Панов Николай. В океане

   И этот душный воздух комнаты, в которой, еще совсем недавно, бывало, чувствовал себя так хорошо…
   — Прибыл по приказу начальника экспедиции, товарищ майор, — докладывал неторопливо Агеев. — Может быть, помогу разъяснить что-нибудь… Поскольку в дело военнослужащий нашей части замешан.
   Жуков невольно сделал шаг вперед.
   Он вот, старший матрос Жуков. Есть у него сообщение…
   Товарищ Жуков, хотите чем-нибудь помочь следствию? — спросил Людов.
   Теперь ясно было видно сквозь круглые, выпуклые стекла, что у майора строгие, но совсем как будто не злые глаза.
   — Так точно… — Жуков торопился высказать все, сбросить с души невыносимую тяжесть. — Хочу дополнить, что писал в протоколе.
   — Василий Прокофьич, протокол! — сказал майор. Савельев протянул ему заполненный лист. Людов смотрел с подбадривающим выражением.
   Жуков глубоко перевел дух, словно бросился в ледяную воду.
   Нож этот… Я его сегодня здесь в комнате оставил… Он мой.
   Да? Это ваш нож? — негромко переспросил майор. Жуков кивнул, ждал, опустив голову. Лейтенант порывисто придвинул к себе чистый лист протокола.
   Почему раньше не сказали об этом? Как ваш нож сюда попал? — прозвучал голос лейтенанта.
   Забыл его, как поссорились мы… На столе открытым оставил… Когда уходил, нож в сердцах и забыл…
   Жуков поднял голову. Лейтенант глядел в упор острыми, немигающими глазами.
   — С кем поссорились? — спросил лейтенант. — Ну с Клавой… с Шубиной, конечно.
   На какой почве произошла у вас ссора? Вы ей ножом угрожали?
   Не угрожал я ножом… Эти вот консервы им открывал… — Жуков говорил отрывисто, угрюмо, не глядя на ведущего допрос.
   Может быть, на почве ревности поссорились? Потерпевшего к ней приревновали?
   Жуков вскинул голову. Склонившись вперед, лейтенант продолжал всматриваться в него. Угрожающе покачивалась над листом бумаги черная блестящая авторучка.
   — Слово моряка — я этого гражданина никогда раньше не видел!
   Сказал это от всей души, искренне негодуя. Видел, чувствовал — лейтенант не верит ему.
   Постойте, Василий Прокофьич, — прозвучал спокойный голос. С надеждой Жуков перевел взгляд на благожелательное, оттененное большими очками лицо. — Скажите, Жуков, когда вы смотрели в окно — заметили рядом с убитым свой нож?
   Я ножа не заметил… Только руку видел да край пиджака…
   А можете вспомнить, как лежал убитый — ничком или навзничь?
   Ничком или навзничь? — Жуков старательно вспоминал. — Трудно припомнить… Пожалуй, что навзничь…
   Покосился на очертания неподвижного тела и вздрогнул — умерший лежал ничком…
   — Рука была ладонью вверх — как сейчас вижу. А точнее не скажу.
   Майор был явно удовлетворен ответом.
   А еще ничего необычного не заметили? Какогонибудь движения в комнате, звука?
   Нет, не заметил… — Жуков лихорадочно думал… — Только вот когда к окну подходил, показалось мне — словно тень за занавеской прошла.
   Тень? — переспросил Савельев.
   Может, почудилось, — пробормотал Жуков. Он не мог больше выдерживать неизвестности, он весь истомился. — Товарищ майор, а Шубину Клаву вы видели? Не возвращалась она домой?
   Нет, Шубину мы еще не видали, — с готовностью отозвался майор. — И на работе ее давно нет… Скажите, Жуков, где здесь в комнате обычно утюг стоит?
   Утюг? — Он удивился вопросу. С удивлением покосился на Людова и лейтенант. — Не смогу сказать… Когда здесь бывал, никогда я не замечал утюга.
   На туалетном столике вам его видеть не приходилось?
   Жуков взглянул на столик. Среди флакончиков, баночек и статуэток сиял полированный сталью небольшой электроутюг…
   — А кто его знает, — Жуков еле сдержался… «Уж не отвлекает ли просто мое внимание пустым разговором этот майор, чтобы потом задать неожиданно каверзный вопрос? Подозревает он меня, что ли?» — с внезапной неприязнью подумал Жуков. — Я, товарищ майор, когда сюда приходил, не об утюге думал…
   Он горько улыбнулся собственной шутке, Но Людов глядел очень серьезно.
   — Да, утюг обычно стоит, вероятно, не здесь. А сюда его поставили второпях, даже, видите, Василий Прокофьич, разбили эту фигурку…
   Майор взял со столика фарфоровую обезьянку с отбитой головой, задумчиво вертел ее в пальцах.
   Пропустите меня! Что здесь происходит такое? — послышался из-за двери испуганный и в то же время требовательный женский голос.
   Товарищ сержант, пропустите, — сказал Людов, приоткрыв в прихожую дверь.

Глава девятая
ДЕВУШКА ИЗ РЕСТОРАНА

   На пороге стояла девушка в светлом шелковом платье. Испуганно, хмуро смотрела из-под соломенной шляпки, сдвинутой на тонкие подбритые брови.
   Ее дерзкие красивые глаза скользнули по лицам, по обстановке, задержались на прикрытом покрывалом теле. Припудренное лицо задрожало. Резко выделялись маленькая родинка на щеке и покрашенные лиловатые губы.
   — Клава! — повернулся к ней Жуков.
   Она будто не слышала его, застыв у порога. Лейтенант сделал предупреждающий жест. Жуков остановился.
   — Войдите, гражданка Шубина! — сказал Людов. Она сделала два медленных, осторожных шага, не отводя от находящихся в комнате округлившихся, ставших очень прозрачными глаз. С ней вместе вошла в душную комнату волна приторно сладких духов. Она казалась очень молодой, но от взгляда боцмана не ускользнули чуть видные морщинки вокруг ее рта и около глаз.
   И все же ей было с виду не больше двадцати двух — двадцати трех лет, и боцмана, еще дальше отступившего в угол, толкнули в сердце негодование и жалость.
   Я не понимаю… Что случилось?.. — Она замолчала, опять обвела комнату тем же недоуменным прозрачным взглядом. — Кто это там лежит?
   Сейчас узнаете все, если действительно не понимаете, в чем дело, — сказал Людов, пододвигая ей стул. Она села, сжимая сумочку из лакированной кожи.
   Вы гражданка Шубина? Ваше имя, отчество? — спросил лейтенант, придвигая к лампе незаполненный лист протокола.
   Шубина, Клавдия Кузьминична.
   Она отвечала как во сне. Ее мелкие ровные зубы стукнули, словно в ознобе, и сжались.
   — Почему так долго не возвращались домой?
   — По магазинам ходила. Проверить можете — все время с подругой вместе была.
   По-прежнему она говорила почти машинально, как бы думая совсем о другом. Ее взгляд был прикован к укрытому покрывалом телу.
   Господи! Долго будете меня мучить! Кто это там лежит?
   А вы сами не знаете?
   Господи! Конечно, не знаю!
   Лейтенант Савельев обогнул стол, приподнял покрывало. Она жадно смотрела, подавшись вперед. Вскрикнула, закрыв лицо рукой с ногтями, покрытыми малиново-красным лаком.
   — Вам известна личность убитого? — спросил лейтенант.
   — Нет, неизвестна.
   Она отняла руку от лица, снова окинула взглядом всех находящихся в комнате.
   — Да скажете вы мне наконец, что здесь случилось!
   Лейтенант осторожно взял со стола, протянул ей покрытый темными пятнами нож.
   — Чей это нож? Откуда он у вас? — спросил лейтенант.
   Как бы защищаясь, она снова вскинула руку. Еще четче выделились лиловые губы на покрывшемся потом лице.
   Этот нож… его… Леня Жуков… у меня еще раньше забыл… Правда, истинный бог. Только Жуков тут ни при чем, товарищи, совсем он тут ни при чем, — вдруг страшно заторопилась она.
   Ключ у Жукова от вашей комнаты был? — спросил лейтенант.
   Не было у него ключа. — Она рванула сумочку, вынула ключ. — Вот он — всегда с собой ношу.
   Так, может быть, еще кто-нибудь ключ от этой двери имел? Кто-нибудь из родственников ваших?
   Никаких родственников у меня здесь нет. Еще что выдумали! — сказала с негодованием Клава.
   — Значит, вы сами сюда потерпевшего впустили? Жуков слушал, омертвев, не отводя от лица Шубиной взгляда.
   — Ваш долг, Клавдия Кузьминична, насущная для вас необходимость сообщить следственным органам все, — негромко сказал майор Людов.
   Она присела на стул, неотрывно смотрела на ручку следователя, скользившую по листу протокола.
   Зачем мне его впускать, если в глаза его никогда не видала?
   Как же объясните, что у вас в комнате убит этот гражданин?
   Она молчала, напряженно сжав губы. Вдруг, кокетливо улыбнувшись, стала поправлять короткую юбку вокруг колен, обтянутых тонкими телесного цвета чулками.
   — Что это вы как смотрите, товарищ мичман? Насупившись, Агеев отвел глаза. Майор, неподвижно стоявший в стороне, повернулся к окну, поднял занавеску, распахнул неширокую раму. Свежий ночной воздух, запахи деревьев и моря подули снаружи в комнатную духоту. Прогудел буксир со стороны порта, прокатился шум промчавшейся по соседней улице машины.
   И боцман тоже придвинулся ближе к окну, к свежести, плывшей оттуда. Тяжелое, неотступное чувство все больше стесняло его грудь.
   И вдруг он шагнул к Шубиной, так порывисто, что она вскочила со стула.
   Такое дело, гражданка, выходит, что, когда в вашу комнату Жуков после ссоры вернулся, дверь отпертой была. Выходит, что этого гражданина Леонид из ревности заколоть мог.
   Мичман, я вам не разрешал говорить, — бросился к нему лейтенант. Но мичман не мог сдержать негодования.
   Вывертываетесь, лжете, а из-за вас старший матрос Жуков под арест, под трибунал должен пойти!
   Людов стоял к ним спиной, не спеша закрывал оконную раму.
   — Он — под арест! — У нее перехватило голос. Сморщился от напряжения маленький припудренный лоб, по щекам катились слезы.
   — Молчите, мичман! — крикнул Агееву лейтенант. Но Шубина уже приняла решение. Она повернулась к лейтенанту.
   Пишите. Всю правду скажу. Я этого человека убила.
   Клава, не верю! — только мог вымолвить Жуков. Лейтенант торопливо писал протокол.
   Она опустилась на стул, прижала ладони к лицу, слезинка просочилась сквозь ее влажные пальцы.
   Я, когда Жуков ушел, отдохнуть прилегла, дверь за ним забыла закрыть. А он, бандит этот, вошел, набросился сразу, не помню, как у меня нож под рукой оказался… Не крикнул он даже, упал…
   И головой о стол ударился? — спросил майор, оборачиваясь от окна.
   Она. опустила руки, ее лицо было измятым, мокрым от слез.
   Не помню… Может быть, и ударился… Я выбежала со страху…
   Перед этим карманы его обыскали, оружие с собой унесли?
   Ничего я не обыскивала и не уносила. Выдумываете тоже!
   — А когда выбежали, дверь заперли за собой? Она снова наморщила лоб.
   И этого не помню… Наверное, заперла… Говорю, не в себе я была со страху.
   Скажите — утюг ваш где обычно стоит?
   Она взглянула недоуменно. Кивнула в сторону окна.
   На подоконник, под занавеской всегда его ставлю… — Ее мысли были заняты явно другим, выражение досады мелькнуло на покрытом потеками слез лице.
   А что ножом бандита ударили — это вы помните точно?
   Шубина энергично закивала.
   — Что ж, лейтенант, — вздохнув, сказал Людов. — Я пока больше вопросов не имею. В связи с показанием гражданки Шубиной придется ее задержать…
   …Хлопнула закрывшаяся наружная дверь. Затихли, удаляясь по переулку, ее неверные шаги и грузная поступь милиционера.
   Некоторое время все тяжело молчали. Был слышен только легкий шелест пера, скользящего по бумаге.
   Жуков стоял замкнутый, бледный, словно не в силах осознать происшедшее на его глазах. Майор Людов провел ладонью по светлым, редеющим над высоким лбом волосам.
   — Ну что ж, товарищи моряки, отнимать вашего времени больше не будем. — Он протянул Агееву руку. — Поблагодарите начальника экспедиции за внимание.
   Легким движением, как-то не вяжущимся с внешним видом загрубелых, красно-коричневых пальцев, мичман пожал руку майору.
   О Жукове-то что доложить? — негромко спросил Агеев.
   Доложите, что, поскольку Шубина призналась, Жуков от подозрений в убийстве свободен… Еще хотите что-то сказать, Сергей Никитич?
   Майор заметил уже давно, что яркие, чуть прищуренные глаза боцмана вновь и вновь устремлялись в одном направлении. Агеев застенчиво усмехнулся.
   — Да так… Может быть, ерунда… Я, товарищ майор, верно, по боцманской привычке, если кругом какой беспорядок увижу, забыть о нем не могу. Вот хоть бы зеркало это. Комната убрана подходяще, хозяйка, похоже, красоту любит, а вот зеркало висит кривовато… И внизу рамы какое-то чудное пятно…
   Людов прошел к зеркалу, пристально всматривался в раму.
   На нижней кромке лакированной рамы, на ее вишнево-красной глади проступал тусклый, слегка смазанный след. Только наметанный морской глаз мог издали различить это пятнышко, меньше чем на сантиметр затемняющее лаковый отсвет.
   А еще разрешите доложить… — Помолчав, Агеев продолжал: — Полагаю, что после того как обнаружили тело, никто здесь мебели не передвигал?
   Несомненно, — откликнулся Людов. — Вы же знаете, мичман, при следственном осмотре места обнаруже-ния трупа первейший закон — оставлять все неприкосновенным.
   — Стало быть, раньше, совсем недавно, кто-то передвигал здесь все.
   Лейтенант поднял голову от протокола, смотрел на мичмана с любопытством.
   — Вот, прошу посмотреть, — сказал Сергей Никитич, вместе с Людовым и лейтенантом сгибаясь над полом…
   Когда Агеев и Жуков ушли, Людов с улыбкой взглянул на лейтенанта Савельева.
   Ну, как вам понравился наш боцман? Немало во время войны он разведческих подвигов совершил. И видите — не ослабела старая хватка.
   Действительно — зорок! — улыбкой на улыбку ответил лейтенант. — Только, откровенно говоря, не вижу, чем нам могут помочь его наблюдения.
   — Проанализируйте их, Василий Прокофьич… Людов снова пригнулся к полу, всматривался то в одно, то в другое место давно не натиравшегося паркета. Вдоль нижнего борта тумбочки и возле ножек стола чистый паркет отливал восковым глянцем.
   Стол и тумбочку недавно передвигали, — живо сказал Людов.
   И кровать, товарищ майор… А может, сама хозяйка передвинула, когда комнату убирала? — сказал лейтенант.
   Нет, комнату не подметали давно — видите пыль. А мебель сдвинута совсем недавно, — отозвался Людов. — Зачем передвигали мебель?
   Может быть, во время борьбы сдвинулась или когда падал убитый?
   Тогда были бы резко сдвинуты или опрокинуты один-два предмета, а здесь, заметьте, буквально все аккуратно переставлено с прежних мест. По всему полу велись поиски чего-то мелкого, рассыпавшегося по всем направлениям.
   Они возвратились к зеркалу, сверху донизу осматривали раму. Вглядывались в тусклый след на нижней кромке.
   — Кровь, — произнес лейтенант тихо. — Не могла она так высоко брызнуть… — Повернулся, всмотрелся в пятна на полу. — И здесь смазано одно место!
   Это доказывает, — сказал задумчиво Людов, — что зеркало снимали и ставили на пол уже после убийства. Зачем? Вы, лейтенант, неженаты… Так ставит иногда зеркало женщина, осматривающая перед прогулкой — все ли в порядке у нее в туалете. — Майор помолчал. — Кто занимался всем этим? Логически рассуждая, — тот, кто был в этой комнате, когда Жуков стучался снаружи.
   Ловко! — сказал лейтенант. — Значит, Шубина…
   Это могла быть Шубина. Мог быть и кто-либо другой, опасавшийся, что на его светлом костюме явно обозначились кровяные пятна. И он, по-видимому, очень торопился. Возможно, стер отпечатки пальцев с ручки ножа, но забыл стереть их с краев рамы, вешая зеркало на место.
   Майор сел, облокотившись на стол, с угрюмым выражением морщинистого, худого лица.
   — А то, что диверсант убит, — это наш промах, Василий Прокофьич. Ну что же, попытаемся исправить этот промах.

Глава десятая
НЕДОСТАЮЩИЕ ЗВЕНЬЯ

   Майор Людов сидел в конторе ресторана, одетый в хорошо сшитый, широкий штатский костюм. Сквозь притворенную дверь просачивалась оркестровая музыка из ресторанного зала. Две девушки-официантки то и дело поглядывали на дверь.
   Одна, с металлическим подносом, прислоненным к бедру, сидела на табуретке, вторая присела рядом с Людовым на кушетке, машинально разглаживая на коленях свой накрахмаленный фартук.
   И ничего плохого я в ней не нахожу, — не поднимая головы, говорила полная блондинка, та, что поглаживала фартук.
   А что в ней хорошего? — перебила другая, вы-сокая, с темными волосами, зачесанными на затылок. — Сама ты добрая, Аня, и всех кругом добрыми считаешь. И не пойму я, почему вы приятельницы с ней.
   — А ты, бригадир, в каждой находишь недостатки! — вскинулась блондинка. — Скажу снова — не вижу в ней ничего плохого. Посетители ее любят? Любят. За что? За исполнительность — раз. — Она загнула пухлый мизинец. — По себе хоть сужу: иногда так намаешься к концу дня — руки-ноги гудят, еле поднос таскаешь. Иногда и присядешь, а клиенты нервничают.
   Она вскинула на майора круглые голубые глаза, и Людов ответил ей понимающей улыбкой.
   — А Клава — она всегда на ногах, у столиков, заказ принять готова, клиента обслужить. И нарядная, аккуратная, смотреть приятно… Хоть на душе у нее, может быть, кошки скребут…
   — За чаевыми гонится — раз, — воинственно загнула палец черноволосая официантка. — Должна советская девушка у пьяных подачки брать? А она потому, может быть, всегда у столиков и вьется. Учебой не интересуется — два. На уме у нее только платья и танцульки.
   — А почему не потанцевать, не развлечься? Правда, чаевые она уважает. — Аня снова покосилась на Людова, и снова он ободряюще улыбнулся ей. — Несчастливая она, Клава, а не жалуется, не ноет. Личная жизнь у нее не удалась.
   Сквозь открывшуюся дверь танцевальная музыка рванулась в контору. Вошла третья официантка.
   — Бригадир, за твоим столиком давно посетители ждут.
   — Разрешите, товарищ майор?
   Людов кивнул. Черноволосая девушка подхватила поднос, вышла из конторы.
   — Нас перебили, — сказал майор, привстав и захлопывая дверь. — Так, говорите, несчастливая она? — Аня молчала. — Почему, с вашей точки зрения, у нее личная жизнь не получилась?
   — Хороший знакомый у нее был, один летчик… — Аня начала неохотно, но вдруг вся взволновалась: — И подумать только — всю войну на боевых самолетах летал, а погиб как испытатель в мирное время… Уж как она плакала, заливалась! Даже заболела в тот день, не вышла на работу. Забежала я к ней, а она без сознания лежит… Ах, я болтаю, а за столиками, наверно, ругают меня почем зря.
   — Я просил подсменить вас… Кстати, когда вы с Шубиной по магазинам ходили, никто из посторонних не заговаривал с ней?
   — Ни с кем она не встречалась, не говорила.
   — А потом, как сообщаете, вы с ней почти у самых дверей ее квартиры расстались?
   — Почти что у самых дверей.
   — Хорошо… Пожалуйста, продолжайте, как вы ее больной нашли, — сказал Людов.
   В служебном кабинете Людова ждал лейтенант Савельев.
   На столе лежали бланки анализов и пакет из кабинета дактилоскопии. Вот они — отчетливые фотоснимки отпечатков пальцев на раме зеркала… Вот снимки следов пальцев, обнаруженных на счете домоуправления: установлено, что на счете следы пальцев убитого незнакомца.
   Пыль и крупинки песка с ботинок убитого характерны для побережья в районе Восточных скал, где вышел из моря нарушитель границы. Но анализ грязевого отпечатка подошвы на счете выявил наличие рыбьей чешуи и песка совсем другой формации — характерных для берега в районе Рыбачьего поселка…
   Лейтенант раздумывал над странными подробностями убийства. Почему пусты карманы незнакомца? Кто унес его оружие, документы, деньги? Майор разъяснил, в чем ценность наблюдений Агеева над чуть покривленным зеркалом. Но кто этот субъект, снимавший зеркало, передвигавший в поисках чего-то мебель?
   Почему так много внимания уделил Валентин Георгиевич местонахождению утюга?..
   Зазвонил телефон. Савельев взял трубку:
   — Слушает лейтенант Савельев… Майора нет, обещал скоро быть… Да… Да… Передайте трубку…
   Он слушал некоторое время, так же, как Людов, слегка наклонив голову, сжав рот. Сам себе не отдавая отчета, лейтенант во всем старался подражать майору.
   — Если по срочному делу — пройдите, дождетесь его здесь. Сейчас закажу вам пропуск… Фамилия, имя, отчество? — спросил Савельев, придвигая блокнот…
   Чуть зыбилась, переливаясь, исчезая во мраке, черная гладь рейда, здесь и там озаренная огнями судов, стоящих на якорях и у стенок. Сверху, с доковой башни, была видна пустынная стапель-палуба, вся пересеченная тяжелыми извивами приготовленных к буксировке тросов и якорь-цепей. Слева сиял белый свет на палубе ледокола, золотились два-три освещенных иллюминатора на темной его скуле.
   Жуков стоял на доковой башне, смотрел в сторону города, мерцавшего вдали неяркими многоточиями огней. Огней становилось все меньше, городские дома засыпали.
   Летели из темноты серебристые звуки склянок со стоящего где-то военного корабля. Два часа ночи. Завтра-рано вставать. Но Жуков не мог сомкнуть глаз. Вышел из кубрика в одной тельняшке, заправленной в брюки, тоскуя смотрел во влажную темноту.
   Послышались приглушенные шаги по металлу. Ктото всходил по трапу на башню. Замаячила в темноте высокая фигура. Главный боцман Агеев подошел, молча встал рядом.
   — Не спится, товарищ мичман? — спросил Жуков.
   — А ты что не спишь? — откликнулся Агеев. — Завтра побудку рано сыграют.
   — Будто бы отложили поход?
   — Про то начальство знает… — Сергей Никитич помолчал. — Все о ней думаешь? — спросил необычно грустно и мягко.
   — Все о ней… На сердце так тяжело, беспокойно. — Всмотрелся в лицо стоящего рядом, захотелось откровенно, дружески излить перед ним душу. — Что же это получается, Сергей Никитич? Неужели вправду Клава убила?
   — Это следствие разберет. Только, кажется мне, путает она что-то, лжет.
   Жуков продолжал, будто не слыша ответа:
   — А ведь любит она меня! Помните, как вскинулась, когда вы про трибунал сказали? Я даже подумал — не для того ли вину на себя взяла, чтобы с меня обвинение снять?
   — Поговорка такая есть: «С ложью далеко уйдешь, да назад не вернешься», — сказал Агеев. — Темное, нехорошее получается дело.
   Жуков смотрел в темноту.
   — Вот мучаюсь, соображаю — чудной случай с этим бандитом, который к ней в комнату попал, — снова глухо заговорил Жуков. — А что ко мне одному у нее любовь была — это точно.
   — Веришь ей, значит, крепко?
   — Я ревнивый, на одной вере прожить не могу… Только знаю — как познакомились мы, ни с кем она, кроме меня, не водилась… — Жуков помолчал. — Правда, был такой факт — встретил я ее с одним гражданином. Да он ей родственником оказался, дядей.
   — Что же она майору не сказала, что родственник у нее здесь есть? — с внезапным интересом повернулся к нему Агеев.
   Видно, разговор до этого не дошел.
   — Как так не дошел? Лейтенант при нас ее прямо спросил… Помнишь, ответила: «Никаких у меня здесь родственников нет».
   — Я не слышал, — изменившимся голосом откликнулся Жуков.
   Многого ты, похоже, не слышишь, не замечаешь. О ключе разговор зашел… вспомни.
   — Не помню я! — с болью в голосе сказал Жуков. — Тогда… — боцман видел сквозь мрак, как сжались на поручнях его пальцы. — Мне снова пойти, выяснить нужно… Если солгала она мне… — и он почти побежал к трапу, ведущему вниз, туда, где еще светился из темноты иллюминатор каюты, занятой на ледоколе начальником экспедиции.
   Майор Людов сидел в своем кабинете, вчитывался в строки медицинского заключения, в страницы технического осмотра разбившегося самолета. Медленно перелистывал подшивку в картонной папке,
   «Акт о гибели в полете летчика-испытателя Борисова В. А.» — было написано на заглавном листе подшивки.
   — Портрет Борисова — простое, честное, мужественное лицо… Несколько месяцев назад произошла эта катастрофа. Думали — отказали механизмы на большой высоте, в конструкции какой-то изъян… Было предположение — из-за внезапной слабости сердца летчик лишился сознания в кабине… Да, не разглядели, не смогли предотвратить хода врага…
   Людов закрыл папку, прошелся по кабинету, глянул в окно. Дорога в порт была пустынна в этот поздний ночной час, белый фонарный свет дрожал над плитами тротуара.
   — Приведите Шубину, — сказал майор…
   Шубина вошла с упрямым, почти вызывающим выражением на тщательно припудренном и подведенном лице. Молча села слева от письменного стола, за маленький столик, против лейтенанта Савельева. Приложила к глазам платок.
   — Не пойму — чего вам от меня нужно? Не хотела я его убивать, нож мне под руку подвернулся,
   Савельев старался смотреть безразличным взглядом.
   Вы продолжаете утверждать, что убитый не был вам ранее известен?
   И сейчас он мне неизвестен…
   Она попыталась кокетливо улыбнуться.
   И как это я с ним справилась, сама не пойму…
   После того как упал он — вы зеркало со стены не снимали?
   Зеркало? — она явно удивилась. — Зачем бы мне его было снимать?
   А может быть, все-таки вспомните, кто был убитый? — Лейтенант вскинул на нее глаза. — Не был он кем-нибудь… ну, из поклонников ваших?
   Вот еще выдумали — поклонник! — негодующе фыркнула Клава.
   Она доверительно склонилась в сторону Людова к письменному столу, смотрела правдивым взглядом воспаленных слезами глаз.
   — Верьте слову, товарищ майор, я с одним Жуковым только и встречалась. Он жениться на мне обещал.
   Всхлипнула, сморгнула слезинку.
   — Хоть в ресторане у девушек спросите — с одним Жуковым Леней гуляла… Никаких ему из-за меня неприятностей не будет, скажите?
   Людов снял очки, стал старательно протирать стекла.
   — Очень беспокоитесь о нем?