмурный день сентября, Саша Молчанов с палкой в руке и рюкзаком за плечами оказался возле избушки лесника и здесь нашел еле живого Самура, отпугнул Монашку и, удивляясь, почему нет Рыжего, начал с того, что перетащил Самура под сухой навес и стал лечить.
Случаются встречи и совпадения, которые дают начало новым событиям и происшествиям.
Как на этот раз.
Глава третья
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ПАСЕКУ И ДАЛЬШЕ В ГОРЫ
1
Саша уселся около Самура и стал думать, пытаясь доискаться до причины случившегося. Как очутилась отцовская собака у домика без хозяина, кто стрелял в Самура и где, наконец, отец? Происшествие выглядело очень странным, даже страшным, в голову приходили мысли о злоумышленниках. Если стреляли в Самура, то могли стрелять и в отца. Вдруг он тоже лежит где-нибудь поблизости и ему уже не нужна никакая помощь? Или, раненный, ползет по лесу, тщетно надеясь на счастливое избавление. Если бы Самур мог встать! Но Шестипалый лежал, откинув голову, бока у него запали, все ребра были на виду. Он тяжело дышал. Будет ли жив, это еще вопрос.
Вечерело. Громче шумела помутневшая река.
Саша решил поскорее сделать обход. Первый круг, еще в сухой штормовке и брюках, он завершил за полчаса, оглядел все лесные закоулки близ сторожки. Потом пошел по второму, более широкому, кругу.
Мокрые ветки обдавали его водой, одежда быстро промокла. Кеды скользили по листве и камням. Саша быстро выдохся, но все же обошел довольно большую площадь, заглядывая под кусты и прислушиваясь к каждому звуку. Тишина стояла невероятная. Не пели птицы, не звенели комары. Листва отяжелела и обвисла. Саша изредка кричал, свистел, но никто не отозвался. С трудом выбрался на тропу, близ которой нашел Самура. Внимательно пригляделся и тогда увидел следы от сапог, еще не смытые дождем. На глинистом подъеме особенно четко отпечатались подошвы крупных резиновых сапог с косой узорчатой елочкой. И еще два следа, один тоже от резины, второй от кирзы. Так, значит, шли трое. Отпечатки отцовских сапог он знал отлично: сколько раз ходил за ним по пятам - хочешь не хочешь, а запомнишь. Отцовские сапоги здесь не ступали, по крайней мере во время дождя. Значит, избушку посетили чужие. Кто? Они пытались уничтожить Самура. Зачем? И как Самур оказался здесь один?
Саша опять вышел к ограде и хотел отворить дверку, но бросил взгляд на угол двора и замер от неожиданности.
Небольшой серый волк с черной полосой вдоль спины стоял над Самуром и подталкивал его носом, словно просил встать, а Самур лишь слабо подымал голову и тут же ронял ее на землю, безвольно закрывая глаза.
Саша переступил с ноги на ногу. Куртка зашуршала о жердевую ограду. Волк молниеносно развернулся и глянул в его сторону злым желтым глазом. И тут Саша догадался, что это волчица. Он только успел подумать, уж не подруга ли Шестипалого, как Монашка сделала прыжок, кусты ежевичника спружинили, и все затихло. Как не было. Привидение.
- Самур, что случилось? - спросил он, опускаясь перед собакой.
Овчар устало прикрыл глаза: "После, после". Его откинутая голова говорила об опасной слабости. Еле живой, не до расспросов.
Саша промыл рану тем самым вонючим раствором, который не раз употреблял Егор Иванович. Пузырек нашелся под стрехой. Почти насильно покормил он Самура говядиной из консервной банки, укрыл на ночь сухой тряпкой, но не ушел, а еще некоторое время сидел рядом, пока не продрог окончательно и пока ночь не спустилась в долину, накинув черное покрывало даже на ближние деревья и кусты. Сделалась темень, хоть глаз выколи.
Тогда он вошел в дом, растопил печку, разделся и, пока одежда высыхала, дремал у печной дверцы, смотрел на пятна огня на стене и на полу, а мысли всё вертелись около загадочных происшествий, и от этих мыслей не было покоя. Где отец? Что с ним?
Он уснул, твердо решив чем свет бежать в Камышки. Но получилось не так.
У загадочного происшествия было свое продолжение.
2
Входная дверь открывалась внутрь и не запиралась. Когда она скрипнула, Саша мгновенно открыл глаза и сжался. В хате было еще темно, рассвет только вползал в запотевшее оконце. Дверь еще раз скрипнула, и маленькая тень просунулась снаружи.
- Рыжий! - с радостным облегчением сказал Саша и перевел дух. Напугался.
Раздалось отчаянное "мр-р!". Кот в два прыжка оказался на коленях Саши и обдал его брызгами воды и запахом мокрой шерсти. Он оттолкнул Рыжего, хотел спросить, где пропадал, но кот опять прижался к нему, и Саша почувствовал, какой у него толстый живот. Ясно, с охоты. Мышей тут мало, зато соней-полчков предостаточно.
С котом стало веселей.
Саша больше не мог лежать. Он быстро наварил жидкой каши из перловки с мясом, остудил и, сопровождаемый Рыжим, пошел к Самуру.
Тому, кажется, полегчало. Он даже попробовал повернуться. И голову поднял легко. И взгляд стал осмысленней. Отрадные перемены. Саша накормил овчара и осмотрел рану. Кажется, все в порядке.
- Ухожу, - сказал он. - Серьезное дело, Самур. Вот миска, Рыжего к ней не подпускай, ешь сам. Послезавтра вернусь, понял? А может, и раньше. Чтобы поднялся, а то серый волк придет, съест...
Самур проводил его тоскующим взглядом. И немного поскулил.
Погода не улучшалась. В складках долины лежали клочья белого и плотного тумана, река вздулась, гремела камнями.
Рыжий бежал впереди и путался под ногами. Без Самура он ощущал особую ответственность за хозяина и, если бы Саша не прогнал его, ушел бы с ним, наверное, до самых Камышков.
Тропа виляла по правому берегу реки, подымалась на откосах, а местами шла так низко, что вода захлестывала ее, и Саша, вымочив ноги, уже не обходил мутные потоки, а шел по воде напрямик. Но скоро начался подъем, тропа повернула в ущелье и змейкой полезла на небольшой перевал по густому буковому лесу.
Все здесь выглядело веселей, чем в каштановом лесу. Беловатые стволы бука, его светло-зеленая, прозрачная листва создавали праздничное настроение, редкий подлесок тоже состоял из молодого бука - он густо поднялся на полянках, как в детском саду под присмотром взрослых, и, видимо, чувствовал себя отлично. Под ногами не чавкало. Каменистая почва вобрала дождевую воду, только палый лист пружинил. Орешки еще не падали, и потому в буковом лесу звери пока не встречались.
Миновав перевальчик, Саша впервые за последние двое суток увидел кусок голубого неба. Отличный признак. Именно отсюда и двигалась в горы хорошая погода. Он пошел быстрей, потому что беспокойство за отца не проходило.
Где-то невдалеке, как он помнил, располагалась совхозная пасека. Таких пасек в горах великое множество, они разрешаются в черте заповедника, потому что пчелы очень нужны для опыления каштана, груши и черешни. Егор Иванович не очень одобрительно относился к лишнему народу в этой охраняемой зоне, но с пасеками пришлось смириться. Обычно на каждые сто ульев полагался пасечник, жили они месяцами в полном одиночестве, только раза три за лето приходили из совхоза вьючные лошади, забирали мед, воск и привозили отшельникам продукты. Житье, прямо сказать, не очень веселенькое. Шли на такую работу неохотно, и, может, потому среди пасечников попадались всякие люди, не только влюбленные в природу, ее друзья, но и скрытые недруги. На той пасеке, что по Сашиной дороге, жил Михаил Васильевич Циба, земляк молчановский, тоже родом из Камышков.
К большой поляне Саша вышел часам к двум. По горам уже гуляло солнце, яркие пятна света легко скользили с увала на увал. Лес согревался, даль просветилась, но на небе еще оставалось много тяжелых, серых облаков. Поляна с некошеной травой и черными от дождя колодами ульев выглядела прямо сказочной. Осенние цветы, трава по пояс, а вокруг темный лес. В стороне, у леса, стоял домик, над ним курился дым, и пахло почему-то дрожжами и кислотой.
Циба стоял у большой кадушки и, перегнувшись в нее, что-то делая. Заслышав шаги, он испуганно, как показалось Саше, выпрямился. Но лицо его враз расплылось, когда увидел знакомого:
- А-а! Вон кто пожаловал к нам! Какими судьбами, Александр? - Он называл Сашу, как и отец, должно быть, запомнил. - Скидай обувку. Садись и рассказывай, как там житье-бытье у моря. Постой, постой, ты ж должон быть на уроках? Аль убёг со школы?
Последние слова он сказал с каким-то радостным восторгом, словно о подвиге. Вообще говорить Циба горазд. Он когда и в поселке встречал, так просто закидывал словами, а уж тут, в одиночестве, и подавно. Наскучило без собеседника. С кем в лесу потолкуешь-то?
Михаил Васильевич с лица такой, что запоминается. Намного старше Саши и намного моложе Егора Ивановича, он только перевалил на четвертый десяток, а уж волос почему-то лишился, лишь по бокам да на затылке осталась самая малость. Вся голова сверху блестела. Лоб имел заметный, проще сказать огромный и выпуклый, как у мыслителя Сократа, он над всем лицом у него возвышался, и наблюдательный человек, оценив крупный лоб и большую голову, начинал думать, что облысел Циба, должно быть, потому, что просто не хватило волос на такую крупную голову. Ему от этого не легче, тридцать второй год, а все один - никто из девчат не идет за него, за лысого-то. Смеются. Да и вообще он не сумел устроиться в жизни. Все не как у других. Из школы ушел в четвертом классе, дела никакого не освоил, и все, бывало, сидел на бревнышках около дома и выстругивал ножом никому не нужных человечков и зверушек. У отца его имелась своя пасека, ну, затаскивал его отец, понуждал работать, так и набил руку на пчелах, оттого подался в совхозные пчеловоды, где всегда нехватка в народе и принимают каждого, кто пчелу от оси отличить может.
По какой-то причине и щеки у него тоже не густо зарастали, брился он редко, и всегда пушились у него от висков, на подбородке и на верхней губе реденькие, нежно-золотые и мягкие волосики, делали его личико под большим лбом деликатным, не мужицким; а если добавить два слова про глаза, так придется сказать, что они у него словно от другого человека взятые небольшие, светлые и уныло-задумчивые. Чистая девица, если повязать голову платочком для скрытия лысины да гладенько побрить. Не очень удачная девица и все тут.
А так широк в плечах, низкорослый, но крепенький, всегда в клетчатой рубахе навыпуск, чуть не до колен, и в черных штанах, заправленных в большие резиновые сапоги.
Вот эти-то сапоги сразу и привлекли Сашино внимание, он и смотрел больше на них, а не в лицо Цибе, особенно когда увидел отпечаток, очень похожий на ту елочку, что наследила у лесной избушки. Он поначалу хотел было рассказать Цибе всю историю с Самуром, но вовремя хватился и на все вопросы отвечал так:
- Послали со срочным письмом в заповедник.
- Ого, с уроков, значит. Что за срочность такая выдалась?
- Разрешение для экскурсии надо получить.
- Ух ты! А позвонить не догадались? Нет, Александр, наврали они тебе, тут другое какое-нибудь дело прописано в этом письме. А может, ты мне просто врешь. Ну ладно, твое дело, значит, в Камышки, к папе-маме? Далеконько топать придется. Пожевать хочешь? Ты честно, мы свои все же.
Он плотно закрыл мешковиной бочку и заложил ее досками, но дух от нее шел понятный: солонина. Саша пошел за пасечником в хатку.
- Пей, - сказал Циба и поставил перед ним кружку.
Саша думал - квас, глотнул и брезгливо отодвинул кружку.
- Бражка?
- Для нашего брата первое дело. Опрокинь с устатку. Помогает.
- Ты отца не встречал? - спросил Саша, еще дальше отодвигая хмельное питье.
- Нет. А что? Должон быть в наших краях?
- Ищу его, боюсь, что в обходе, тогда зря в Камышки протопаю.
- На сторожке был? - Циба не сумел упрятать напряжение, с каким задал вопрос.
- Не догадался, - слукавил Саша.
Циба сразу обмяк, напряжение исчезло.
- А зря. Мог там и отыскать. Он, случается, живет у реки... Меду хочешь? У меня гдей-то соты были.
Циба принес кусок сотов, хлеб. Саша с удовольствием стал есть, а пасечник уселся напротив, закурил и, вдруг засмеявшись, начал рассказывать:
- А у меня тут медведь один прикармливается. Дурной, что ли? Хочу приучить, может, ручным сделаю, пойду по городам с бубном, как цыгане ходят. Понимаешь, сижу намедни у костра, воск вытапливаю, а он вышел из лесу и стоит себе, нюхает. Оно, конечно, медом пахнет от воска-то, ему страсть охота. Я сижу. Он ближе, еще ближе. Такой, знаешь, гладкий, глазки хитрые, желтые. Не боится, гад. Ну, тогда говорю ему: "Давай отседова!" И камнем запустил. Увернулся, чертяка, но не уходит, духа моего не чует, медовый запах пересиливает. И все носом водит, стерва. Так весь день и проторчал по соседству. Поднялся я - смотрю, побежал. А ночью приходил котел вылизывать, все гремел. Потом еще являлся. Стал я ему класть косточки разные, хлеб, значит, старые соты. Подбирает, все ближе ко мне подходит, за своего, значит, признал. Веришь, уже метров на двадцать подходил, совсем не боится.
- Смотри, - сказал Саша, - приучишь, он тебе пасеку расшвыряет. Рассказывали про таких хулиганистых. Их только повадь.
- А ружье на что? - сказал Циба и осекся. Ружье-то он не имел права держать, все-таки в заповеднике. - Да и какое оно ружье, так, для острастки, - добавил он, смягчая неловкость. - Хочешь глянуть на медведя? Он где-нибудь рядом. Подразню медом - не удержится, выйдет.
В другое бы время Саша с удовольствием, но сейчас... Не до комедий ему. Отец неизвестно где, Самур ранен, задание не выполнено, время идет. В общем, гнетущие заботы, какой там медведь.
- Пойду, надо торопиться. - Он стал собираться.
- А зря. Такую кинокомедию не вот-те увидишь. - Циба тоже встал, подтянул брюки на уже заметном животике.
- Ты вчера за перевальчик не ходил? - спросил вдруг Саша и снова скользнул взглядом по сапогам.