Панов Вадим. Кардонийская рулетка

   – Наш первый бой, – улыбнулась девушка.
   – Твой первый бой, – отозвался Драмар. – Не наш.
   – Как это?
   – Я… В этом самом пакете был приказ о моем переводе, – вздохнул Накордо. – Через три дня я перестану быть замполетом.
   – Тебя переводят? – Кира похолодела. – Куда?
   – Я остаюсь в бригаде, но на другой должности, – успокоил девушку Драмар.
   – Тебя сняли с замполетов? Но почему?! Все знают, что ты – лучший пилот бригады! Ты – ас!
   – Именно поэтому меня сняли и переводят…
   – Куда? – не сдержалась Кира.
   Сначала страх: «Драмара переводят!», затем облегчение, а теперь оно сменилось обидой за мужчину: «Как смели они снять его с должности?!» Замполет бригады – это серьезное карьерное продвижение, следующая ступенька – командир отдельного авиационного соединения, но в Северном Кадаре такого подразделения не было.
   – Куда тебя переводят?
   – Я не могу сказать.
   – Драмар!
   – Но… – Накордо улыбнулся. – Но ты могла случайно оказаться в нужном эллинге и сама все увидеть, ведь так?
   – Так, – с готовностью кивнула девушка.
   – Тогда поехали в нужный эллинг, – рассмеялся Драмар. – Я как раз туда собирался. – За разговором они подошли к пирсу, где Накордо ожидал паровой катер. – У тебя есть время?
   – До завтра я совершенно свободна.
   – В таком случае – прошу. – И Драмар картинно подал девушке руку, приглашая ступить на борт катера. – Через двадцать минут ты все увидишь.
 
   Самая северная, самая удаленная от столицы база Северный Кадар была при этом одной из самых больших, уступая лишь столичной Новой Тахе. В зоне ответственности базы находились огромные территории, и бригада Хоплера считалась усиленной, а по существу – сдвоенной. Двенадцать авиационных крыльев вместо восьми, девять батальонов морского десанта, двадцать канонерок и восемь корветов. Кораблей большего размера на Кардонии не строили – не требовалось, а два гигантских вооруженных судна, что использовались в экспедициях, боевыми не считались. Одно из них, кстати, базировалось в Северном Кадаре. Поместить всю эту армаду в одной бухте, даже в такой большой, как Солнечная, не представлялось возможным, а потому военные забрали и две соседние: Сонную и Глубокую, и именно в последнюю, самую дальнюю, направился катер. Мимо знаменитой набережной – географического центра светской жизни Северного Кадара; скучающих на рейде кораблей – орудия зачехлены, вахтенные прячутся в тени; и береговых батарей, прикрывающих Солнечную с моря. На Кардонии не существовало силы, способной штурмовать ушерцев, однако все базы архипелага были надежно защищены.
   – Иногда мне кажется, что мы сами провоцируем землероек на агрессию, – произнес Драмар, задумчиво разглядывая длинные стволы береговых орудий. – Они видят, насколько мы сильны, и начинают бояться.
   – Так боятся, что нападают? – прищурилась Кира.
   – Да, – серьезно подтвердил Накордо. – Страх – лучший повод для войны. Страх проиграть еще до ее – начала.
   – Ушер всегда выступал за Конфедерацию.
   – И каждый год мы демонстрируем Приоте свою мощь. – Знаменитая оружейная выставка только называлась кардонийской – устраивал ее Ушер, поскольку промышленность Приоты пребывала в зачаточном состоянии.
   – Конфедерация – залог мира и процветания Кардонии, – убежденно заявила девушка.
   Не заученно, а именно убежденно: Кира верила в то, что говорила.
   – Меня агитировать не надо, – вздохнул Драмар. – Но участие в Конфедерации дело добровольное, и если один сосед обижен, добра не жди.
   – Нас крепко обидели.
   Накордо помолчал, давая понять, что имел в виду другого соседа, но кивнул:
   – Согласен.
   И отвернулся, подставив лицо под соленые брызги.
   Несмотря на название, Глубокая бухта была самой мелкой из всех и предназначалась для вспомогательных судов, катеров и ремонта паровингов. По ее периметру стояли четыре эллинга, к одному из которых и подошел катер.
   – Меня пустят?
   Накордо загадочно улыбнулся.
   К удивлению девушки, охрану эллинга несли не привычные вахтенные, а морские десантники в полной боевой выкладке: каски, пистолеты в кобурах и карабины. К тому же их было слишком много: на пирсе, у ворот, у дверей, на крыше – куда ни повернись, взгляд обязательно упирался в хмурых парней.
   – Так меня пустят?
   – Понятия не имею.
   – Драмар!
   – Я сделал тебе допуск, – сдался мужчина.
   – Напомнил о моем происхождении? – нахмурилась Кира.
   – Сказал Хоплеру, что не смогу тебе солгать, а о происхождении он вспомнил сам.
   – Ну и ладно, – махнула рукой девушка. Козырять фамилией она не любила, но никогда не отказывалась принять то, что гарантировало происхождение. – Что внутри?
   – Маленькое чудо.
   На самом деле – огромное.
   В закрытом эллинге прятался самый большой паровинг из всех, что Кире доводилось видеть, – гигантская машина, больше похожая на готовящегося взлететь простера. Невозможная и невообразимо прекрасная.
   Пятидесятиметровое крыло, на котором покоились четыре тяговых двигателя. Всего четыре, но каждый в полтора раза больше стандартного «Ромса», а значит – мощнее. Массивный фюзеляж, внутри которого прятался классический кузель, – именно из-за него, а точнее, из-за Философского Кристалла паровинги превосходили размерами паровозы. Кабина пилотов остеклена, словно капитанский мостик цеппеля: снизу доверху. Выглядит необычно, но обзор из нее, как прикинула Кира, открывается великолепный. Пушек нет, но курсовая башня на месте – шестиствольный «Гаттас» гордо смотрит на ворота эллинга.
   Колоссальная машина важно покоилась на опорах, внушая уважение одним лишь видом, и даже бомбардировщики по сравнению с ней казались недомерками.
   – Драмар, что это?
   – Нравится?
   – А ты как думаешь?!
   Раскрасневшаяся Кира была похожа на ребенка, которому сдали в аренду кондитерскую лавку.
   – Когда его официально примут на вооружение, он будет называться БДР – большой дальний разведчик. Ребята из Мелепорта называют его «бродягой».
   – Дальний разведчик? – Такого обозначения Кира еще не слышала.
   – Мой здоровяк способен пролететь без посадки две тысячи лиг. – Накордо с гордостью похлопал паровинг по фюзеляжу. – В нем полно воды, даже в крыльях установлены дополнительные баки.
   – Здорово.
   – А еще предусмотрены насосы с фильтрами, так что воду можно набрать из любой реки или озера. – Драмар распахнул люк. – Прошу.
   «Салон», кабина пилотов, все с виду стандартное, но одновременно непривычное. Необычные кресла – широкие и удобные, огромное, как, впрочем, и ожидалось, лобовое стекло, обтянутый кожей штурвал, все новенькое, блестящее, остро пахнущее. Рабочее место астролога увеличено вдвое, а под радиостанцию отдана добрая половина «салона».
   – Радиостанция такая же мощная, как на корветах, – можно связаться с Тахасой с расстояния в четыре тысячи лиг. – У Накордо блестели глаза. – А еще мой «бродяга» – высотный разведчик! Гатов гарантирует, что он спокойно поднимется на две лиги и сможет держать эту высоту сколь угодно долго. У нас даже кислородный баллон есть!
   – Ты сможешь облететь всю планету!
   – Обязательно! – Мужчину распирало от эмоций, чувствовалось, что Накордо давно хотел поделиться секретом, и теперь захлебывался от восторга. – Здесь даже спальня есть!
   Мужчина за руку отвел Киру в следующий за «салоном» отсек и показал привинченные к стенам койки.
   – Не отель, конечно, и даже не казарма, зато можно вытянуться и отдохнуть. По очереди.
   И замолчал, продолжая держать девушку за руку.
   Люк задраен, в эллинге тишина, которую стерегут вооруженные до зубов десантники, – они одни, и их никто не потревожит. И маленькая койка в большом паровинге кажется самым желанным на свете ложем.
   – Довольно тесно, – прошептала Кира. – Особенно вдвоем.
   – Как раз вдвоем – совсем не тесно, – так же тихо ответил Драмар, нежно целуя любимую в шею. – Вдвоем хорошо.
   Фуражка уже на верхней койке, строгий китель расстегнут почти наполовину – когда он успел? Кира улыбнулась и медленно ослабила узел галстука.
   – «Бродяга» тебя вдохновляет…
   – Меня вдохновляешь ты.
   – Было бы здорово заняться любовью в полете.
   – Надо подумать.
   – Обязательно подумайте, коммандер.
   – Обещаю, коммандер.
   Китель где-то, блузка там же, юбка скользит по бедрам вниз. Обычно они не торопятся, но сейчас захлестнуло, сейчас они подростки, которые терпеть не могут длинные прелюдии, сейчас они полны страсти.
   – А вы, коммандер, нетерпеливы. – Кира уселась на колени Драмара, обняла его за шею и внимательно посмотрела в темные глаза мужчины. – Я люблю вас, коммандер Накордо.
   – Это признание, коммандер Дагомаро?
   – Это приказ.

* * *

   «Так уж вышло, что я человек самый что ни на есть обыкновенный, ничем не примечательный. Даже внешность заурядна, хотя мне неприятно в этом признаваться. Все достижения – пара научных статей да похвалы коллег. Сдержанные похвалы, говоря откровенно, поскольку по-настоящему заняться наукой у меня не получилось. Коллеги и наставники говорили, что чувствуют во мне потенциал, ждали, что он раскроется, но вышло так, как вышло, и через несколько лет я точно перейду в разряд не оправдавших надежд. Если, конечно, к тому времени это еще будет хоть кому-то интересно. Или если я ничего не изменю.
   К чему нытье?
   Просто хочу подчеркнуть, что я жил тихой, размеренной и незаметной жизнью, полностью поглощенный работой и мечтами, но встреча с мессером все переменила. Нет, я не стал великим, не прославился на весь Герметикон… пока, во всяком случае, не прославился, но течение времени необъяснимо ускорилось, а вокруг стали мелькать адигены и разные важные шишки, военные и гражданские. Или я стал мелькать вокруг них, это уж с какой стороны посмотреть. Поначалу, говоря откровенно, я несколько смущался и робел, но постепенно привык, и даже встреча с даром Антонио Кахлес не выбила меня из колеи.
   Ну, или почти не выбила.
   Это случилось через полгода после исчезновения мессера. К этому времени планеты, на которые могло выбросить «Изабеллу», были тщательно прочесаны спасательными экспедициями Астрологического флота и лингийцами. Результаты отсутствовали: ни следов катастрофы, ни выживших. Встал вопрос: что дальше? Капитан Дорофеев собрал офицерский совет «Амуша», мы расселись в кают-компании, предполагая длинный и грустный разговор, но начать его не успели – дверь распахнулась и в помещение вошел дар Антонио.
   Его появление стало сюрпризом еще и потому, что в последние годы Помпилио практически не общался с братом, и я, говоря откровенно, не ожидал, что дар Антонио примет настолько деятельное участие в поисках мессера: он лично возглавлял спасательные работы, инструктировал капитанов и даже посетил несколько планет.
   При появлении дара мы, разумеется, вскочили на ноги, но Кахлес жестом приказал нам вернуться на места, медленно обвел взглядом и произнес:
   – Астрологический флот считает, что «Изабелла Та» не вышла из Пустоты. – Дар Антонио старался держаться спокойно, но мы прекрасно видели, насколько сильно ударило по нему исчезновение брата. – Вы – команда Помпилио, люди, которым мой брат безусловно доверяет. Я хочу знать ваше мнение.
   Признаюсь: я не сразу понял, что имеет в виду дар Антонио, но я не капитан, а вот Базза среагировал мгновенно:
   – Я слишком многим обязан мессеру, чтобы прекращать поиски всего лишь через полгода, – почтительно, но очень твердо произнес Дорофеев. – Герметикон велик и, как показывает история Тринадцатой Астрологической экспедиции, надежда на благоприятный исход сохраняется.
   – Как долго вы готовы искать моего брата, Базза? – тихо спросил дар.
   – Столько, сколько потребуется, мессер, – уверенно ответил наш капитан.
   И ни у кого из нас не возникло желания спорить. Совет закончился, едва начавшись.
   – В таком случае, «Пытливый амуш» остается в вашем полном распоряжении, Базза, – произнес Антонио Кахлес и вновь обратился к нам: – Капитан Дорофеев возглавит бессрочную спасательную экспедицию, которая будет финансироваться из моих личных средств. Присоединиться к ней или нет, каждый из вас решит сам…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d.

   Любой адигенский замок мог похвастать наличием оружейной комнаты, хранилищем хозяйского арсенала, представляющего собой причудливую смесь музейных экспонатов и новейших систем лишения жизни. Стены по традиции украшали древности: мечи, в том числе двуручные, кинжалы, булавы, секиры, боевые молоты, шестоперы и прочие холодные приспособления разрушительного действия. Между железом располагались картины и гравюры героического содержания: известные сражения, в которых принимали участие воинственные родственники хозяина замка, штурмы крепостей и наиболее известные дуэли. Современное оружие пряталось в шкафах. В основном охотничье оружие: ружья, карабины, штуцеры, с помощью которых владельцы удовлетворяли свои мужские инстинкты, и, обязательно, дуэльные пистолеты, пара или несколько пар, в зависимости от темперамента обладателя. По-настоящему боевое оружие, предназначенное не для медведя или стерча, а для людей, оставалось в меньшинстве. Правда, только в том случае, если владелец оружейной комнаты не был бамбальеро.
   К примеру, в коллекции Помпилио дер Даген Тура охотничье оружие отсутствовало напрочь, а шкатулка с дуэльными пистолетами хоть и сопровождала хозяина во всех путешествиях, никогда не открывалась – соревноваться в стрельбе с бамбадао, с человеком, познавшим секреты Высокого искусства достижения цели, желающих не находилось. Зато все шкафы оружейной наполняли бамбады – уникальные образцы, вручную исполненные величайшими мастерами Герметикона, – к другому оружию дер Даген Тур обращался редко, как правило, в познавательных целях.
   И когда Антонио вошел в оружейную, он стал свидетелем как раз такого случая: сидящий за столом Помпилио внимательнейшим образом изучал разобранный пистолет. Рядом стояли бутылка красного вина, два бокала и тарелка с сыром.
   – Я не говорил, что зайду, – усмехнулся дар, прищурившись на второй бокал.
   – Было очевидно, что ты решишь составить мне компанию, – негромко ответил Помпилио, не отрывая взгляда от оружия. – Что дядюшка?
   – Спит.
   После ужина дары и капитан дер Вигге отправились играть на бильярде, и больше хозяин замка их не видел. Однако понимал, что брат захочет пообщаться, и задержался в оружейной.
   – Нашел что-то интересное? – Антонио кивнул на пистолет.
   – Это галанитский «Лекой» новой модели, – неспешно ответил Помпилио, начиная медленно собирать оружие. – Рассчитан под усиленный патрон.
   – Хороший пистолет?
   – Зависит от стрелка, – усмехнулся Помпилио.
   – Это я понимаю.
   – А во всем остальном… – Дер Даген Тур резко загнал на место обойму и вскинул руку, направив оружие на стену. Все действие – меньше мгновения, меньше половины мгновения, дар увидел результат: только что пистолет на столе, и вот он указывает на цель. – У «Лекоя» большая ударная сила, но он чрезмерно тяжел – неудобно носить, неудобно стрелять. А серьезная отдача может помешать второму выстрелу; у наших, более легких, пистолетов такого недостатка нет.
   – Твой вердикт?
   – В нашей армии все в порядке.
   – Приятно слышать. – Антонио проследил за тем, как брат возвращает «Лекой» в коробку, и негромко произнес: – Жаль, что с Лилиан так получилось.
   Он предполагал, что вопрос вызовет яростную вспышку, но ошибся, ответил Помпилио достаточно спокойно:
   – Мы не разговаривали больше десяти лет, брат, почему ты решил начать общение с грустной темы?
   – Потому что она для тебя важна, брат, – объяснил Антонио. – Я знал, что ты неравнодушен к девушке, но и представить не мог, насколько сильно.
   – Поэтому ты решил использовать ее в своих интересах?
   – Я всего лишь подсказал тебе, что этот узел необходимо распутать или разрубить. – Дар помолчал. – Я ведь вижу, что только Лилиан связывает тебя с жизнью, брат, на все остальное тебе плевать.
   Несколько минут Помпилио сидел молча: голова опущена на грудь, глаза закрыты, дыхание мерное. Могло показаться, что он задремал, но Антонио понимал, что брат погрузился в непростые размышления.
   – О нас с Лилиан тебе Теодор рассказал? – произнес наконец Помпилио.
   – Она сама.
   – С чего бы?
   – Известие о твоем исчезновении повергло Лилиан в шок. – Дар добавил себе вина, подумал, поднялся и наполнил бокал брата. – Она ужасно переживала, но по понятным причинам не могла никому излить душу. У нее ведь никого не осталось…
   – Я знаю.
   – Одним словом, получилось так, что мы много общались. – Антонио погрел бокал в руке. – Не могу не одобрить твой выбор, брат: Лилиан красива, умна…
   – Ты забыл маленькую деталь, брат: она вышла замуж за Фредерика.
   – Не нужно ее обвинять.
   – Я не обвиняю, – вздохнул Помпилио. – Наверное, поэтому и злюсь: я не могу обвинять Лилиан в том, что она сделала. – И пронзительно посмотрел на брата: – Но что делать мне?
   Боль – вот что увидел Антонио во взгляде брата. Невыносимую боль потерявшего все человека. Антонио увидел то, что ожидал. Для того он и пришел: чтобы увидеть и постараться помочь.
   – А что ты намеревался делать, когда узнал, что Лилиан собирается замуж? – осведомился дар. – Тогда, на Заграте?
   – К концу нашего путешествия Лилиан изменила решение.
   – Ты с ней говорил?
   – Я видел.
   Дер Даген Тур улыбнулся. Против воли. Потому что вспомнил, как Лилиан смотрела на него: во дворце, на «Амуше». Вспомнил, как стояли они рядом. И как присутствие одной-единственной женщины переворачивало весь мир. Главной женщины.
   – Допустим, – не стал спорить дар. – Но представь, что ничего не изменилось. Твои действия?
   – Тогда все было просто, – пожал плечами Помпилио. – Я предполагал посетить Каату и поговорить с Фредериком: или он уходит с дороги, или дуэль.
   – Что изменилось?
   – Я изменился.
   – Уверен? – Антонио покачал головой. – Ты переживаешь непростое время, брат, но ты все равно тот самый Помпилио, которого я знаю с детства. В противном случае ты уже вскрыл бы себе вены.
   И этот удар достиг цели: пробил выстроенную защиту и вывел дер Даген Тура из равновесия.
   – Зачем ты явился?! – сжав кулаки, выкрикнул Помпилио.
   – Поговорить.
   – О Лилиан?
   – О тебе.
   – Я согласился лететь на Кардонию, ты пристроил меня к делу. Развеселил. Что еще? Советы? Соболезнования? Что еще я должен выслушать?
   Он не жаловался, не собирался жаловаться и не искал жалости. Он потерял все и начал потихоньку выбираться из ямы. Сам выбираться, кряхтя и стискивая зубы. Он не жаловался и не просил, он готовился драться с судьбой и готов был возненавидеть любого, кто осмелился бы полезть к нему в душу.
   И потому следующая фраза Антонио поразила дер Даген Тура прямо в сердце.
   – Я испугался, – глухо произнес дар, и ошеломленный Помпилио умолк. – Последний раз я боялся в детстве – боялся заблудиться на охоте, но вскоре это прошло. С тех пор я ничего не боялся, и вот – испугался потерять тебя. Мы не общались – да, но ты был. Я читал о твоих приключениях, я с гордостью говорил, что ты мой брат. И несмотря на все твои безумства, я не верил, что ты уйдешь первым. Ты на десять лет младше, ты должен меня пережить – это нормально. Когда я узнал, что тебя нет, мир стал другим. Я испугался. – Дар поставил бокал на стол и поднялся. – Собственно, это все, что я хотел сказать. Спокойной ночи.
   – Он предложил дуэль, – произнес Помпилио, прежде чем Антонио повернулся к нему спиной. Произнес громко, намеренно выделив местоимение «он». – Он, не я.
   – Что?
   – Это была идея Маурицио.
   И дар медленно вернулся в кресло.
   Он понял, что пришел не зря и сделал все правильно, понял, что услышит ответную исповедь. Услышит рассказ о том, как много лет назад в замке Гларден Помпилио убил их брата. Их Маурицио, решившего претендовать на трон и поставившего дарство Кахлес на грань гражданской войны. Помпилио предотвратил кровопролитие, защитил закон, но с тех пор избегал Антонио.
   – Я надеялся переубедить Маурицио, мы говорили всю ночь, но он стоял на своем.
   – Он был упорен, – прошептал Антонио.
   – Упрям, – уточнил Помпилио. – Под утро, когда мы оба поняли, что разговор зашел в тупик, Маурицио сказал, что я не прав и дело идет к дуэли. А я сказал, что раз он чувствует себя оскорбленным, то должен выбрать оружие. – Пауза. – Маурицио выбрал сабли.
   Потому что к тому времени младший Кахлес уже несколько лет познавал тайны Хоэкунса.
   – Маурицио был хорошим фехтовальщиком, – грустно улыбнулся дар.
   – Отличным, – подтвердил Помпилио.
   – Гораздо лучше тебя.
   – Когда Маурицио выбрал сабли, он не оставил мне выбора, – твердо произнес Помпилио. – Маурицио был готов убивать за свою власть, но не был готов умирать. Он стал бы очень плохим даром.
   – Но он был великолепным фехтовальщиком, – повторил Антонио. – Как ты победил?
   – Я знал, как Маурицио будет сражаться, – угрюмо ответил Помпилио. – Он ведь любил меня и не хотел затягивать дело.
   И перед глазами Антонио встала картина старой дуэли: тронный зал замка Гларден дремлет в предрассветных сумерках, кресла и маленький столик, за которым братья сидели всю ночь, сдвинуты к стене, на них валяются месвары, а Помпилио и Маурицио, одетые лишь в брюки, сапоги и сорочки, стоят друг перед другом с саблями наголо. Похожие так, что щемит сердце. Принявшие решение убивать, и от этого тоже щемит. Братья ждут сигнала, которым стал первый луч солнца.
   – Я знал, что сначала будет финт и лишь потом – смертельный выпад, – продолжил Помпилио. – Поэтому не среагировал на первый удар, ушел от второго и уколол Маурицио в сердце. Так было.
   Первый луч даже опомниться не успел. Не пробежал по всем окнам, не поиграл с хрусталем тяжелой люстры, не подмигнул позолоченному трону. Первый луч лишь выглянул, а по мраморном полу уже растекалась кровь.
   – Десять лет я вспоминал эту историю каждый день. Десять лет я спрашивал себя, правильно ли поступил? Десять лет видел кровь на своих руках, но во время катастрофы я потерял память, а когда она вернулась, выяснилось, что боль ушла, перестала жечь мне душу. Я наконец принял то, что сделал. – Помпилио улыбнулся. – Когда память вернулась, первая моя мысль была о Лилиан.
   – А если бы Маурицио выбрал пистолеты? – тихо спросил Антонио.
   Если бы показал, что готов умереть за идею? Показал себя настоящим даром?
   – Не знаю, – спокойно ответил Помпилио. – Но это не важно, брат, потому что Маурицио выбрал сабли.
   – Спасибо за прямоту, брат.
   – Налей мне еще вина. – Помпилио криво усмехнулся. – Я рад, что мы наконец разговариваем.

* * *

   – Оружие?
   – Проверено, – мгновенно ответил Бабарский, преданно глядя на руководство снизу вверх.
   – За состояние отвечают стрелки и Бедокур, – холодно напомнил Дорофеев, «забыв» о том, что по боевому расписанию ИХ исполнял обязанности пулеметчика. – Меня интересуют боеприпасы.
   – Полный комплект, – заверил начальство суперкарго. И шмыгнул носом, продемонстрировав, что болезни не дремлют.
   – Допустим. – Капитан поставил галочку напротив очередной графы. – Продовольствие?
   – Длительного хранения завозят. – Бабарский кивнул на стоящий у ворот эллинга паротяг. – А свежие доставим на борт за три часа до отправления.
   Опустошение здоровенного кузова шло по-муравьиному сноровисто и деловито: цепочка грузчиков споро перетаскивала ящики, мешки, свертки и бидоны в чрево «Амуша», где их встречал озабоченный кок.
   – Допустим.
   Несмотря на не самый высокий рост, Базза выглядел на фоне маленького и пухленького ИХ настоящим гигантом: сказывались плотное сложение и широкие плечи. Одевался капитан обыкновенно – в темно-синий повседневный мундир офицера Астрологического флота, а самой примечательной его приметой был жуткого вида шрам, обезобразивший левую сторону лица Баззы и придававший ему весьма устрашающий вид.
   Дорофеев нарисовал в ведомости еще одну галочку и продолжил:
   – В прошлом походе у команды были жалобы на обмундирование. Не всем хватило комбинезонов.
   – Не всем хватило новых комбинезонов, – поправил капитана ИХ. – Теперь все в порядке.
   – Ты закупил обмундирование? – удивился Базза.
   – Нет, просто счастливчики поистрепали обновки.
   Но шутка не удалась: при подготовке к походу у капитана напрочь исчезало чувство юмора.
   – ИХ!
   – Всем, кому нужно, достались новые комбинезоны, – доложил суперкарго.
   – А что с судовой кассой?
   – Судовая касса всегда в порядке, капитан, – широко улыбнулся Бабарский. – Можете организовать проверку в любое время дня и ночи. – Взгляд маленьких глаз ИХ был настолько честен, что любой на месте Дорофеева устыдился бы. Но Базза хорошо знал своего суперкарго, чтобы доверять невинному взгляду. – Вам не кажется, что здесь ужасный сквозняк?
   – Сквозняк тоже проверим, – рассеянно пообещал капитан, ставя галочку в графе «судовая касса». И пометку: «Ревизия вечером».