* 17 * Гриценко глянул на часы: остался всего час - надо успеть. Небо над головой неотвратимо наливалось лиловым соком... затем синим... становилось еще светлей... В том небесном соке созревал золотой плод - солнце. Гриценко позвонил домой из знакомого автомата - трубку никто не взял. Тогда решил идти к Спиновым. По привычке прихватил с собой лом, но тот ему не пригодился. Дверь в квартиру Спиновых оказалась вдруг незапертой. В коридоре кромешная темнота пахла жареной картошкой. Последнее, что Гриценко запомнил из той своей жизни-смерти, - громадная тяжелая паутина, откуда-то с потолка обрушившаяся ему на голову и плечи, резкий, болезненный укол в шею, колонки оранжевых цифр в левом глазу и неожиданно приятный запах человеческого тела. Гриценко потом вспомнил: так пахла в детстве его маленькая дочурка... ...К Коровину Серега Гриценко возвращался не один, а в компании четырех верных друзей - дочери, программиста Сашки Спинова, его сына Вовки и журналиста Женьки Безсонова, вызвавшегося вместе с ними идти в логово вурдовампов. У Женьки был настоящий, по его словам, времен аж Столетней войны арбалет, очень смахивающий на ножку от старого письменного стола такой же потертый, поцарапанный, с жалкими остатками лака. Арбалетом вооружила Женьку его жена Вера. Она принесла чудо-оружие из краеведческого музея, где работала старшим научным сотрудником. Гриценко молча вел отважных охотников на вурдовампов. Ссутулившись, закинув на спину мешок из-под сахара, плотно набитый сырыми осиновыми кольями, он шел, почти не оборачиваясь. Шагал по городу, с нетерпением ожидавшему наступления нового дня. Выглядел Гриценко очень утомленным, но на душе у него было необыкновенно легко и чисто. Вот и старый двухэтажный дом - прикинувшийся немощной овцой притон вурдовампов. Друзья бесстрашно взбежали по скрипучей лестнице. Ни звука, ни вздоха. Лишь Машка внезапно вкрикнула, да тут же подавила крик, зажав рот ладошкой. (Как потом выяснилось, она налетела на крошечного длиннохвостого зверька.) Первым делом на счет раз-два-три Серега и Сашка Спинов кинули в кровопийц по увесистому обломку кирпича. Серега кидал в дальний левый угол, Сашка в правый. К кирпичам были привязаны концы капроновой рыбацкой сети. Вурдовампы опомниться не успели, как оказались под ней. Что тут началось! Кровопийцы барахтаются под сетью, брыкаются, как сумасшедшие, молотят руками, пытаясь ее разорвать, еще крепче запутываются, ревут, грязно ругаются, лезут из кожи, чуть ли не наизнанку выворачиваются, лишь бы вырваться... Вот уже двум-трем удалось освободиться от капроновых пут. Вурдовампы тотчас встрепенулись, по-волчьи ощерились... но уже в следующую секунду их разнесло на сотни склизких кусков. Никому не уйти от возмездия!
Бедовая Машка и Женька Безсонов устроили кровопийцам настоящий артобстрел: Машка палила в них из Вовкиной рогатки, Женька расстреливал из антикварного арбалета. Гриценко и Спинов ринулись в самую гущу чудовищ. Отважные друзья лихо скакали, точно по болотным кочкам, по вурдовамповским головам, норовящим зацепить их клыками, и безжалостно протыкали нелюдей кольями, как хирург протыкает иглой чирь, чтобы выпустить гной. Чвяк! - с мерзким звуком лопались кровопийцы! Чвяк! - сколько же гадости вываливалось из них!.. Один Вовка стоял в нерешительности, с перекошенным от страха и брезгливости лицом. Вдруг он схватился за живот, повернулся к столу, на котором еще дымились обугленные бутерброды, и, громко рыгнув, вырвал на неубранную посуду. В этот момент кто-то сзади цапнул Вовку за ногу. Содрогнувшись от второго приступа рвоты, Спинов-младший схватил со стола нож и, не оборачиваясь, ударил им наугад. Отрубленная рука вурдовампа осталась висеть на Вовкиной правой штанине. Глухо рыча, раненый кровопийца на четвереньках пятился прочь... Коровин достался Сереге Гриценко. На предводителя вурдовампов столбняк напал, когда Гриценко хладнокровно приставил к его круди осиновый кол. - Ты ж наш, Гриц! - лежа среди поверженных собратьев, с притворным изумлением завопил он, но тут же, принюхавшись, поморщился, зашипел с ненавистью: - Нет, ты не наш-ш-ш! От тебя пахнет теплой кровью. Живой кровью... Что они с тобой сделали, Гриц?! Ты продался им!! Коровин пришел в ярость. Выбив у Гриценко кол, он вскочил было, но тут же снова рухнул на пол, сбитый с ног мощным ударом в голову. - Придурок, друзья вернули мне мою кровь! - Гриценко, став ногой вурдовампу на грудь, отчего-то медлил, тянул с расплатой. - Я разделаюсь с тобой, парень! Ты будешь мой!! - словно невидимая пружина подкинула кверху Коровина. Еще не став окончательно на ноги, вурдовамп сделал прицельный выпад в сторону Гриценко. До Серегиной шеи оставалось сантиметров десять-пятнадцать, которые Коровин с легкостью преодолел бы... если бы не осиновый кол. "Дядя Сережа, держите!!" - Вовка вовремя кинул кол, и Гриценко ловко поймал его на лету. - Куда тебе, мерзкое отродье! Получай!!.. После Серегиного удара Коровин превратился в зловонное месиво. Час за часом разделались и с остальными. Ягру Безсонов пригвоздил стрелой к стене. Прежде чем лопнуть со звуком раздавленного моченого помидора, Ягра минуты две жутко визжала!.. В следующую секунду, зазевавшись, Безсонов получил сильнейший удар в челюсть. В этот момент Женька стоял у клетчатого окна. Разбив спиной стекло и кусок прогнившей рамы, Безсонов с арбалетом в обнимку вылетел во двор. Бог его знает, на что он упал, но, видимо, благополучно, потому что довольно быстро пришел в себя и немедленно устремился наверх. Битва людей с вурдовампами была слышна далеко окрест. Безсонов вбежал вовремя. Как раз в эту секунду коротышка с прилизанными волосами, изловчившись, запрыгнул Вовке на спину, но, слава Богу, не успел впиться в шею. Безсонов буквально на миг опередил - отбросил Прилизанного метким выстрелом из арбалета. Машка, что-то процедив сквозь зубы, добила вурдовампа из рогатки. От Машки никто не ожидал такого бесстрашия и умения обращаться с рогаткой. Она расстреливала из нее кровопийц, как мальчишки бьют из рогаток воробьев или жаб. Стреляла серебристыми алюминиевыми пуговицами, отрезанными от старых Вовкиных школьных костюмов. И хотя известно, что вампира (раз так, то и вурдовампа) можно убить лишь серебряной пулей, алюминиевая пуговица убивала не хуже. Вон глядите, как Машка всадила пуговицу в лоб загнанного в угол Мица - лоб маленького вурдовампа разлетелся вдребезги, будто разбитое фарфоровое блюдце! Вот такие удивительные пуговицы на старых советских школьных формах. У Безсонова стрелы кончились раньше, чем в доме вурдовампы. Поэтому пришлось отложить арбалет и взяться за осиновый кол. Правда, Женька опять зазевался (ох уж эти творческие люди!): он замешкался, поднимая с пола кол, и это ему едва не стоило жизни. Здоровенный вурдовампище с голым черепом и необъятным, точно бочка с пивом, животом (определенно, это был бритоголовый здоровяк, тот самый Лысый-толстый, поправившийся на человеческой крови) откуда ни возьмись подлетел (что никак не вязалась с его внушительной комплекцией) к Безсонову и - бац! - наступил ему на руку тяжелым солдатским ботинком. Резко потянул Женьку за волосы, со звериным рыком распахнул клыкастую пасть... Но уже в следующую секунду из пуза бритоголового громилы ударил фонтан какого-то дерьма и с ног до головы окатил Безсонова. То Сашка Спинов подоспел кстати, ударив вурдовампа в спину, с трудом пробил насквозь добросовестно выструганным колом. Это ж надо, какие здоровенные экземпляры иногда попадаются среди кровопийц!.. Бой с вурдовампами продолжался около двух с половиной часов. В комнате стоял жуткий смрад, стены были обрызганы какой-то красно-коричневой гадостью, над останками кровопийц поднимался зеленоватый вонючий дым, вскоре вызвавший дружный кашель у охотников на вурдовампов. По полу катались остекленевшие глаза кровопийц (наверное, единственное из их плоти, не подвергнувшееся распаду), глаза были разные, но во всех читалась одинаковая лютая ненависть, залитая наспоследок, точно смолой скорпион, холодным багрянцем смерти. Вовка Спинов, пару раз поскользнувшись на тех мертвых-живых глазах, едва не шлепнулся на вонючую трупную кучу. Под конец с Машкой случилась истерика. Наткнувшись где-то среди мусора, обломков мебели и кусков мерзкой плоти на клюшку для гольфа, она не долго думая разбила два стекла в высоком клетчатом окне. В тот же миг спасительная предрассветная прохлада хлынула в старый, умирающий дом. Затем Машка, войдя в раж, набросилась на странную галерею. Казалось, портреты великих и не очень людей, так или иначе причастных к мифу и жизни упырей, вампиров, вурдовампов и прочих нелюдей, с немым укором взирали на Гриценко и его бесстрашных друзей... Девушка сокрушила все до одного портреты. Не пощадила ни Гете, ни Толстого, а бумажный лоб князя Дракула трижды рассекла стальной клюшкой. Рассвело. Казалось, разделались со всеми. Не все убитые вурдовампы растекались на полу зловонными кляксами. Некоторые, почернев, медленно оседали, словно мартовские сугробы. Гриценко трижды обошел поле битвы, с отвращением заглядывая под сеть, но так и не нашел, кого с такой настойчивостью искал. Не было мастера, да и жена куда-то зныкла. - Так Приходько здесь не было с самого начала! - с уверенностью заявил Спинов-старший. - Маму я тоже не видела, - со слезами в голосе призналась Маша. - Может, она еще жива? - Жива, конечно, жива, - попытался успокоить дочь Гриценко. - Грызет сейчас кого-нибудь в подворотне. - Ну, папа, какой же ты! - обиделась дочь. - Да чего там, Маш, все путем. Мамке твоей никакие злыдни не страшны. Лишь бы она сама... того самое... Короче, дочь, ты поняла. На следующий день все сумские газеты протрубили об отважных самоучках охотниках на вурдовампов, о грандиозной битве на втором этаже старого, не зарегистрированного ни в одном жэке дома, о причастности к мистическим кровопийцам известного в городе человека - мастера Бориса Савельича Приходько... Никто газетной шумихе не поверил или сделал вид, что не верит, а кто-то, напротив, рассказывал, что Приходько встречали живым и здоровым, и не в компании кровожадных вурдовампов, а под ручку с вполне привлекательной женщиной. По словам других очевидцев, сразу после обеда мастер неожиданно появился на заводе, быстро оформил увольнение и исчез. В конце того же дня в заводском сортире нашли мертвым скользкого и лысого, как подшипник скольжения, заммастера Фомича, закадычного дружка Бориса Савельича. Фомич лежал в луже крови с перекушенным горлом... Но Гриценко этому не поверил. Отныне Серега верил только своим глазам: мастер пропал из города, а мужика, очень похожего на Фомича, Серега пару раз замечал в толпе в центре города... Но вот куда подевалась жена? ...В то утро, когда друзья только-только отмыли под колонкой руки от крови, было на редкость тихо и спокойно. Белые рыхлые облака, точно губки, увлажнили несколько вогнутый лоб неба и послушно разбежались к линии горизонта. Теперь небосвод сиял, как чисто вымытое оконное стекло. Со дворов, мимо которых проходили Гриценко и его друзья, аппетитно тянуло запахом кореандра и мирным, домашним дымком. Никому не хотелось расходиться. Давно уже люди и машины включились в ежедневный, порой не поддающийся никакому осмыслению ритм. Давно открылись магазины. Друзья взяли в гастрономе пива, Маше - колу и вышли на улицу. Уселись под желто-белым полиэтиленовым зонтом отмечать победу. - Нет ничего проще, чем разделаться с вурдовампами! - сказал вдруг Серега и, сделав два длинных глотка, продолжил: - Но совершенно непонятно, как вы меня... переделали? - А ты разве не помнишь? - с доброй ухмылкой спросил Спинов-старший. - Не-а. Помню только: крови хотелось ужасно. Зашел к тебе в дом, сделал пару шагов по темному коридору, на голову упала какая-то скользкая дрянь... - Это сеть, - подсказал Вовка. - ...Да, наверное, и... Черт его знает, шо потом было! - Ну что, Вовка, говорить ему? - продолжая улыбаться, Спинов повернулся к сыну. - Думаю, не стоит, - подмигнул Вовка. - Да, пусть это останется нашей тайной, - поддержала Маша. - Хорошо, пап? Глядя на мужчин, она вдруг расхохоталась. Так беззаботно, так легко, будто и не пережила она недавний кошмар, будто не отделял ее от смерти один укус чудовища... Вслед за девушкой рассмеялись и ее спутники. - Ну ладно. Ваша взяла, конспираторы, - улыбаясь, сдался Гриценко. Потом почесал затылок. - Но хотя бы скажите, где моя жена?
* 18 * ...Через два дня жена Гриценко ждала его дома. Около десяти утра Серега вернулся с биржи по трудоустройству, где встал на учет. Зашел в дом, а тут на тебе - Людка собственной персоной! - Машка к Вовке Спинову поехала, - не отрываясь от телевизора, ни с того ни с сего сообщила Людка. Она сидела в кресле и ела свежесваренный рис. На ней был обычный домашний халат с изумрудными лилиями. - А ты разве... не того? - обалдевший до крайности, уставился на жену Гриценко. - Чего это ты день с оскорбления начинаешь? - обиделась Людка, нервно поправляя на груди халат. Гриценко, продолжая глупо пялиться на жену, обошел кресло, снова встал, как остолоп, против нее. С испугом почувствал, как холодная струйка пота скатилась между лопаток. - Ну ты же вроде как... вурдовамп? - Уже нет, - не согласилась Людка, подбирая вилкой последние рисинки. - Как это?! - не понял Серега. Радость внезапной волной захлестнула его, брызнув из глаз двумя нечаянными слезинками. Но жена молчала. - У каждого свои секреты, - сделав трехминутную паузу, наконец заметила Людка. Выдержка у нее была что надо. - Вот в церковь ходила... Знаешь, давай оставим этот разговор! Но Гриценко все никак не удавалось справиться с волнением. В задумчивости он походил по комнате. - Так ты, значит, меня и грызть не будешь? И снова жена ответила не сразу. Смерила Серегу долгим оценивающим взглядом. - Хм, вот доживем до ночи, а там поглядим. Гриценко уже был готов все забыть и простить, как вдруг ему привиделся пятый, последний сон о графине Батори...
- ...Наказание есть функция времени, вины и милости божьей, - говорила графиня Элизабет Батори, вытаскивая из черной шляпы голову Бритоголового Здоровяка. - Но на бога тебе глупо надеяться. Посмотри, сколько вокруг вампиров! Скоро и ты станешь одним из нас. В очередной час гольф Здоровяк оступился в прошлое и снова очутился в мире кровожадной графини. Как ни странно, его здесь ждали. Поскольку Здоровяк был абсолютно лысым, мадам Батори пришлось вытягивать его из черной шляпы за ухо. Элизабет играла роль фатальной фокусницы. На графине были высокие черные сапоги, черные галифе и черная мужская рубашка с накладными карманами. В глазах мадам горел, разумеется, красный, кровавый свет. Она остановилась в пяти-шести шагах от шляпы, опершись о стальную клюшку для гольфа. Шляпа имела классическую форму цилиндра (странно, каким ветром занесло ее в средневековую глушь?). Когда-нибудь в будущем ее, возможно, станет носить какой-нибудь респектабельный миллионер-кровопийца, предпочитающий пресному поцелую жены стакан пролетарской крови, гавайскую сигару и сомнительный бутон крашеной шлюшки. Но это случится когда-нибудь... может быть. Сейчас же шляпа стояла посреди старой театральной сцены, чьи подмостки пахли гниющим деревом и лошадиным потом. Из шляпы, недоуменно озираясь, высунулась голова Здоровяка. А ведь еще минуту назад графиня Батори, артистично покачивая бедрами, вытягивала красно-черную ленту. И вдруг - голова Здоровяка. За ухо ее, за ухо! Появившись на белый свет, лившийся черт-те сколько столетий назад, Здоровяк не сразу смог отвести обалдевшего взгляда от публики, собравшейся в зале. Кого здесь только не было, какие только титулы и типажи - графья, князья, маркизы, бароны и герцоги... в прошлом. Еще более прошлом, чем то, в которое по дурацкой случайности оступился Бритоголовый Здоровяк. Сейчас на него, ожидая развлечений и зрелищ, пялились мерзкие хари вампиров. Ох и ублюдки, бр-р!.. А это еще кто? В первом ряду, зловеще подмигивая Здоровяку, ковыряясь в темно-желтых, как плавленый сахар, клыках, сидел граф Дракула. "Мое почтение", - машинально шепнул ему Здоровяк. Увлекшись ненавистью к вампирам, Здоровяк не заметил, как началось действо. Присвоив себе полномочия бога, графиня Батори взялась приводить в исполнение приговор. Слева от нее встал вечно угрюмый и косматый Торко. Из его клыков торчал кусок почерневшей плоти. Торко подал графине первый мяч. Элизабет замахнулась клюшкой и, не целясь, ударила. Бах! Удар клюшки пришелся в пяти дюймах от мяча. Удар по сцене вышел необыкновенно сухим и звучным, как огнестрельный выстрел. Здоровяк испуганно встрепенулся в шляпе, точно птица в гнезде. - А-ха-ха-ха! - казалось, беззлобно расхохоталась Элизабет Батори. - Ну что ты так дергаешься, мой мальчик? Я же сказала тебе: одним из аргументов функции наказания является время. А время, мой любимый враг, не плоская копейка. Оно имеет форму шара. Наказание направлено по касательной ко времени. Направлено точно в твой лоб, дружок! В зале раздался дружный хохот, зрители одобрительно застучали клыками. - Ну, а если... - Здоровяк, дрожа от страха, проглотил соленую, как кровь, слюну. - А если ты промахнешься, как сейчас? Что тогда? - Ах ты, дрянь! Сидишь в шляпе и вякаешь! - вдруг взорвалась графиня. Как же ты меня достал за четыреста лет!.. Ну хорошо. Я отвечу тебе... а потом прикончу. Слушай, недоносок, и хоть приклей мои слова к лысой своей башке. Во-первых, даже если я сейчас промахнусь... Да ты же взвоешь!! Станешь канючить, умолять меня, чтобы я скорей тебя кончила! Потому как, промахнувшись, я заставлю тебя испытать муки ада! А ты знаешь, что такое муки ада? Нет?! Сейчас, сейчас ты огребешь их по полной программе!.. А во-вторых, хи-хи, - Элизабет мерзко хихикнула, - повторяю: время имеет форму шара. Из этого, придурок, следует, что выпущенное в тебя наказание рано или поздно облетит время-шар и, вернувшись, разнесет тебе башку. Причем, заметь, наказание может возникнуть в самом неожиданном месте слева, справа от тебя, позади. Ты даже не подозреваешь о нем, а наказание тут как тут! Для него нет преград. Наказание, как самонаводящаяся ракета: есть цель, и ее надо поразить любым путем... Однако хватит трепаться. Торко, мяч! Ну, засранец, держи лоб шире!!.. И мадам Батори ударила во второй раз. Увидев, как мелькнула клюшка, коротко щелкнув по мячу, Здоровяк инстинктивно вжал голову в плечи и... утонул в шляпе... ...Утонул с головой в говне. Даже хлебнуть успел. И тут же выблеваться. Тьфу, что за наказание?! Точно пробка из бутылки, голова Здоровяка вылетела из фекалий. Взлетела бы в небо, спасаясь от невыносимого смрада, если бы не плечи. Они помешали. Плечи Здоровяка уперлись в пропитанные дерьмом доски. Но все равно свобода! Здоровяк, разинув, как большая рыба, рот, задышал быстро и глубоко... И только спустя минуты три, отдышавшись и смыв слезами дерьмо, прилипшее к ресницам, смог разглядеть окруживших его людей. Прежде всего поразила речь: рубленые, грубоватые на слух фразы на немецком и невнятный, испуганный ропот. Увидел: группа смеющихся офицеров в черной форме войск СС (знакомой по фильму о Штирлице), толпа изможденных, скелетоподобных людей в полосатых робах, то там то сям солдаты в грязно-зеленых касках, с автоматами наперевес и черными громадными псинами, на удивление спокойно взирающими на происходящее. Странным игрищем (или тем, чем все это было на самом деле) руководила статная дама с внешностью мадам Батори. Черная форма СС шла ее бледному лицу и белокурым локонам. "Ты смотри, какая немка породистая!" - невольно отметил про себя Здоровяк. В одной руке Элизабет Батори держала блестящий пистолет, в другой - стек или металлическую трость, которой игриво постукивала по голенищу сапога. Улыбаясь, лениво отвечая на шутки мужчин-офицеров, затянутых в сексуальные, стильные кители и галифе, Батори подняла пистолет... И тогда Здоровяк понял, что он по уши в дерьме. Злой рок, чья-то не менее злая воля или само наказание Господне засунули его в отхожее место посреди неизвестного концлагеря времен второй мировой войны. Сейчас голова Здоровяка торчала из вонючей дыры, с ужасом наблюдая этот жалкий, не знающий пощады и любви мир. Смолк ропот, замолчали офицеры, пару раз нервно тявкнули псы... Прежде чем выстрелить, фрау Батори сказала: - Закон сохранения энергии распространяется и на механизмы наказания. Естественно, в видоизмененной форме. Наказание равно произведению вины на квадрат времени, деленному на божью милость. Если милость является константой, а точнее - равна единице... Короче говоря, если тебе, мой враг, удастся улизнуть, избежать наказания в одном времени, кара настигнет тебя в другом. Я уже говорила тебе, что время имеет форму шара. Однако я еще не сказала главного: таких сферических времен неисчислимое множество, а сообщаются они между собой посредством лабиринтов. Каждый такой лабиринт - сущий ад!.. Да вы, люди, так и называете их - адом, заблуждаясь лишь в том, что ад не конечный мир (или антимир, пристанище душ умерших, как вы чаще его называете), а один из путей в другой, третий, четвертый и прочие миры. Зачем я все это говорю, когда можно легко и без лишних слов прострелить твою непутевую голову?.. Ну, прими это за мой каприз. В общем-то, я уже заканчиваю. Жизни и смерти нет. Есть цикл побегов от наказания. Человеку суждено бежать из одного времени в другое, потому что он слаб, лишен воли. Человек априори наказан. Бог и сверхлюди стоят над человеком. Мы, арийцы, и есть те сверхлюди. Наша миссия, назначенная нам богом, - наказывать. - Что же вас, арийцев, отличает от остальных людей? - едва слышно спросил Здоровяк. - Ясное самосознание и железная воля, - сказала Элизабет Батори и без предупреждения выстрелила. Здоровяк успел-таки нырнуть в дерьмо. Пуля в сантиметре прошла от бритой его головы (на которой уже пророс седой ежик щетины) и отправилась облетать время-шар... ...Шляпа с шумом выплюнула голову Здоровяка. Зал мигом оживился, заулюлюкал, защелкал клыками. Здоровяк быстро-быстро задышал, спеша набрать полные легкие воздуха, но графиня Батори уже кричала: "Торко, мяч!! Мне нужно наказать этого подлеца! Наказание - функция времени и вины, но скоро я лишусь и того, и другого!" Торко бросал мяч, Элизабет била по нему на лету, метя в лоб Здоровяка. Но тот опять оказался проворней: спрятал голову в шляпе раньше, чем мяч коснулся ее черного бархата... Никто не считал, сколько раз удалось Здоровяку уйти от наказания, которое, возможно, он и не заслужил, но которое было ему предопределено. Так считала трансильванская графиня Батори. Того же мнения придерживалась и арийка Батори... Точно мышь в сырой норе, мотался Здоровяк по аду-лабиринту, спасался бегством из одного времени в другое, от театральной сцены к отхожему месту и обратно. Кто назначил ему именно этот путь наказания? Почему он был одним и тем же, а не другим или третьим, и не закончился лишь однажды начавшись? Неужели такой неверной была рука графини Батори или сбит прицел у фрау Батори?.. Но какое это имеет значение, когда важен не результат и не процесс, не наказание и даже не бегство от него, а случай, который вдруг открывает человека (так настойчиво уходящего от наказания) с неожиданной стороны... Однажды Здоровяк не вынырнул из деревянной параши. Как не высунулся из тесной шляпы фокусника. Первой забила тревогу арийка Батори. Она склонилась над вонючей прорубью, тыча стеком в дерьмо. "Это отродье вздумало меня обхитрить! - брызгала слюной Батори. - Я знаю, ты где-то здесь, недоумок!" От волнения и спешки фрау Элизабет мигом взмокла. Скинув с себя черный китель с эмблемой "СС", она осталась в роскошной белой блузке. Внезапно кто-то снизу схватил за стек и сильным рывком послал вверх. Стек, несмотря на плоскую рукоятку, легко проткнул шею мадам. Алые кляксы расплылись на ее белоснежной блузке. Смерть трансильванской графини была еще ужасней. Здоровяк вдруг разнес в клочья черную шляпу и, разворотив гнилые подмостки, вырвался на сцену. Зал ликовал! Вы бы видели, что там творилось!!.. Графиня и пискнуть не успела, как Здоровяк выхватил у нее клюшку для гольфа. Одним махом человек снес вампиру голову с плеч. Сомнительные на первый взгляд высказывания графини Батори в отношении того, что время имеет форму шара, а когда-либо выпущенное наказание, если по какой-то причине не настигнет цели, обязательно вернется в исходную точку, оказались не пустыми словами. В самом деле, пистолетная пуля, невесть как залетевшая в средневековый замок вампиров, поразила насмерть косматого Торко, а тяжелый мяч для гольфа убил наповал немецкую овчарку, охранявшую безымянный концлагерь. За что был наказан пес, неизвестно.
...Когда они проснулись, солнце садилось, подпалив безвредным закатным огнем краешек шторы. Тишину нарушало лишь мерное тиканье кварцевого будильника. - У-у-у! - замычал спросонья Гриценко. - Что, до сих пор болит? - посочувствовала Людка и потянулась к мужу теплыми со сна губами. - Да нет. Ты у меня на руке заснула. Отлежала ее немного... Знаешь что, перевяжи мне палец, а я тебе повязку сменю. Они с удивлением смотрели на безымянный палец на Серегиной левой руке. Тот самый, что Гриценко хватил сапожным ножом. Палец был цел-невредим. - Ничего не понимаю. А ну-ка давай твою руку! Ни малейшего намека на рану - Людкин палец тоже совершенно здоров! - Ну и ну! Как это тебе удалось? Мне, наверное, подорожник помог... - У каждого свои секреты... Сережа, а может, и не было ничего? Может, все это нам приснилось?
Парфин Павел
июнь 2001 г. - 3 мая 2002 г.
Бедовая Машка и Женька Безсонов устроили кровопийцам настоящий артобстрел: Машка палила в них из Вовкиной рогатки, Женька расстреливал из антикварного арбалета. Гриценко и Спинов ринулись в самую гущу чудовищ. Отважные друзья лихо скакали, точно по болотным кочкам, по вурдовамповским головам, норовящим зацепить их клыками, и безжалостно протыкали нелюдей кольями, как хирург протыкает иглой чирь, чтобы выпустить гной. Чвяк! - с мерзким звуком лопались кровопийцы! Чвяк! - сколько же гадости вываливалось из них!.. Один Вовка стоял в нерешительности, с перекошенным от страха и брезгливости лицом. Вдруг он схватился за живот, повернулся к столу, на котором еще дымились обугленные бутерброды, и, громко рыгнув, вырвал на неубранную посуду. В этот момент кто-то сзади цапнул Вовку за ногу. Содрогнувшись от второго приступа рвоты, Спинов-младший схватил со стола нож и, не оборачиваясь, ударил им наугад. Отрубленная рука вурдовампа осталась висеть на Вовкиной правой штанине. Глухо рыча, раненый кровопийца на четвереньках пятился прочь... Коровин достался Сереге Гриценко. На предводителя вурдовампов столбняк напал, когда Гриценко хладнокровно приставил к его круди осиновый кол. - Ты ж наш, Гриц! - лежа среди поверженных собратьев, с притворным изумлением завопил он, но тут же, принюхавшись, поморщился, зашипел с ненавистью: - Нет, ты не наш-ш-ш! От тебя пахнет теплой кровью. Живой кровью... Что они с тобой сделали, Гриц?! Ты продался им!! Коровин пришел в ярость. Выбив у Гриценко кол, он вскочил было, но тут же снова рухнул на пол, сбитый с ног мощным ударом в голову. - Придурок, друзья вернули мне мою кровь! - Гриценко, став ногой вурдовампу на грудь, отчего-то медлил, тянул с расплатой. - Я разделаюсь с тобой, парень! Ты будешь мой!! - словно невидимая пружина подкинула кверху Коровина. Еще не став окончательно на ноги, вурдовамп сделал прицельный выпад в сторону Гриценко. До Серегиной шеи оставалось сантиметров десять-пятнадцать, которые Коровин с легкостью преодолел бы... если бы не осиновый кол. "Дядя Сережа, держите!!" - Вовка вовремя кинул кол, и Гриценко ловко поймал его на лету. - Куда тебе, мерзкое отродье! Получай!!.. После Серегиного удара Коровин превратился в зловонное месиво. Час за часом разделались и с остальными. Ягру Безсонов пригвоздил стрелой к стене. Прежде чем лопнуть со звуком раздавленного моченого помидора, Ягра минуты две жутко визжала!.. В следующую секунду, зазевавшись, Безсонов получил сильнейший удар в челюсть. В этот момент Женька стоял у клетчатого окна. Разбив спиной стекло и кусок прогнившей рамы, Безсонов с арбалетом в обнимку вылетел во двор. Бог его знает, на что он упал, но, видимо, благополучно, потому что довольно быстро пришел в себя и немедленно устремился наверх. Битва людей с вурдовампами была слышна далеко окрест. Безсонов вбежал вовремя. Как раз в эту секунду коротышка с прилизанными волосами, изловчившись, запрыгнул Вовке на спину, но, слава Богу, не успел впиться в шею. Безсонов буквально на миг опередил - отбросил Прилизанного метким выстрелом из арбалета. Машка, что-то процедив сквозь зубы, добила вурдовампа из рогатки. От Машки никто не ожидал такого бесстрашия и умения обращаться с рогаткой. Она расстреливала из нее кровопийц, как мальчишки бьют из рогаток воробьев или жаб. Стреляла серебристыми алюминиевыми пуговицами, отрезанными от старых Вовкиных школьных костюмов. И хотя известно, что вампира (раз так, то и вурдовампа) можно убить лишь серебряной пулей, алюминиевая пуговица убивала не хуже. Вон глядите, как Машка всадила пуговицу в лоб загнанного в угол Мица - лоб маленького вурдовампа разлетелся вдребезги, будто разбитое фарфоровое блюдце! Вот такие удивительные пуговицы на старых советских школьных формах. У Безсонова стрелы кончились раньше, чем в доме вурдовампы. Поэтому пришлось отложить арбалет и взяться за осиновый кол. Правда, Женька опять зазевался (ох уж эти творческие люди!): он замешкался, поднимая с пола кол, и это ему едва не стоило жизни. Здоровенный вурдовампище с голым черепом и необъятным, точно бочка с пивом, животом (определенно, это был бритоголовый здоровяк, тот самый Лысый-толстый, поправившийся на человеческой крови) откуда ни возьмись подлетел (что никак не вязалась с его внушительной комплекцией) к Безсонову и - бац! - наступил ему на руку тяжелым солдатским ботинком. Резко потянул Женьку за волосы, со звериным рыком распахнул клыкастую пасть... Но уже в следующую секунду из пуза бритоголового громилы ударил фонтан какого-то дерьма и с ног до головы окатил Безсонова. То Сашка Спинов подоспел кстати, ударив вурдовампа в спину, с трудом пробил насквозь добросовестно выструганным колом. Это ж надо, какие здоровенные экземпляры иногда попадаются среди кровопийц!.. Бой с вурдовампами продолжался около двух с половиной часов. В комнате стоял жуткий смрад, стены были обрызганы какой-то красно-коричневой гадостью, над останками кровопийц поднимался зеленоватый вонючий дым, вскоре вызвавший дружный кашель у охотников на вурдовампов. По полу катались остекленевшие глаза кровопийц (наверное, единственное из их плоти, не подвергнувшееся распаду), глаза были разные, но во всех читалась одинаковая лютая ненависть, залитая наспоследок, точно смолой скорпион, холодным багрянцем смерти. Вовка Спинов, пару раз поскользнувшись на тех мертвых-живых глазах, едва не шлепнулся на вонючую трупную кучу. Под конец с Машкой случилась истерика. Наткнувшись где-то среди мусора, обломков мебели и кусков мерзкой плоти на клюшку для гольфа, она не долго думая разбила два стекла в высоком клетчатом окне. В тот же миг спасительная предрассветная прохлада хлынула в старый, умирающий дом. Затем Машка, войдя в раж, набросилась на странную галерею. Казалось, портреты великих и не очень людей, так или иначе причастных к мифу и жизни упырей, вампиров, вурдовампов и прочих нелюдей, с немым укором взирали на Гриценко и его бесстрашных друзей... Девушка сокрушила все до одного портреты. Не пощадила ни Гете, ни Толстого, а бумажный лоб князя Дракула трижды рассекла стальной клюшкой. Рассвело. Казалось, разделались со всеми. Не все убитые вурдовампы растекались на полу зловонными кляксами. Некоторые, почернев, медленно оседали, словно мартовские сугробы. Гриценко трижды обошел поле битвы, с отвращением заглядывая под сеть, но так и не нашел, кого с такой настойчивостью искал. Не было мастера, да и жена куда-то зныкла. - Так Приходько здесь не было с самого начала! - с уверенностью заявил Спинов-старший. - Маму я тоже не видела, - со слезами в голосе призналась Маша. - Может, она еще жива? - Жива, конечно, жива, - попытался успокоить дочь Гриценко. - Грызет сейчас кого-нибудь в подворотне. - Ну, папа, какой же ты! - обиделась дочь. - Да чего там, Маш, все путем. Мамке твоей никакие злыдни не страшны. Лишь бы она сама... того самое... Короче, дочь, ты поняла. На следующий день все сумские газеты протрубили об отважных самоучках охотниках на вурдовампов, о грандиозной битве на втором этаже старого, не зарегистрированного ни в одном жэке дома, о причастности к мистическим кровопийцам известного в городе человека - мастера Бориса Савельича Приходько... Никто газетной шумихе не поверил или сделал вид, что не верит, а кто-то, напротив, рассказывал, что Приходько встречали живым и здоровым, и не в компании кровожадных вурдовампов, а под ручку с вполне привлекательной женщиной. По словам других очевидцев, сразу после обеда мастер неожиданно появился на заводе, быстро оформил увольнение и исчез. В конце того же дня в заводском сортире нашли мертвым скользкого и лысого, как подшипник скольжения, заммастера Фомича, закадычного дружка Бориса Савельича. Фомич лежал в луже крови с перекушенным горлом... Но Гриценко этому не поверил. Отныне Серега верил только своим глазам: мастер пропал из города, а мужика, очень похожего на Фомича, Серега пару раз замечал в толпе в центре города... Но вот куда подевалась жена? ...В то утро, когда друзья только-только отмыли под колонкой руки от крови, было на редкость тихо и спокойно. Белые рыхлые облака, точно губки, увлажнили несколько вогнутый лоб неба и послушно разбежались к линии горизонта. Теперь небосвод сиял, как чисто вымытое оконное стекло. Со дворов, мимо которых проходили Гриценко и его друзья, аппетитно тянуло запахом кореандра и мирным, домашним дымком. Никому не хотелось расходиться. Давно уже люди и машины включились в ежедневный, порой не поддающийся никакому осмыслению ритм. Давно открылись магазины. Друзья взяли в гастрономе пива, Маше - колу и вышли на улицу. Уселись под желто-белым полиэтиленовым зонтом отмечать победу. - Нет ничего проще, чем разделаться с вурдовампами! - сказал вдруг Серега и, сделав два длинных глотка, продолжил: - Но совершенно непонятно, как вы меня... переделали? - А ты разве не помнишь? - с доброй ухмылкой спросил Спинов-старший. - Не-а. Помню только: крови хотелось ужасно. Зашел к тебе в дом, сделал пару шагов по темному коридору, на голову упала какая-то скользкая дрянь... - Это сеть, - подсказал Вовка. - ...Да, наверное, и... Черт его знает, шо потом было! - Ну что, Вовка, говорить ему? - продолжая улыбаться, Спинов повернулся к сыну. - Думаю, не стоит, - подмигнул Вовка. - Да, пусть это останется нашей тайной, - поддержала Маша. - Хорошо, пап? Глядя на мужчин, она вдруг расхохоталась. Так беззаботно, так легко, будто и не пережила она недавний кошмар, будто не отделял ее от смерти один укус чудовища... Вслед за девушкой рассмеялись и ее спутники. - Ну ладно. Ваша взяла, конспираторы, - улыбаясь, сдался Гриценко. Потом почесал затылок. - Но хотя бы скажите, где моя жена?
* 18 * ...Через два дня жена Гриценко ждала его дома. Около десяти утра Серега вернулся с биржи по трудоустройству, где встал на учет. Зашел в дом, а тут на тебе - Людка собственной персоной! - Машка к Вовке Спинову поехала, - не отрываясь от телевизора, ни с того ни с сего сообщила Людка. Она сидела в кресле и ела свежесваренный рис. На ней был обычный домашний халат с изумрудными лилиями. - А ты разве... не того? - обалдевший до крайности, уставился на жену Гриценко. - Чего это ты день с оскорбления начинаешь? - обиделась Людка, нервно поправляя на груди халат. Гриценко, продолжая глупо пялиться на жену, обошел кресло, снова встал, как остолоп, против нее. С испугом почувствал, как холодная струйка пота скатилась между лопаток. - Ну ты же вроде как... вурдовамп? - Уже нет, - не согласилась Людка, подбирая вилкой последние рисинки. - Как это?! - не понял Серега. Радость внезапной волной захлестнула его, брызнув из глаз двумя нечаянными слезинками. Но жена молчала. - У каждого свои секреты, - сделав трехминутную паузу, наконец заметила Людка. Выдержка у нее была что надо. - Вот в церковь ходила... Знаешь, давай оставим этот разговор! Но Гриценко все никак не удавалось справиться с волнением. В задумчивости он походил по комнате. - Так ты, значит, меня и грызть не будешь? И снова жена ответила не сразу. Смерила Серегу долгим оценивающим взглядом. - Хм, вот доживем до ночи, а там поглядим. Гриценко уже был готов все забыть и простить, как вдруг ему привиделся пятый, последний сон о графине Батори...
- ...Наказание есть функция времени, вины и милости божьей, - говорила графиня Элизабет Батори, вытаскивая из черной шляпы голову Бритоголового Здоровяка. - Но на бога тебе глупо надеяться. Посмотри, сколько вокруг вампиров! Скоро и ты станешь одним из нас. В очередной час гольф Здоровяк оступился в прошлое и снова очутился в мире кровожадной графини. Как ни странно, его здесь ждали. Поскольку Здоровяк был абсолютно лысым, мадам Батори пришлось вытягивать его из черной шляпы за ухо. Элизабет играла роль фатальной фокусницы. На графине были высокие черные сапоги, черные галифе и черная мужская рубашка с накладными карманами. В глазах мадам горел, разумеется, красный, кровавый свет. Она остановилась в пяти-шести шагах от шляпы, опершись о стальную клюшку для гольфа. Шляпа имела классическую форму цилиндра (странно, каким ветром занесло ее в средневековую глушь?). Когда-нибудь в будущем ее, возможно, станет носить какой-нибудь респектабельный миллионер-кровопийца, предпочитающий пресному поцелую жены стакан пролетарской крови, гавайскую сигару и сомнительный бутон крашеной шлюшки. Но это случится когда-нибудь... может быть. Сейчас же шляпа стояла посреди старой театральной сцены, чьи подмостки пахли гниющим деревом и лошадиным потом. Из шляпы, недоуменно озираясь, высунулась голова Здоровяка. А ведь еще минуту назад графиня Батори, артистично покачивая бедрами, вытягивала красно-черную ленту. И вдруг - голова Здоровяка. За ухо ее, за ухо! Появившись на белый свет, лившийся черт-те сколько столетий назад, Здоровяк не сразу смог отвести обалдевшего взгляда от публики, собравшейся в зале. Кого здесь только не было, какие только титулы и типажи - графья, князья, маркизы, бароны и герцоги... в прошлом. Еще более прошлом, чем то, в которое по дурацкой случайности оступился Бритоголовый Здоровяк. Сейчас на него, ожидая развлечений и зрелищ, пялились мерзкие хари вампиров. Ох и ублюдки, бр-р!.. А это еще кто? В первом ряду, зловеще подмигивая Здоровяку, ковыряясь в темно-желтых, как плавленый сахар, клыках, сидел граф Дракула. "Мое почтение", - машинально шепнул ему Здоровяк. Увлекшись ненавистью к вампирам, Здоровяк не заметил, как началось действо. Присвоив себе полномочия бога, графиня Батори взялась приводить в исполнение приговор. Слева от нее встал вечно угрюмый и косматый Торко. Из его клыков торчал кусок почерневшей плоти. Торко подал графине первый мяч. Элизабет замахнулась клюшкой и, не целясь, ударила. Бах! Удар клюшки пришелся в пяти дюймах от мяча. Удар по сцене вышел необыкновенно сухим и звучным, как огнестрельный выстрел. Здоровяк испуганно встрепенулся в шляпе, точно птица в гнезде. - А-ха-ха-ха! - казалось, беззлобно расхохоталась Элизабет Батори. - Ну что ты так дергаешься, мой мальчик? Я же сказала тебе: одним из аргументов функции наказания является время. А время, мой любимый враг, не плоская копейка. Оно имеет форму шара. Наказание направлено по касательной ко времени. Направлено точно в твой лоб, дружок! В зале раздался дружный хохот, зрители одобрительно застучали клыками. - Ну, а если... - Здоровяк, дрожа от страха, проглотил соленую, как кровь, слюну. - А если ты промахнешься, как сейчас? Что тогда? - Ах ты, дрянь! Сидишь в шляпе и вякаешь! - вдруг взорвалась графиня. Как же ты меня достал за четыреста лет!.. Ну хорошо. Я отвечу тебе... а потом прикончу. Слушай, недоносок, и хоть приклей мои слова к лысой своей башке. Во-первых, даже если я сейчас промахнусь... Да ты же взвоешь!! Станешь канючить, умолять меня, чтобы я скорей тебя кончила! Потому как, промахнувшись, я заставлю тебя испытать муки ада! А ты знаешь, что такое муки ада? Нет?! Сейчас, сейчас ты огребешь их по полной программе!.. А во-вторых, хи-хи, - Элизабет мерзко хихикнула, - повторяю: время имеет форму шара. Из этого, придурок, следует, что выпущенное в тебя наказание рано или поздно облетит время-шар и, вернувшись, разнесет тебе башку. Причем, заметь, наказание может возникнуть в самом неожиданном месте слева, справа от тебя, позади. Ты даже не подозреваешь о нем, а наказание тут как тут! Для него нет преград. Наказание, как самонаводящаяся ракета: есть цель, и ее надо поразить любым путем... Однако хватит трепаться. Торко, мяч! Ну, засранец, держи лоб шире!!.. И мадам Батори ударила во второй раз. Увидев, как мелькнула клюшка, коротко щелкнув по мячу, Здоровяк инстинктивно вжал голову в плечи и... утонул в шляпе... ...Утонул с головой в говне. Даже хлебнуть успел. И тут же выблеваться. Тьфу, что за наказание?! Точно пробка из бутылки, голова Здоровяка вылетела из фекалий. Взлетела бы в небо, спасаясь от невыносимого смрада, если бы не плечи. Они помешали. Плечи Здоровяка уперлись в пропитанные дерьмом доски. Но все равно свобода! Здоровяк, разинув, как большая рыба, рот, задышал быстро и глубоко... И только спустя минуты три, отдышавшись и смыв слезами дерьмо, прилипшее к ресницам, смог разглядеть окруживших его людей. Прежде всего поразила речь: рубленые, грубоватые на слух фразы на немецком и невнятный, испуганный ропот. Увидел: группа смеющихся офицеров в черной форме войск СС (знакомой по фильму о Штирлице), толпа изможденных, скелетоподобных людей в полосатых робах, то там то сям солдаты в грязно-зеленых касках, с автоматами наперевес и черными громадными псинами, на удивление спокойно взирающими на происходящее. Странным игрищем (или тем, чем все это было на самом деле) руководила статная дама с внешностью мадам Батори. Черная форма СС шла ее бледному лицу и белокурым локонам. "Ты смотри, какая немка породистая!" - невольно отметил про себя Здоровяк. В одной руке Элизабет Батори держала блестящий пистолет, в другой - стек или металлическую трость, которой игриво постукивала по голенищу сапога. Улыбаясь, лениво отвечая на шутки мужчин-офицеров, затянутых в сексуальные, стильные кители и галифе, Батори подняла пистолет... И тогда Здоровяк понял, что он по уши в дерьме. Злой рок, чья-то не менее злая воля или само наказание Господне засунули его в отхожее место посреди неизвестного концлагеря времен второй мировой войны. Сейчас голова Здоровяка торчала из вонючей дыры, с ужасом наблюдая этот жалкий, не знающий пощады и любви мир. Смолк ропот, замолчали офицеры, пару раз нервно тявкнули псы... Прежде чем выстрелить, фрау Батори сказала: - Закон сохранения энергии распространяется и на механизмы наказания. Естественно, в видоизмененной форме. Наказание равно произведению вины на квадрат времени, деленному на божью милость. Если милость является константой, а точнее - равна единице... Короче говоря, если тебе, мой враг, удастся улизнуть, избежать наказания в одном времени, кара настигнет тебя в другом. Я уже говорила тебе, что время имеет форму шара. Однако я еще не сказала главного: таких сферических времен неисчислимое множество, а сообщаются они между собой посредством лабиринтов. Каждый такой лабиринт - сущий ад!.. Да вы, люди, так и называете их - адом, заблуждаясь лишь в том, что ад не конечный мир (или антимир, пристанище душ умерших, как вы чаще его называете), а один из путей в другой, третий, четвертый и прочие миры. Зачем я все это говорю, когда можно легко и без лишних слов прострелить твою непутевую голову?.. Ну, прими это за мой каприз. В общем-то, я уже заканчиваю. Жизни и смерти нет. Есть цикл побегов от наказания. Человеку суждено бежать из одного времени в другое, потому что он слаб, лишен воли. Человек априори наказан. Бог и сверхлюди стоят над человеком. Мы, арийцы, и есть те сверхлюди. Наша миссия, назначенная нам богом, - наказывать. - Что же вас, арийцев, отличает от остальных людей? - едва слышно спросил Здоровяк. - Ясное самосознание и железная воля, - сказала Элизабет Батори и без предупреждения выстрелила. Здоровяк успел-таки нырнуть в дерьмо. Пуля в сантиметре прошла от бритой его головы (на которой уже пророс седой ежик щетины) и отправилась облетать время-шар... ...Шляпа с шумом выплюнула голову Здоровяка. Зал мигом оживился, заулюлюкал, защелкал клыками. Здоровяк быстро-быстро задышал, спеша набрать полные легкие воздуха, но графиня Батори уже кричала: "Торко, мяч!! Мне нужно наказать этого подлеца! Наказание - функция времени и вины, но скоро я лишусь и того, и другого!" Торко бросал мяч, Элизабет била по нему на лету, метя в лоб Здоровяка. Но тот опять оказался проворней: спрятал голову в шляпе раньше, чем мяч коснулся ее черного бархата... Никто не считал, сколько раз удалось Здоровяку уйти от наказания, которое, возможно, он и не заслужил, но которое было ему предопределено. Так считала трансильванская графиня Батори. Того же мнения придерживалась и арийка Батори... Точно мышь в сырой норе, мотался Здоровяк по аду-лабиринту, спасался бегством из одного времени в другое, от театральной сцены к отхожему месту и обратно. Кто назначил ему именно этот путь наказания? Почему он был одним и тем же, а не другим или третьим, и не закончился лишь однажды начавшись? Неужели такой неверной была рука графини Батори или сбит прицел у фрау Батори?.. Но какое это имеет значение, когда важен не результат и не процесс, не наказание и даже не бегство от него, а случай, который вдруг открывает человека (так настойчиво уходящего от наказания) с неожиданной стороны... Однажды Здоровяк не вынырнул из деревянной параши. Как не высунулся из тесной шляпы фокусника. Первой забила тревогу арийка Батори. Она склонилась над вонючей прорубью, тыча стеком в дерьмо. "Это отродье вздумало меня обхитрить! - брызгала слюной Батори. - Я знаю, ты где-то здесь, недоумок!" От волнения и спешки фрау Элизабет мигом взмокла. Скинув с себя черный китель с эмблемой "СС", она осталась в роскошной белой блузке. Внезапно кто-то снизу схватил за стек и сильным рывком послал вверх. Стек, несмотря на плоскую рукоятку, легко проткнул шею мадам. Алые кляксы расплылись на ее белоснежной блузке. Смерть трансильванской графини была еще ужасней. Здоровяк вдруг разнес в клочья черную шляпу и, разворотив гнилые подмостки, вырвался на сцену. Зал ликовал! Вы бы видели, что там творилось!!.. Графиня и пискнуть не успела, как Здоровяк выхватил у нее клюшку для гольфа. Одним махом человек снес вампиру голову с плеч. Сомнительные на первый взгляд высказывания графини Батори в отношении того, что время имеет форму шара, а когда-либо выпущенное наказание, если по какой-то причине не настигнет цели, обязательно вернется в исходную точку, оказались не пустыми словами. В самом деле, пистолетная пуля, невесть как залетевшая в средневековый замок вампиров, поразила насмерть косматого Торко, а тяжелый мяч для гольфа убил наповал немецкую овчарку, охранявшую безымянный концлагерь. За что был наказан пес, неизвестно.
...Когда они проснулись, солнце садилось, подпалив безвредным закатным огнем краешек шторы. Тишину нарушало лишь мерное тиканье кварцевого будильника. - У-у-у! - замычал спросонья Гриценко. - Что, до сих пор болит? - посочувствовала Людка и потянулась к мужу теплыми со сна губами. - Да нет. Ты у меня на руке заснула. Отлежала ее немного... Знаешь что, перевяжи мне палец, а я тебе повязку сменю. Они с удивлением смотрели на безымянный палец на Серегиной левой руке. Тот самый, что Гриценко хватил сапожным ножом. Палец был цел-невредим. - Ничего не понимаю. А ну-ка давай твою руку! Ни малейшего намека на рану - Людкин палец тоже совершенно здоров! - Ну и ну! Как это тебе удалось? Мне, наверное, подорожник помог... - У каждого свои секреты... Сережа, а может, и не было ничего? Может, все это нам приснилось?
Парфин Павел
июнь 2001 г. - 3 мая 2002 г.