Паркер Роберт Б.. Багровое веселье

   Мы застелили стойку бумагой, разложили на ней тунца и мило перекусили.
   — Один из нашего списка был неплохим барьеристом, когда учился в школе, — сообщил я. — В выпускном классе занял третье место по штату.
   — Давно? — насторожился Хоук.
   — В 1962 году.
   — Ну, это еще ни черта не значит.
   — Работает охранником, — добавил я.
   — И мечтает быть фараоном?
   — А может, и считает себя фараоном.
   — Как там она поживает? — спросил Хоук. Под словом «она» он всегда подразумевал Сюзан.
   — По-моему, уже догадывается, кто из них он. Хотя еще не уверена.
   — Значит, сидит себе, слушает его трепотню, кивает и ждет, что он в любую минуту может выхватить свою чертову пушку и нажать на курок, — проворчал Хоук.
   — Поэтому мы и торчим здесь у нее по двадцать четыре часа в сутки, — нахмурился я.
   Хоук кивнул. Мы немного помолчали.
   — Ну что, пора начинать собирать новые улики? — наконец, спросил он.
   — Да, похоже, пора. У этого барьериста когда-то была жена. Может, схожу поговорю с ней.
   — Возьми мою фотографию, — предложил Хоук. — Скажи, что она может встретиться со мной, если захочет помочь.
   — А если не захочет, то встретиться дважды, — ухмыльнулся я.

Глава 23

   Мими Фелтон жила в одной из многоэтажек, облепивших искусственное водохранилище в Конкорде. Утром по телефону она сообщила мне, что работает кассиром в косметическом салоне «Блумингдейл» и уходит на работу в четыре. Ровно в 14.10 я постучал к ней в дверь. Мими встретила меня в белой хлопковой блузке, до того открытой, что вначале она показалась мне всего лишь широким бюстгальтером, и черных джинсах, которые наверняка застегивались только в положении лежа. Босые ноги с накрашенными ногтями. Копна золотых волос, уложенных так, как будто она всю жизнь только и мечтала показать мне, какая знатная у нее шевелюра. Восемь пальцев украшены кольцами и перстнями. В ушах — огромные серьги, сверкающие, словно новогодние игрушки. Впечатляет.
   — Привет, мистер Спенсер, — приветствовала она меня. — Входите, пожалуйста.
   На лице — толстый слой тщательно наложенной косметики. Ногти на руках покрыты темно-вишневым лаком. Упругая, загорелая и довольно плоская грудь.
   — Так вы детектив?
   — Да, — ответил я. — Мне нужно, чтобы вы рассказали мне все, что можете, о Гордоне Фелтоне.
   — Можно взглянуть на ваш значок или лицензию, или что там вам выдают? — У нее был тоненький голосок, похожий на лепет ребенка.
   Я показал ей лицензию.
   — А почему вы интересуетесь Горди? — спросила Мими.
   — Служба, — пожал плечами я. — Поскольку он работает в системе безопасности, компания-облигационер желает досконально проверить всех своих сотрудников, у которых есть ее облигации.
   — Это что-то типа страхования? — спросила она своим детским голоском.
   Я почему-то так и ждал, что сейчас она сделает реверанс.
   — Да.
   — Ну, мистер Спенсер, судя по вашему виду, вы можете продать свои облигации всем, кому захотите.
   — Спасибо, — улыбнулся я. — Так почему вы развелись, миссис Фелтон?
   — Присядем, — предложила она, и мы прошли в крошечную гостиную. Стены украшали полотна авангардистов — все в розово-серых тонах. Из окна открывался вид на водохранилище.
   Она уселась в кресло — бледно-лиловую подушку на треугольном металлическом каркасе. Еще два таких же стояли вокруг массивного журнального столика.
   — Спасибо, я постою, — ответил я. — Так что там насчет развода?
   — Ох, Горди, — вздохнула Мими. — Горди, Горди, Горди...
   — Из-за него? — спросил я.
   — Что?
   — Из-за него вы развелись?
   — Он всегда был таким мальчишкой. — Она покачала головой. — Всегда хотел казаться мужчиной, а на самом деле был просто маменькиным сынком. Тряпка, одно слово.
   — Как это понять? — спросил я.
   — Ну, например, всегда боялся ходить куда-нибудь один, без меня.
   — А то, что хотел казаться мужчиной?
   — Все время таскал с собой пистолет. Хотел стать полицейским, но, по-моему, никогда в жизни не решится поступить на службу. Хотя все уши мне прожужжал. Был таким, знаете, ну, типа юный друг полиции. Рацию домой приволок. Когда мы еще жили вместе, постоянно крутился вокруг фараонов в Суампскотте. А уж как услышит по рации, что где-то там что-то произошло — сразу в машину и туда. Посмотреть. В общем, чокнутый.
   — А семья? — спросил я.
   — У нас никогда не было детей, — вздохнула Мими.
   — А его семья?
   — А почему вы не записываете? — удивилась она.
   Я постучал себя пальцем по лбу и улыбнулся.
   — Если в этот компьютер что-то попало, значит, навечно.
   Мими удовлетворенно кивнула.
   — Отец у него умер, — продолжала она. — А мать еще жива. Живет в Суампскотте. — Мими покачала головой.
   — А чего головой качаете? — спросил я.
   — Да он ее просто ненавидит.
   — Мать?
   — Ну да, — Мими снова покачала головой и грустно улыбнулась. — Да, Чернушка — еще тот подарочек.
   — Чернушка? — насторожился я.
   — Ну, мамаша Гордона.
   — А почему Чернушка?
   — Да девичья фамилия у нее такая. Роза Мэри Блэк,^[2] — ответила Мими. — Все всегда называли ее Чернушка.
   — Господи-Боже ты мой, — только и смог прошептать я.

Глава 24

   — Это Фелтон, — решительно заявил я.
   Было субботнее утро. Сюзан, Хоук и я сидели за стойкой, пили кофе и жевали итальянские булочки, которые по пути снова прикупил Хоук.
   На стойке лежал коричневый конверт, переданный Белсоном. Внутри находился сравнительный анализ отпечатков голосов.
   Сюзан открыла холодильник и выставила на стойку банку вишневого варенья и сливочный сыр. Затем уселась поудобнее, намазала на булочку тонюсенький слой сыра и, положив сверху вишенку, откусила маленький кусочек.
   — Это он, Сюзан, сто процентов, — кивнул Хоук.
   — Возможно, — проговорила Сюзан, проглотив свой кусочек. — Вполне возможно.
   Я налил себе вторую чашку кофе и положил полную ложку сахара.
   — Вот и объясняются все символы, — сказал я. — Красная роза, черные женщины. Роза Мэри Блэк, она же Чернушка.
   Сюзан аккуратно разрезала булочку пополам и положила обе части в импортный немецкий тостер — достаточно широкий, чтобы вместить обе половинки. Я нажал на выключатель.
   — Я знала, что ее зовут Роза, — кивнула Сюзан. — Но он никогда не говорил ее девичью фамилию.
   — В этом есть что-то необычное? — спросил я.
   — Да вообще-то, нет. Многие пациенты говорят «моя жена», «моя мать», «мой отец». Просто родственники. Они и в мыслях не называют их по именам.
   Тостер подал сигнал, Сюзан вынула булочку и положила на тарелку Хоука.
   — И у него были с ней какие-то неприятности, да? — спросил я.
   Сюзан задумчиво наблюдала, как Хоук намазывает на булочку сливочный сыр. Как и все, что он делал, это действие было выполнено без единого лишнего движения. Но я знал, что он положил ровно столько, сколько нужно.
   — Если он и в самом деле одержим тайной злобой по отношению к матери, — проговорила наконец Сюзан, — а мать зовут Роза Мэри Блэк, да к тому же есть и еще кое-какие факты, которые я уже знаю, то он вполне может выражать эту злобу в искаженной форме и направлять ее на тех, кто каким-то образом символизирует для него Розу Мэри Блэк.
   — Как, например, негритянки, — поддержал Хоук. — И оставлять на месте убийства розу.
   — Все правильно, — согласилась Сюзан. — А если объект его злобы еще и безгранично силен в его представлении, злоба вполне может сочетаться со страхом. А если злоба и страх каким-то образом связаны еще и с сексом, это тоже будет отражаться на его действиях. И тоже в искаженной, извращенной форме.
   — То есть он может связывать их и насиловать пистолетом, — уточнил я.
   — Совершенно верно, — ответила Сюзан, держа обеими руками кофейную чашку и рассматривая меня сквозь пар.
   — Ну а как, подходит Фелтон под это описание? — спросил я.
   Сюзан продолжала задумчиво смотреть на меня. Потом медленно поднесла чашку ко рту и сделала глоток. В гостиной, на журнальном столике, громко и ритмично тикали часы. Хоук подлил всем еще кофе.
   Я взглянул на Сюзан. Сюзан взглянула на меня. И закрыла глаза.
   — Да, — прошептала она. — Подходит. И даже больше, чем вы можете себе это представить.
   — Белсон сделал анализ двух голосов, — сообщил я. — Один — того, кто прислал мне кассету, где утверждал, что он Красная Роза. Второго записал мой автоответчик после этой позорной программы Джимми Уинстона. Так вот, анализ показал, что говорил один и тот же человек.
   — Я послушаю, — попросила Сюзан.
   Я подошел к магнитофону и вставил кассету. Сюзан слушала, подложив руку под подбородок. Я трижды прокрутил обе записи.
   Сюзан сидела не шевелясь, задумчиво глядя на магнитофон. Мы с Хоуком ждали. Наконец, Сюзан с шумом выдохнула воздух.
   — Похоже, что он, — сказала она. — Я, конечно, не уверена: это может быть и кто-нибудь другой, но может быть и он.
   Я вынул из магнитофона кассету. Хоук расслабленно откинулся на стуле, поставил его на две задние ножки и начал медленно и лениво покачиваться, слегка опираясь локтями на стойку. Я подумал, что он мог бы и не держаться.
   Сюзан отняла руку от подбородка.
   — Сейчас я тоже уверена, что это он, — проговорила она. — Но я абсолютно ничего не смогу сказать в суде как свидетель. Если все эти преступления совершил человек с такой же, как у него, патологией, то вовсе не обязательно, что это был именно он. Я могу назвать целую кучу людей со схожей патологией, которые тоже вполне могут совершить все эти преступления.
   — Что же им мешает? — спросил Хоук.
   — Не знаю, — пожала плечами Сюзан. — Характер, влияние других людей, степень воздействия со стороны матери, уровень собственного интеллекта, желание вылечиться... А иногда и просто случайность.
   — Может, какое-то вмешательство свыше, — тихо пробормотал Хоук.
   — Да брось ты, — улыбнулась Сюзан.
   Хоук посмотрел на нее и тоже улыбнулся. Ни одна улыбка в мире не излучала такого душевного тепла.
   — Значит, он, — заключил я.
   — Да, — кивнул Хоук.
   — Да, — согласилась Сюзан.
   — Но мы не можем это доказать, — продолжал я.
   — А отпечатки голоса? — спросила Сюзан.
   — Доказывают только то, что мне дважды звонил один и тот же человек. Но это еще не значит, что звонил именно Красная Роза. И вовсе не доказывает, что тот, кого они взяли, не Красная Роза. Даже если ты недвусмысленно заявишь, что это наверняка его голос, ты не докажешь, что он Красная Роза.
   — Недвусмысленно... Ну и словечки у тебя, — хмыкнул Хоук.
   — Всегда держись поближе ко мне, — посоветовал я ему. — Может, когда-нибудь тоже станешь таким же умным.
   — А если в моем журнале записано, что Фелтон был на приеме в тот день, когда ты гонялся за нашим ночным гостем? — не сдавалась Сюзан.
   — Вместе с еще семерыми или сколькими там пациентами? — возразил я.
   — А убийства? — подал голос Хоук.
   — Убийства? — не поняла Сюзан.
   — Сопоставь дни убийств с датами твоих сеансов, — объяснил я.
   — Зачем?
   — Посмотришь, что получится, — хмыкнул Хоук.
   — Сейчас принесу журнал, — кивнула Сюзан и отправилась в кабинет.
   — Значит, мы уверены, что это он, но никак не можем это доказать, — со вздохом заключил Хоук. — Рано или поздно придется что-то предпринимать.
   — Знаю, — вздохнул я.
   Вернулась Сюзан с журналом регистрации.
   — Назови мне даты убийств, — попросила она.
   Я знал их наизусть и без запинки продиктовал ей.
   Сюзан быстро записала их своим красивым и совершенно неразборчивым почерком. Элегантный, состоящий из грациозных линий и штрихов, этот почерк обладал исключительным шармом и очарованием, но был совершенно непонятным. Часто Сюзан и сама не могла прочитать, что написала несколько дней назад.
   Пока мы с Хоуком убирали посуду и полоскали чашки, Сюзан пролистала журнал. Я закрыл крышкой банку с вишневым вареньем, положил в контейнер сыр и убрал все в холодильник. Хоук вымыл руки и вытер их бумажным полотенцем.
   — Вот сукин сын, — вдруг пробормотала Сюзан.
   Мы с Хоуком обернулись.
   — Обычно Фелтон приходит ко мне два раза в неделю, — пояснила она. — В разные дни, но обязательно дважды в неделю. Так вот, все убийства, кроме первого, произошли на следующий день после приема.
   — А когда он начал посещать твои сеансы? — спросил я.
   — Через две недели после первого убийства.
   Мы замолчали. Лишь жужжание посудомоечной машины нарушало тишину комнаты.
   — Значит, что-то на этих сеансах побуждало его к действию, — проговорила, наконец, Сюзан.
   — Совсем не обязательно, — пожал плечами Хоук.
   — Знаю, — нахмурилась Сюзан, сразу превратившись в доктора Сильверман, размышляющую о странностях человеческого поведения. — Но совпадение просто поразительное.
   — Так в чем же тут дело? — спросил я.
   Сюзан покачала головой, потом встала, подошла к окну и выглянула на залитую утренним светом Линнейн-стрит. Мы молча ждали. Хоук снова уселся на стул, я остался стоять, прислонившись спиной к раковине. Наконец Сюзан обернулась.
   — По-моему, тут дело во мне, — проговорила она.
   — Как так? — удивился я.
   — Скорее всего я выбрала не ту тактику. И вообще я для него не подходила. Приятная женщина, обладающая какой-то властью и полномочиями. Ему было легко перенести на меня те чувства, которые он испытывал к матери.
   — Но ведь ты, наверное, и хотела, чтобы так произошло? — спросил Хоук.
   — Да, я предполагала, что в дальнейшем научу его управлять этими чувствами, потому что я не его мать и наши взаимные усилия постепенно изменят его состояние...
   — Но получилось совсем наоборот, — закончил я.
   — А получилось так, что весь его гнев к матери переключился на меня. Во мне была такая же недосягаемость и... О, Господи, у нас в университете даже есть семинар на эту тему. Здесь же все так просто. Его потребность в косвенном, символическом сексуально-карательном наказании просто усилилась из-за этого переключения. Да плюс еще случайная связь между мной и его проблемами.
   — О, Боже, мне, бедному работяге, вас и не понять, — пожаловался Хоук. — Такие заумные речи тут говорите.
   — Я же тебе сказал — держись за меня и всему научишься, — сказал я.
   — Спасибо за предоставленную возможность, сэр, — ухмыльнулся Хоук.
   Сюзан полностью ушла в свои мысли и не обращала на нас никакого внимания.
   — Я должна была дать ему направление на серьезное лечение, — проговорила она наконец. — Я же чувствовала его сексуальное возбуждение во время нашей первой беседы.
   — Но решила, что справишься сама, — вздохнул я.
   — И помогу справиться ему.
   — И через какое-то время наверняка справилась бы, — поддержал я.
   — Погибло уже четыре женщины, — нахмурилась Сюзан. — У нас нет больше времени.

* * *

   ... «Ее дружок приходил к Мими. Соврал насчет какой-то проверки по поводу продажи облигаций, но это был он. Огромный, грозного вида, с переломанным носом. Он, точно. Она говорила с ним. Значит, она знает. — Он чувствовал, что сейчас вот-вот взорвется, словно бомба. — Значит, она знает». У него появилось такое чувство, какое всегда возникало, когда он уделывал этих чернокожих девах. Нажимал на курок и чувствовал, что взрывается... «Сука. Все разболтала, тварь паскудная. Никому нельзя доверять. Ни матери, ни жене, то есть бывшей жене, ни Ей — никому. От каждой жди потом подарочка...»
   Перед глазами снова встали связанные негритянки. Фантазия всегда спасала его в минуты отчаяния. Он представил, как складывает в спортивную сумку свое «оборудование»: пластырь, веревку, пистолет. Представил Ее, с черными волосами и такими темными глазами. «Вот бы расправиться сразу со всеми, — подумал он. — Уделать всех скопом, всех в одной комнате». Он представил себе жену — бывшую жену. Как беспомощно она валяется на полу. Представил Ее. И себя. Как он стоит над ними и победно смотрит на этих мелких тварей сверху вниз. Он открыл тайник и вытащил пистолет «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра. С никелированным десятисантиметровым стволом и ореховой рукояткой. Нигде не зарегистрированный. Есть еще и служебный. Лежит в кобуре в ванной, рядом с аккуратно сложенной формой. А этот он взял в доме матери после похорон отца. Она до сих пор не знает, что он у него. Он повертел отцовский пистолет в руках и положил в спортивную сумку. Достал из тайника рулон пластыря и моток бельевой веревки и бросил следом. Он еще не знал, что будет делать. Но нужно подготовиться. Он чувствовал себя достаточно сильным и собранным, чтобы уложить сумку. Ее дружок. Может, если его не будет, он сможет неплохо провести с ней время. Чувство собранности вдруг улетучилось, как дым. Живот свело. Он вынул из сумки пистолет. Повернулся к зеркалу на дальней стене и, подняв пистолет, взглянул на свое отражение. Да, с пистолетом он смотрится солидно и грозно. Живот немного отпустило. Но не совсем. Он еще немного подумал о своих жертвах, и чувство собранности вернулось окончательно. Он повернулся боком к зеркалу и посмотрел, как выглядит с пистолетом сбоку. Со времени последнего убийства прошло уже довольно много времени. Плевать на все. Ему это просто необходимо. Он поднял пистолет, прицелился в зеркало и представил доктора Сильверман.

Глава 25

   У нас с Сюзан произошел самый крупный скандал за все время нашего знакомства. Все началось, когда она сказала:
   — Конечно, я больше не смогу быть его врачом.
   — Конечно, нет, — согласился я.
   — В понедельник он должен прийти на прием, и мне придется сообщить ему, что мы не сможем продолжать сеансы, — вздохнула она.
   — Правильно. Когда у него назначено?
   Сюзан раскрыла лежащий на стойке журнал.
   — В одиннадцать.
   — Я буду сидеть у тебя в кабинете, — сказал я. — А Хоук — в приемной.
   — Нет, — покачала головой Сюзан.
   — Да.
   — Нет. Я не могу позволить, чтобы пациент пришел на прием и столкнулся с двумя вооруженными головорезами.
   — Этот пациент убил четырех женщин, — возразил я. — И я не могу позволить тебе одной сообщить ему о том, что это сделал он и ты все знаешь.
   — Боюсь, придется, — нахмурилась Сюзан. — Вы с Х суком можете стоять здесь, наверху. Но в кабинете я буду одна. Он имеет право на эту конфиденциальность.
   — А я имею право сохранить тебя в живых, — не выдержал я.
   — Может, ты, черт бы тебя побрал, прекратишь разговаривать со мной таким тоном, — Сюзан хлопнула ладошкой по стойке.
   Мы замолчали, глядя друг на друга. Хоук сидел в кресле, безразлично наблюдая за всей этой сценой. По выражению его лица можно было решить, что мы обсуждаем мою новую прическу.
   — Я не позволю тебе остаться с ним наедине, — уже спокойнее, но все так же настойчиво повторил я. — Слишком много мы уже сделали. Слишком дорого это обошлось, чтобы рисковать всем ради соблюдения профессиональной этики, ради сострадания или самоуважения, или всего вместе и еще бог знает чего.
   — Ты мне не позволишь? — медленно переспросила Сюзан.
   — Да, не позволю.
   — Да кто ты, черт возьми, такой, что смеешь мне что-то не позволить?
   — Твой «сладенький зайчик», — просто ответил я.
   Хоук все так же безразлично переводил взгляд с меня на Сюзан и обратно, словно наблюдал за ничего не значащим теннисным матчем.
   — Ну, а ты что скажешь? — спросила у него Сюзан.
   — Я тоже не позволю тебе остаться с ним наедине.
   Сюзан опустила глаза и нервно забарабанила пальцами по стойке.
   — Теперь все его права заканчиваются, — добавил я.
   — А мои? — вскинула брови Сюзан.
   — Здесь легче. Я сильнее и могу просто заставить тебя подчиниться. Что и сделаю.
   Она снова уперлась взглядом в пол и забарабанила пальцами по стойке. Я ждал. Ее дыхание стало потихоньку успокаиваться. Хоук взял из вазочки сливу, отправил в рот и выбросил косточку в мусорную корзину. Дыхание Сюзан совсем успокоилось. Она подняла глаза.
   — Ладно, мой сладенький зайчик, — вздохнула она. — Можешь сидеть со мной, когда я буду разговаривать с Фелтоном.
   — Спасибо, — улыбнулся я.
   — Всегда пожалуйста.
   — Я знал, что вы прекрасно поладите, — отечески улыбнулся Хоук.
   — Да иди ты, — буркнула Сюзан.
   — Уже иду, — рассмеялся Хоук.

Глава 26

   Наступил понедельник. Без девяти минут одиннадцать из кабинета Сюзан появилась молодая блондинка с короткой стрижкой. Она молча сняла с крючка плащ и, даже не взглянув на меня, вышла за дверь. Я встал и зашел в кабинет. Хоук притаился наверху. Как только появится Фелтон, Сюзан пригласит его в кабинет, после чего Хоук спустится вниз и сядет в приемной.
   — Он всегда является без одной минуты одиннадцать, — накануне сообщила нам Сюзан. — И в это время в приемной постоянно пусто. Если он вдруг увидит там Хоука, то может насторожиться.
   — Да какая разница? — возразил я. — Хоук все равно не даст ему уйти.
   — Вы и так навязали мне свою защиту, — сказала Сюзан. — Но теперь уж хватит распоряжаться.
   Итак, когда Фелтон вошел в приемную, я стоял за дверью в кабинете, а Хоук ждал наверху, ожидая сигнала спуститься вниз. На Сюзан был темно-синий с белым свитер. Она вышла в приемную, пригласила Фелтона в кабинет и, дождавшись, когда он войдет, плотно закрыла двойные двери. Затем молча обошла стол и села в кресло. Фелтон остановился у входа и с изумлением уставился на меня. Я молча смотрел на него. Сегодня мы впервые видели друг друга при дневном свете.
   Сюзан, наконец, нарушила молчание:
   — Присаживайтесь, мистер Фелтон. Сейчас я объясню вам, почему сегодня здесь присутствует мистер Спенсер.
   Мы с Фелтоном продолжали рассматривать друг друга. Ростом он был чуть выше ста восьмидесяти, тело поджарое и жилистое, что говорило о неплохой физической форме. Каштановые волосы зачесаны назад, на затылке небольшая залысина. Нестриженные усы и редкая бороденка придавали лицу несколько неопрятный вид.
   — Присаживайтесь, пожалуйста, мистер Фелтон, — повторила Сюзан. Голос звучал ровно и спокойно.
   Фелтон повернулся и уселся в кресло возле письменного стола, откуда мог одновременно видеть и меня, и Сюзан.
   Я скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене, стараясь придать лицу безразличное выражение. Черт бы побрал всех этих монстров. До встречи с ними готов разорвать их на куски, а встретившись и увидев, что внешне они совершенно обыкновенные люди, сразу же перестаешь думать о них, как о чудовищах и изуверах, и даже сама мысль о том, чтобы убить их, кажется уже слишком злой и жестокой.
   — Так что произошло? — спросил Фелтон у Сюзан.
   — Я прошу прощения за то, что позвала сюда мистера Спенсера, но мы решили, что его присутствие необходимо, — спокойно начала Сюзан. — Дело в том, что я уверена: вы — тот самый убийца, который оставляет на месте преступления красную розу. Так что в моих личных интересах было пригласить сюда мистера Спенсера и посадить еще одного господина в приемную, пока мы будем обсуждать с вами этот вопрос.
   Раскрыв рот, Фелтон переводил взгляд с меня на Сюзан. Было заметно, что он изо всех сил пытается придать лицу спокойное и презрительное выражение.
   — Надеюсь, что вы сами признаетесь во всем, — продолжала Сюзан. — И мне, и полиции. Если да, то я обязательно выступлю в вашу защиту. Но в любом случае при сложившихся обстоятельствах я не могу оставаться вашим врачом.
   — Так вы выгоняете меня? Потому что думаете, что я убийца? — вскинул брови Фелтон.
   Я заметил, что он не сказал «Красная Роза». Просто «убийца».
   — Если уж мы собрались сегодня здесь все вместе, то вы, надеюсь, понимаете, что я имею достаточно веские основания для такого утверждения. Я не выгоняю вас, я просто не могу больше быть вашим врачом. Насколько, представьте, будет эффективно мое лечение, когда я буду знать, что передо мной сидит убийца, да еще и опасаться по поводу своей собственной безопасности?
   Фелтон сидел очень прямо. Я видел, как напряглось все его тело. Положив локти на ручки кресла, он нервно похрустывал костяшками пальцев. Казалось, он вдруг сразу стал каким-то маленьким и немного жалким.
   — Но... но вы не можете ничего доказать, — пробормотал он.
   — Не могу, — согласилась Сюзан. — Но это и не входит в мои обязанности. Скажу вам больше: ни полиция, ни кто-то еще никогда не узнают от меня ничего из того, о чем мы говорили с вами на сеансах. Но я обязательно скажу полиции, что уверена в вашей виновности, как уверена в том, что это вы подбросили мне в дом красную розу и убили рыбку в моем аквариуме.
   — Но... Вы не можете перестать видеться со мной, — прошептал Фелтон.
   — Извините, — вздохнула Сюзан.
   — Но я ничего не сделал. Нет, вы не можете. Это ваша обязанность. Вы же давали какую-то медицинскую клятву.
   Сюзан покачала головой.
   — Я не доктор медицины. Я доктор философии. Но даже если бы я давала клятву Гиппократа, то все равно не смогла бы продолжать наши сеансы.
   — Но мне необходимо с кем-то разговаривать. У меня нет никого, с кем я мог бы поговорить. Мне нужен хотя бы кто-нибудь.
   — Если вы скажете правду, мы сможем разговаривать. Но это должна быть правда, и сказана она должна быть не только мне, но и полиции, и суду. Если вы скажете правду, я постараюсь убедить их в необходимости вашего лечения. Хотя не могу сказать наверняка, что решит суд.