— Вы могли бы упомянуть о ней в завещании. Что с того, что она не ваша жена.
   — Я сделал это. Однако при моей работе всегда существует вероятность пропасть бесследно, так что никто и не узнает, жив я или умер. В этом случае состоянием распорядиться не смогут. И во-вторых, мой адвокат в Англии едва ли мог бы связаться с Мегги, живущей в Париже, когда страны воюют друг с другом. Вы говорили Мегги о своих подозрениях? — спросил Андревиль, с любопытством глядя на Рейфа.
   Рейф кинул.
   — И как она себя повела? Поверила, что я — иностранный шпион? Мегги ничего не знает о моем прошлом, а доказательства у вас были довольно веские.
   — Да она просто мне не поверила, и все, — усмехнулся Рейф. — Выставила из дома, наставив в лоб пистолет. И если вы хотели узнать, преподнесла ли Марго мне пару уроков верности, не волнуйтесь, ей это удалось.
   Рейф провел рукой по волосам.
   — Спасибо вам за рассказ. Я должен был об этом узнать.
   Усевшись на солому, Рейф снова погрузился в пучину гнева, боли, вины. Теперь, зная, насколько крепка была нить, связывавшая Андревиля и Марго, он понимал, что никогда ее не получит.
   Сейчас ему было смешно и стыдно вспоминать, как он наивно полагал завладеть ею с помощью обычных уловок, обольщения, денег. Единственное, что могло привести ее к нему в постель и то на одну ночь, — пугающие воспоминания, вызванные к жизни беснующейся толпой на площади дю Каррусель. И страстные объятия в карете — тоже всего лишь порождение болезненных видений.
   Своим появлением Рейф внес хаос в ее установившуюся жизнь и теперь во искупление может сделать только одно: Андревиль никогда не должен узнать о той ночи, что она провела у него в постели. Каким бы терпимым ни был мужчина, ему неприятно будет услышать, что его любовница спала с другим, а он не хочет стать причиной размолвки между Марго и человеком, которого она выбрала. И так он принес ей достаточно горя.
   Вспоминая ту ночь, то почти нечеловеческое усилие, которое ему пришлось сделать над собой, чтобы уберечь Марго от возможной беременности, Рейф мысленно поблагодарил судьбу за то, что не скомпрометировал любимую. Сейчас война уже на исходе, и, может быть, она захочет создать семью, а появление на свет темноволосого ребенка не так-то легко будет объяснить Андревилю.
   Рейф закрыл глаза и прислонился к стене. Горькая ирония была в том, что, помогая Марго забыть, он навеки оставил в своей памяти воспоминания, мучительные и сладкие одновременно. Если она хотела отомстить, то ей удалось это сполна.
   — Случись так, что нам всем удастся выйти живыми из переделки, — еле слышно спросил Рейф, — вы, лорд Роберт, женитесь на ней?
   Андревиль ответил не сразу:
   — Да, я намерен вновь просить ее руки. И пожалуйста, не называйте меня лордом Робертом, это имя принадлежит невозвратному прошлому, так же, как женщина, которая для вас Марго, для меня всегда будет Мегги.
   — Как бы вы хотели, чтобы я вас называл?
   — Часто друзья называют меня Робином. Значит, надо полагать, они теперь стали друзьями? Рейф не вполне был в этом уверен, но многое все же их связывало: взаимное уважение, общая опасность и любовь к одной женщине.
   — А меня обычно зовут Рейфом, — слабо улыбнулся Кэндовер. — На самом деле я — Рафаэль, но, как однажды заметила Марго, не пристало мне носить одно имя с архангелом.
   Андревиль рассмеялся, и наступившее молчание больше не было для обоих тягостным.

Глава 22

   — Граф де Варенн захочет со мной встретиться, — заверял Оливер Нортвуд угрюмого привратника.
   Судя по всему, верный страж не вполне поверил словам непрошеного посетителя, но все же пошел в замок предупредить хозяина. Не желая предоставлять графу лишнее время для подготовки к беседе, Нортвуд незаметно последовал за слугой, и когда тот вошел в библиотеку, чтобы доложить Варенну о приходе незнакомца, гость тут же объявился сам.
   Граф сидел за столом, заваленным бумагами со множеством цифр.
   — Разве мы знакомы, монсеньор? — спросил он, прищурившись на вошедшего.
   — А как же, господин Ле Серпент. Или мне не следует вас так называть в присутствии прислуги?
   Нортвуд ждал, что его встретят как важного помощника, а не безликого наемника, о котором можно забыть, едва он сделал свое дело.
   Холодный блеск темных глаз графа был легко узнаваем. Да, Оливер не ошибся. Лицо Варенна расплылось в улыбке. Жестом отпустив слугу, он сказал:
   — Можете не беспокоиться. Здесь все, от повара до последнего солдата моей маленькой армии, проверенные, глубоко преданные мне люди. Они ждут возвращения былой славы Франции. Прошу садиться, монсеньор, — добавил граф, жестом указав Оливеру на стул. — Похоже, я вас недооценивал. Как вам удалось раскрыть мое инкогнито?
   — Вас выдал перстень.
   Приободренный, Нортвуд решил перейти от обороны к наступлению.
   — Должен вам сказать, что я передал кое-кому запечатанный конверт со сведениями, которые увидят свет, если я внезапно исчезну.
   — Это вас не спасет, мой друг. Очень скоро отпадет всякая нужда в секретности. Кстати, — добавил граф, перегнувшись через стол, — вы сделали то, о чем вас просили?
   — Все идет по плану. Через четыре часа от половины дипломатов в Париже останется одно воспоминание.
   — Молодец, мой маленький английский друг, молодец.
   Варенн взглянул на часы.
   — Сожалею, что не могу уделить вам времени побольше, но у меня сегодня очень хлопотливый день. Мне нужно успеть раздать распоряжения солдатам относительно их действий после взрыва, уладить… тысячу мелочей. Так вы пришли за призом?
   — Отчасти за ним, отчасти, чтобы напомнить вам об обещании поделиться славой.
   Нортвуд облегченно вздохнул. В первый момент глаза графа угрожающе вспыхнули, но вскоре Нортвуд понял, что вельможа, скрывающийся под змеиным именем, оказался куда благодушнее, чем он предполагал.
   — Обещаю, о вас не забудут, — ласково улыбнулся хозяин. — Простите за напоминание, но я действительно очень занят. Может, вы предпочтете мое общество обществу графини? Хотя бы на несколько часов.
   Нортвуд быстро облизнул пересохшие губы. — Я надеялся, что она у вас. Можно увидеть ее прямо сейчас?
   — Когда хотите. Я уже сказал, что доволен вашей работой, так что вы по праву заслужили обещанное. Я вас провожу.
   Варенн повел гостя по лестнице наверх, затем по темному в клочьях пыли и паутины коридору к двери с облупившейся позолотой. Достав из кармана ключ, он протянул его Нортвуду.
   — Не забудьте запереть дверь. Эта чертовка — настоящая бестия, и я не хотел бы, чтобы она выскользнула из клетки.
   Нортвуд жадно схватил ключ. У него даже ладони взмокли, так долго он ждал этого момента.
   — Не беспокойтесь, я найду чем ее занять, так что ей будет не до глупостей.
   — Пользуйтесь, монсеньор Нортвуд, только уж не сильно ее уродуйте. Я сам хочу попробовать этот лакомый кусочек, когда немного освобожусь.
   Понимающе кивнув, Нортвуд вставил ключ в замок и повернул его.
 
   Элен чуть с ума не сошла, прождав два часа в приемной мадам Доде, пока старая леди изволит проснуться. Горничная старушки осталась непреклонна, решив, что никакие срочные дела не стоят того, чтобы побеспокоить хозяйку. Ей оставалось только горевать да разглядывать трехголового змея на гербе семейства де Августов — иллюстрацию в книге, принадлежащей мадам Доде. Жаль, конечно, что не удалось отыскать герб раньше, но скорее всего этот след тоже ни к чему не приведет, как, впрочем, и все остальные.
   Через два часа появилась мадам. Старушку почти не видно было в пелене черных кружев. Она стала легкой, словно птичка, но лицо ее, высохшее и сморщенное, все еще несло отпечаток былой славы и красоты.
   — Как ваши успехи, дитя мое? Ваша симпатичная белокурая подружка тоже здесь?
   — Нет, мадам. Я пришла к вам потому, что беспокоюсь за нее. Графиня Янош и еще несколько моих друзей исчезли, и мне остается одна надежда: может быть, герб де Августов приведет меня к ним. Расскажите, что вы знаете об этом семействе.
   — Увы, милая. Я мало что могу вам рассказать, поскольку главная ветвь увяла. Этот благородный род прервался лет пятьдесят или около того тому назад.
   Элен показалось, что она ощутила на вкус горечь разочарования. Хватаясь за соломинку, едва слышно спросила:
   — Что произошло пятьдесят лет назад?
   — Сейчас посмотрим, — пробормотала старушка, откидываясь в кресле. Надо было перелистать немало страниц памяти, чтобы добраться до событий пятидесятилетней давности.
   — У последнего из де Августов была дочь по имени Паулина. Она вышла замуж за графа де Варенна, и таким образом фамилия сошла со сцены. Паулина — мать ныне здравствующего графа. Странная женщина. В де Августах течет плохая кровь.
   — Варенн! — воскликнула Элен.
   Поблагодарив мадам Доде, она стремглав выскочила из дома и полетела к себе. Пусть она и не знала, как действовать дальше, зато узнала настоящее имя Ле Серпента.
 
   Мишель Росси хмуро взглянул на записи, сделанные им после общения с офицерами в многочисленных клубах и прочих заведениях, где бывалые солдаты могли выпить, поиграть, потужить о старых добрых временах. Упоминание о Лемерсье чаще всего вызывало косые взгляды и брезгливые ухмылки, как будто в самом знакомстве с этим человеком было нечто постыдное, что полагалось скрывать, как прыщ или врожденное уродство.
   Росси не был удивлен, скудости добытых сведений. В последнее время все старались вести себя сдержанно, не распускать языки, что было вполне объяснимо. Настораживало другое: то в одном кафе, то в другом проходил слушок о грядущей смене курса. Несколько раз произносилось имя Ле Серпента. О нем говорили как о человеке, способном вернуть Франции былую славу. Двое или трое, кто знал армейскую кличку Мишеля, подошли к нему спросить, не он ли скрывается под таинственным псевдонимом.
   Росси решительно отрицал подобные предположения, но намеки на его якобы лидерство при будущем строе показались довольно симптоматичными. Мечта о реванше будоражила многие горячие головы. Эти люди отказывались понимать, какую цену заплатила их страна за мимолетное упоение славой.
   Еще более тревожным показался Росси ответ слуги, которого он послал с запиской к Кэндоверу. Герцог ушел вчера до полудня и до сих пор не возвратился. Росси чертыхнулся. Сначала Дндерсон, за ним графиня Янош, теперь и Кэндовер. Чувствовалось, что развязка близка.
   Учитывая все это, Мишель тем более не мог усидеть дома. Ему следовало побывать еще кое-где — в кафе «У Сильвы», одном из излюбленных мест сбора бонапартистов. В конце концов, он должен узнать, кто же нанял Лемерсье.
 
   Мегги сидела в кресле-качалке, пытаясь сосредоточиться на скучном французском романе, а Рекс растянулся на полу у ее ног. Перевернувшись на спину, толстый кот стал вытягивать лапы, словно демонстрируя отточенные когти. Мегги улыбнулась пушистому персу. Если бы не его мурлыканье, она бы не смогла с уверенностью сказать, что он живой кот, а не игрушка. В любом случае следовало бы поучиться у него искусству расслабляться.
   Мегги оставалось только ждать. Вздохнув, она отложила книгу и нагнулась, чтобы погладить кота, почесать у него за ушком.
   Общение с котом доставляло ей большее удовольствие, чем книга. Видимо, слуга, которому было приказано удовлетворять ее просьбы, решил, что женщины любят читать полнейшую чушь. Мало того, что характеры в романе были совершенно не правдоподобные, вся книга строилась на до глупости абсурдном сюжете. Автор, замахнувшись на шпионский роман, понятия не имел, что же это за ремесло.
   Сейчас Мегги много дала бы за самую нудную из своих служебных обязанностей. Похищения хороши в книгах, но когда они случаются в реальной жизни, это вовсе не так интересно.
   Вдруг Мегги услышала странный скребущийся звук. В замке поворачивали ключ. Поскольку ленч уже подавали, гостем мог быть или сам Варенн, или, что еще хуже, его помощник, которому она была обещана в качестве награды. Рекс нырнул под кровать, а Мегги, натянувшись как струна, быстро вытерла о юбку вспотевшие ладони. Увидев Оливера Нортвуда, она едва сдержала облегченный вздох. Да, он грубиян, ничтожество и негодяй, но по крайней мере не обладал ни мудростью, ни злобной расчетливостью Варенна. У Мегги был шанс.
   Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя забыть о пережитом ужасе изнасилования, забыть об открытом окне как средстве спасения, забыть обо всем, кроме той роли, которую ей предстояло сыграть. Если не удастся исполнить роль с блеском, ночные кошмары оживут, претворятся в жестокую реальность.
   Нортвуд повернулся к ней, лицо его выражало животную, ничем не прикрытую похоть. Видимо, он ожидал встретить испуг, и этот предполагаемый ужас и возбуждал мерзавца больше всего. Стоило ей только забиться в угол и взмолиться о пощаде, он тут же вцепился бы в нее.
   Мегги прекрасно понимала, что, встретив Нортвуда как желанного гостя, затеяв светский разговор, она лишит его натиск стремительности, заставит играть в свою игру, может быть, даже заденет в нем то доброе, что еще осталось.
   — Мистер Нортвуд! Какая радость! — сказала она, вставая и улыбаясь ему самой лучезарной улыбкой. — Я так надеялась, что встречу именно вас, но граф, ох, проказник, ничего мне не сказал. Садитесь, — предложила Мегги, указывая на низкий стульчик рядом с кофейным столиком. — Хотите немного вина?
   Нортвуд, совершенно обескураженный, послушно воспользовался приглашением.
   Мегги, словно она была не в заточении, а в собственной гостиной, налила гостю немного вина из того, что осталось у нее от ленча.
   — Угощайтесь. Я должна извиниться перед вами, вино немного кисловато, но другого у меня, к сожалению, нет.
   — Так ты рада меня видеть? — озадаченно спросил Нортвуд, принимая из рук дамы бокал.
   — Конечно! Ты же знаешь, я всегда была от тебя без ума.
   — Только выражала свои чувства чертовски забавно, Марго Эштон, — пошел в наступление гость. — Будто я не мужчина, а грязь.
   Мегги придвинула стул поближе к гостю, словно невзначай поправив на коленях зеленоватый муслин так, чтобы хорошо просматривалось очертание ноги.
   Все утро Мегги провела в подготовке к предстоящему свиданию: причесала волосы, немного подправила вырез платья. Судя по виду Нортвуда, труды ее не пропали даром.
   — Дорогой, — с томным вздохом произнесла Мегги, — я думаю, ты меня понимаешь. Мы же всегда были родственными душами.
   Нортвуд, откинувшись, с удовольствием внимал приятным словам красотки. Тем не менее он решил столь быстро не сдаваться.
   — Если так, — продолжал упорствовать он, — почему ты была со мной чертовски холодна и в Лондоне, и тогда на балу? С Кэндовером вела себя совсем по-другому!
   — А как могло быть иначе? — с легким раздражением спросила Мегги. — Он страшный ревнивец. Разве я могла флиртовать с другим мужчиной в его присутствии? Но ты оказался куда умнее его. Встретив меня в Париже, Кэндовер только заметил как-то, что я похожа на девушку, которую он когда-то знал. Представляешь, мы были помолвлены, а герцог не узнал меня! Дурачок искренне верит в то, что я венгерская графиня.
   Хлебнув треть бокала, Нортвуд самодовольно улыбнулся.
   — О, я далеко не прост, но стараюсь не показывать этого дуракам из посольства. Они все там такие важные…
   Оливер вдруг нахохлился, как наседка на яйцах. он ожидал встретить испуг, и этот предполагаемый ужас и возбуждал мерзавца больше всего. Стоило ей только забиться в угол и взмолиться о пощаде, он тут же вцепился бы в нее.
   Мегги прекрасно понимала, что, встретив Нортвуда как желанного гостя, затеяв светский разговор, она лишит его натиск стремительности, заставит играть в свою игру, может быть, даже заденет в нем то доброе, что еще осталось.
   — Мистер Нортвуд! Какая радость! — сказала она, вставая и улыбаясь ему самой лучезарной улыбкой. — Я так надеялась, что встречу именно вас, но граф, ох, проказник, ничего мне не сказал. Садитесь, — предложила Мегги, указывая на низкий стульчик рядом с косрейным столиком. — Хотите немного вина?
   Нортвуд, совершенно обескураженный, послушно воспользовался приглашением.
   Мегги, словно она была не в заточении, а в собственной гостиной, налила гостю немного вина из того, что осталось у нее от ленча.
   — Угощайтесь. Я должна извиниться перед вами, вино немного кисловато, но другого у меня, к сожалению, нет.
   — Так ты рада меня видеть? — озадаченно спросил Нортвуд, принимая из рук дамы бокал.
   — Конечно! Ты же знаешь, я всегда была от тебя без ума.
   — Только выражала свои чувства чертовски забавно, Марго Эштон, — пошел в наступление гость. — Будто я не мужчина, а грязь.
   Мегги придвинула стул поближе к гостю, словно невзначай поправив на коленях зеленоватый муслин так, чтобы хорошо просматривалось очертание ноги.
   Все утро Мегги провела в подготовке к предстоящему свиданию: причесала волосы, немного подправила вырез платья. Судя по виду Нортвуда, труды "ее не пропали даром.
   — Дорогой, — с томным вздохом произнесла Мегги, — я думаю, ты меня понимаешь. Мы же всегда были родственными душами.
   Нортвуд, откинувшись, с удовольствием внимал приятным словам красотки. Тем не менее он решил столь быстро не сдаваться.
   — Если так, — продолжал упорствовать он, — почему ты была со мной чертовски холодна и в Лондоне, и тогда на балу? С Кэндовером вела себя совсем по-другому!
   — А как могло быть иначе? — с легким раздражением спросила Мегги. — Он страшный ревнивец. Разве я могла флиртовать с другим мужчиной в его присутствии? Но ты оказался куда умнее его. Встретив меня в Париже, Кэндовер только заметил как-то, что я похожа на девушку, которую он когда-то знал. Представляешь, мы были помолвлены, а герцог не узнал меня! Дурачок искренне верит в то, что я венгерская графиня.
   Хлебнув треть бокала, Нортвуд самодовольно улыбнулся.
   — О, я далеко не прост, но стараюсь не показывать этого дуракам из посольства. Они все там такие важные…
   Оливер вдруг нахохлился, как наседка на яйцах.
   — Так почему же с Кэндовером ты обращалась по-королевски, а не со мной?
   — Потому что он богат! — невинно распахнула глаза Мегги. — Не думаешь же ты, что женщина будет тратить время на мужчину, исходя из иных соображений!
   — Не болтай чепухи! Этот ублюдок может снять даром любую. Женщины к нему так и липнут. Моя жена не исключение.
   — Ну ведь он всегда был очень, очень богатым. Разве не так? — резонно заметила Мегги. — Да, он недурен собой, но чертовски скучен как в постели, так и вне ее.
   Мегги рассыпалась мелким смешком и тут же про себя попросила у Бога прощения за столь наглую ложь.
   — Ну правда же, Оливер. Кстати, ты не возражаешь, если буду называть тебя Оливер? В мыслях я всегда обращалась к тебе по имени. Если бы в общении с женщинами Кэндовер мог полагаться только на свои физические возможности, ни одна не согласилась бы на второй раунд.
   Именно это Нортвуд и хотел услышать. Перегнувшись через стол и похотливо ощупывая ее взглядом, он спросил:
   — Значит, Кэндовер как мужчина не очень?
   — Ах, не пристало дамам говорить на подобные темы. Скажу только, что, рассчитывая на максимум, с ним приходится довольствоваться тем, что есть.
   Мегги захихикала и откинулась назад, демонстрируя доступность.
   — В нем ни на грош изобретательности, а еще меньше воображения. Да он даже не знает, что такое…
   Мегги перечислила несколько экзотических способов любовных игр, наблюдая, как у Нортвуда от похоти слюнки потекли.
   — Я даже не очень жалею о его деньгах. Может, и к лучшему, что я за него не вышла замуж. Кэндовер извел бы меня своей ревностью и занудством. Но в восемнадцать я мало думала о том, что он из себя представляет. Его герцогский титул и состояние застили мне глаза.
   — Ты должна меня поблагодарить за то, что свадьба не состоялась.
   Мегги почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине, но виду не подала.
   — Как тебе это удалось? — промурлыкала она.
   — Очень просто. Ты права, Кэндовер умом не богат. Каждый видел, что он от тебя без ума. И спрашивать было не надо.
   — Он ходил за мной словно пес на веревочке, — согласилась Мегги.
   Нортвуд, помрачнев, пригубил еще вина.
   — Я всегда его презирал. Мы вместе учились в школе, род мой, черт побери, намного знатнее, чем у этого его дружка-цыгана, но Кэндовер считал ниже своего достоинства общаться с такими, как я. Будто титул и состояние делают его лучше меня. Но я умею подмечать человеческие слабости, умею, знаешь ли, находить в людях слабинку.
   Прервав поток самовосхвалений, Мегги решила вернуть Нортвуда на землю.
   — Так в чем же состояла его слабинка?
   — В тебе, конечно. Он считал свою невесту чистой, как само совершенство. Я дал ему понять, что он заблуждается. Хоть ты и задурила ему голову, я знал, что ты не так хороша, как кажешься. Марго Эштон — всего лишь горячая бабенка.
   Мегги пришлось проглотить стоявший в горле ком, прежде чем она смогла изобразить восхищенную улыбку.
   — Ты такой проницательный, Оливер. И что же ты сделал?
   — Однажды мы с друзьями, в том числе и Кэндовер, собрались выпить. Убедившись, что он все слышит, я, притворившись вдрызг пьяным, рассказал доверительно одному парню, как ты раздвинула для меня ноги в саду за домом во время одного из балов. — Нортвуд злобно усмехнулся. — Кэндовер повел себя так, будто его изо всей силы пнули в живот. Он встал и сразу ушел, а вскоре после этого я узнаю, что ты уехала из Лондона.
   Мегги смотрела в цветущее самодовольное лицо и чувствовала, как кровь застывает в жилах. Пусть она никогда не была высокого мнения о Нортвуде, но его рассказ поверг Мегги в шок. Трудно было поверить в то, что этот человек так спокойно, с чувством вспоминает о гнусности, имевшей для нее столь катастрофические последствия. План негодяя оказался просто гениальным: фраза, брошенная мужчиной в подпитии, воспринимается куда правдоподобнее откровенной клеветы. Неудивительно, что Рейф пришел к ней наутро не в себе от боли и ревности. И хотя предательство так и осталось предательством, сейчас она понимала его тогдашнее состояние.
   Но как бы ей ни было плохо, нельзя подавать виду. Стоит только ослабить выдержку, и она окажется во власти этого скота.
   Мегги надула губки, словно маленькая девочка.
   — Оливер, ты поступил некрасиво. Рейф очень расстроился, уж поверь мне. Да и у меня возникли проблемы. Если бы ты меня хотел, надо было немного подождать после свадьбы — и я была бы твоей.
   — Ты бы решилась изменить ему со мной? — несколько недоверчиво спросил Нортвуд. Чувствовалось, что он очень хочет поверить в искренность ее слов.
   — Конечно, — подмигнула Мегги. — Имея на пальце кольцо, я могла бы делать, что захочу. Кэндовер не из тех, кто готов запятнать свое имя разводом. Ну я бы, конечно, отдала ему девственность, уговор есть уговор, но потом…
   И Мегги многозначительно улыбнулась. Она встала долить Нортвуду остальное вино, позаботившись о том, чтобы он вдосталь насладился тем, что было видно в глубоком декольте платья.
   — Перед тем как перейти к главной части программы, — спросила Мегги, усаживаясь так, чтобы показать изящно очерченную ножку, — ты не мог бы удовлетворить мое любопытство и рассказать, что же у вас общего с Варенном?
   Нортвуд потянулся и грубо схватил ее за грудь. Если бы Мегги отшатнулась, Оливер насторожился бы, так что ничего не оставалось, кроме как развязно улыбнуться.
   Нортвуду представился еще один шанс похвалиться своим выдающимся умом:
   — Мы с Варенном сегодня пустим на воздух британское посольство.
   — Неужели? — удивленно прошептала пленница. — Для этого, верно, нужна не одна бочка пороха!
   — На самом деле взорвется только часть здания, но та, где сосредоточено все самое важное.
   Нортвуд скользнул рукой под корсет и сжал пальцами сосок.
   Мегги пришлось сделать над собой громадное усилие, чтобы не стукнуть его изо всех сил. Напомнив себе, сколько жизней сейчас были на кону, она сжала его коленку, притворяясь предельно возбужденной.
   — Я слышала, что все самые важные встречи проходят сейчас в спальне Кэстлри, — хрипло сказала она.
   — Точно. А под спальней есть кладовка. Я наносил туда порох, и в четыре часа пополудни произойдет взрыв. Никто ничего не найдет. А ключ от той кладовки у меня вот здесь. — И он похлопал себя по карману.
   — О, да ты тогда скоро меня покинешь! — недовольно протянула она. — Я-то надеялась, что задержишься у меня подольше И тут, словно озаренная внезапной мыслью, спросила:
   — А разве для тебя не опасно подпалить порох?
   — В этом-то и проявился мой незаурядный ум, — надуваясь как индюк, заявил Нортвуд. — В кладовке я зажег свечу. Когда она догорит, пламя коснется горки пороха По пороховой дорожке добежит до ящика и… Бух! Все в спальне Кэстлри разлетятся на мелкие кусочки.
   Мегги сделала вид, что восхищена гениальной идеей.
   — Вот здорово! Хотела бы я заниматься чем-нибудь таким же серьезным.
   — В самом деле? — спросил Нортвуд, раздевая ее взглядом, — Я думал, ты просто тихая маленькая английская шпионка. Преданная стране и короне.