Панов Вадим. Кардонийская рулетка

   – Отец частенько говорил, что хорошая порка – лучший педагог, – протянул адиген. Долговязый судорожно вздохнул. – Но я не хочу омрачать пребывание в замке такой ерундой.
   Гроза миновала.
   Наказывать управляющего не хотелось еще и потому, что он прекрасно справлялся с обязанностями: дела владения пребывали в полном порядке, доход неуклонно рос, и подвергать полезного человека публичному унижению было бы верхом безрассудства. К тому же Помпилио проводил в родовом гнезде не больше месяца в году, предпочитая размеренной жизни владетеля рискованные путешествия по Герметикону, и привык полагаться на долговязого вассала.
   Но и оставить произошедшее без последствий дер Даген Тур не мог.
   – Штраф? – негромко подсказал Теодор Валентин.
   Верный камердинер, сопровождавший адигена во всех его приключениях, обладал невероятной способностью оказываться за спиной хозяина в нужную минуту.
   – Правильно: наложим штраф на фермеров, накажем, так сказать, искусителей, – обрадовался найденному выходу Помпилио. А в следующий миг грозно сдвинул брови: – Но если подобное повторится…
   – Никогда! – не сдержался управляющий.
   – Если подобное повторится, снисхождения не будет.
   – Да, мессер.
   – В целом же я тобой доволен.
   – Благодарю, мессер.
   – Можешь идти.
   Управляющий пятясь выбрался за дверь. Где-то в глубине души, в дальнем ее уголке, долговязый не верил, что будет выпорот, однако Помпилио, как и все Кахлесы, ревностно следил за исполнением своих приказов и мог счесть испоганенную пойму личным оскорблением.
   – Рутина… – Помпилио потер лоб. – Она изматывает больше, чем иное сражение.
   – Совершенно с вами согласен, мессер.
   – Оставь, Теодор, что ты можешь об этом знать?
   – Не так много, как вы, мессер.
   – Вот именно.
   Помпилио сделал глоток кофе и откинулся на спинку кресла, демонстрируя всю тяжесть своего положения.
   Как и все мужчины рода Кахлес, владетель Даген Тура был коренаст, плотен и абсолютно лыс. Круглая голова, короткие толстые руки, короткие толстые ноги – в телосложении не было ничего царственного, однако лицо Помпилио не оставляло сомнений в том, что он адиген. И не просто адиген, а из рода даров. Выпуклый лоб, серо-стальные глаза, умеющие смотреть с невозможной надменностью, нос с горбинкой, упрямый подбородок – лицо дер Даген Тура дышало властью.
   Сейчас Помпилио, облаченный лишь в тонкий, искусно расшитый золотом домашний халат, утонул в глубоком кресле, а его вытянутую правую ногу старательно массировал крепкий мужчина в белом халате – бортовой медикус «Пытливого амуша» Альваро Хасина.
   – С другой стороны, жизнь следует заполнять делами, и повседневные заботы прекрасно с этим справляются, – продолжил рассуждения Помпилио. – В противном случае пришлось бы влачить жалкое существование бездельника.
   – Вы совершенно правы, мессер, – согласился Валентин. – Это было бы ужасно.
   – Я вижу суть вещей, Теодор. Мне дано.
   – Да, мессер.
   Помпилио вздохнул и вновь приложился к кофе.
   Среди многочисленных помещений замка Даген Тур числились и кабинет, в котором владетель должен был заниматься делами, и обширная библиотека, вполне подходящая для той же роли, но Помпилио всегда превращал в рабочий кабинет тронный зал, расположенный на втором этаже Штандарта. Сюда сносили столы, кресла, диваны, стеллажи с книгами и, если требовалось, приборы. Помпилио нравилось огромное помещение, стены которого прорезали стрельчатые окна с мозаичными стеклами. Проходя через них, солнечные лучи окрашивались во все цвета радуги, и разноцветное смешение навевало на Помпилио приятные воспоминания из беззаботного детства.
   Сделав глоток, адиген вновь откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и осведомился:
   – Теодор, что творится в мире?
   Помимо утреннего кофе Валентин доставил хозяину свежую корреспонденцию и текущие сплетни.
   – Новости или письма?
   – Начнем с писем.
   Валентин взял с подноса первый конверт – дорогой, желтоватой, под мрамор, бумаги, украшенный замысловатым гербом, – вскрыл его и сообщил:
   – Дар Арчибальд желает скорейшего выздоровления и приглашает к себе. Уверяет, что целебные воды подействуют на ваши раны самым благотворным образом.
   – В это время года на водах действительно неплохо, – усмехнулся Помпилио. – Дядюшка Арчи писал сам или диктовал?
   – Написано рукой дара от первого до последнего – слова.
   – Значит, надо будет съездить… Отложи, я отвечу сам.
   – Да, мессер. – Валентин взялся за следующее письмо. – Послание от адмирала дер Монти, начальника штаба воздушного флота…
   – Теодор, – капризно протянул Помпилио, – я помню должность дядюшки Карла.
   – Извините, мессер.
   – Чего он хочет?
   – Желает скорейшего выздоровления…
   – Ядреная пришпа!
   – Осведомляется, когда вы планируете навестить столицу? Предлагает организовать торжественный вечер в вашу честь в офицерском собрании.
   – Дядюшка Карл по-прежнему обожает вечеринки.
   – Да, мессер.
   – Придумай в ответ что-нибудь нейтральное, Теодор, я не в настроении веселиться.
   – Понимаю, мессер.
   – Что-нибудь еще?
   – Президент Академии Наук напоминает, что вы еще три года назад обещали прочесть лекцию в Астрологическом обществе.
   – Я действительно обещал это дядюшке Тому?
   – Полагаю, да, мессер.
   – Надо же… – Помпилио поморщился. – Отложи, я подумаю.
   – Да, мессер.
   – И хватит на сегодня писем, они меня утомили.
   – Да, мессер.
   Дер Даген Тур скрестил на груди руки.
   – Новости?
   – Сегодня утром синьорина Жозефина отбыла в Маркополис.
   – Это хорошо, – улыбнулся Помпилио. – Мне нравится, когда события случаются вовремя. Не раньше, не позже, а именно тогда, когда нужно. У Жозефины есть чувство такта.
   – Совершенно с вами согласен, мессер.
   – Она что-нибудь говорила?
   – Оставила записку.
   – Я ознакомлюсь с нею позже.
   Синьорина Жозефина – звезда столичного полусвета, одной из первых навестила Помпилио по его возвращении в Маркополис и в ходе завязавшейся беседы согласилась полюбоваться красотами владения Даген Тур – знаменитого озера и близлежащих гор. В целом ее пребывание прошло ко взаимному удовольствию сторон, однако последние три дня Помпилио несколько тяготился присутствием гостьи.
   – Синьорина Жозефина намекнула, что не прочь вернуться в Даген Тур.
   – Вот уж не думал, что провинциальная архитектура произведет на нее столь сильное впечатление.
   – Насколько мне известно, синьорина так и не побывала в городе.
   – А что ей там делать? Кофе, кстати, замечательный.
   – Благодарю, мессер.
   – Через пару дней напиши Жозефине что-нибудь теплое от моего имени. И какой-нибудь подарок.
   – Серьги?
   – Колье. Мы замечательно провели время.
   – Конечно, мессер.
   – Приглашать не надо.
   – Понимаю.
   – Я знаю, что могу на тебя положиться, Теодор.
   – Благодарю, мессер.
   – Хасина, а что у тебя?
   Медикус закончил массаж, поднялся, но продолжал задумчиво разглядывать украшенные безобразными шрамами ноги адигена. Услышав вопрос, он чуть поджал губы, но тут же ответил:
   – Все не так плохо, мессер.
   Постаравшись вложить в голос максимум жизнерадостности.
   – У тебя или у меня? – уточнил Помпилио.
   – В целом.
   – В целом мои ноги не целые.
   – Как раз наоборот, мессер, сейчас они гораздо целее, чем месяц назад.
   – Месяц назад они были в гипсе.
   – А сейчас мы смотрим на них и верим… – Хасина запнулся, – верим, что все будет в порядке.
   – Неужели?
   – А что нам остается?
   Корабельный медикус «Амуша» было высок, худ и обладал удивительной формы – похожей на яйцо – головой. Сходство тем более усиливалось, что к своим сорока годам Альваро сохранил мизерное количество волос, лишь за ушами да на затылке, и все великолепие странного черепа демонстрировалось окружающим без какого-либо прикрытия: яйцо, отягощенное мясистым носом и большими ушами. Внешний вид Хасины мог вызвать смех, однако Помпилио судил о людях исключительно по делам и в медицинских вопросах доверял Альваро безоговорочно.
   – Когда я смогу ходить? – Дер Даген Тур тянул с вопросом очень долго. Гипс сняли месяц назад, с тех пор адиген следовал всем инструкциям Альваро: ежедневный болезненный массаж, изнурительные упражнения, мази, горькие порошки, пилюли – месяц выдался сложным, и теперь Помпилио желал получить ответ на главный вопрос: – Когда?
   – Теоретически…
   – Обойдемся без словоблудия! Я смогу ходить?
   – Возможно…
   – Да или нет?
   Отвечать на вопрос медикусу не хотелось, поэтому он рискнул перейти в контратаку:
   – Вы принимаете порошки?
   – Не знаю.
   – Мессер принимает лекарства, – сообщил Валентин.
   – Порошки, массаж, упражнения…
   – Я смогу ходить?
   Дер Даген Тур уставился на медикуса. Кулаки сжаты, рот слегка перекошен, глаза лихорадочно блестят – ответ был слишком важен, и адиген не скрывал чувств.
   – Как раньше?
   – Да.
   – Сомневаюсь, – сдался Хасина.
   Приговор. Теодор не сдержал вздоха. Приговор. Бамбадао превращается в калеку. Приговор. И Валентин, несмотря на то что служил Помпилио без малого двадцать лет, понятия не имел, как отреагирует хозяин на страшное известие.
   – Ты забыл добавить «мне очень жаль», – после паузы произнес Помпилио.
   – Мне очень жаль, мессер, – убито произнес Хасина.
   – Пошел вон.
   – Да, мессер.
   Медикус поклонился, схватил саквояж, пиджак, сделал два шага к дверям…
   – Альваро!
   Хасина повернулся:
   – Да, мессер?
   И услышал угрюмое:
   – Альваро, придумай что-нибудь.
   Гордому адигену требовалась помощь. Гордый адиген просил.
   – Я постараюсь, – тихо пообещал медикус.
   – Иди.
   Помпилио проводил Хасину тяжелым взглядом, дождался, когда закроется высокая, в два человеческих роста, дверь, и негромко произнес:
   – Я хочу в кресло.
   – Да, мессер.
   В инвалидное кресло.
   Кто мог подумать, что когда-нибудь оно пригодится самому знаменитому путешественнику Герметикона? Не в старости, а сейчас, когда Помпилио достиг самого расцвета. Кто мог подумать, что все так обернется?
   Валентин помог хозяину перебраться в трон инвалидов и встал позади.
   – Отвези меня к окну.
   Из которого открывался великолепный вид на город. На черепичные крыши домов, ратушную башню с часами и высоченный собор Доброго Маркуса. Однако Теодор знал, что не Даген Тур разглядывает хозяин и даже не храм – чуть дальше, около вокзала, виднелись причальная мачта и огромный эллинг, в котором прятался «Пытливый амуш». И именно на эти строения был устремлен взгляд адигена. Приступы дурного настроения, что часто накатывали на Помпилио в последние месяцы, быстрее всего подавлялись видом любимых бамбад или быстроходного рейдера, пусть и спрятавшегося в своем домике. В своем замке.
   – Я хочу улететь, – тихо произнес Помпилио.
   – У вас есть план? – так же тихо осведомился Валентин.
   – Нет. Еще не знаю.
   А поскольку хозяин мог запросто отправиться куда угодно, камердинер рискнул продолжить:
   – Осмелюсь напомнить, мессер, что завтра прилетает ваш брат.
   – Я знаю, Теодор, – буркнул адиген. – У меня плохо с ногами, а не с головой.
   – Да, мессер.
   – И прекрати подсказывать, я прекрасно справляюсь.
   – Да, мессер.
   – И… – Помпилио замолчал, продолжая разглядывать эллинг. Ему не нужно было видеть ИР – он прекрасно помнил свой цеппель, каждую его черточку, каждую деталь и каждый установленный внутри прибор. Даже их. И еще он помнил те чувства, что дарили ему путешествия на «Пытливом амуше». – Во время моего отсутствия открывали новые миры?
   – Да, мессер.
   В голосе Валентина послышались радостные нотки: наконец-то хозяин заинтересовался чем-то стоящим! Не значит ли это, что Помпилио возвращается?
   – Закажи в Астрологическом обществе отчеты, я хочу посмотреть.
   – Второй стеллаж, мессер.
   – Они здесь? – удивился дер Даген Тур.
   – Я изучал все, что могло вас заинтересовать, мессер, – невозмутимо произнес Теодор. – Все время вашего отсутствия.
   Все полтора года. Не зная, пригодятся ли сведения, Валентин старательно собирал их и систематизировал, надеясь, что когда-нибудь Помпилио их прочтет. Тот самый Помпилио, которого официально объявили погибшим.
   – Спасибо.
   – Это мой долг, мессер.
   Адиген улыбнулся:
   – Тогда принеси бутылочку вина, Теодор, мне тоскливо читать о чужих приключениях на трезвую голову.

* * *

   – Оскару? Взыскание?!
   – И предупреждение о неполном служебном, – добавил Френк. – Сегодня приказ выйдет.
   – Что он натворил?
   – Ты разве не слышала? – Предвкушая веселый рассказ, второй пилот радостно потер руки. – Помнишь, его крылу звено «умников» досталось?
   – Конечно.
   Кира скорчила гримасу: она надеялась, что пополнение придет к ней, но начштаба уважил просьбу старого приятеля, отдал новые машины ему, и девушка до сих пор досадливо морщилась, вспоминая поражение.
   – Вчера вечером ребята закончили выделять машины, и Оскар отправился принимать работу.
   «Выделять» на сленге паровингеров означало нанесение на фюзеляж воздушного корабля соответствующих эмблем: бригады, эскадрильи, крыла и личной метки экипажа. Первые три картинки считались уставными, а вот последнюю паровингеры лепили от души, украшая машину в соответствии со своим позывным или видением прекрасного. Оскаленные пасти жлунов, игральные карты и даже пикантно наряженные девушки – командование традицию чтило, закрывало глаза на вольности, и ребята не стеснялись.
   – Лейтенант Клео под кабиной физиономию стыра изобразил. Все как положено: синяя кожа, бородавки, длинный нос, зеленые волосы; у него позывной – «Водяной», вот и постарался. А Оскару почему-то не понравилось, он возле паровинга остановился и пальцем тычет: «Что это за харя торчит, а?», а из фонаря как раз бригадир Хоплер высовывается: «Коммандер, это вы о ком?» – и понеслась ругань. Ты ведь Хоплера знаешь – ему только повод нужен, чтобы разораться.
   – А что бригадир в кабине делал?
   – С внезапной проверкой притащился.
   – Не повезло Оскару.
   – Ага.
   Кира улыбнулась и чуть подалась вперед – ей показалось, что на горизонте появилась подозрительная точка.
   Высота сто пятьдесят метров, скорость сто пятьдесят лиг в час, другими словами, «полтора на полтора» – любимый режим морских паровингеров. Когда Банир добр, а в небе ни облачка, крылатая лодка скользит по лазурной глади неба, словно огромная птица, и только мерный гул моторов напоминает о том, что паровинг создан из мертвого металла.
   – Астролог?
   – Приближаемся, коммандер.
   Рабочее место бортового астролога находилось сразу за кабиной, а потому ответ прозвучал мгновенно.
   – Я знаю, что приближаемся, Ронни, – недовольно заметила девушка. – Мне нужен доклад, а не сообщение.
   – Семьдесят минут.
   – Поняла.
   Кира посмотрела на часы, прикинула, что на цель – главный остров Валеманской группы – они выйдут к расчетным десяти утра, и привычным движением поправила выбившийся локон. Инструкция предписывала пилотам обязательно надевать плотные кожаные шлемы, но летом паровингеры ими пренебрегали – слишком жарко, вот непослушный локон и развлекался, периодически падая Кире на глаза. Девушка не любила гладко зачесывать волосы, не раз получала нагоняй за легкомысленные прически, но упрямо стояла на своем. А вот уставной, со множеством карманов, комбинезон Кира застегивала полностью, не желая отвлекать экипаж от служебных обязанностей.
   – Хорошо идем, – заметил Френк.
   – Пока, – уточнила Кира.
   – Надеюсь, не просто так слетаем.
   – Я тоже. – Девушка помолчала, после чего добавила: – Надеюсь.
   Информацию о том, что к Валеманской группе направляются неизвестные корабли, на базу Северный Кадар передали рыбаки. Маломощные передатчики траулеров не могли добить до Ушера, поэтому сообщение пришло по цепочке из трех судов и, разумеется, без особых подробностей. Еще полгода назад оно не вызвало бы переполоха – мало ли что и кому показалось в открытом океане? – но в последнее время обнаглевшие пираты стали все чаще выходить за пределы Барьерной россыпи, и бригадир Хоплер приказал отправить к Валеману патрульный паровинг: отыскать суда, а заодно навестить лагерь геологов, что два месяца назад высадились на необитаемые острова. Боевой опыт у Киры и ее экипажа отсутствовал, а потому пилоты искренне надеялись, что неизвестные окажутся пиратами.
   Однако об этом они говорили всю дорогу, и тема надоела.
   – Скоро День Конфедерации, – робко произнес Френк.
   – Я помню, – ровно ответила Кира.
   Торжественное мероприятие в Офицерском собрании, включающее в себя скучные речи: умеренной длины – от Хоплера, краткую – от начальника штаба и монотонную бредятину болтуна-губернатора. Затем вручение медалей и знаков отличия – штабные любят подгадывать награждения к праздникам, возможно – объявление о получении каким-нибудь счастливчиком очередного звания и только после этого – бал. Вот его-то не избалованные светскими мероприятиями офицеры ждали с нетерпением.
   – На бал пойдешь?
   – Конечно.
   – С кем?
   Френк догадывался, с кем – с тем же, с кем и в прошлый раз, однако не мог не попытаться. Приглашения сыпались на Киру уже неделю, и девушка удивлялась робости второго, никак не решавшегося затеять разговор. В принципе, Френк был славным парнем: хороший пилот из хорошей семьи с хорошими перспективами, но… Но был мужчина, в присутствии которого сердце девушки начинало биться чаще, и этот фактор перевешивал все.
   «В нашей семье не принято вмешиваться в сердечные дела детей, – сказал отец, когда Кире исполнилось шестнадцать. – Я буду требовать от тебя многого, научу быть сильной, упорной и, если нужно, – жестокой, потому что ты – моя наследница и в жизни тебе придется быть сильной, упорной, а если обстоятельства потребуют – жестокой. Но мужа ты выберешь сама, поскольку дома ты должна быть счастлива».
   Кира знала, что впереди ее ждет непростая жизнь, и замуж не спешила. Дотянула до двадцати трех – остаться старой девой не боялась, предложений хватало, – зато нашла мужчину, рядом с которым ей действительно хотелось быть.
   И потому вопрос Френка девушка проигнорировала. Едва заметно, уголками губ, улыбнулась и попросила:
   – Возьми управление, хочу кофе попить.
   – Уже, – отозвался второй, опуская руки на штурвал.
   Френк понял, что Кира решила «не услышать» его предложение, и попытался зайти с другой стороны:
   – Говорят, на праздник приедет адмирал Даркадо.
   – В наше захолустье? – Девушка как раз отвинтила крышку термоса и стала аккуратно наливать горячий кофе в металлическую кружку. – Сомневаюсь.
   Северной базу Кадар назвали не ради красного словца – гарнизон располагался на краю архипелага, и высшие штабные заглядывали в него не часто. Киру это вполне устраивало, а вот офицеры чувствовали себя забытыми. В их понимании настоящая жизнь бурлила исключительно вокруг Тахасы и служба на дальней базе не шла в зачет карьерному росту.
   – Все штабные уверены…
   – А вот я слышала, что на базе Мелепорт испытывают сверхвысотный паровинг. – Кира отхлебнула кофе. – И это действительно интересно.
   В засекреченном Мелепорте промышленники обкатывали новейшие образцы оружия, и слухи, что периодически просачивались с острова, будоражили умы военных.
   – Насколько высотный? – тут же поинтересовался второй.
   – Говорят, Гатов хочет подняться на две лиги.
   – Не верю.
   – Почему?
   – Нет, в то, что он хочет, – верю, – поправился Френк. – Не верю, что получится.
   – Гатов – гений. До сих пор у него получалось все.
   – Гм… – оспаривать это заявление Френк не стал. – Пожалуй. Хотя мы не знаем всего, что он задумывал.
   – Тоже верно, но я с удовольствием испытала бы новую машину. – Кира рассеянно посмотрела на стелющийся под пузом паровинга океан. – Иногда хочется чего-нибудь резкого, необычного.
   – Попроси перевод, – предложил второй, бросив на девушку косой взгляд. – Ты хороший пилот, тебя возьмут.
   Была и еще одна причина, по которой рапорт Киры имел все шансы быть удовлетворенным. Деликатный Френк о ней не упомянул, но девушка услышала намек и качнула головой:
   – В испытатели отбирают лучших, и раз мне не предлагают, значит, есть более достойные кандидаты.
   – Но…
   – Тихо! – Кира одним глотком допила кофе и бросила кружку за спину. – Внимание на одиннадцать часов.
   Френк посмотрел в указанном направлении и подобрался:
   – Вижу цель. – А в следующий миг слегка расслабился: – Это наши. – Расстояние до суденышка стремительно сокращалось, и второй без труда опознал стандартный паровой катер, предназначенный для перемещений между островами одной группы. – У геологов есть два или три таких…
   – Но что они делают так далеко от Валемана?
   – Проклятье!
   Об этом Френк не подумал.
   Запас хода у катеров мизерный, рация маломощная, осадка небольшая – днище почти плоское, – другими словами, для открытого моря не приспособлены. Сейчас Банир добр, волнение слабое, но синие воды океана таили серьезную угрозу.
   – Они удирают!
   За катером скользила длинная коричневая тварь.
   – Я вижу, – сквозь зубы процедила Кира и надавила на кнопку, наполняя паровинг воем тревожной сирены.
 
   Банир был богат и богатством своим щедро делился с людьми. Огромные косяки мельди, серебристой вирли и крупных черных мангелей, вес которых доходил до трехсот-четырехсот килограммов, бороздили океанские просторы, и рыбакам, казалось, достаточно было отойти от берега на лигу-две, чтобы привезти домой отличный улов. Наиболее желанной добычей считался простер – зеленый банирский кит, самый большой и самый ленивый обитатель кардонийских вод. Здоровенные создания – целые горы мяса – обожали нежиться под теплым солнцем, однако охотиться на них оказалось непросто. Необычайно живучие простеры уходили, даже получив три-четыре тяжелых гарпуна в толстые бока, и немедленно отвечали атакой, легко переворачивая шлюпки зазевавшихся китобоев могучими лобовыми ударами. Агрессивность зеленых лентяев стала для людей неприятным сюрпризом, но вскоре выяснилось, что Банир приготовил для них куда более страшных созданий – драконоподобных жлунов. Эти длинные злобные твари умели не только глубоко нырять, но и с неимоверной скоростью скользить по самой поверхности воды и были естественными врагами простеров. Проблемы с драконоидами начались сразу: жлуны принимали шлюпки и небольшие лодки рыбаков за детенышей китов и атаковали, честно пытаясь рвать обшивку острыми зубами. Такие нападения особой угрозы не таили, но вскоре жлуны сообразили, что из «неправильных», но перевернутых «детенышей» в воду падает совсем другая добыча: беспомощная и достаточно аппетитная. А силы на хороший таран драконоидам хватало…
 
   – Приготовиться!
   Ответа Кира не ждала, знала, что засевший в курсовой башне Шварц ее услышал, и сосредоточилась на управлении.
   Четырехмоторные паровинги серии УМИ, универсальный морской истребитель, – на армейском сленге «умники», – обладали впечатляющей огневой мощью. Главным их калибром, если использовать военно-морскую терминологию, были две стандартные 36-мм автоматические пушки, установленные в расположенных на линии крыла башнях. Продуманная конструкция турелей давала широченный, почти в сто восемьдесят градусов, сектор обстрела и позволяла вести огонь не только вперед, но и вниз. На носу «умника», чуть ниже кабины пилотов, находилась курсовая пулеметная башня, вторая, расположенная позади крыла, прикрывала паровинг от атак сверху, а завершали вооружение два пулемета в крыле, огнем которых управлял пилот. Пушки обеспечивали мощь, а вот «изюминкой» современных кардонийских истребителей по праву считались новейшие пулеметы – шестиствольные, с электрическим приводом, невероятно скорострельные «Гаттасы» – уникальная разработка знаменитого изобретателя.
 
 

 
 
   – Внимание!
   Снижаясь, Кира заложила вираж и по длинной дуге вывела машину на боевой курс. Жлун почти догнал катер, но оставшегося расстояния вполне хватало на то, чтобы пули не задели перепуганных геологов.
   – Огонь!
   И сидящий в носовой башне Шварц не подвел.
   «Гаттас» ударил издали. Завыл, непринужденно набирая обороты, и по синим волнам Банира побежали фонтанчики пуль, быстро приближаясь к змеевидному телу жлуна.
   – Есть!
   – Попал!
   – Получи, скотина!
   Паровингеры, напряженно следившие за происходящим, радостно загалдели.
   Потерявший скорость драконоид завертелся на месте, а вода вокруг стремительно побурела от крови.
   – Добить! – приказала Кира.
   Она торопливо развернула машину – боялась, что жлун нырнет, – и вновь направила паровинг на тварь.
   – Огонь!
   Извивающийся драконоид представлял собой прекрасную мишень, и тяжелые пули разорвали его тело напополам.