Страница:
Он не сводил глаз с безжизненного тела. Машинально Беллингем сдвинул ей ноги, сложил руки на груди и подумал, что она похожа на святую, так она была спокойна и безмятежна в смертный час. Поймав себя на этой мысли, он отвернулся.
Кто-то пронзительно закричал у него над головой, и священник вскочил на ноги. Боясь худшего, то есть случайного свидетеля, он затаил дыхание. Крик повторился. Беллингем обшарил глазами комнату, пока наконец не заметил иссиня-черного ворона высоко над потолком. Он успокоился. Всего лишь птица. Больше никаких свидетелей. Никто не знает, что здесь случилось. Разве только Господь Бог. Но, очевидно, в его воле было положить конец жизни Моди-Лэр Уоррен. Никто не посмеет задавать вопросы.
Он взял себя в руки. Наскоро произнеся молитву, Беллингем вскочил на коня и помчался в город. Надо было предупредить преподобного Стиббинса, что венчание откладывается.
Ранним утром Глория расседлала уставшую лошадь и отвела ее в сарай. Все тело у нее ныло от усталости. Обтерев и накормив лошадь, она отправилась в дом, думая поспать немного, прежде чем отправляться дальше. Платье ее было все в пыли и лицо тоже, поэтому она не удивилась бы, если бы мать отказалась впустить ее на кухню, пока она не вымоется.
Войдя в дом через боковую дверь, она окликнула ее, но в ответ услышала только жалобное мяуканье Тэнси, выбежавшей ей навстречу. Глория наклонилась погладить свою любимицу.
— Соскучилась, Тэнси? Однако кошка не успокоилась. Она продолжала тереться вокруг Глории и мяукать. Глория взяла ее на руки и погладила бархатистую спинку. В кухне тоже никого не было. Глория даже вскрикнула от удивления. Огонь погас. Такого не случалось ни разу за всю жизнь Глории. Она знала, что мать уже давно должна была встать и замесить тесто.
. Обеспокоенная девушка выскочила из кухни и бросилась к парадной двери. Увидав возле лестницы неподвижную фигуру, она остановилась как вкопанная. — Мама!
Отпустив кошку, она бросилась к матери. Руки у нее уже застыли, кожа стала серой, словно мраморной, но Глория все равно принялась растирать ей щеки и руки, чтобы вернуть в них жизнь. Потом она бросилась на тело матери и разрыдалась.
Глория не знала, сколько времени провела так, и только крики Пэдди напомнили ей о том, что надо действовать. Надо похоронить мать. Нельзя ее бросать здесь. Надо поставить в известность городские власти. И друзей. Еще надо поехать к Джосии Беллингему, чтобы он отслужил панихиду. Держась за перила, Глория встала на ноги и постояла так, пока не почувствовала что может идти. Ей казалось, что у нее останавливается сердце, и она никак не могла избавиться от ощущения вины за то, что оставила мать и она умерла в одиночестве.
Солнце было уже высоко, когда Глория подъехала к дому Беллингема. О том, что он просил ее руки, она забыла.
Свежевыбритый священник открыл дверь на ее стук, и Глория не обратила внимания на вздох облегчения, который сорвался с его губ.
— Мама умерла, — тотчас сказала Глория.
— Входи, дитя мое, — участливо проговорил он… — Расскажи мне, что случилось.
— Не знаю, — ответила она, и он взял ее за руку. — Я уезжала, а когда вернулась, нашла маму уже мертвой. Может быть, она упала с лестницы, хоть в это трудно поверить. Она никогда не падала. В общем, она была уже холодной.
— Бедняжка Глория, — он сжал ей руку. — Ты была одна. Но ты храбрая девочка. Проходи. Садись, — он провел ее в кабинет, где на столе все еще стояла бутылка вина, приготовленная для нее. — Ты уже кому-нибудь рассказала?
Глория упала в кресло и взяла в руки чашку. Вино согрело ее, и у нее порозовели щеки.
— Да. Я от госпожи Леонард. Она хотела меня проводить, но мне надо было немножко побыть одной, — она подняла на него глаза, и хотя в них ясно читалась тоска, их блеск подействовал на священника возбуждающе. — Я бы хотела, чтобы вы проводили душу моей матери в рай.
Когда Беллингем открыл рот выразить свое немедленное согласие, то обнаружил, что пропал голос. Откашлявшись, он тоже отпил вина.
— Буду рад, Глория.
Его голос потерял прежнюю бархатистость и скрипел, как несмазанная телега.
Глава 12
Кто-то пронзительно закричал у него над головой, и священник вскочил на ноги. Боясь худшего, то есть случайного свидетеля, он затаил дыхание. Крик повторился. Беллингем обшарил глазами комнату, пока наконец не заметил иссиня-черного ворона высоко над потолком. Он успокоился. Всего лишь птица. Больше никаких свидетелей. Никто не знает, что здесь случилось. Разве только Господь Бог. Но, очевидно, в его воле было положить конец жизни Моди-Лэр Уоррен. Никто не посмеет задавать вопросы.
Он взял себя в руки. Наскоро произнеся молитву, Беллингем вскочил на коня и помчался в город. Надо было предупредить преподобного Стиббинса, что венчание откладывается.
Ранним утром Глория расседлала уставшую лошадь и отвела ее в сарай. Все тело у нее ныло от усталости. Обтерев и накормив лошадь, она отправилась в дом, думая поспать немного, прежде чем отправляться дальше. Платье ее было все в пыли и лицо тоже, поэтому она не удивилась бы, если бы мать отказалась впустить ее на кухню, пока она не вымоется.
Войдя в дом через боковую дверь, она окликнула ее, но в ответ услышала только жалобное мяуканье Тэнси, выбежавшей ей навстречу. Глория наклонилась погладить свою любимицу.
— Соскучилась, Тэнси? Однако кошка не успокоилась. Она продолжала тереться вокруг Глории и мяукать. Глория взяла ее на руки и погладила бархатистую спинку. В кухне тоже никого не было. Глория даже вскрикнула от удивления. Огонь погас. Такого не случалось ни разу за всю жизнь Глории. Она знала, что мать уже давно должна была встать и замесить тесто.
. Обеспокоенная девушка выскочила из кухни и бросилась к парадной двери. Увидав возле лестницы неподвижную фигуру, она остановилась как вкопанная. — Мама!
Отпустив кошку, она бросилась к матери. Руки у нее уже застыли, кожа стала серой, словно мраморной, но Глория все равно принялась растирать ей щеки и руки, чтобы вернуть в них жизнь. Потом она бросилась на тело матери и разрыдалась.
Глория не знала, сколько времени провела так, и только крики Пэдди напомнили ей о том, что надо действовать. Надо похоронить мать. Нельзя ее бросать здесь. Надо поставить в известность городские власти. И друзей. Еще надо поехать к Джосии Беллингему, чтобы он отслужил панихиду. Держась за перила, Глория встала на ноги и постояла так, пока не почувствовала что может идти. Ей казалось, что у нее останавливается сердце, и она никак не могла избавиться от ощущения вины за то, что оставила мать и она умерла в одиночестве.
Солнце было уже высоко, когда Глория подъехала к дому Беллингема. О том, что он просил ее руки, она забыла.
Свежевыбритый священник открыл дверь на ее стук, и Глория не обратила внимания на вздох облегчения, который сорвался с его губ.
— Мама умерла, — тотчас сказала Глория.
— Входи, дитя мое, — участливо проговорил он… — Расскажи мне, что случилось.
— Не знаю, — ответила она, и он взял ее за руку. — Я уезжала, а когда вернулась, нашла маму уже мертвой. Может быть, она упала с лестницы, хоть в это трудно поверить. Она никогда не падала. В общем, она была уже холодной.
— Бедняжка Глория, — он сжал ей руку. — Ты была одна. Но ты храбрая девочка. Проходи. Садись, — он провел ее в кабинет, где на столе все еще стояла бутылка вина, приготовленная для нее. — Ты уже кому-нибудь рассказала?
Глория упала в кресло и взяла в руки чашку. Вино согрело ее, и у нее порозовели щеки.
— Да. Я от госпожи Леонард. Она хотела меня проводить, но мне надо было немножко побыть одной, — она подняла на него глаза, и хотя в них ясно читалась тоска, их блеск подействовал на священника возбуждающе. — Я бы хотела, чтобы вы проводили душу моей матери в рай.
Когда Беллингем открыл рот выразить свое немедленное согласие, то обнаружил, что пропал голос. Откашлявшись, он тоже отпил вина.
— Буду рад, Глория.
Его голос потерял прежнюю бархатистость и скрипел, как несмазанная телега.
Глава 12
Рашель и Томас Леонарды приютили Глорию до похорон. Последний долг покойной пришел отдать господин Вартон. Не уходил и Уильям на случай, если срочно что-нибудь понадобится. А где же остальные, все те, кому Моди-Лэр безотказно помогала? Где госпожа Тилден? Господин Дуглас? Неужели они так боятся ведьму, что не хотят проводить в последний путь женщину, которая всю жизнь их обихаживала? Однако до погребения никто так и не появился, зато на похороны…
Глория бросила в могилу горсть земли и отошла, уступив место могильщикам. На кладбище, казалось, собрался весь город. Если бы Глория не боялась обидеть людей, отдавших печальный долг ее матери, она бы разогнала любопытную толпу.
Однако она ошибалась. Жители Сили-Гроув пришли посмотреть на невесту преподобного Беллингема. Если сплетники не врали и он действительно собирается жениться на Глории Уоррен, никто не хотел быть замеченным в пренебрежительном отношении к будущей жене священника. Однако даже страх вызвать его неудовольствие не мог заткнуть рты особенно ретивым.
Когда были сказаны последние слова, толпа быстро поредела. Многие расходились по двое, по трое, шепча на ухо друг другу вопросы, которые не осмеливались задать громко.
— Где была Глория, когда умерла ее мать?
— Каталась на помеле вокруг луны, — съязвила госпожа Генри, не так трепетавшая перед Беллингемом, как другие.
— А вы видели, какие у девушки глаза? Они сверкают, словно в ней горит бесовский огонь.
— Это сатанинский огонь, — уверенно проговорила госпожа Генри.
— Надо привезти сюда девиц из Салема. Маленькая Энн Путнэм уже указала на ведьм в Эндовере. Пусть ее привезут сюда. Послушаем, что она скажет о Глории Уоррен.
— Зачем нам Энн Путнэм? — ответила вопросом товарка. — Если эта девушка ведьма, она сама себя выдаст.
Джосия Беллингем остался у могилы и не слышал разговора двух подружек. Правда, до него тоже долетало кое-что, но стоило ему приблизиться к говорящим, как они замолкали, а он читал им небольшую проповедь о грехе празднословия. Ему было хорошо известно, что эти люди не привыкли к сложным умопостроениям, поэтому им легче легкого было приписать колдовству и болезни детишек, и смерть Моди-Лэр.
Будучи выше всех ростом, он смотрел на жителей Сили-Гроув сверху вниз. Пусть поболтают несколько дней. Да и Глории надо дать прийти в себя. Не стоит ее пока тревожить. А к концу недели он заставит замолчать всех сплетников, когда назовет Глорию Уоррен своей женой.
Все было кончено, и остались только самые преданные друзья. Беллингем недовольно покачал головой. Ему даже стало жалко дураков, которые не увидели знамения судьбы во всем происходящем.
Им был преподан урок, и Беллингем решил посвятить этому свою следующую проповедь. Сказав несколько утешительных слов Глории, он откланялся.
— Пойдем ко мне, — пригласила Глорию госпожа Леонард после ухода Беллингема. — Тебе не следует оставаться одной.
Глория согласилась, а потом пожалела об этом, потому что проведенная в доме Леонардов ночь оказалась для нее самой мучительной в жизни. Рашель — добрая женщина, и она суетилась вокруг Глории, словно в доме появился еще один ребенок, но Глория категорически отказалась остаться еще на одну ночь, хотя благодарность ее была такой же искренней, как гостеприимство хозяев.
— Спасибо вам за все. Потом я, наверно, еще поживу у вас и у других, которые предложили мне свою помощь, — она опустила голову, не в силах сдержать подступившие слезы. — А сегодня я хочу побыть в своем родном доме и спокойно обо всем подумать. Мне хочется остаться одной и вспомнить маму.
— Ну конечно, — Рашель расстроилась, но не посмела возразить Глории, как не посмела спросить, что она думает о браке с преподобным Беллингемом. Понимая, какая тяжелая утрата постигла девушку, она не стала досаждать ей лишними уговорами. — Мне это не нравится, но мы с Томасом отвезем тебя домой, если ты считаешь, что так будет лучше.
— Лучше.
Глория прикусила губу. Она любила Рашель, но не считала себя вправе обременять ее своими проблемами. С Куэйдом и Джосией Беллингемом она должна разобраться сама, по крайней мере теперь, когда мама умерла.
Вторую ночь после похорон Глория провела в собственном доме, в доме своих родителей. Но отдохнула она не лучше, чем в доме Леонардов, потому что не могла забыть, как нашла свою мать лежавшей возле лестницы со сложенными на груди руками.
— Руки! — вдруг громко крикнула она.
Как так получилось, что они были сложены на груди? Кто это сделал? Нет, невозможно, ведь мама была одна в доме. Глории было мучительно думать, что ее мать умерла не сразу и сама в ожидании конца сложила руки на груди. Нет, невозможно поверить, что она мучилась и страдала, и, может быть, надеялась на чью-нибудь помощь.
Глория без всякой цели слонялась по дому, перебирала вещи, держала в руках материнский гребень, заглядывала в зеркало над умывальником. Ничто не приносило ей успокоения. В конце концов, когда она уже раз двенадцать перебывала в каждой комнате, она поняла, что ей нужно.
За лошадьми, пока Глории не было, приглядывал Уильям, так что ей надо было только оседлать свою лошадку, бившую копытом от нетерпения. В утренних сумерках она помчалась в город.
На церковном кладбище найти свежую могилу было делом нетрудным. Глория встала на колени и опустила вниз глаза. Так она провела несколько часов, рассказывая матери все, что накипело у нее на сердце.
— Мама, что мне делать? Я осталась одна. Ни тебя, ни Куэйда нет рядом. А ведь надо приглядеть за фермой. Что мне делать?
Ответы она находила сама. В этом месте ей было легче принимать решения. Куэйд не хотел, чтобы она возвращалась в Сили-Гроув. Она приехала из-за матери. Теперь ее тут ничто не держит. Значит, надо послушаться Куэйда. Мама бы наверняка одобрила ее решение.
Джон Байярд недалеко от Аркпорта. Нарисованная Куэйдом карта осталась в ее комнате. Уильям не откажется присмотреть за домом и за скотом. Скорее собрать вещи и поговорить с Уильямом, а потом можно будет ехать.
— До свидания, мама. Мы встретимся. Глория стояла, не шевелясь, словно застыв в молитве. Она не испугалась, когда увидела змею, скользнувшую к могиле. Отец когда-то научил ее отличать ядовитых змей от неядовитых и даже полезных, и она поняла, что змея просто хочет погреться на солнышке. Поэтому, закончив разговор с матерью, она взяла ее в руки и отбросила подальше.
— Уходи, — сказала она. — Поищи себе другое место.
Какие бы дела не привели госпожу Ковентри и госпожу Уайт в этот час на кладбище, все они были мгновенно забыты, когда змея оказалась у Глории в руках.
— Это Глория Уоррен, — прошептала госпожа Ковентри и спряталась за дерево.
У госпожи Уайт округлились от страха глаза, и она тоже шмыгнула за куст.
— Что она говорит?
Госпожа Ковентри ничего не расслышала, хотя приложила к уху руку, поэтому ей пришлось напрячь воображение, чтобы потом не ударить лицом в грязь.
— Приказывает змеюке проводить ее домой.
Госпожа Уайт затряслась всем своим толстым телом.
— Значит, правда, что о ней говорят. Она ведьма.
Госпожа Ковентри прижала ладони к пылающим щекам.
— Мы ее видели возле могилы, — голос у нее дрожал.
— И ее дружка-змея.
Тут госпожа Ковентри шикнула на подругу и опять спряталась за дерево.
— Не высовывайся. А то она тебя увидит и замучает до смерти.
Дрожа от страха, госпожа Ковентри стояла, скорчившись, за кустом, совсем не подходившим для женщины ее роста и дородности. Она боялась, что ведьма заметит ее и поэтому залезла в самую гущу ветвей. Ей было больно от колючек, впившихся ей в тело, несмотря на нижние юбки, и она кусала себе губы, пока не почувствовала вкус крови. Ей казалось, что ее колют иголками, как говорили порченые девочки в Салеме, и она больше не могла терпеть эту пытку. С вытаращенными от страха глазами она выскочила из кустов и, крича нечто несусветное, бросилась бежать к центру городка.
Глория вышла за кладбищенские ворота и уже готова была сесть на лошадь, когда ее окружили беснующиеся женщины. Увидев знакомое лицо, она крикнула:
— Госпожа Уайт! Почему?..
— Изыди, ведьма! — госпожа Уайт взвизгнула и ударила Глорию палкой. — Забирай своего змея и убирайся отсюда!
— Изыди, сатана! Во имя Господа Бога! — истерически завопила еще одна незнакомая женщина.
Камень попал Глории в грудь.
— Что это? — Глория скрестила на груди руки и прижалась к лошади. — Почему вы называете меня ведьмой? Я такая же, как вы, — она потянулась к госпоже Уайт. — Вы же меня знаете. Разве я сделала что-нибудь худое?
— Ты мучила меня! — проверещала госпожа Уайт и стукнула палкой по раскрытой ладони.
— Ты мучаешь детей! — поддержала ее госпожа Патридж, чьих детей Глория часто нянчила.
Еще один камень больно ударил Глорию по ноге. Она вскрикнула и повернулась посмотреть, кто бы это мог быть.
Сердце у нее бешено заколотилось и свет померк в глазах:
— Сара! Ты тоже?
Не в силах смотреть Глории в глаза, Сара повалилась на колени, крича и бия руками о землю.
— Ведьма! Подлая ведьма!
Не желая отставать от подруги, Прюденс Оливер тоже упала на колени и закричала громче Сары. Их странное поведение окружившие Глорию женщины сочли за озарение свыше и примолкли ненадолго, отвлекшись от виновницы их возмущения, так что Глория успела вскочить на лошадь и пустить ее вскачь.
Слезы заливали лицо Глории, пока она мчалась домой. Въехав во двор, она увидела Уильяма, отдала ему поводья, попросила накормить, напоить лошадь и поставить ее в стойло и напомнила, что он обещал присмотреть за домом, если ей понадобится отлучиться. Уильям спросил, когда она вернется, но что она могла ему сказать?
— Наверно, не скоро. Живи здесь, если не сможешь найди кого-нибудь другого, — Уильям пообещал, что никуда не уйдет до ее возвращения, и Глория благодарно кивнула ему. — Я заплачу тебе, а если этого на хватит до моего возвращения, возьми себе в награду лошадь, которую мы запрягаем в телегу.
Уильям радостно улыбнулся и пожелал Глории отсутствовать подольше. Глаза у него сияли. За лошадь он готов был отдать Глории даже свою жизнь. Но девушка ответила, что этого ей не нужно. Тогда он сказал, что постарается побыстрее управиться, чтобы сходить за своими вещами и вернуться до захода солнца.
Хотя Глории казалось, что сердце у нее навеки разбито, плакать она больше не собиралась. Сплетники не умолкли даже после смерти матери.
Ни страх, ни подозрительность не знают ни границ, ни меры, и ее положение стало значительно хуже, чем было раньше.
Женщины напали на нее возле кладбища. Сейчас они, верно, побежали к судье и требуют наказать ее. Первым помыслом Глории было тоже бежать туда и требовать справедливого расследования, однако она вспомнила изменивших ей подруг и засомневалась в возможности добиться справедливости.
Глория возмущенно сверкнула глазами. Предположим, они видели, как она взяла в руки змею. Ну и что из этого? Неужели доброе отношение к божьим созданиям тоже вызывает подозрение? Разве этого достаточно, чтоб назвать ее ведьмой? Тут Глория вспомнила, что она еще «насылала порчу» на детей.
Толкнув дверь, она вошла в пустой дом. Бедняжки — салемские ведьмы. Что же они сделали такого, что навлекло на них ненависть всей деревни? , Глория потерла виски. Какое это имеет значение? Если она правильно оценила своих врагов, за ней скоро придут. Не стоит тратить времени даром и искать причину, почему все вдруг набросились на нее. Надо поскорее исчезнуть. И Глория принялась торопливо бросать в мешок хлеб, сухое мясо, кофе, налила себе сидра.
Куэйд освободится и разыщет ее у Джона Байярда, а когда он будет рядом, они вместе вернутся, а может, и домой не вернутся, там будет видно. Придется потерпеть, но оставаться в городе ни в коем случае нельзя.
Глория побежала в свою комнату взять кое-какие вещи, и там ее нашел Джосия Беллингем, который бесшумно вошел в дом и поднялся на второй этаж.
Он понял, что она собирается сделать, и несколько минут молча простоял на пороге, наблюдая за девушкой. Глория, конечно, напугана и немножко злится. Ему нравилось смотреть на ее пылающие щеки и сверкающие глаза. Беллингем пришел просить ее руки, причем собирался представить это как акт милосердия, однако его желания не имели ничего общего с милосердием. Больше всего на свете он жаждал уложить Глорию в постель.
— Тебе не следует спасаться бегством, Глория, — сказал он, но в его срывающемся голосе не было ничего успокаивающего. — Я обещаю, что тебе не причинят зла.
Не ожидая никого, Глория испугалась и бросилась за кровать. Однако узнав священника и не увидев в нем угрозы для себя, она продолжила сборы.
— Слишком поздно, — сказала он ему. — Меня побили камнями, а то, что они говорили, было еще больнее, чем камни. В Сили-Гроув меня все презирают.
— Нет, — он взял плащ у нее из рук, положил его на кровать. — Я слышал о том, что случилось на кладбище. Несколько женщин устроили истерику. На них можно найти управу. Одно здравое слово, и они угомонятся, — не чувствуя сопротивления, Беллингем взял ее руки в свои. — Даю тебе слово, что больше никто тебя не обидит ни словом, ни делом.
Глория забрала у него руки и села на кровать. Может, священник говорит правду и ей следует остаться?
— Если вы можете, так защитите меня. Я устала и боюсь.
Беллингем воспринял ее мольбы как доказательство ее расположения к нему.
— Поверь мне, Глория, милая.
Он встал на одно колено и вновь взял ее руки в свои. Она дрожала, и он решил, что это из-за его прикосновений, а не от страха и отчаяния.
В голове у него словно закрылась одна дверца и открылась другая, он вдруг ощутил страстный порыв и забыл обо всем на свете. Они одни. В ее комнате. Она сидит на своей кровати. Она зовет его. Он слишком долго сдерживал себя, чтобы устоять перед искушением и не обезуметь от близости желанной женщины. Остатки здравого смысла покинули его.
Все равно она будет его женой, так что плохого, если он сейчас возьмет ее? Он стал целовать ей руки. Кровь бросилась ему в голову.
Глория вскрикнула, когда Беллингем украдкой оглядел комнату, и попыталась вырвать у него свои руки, но это ей не удалось.
Его лицо выражало страдание. Нет. Он не мог лечь с ней. Это грех. Всего несколько мгновений, и он опять просиял. Выход есть. Ведь у него разрешение. Он может сам соединить их. Все это он выпалил Глории и, когда она, ничего не соображая, застыла на кровати, сорвал с ее головы чепец. Черные волосы рассыпались по плечам.
Глория отшатнулась от священника, не скрывая своего ужаса.
— Нет.
Она попыталась встать, но Беллингем удержал ее.
— Да. Это законно.
— Нет! — крикнула она. — Я люблю другого.
Это была последняя капля. Слишком многое зависело от того, станет Глория его женой или нет, и он решил во что бы то ни стало овладеть ею.
Его исказившееся лицо испугало ее. Собрав все силы, она вырвалась, но он успел схватить ее за талию и посадить на край кровати. Он обнимал ее, не давая ей пошевелиться. Грудью он раздвинул ей колени и прижался к ней лицом. Глория закричала, а он терся щеками то об одну, то о другую грудь. Она чувствовала на себе его горячее дыхание.
— Я люблю тебя, Глория. Ты моя судьба, — шептал он.
Она боролась с ним, как могла, но что бы она ни делала, это еще больше возбуждало его. Он думал единственно о том, чтобы подчинить себе черноволосую девушку, потому что был теперь только мужчиной, слишком долго лишенным женщины. Одной рукой удерживая ее руки, другой он расстегнул ей корсаж и прильнул пылающими губами к голой шее.
— Люби меня, Глория! — прошептал он. — Стань моей женой!
— Нет! — ей удалось вырвать руки, и она вцепилась ему в лицо. — Хватит! Я не хочу тебя!
Однако не так-то просто было остановить разбушевавшегося священника. Вновь схватив ее за руки, он зубами разорвал на ней рубашку и застонал, когда его глазам открылась запретная восхитительная плоть.
— Ты сама себя не знаешь, — со стоном он пытался стащить с себя штаны. — Тебе нужен мужчина, Глория Уоррен. Только один раз, и ты поймешь, что ты моя.
Он чуть не заорал, когда наконец освободился от одежды.
— Вы сошли с ума! — взвизгнула Глория, а он навалился на нее всей тяжестью своего тела.
Глории ничего не оставалось, как возблагодарить Бога за нижние юбки, мешавшие ему овладеть ею, и стукнуть его коленкой.
Беллингем взвыл как солдат, которому пуля попала в живот, упал на пол и скорчился, схватившись руками за обнаженный орган. Глория бросилась было к двери, но вернулась.
— Клянусь Иудой! — прорычал он, вцепляясь ей в юбку. — Ты будешь моей!
— Лучше мне умереть! — она вывернулась и изо всех сил стукнула ботинком ему в подбородок.
Беллингем дернул головой и ударился о кровать. Звук был устрашающий. Закрыв глаза, он повалился на пол, и Глория, испугавшись, не убила ли она его, подошла поближе к потерявшему сознание священнику.
Беллингем стонал. Глаза у него закатились. Одна рука дергалась. То, что не давало ему покоя и пугало Глорию, теперь не представляло никакой опасности. Кровавые царапины отчетливо проступили на побледневшем лице святого отца. Однако он был жив.
Убедившись в этом, Глория не поняла, рада она или нет. Но теперь девушка распознала в нем лживое чудовище, гораздо более опасное, чем забросавшие ее камнями женщины.
Она постаралась привести в порядок свои мысли и отошла от безумца. Он больше не стонал и, судя по ровному и глубокому дыханию, должен был скоро прийти в себя. Она не стала этого дожидаться.
Все еще дрожа от пережитой опасности, Глория быстро застегнула кофту, надела чепец и даже не забыла взять собранные вещи.
Лошади требовался отдых, но у Глории не оставалось времени, поэтому она оседлала ее, надеясь на то, что Беллингем уйдет раньше, чем вернется Уильям. Священнику не имело смысла поднимать шум и позорить себя.
Не прошло и десяти минут, как она выбежала из дома, и вот уже мчалась прочь из города. Ворон Пэдди, словно понимая муки хозяйки, покинул насест и летел следом за ней.
Прошло еще много времени, прежде чем вернулся Уильям. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Обычно он боялся выходить на улицу в такое позднее время и сегодня тоже не посмел бы, если бы не данное Глории обещание. Его задержал господин Дуглас, который долго вдалбливал ему в голову, как опасно водить дружбу с ведьмой, а когда понял, что это бесполезно, заставил его закончить работу, а уж потом отпустил на все четыре стороны.
Начать Уильям решил с сарая, где была лампа. Однако на полдороге его остановили странные звуки, доносившиеся из дома. Он подумал было, что корова забрела в огород, но быстро понял свою ошибку. Приученный всего бояться, он спрятался.
Звуки были тихие, но окна чернели пустотой, и Уильям никак не мог решиться объявить о своем присутствии. Прошло несколько минут, прежде чем он осмелился пойти посмотреть, и то только ради Глории, потому что они с матерью были единственными, кто относился к нему по-доброму.
На кухне было темно, разве только пара угольков еще вспыхивали бледными искорками в очаге. Уильям, стараясь не шуметь, зажег лампу и направился к лестнице. У него подгибались коленки от страха, когда он поднимался со ступеньки на ступеньку на жалобный зов.
Беллингем увидел свет лампы и хотел было позвать Глорию, но вместо этого крепко выругался. Боль в подбородке была нестерпимой. Тем не менее ему удалось так испугать Уильяма, что тот обжег себе руку маслом. Парень вскрикнул, и Бедлингем узнал голос полоумного. Значит, Глория не одумалась и не вернулась.
— Давай сюда лампу! — приказал он.
Уильям привык слушаться, особенно священника, а сейчас он даже вздохнул, обрадовавшись человеческому голосу.
— Ах, сэр, какое счастье, что это вы. А я-то боялся…
— Ну, скорее, — злобно торопил его Беллингем.
Мямля, что он и так торопится, Уильям поднял лампу и осветил комнату.
— Преподобный отец!
Изумленный парень чуть не упал, увидав распростертого на полу священника, да еще без штанов и с расцарапанным лицом.
Кто-нибудь поумнее сразу бы догадался, что произошло, а Уильям так и стоял с разинутым ртом, словно прирос к полу.
Беллингем поспешно натянул штаны и привел в порядок волосы, потом ощупал подбородок.
— Принеси воды и полотенце, — приказал он.
Уильям послушался. Подбородок у священника распух и посинел.
— Плохо, — проговорил Уильям. — Вы упали?
Беллингем бросил на парня странный взгляд и принялся обтирать лицо. Только тут он сообразил, как был близок к полному крушению. На волосок от гибели. Теперь все позади. Ангел-хранитель не подвел.
Отказавшись от помощи Уильяма, он сам поднялся на ноги. Неблагодарная девчонка. Ее надо наказать за искушение, которому не может противостоять ни один смертный. Волей-неволей поверишь в колдовство.
Убедившись, что ничего не сломано и все на месте, Беллингем поправил воротничок. Несмотря на головную боль и унижение, он страстно хотел черноволосую красавицу, и все тело у него ныло от неудовлетворенного желания. Ему было ясно, что она убежала к Куэйду Уилду, да и куда еще ей было бежать?
Обмануть Уильяма Кука не составило труда. Когда Джосия Беллингем немного оправился, он сел на коня и вернулся к себе домой в полной уверенности, что дурачок ему не страшен. Глория Уоррен, конечно, другое дело. Если она вернется и пожелает отомстить ему, с ним будет кончено. Это точно. Точно ли?
Глория бросила в могилу горсть земли и отошла, уступив место могильщикам. На кладбище, казалось, собрался весь город. Если бы Глория не боялась обидеть людей, отдавших печальный долг ее матери, она бы разогнала любопытную толпу.
Однако она ошибалась. Жители Сили-Гроув пришли посмотреть на невесту преподобного Беллингема. Если сплетники не врали и он действительно собирается жениться на Глории Уоррен, никто не хотел быть замеченным в пренебрежительном отношении к будущей жене священника. Однако даже страх вызвать его неудовольствие не мог заткнуть рты особенно ретивым.
Когда были сказаны последние слова, толпа быстро поредела. Многие расходились по двое, по трое, шепча на ухо друг другу вопросы, которые не осмеливались задать громко.
— Где была Глория, когда умерла ее мать?
— Каталась на помеле вокруг луны, — съязвила госпожа Генри, не так трепетавшая перед Беллингемом, как другие.
— А вы видели, какие у девушки глаза? Они сверкают, словно в ней горит бесовский огонь.
— Это сатанинский огонь, — уверенно проговорила госпожа Генри.
— Надо привезти сюда девиц из Салема. Маленькая Энн Путнэм уже указала на ведьм в Эндовере. Пусть ее привезут сюда. Послушаем, что она скажет о Глории Уоррен.
— Зачем нам Энн Путнэм? — ответила вопросом товарка. — Если эта девушка ведьма, она сама себя выдаст.
Джосия Беллингем остался у могилы и не слышал разговора двух подружек. Правда, до него тоже долетало кое-что, но стоило ему приблизиться к говорящим, как они замолкали, а он читал им небольшую проповедь о грехе празднословия. Ему было хорошо известно, что эти люди не привыкли к сложным умопостроениям, поэтому им легче легкого было приписать колдовству и болезни детишек, и смерть Моди-Лэр.
Будучи выше всех ростом, он смотрел на жителей Сили-Гроув сверху вниз. Пусть поболтают несколько дней. Да и Глории надо дать прийти в себя. Не стоит ее пока тревожить. А к концу недели он заставит замолчать всех сплетников, когда назовет Глорию Уоррен своей женой.
Все было кончено, и остались только самые преданные друзья. Беллингем недовольно покачал головой. Ему даже стало жалко дураков, которые не увидели знамения судьбы во всем происходящем.
Им был преподан урок, и Беллингем решил посвятить этому свою следующую проповедь. Сказав несколько утешительных слов Глории, он откланялся.
— Пойдем ко мне, — пригласила Глорию госпожа Леонард после ухода Беллингема. — Тебе не следует оставаться одной.
Глория согласилась, а потом пожалела об этом, потому что проведенная в доме Леонардов ночь оказалась для нее самой мучительной в жизни. Рашель — добрая женщина, и она суетилась вокруг Глории, словно в доме появился еще один ребенок, но Глория категорически отказалась остаться еще на одну ночь, хотя благодарность ее была такой же искренней, как гостеприимство хозяев.
— Спасибо вам за все. Потом я, наверно, еще поживу у вас и у других, которые предложили мне свою помощь, — она опустила голову, не в силах сдержать подступившие слезы. — А сегодня я хочу побыть в своем родном доме и спокойно обо всем подумать. Мне хочется остаться одной и вспомнить маму.
— Ну конечно, — Рашель расстроилась, но не посмела возразить Глории, как не посмела спросить, что она думает о браке с преподобным Беллингемом. Понимая, какая тяжелая утрата постигла девушку, она не стала досаждать ей лишними уговорами. — Мне это не нравится, но мы с Томасом отвезем тебя домой, если ты считаешь, что так будет лучше.
— Лучше.
Глория прикусила губу. Она любила Рашель, но не считала себя вправе обременять ее своими проблемами. С Куэйдом и Джосией Беллингемом она должна разобраться сама, по крайней мере теперь, когда мама умерла.
Вторую ночь после похорон Глория провела в собственном доме, в доме своих родителей. Но отдохнула она не лучше, чем в доме Леонардов, потому что не могла забыть, как нашла свою мать лежавшей возле лестницы со сложенными на груди руками.
— Руки! — вдруг громко крикнула она.
Как так получилось, что они были сложены на груди? Кто это сделал? Нет, невозможно, ведь мама была одна в доме. Глории было мучительно думать, что ее мать умерла не сразу и сама в ожидании конца сложила руки на груди. Нет, невозможно поверить, что она мучилась и страдала, и, может быть, надеялась на чью-нибудь помощь.
Глория без всякой цели слонялась по дому, перебирала вещи, держала в руках материнский гребень, заглядывала в зеркало над умывальником. Ничто не приносило ей успокоения. В конце концов, когда она уже раз двенадцать перебывала в каждой комнате, она поняла, что ей нужно.
За лошадьми, пока Глории не было, приглядывал Уильям, так что ей надо было только оседлать свою лошадку, бившую копытом от нетерпения. В утренних сумерках она помчалась в город.
На церковном кладбище найти свежую могилу было делом нетрудным. Глория встала на колени и опустила вниз глаза. Так она провела несколько часов, рассказывая матери все, что накипело у нее на сердце.
— Мама, что мне делать? Я осталась одна. Ни тебя, ни Куэйда нет рядом. А ведь надо приглядеть за фермой. Что мне делать?
Ответы она находила сама. В этом месте ей было легче принимать решения. Куэйд не хотел, чтобы она возвращалась в Сили-Гроув. Она приехала из-за матери. Теперь ее тут ничто не держит. Значит, надо послушаться Куэйда. Мама бы наверняка одобрила ее решение.
Джон Байярд недалеко от Аркпорта. Нарисованная Куэйдом карта осталась в ее комнате. Уильям не откажется присмотреть за домом и за скотом. Скорее собрать вещи и поговорить с Уильямом, а потом можно будет ехать.
— До свидания, мама. Мы встретимся. Глория стояла, не шевелясь, словно застыв в молитве. Она не испугалась, когда увидела змею, скользнувшую к могиле. Отец когда-то научил ее отличать ядовитых змей от неядовитых и даже полезных, и она поняла, что змея просто хочет погреться на солнышке. Поэтому, закончив разговор с матерью, она взяла ее в руки и отбросила подальше.
— Уходи, — сказала она. — Поищи себе другое место.
Какие бы дела не привели госпожу Ковентри и госпожу Уайт в этот час на кладбище, все они были мгновенно забыты, когда змея оказалась у Глории в руках.
— Это Глория Уоррен, — прошептала госпожа Ковентри и спряталась за дерево.
У госпожи Уайт округлились от страха глаза, и она тоже шмыгнула за куст.
— Что она говорит?
Госпожа Ковентри ничего не расслышала, хотя приложила к уху руку, поэтому ей пришлось напрячь воображение, чтобы потом не ударить лицом в грязь.
— Приказывает змеюке проводить ее домой.
Госпожа Уайт затряслась всем своим толстым телом.
— Значит, правда, что о ней говорят. Она ведьма.
Госпожа Ковентри прижала ладони к пылающим щекам.
— Мы ее видели возле могилы, — голос у нее дрожал.
— И ее дружка-змея.
Тут госпожа Ковентри шикнула на подругу и опять спряталась за дерево.
— Не высовывайся. А то она тебя увидит и замучает до смерти.
Дрожа от страха, госпожа Ковентри стояла, скорчившись, за кустом, совсем не подходившим для женщины ее роста и дородности. Она боялась, что ведьма заметит ее и поэтому залезла в самую гущу ветвей. Ей было больно от колючек, впившихся ей в тело, несмотря на нижние юбки, и она кусала себе губы, пока не почувствовала вкус крови. Ей казалось, что ее колют иголками, как говорили порченые девочки в Салеме, и она больше не могла терпеть эту пытку. С вытаращенными от страха глазами она выскочила из кустов и, крича нечто несусветное, бросилась бежать к центру городка.
Глория вышла за кладбищенские ворота и уже готова была сесть на лошадь, когда ее окружили беснующиеся женщины. Увидев знакомое лицо, она крикнула:
— Госпожа Уайт! Почему?..
— Изыди, ведьма! — госпожа Уайт взвизгнула и ударила Глорию палкой. — Забирай своего змея и убирайся отсюда!
— Изыди, сатана! Во имя Господа Бога! — истерически завопила еще одна незнакомая женщина.
Камень попал Глории в грудь.
— Что это? — Глория скрестила на груди руки и прижалась к лошади. — Почему вы называете меня ведьмой? Я такая же, как вы, — она потянулась к госпоже Уайт. — Вы же меня знаете. Разве я сделала что-нибудь худое?
— Ты мучила меня! — проверещала госпожа Уайт и стукнула палкой по раскрытой ладони.
— Ты мучаешь детей! — поддержала ее госпожа Патридж, чьих детей Глория часто нянчила.
Еще один камень больно ударил Глорию по ноге. Она вскрикнула и повернулась посмотреть, кто бы это мог быть.
Сердце у нее бешено заколотилось и свет померк в глазах:
— Сара! Ты тоже?
Не в силах смотреть Глории в глаза, Сара повалилась на колени, крича и бия руками о землю.
— Ведьма! Подлая ведьма!
Не желая отставать от подруги, Прюденс Оливер тоже упала на колени и закричала громче Сары. Их странное поведение окружившие Глорию женщины сочли за озарение свыше и примолкли ненадолго, отвлекшись от виновницы их возмущения, так что Глория успела вскочить на лошадь и пустить ее вскачь.
Слезы заливали лицо Глории, пока она мчалась домой. Въехав во двор, она увидела Уильяма, отдала ему поводья, попросила накормить, напоить лошадь и поставить ее в стойло и напомнила, что он обещал присмотреть за домом, если ей понадобится отлучиться. Уильям спросил, когда она вернется, но что она могла ему сказать?
— Наверно, не скоро. Живи здесь, если не сможешь найди кого-нибудь другого, — Уильям пообещал, что никуда не уйдет до ее возвращения, и Глория благодарно кивнула ему. — Я заплачу тебе, а если этого на хватит до моего возвращения, возьми себе в награду лошадь, которую мы запрягаем в телегу.
Уильям радостно улыбнулся и пожелал Глории отсутствовать подольше. Глаза у него сияли. За лошадь он готов был отдать Глории даже свою жизнь. Но девушка ответила, что этого ей не нужно. Тогда он сказал, что постарается побыстрее управиться, чтобы сходить за своими вещами и вернуться до захода солнца.
Хотя Глории казалось, что сердце у нее навеки разбито, плакать она больше не собиралась. Сплетники не умолкли даже после смерти матери.
Ни страх, ни подозрительность не знают ни границ, ни меры, и ее положение стало значительно хуже, чем было раньше.
Женщины напали на нее возле кладбища. Сейчас они, верно, побежали к судье и требуют наказать ее. Первым помыслом Глории было тоже бежать туда и требовать справедливого расследования, однако она вспомнила изменивших ей подруг и засомневалась в возможности добиться справедливости.
Глория возмущенно сверкнула глазами. Предположим, они видели, как она взяла в руки змею. Ну и что из этого? Неужели доброе отношение к божьим созданиям тоже вызывает подозрение? Разве этого достаточно, чтоб назвать ее ведьмой? Тут Глория вспомнила, что она еще «насылала порчу» на детей.
Толкнув дверь, она вошла в пустой дом. Бедняжки — салемские ведьмы. Что же они сделали такого, что навлекло на них ненависть всей деревни? , Глория потерла виски. Какое это имеет значение? Если она правильно оценила своих врагов, за ней скоро придут. Не стоит тратить времени даром и искать причину, почему все вдруг набросились на нее. Надо поскорее исчезнуть. И Глория принялась торопливо бросать в мешок хлеб, сухое мясо, кофе, налила себе сидра.
Куэйд освободится и разыщет ее у Джона Байярда, а когда он будет рядом, они вместе вернутся, а может, и домой не вернутся, там будет видно. Придется потерпеть, но оставаться в городе ни в коем случае нельзя.
Глория побежала в свою комнату взять кое-какие вещи, и там ее нашел Джосия Беллингем, который бесшумно вошел в дом и поднялся на второй этаж.
Он понял, что она собирается сделать, и несколько минут молча простоял на пороге, наблюдая за девушкой. Глория, конечно, напугана и немножко злится. Ему нравилось смотреть на ее пылающие щеки и сверкающие глаза. Беллингем пришел просить ее руки, причем собирался представить это как акт милосердия, однако его желания не имели ничего общего с милосердием. Больше всего на свете он жаждал уложить Глорию в постель.
— Тебе не следует спасаться бегством, Глория, — сказал он, но в его срывающемся голосе не было ничего успокаивающего. — Я обещаю, что тебе не причинят зла.
Не ожидая никого, Глория испугалась и бросилась за кровать. Однако узнав священника и не увидев в нем угрозы для себя, она продолжила сборы.
— Слишком поздно, — сказала он ему. — Меня побили камнями, а то, что они говорили, было еще больнее, чем камни. В Сили-Гроув меня все презирают.
— Нет, — он взял плащ у нее из рук, положил его на кровать. — Я слышал о том, что случилось на кладбище. Несколько женщин устроили истерику. На них можно найти управу. Одно здравое слово, и они угомонятся, — не чувствуя сопротивления, Беллингем взял ее руки в свои. — Даю тебе слово, что больше никто тебя не обидит ни словом, ни делом.
Глория забрала у него руки и села на кровать. Может, священник говорит правду и ей следует остаться?
— Если вы можете, так защитите меня. Я устала и боюсь.
Беллингем воспринял ее мольбы как доказательство ее расположения к нему.
— Поверь мне, Глория, милая.
Он встал на одно колено и вновь взял ее руки в свои. Она дрожала, и он решил, что это из-за его прикосновений, а не от страха и отчаяния.
В голове у него словно закрылась одна дверца и открылась другая, он вдруг ощутил страстный порыв и забыл обо всем на свете. Они одни. В ее комнате. Она сидит на своей кровати. Она зовет его. Он слишком долго сдерживал себя, чтобы устоять перед искушением и не обезуметь от близости желанной женщины. Остатки здравого смысла покинули его.
Все равно она будет его женой, так что плохого, если он сейчас возьмет ее? Он стал целовать ей руки. Кровь бросилась ему в голову.
Глория вскрикнула, когда Беллингем украдкой оглядел комнату, и попыталась вырвать у него свои руки, но это ей не удалось.
Его лицо выражало страдание. Нет. Он не мог лечь с ней. Это грех. Всего несколько мгновений, и он опять просиял. Выход есть. Ведь у него разрешение. Он может сам соединить их. Все это он выпалил Глории и, когда она, ничего не соображая, застыла на кровати, сорвал с ее головы чепец. Черные волосы рассыпались по плечам.
Глория отшатнулась от священника, не скрывая своего ужаса.
— Нет.
Она попыталась встать, но Беллингем удержал ее.
— Да. Это законно.
— Нет! — крикнула она. — Я люблю другого.
Это была последняя капля. Слишком многое зависело от того, станет Глория его женой или нет, и он решил во что бы то ни стало овладеть ею.
Его исказившееся лицо испугало ее. Собрав все силы, она вырвалась, но он успел схватить ее за талию и посадить на край кровати. Он обнимал ее, не давая ей пошевелиться. Грудью он раздвинул ей колени и прижался к ней лицом. Глория закричала, а он терся щеками то об одну, то о другую грудь. Она чувствовала на себе его горячее дыхание.
— Я люблю тебя, Глория. Ты моя судьба, — шептал он.
Она боролась с ним, как могла, но что бы она ни делала, это еще больше возбуждало его. Он думал единственно о том, чтобы подчинить себе черноволосую девушку, потому что был теперь только мужчиной, слишком долго лишенным женщины. Одной рукой удерживая ее руки, другой он расстегнул ей корсаж и прильнул пылающими губами к голой шее.
— Люби меня, Глория! — прошептал он. — Стань моей женой!
— Нет! — ей удалось вырвать руки, и она вцепилась ему в лицо. — Хватит! Я не хочу тебя!
Однако не так-то просто было остановить разбушевавшегося священника. Вновь схватив ее за руки, он зубами разорвал на ней рубашку и застонал, когда его глазам открылась запретная восхитительная плоть.
— Ты сама себя не знаешь, — со стоном он пытался стащить с себя штаны. — Тебе нужен мужчина, Глория Уоррен. Только один раз, и ты поймешь, что ты моя.
Он чуть не заорал, когда наконец освободился от одежды.
— Вы сошли с ума! — взвизгнула Глория, а он навалился на нее всей тяжестью своего тела.
Глории ничего не оставалось, как возблагодарить Бога за нижние юбки, мешавшие ему овладеть ею, и стукнуть его коленкой.
Беллингем взвыл как солдат, которому пуля попала в живот, упал на пол и скорчился, схватившись руками за обнаженный орган. Глория бросилась было к двери, но вернулась.
— Клянусь Иудой! — прорычал он, вцепляясь ей в юбку. — Ты будешь моей!
— Лучше мне умереть! — она вывернулась и изо всех сил стукнула ботинком ему в подбородок.
Беллингем дернул головой и ударился о кровать. Звук был устрашающий. Закрыв глаза, он повалился на пол, и Глория, испугавшись, не убила ли она его, подошла поближе к потерявшему сознание священнику.
Беллингем стонал. Глаза у него закатились. Одна рука дергалась. То, что не давало ему покоя и пугало Глорию, теперь не представляло никакой опасности. Кровавые царапины отчетливо проступили на побледневшем лице святого отца. Однако он был жив.
Убедившись в этом, Глория не поняла, рада она или нет. Но теперь девушка распознала в нем лживое чудовище, гораздо более опасное, чем забросавшие ее камнями женщины.
Она постаралась привести в порядок свои мысли и отошла от безумца. Он больше не стонал и, судя по ровному и глубокому дыханию, должен был скоро прийти в себя. Она не стала этого дожидаться.
Все еще дрожа от пережитой опасности, Глория быстро застегнула кофту, надела чепец и даже не забыла взять собранные вещи.
Лошади требовался отдых, но у Глории не оставалось времени, поэтому она оседлала ее, надеясь на то, что Беллингем уйдет раньше, чем вернется Уильям. Священнику не имело смысла поднимать шум и позорить себя.
Не прошло и десяти минут, как она выбежала из дома, и вот уже мчалась прочь из города. Ворон Пэдди, словно понимая муки хозяйки, покинул насест и летел следом за ней.
Прошло еще много времени, прежде чем вернулся Уильям. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Обычно он боялся выходить на улицу в такое позднее время и сегодня тоже не посмел бы, если бы не данное Глории обещание. Его задержал господин Дуглас, который долго вдалбливал ему в голову, как опасно водить дружбу с ведьмой, а когда понял, что это бесполезно, заставил его закончить работу, а уж потом отпустил на все четыре стороны.
Начать Уильям решил с сарая, где была лампа. Однако на полдороге его остановили странные звуки, доносившиеся из дома. Он подумал было, что корова забрела в огород, но быстро понял свою ошибку. Приученный всего бояться, он спрятался.
Звуки были тихие, но окна чернели пустотой, и Уильям никак не мог решиться объявить о своем присутствии. Прошло несколько минут, прежде чем он осмелился пойти посмотреть, и то только ради Глории, потому что они с матерью были единственными, кто относился к нему по-доброму.
На кухне было темно, разве только пара угольков еще вспыхивали бледными искорками в очаге. Уильям, стараясь не шуметь, зажег лампу и направился к лестнице. У него подгибались коленки от страха, когда он поднимался со ступеньки на ступеньку на жалобный зов.
Беллингем увидел свет лампы и хотел было позвать Глорию, но вместо этого крепко выругался. Боль в подбородке была нестерпимой. Тем не менее ему удалось так испугать Уильяма, что тот обжег себе руку маслом. Парень вскрикнул, и Бедлингем узнал голос полоумного. Значит, Глория не одумалась и не вернулась.
— Давай сюда лампу! — приказал он.
Уильям привык слушаться, особенно священника, а сейчас он даже вздохнул, обрадовавшись человеческому голосу.
— Ах, сэр, какое счастье, что это вы. А я-то боялся…
— Ну, скорее, — злобно торопил его Беллингем.
Мямля, что он и так торопится, Уильям поднял лампу и осветил комнату.
— Преподобный отец!
Изумленный парень чуть не упал, увидав распростертого на полу священника, да еще без штанов и с расцарапанным лицом.
Кто-нибудь поумнее сразу бы догадался, что произошло, а Уильям так и стоял с разинутым ртом, словно прирос к полу.
Беллингем поспешно натянул штаны и привел в порядок волосы, потом ощупал подбородок.
— Принеси воды и полотенце, — приказал он.
Уильям послушался. Подбородок у священника распух и посинел.
— Плохо, — проговорил Уильям. — Вы упали?
Беллингем бросил на парня странный взгляд и принялся обтирать лицо. Только тут он сообразил, как был близок к полному крушению. На волосок от гибели. Теперь все позади. Ангел-хранитель не подвел.
Отказавшись от помощи Уильяма, он сам поднялся на ноги. Неблагодарная девчонка. Ее надо наказать за искушение, которому не может противостоять ни один смертный. Волей-неволей поверишь в колдовство.
Убедившись, что ничего не сломано и все на месте, Беллингем поправил воротничок. Несмотря на головную боль и унижение, он страстно хотел черноволосую красавицу, и все тело у него ныло от неудовлетворенного желания. Ему было ясно, что она убежала к Куэйду Уилду, да и куда еще ей было бежать?
Обмануть Уильяма Кука не составило труда. Когда Джосия Беллингем немного оправился, он сел на коня и вернулся к себе домой в полной уверенности, что дурачок ему не страшен. Глория Уоррен, конечно, другое дело. Если она вернется и пожелает отомстить ему, с ним будет кончено. Это точно. Точно ли?