Паркер Роберт Б.. Багровое веселье

   — Пятки вот сюда, под валик, — объяснил он. — А теперь медленно сгибайте ноги.
   — Как это «сгибайте»? — капризно спросила женщина.
   — Ну, чтобы пятки коснулись... э... коснулись вас сзади.
   Генри снял свою ослепительно-белую куртку и остался в обтягивающей майке. Его сухое, мускулистое тело напоминало сжатый кулак.
   — Не могу, — жалобно простонала женщина. — Вес очень большой.
   — Когда начнете поднимать, станет легче, — заверил Генри. — Попробуйте.
   — Больно, — поморщилась женщина.
   — Мадам, — Генри снова мило улыбнулся. — У культуристов есть пословица: «Не болит — не растет».
   — Не понимаю, что это значит, — проворчала женщина.
   Я знал, что Генри уже заметил меня, но почему-то упорно не желал смотреть в мою сторону.
   — Давайте, я вам помогу, — снова обратился он к женщине. — Ну, сгибайте ноги. Я подтолкну... Вот так.
   — Все? — спросила женщина.
   — Нет, — покачал головой Генри. — Обычно новички делают по восемь повторений, а когда смогут сделать двенадцать, увеличивают вес.
   — Восемь чего?
   — Ну, в общем, нужно согнуть ноги восемь раз.
   — Но я уже один раз сделала.
   — Хорошо. Значит, осталось семь.
   — Я не смогу сделать еще семь.
   — Я помогу, — Генри помог ей согнуть ноги, пока пятки не остановились сантиметрах в тридцати от ее тощего, обвислого зада.
   — О-о-о, — простонала женщина.
   Генри окинул взглядом зал и подозвал к себе стройненькую девушку в белом свитере.
   — Вот, — обратился он к женщине. — Я показал вам, с чего начать, а Дженни проведет вас по всем остальным тренажерам.
   — Но я не хочу заниматься на всех этих машинах в один день, — возразила женщина.
   — Давайте попробуем, а там посмотрим, — предложила Дженни и бросила на Генри укоризненный взгляд.
   В это время я работал на станке для тренировки спины и, пока Генри и Дженни обменивались взглядами, сделал стойку на руках прямо на сиденье тренажера.
   — Простите, мистер Чимоли, — обратился я к Генри. — Я правильно делаю это упражнение?
   Генри обернулся и бесстрастно посмотрел мне в лицо.
   — Да, конечно, сэр, — улыбнулся он. — Вы делаете абсолютно правильно. — Он шагнул ближе и тихо, но так же любезно добавил: — А теперь пойди поподнимай гантельки своим хреном.
   Он еще раз мило улыбнулся и отошел.
   Я закончил силовую тренировку и перешел в боксерский зал. Теперь эта крошечная комната была единственным местом, которое напоминало о первоначальном предназначении клуба. Генри повесил там несколько груш и притащил пару скакалок. Я провел десять трехминутных раундов с грушей и минут пятнадцать попрыгал со скакалкой. Когда я работал с грушей, из зала аэробики мимо меня прошла симпатичная девушка. Но я даже не взглянул на нее.
   Попрыгав через скакалку, я заметил, что несмотря на усталость дышу ровно и спокойно. Совсем как в былые годы. Когда я выступал на ринге, то всегда был хорош в последних раундах, когда руки противника уставали и слабели, а мое тело оставалось свежим и бодрым.
   Я уже принял душ и начал одеваться, когда в раздевалку вошел Генри.
   — Да, раньше было попроще, — вздохнул он. — Я сурово качался в зале, а когда доходил до ручки, прыгал на ринг и работал до потери пульса. Потом шел домой, отдыхал и через пару дней снова тренировался.
   — Похоже, эта дамочка не очень-то горит желанием заниматься до потери пульса, — заметил я.
   — Как и добрая половина тех, кто приходит в клуб. Все хотят стать здоровыми и сильными, но ни один не желает попотеть. Конечно, она никуда не годится. Но еще хуже те мужики, которые считают, что быть накачанным — это грубо и пошло. А потом в один прекрасный день идут к врачу, и он говорит, что им надо немного потренироваться. Вот они и являются в зал в черных носочках и белых теннисных тапочках и не знают, с какой стороны подойти к тренажеру, так что тебе приходится показывать им, что к чему, как малым детям, и чуть ли не самому выполнять за них упражнения. Ни черта делать не хотят. Неужели так трудно внимательно посмотреть на машину и понять, как она работает. Ведь почти на каждой делается одно-единственное упражнение. Так нет же, им трудно даже посмотреть, как работают на этом станке другие. Куда там! Напялят на себя стодолларовые костюмы, усядутся на этот чертов станок и начинают махать своими тощими ручонками, как тот вонючий петух своими погаными крыльями, пока ты не подойдешь и не скажешь: «Простите, сэр, но мне кажется, лучше, если вы будете делать это упражнение вот так».
   Я уже оделся, когда Генри вышел из душа и снова зашел в раздевалку.
   — Ну что, получше стало? — спросил я.
   Генри улыбнулся и промолчал.
   Был прекрасный весенний день, и я отправился к себе в контору пешком. На мне были плотные брюки, белые кроссовки «Рибок», кожаная куртка и белая рубашка в широкую бледно-розовую полоску — самая смелая из всех, что у меня имелись. Я чувствовал себя сильным и бодрым, как всегда после тренировки.
   Интересно, и чего этому придурку Красной Розе пришло в голову, что он сможет меня запугать?

Глава 7

   В четверг в 9.40 утра я сидел в кабинете Квирка и пытался понять, почему Красная Роза решил меня напугать.
   — Может, это значит то же самое, что и фраза «Поймай меня, пока я не сделал это снова»? — предположил Квирк. — Просто хочет попугать нас, чтобы мы поторопились с расследованием.
   — Ты же слушал запись, — возразил я. — Неужели понял его слова именно так?
   — Нет, — согласился Квирк. — Чувствуется, что он настроен против тебя довольно враждебно.
   Плащ Квирка аккуратно висел на вешалке. Манжеты белой рубашки были отвернуты, накрахмаленный воротничок расстегнут. Он откинулся на своем вращающемся кресле и заложил руки за голову. Под рукавами рубашки вздулись бицепсы.
   — Но почему он настроен против тебя враждебно? — задумчиво спросил Квирк.
   — Ну, почему обычно преступник враждебно относится к детективу?
   — Может, он тебя знает?
   — Ага, и я ему не нравлюсь.
   — Хотя в это и трудно поверить, — усмехнулся Квирк.
   — Не забывай, он психопат, — заметил я.
   — Как будто мало просто полицейских, которые тебя не любят.
   — Но, возможно, он вовсе не полицейский и вовсе не знает меня. А может, вообще происходит что-то другое, — сказал я. — Сюзан постоянно напоминает, что это дело нам решить как дважды два.
   В стеклянную дверь кабинета Квирка постучал дежурный. Квирк кивнул, полицейский открыл дверь и доложил:
   — Лейтенант, к вам суперинтендант Клэнси с какими-то людьми.
   Квирк снова кивнул, и полицейский ушел, оставив дверь открытой.
   — Не суперинтендант, а всего лишь исполняющий обязанности, — проворчал Квирк. — Из отдела общественных отношений. А с ним группа граждан, которые будут подгонять меня, чтобы я побыстрее поймал Красную Розу.
   Я встал. Квирк покачал головой.
   — Останься. Хоть вспомнишь, почему ушел из полиции.
   Я снова уселся в кресло.
   Вошел Клэнси с двумя неграми, белым мужчиной и белой женщиной. Клэнси оказался маленьким, невзрачным человечком, похожим на крота. На нем была белая форменная рубашка с погонами и синяя фуражка с золотым галуном. На груди сверкал начищенный значок. На ремне висел короткоствольный пистолет, какие обычно носят все офицеры командного состава. На отутюженных брюках не было ни единой морщинки. В отполированные ботинки можно было смотреться, как в зеркало.
   — Преподобный Трентон, — представил Клэнси одного из негров. — Член палаты представителей Рашад. Мистер Таттл из Объединенного Христианского Союза. И миссис Куинс из общества «Друзья Свободы».
   — Добрый день, господа, — кивнул Квирк.
   Все посмотрели на меня. Квирк сделал вид, что не заметил.
   — Чем могу быть полезен? — спросил он.
   Рашад прокашлялся.
   — Комиссар Уилсон сказал, что вы можете вкратце сообщить нам о серии этих расистских убийств, которые очень беспокоят жителей города, — начал он.
   — В прошлом году, — возразил Квирк, — в этом городе было убито тридцать шесть негров. Но никто не пришел ко мне для брифинга. И никто не назвал эти убийства расистскими.
   — Не уклоняйтесь от ответа, лейтенант, — нахмурился Рашад. — Мы хотим знать о ваших успехах в расследовании этих кошмарных происшествий.
   Будучи состоятельным человеком, старина Рашад часто выступал перед народом и не терпел, когда средние чины полицейского управления пускались с ним в пререкания. От одного его вида мое тело сразу же покрывалось гусиной кожей.
   — Вы читали газеты? — спросил Квирк.
   — Естественно, — ответил Рашад. У него были коротко подстриженные волосы и аккуратные усы. Он был одет в темно-синий костюм, белую рубашку с большим воротником и синий галстук в красную полоску. На шее висела золотая цепочка, на ней — золотой медальон с профилем африканца.
   — В газетах описаны все наши успехи, — сказал Квирк.
   Миссис Куинс слегка подалась вперед и сосредоточенно сдвинула брови.
   — Так вы что, не знаете ничего, о чем не писали в газетах? — спросила она.
   — Почти, — кивнул Квирк.
   Миссис Куинс открыла было рот, но промолчала и повернулась к Рашаду.
   — Лейтенант Квирк, — нахмурился Клэнси.
   — Все нормально, Джерри, — успокоил его Рашад. — Мы разберемся с лейтенантом.
   В разговор вступил Таттл.
   — Знаете, лейтенант, мне бы очень не хотелось докладывать Пату Уилсону, что вы отказываетесь оказать нам содействие.
   Лицо Квирка оставалось бесстрастным.
   Наступила очередь Трентона.
   — Мы пришли сюда, лейтенант, — очень тихо проговорил он, — чтобы убедиться, что полиция предпринимает для расследования этого дела все возможные шаги. Это дело очень беспокоит всю негритянскую общественность, женщин и всех тех, кто борется с проявлениями расизма в нашем городе.
   — И сексизма, — добавила миссис Куинс.
   — И убийства, — закончил Квирк. — И еще использования бельевой веревки не по назначению.
   — Лейтенант, — нахмурилась миссис Куинс, — по-моему, шутки здесь неуместны.
   — Конечно, миссис Куинс, — кивнул Квирк. — Прошу прощения. Но все дело в том, что ваш визит сюда тоже совершенно неуместен.
   — Каждый член общества, — вмешался Рашад, — имеет право потребовать от вас отчета.
   — Конечно, — согласился Квирк.
   — А в данном случае разговор идет об оголтелом расисте, о сексуальном маньяке, который сам признался в том, что является членом вашего управления. Так что нам нужны ответы, а не остроумные замечания, и мы хотим услышать их прямо сейчас.
   — Вам все же придется удовлетвориться остроумными замечаниями, — ответил Квирк. — Потому что у меня нет ответов.
   — Мартин, не стоит так сердиться, — подал голос Клэнси.
   — Да уж конечно, не стоит. Они вламываются ко мне, чтобы удостовериться, что я делаю свою работу, как будто без них я забуду, что я на службе.
   — Лейтенант, — проговорил Трентон. — Нельзя винить негритянскую общественность в том, что она с подозрением относится к полиции. Вспомните, как продвигалось дело о так называемом «блестящем» убийстве?
   Квирк глубоко вздохнул и положил руки на стол.
   — Преподобный отец, я профессионал в расследовании убийств. Я работаю здесь вот уже двадцать семь лет и стараюсь разобраться с каждым делом и поймать всех преступников, потому что это моя работа и еще потому, что я сам горю желанием схватить их. И я занимаюсь своим делом независимо от того, наблюдает ли кто-то за моей работой, будь то комиссар, вы или сам Господь Бог. И уж поверьте моему слову, для меня не имеет никакого значения цвет кожи и пол убийцы.
   Квирк сделал паузу. Все молчали.
   — И вот приходите вы, — продолжал он. — Вы не занимаетесь расследованием убийств, а если бы даже и решили заняться, то не знали бы, как. Но тем не менее вы здесь, хотя прекрасно понимаете, что ваш приход ни на шаг не продвинет дело. Нет, вы явились сюда только потому, чтобы потом сказать своим избирателям, или прихожанам, или членам ваших союзов, что вы в курсе событий.
   Квирк замолчал, в комнате стало так тихо, что, казалось, можно было бы услышать, как ползает по стеклу муха.
   — Ну что ж, — заключил, наконец, Рашад. — Думаю, с таким отношением нам не имеет смысла продолжать беседу.
   Квирк облегченно улыбнулся.
   Таттл повернулся ко мне.
   — Я буду докладывать о нашей встрече комиссару Пату Уилсону, — сообщил он. — Позвольте узнать, кто вы?
   — Оротанд Вауэл,^[1] — представился я. — Учу лейтенанта ораторскому искусству.
   Таттл уставился на меня. Он понимал, что его дурачат, но не знал, что ответить. Наконец, он повернулся и вывел всю компанию из кабинета.
   — Оротанд Вауэл? — вскинул брови Квирк.
   Я пожал плечами.
   — Ну, ты даешь, — рассмеялся он.

* * *

   — Пока я был ребенком, я всегда был ее, — продолжал он.
   — Ее что? — спросила врач.
   — Что значит «ее что»? Я был ее сыном.
   Врач кивнула.
   Ему хотелось рассказать о том, кем он был, немного больше.
   — Понимаете, я был ее единственным сыном, и она постоянно беспокоилась обо мне.
   — Откуда вы знаете, что она беспокоилась? — спросила психотерапевт.
   Господи, да могла ли она сама понять это?
   — Она так говорила, — ответил он, — и когда я делал что-нибудь не то, ей становилось, ну, плохо, что ли.
   — Плохо? — удивилась врач.
   — Ну да, она лежала на диване и целый день не разговаривала со мной, а на лице было написано такое страдание, как будто у нее колики или что-то такое. В общем, как у молодых девчонок во время месячных, — говоря это, он вспыхнул, испугавшись и удивившись собственной смелости. — Как будто, ну, обижалась на меня. Злилась. Вид у нее был такой, ну, вроде как злобный, что ли.
   — А что вы понимаете под словом «злобный»? — спросила психоаналитик.
   — Ну, это значит раздраженный, это значит, ну, когда с тобой не разговаривают, когда на тебя сердятся, когда тебя... не любят. В общем, плохо к тебе относятся.
   Врач кивнула.
   — Это когда я поздно приходил домой и опаздывал к ужину, или болтался по улице с дружками, или уходил... — он почувствовал, как к горлу внезапно подступил комок, а щеки снова залились краской.
   — Уходил? — переспросила врач.
   — Ну, с девчонками. — Кожа на лице горела огнем. Он опустил глаза. — Она говорила, что все девчонки обязательно будут стараться высосать из меня все, что можно. — Он изо всех сил старался сдержать слезы.
   — Расслабьтесь, — попыталась успокоить его врач. — Поплачьте. Увидите, сразу станет легче.
   Еще чего. Он не собирается здесь рыдать. Даже мать ни разу не видела, как он плачет. Он опустил голову и медленно вдохнул. И снова почувствовал напряжение в паху.
   — Я могу держать себя в руках, — проговорил он.
   — Всегда? — спросила психоаналитик.
   Он почувствовал, как внутри зашевелился страх.
   — Абсолютно.
   — Это очень важно — уметь держать себя в руках, — кивнула врач.
   — Если потеряешь контроль над собой, потеряешь и себя самого.
   Психоаналитик ждала.
   — Тогда тебя будут держать в руках другие, — продолжал он. — Другие люди.
   — И тогда они высосут из вас все, что можно, — добавила врач.
   Он хотел поговорить еще, но не мог. Как будто ему только что пришлось сдвинуть с места огромную тяжесть. Тело дрожало мелкой дрожью. Шумное, прерывистое дыхание. Мускулы на руках вздулись. Он с силой уперся локтями в ручки кресла.
   — Мать очень часто мне это говорила, — сказал он наконец.
   Психоаналитик молча кивнула.

Глава 8

   Следующей жертвой стала школьная учительница. Она была убита в своей квартире на Парк-драйв с окнами, выходящими на Фенуэй. Была суббота, время ленча. Квирк, Белсон и я снова приехали на место преступления. Все выглядело точно так же, как и раньше. Веревка. Пластырь. Кровь. Один из инспекторов этого участка громко читал Белсону запись из своего блокнота:
   — Зовут Эммелин Уошборн. Преподает в лютеранской школе Бурбанк. Седьмая степень. Сорок три года, живет отдельно от мужа. Муж здесь, — он указал на чернокожего мужчину, тихо сидящего на неудобном красном диване, устремив взгляд в пустоту. — Эммелин пошла в кино с подругой, она живет на Гейнсборо-стрит, зовут Дейдре Симмонс. Она рассталась с Дейдре примерно в четверть одиннадцатого у входа в подъезд и направилась домой. Утром муж пришел к ней на ленч и обнаружил труп. Испытал сильный шок, так что попытка поговорить с ним не очень-то удалась. Патологоанатом еще не установил точное время, когда наступила смерть. Но тело окоченело. Почерк убийства точно такой же, как и в первых четырех случаях.
   — Вы уже установили алиби мужа? — спросил Квирк.
   Инспектор покачал головой.
   — Он неважно себя чувствует, лейтенант. Все, что мне удалось узнать, это что он обнаружил тело.
   — Пойду, поговорю с ним, — сказал Квирк и подошел к мужчине. — Я Мартин Квирк, — представился он. — Возглавляю расследование.
   — Уошборн, — проговорил мужчина. — Рэймонд Уошборн.
   Он даже не взглянул на Квирка. Не смотрел он и на лежащее на полу тело. Невидящий взгляд был направлен прямо перед собой.
   — Мне очень жаль, — пробормотал Квирк.
   Уошборн кивнул.
   — Мы собирались снова начать жить вместе, — объяснил он. — Мы жили раздельно около года, но уже ходили к адвокату, чтобы снова соединиться.
   Его тело вдруг обмякло и начало медленно наклоняться вперед. Квирк опустился на колено и подхватил его как раз в тот момент, когда он уже падал с дивана. Уошборн весил килограммов девяносто, и Квирку пришлось здорово напрячься, чтобы удержать его. Но он справился и, обхватив Уошборна за талию, встал и поставил его на ноги. Уошборн был в сознании. Когда Квирк встал, я увидел, что его глаза открыты. Несколько секунд Уошборн безучастно смотрел в одну точку и вдруг разразился рыданиями. Квирк подождал, пока он успокоится, затем снова осторожно усадил его на диван. Уошборн рухнул на подушки, как будто последние силы оставили его. Глаза опухли и покраснели, лицо было мокрым от слез.
   Квирк подозвал к себе санитара из прибывшей на место преступления «Скорой помощи».
   — Ему нужна помощь, — сказал он.
   — Мы отвезем его в город, — кивнул санитар. — Пусть его обследует врач.
   Квирк подошел ко мне.
   — Есть какие-нибудь мысли? — спросил он.
   — Нет.
   — Белсон?
   — Нет.
   — У меня тоже, — вздохнул Квирк. — Поехали отсюда.
   Мы отправились ко мне в контору. Я уселся в свое кресло, Квирк — напротив, Белсон, как всегда, остался стоять, задумчиво рассматривая стену. Воздух в кабинете был тяжелым и немного затхлым. Я открыл окно, и в комнату ворвался гул улицы.
   — Все может быть подстроено, — предположил Белсон. — Мужу потребовалось убрать жену, и он просто представил все так, как будто это дело рук Красной Розы. Только спермы нет.
   — Но почерк полностью совпадает, — пожал плечами Квирк.
   — Все убийства подробно описывались в газетах, — махнул рукой Белсон.
   — У него должно быть просто железное самообладание, чтобы убить жену, а потом еще и кончить на ковер, — сказал я.
   Белсон пожал плечами.
   — Он был в настоящем шоке от горя, — вспомнил Квирк. — Правда, это еще не значит, что он ее не убивал.
   — Узнали фамилию адвоката? — спросил я.
   — Да, это женщина, работает в южной части города, — ответил Белсон. — Ребекка Симпсон.
   — Я попрошу, чтобы Сюзан позвонила ей, — предложил я.
   — Фрэнк, — обратился Квирк к Белсону, — осмотри еще раз место убийства. Все мельчайшие детали. И сравни с предыдущими преступлениями.
   Белсон кивнул.
   — Нам нужно иметь на руках все, о чем сообщали средства информации. Собери все, что можно было узнать о Красной Розе из газет. Если это убийство и не подстроено, то нет гарантии, что такого не будет позже.
   Белсон снова кивнул.
   — Газеты, телевидение, радио — все.
   — Потребуется время, лейтенант, — сказал Белсон.
   — А чем еще нам заниматься, — пожал плечами Квирк.
   — Но в городе убивают и других людей, — напомнил Белсон.
   — Всему свое время. Дойдет очередь и до них. А сейчас нужно поймать именно этого.
   На перекрестке под окнами кабинета загудел автомобиль.
   — Спенсер, — обратился ко мне Квирк. — Я хочу, чтобы ты еще раз пересмотрел каждое дело. Начни с первого убийства. И постарайся взглянуть на него свежим взглядом. Поговори со всеми, кто хоть как-то причастен к делу, просмотри свидетельские показания, заключения медэкспертов. Так, как будто никто никогда не читал их раньше.
   — Да, нужно в конце концов отыскать какую-то систему, — согласился я.
   — Негритянки, всем за сорок, все жили в смешанных районах или где-нибудь на окраине, — напомнил Белсон. — Одна — проститутка, одна — официантка, одна — танцовщица, одна — певица, одна — учительница.
   — Может, все выше по социальной лестнице? — предположил Квирк.
   — Думаешь, певица стоит выше танцовщицы? — возразил я.
   — Но так может думать он.
   — Всем за сорок, — напомнил я.
   — Да, — согласился Белсон. — Ройетт Чамберс, проститутке, был сорок один, Шантель — сорок шесть. Остальные в этих пределах.
   — Возраст почти одинаковый, — кивнул я.
   — Особенно подозрительной кажется проститутка, — заметил Квирк. — Сорок один год для шлюхи — довольно много.
   — Тогда почему он убивает женщин, которым за сорок? — спросил я. — Пять раз, это не может быть случайностью.
   — Мамаша, — напомнил Квирк. — В таких случаях мы обычно ищем мамашу.

Глава 9

   Работа есть работа. Я побеседовал с родственниками жертв, посеревшими от горя и страданий. Все они считали, что это расизм виноват в смерти их дочери, сестры, матери или жены. Все уже разговаривали с полицейскими и сейчас просто не желали беседовать еще с одним, который хоть и прикидывается, что глубоко сочувствует им, сам в то же время принадлежит к белой части общества, среди которой скрывается убийца. Сочувствующие не всегда кажутся нам лучше всех остальных.
   За три дня работы я не узнал абсолютно ничего, что бы уже не было известно полиции.
   — Моя дочь была хорошей девочкой, мистер. Она никогда не делала ничего такого, за что ее можно было бы убить.
   — Никто не хотел смерти моей сестры, парень. Она была славной женщиной. Все время работала. Еще хозяйство вела. Так что вы не можете сказать, что она сама виновата в том, что ее убили.
   Скорбящих родственников проститутки отыскать так и не удалось. Я поговорил с ее сутенером. Он был выше меня ростом и худее килограммов на десять, с короткой стрижкой и выбритой полоской посередине. На нем была белая кепка, темно-бордовый свитер и высокие черные кроссовки «Рибок». Левое ухо украшали пять или шесть золотых сережек в виде колец.
   — Поймаю этого ублюдка, раздеру ему задницу на две половины, — пообещал он.
   — Придется записаться в очередь, — проворчал я. — Есть какие-нибудь мысли насчет того, кто это может быть?
   — Какой-нибудь белый извращенец-клиент, — ответил он, глядя на меня.
   — Об этом мы как-то и сами догадываемся. Ты можешь назвать какого-то определенного белого извращенца-клиента?
   — Да они тут все извращенцы, — пожал плечами сутенер. — Все, кто ездит сюда снимать шлюшек.
   — Может, кто-то из девочек жаловался, что какой-нибудь клиент любит их связывать или что-то в этом роде?
   — Жаловался? Шутишь? Шлюхи не жалуются. Пусть попробуют, сразу по башке получат. Нет, они делают все, что выдумает любой из этих извращенцев, а потом считают бабки.
   — Да, туговато им приходится.
   — Шлюхи есть шлюхи. Мне-то что.
   — Может, слышал какие-нибудь рассказы, ну, что кто-то из клиентов занимается садизмом, мазохизмом, связывает их или еще что?
   — Да я все уже рассказывал полиции. Конечно, есть клиенты, которые любят всякие там штучки. И все об этом прекрасно знают. Ну, типа наручников, кляпа.
   — Веревок? — подсказал я.
   — И веревок. И цепей. И еще черт знает чего. Есть такие, что любят резиновое белье. А некоторые не прочь и поколотить проститутку. Да, я знаю и таких.
   — И ты рассказывал о них полиции?
   — Я дал им все фамилии, которые знал. Я не хочу терять своих проституток. И не хочу, чтобы они боялись. Слишком дорого мне это обходится. Я хочу, чтобы вы поймали этого козла.
   — Все хотят, чтобы мы поймали этого козла.
   — Ну да, конечно. Все прямо из кожи вон лезут, чтобы поймать ублюдка, который убил черную шлюху, — хмыкнул он.
   — И еще четверых женщин, — добавил я.
   — Я только мечтаю, чтобы он порешил какую-нибудь белую из богатого района, — проворчал сутенер. — Вот тогда вы, может, зашевелитесь и начнете что-то делать.
   — А это что по-твоему?
   — Это? То, что ты здесь со мной лясы точишь? Расспрашиваешь про извращенцев? Это называется не «делать», а «переливать из пустого в порожнее». Можешь еще объявление в газету дать: «Ищем придурка, который уделывает негритянок». Чушь собачья.
   — А у тебя есть какие-нибудь предположения насчет того, что нужно делать?
   — Не для тебя, родной. В один прекрасный день мы сами поймаем эту мразь. И пришьем.
   — Мы?
   — Да-да, правильно, мы. Мы, черные, ясно? Вот кто покажет вам, как нужно работать.