Страница:
Куэйд оглянулся на Томаника, который сидел на корточках перед входом в свой вигвам. Глория нашла нужные слова, и вскоре ее должны отпустить. Когда охотник отошел, она сочла разумным остаться на месте и так простояла все время, опустив глаза к земле, пока он не вернулся к ней с большой простыней, которую накинул ей на плечи.
— Я провожу тебя, — сказал он, и она в первый раз услыхала, как ласково может звучать его голос.
Глория завернулась в простыню, и охотник повел ее к реке. Она шла рядом с ним и вдруг остановилась с потемневшими от нового страха глазами. Мать, может, поверит, что она упала в реку, но она не дурочка, Глория не имела ни малейшего представления, как ей объяснить появление охотника. Она подняла на него глаза.
— Если ты проводишь меня до реки, дальше я доберусь сама, — решительно проговорила она.
— Нет, — также решительно возразил Куэйд и легонько толкнул ее в спину. — Я провожу тебя до дому.
Глория набрала в грудь воздуха и выпалила:
— Ты мне не доверяешь? Охотник кивнул:
— И это тоже. А еще я хочу поесть чего-нибудь домашнего.
Только тут она поняла, что все время думала единственно о себе, а ведь она должна быть благодарна незнакомцу за то, что он уговорил индейцев отпустить ее.
— Простите меня, — промямлила она, когда они вновь двинулись к реке. — Я не хотела быть грубой. Я просто не подумала. Я знаю, что обязана вам всем… и моей свободой, и, наверно, жизнью. Я рада пригласить вас в наш дом разделить с нами ужин.
Куэйд кивнул. Девушка нравилась ему все больше. Другая бы на ее месте изошла слезами, а этой все нипочем. Да, такая шпионить не будет.
Пройдя немного, Глория опять остановилась, и Куэйд чуть не налетел на нее.
— Что случилось? — спросил он, думая, что она поранила ногу об острый камешек.
Она показала на индейцев, смотревших им вслед.
— Скажите им… Скажите им, что я их благодарю, — потребовала она.
Куйэд перевел им ее слова, и индейцы радостно замахали в ответ руками. Томаник что-то громко крикнул.
— Они дали тебе имя, — сказал охотник.
— Имя? Зачем?
— Ты их покорила. Мне даже кажется, что они не возражали бы, если бы ты была индеанкой.
Глория пожала в ответ плечами. Наррагансеты — интересный народ, но жить так, как они живут, безо всяких удобств, к которым они с матерью привыкли в городе, показалось Глории малопривлекательным. Да она больше и не собиралась совершать тайные вылазки.
Куэйд пригладил бороду. Он словно прочитал ее мысли.
— Не будь меня, пришлось бы тебе привыкать к новому имени.
К Глории вновь вернулось присущее ей любопытство.
— А какое имя? — спросила она.
— Светлячок, — он рассмеялся и шутливо покружил ее, потому что они уже стояли на берегу реки. Девчоночье выражение исчезло с ее лица, уступив место кокетливой улыбке, и он не остался к ней равнодушен. — Тебе оно подходит. Знаешь, они верят, что светлячки — это души умерших людей. Если они всем довольны, то в сумерках спускаются на землю, — он положил руки ей на плечи, пройдясь большими пальцами по ключицам. Ему очень хотелось забыть о том, что он цивилизованный человек. — Твои глаза светятся так же, как светлячки в темноте, — хрипло проговорил он.
Глория улыбнулась. Ей понравилась его история. И он ей тоже нравился. Он добрый и веселый и совсем не похож на важных пуритан в Сили-Гроув. Глория не могла сказать, красивое у него лицо или нет, потому что его почти полностью закрывала черная борода. Однако голос и фигура у него, как у юноши. И уж она совсем не понимала, почему, когда он рядом, у нее путаются мысли. Тем не менее что-то говорило ей, что он честный человек. По крайней мере смотрит прямо в глаза. Только от его взгляда у нее руки и ноги дрожат, как не дрожали от страха перед наррагансетами.
— А тебе они тоже дали имя?
Глория прыгнула на камень, с которого за несколько часов до этого свалилась в воду, но сначала убедилась, что на дне никто не лежит.
Куэйд вздохнул:
— Меня они называют другом.
— И я тоже буду тебя так звать. Глория легко прыгала с камня на камень, и Куэйд последовал за ней, не сводя глаз с ее бедер. Однако, когда она неловко наступила на край простыни и чуть не упала, он сумел вовремя подхватить ее.
— Одного купания в день достаточно, — сказал он, поднимая ее на руки.
В Глории еще было много от ребенка, и она не нашла ничего особенного в том, что взрослый мужчина переносит ее через реку. В Куэйде от ребенка уже ничего не осталось, и он быстро понял, что не надо было этого делать. Интересно, она уже целовалась с кем-нибудь или, если он решится, то будет первым?
— Вот моя лошадь, — сказала Глория, показывая на поляну, где стреноженная кобыла ждала хозяйку. На дереве сидел иссиня-черный ворон, который, завидев людей, тотчас опустился Глории на плечо. — Что, рад Глории Уоррен, а?
— Глория Уоррен? — Куэйд чуть было не кинул ее на землю, после чего отошел на почтительное расстояние. — Ты из каких Уорренов? — спросил он.
— Мой отец — Нобл Уоррен. Он был охотником, как ты, — ответила она, надевая туфли. — Самый лучший человек на свете.
— Это-то мне известно, — проговорил охотник, радуясь в душе, что не совершил ничего худого с девушкой.
Когда-то Нобл Уоррен взял под свое крыло маленького сироту и обучил его всем премудростям охоты. Этому человеку он был обязан не только охотничьим мастерством, но и самой жизнью.
— Ты его знал?
— Еще бы! Может, ты слыхала о Куэйде Уилде? Два года мы с ним вместе охотились. Его жену я тоже знаю. И тебя тоже, если ты та самая девчонка, что ползала у ее ног, — ему с трудом верилось, что кроха с горящими глазами выросла в такую красавицу, но ей он этого не сказал. — Твоя мать здорова? — спросил он.
— Да, — улыбнулась Глория.
Имя Куэйда Уилда она часто слышала от отца и самого его помнила мальчишкой. Он часто сажал ее к себе на плечи, совсем не такие широкие, как теперь. Хорошо, что именно он вступился за нее перед индейцами и спас от смерти.
Одного только она не могла понять. Почему, когда она предложила ему сесть позади нее на лошадь, он отказался и пошел пешком?
Глава 2
— Я провожу тебя, — сказал он, и она в первый раз услыхала, как ласково может звучать его голос.
Глория завернулась в простыню, и охотник повел ее к реке. Она шла рядом с ним и вдруг остановилась с потемневшими от нового страха глазами. Мать, может, поверит, что она упала в реку, но она не дурочка, Глория не имела ни малейшего представления, как ей объяснить появление охотника. Она подняла на него глаза.
— Если ты проводишь меня до реки, дальше я доберусь сама, — решительно проговорила она.
— Нет, — также решительно возразил Куэйд и легонько толкнул ее в спину. — Я провожу тебя до дому.
Глория набрала в грудь воздуха и выпалила:
— Ты мне не доверяешь? Охотник кивнул:
— И это тоже. А еще я хочу поесть чего-нибудь домашнего.
Только тут она поняла, что все время думала единственно о себе, а ведь она должна быть благодарна незнакомцу за то, что он уговорил индейцев отпустить ее.
— Простите меня, — промямлила она, когда они вновь двинулись к реке. — Я не хотела быть грубой. Я просто не подумала. Я знаю, что обязана вам всем… и моей свободой, и, наверно, жизнью. Я рада пригласить вас в наш дом разделить с нами ужин.
Куэйд кивнул. Девушка нравилась ему все больше. Другая бы на ее месте изошла слезами, а этой все нипочем. Да, такая шпионить не будет.
Пройдя немного, Глория опять остановилась, и Куэйд чуть не налетел на нее.
— Что случилось? — спросил он, думая, что она поранила ногу об острый камешек.
Она показала на индейцев, смотревших им вслед.
— Скажите им… Скажите им, что я их благодарю, — потребовала она.
Куйэд перевел им ее слова, и индейцы радостно замахали в ответ руками. Томаник что-то громко крикнул.
— Они дали тебе имя, — сказал охотник.
— Имя? Зачем?
— Ты их покорила. Мне даже кажется, что они не возражали бы, если бы ты была индеанкой.
Глория пожала в ответ плечами. Наррагансеты — интересный народ, но жить так, как они живут, безо всяких удобств, к которым они с матерью привыкли в городе, показалось Глории малопривлекательным. Да она больше и не собиралась совершать тайные вылазки.
Куэйд пригладил бороду. Он словно прочитал ее мысли.
— Не будь меня, пришлось бы тебе привыкать к новому имени.
К Глории вновь вернулось присущее ей любопытство.
— А какое имя? — спросила она.
— Светлячок, — он рассмеялся и шутливо покружил ее, потому что они уже стояли на берегу реки. Девчоночье выражение исчезло с ее лица, уступив место кокетливой улыбке, и он не остался к ней равнодушен. — Тебе оно подходит. Знаешь, они верят, что светлячки — это души умерших людей. Если они всем довольны, то в сумерках спускаются на землю, — он положил руки ей на плечи, пройдясь большими пальцами по ключицам. Ему очень хотелось забыть о том, что он цивилизованный человек. — Твои глаза светятся так же, как светлячки в темноте, — хрипло проговорил он.
Глория улыбнулась. Ей понравилась его история. И он ей тоже нравился. Он добрый и веселый и совсем не похож на важных пуритан в Сили-Гроув. Глория не могла сказать, красивое у него лицо или нет, потому что его почти полностью закрывала черная борода. Однако голос и фигура у него, как у юноши. И уж она совсем не понимала, почему, когда он рядом, у нее путаются мысли. Тем не менее что-то говорило ей, что он честный человек. По крайней мере смотрит прямо в глаза. Только от его взгляда у нее руки и ноги дрожат, как не дрожали от страха перед наррагансетами.
— А тебе они тоже дали имя?
Глория прыгнула на камень, с которого за несколько часов до этого свалилась в воду, но сначала убедилась, что на дне никто не лежит.
Куэйд вздохнул:
— Меня они называют другом.
— И я тоже буду тебя так звать. Глория легко прыгала с камня на камень, и Куэйд последовал за ней, не сводя глаз с ее бедер. Однако, когда она неловко наступила на край простыни и чуть не упала, он сумел вовремя подхватить ее.
— Одного купания в день достаточно, — сказал он, поднимая ее на руки.
В Глории еще было много от ребенка, и она не нашла ничего особенного в том, что взрослый мужчина переносит ее через реку. В Куэйде от ребенка уже ничего не осталось, и он быстро понял, что не надо было этого делать. Интересно, она уже целовалась с кем-нибудь или, если он решится, то будет первым?
— Вот моя лошадь, — сказала Глория, показывая на поляну, где стреноженная кобыла ждала хозяйку. На дереве сидел иссиня-черный ворон, который, завидев людей, тотчас опустился Глории на плечо. — Что, рад Глории Уоррен, а?
— Глория Уоррен? — Куэйд чуть было не кинул ее на землю, после чего отошел на почтительное расстояние. — Ты из каких Уорренов? — спросил он.
— Мой отец — Нобл Уоррен. Он был охотником, как ты, — ответила она, надевая туфли. — Самый лучший человек на свете.
— Это-то мне известно, — проговорил охотник, радуясь в душе, что не совершил ничего худого с девушкой.
Когда-то Нобл Уоррен взял под свое крыло маленького сироту и обучил его всем премудростям охоты. Этому человеку он был обязан не только охотничьим мастерством, но и самой жизнью.
— Ты его знал?
— Еще бы! Может, ты слыхала о Куэйде Уилде? Два года мы с ним вместе охотились. Его жену я тоже знаю. И тебя тоже, если ты та самая девчонка, что ползала у ее ног, — ему с трудом верилось, что кроха с горящими глазами выросла в такую красавицу, но ей он этого не сказал. — Твоя мать здорова? — спросил он.
— Да, — улыбнулась Глория.
Имя Куэйда Уилда она часто слышала от отца и самого его помнила мальчишкой. Он часто сажал ее к себе на плечи, совсем не такие широкие, как теперь. Хорошо, что именно он вступился за нее перед индейцами и спас от смерти.
Одного только она не могла понять. Почему, когда она предложила ему сесть позади нее на лошадь, он отказался и пошел пешком?
Глава 2
— Не рано ли ты начала купаться в этом году?
Моди-Лэр Уоррен очень волновалась, пока дочери не было дома, а когда она появилась, сразу догадалась, что с ней случилась беда.
— Я не хотела, мама, — ответила ей Глория. — Так получилось. Будь моя воля, я бы выбрала денек потеплее, — она остановила лошадь и соскользнула на землю, однако прежде, чем мать успела задать ей хотя бы один вопрос, показала на дорогу, по которой шел к дому охотник. — Посмотри, кого я привела. Куэйд Уилд согласился поужинать с нами.
Моди-Лэр прикрыла глаза ладонью, чтобы солнце не мешало ей разглядеть человека, походку которого она легко узнала. А вскоре узнала и лицо. Она подняла руку, приветствуя любимца своего мужа, и Куэйд тоже поднял руку. Улыбка озарила лицо Моди-Лэр, от которой не укрылось желание дочери избежать расспросов.
Когда она взглянула на Глорию, та уже улыбалась, понимая, что мать будет молчать. И она не ошиблась. Что бы там ни случилось, с Глорией все в порядке. Она привыкла к шалостям дочери и смотрела на них сквозь пальцы, не обращая внимания на кумушек, которые надоедали ей своими разговорами, мол, она еще пожалеет о том, что потакает дочери. Моди-Лэр не понимала их. Она радовалась жизнелюбию Глории и с грустью ждала то время, когда ей придется приучать ее вести себя так, как это требуется от взрослой пуританки.
Пусть еще погуляет. Глория была похожа на сорванца, вывалявшегося в грязи, и Моди-Лэр уже готова была отругать ее и напомнить, что в ее возрасте себя так не ведут, но прикусила язык, не желая смущать дочь. В Сили-Гроув жили скучно, и после смерти мужа пять лет назад Глория стала единственной радостью в жизни своей матери. Моди-Лэр хотела, чтобы ее дочь была счастлива, так зачем гневить Бога, давшего ей открытый и веселый нрав?
Подошел, сияя улыбкой, охотник. Мгновенно скинув с плеча котомку, он раскрыл ей объятия.
— Ну здравствуй, Куэйд Уилд, — она крепко обняла юношу, напомнившего ей ее любимого мужа. Не счесть, сколько раз она стояла тут, ожидая его с охоты. Слезы показались у нее на глазах, но она усилием воли заставила себя не заплакать. — Долго же тебя не было у нас, — сказала она, ласково улыбаясь Куэйду.
— Долго, — согласился Куэйд, не разнимая объятий и оглядывая дом Уорренов.
Ничего не изменилось, хотя прошло уже не менее трех лет. Крепкая постройка, и крыша на месте. Второй этаж немного выдается вперед. Тяжелые деревянные, обитые железом двери и ставни надежно защищают первый этаж от непрошенных гостей.
В саду порядок, кусты подстрижены и дорожка обрамлена алыми, желтыми и белыми ирисами на высоких зеленых стеблях.
От всего веет миром и покоем. Здесь человеку не надо постоянно оглядываться, ожидая нападения. Здесь можно сидеть у огня, курить трубку и жмуриться от удовольствия. Улыбка сошла с его лица. А он-то был уверен, что не нуждается в уютном доме, так его манили к себе приключения и опасности, будоражащие кровь. Он даже сам удивился, как ему вдруг отчаянно захотелось помыться горячей водой, лечь в мягкую постель, а перед этим посидеть перед огоньком с любимыми друзьями.
После приветствий и объятий Моди-Лэр вела себя с ним, как с собственным сыном, и ей было приятно, что годы не изменили ни ее, ни его чувств.
— Я уж думала, ты забыл к нам дорогу, — ласково попеняла она. — Что привело тебя сюда?
— Обещание и угрызения совести.
Он взял ее руки в свои большие мозолистые. На нежном лице матери еще сохранились следы былой красоты, которой она наградила свою дочь. Это была невысокого роста сорокасемилетняя женщина с сединой в черных волосах и поблекшими, когда-то ярко-голубыми, глазами.
Глория родилась поздно, когда Нобл и Моди-Лэр уже потеряли надежду. Куэйд знал об этом, потому что многие вечера провел у костра со своим старшим другом, нашедшим счастье в жене и дочери. Он и сам любил их от всего сердца, что было редкостью среди не очень чувствительных поселенцев.
Куэйд знал только еще одну семейную пару, похожую на Уорренов. Его родители до смерти искренне любили друг друга. Однако, оставшись один в двенадцать лет, Куэйд забыл вкус семейных радостей и пока еще не желал даже думать о них.
Дружба — совсем другое дело. Когда Нобл Уоррен наткнулся в лесу на убежавшего мальчишку, у него даже мысли не мелькнуло вернуть его хозяину. Он оказался настоящим другом и сразу поверил, что того насильно держат в услужении, а поверив, предложил Куэйду крышу над головой и место за столом.
Куйэд, правда, отказался, и Нобл с уважением отнесся к его желаниям. Он не стал читать ему нравоучений или пугать опасностями, поджидавшими юного охотника на каждом шагу, а научил, как выжить в лесу.
В ту первую зиму Нобл Уоррен очень ему помог.
«Это твоя жизнь, сынок, и ты сам решай, как ее прожить. Только она должна быть честной и интересной. Это единственное условие», Куйэд навсегда запомнил его слова.
Нобл обогрел его своей любовью и поделился знаниями, хотя был ему совсем чужой, и никогда ничего не просил взамен. Разве что лишь несколько раз намекнул ему, чтобы Куэйд позаботился о его семье, если с ним случиться несчастье. Об этом он в первый раз заговорил в тот последний год, что они провели в лесу вместе. А потом он умер. Неужели Нобл что-то чувствовал и прощался с ним? Или неожиданная встреча с индейцами стала для него знаком свыше? Куэйд так никогда этого и не узнал.
Они в Ноблом припрятали тогда добытых бобров, а возвратившись на заходе солнца, увидали, как трое индейцев запихивают их в мешок и укладывают на сани. Разгорелся спор, кому принадлежат шкуры, потом началась драка. Как-то им удалось одолеть индейцев, хотя у Куэйда до сих пор на плече шрам с того вечера, а Нобл долго пролежал без сознания.
Когда он уже перевязал Ноблу Уоррену голову и они подсчитали прибыль и убытки, Нобл попросил его не оставить в случае чего Моди-Лэр и Глорию. Никто бы и не подумал, что Нобл не переживет следующую зиму и умрет по странному капризу судьбы от воспаления легких, а не от топора или стрелы дикарей.
Куэйд попытался вспомнить, любил ли он кого, кроме Нобла Уоррена, не считая, конечно, отца и матери. И не вспомнил. Теперь он повторил обещание, данное им, шесть лет назад.
— Я поклялся, что, когда он умрет, я позабочусь о тебе и твоей дочери, а сам не сдержал слова, — сказал он Моди-Лэр, и она заметила, каким нежным стал его взгляд, когда он посмотрел на Глорию.
— Все в порядке, — успокоила его Моди-Лэр. — Если бы что-нибудь случилось, я бы сама послала за тобой. Мы с Глорией ни в чем не нуждаемся. Дом у нас крепкий, ферма процветает, и мы здоровы.
Глория внимательно слушала Куэйда и мать, все больше проникаясь интересом к охотнику. Она вспомнила, как он приходил к ним, когда она была еще совсем маленькой, и терпеливо играл с ней, хотя ему, наверно, было скучно. А она ждала его. В последний раз он пришел, когда умер отец. Ей было тогда десять.
Глория вздохнула, пожалев, что мало что помнит о Куэйде Уилде. К тому же вечерами ее рано отсылали спать. Сегодня она не ляжет, ведь он так много повидал. Наверно, был в Бостоне и других местах. В Сили-Гроув никогда ничего не случалось интересного. Поскорей бы мама приготовила ужин, чтобы они пораньше сели за стол.
— Мама, я отведу лошадь.
Глория отвязала корзинку с травами, которые насобирала в лесу, и, отдав ее матери, не торопясь, повела лошадь в сарай.
Глории не было нужды направлять ее, она сама хорошо знала дорогу, поэтому девушке удалось несколько раз оглянуться. Ей бы, конечно, очень хотелось остаться, чтобы не пропустить ни слова, сказанного матерью и охотником, но были две причины, по которым ей непременно нужно было сначала расседлать и накормить свою лошадку.
Во-первых, она хотела, чтобы из-за неожиданного появления старого друга мама посильнее разволновалась и забыла расспросить ее о падении в реку и опоздании.
Во-вторых, Глория любила свою лошадку, да и вообще всех животных, поэтому и помыслить не могла, чтобы сесть за стол, сначала не накормив «подружку».
Куэйд отказался войти в дом, пока не вымоется, хотя, если от него и пахло потом, Глория ничего не учуяла. Из-за этого ужин затягивался, но она с радостью принялась таскать посуду с кипящей водой, чтобы заполнить стоявшую в сарае лохань. Ей нравился запах мыла и нравилось, что они могут угодить гостю. Принеся последний чайник, она попробовала воду рукой и, оставшись довольной, бросила взгляд на сидевшего на скамье Куйэда, который, пока суть да дело, развязывал шнурки.
— Мама прислала мыло и папину одежду, — сказала она.
Куйэд кивнул. Он ждал, когда она удалится, чтобы начать раздеваться. Ему не хотелось смущать девушку, несмотря на то что знал — во многих домах хозяйки считали своим долгом угодить гостю.
Он улыбнулся и решил про себя, что, если у него когда-нибудь будут жена и дочь, он ни за что не подпустит их близко к чужому мужчине, будь тот даже его лучшим другом. Хотя самому ему нравилось сидеть и смотреть, как Глория священнодействует с мылом и ароматными травами.
— От этого даже думать забываешь про усталость, — сказала она, отряхивая руки.
Делать ей в сарае больше было нечего, тем более что в кухне ее ждала собственная лохань. Она и сама не понимала, почему не уходит, а теребит, как маленькая, фартук и старается придумать, что бы еще такого сказать.
Не желая выглядеть совсем уж дурочкой, Глория переложила полотенце, а потом мыло и бритву. Ее мать славилась своим искусством варить мыло и настаивать разные травы. Глория подумала, не сказать ли Куэйду, какое замечательное мыло она принесла ему, и решила не говорить. Даже ей самой это показалось глупым. Какое дело охотнику до мыла, если он обыкновенно моется в реке?
В вечерних лучах солнца, проникавших в сарай через открытые двери, Глория была похожа на ранний весенний цветок. Куэйд никак не предполагал, что дочь Нобла станет такой красавицей. Неужели это та самая смуглокожая девчонка, которая не слезала когда-то с его колен?
Едва заметно улыбнувшись, он возблагодарил Бога, что в свои шестнадцать лет она мало чем отличается от ребенка. Многие девушки выходят замуж в девятнадцать лет и в двадцать. Куэйд подумал даже, что, будь она постарше и реши ее мать выдать ее замуж, он бы не устоял перед соблазном все бросить ради нее и заделаться фермером или кем-нибудь еще в Сили-Гроув.
Однако не успел он еще насладиться своими мечтаниями, как ему явилось одно из самых горьких воспоминаний детства и все испортило. Он словно вновь вернулся в дом своего хозяина, бондаря Эйвери Фиска, и розга заходила по его спине. Он вспомнил пронзительный голос жены Фиска и сжал зубы, как будто опять стал мальчишкой, который должен терпеть насмешки хозяйских детей. От такого семейного «счастья» он и сбежал в лес.
Нет. Это все не для него. Чтобы он отказался от своей свободы? Да ни за что! Даже ради прелестной Глории Уоррен; Он и дня не выдержит в четырех стенах. Пусть лучше она поищет себе кого-нибудь другого! Растревоженный неприятными воспоминаниями, Куэйд вскочил на ноги, не подозревая, что хмурое выражение его лица могло бы испугать и медведя.
Глория понимала, что ей давно надо было уйти, и приняла его ярость на свой счет. Ни секунды не медля, она выскочила из сарая и бегом бросилась на кухню. Там она тотчас залезла в лохань, даже забыв о травах, и, вопреки обыкновению, не стала ждать, пока вода остынет или кожа покроется пупырышками от холода.
Быстро помывшись, она даже успела помочь матери с ужином, и они накрыли стол до того, как раздался стук в дверь.
Глория, все еще боясь, что он сердится на нее, не встала со стула. Однако мать тоже не спешила бежать открывать и, когда постучали во второй раз, лишь подняла голову от кипящих горшков.
Черно-белая кошечка Тэнси, спавшая возле плиты, вильнула хвостиком и открыла зеленый глаз, недоумевая, почему ее хозяйка все еще сидит за столом. Глории ничего не оставалось, как исполнить свой долг. Придется ей самой встретить гостя.
Увидав его в дверях, она на время даже потеряла дар речи. Куэйд сбрил бороду, и глазам Глории предстало красивое лицо с прямым носом, чувственно изогнутыми губами и крепким подбородком. В его темных глазах то и дело вспыхивали золотые искорки, которых она не заметила раньше.
Она рассматривала его, забыв о приличиях. Что-то в нем еще осталось от мальчика, которого она помнила, однако перед ней стоял мужчина, знающий себе цену и уверенный в своих силах. От его ласковой улыбки у Глории голова пошла кругом, словно она глотнула вина, припрятанного матерью в шкафу.
На Куэйде была выгоревшая полотняная рубашка отца Глории, и в знакомой одежде он мало походил на дикаря-охотника, провожавшего ее до дому. Ему не хватало только камзола, чтобы занять достойное место в собрании добрых христиан города.
— Так и будешь на него смотреть или все-таки пригласишь к столу? — не удержалась Моди-Лэр.
Она поняла, что дочь глаз не может оторвать от охотника, хотя обычно, когда приходили гости, неумолчно болтала и задавала множество вопросов. Неужели в Глории проснулся интерес к мужчинам? Если так, понятно, почему ей понравился Куэйд. Он симпатичный парень и с годами становится все более привлекательным.
— Прошу вас.
Глория тотчас взяла себя в руки и повела Куэйда к столу, на котором стояли два подсвечника и лежали три доски с хлебом, возле каждой из которых была одна оловянная кружка с пивом, а две с козьим молоком.
В камине, выложенном камнем, горел огонь, отблески которого играли на начищенных до зеркального блеска горшках и кастрюлях. От аппетитных запахов у Куэйда аж слюнки потекли.
До этого он даже не предполагал, что настолько оголодал и соскучился по нормальной, хорошо приготовленной еде. От свежеиспеченного хлеба шел одуряющий аромат. Заметив около полудюжины закрытых крышками горшков на столе, он не заставил просить себя дважды.
— Вы даже не представляете, как мне хочется нормально поесть.
Засунув салфетку за ворот рубашки, он налег на колбасу и вареное мясо, приправленное морковкой, репой и травами по специальному рецепту Моди-Лэр.
Больше всего ему понравились мягкий хлеб и только что сбитое масло. Но, хотя он и не забыл оставить место для яблок с медом, под конец ужина все равно почувствовал себя как хорошо откормленный рождественский гусь.
Глория же, никогда не страдавшая отсутствием аппетита, ела мало, зато засыпала Куэйда вопросами о его странствиях. Ей даже стало жалко, что она на десять лет его младше. Будь она постарше, ее не отправляли бы спать, когда он приходил к ним при жизни отца.
— Я был и на севере и на юге, — сказал ей Куэйд. — В Канаде хорошая охота, но зимы очень холодные. Всем заправляет там Бэй-компани. Думаю, этой зимой я опять поохочусь на севере, — Куэйд отодвинул от себя пустую доску и положил на стол салфетку. — Не люблю подолгу задерживаться на одном месте да и, пока силы есть, не вижу в этом смысла. В прошлом году я неплохо заработал, — он улыбнулся и согласно кивнул, когда Моди-Лэр взялась за кувшин, чтобы вновь наполнить пивом его кружку, а потом принялся медленно смаковать горьковатый напиток. — У меня было несколько монет в кармане и много пороха в мешке, и я пошел с наррагансетами на юг.
Куэйд помедлил. Нобл Уоррен был не такой. Он тоже любил охоту и свободу, но, когда кончался сезон, его неудержимо влекло к полю и к дому, где его ждала любящая жена с дочерью.
— С наррагансетами? — Моди-Лэр выпрямилась в кресле и с любопытством посмотрела на дочь. — Это они недавно поселились за речкой? И ты с ними пришел из Канады?
— Да, — подтвердил Куэйд, сразу же пожалев, что заговорил о них, тем более что сам велел Глории молчать. — Их совсем немного. Они бежали в Канаду, а теперь вернулись, чтобы жить на земле своих предков. Надеются обрести прежнюю силу.
Глория побледнела, а Моди-Лэр нахмурилась. Интерес дочери к индейцам не укрылся от глаз матери, хотя забеспокоилась она из-за неприятностей, которыми грозило возвращение наррагансетов.
— Боюсь, они пожалеют об этом, — проговорила умудренная жизнью женщина, немало повидавшая горячих голов. — Не будет им тут мирной жизни.
— Да, — согласился с ней Куэйд, — я им то же самое говорил, но они мне не поверили. Лучше бы им поселиться у французов или на западе, где их некому ненавидеть. А Томаник и его люди убеждены, что должны были вернуться в родные места, потому что иначе им не возродить свое племя.
— Возродить? — переспросила Глория.
— Да нет, им никогда не стать прежними, — ответил Куэйд, и глаза у него погрустнели. — Среди них много и ненарраган сетов. Мужчины взяли себе новых жен в Канаде, после того как прежние были проданы. Так что настоящих наррагансетов совсем мало, — он тяжело вздохнул и покачал головой. — Они даже себе в этом не признаются, но пришли они сюда умирать. Это самое большое, на что они могут рассчитывать в родных местах.
Глория вспомнила смеющихся женщин, расшалившихся детишек и гордых воинов. Ей тоже стало грустно, и она задумалась о том, почему люди не могут жить в мире и покое. Земли хватает. Зачем надо одному народу прогонять другой? Из страха? Из жадности? Почему?
Она мало что знала об индейцах. Даже священник называл их дикарями, а что уж говорить о бондаре Колльере? Тот вообще вопил, что надо стереть их с лица земли. Глории было жалко убить даже комара, и она никак не могла понять, зачем Богу надо, чтобы один человек убивал другого. Не лучше ли научить их чему-нибудь? Надо будет спросить об этом у мистера Колльера, когда представится удобный случай.
— Они там останутся, где они теперь, или пойдут дальше? — спросила, вставая, Моди-Лэр.
— Останутся на лето, если их не будут трогать.
Он уселся поудобнее в кресле и поставил кружку на колено. Ему так же, как и Моди-Лэр, не верилось, что его друзьям дадут здесь пожить спокойно. Если даже девчонка перешла реку, чтобы посмотреть на них, неужели остальные, к тому же ненавидящие наррагансетов, не отправятся на разведку?
— А как ты с ними познакомился? — спросила Глория, совершенно забыв, что надо помочь матери убрать со стола.
Куэйд отпил пива. Давно ему уже не приходилось наслаждаться таким изысканным столом. Глория не отрывала от него своих колдовских глаз, и он сам не знал, то ли обожание, которое он читал в них, то ли пиво дарило ему удивительное ощущение покоя и уюта.
— Набрел на них в Канаде. На одного сначала. Это был сын Томаника. Снег только начал таять, а мальчишка провалился в реку. Пошел один ловить рыбу и не рассчитал толщину льда. Ну, я увидел, как он барахтается, помог ему вылезти и согреться. После этого они тоже помогли мне расставить силки. Когда же они решили идти на юг и я не смог их отговорить, я тоже пошел с ними. К тому же, как я уже сказал твоей матери, мне надо было навестить вас, — и он застенчиво улыбнулся Моди-Лэр. — Сколько я у вас не был?
— Летом будет шесть лет, — повернулась к нему Моди-Лэр. — С тех пор, как Нобл умер.
Куэйд кивнул, вспомнив тот день и свое желание поскорее уйти, после того как он убедился, что жена его друга ни в чем не нуждается. Как быстро пролетело время. Моди-Лэр не могла ошибиться. Белые люди умеют хранить в памяти множество дат, деля время на короткие периоды, чтобы делать его управляемым.
Моди-Лэр Уоррен очень волновалась, пока дочери не было дома, а когда она появилась, сразу догадалась, что с ней случилась беда.
— Я не хотела, мама, — ответила ей Глория. — Так получилось. Будь моя воля, я бы выбрала денек потеплее, — она остановила лошадь и соскользнула на землю, однако прежде, чем мать успела задать ей хотя бы один вопрос, показала на дорогу, по которой шел к дому охотник. — Посмотри, кого я привела. Куэйд Уилд согласился поужинать с нами.
Моди-Лэр прикрыла глаза ладонью, чтобы солнце не мешало ей разглядеть человека, походку которого она легко узнала. А вскоре узнала и лицо. Она подняла руку, приветствуя любимца своего мужа, и Куэйд тоже поднял руку. Улыбка озарила лицо Моди-Лэр, от которой не укрылось желание дочери избежать расспросов.
Когда она взглянула на Глорию, та уже улыбалась, понимая, что мать будет молчать. И она не ошиблась. Что бы там ни случилось, с Глорией все в порядке. Она привыкла к шалостям дочери и смотрела на них сквозь пальцы, не обращая внимания на кумушек, которые надоедали ей своими разговорами, мол, она еще пожалеет о том, что потакает дочери. Моди-Лэр не понимала их. Она радовалась жизнелюбию Глории и с грустью ждала то время, когда ей придется приучать ее вести себя так, как это требуется от взрослой пуританки.
Пусть еще погуляет. Глория была похожа на сорванца, вывалявшегося в грязи, и Моди-Лэр уже готова была отругать ее и напомнить, что в ее возрасте себя так не ведут, но прикусила язык, не желая смущать дочь. В Сили-Гроув жили скучно, и после смерти мужа пять лет назад Глория стала единственной радостью в жизни своей матери. Моди-Лэр хотела, чтобы ее дочь была счастлива, так зачем гневить Бога, давшего ей открытый и веселый нрав?
Подошел, сияя улыбкой, охотник. Мгновенно скинув с плеча котомку, он раскрыл ей объятия.
— Ну здравствуй, Куэйд Уилд, — она крепко обняла юношу, напомнившего ей ее любимого мужа. Не счесть, сколько раз она стояла тут, ожидая его с охоты. Слезы показались у нее на глазах, но она усилием воли заставила себя не заплакать. — Долго же тебя не было у нас, — сказала она, ласково улыбаясь Куэйду.
— Долго, — согласился Куэйд, не разнимая объятий и оглядывая дом Уорренов.
Ничего не изменилось, хотя прошло уже не менее трех лет. Крепкая постройка, и крыша на месте. Второй этаж немного выдается вперед. Тяжелые деревянные, обитые железом двери и ставни надежно защищают первый этаж от непрошенных гостей.
В саду порядок, кусты подстрижены и дорожка обрамлена алыми, желтыми и белыми ирисами на высоких зеленых стеблях.
От всего веет миром и покоем. Здесь человеку не надо постоянно оглядываться, ожидая нападения. Здесь можно сидеть у огня, курить трубку и жмуриться от удовольствия. Улыбка сошла с его лица. А он-то был уверен, что не нуждается в уютном доме, так его манили к себе приключения и опасности, будоражащие кровь. Он даже сам удивился, как ему вдруг отчаянно захотелось помыться горячей водой, лечь в мягкую постель, а перед этим посидеть перед огоньком с любимыми друзьями.
После приветствий и объятий Моди-Лэр вела себя с ним, как с собственным сыном, и ей было приятно, что годы не изменили ни ее, ни его чувств.
— Я уж думала, ты забыл к нам дорогу, — ласково попеняла она. — Что привело тебя сюда?
— Обещание и угрызения совести.
Он взял ее руки в свои большие мозолистые. На нежном лице матери еще сохранились следы былой красоты, которой она наградила свою дочь. Это была невысокого роста сорокасемилетняя женщина с сединой в черных волосах и поблекшими, когда-то ярко-голубыми, глазами.
Глория родилась поздно, когда Нобл и Моди-Лэр уже потеряли надежду. Куэйд знал об этом, потому что многие вечера провел у костра со своим старшим другом, нашедшим счастье в жене и дочери. Он и сам любил их от всего сердца, что было редкостью среди не очень чувствительных поселенцев.
Куэйд знал только еще одну семейную пару, похожую на Уорренов. Его родители до смерти искренне любили друг друга. Однако, оставшись один в двенадцать лет, Куэйд забыл вкус семейных радостей и пока еще не желал даже думать о них.
Дружба — совсем другое дело. Когда Нобл Уоррен наткнулся в лесу на убежавшего мальчишку, у него даже мысли не мелькнуло вернуть его хозяину. Он оказался настоящим другом и сразу поверил, что того насильно держат в услужении, а поверив, предложил Куэйду крышу над головой и место за столом.
Куйэд, правда, отказался, и Нобл с уважением отнесся к его желаниям. Он не стал читать ему нравоучений или пугать опасностями, поджидавшими юного охотника на каждом шагу, а научил, как выжить в лесу.
В ту первую зиму Нобл Уоррен очень ему помог.
«Это твоя жизнь, сынок, и ты сам решай, как ее прожить. Только она должна быть честной и интересной. Это единственное условие», Куйэд навсегда запомнил его слова.
Нобл обогрел его своей любовью и поделился знаниями, хотя был ему совсем чужой, и никогда ничего не просил взамен. Разве что лишь несколько раз намекнул ему, чтобы Куэйд позаботился о его семье, если с ним случиться несчастье. Об этом он в первый раз заговорил в тот последний год, что они провели в лесу вместе. А потом он умер. Неужели Нобл что-то чувствовал и прощался с ним? Или неожиданная встреча с индейцами стала для него знаком свыше? Куэйд так никогда этого и не узнал.
Они в Ноблом припрятали тогда добытых бобров, а возвратившись на заходе солнца, увидали, как трое индейцев запихивают их в мешок и укладывают на сани. Разгорелся спор, кому принадлежат шкуры, потом началась драка. Как-то им удалось одолеть индейцев, хотя у Куэйда до сих пор на плече шрам с того вечера, а Нобл долго пролежал без сознания.
Когда он уже перевязал Ноблу Уоррену голову и они подсчитали прибыль и убытки, Нобл попросил его не оставить в случае чего Моди-Лэр и Глорию. Никто бы и не подумал, что Нобл не переживет следующую зиму и умрет по странному капризу судьбы от воспаления легких, а не от топора или стрелы дикарей.
Куэйд попытался вспомнить, любил ли он кого, кроме Нобла Уоррена, не считая, конечно, отца и матери. И не вспомнил. Теперь он повторил обещание, данное им, шесть лет назад.
— Я поклялся, что, когда он умрет, я позабочусь о тебе и твоей дочери, а сам не сдержал слова, — сказал он Моди-Лэр, и она заметила, каким нежным стал его взгляд, когда он посмотрел на Глорию.
— Все в порядке, — успокоила его Моди-Лэр. — Если бы что-нибудь случилось, я бы сама послала за тобой. Мы с Глорией ни в чем не нуждаемся. Дом у нас крепкий, ферма процветает, и мы здоровы.
Глория внимательно слушала Куэйда и мать, все больше проникаясь интересом к охотнику. Она вспомнила, как он приходил к ним, когда она была еще совсем маленькой, и терпеливо играл с ней, хотя ему, наверно, было скучно. А она ждала его. В последний раз он пришел, когда умер отец. Ей было тогда десять.
Глория вздохнула, пожалев, что мало что помнит о Куэйде Уилде. К тому же вечерами ее рано отсылали спать. Сегодня она не ляжет, ведь он так много повидал. Наверно, был в Бостоне и других местах. В Сили-Гроув никогда ничего не случалось интересного. Поскорей бы мама приготовила ужин, чтобы они пораньше сели за стол.
— Мама, я отведу лошадь.
Глория отвязала корзинку с травами, которые насобирала в лесу, и, отдав ее матери, не торопясь, повела лошадь в сарай.
Глории не было нужды направлять ее, она сама хорошо знала дорогу, поэтому девушке удалось несколько раз оглянуться. Ей бы, конечно, очень хотелось остаться, чтобы не пропустить ни слова, сказанного матерью и охотником, но были две причины, по которым ей непременно нужно было сначала расседлать и накормить свою лошадку.
Во-первых, она хотела, чтобы из-за неожиданного появления старого друга мама посильнее разволновалась и забыла расспросить ее о падении в реку и опоздании.
Во-вторых, Глория любила свою лошадку, да и вообще всех животных, поэтому и помыслить не могла, чтобы сесть за стол, сначала не накормив «подружку».
Куэйд отказался войти в дом, пока не вымоется, хотя, если от него и пахло потом, Глория ничего не учуяла. Из-за этого ужин затягивался, но она с радостью принялась таскать посуду с кипящей водой, чтобы заполнить стоявшую в сарае лохань. Ей нравился запах мыла и нравилось, что они могут угодить гостю. Принеся последний чайник, она попробовала воду рукой и, оставшись довольной, бросила взгляд на сидевшего на скамье Куйэда, который, пока суть да дело, развязывал шнурки.
— Мама прислала мыло и папину одежду, — сказала она.
Куйэд кивнул. Он ждал, когда она удалится, чтобы начать раздеваться. Ему не хотелось смущать девушку, несмотря на то что знал — во многих домах хозяйки считали своим долгом угодить гостю.
Он улыбнулся и решил про себя, что, если у него когда-нибудь будут жена и дочь, он ни за что не подпустит их близко к чужому мужчине, будь тот даже его лучшим другом. Хотя самому ему нравилось сидеть и смотреть, как Глория священнодействует с мылом и ароматными травами.
— От этого даже думать забываешь про усталость, — сказала она, отряхивая руки.
Делать ей в сарае больше было нечего, тем более что в кухне ее ждала собственная лохань. Она и сама не понимала, почему не уходит, а теребит, как маленькая, фартук и старается придумать, что бы еще такого сказать.
Не желая выглядеть совсем уж дурочкой, Глория переложила полотенце, а потом мыло и бритву. Ее мать славилась своим искусством варить мыло и настаивать разные травы. Глория подумала, не сказать ли Куэйду, какое замечательное мыло она принесла ему, и решила не говорить. Даже ей самой это показалось глупым. Какое дело охотнику до мыла, если он обыкновенно моется в реке?
В вечерних лучах солнца, проникавших в сарай через открытые двери, Глория была похожа на ранний весенний цветок. Куэйд никак не предполагал, что дочь Нобла станет такой красавицей. Неужели это та самая смуглокожая девчонка, которая не слезала когда-то с его колен?
Едва заметно улыбнувшись, он возблагодарил Бога, что в свои шестнадцать лет она мало чем отличается от ребенка. Многие девушки выходят замуж в девятнадцать лет и в двадцать. Куэйд подумал даже, что, будь она постарше и реши ее мать выдать ее замуж, он бы не устоял перед соблазном все бросить ради нее и заделаться фермером или кем-нибудь еще в Сили-Гроув.
Однако не успел он еще насладиться своими мечтаниями, как ему явилось одно из самых горьких воспоминаний детства и все испортило. Он словно вновь вернулся в дом своего хозяина, бондаря Эйвери Фиска, и розга заходила по его спине. Он вспомнил пронзительный голос жены Фиска и сжал зубы, как будто опять стал мальчишкой, который должен терпеть насмешки хозяйских детей. От такого семейного «счастья» он и сбежал в лес.
Нет. Это все не для него. Чтобы он отказался от своей свободы? Да ни за что! Даже ради прелестной Глории Уоррен; Он и дня не выдержит в четырех стенах. Пусть лучше она поищет себе кого-нибудь другого! Растревоженный неприятными воспоминаниями, Куэйд вскочил на ноги, не подозревая, что хмурое выражение его лица могло бы испугать и медведя.
Глория понимала, что ей давно надо было уйти, и приняла его ярость на свой счет. Ни секунды не медля, она выскочила из сарая и бегом бросилась на кухню. Там она тотчас залезла в лохань, даже забыв о травах, и, вопреки обыкновению, не стала ждать, пока вода остынет или кожа покроется пупырышками от холода.
Быстро помывшись, она даже успела помочь матери с ужином, и они накрыли стол до того, как раздался стук в дверь.
Глория, все еще боясь, что он сердится на нее, не встала со стула. Однако мать тоже не спешила бежать открывать и, когда постучали во второй раз, лишь подняла голову от кипящих горшков.
Черно-белая кошечка Тэнси, спавшая возле плиты, вильнула хвостиком и открыла зеленый глаз, недоумевая, почему ее хозяйка все еще сидит за столом. Глории ничего не оставалось, как исполнить свой долг. Придется ей самой встретить гостя.
Увидав его в дверях, она на время даже потеряла дар речи. Куэйд сбрил бороду, и глазам Глории предстало красивое лицо с прямым носом, чувственно изогнутыми губами и крепким подбородком. В его темных глазах то и дело вспыхивали золотые искорки, которых она не заметила раньше.
Она рассматривала его, забыв о приличиях. Что-то в нем еще осталось от мальчика, которого она помнила, однако перед ней стоял мужчина, знающий себе цену и уверенный в своих силах. От его ласковой улыбки у Глории голова пошла кругом, словно она глотнула вина, припрятанного матерью в шкафу.
На Куэйде была выгоревшая полотняная рубашка отца Глории, и в знакомой одежде он мало походил на дикаря-охотника, провожавшего ее до дому. Ему не хватало только камзола, чтобы занять достойное место в собрании добрых христиан города.
— Так и будешь на него смотреть или все-таки пригласишь к столу? — не удержалась Моди-Лэр.
Она поняла, что дочь глаз не может оторвать от охотника, хотя обычно, когда приходили гости, неумолчно болтала и задавала множество вопросов. Неужели в Глории проснулся интерес к мужчинам? Если так, понятно, почему ей понравился Куэйд. Он симпатичный парень и с годами становится все более привлекательным.
— Прошу вас.
Глория тотчас взяла себя в руки и повела Куэйда к столу, на котором стояли два подсвечника и лежали три доски с хлебом, возле каждой из которых была одна оловянная кружка с пивом, а две с козьим молоком.
В камине, выложенном камнем, горел огонь, отблески которого играли на начищенных до зеркального блеска горшках и кастрюлях. От аппетитных запахов у Куэйда аж слюнки потекли.
До этого он даже не предполагал, что настолько оголодал и соскучился по нормальной, хорошо приготовленной еде. От свежеиспеченного хлеба шел одуряющий аромат. Заметив около полудюжины закрытых крышками горшков на столе, он не заставил просить себя дважды.
— Вы даже не представляете, как мне хочется нормально поесть.
Засунув салфетку за ворот рубашки, он налег на колбасу и вареное мясо, приправленное морковкой, репой и травами по специальному рецепту Моди-Лэр.
Больше всего ему понравились мягкий хлеб и только что сбитое масло. Но, хотя он и не забыл оставить место для яблок с медом, под конец ужина все равно почувствовал себя как хорошо откормленный рождественский гусь.
Глория же, никогда не страдавшая отсутствием аппетита, ела мало, зато засыпала Куэйда вопросами о его странствиях. Ей даже стало жалко, что она на десять лет его младше. Будь она постарше, ее не отправляли бы спать, когда он приходил к ним при жизни отца.
— Я был и на севере и на юге, — сказал ей Куэйд. — В Канаде хорошая охота, но зимы очень холодные. Всем заправляет там Бэй-компани. Думаю, этой зимой я опять поохочусь на севере, — Куэйд отодвинул от себя пустую доску и положил на стол салфетку. — Не люблю подолгу задерживаться на одном месте да и, пока силы есть, не вижу в этом смысла. В прошлом году я неплохо заработал, — он улыбнулся и согласно кивнул, когда Моди-Лэр взялась за кувшин, чтобы вновь наполнить пивом его кружку, а потом принялся медленно смаковать горьковатый напиток. — У меня было несколько монет в кармане и много пороха в мешке, и я пошел с наррагансетами на юг.
Куэйд помедлил. Нобл Уоррен был не такой. Он тоже любил охоту и свободу, но, когда кончался сезон, его неудержимо влекло к полю и к дому, где его ждала любящая жена с дочерью.
— С наррагансетами? — Моди-Лэр выпрямилась в кресле и с любопытством посмотрела на дочь. — Это они недавно поселились за речкой? И ты с ними пришел из Канады?
— Да, — подтвердил Куэйд, сразу же пожалев, что заговорил о них, тем более что сам велел Глории молчать. — Их совсем немного. Они бежали в Канаду, а теперь вернулись, чтобы жить на земле своих предков. Надеются обрести прежнюю силу.
Глория побледнела, а Моди-Лэр нахмурилась. Интерес дочери к индейцам не укрылся от глаз матери, хотя забеспокоилась она из-за неприятностей, которыми грозило возвращение наррагансетов.
— Боюсь, они пожалеют об этом, — проговорила умудренная жизнью женщина, немало повидавшая горячих голов. — Не будет им тут мирной жизни.
— Да, — согласился с ней Куэйд, — я им то же самое говорил, но они мне не поверили. Лучше бы им поселиться у французов или на западе, где их некому ненавидеть. А Томаник и его люди убеждены, что должны были вернуться в родные места, потому что иначе им не возродить свое племя.
— Возродить? — переспросила Глория.
— Да нет, им никогда не стать прежними, — ответил Куэйд, и глаза у него погрустнели. — Среди них много и ненарраган сетов. Мужчины взяли себе новых жен в Канаде, после того как прежние были проданы. Так что настоящих наррагансетов совсем мало, — он тяжело вздохнул и покачал головой. — Они даже себе в этом не признаются, но пришли они сюда умирать. Это самое большое, на что они могут рассчитывать в родных местах.
Глория вспомнила смеющихся женщин, расшалившихся детишек и гордых воинов. Ей тоже стало грустно, и она задумалась о том, почему люди не могут жить в мире и покое. Земли хватает. Зачем надо одному народу прогонять другой? Из страха? Из жадности? Почему?
Она мало что знала об индейцах. Даже священник называл их дикарями, а что уж говорить о бондаре Колльере? Тот вообще вопил, что надо стереть их с лица земли. Глории было жалко убить даже комара, и она никак не могла понять, зачем Богу надо, чтобы один человек убивал другого. Не лучше ли научить их чему-нибудь? Надо будет спросить об этом у мистера Колльера, когда представится удобный случай.
— Они там останутся, где они теперь, или пойдут дальше? — спросила, вставая, Моди-Лэр.
— Останутся на лето, если их не будут трогать.
Он уселся поудобнее в кресле и поставил кружку на колено. Ему так же, как и Моди-Лэр, не верилось, что его друзьям дадут здесь пожить спокойно. Если даже девчонка перешла реку, чтобы посмотреть на них, неужели остальные, к тому же ненавидящие наррагансетов, не отправятся на разведку?
— А как ты с ними познакомился? — спросила Глория, совершенно забыв, что надо помочь матери убрать со стола.
Куэйд отпил пива. Давно ему уже не приходилось наслаждаться таким изысканным столом. Глория не отрывала от него своих колдовских глаз, и он сам не знал, то ли обожание, которое он читал в них, то ли пиво дарило ему удивительное ощущение покоя и уюта.
— Набрел на них в Канаде. На одного сначала. Это был сын Томаника. Снег только начал таять, а мальчишка провалился в реку. Пошел один ловить рыбу и не рассчитал толщину льда. Ну, я увидел, как он барахтается, помог ему вылезти и согреться. После этого они тоже помогли мне расставить силки. Когда же они решили идти на юг и я не смог их отговорить, я тоже пошел с ними. К тому же, как я уже сказал твоей матери, мне надо было навестить вас, — и он застенчиво улыбнулся Моди-Лэр. — Сколько я у вас не был?
— Летом будет шесть лет, — повернулась к нему Моди-Лэр. — С тех пор, как Нобл умер.
Куэйд кивнул, вспомнив тот день и свое желание поскорее уйти, после того как он убедился, что жена его друга ни в чем не нуждается. Как быстро пролетело время. Моди-Лэр не могла ошибиться. Белые люди умеют хранить в памяти множество дат, деля время на короткие периоды, чтобы делать его управляемым.